Бабушка Рая, старенькая, худенькая, почти слепая, сидела на тёплой печной грубке и под песню одинокого сверчка листала передо мной страницы своей недолгой любви, но длинной, полной горя и потерь, жизни.
- Бабушка, почему вы раньше не рассказывали нам об этом?
- Боялась. Дед ваш Иван воевал на стороне белых. А теперь умру скоро. Вот и разговорилась. Надо, чтоб вы знали свои корни. Нонче-то мне видение было.
- Какое? Расскажите!
- Ладно уж, слушайте!
Бабушка торжественно, высоким голосом, которым она пела только божественные песни, начала рассказ:
- Вижу я, будто, летний луг с цветами, с бабочками, с птичками. А в его конце трон солнечный. На троне, вроде, царь сидит, а, может, и не царь. Я думаю, сам Господь. И по лужку идёт к нему маленькая девочка в синем сарафанчике. А я чувствую, как меня манит тепло, покой, благодать, и словно я та девочка. И тут слышу шепот:
- Раечкина душа...Раечкина душа...
И поднял Господь одной рукой девочку, а в другой у него - корзина плетеная, и копошатся в ней какие-то зверушки. Это уже потом я поняла, что анчутки, бесенята. Так вот, улыбнулся Господь ласково, слегка шлёпнул девочку по попке и на лужок отпустил.
- Иди, - говорит, - попрощайся. Вот такое видение.
- Это сон, бабушка, вы не умрёте. Помните, говорили, что в нашем роду до ста лет живут?
- Живут, - согласилась бабушка.
- А почему вы ещё раз замуж не вышли? Пятьдесят лет одна.
- Да не одна я. Вас вот вынянчила. Вашему отцу помогала... А муж? Муж должен быть единственный. Скоро встречусь с ним.
И бабушка легко вздохнула и задремала.
2
Несколько молодых казаков с лихо заломленными на затылок папахами ехали вдоль крутого берега реки. Они, играя, на скаку срубали лозу багряного орешника и весело перешучивались. Возбуждённое состояние не покидало их всю дорогу от самого Владикавказа, близ которого проходили лагеря - первые в их жизни. Теперь они настоящие казаки, и гордость наполняла их юные сердца.
За излукою реки показалась родная станица. Ребята пытались ещё
издали разглядеть происшедшие в ней перемены.
- Смотрите-ка, Лука стены подвёл под крышу, а уезжали - только саман месил.
- Точно, - заговорили вдруг разом все, отмечая детали летних перемен в станице.
- А вон у моста девка бельё полощет. Чья бы это?
У каждого в голове мелькнула мысль, что увидит она их первая из станичников. И, приосанившись, казаченьки легко вскочили на высокий мост. Девка от неожиданности покачнулась и вместе с простынёй упала в холодную воду реки. Иван Лизунов, красивый казачок с чёрными узкими, как лезвие шашки, глазами, скакавший последним, заметил конфузию и хотел было прямо с коня подать ей руку. Но быстрое течение относило девицу от берега. Молодых людей разделяло уже метра два бурного потока. Казачка, молча, сопротивлялась ему. Иван соскочил с коня и бросился в студеную осеннюю воду.
Вытащив из реки девицу, он увидел, что мокрое платье облегает стройный стан, а васильковые глаза смотрят глубоко и прямо. "Откуда такая красота?", - удивился про себя Иван, а вслух спросил:
- Чья ж ты будешь?
- Белогуровых.
- Это дяди Кости, что из турецкого плена возвернулся, что ли?
Девушка утвердительно кивнула головой.
Взвившись на коня, Иван правой рукой подхватил спасённую красавицу и посадил перед собой.
- А зовут тебя как? - тепло шепнул он.
- Раиса, - стуча зубами от холода, ответила казачка.
Перед калиткой, осторожно опустив продрогшую девушку на землю, Иван спешился и, немного помявшись, пробормотал:
- Ты это, значит, жди. Сватать придём.
