Remez Anna : ДПСЦХЕ ОПНХГБЕДЕМХЪ.

Jasmin i nebo

яЮЛХГДЮР: [пЕЦХЯРПЮЖХЪ] [мЮИРХ] [пЕИРХМЦХ] [нАЯСФДЕМХЪ] [мНБХМЙХ] [нАГНПШ] [оНЛНЫЭ|рЕУБНОПНЯШ]
яЯШКЙХ:
ьЙНКЮ ЙНФЕБЕММНЦН ЛЮЯРЕПЯРБЮ: ЯСЛЙХ, ПЕЛМХ ЯБНХЛХ ПСЙЮЛХ
 бЮЬЮ НЖЕМЙЮ:
  • юММНРЮЖХЪ:
    Rasskaz o taine smerti

  Жасмин и небо

  - Подари мне смерть.

  - Зачем тебе смерть?

  (Речь идет о фотографии, на которой изображен рельеф:

  зубастый скелет с косой в блеске мрачного триумфа)

  

  Сегодня я умер. Так они говорят. Эти слова шепотом, криком, плачем врываются в телефонные трубки, в уши, пронзают насквозь, заставляют забыть на мгновение свои ежедневные дела. "Он умер, Рита, он умер!" Я не в силах помочь. Я не знаю как. Вот он я, лежу, твердый и чужой, я знал, что будет все именно так. Все-таки люди иногда правы в своих предположениях о смерти. Вот я парю над собой, как в... Как где? Это странное слово... кипяток, ножницы, ки...но. Да, как в кино. Господи, как мне весело, как хорошо. Господи, а ведь я сейчас все увижу. Тебя увижу, ангелов, небо! Жаль, что не смогу написать об этом. Была бы самая великая книга, была бы слава. Мама седеет на глазах. Мама, не плачь! Как мне сказать тебе, что нет повода плакать. Ну был я там, а теперь я здесь, и это так интересно. Я умер! Ха! Это кто еще умер! Я же думаю, значит, я живой. Никак не получается коснуться своего лица. Но я знаю, каково оно. Как у дедушки Жени... Я и тебя увижу, дедушка! И Таню Сафонову, тетю Лену, президента, да что там - Пушкина! Джима Моррисона! Ради этого стоило умереть. Странно, я не чувствую, что умер. Мама, ну перестань же звонить всем. Какое кому дело, в конце концов. Мама. Какое странное слово. Почему же именно ма...ме. Как? Нет, только что думал и вдруг забыл. Невероятно, как же мне называть тебя теперь? Миму, мемы, муми, м! Пусть М. Я же все равно люблю тебя, М.

  Павел. Как это я о тебе-то не вспомнил... Ты тоже сейчас будешь плакать, да? Не плачь, зая, у тебя так сразу краснеет нос, когда ты плачешь. Я поцелую тебя в твой мягкий носик, и все забудется. Ну же! Нет, никак. Но ты все равно не плачь. Мне так весело! Так весело, как в тот день 3-го июня, когда мы гуляли вместе по городу, а ты краснел и ерошил свои кудри. Пахло травой и квасом, ты сказал мне: " Я люб... тебя". Нет, как же ты сказал? Это слово я не мог забыть. Я говорил его миллион раз, а то и больше. Люб... Леб... Лебеда. Я лебеда тебя - сказал мне ты. Нет, не то. Скажи сейчас! Повтори. Только не плачь, не плачь же, Павел. Как обидно, ты меня целуешь, а я не чувствую. Люблю!!!! Вот молодец, подсказал. И я люблю тебя, Пашенька - одуванчик и тебя, М. Вы оба так красны, а глаза прозрачные. Павел, а на пруду, где утонул старый катамаран, там сейчас висят стрекозы, голубые, веселые. Мы рассуждали еще - почему по-английски стрекоза - "dragonfly", от слова "дракон", а у нас - от слова "козел". Это ты сказал. Глупый, от слова "стрекотать". Я помню столько всего, а как называть тебя, М, забыл. Я люблю вас обоих.

  

  

  Не надо этого всего! Что вы, люди. Мне так хорошо. Вокруг полная свобода, чистота, воздух тянет жасмином, как в детстве у окна дачи. Дача... Что это слово значит? Я забыл. Паша, у тебя такие красивые брови. И черный тебе идет. А в гробу еще так много места. Если б ты мог ко мне сюда попасть, посмотреть на все это сверху. Ненавижу гвоздики. Это кто ж так постарался, положил их к самому моему носу? Это Гликерия Ивановна. Жуткая женщина. От нее всегда воняет салатом "Оливье". Но как он пахнет, этот салат. Я не знаю. И зачем вообще мы делали салаты? Почему мы смешивали кучу разных продуктов, заливали их этой белой гущей и ели? Интересно они там живут, эти люди. Да, а я-то, я же тоже человек. Нет уж, я теперь кто, я теперь ангел. Паша, не плачь же. Когда мы ездим в метро, ты стесняешься моих прикосновений. Как было весело тогда, мы ехали на концерт каких-то чертей с ирокезами, я засунул руку в твой левый карман... Неужели я никогда не смогу любить тебя, Пашенька-одуванчик? "Рома". Они плачут по Роме. Наверное, это я. Да, точно. Только теперь мне не подходит такое некрасивое имя. Меня зовут АААсттиужелжэ, да, это имя мне подходит. Оно обвивает меня, вернее то, что должно быть мной. Там, в гробу (да закройте же его!), у меня ужасно тощие ноги. А здесь их нет. Я могу придумать себе любое тело. Вот сейчас я воробей. Эй! Я серый воробей, киньте мне хле... Этой серой, как ее, штуки. Хлаб, кажется. М! Дай же мне обнять тебя, ты совсем белая, М. Должно быть, тебе было так же грустно, когда я еще не родился на свет. И ты плакала, М. Не плачь. Мне так весело!!! Вы ничего не понимаете, ничего.