Родители встретили молодого казака обыденно.
- Вот хорошо, - сказал отец, - пустошку поможешь расчистить, а то ребята умаялись совсем.
Мать, как водится, пустила слезу и кинулась к печке ворочать чугунки. Зато братья-подростки окружили новоиспечённого казака, засыпая вопросами о службе. Но Иван больше молчал, а если отвечал, то как-то безразлично. Из головы не шла Раиса.
Строгие нравы сунженских казаков не позволяли вызвать понравившуюся девушку на улицу для разговора. Надо было ждать праздничных вечеринок или большой ярмарки, когда можно перемолвиться словечком с избранницей. Или уж сватать, коли девка запала в душу.
Где-то через неделю после возвращения из лагерей, когда все поужинали и, по обыкновению, обсуждали прошедший день и строили планы на будущий, Иван заговорил:
- Так как я теперь казак, мне можно жениться.
- Это, конечно... - протянул дед Михайло, - женилка выросла.
- Нет, я сурьёзно.
- И что, есть уже на примете? - поинтересовался отец.
- Есть, - твердо ответил Иван.
- Чья ж будет? - подсела к сыну Мария.
- Белогуровых. Раиса.
- Ты с ума сошёл! Это беднеющие казаки. Им и тело прикрыть-то нечем, а дочек четыре... Праздничное платье, говорят, у них одно на всех. Поэтому и в церковь ходят по очереди. А матерь их и вовсе в обносках, - заголосила Мария.
Ежевечерние сборы семьи за ужином превратились в постоянные перебранки. Мать и бабка приводили всё новые доводы против Белогуровых. Язвительный дед Михаил с некоторых пор стал устраняться от власти над семьёй и больше помалкивал. Отец жевал ус и хмыкал. Иван настаивал на своём.
Наконец, матери всё это надоело, и однажды она воскликнула:
- Хватит разговоров! Решай, отец! Скажи своё слово.
- Будем сватать, - спокойно проговорил Савелий, - если по душе девка Ивану, пущай женится. С нелюбой житьё - каторга. А в станице говорят, что Раиска - девка дюже работящая. Как раз тебе такая сноха нужна. С нашей-то оравой не управляешься ить, да и тяжёлая ты опять.
Мать зарыдала в голос, причитая да приговаривая. Это она умела делать очень красиво. Была первой плакальщицей на свадьбах и похоронах. Специально её звали.
Она ещё всхлипывала, а уже семья оговаривала будущее сватовство.
Пятнадцатилетней Любушке поручили предупредить Раису, чтоб ждали сватов. К Белогуровым решили идти отец с матерью, дед Михайло, да позвать кума Егора с женой Катериной - весёлых говорунов. Потом думали, откуда взять деньги на свадьбу. Но Иван не воспринимал дальнейших рассуждений: все мысли его были о Раисе.
Девушке тоже понравился молодой казак. Однако Рая не осмелилась рассказать родным об обещании Ивана: не верила, что может такое с ней статься и, молча, переживала приключение.
Приход Любы Лизуновой застал семейство Белогуровых врасплох. Долгое вынужденное отсутствие Константина Львовича подкосило некогда крепкое хозяйство, а рождение девочек, почти погодков, отбило у него желание хозяйствовать - на дочерей не давали земельного надела. Старшие сыновья Александр и Лев были на царской службе. Они помогали родителям, как могли, деньгами, но крестьянствовал отец один.
Раю никто ни о чём не спрашивал. Разговор сразу упёрся в деньги и в то, что не засватана старшая сестра Анна. У младших Дуняши и Марьяши уже были женихи на примете. Они только ждали, когда девки подрастут.
Всё же решили носом не крутить и отдать Раису в дом Лизуновых. Авось и Нюра долго не засидится. Только в чём была права тётка Мария - праздничное платье у них действительно было одно на всех. И, выходит, доставалось оно Рае.