  

  Как глупо на земле. Но куда же я теперь денусь, Господи? Я все еще здесь. Мне не место над ними. Они так плачут, так убиваются. Не знаю, почему. Не чувствую их горя. Эта женщина седая все лежит, лежит. Животное с хвостом кричит: "Мяу!" Покорми животное, встань. Нет, все лежит и молчит. А всем, кто звонит, отвечает: "Ромы нету. Ромы больше нету". Почему я все время здесь, над этой женщиной? Я не хочу. Я бы полетела высоко-высоко, в розовое облако, и плескалась бы там. Господи, ты же знаешь, мне здесь не место. Только не с ними. Угрюмые, тяжелые существа. Этот человек, женщина зовет его Павел (какие странные имена на земле), он тоже невеселый, бледный. Мне не с кем разговаривать, только с собственным хвостом. Может, я тоже такое животное, которое просит у женщины есть? Оно как-то называется. Шубка, что ли. Я - шубка. Нет, у животного пустые зеленые .... на лице. А вот здесь, в этой комнате, все заставлено моими фотографиями. Какая я на них веселый, и этот Павел тоже, он меня обнимает. Как я не люблю, Паша-василек... нет, Паша-розанчик... Как я не люблю, Паша-розанчик, когда ты колючий. Ты колешь мне щеку на этом снимке. Это было а Петродворце, да, где много воды, она бьет из фо... фогт...фотографий? А, пусть их! Эти земные людские слова, это все такая пустота, они не имеют значения. Господи, мне надоели их слезы, их воспоминания... Унеси меня отсюда. Я хочу в розовые небеса.

  

  

  Наконец на воле! Эти существа мелкие, у них одно на уме - плакать. Как здесь красиво. Не знаю, кто я, не знаю, кто-то ли я вообще. Может, я раковина на дне, лежу себе, млею в песке, а вокруг жирные рыбы. Здесь все мягкое, неторопливое. Я поживу тут немного, а потом вернусь на землю. Там есть красивая женщина. Я буду любить ее, сидя внутри. Я буду питаться солнцем через ее гладкую кожу. Но это еще не скоро, я пока полетаю или поплаваю, хорошо? Господи, как ты щедр! Подарить мне все это счастье лишь за то, что я... Как это они говорят - умер? Несимпатичное слово. Я снова буду там, да, я вернусь. К той женщине, у нее рыжее вокруг головы, у нее столько места внутри. Я уже знаю, как там мне будет приятно. Но не так приятно, как здесь, конечно. Да? Но почему тогда я должна туда лететь? Великолепный отсюда вид. Я не хочу, Господи, мне хорошо здесь, без тела и вкуса. Я слышу ветер и чувствую только запах жасмина. Нет, не надо на землю. Господи, оставь меня здесь! Я лебеда тебя, Господи!

  

  Ну что там стучит во мне? Колотится как серд... Сердце? Сердце, это оно. Да, я помню, однажды оно уже стучало здесь. Ты слышишь его, Мама?

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  Текст вставляется сюда или выше указывается имя файла.

  ВНИМАНИЕ! Некоторые браузеры не могут вставлять сюда

  большие тексты, поэтому проверьте, поместился ли здесь

  весь Ваш текст, если не поместился, воспользуйтесь

  загрузкой через файл.


 бЮЬЮ НЖЕМЙЮ:

яБЪГЮРЭЯЪ Я ОПНЦПЮЛЛХЯРНЛ ЯЮИРЮ.

мНБШЕ ЙМХЦХ ЮБРНПНБ ях, БШЬЕДЬХЕ ХГ ОЕВЮРХ:
н.аНКДШПЕБЮ "йПЮДСЬ. вСФХЕ ДСЬХ" л.мХЙНКЮЕБ "бРНПФЕМХЕ МЮ гЕЛКЧ"

йЮЙ ОНОЮЯРЭ Б ЩРoР ЯОХЯНЙ

йНФЕБЕММНЕ ЛЮЯРЕПЯРБН | яЮИР "уСДНФМХЙХ" | дНЯЙЮ НА'ЪБКЕМХИ "йМХЦХ"