Евдокия открыла девичий сундук дочери. В нём не было ничего покупного. Только то, что сделано руками Раечки: вышитые утирки, салфетки, обвязанные крючком, постельное бельё с прошвами, нижнее - расшитое белыми шёлковыми нитками, пара юбок с кофтами, вязаные чулки... Сверху лежал новенький псалтырь. Его подарил Рае учитель за успехи в церковно-приходской школе, в которую она бегала три года.
Мать задумалась:
- Положим в сундук ещё наше платье, шаль, подшальник ... Да... А башмаки? Я их обувала-то всего раз, когда ездила с отцом в Грозный.
Пусть Раисе будут. На подарки свекрови, бабке и золовкам пойдут утирки. Вон их сколько!
Приданое в сунженских станицах было не принято давать - одевал невесту жених - готовил кладку, но сундук собирали все девочки, как только начинали рукодельничать.
- Денег нет, мать. О корове даже думать не смею, - размышлял Константин Львович.- Разве только вырезать на продажу птицу... Братья пришлют сколько-то. Напишу им. Первую дочерь отдаём.... Помогут.... Может быть, хватит? Со стыда не помрём, - подвёл он черту под сомнениями.
Сватать Лизуновы поехали на тройке, знатно, с ходом : были уверены, что отказа не будет. Изобразив удивление, Белогуровы пригласили гостей в дом. Те, войдя, перекрестились на иконы, поклонились хозяевам и сели в ряд у стены на лавку. Иван остался стоять в дверях. Перемолвившись ничего не значащими словами о погоде и урожае, все умолкли. Разрядил обстановку дед Михайла. Он покрутил седые усы и, задорно хмыкнув, начал обряд:
- Не ждали, станичники? Мы к вам с делом. У вас - товар, у нас - купец. Можеть, сговоримся?
Катерина подхватила:
- Наш сокол летаеть высоко... - и зажурчал её говорок.
Вот уже слышно:
- Наш голубь да ваша горлица - какая пара заводится!
Потребовали девку. Ивану стало стыдно. Хотелось уйти. Но любопытство пересилило первый порыв. Вышла Раиса. Стройная, с пшеничной косой и синими воскресными глазами, она показалась Ивану нездешней красой.
Осмотрев смущённую невесту со всех сторон, Мария вынесла приговор:
- Не в теле. Придётся на неё три юбки надевать.
Все облегчённо вздохнули.
Разговор с Раисой был краток:
- Согласна ли за Ивана идти?.
Не успела девушка и ответить, как кум Егор выставил на стол бутыль с чихирём, а Катерина - каравай. Сёстры невесты стали метать на праздничную скатерть закуски.
Договорились на мясоед сыграть свадьбу.
В первые же горячие ночки Раиса понесла. Её мутило. Но работы было невпроворот. И хотя молодую не заставляли управляться с хозяйством, в доме тоже некогда было присесть. Свекровь разрешилась от бремени девочкой Анюткой и целыми днями забавлялась с ней.
Анютка - одиннадцатый ребёнок в семье, но Мария возилась с ней, как с первым, и это благодаря снохе, которая взвалила на свои худенькие плечи заботу о стариках и детях. Если же наступал редкий час и находилось укромное место в доме для молодых, Иван целовал тонкие пальчики Раисы и говорил такие слова, от которых у неё замирало сердце и хотелось остановить дыхание.
Ранней весной начались полевые работы, и Рая, по мере сил, помогала золовкам Фросе и Любе таскать навоз на поле. Неожиданно её скрутило болью. Немеющим языком позвала девок. Те, напуганные, побежали за матерью, но Раиса разродилась уже недоношенным мальчиком; свекрови осталось только отрезать и завязать пуповину, завернуть младенца в тряпки и шубейку. Как оказалось, молока у молодой матери не было. Бабка кормила внука своей грудью и видела, что мальчонка - нежилец. Его, как водится, окрестили. Но это не помогло, и через месяц Ванюша умер.
А в станице поговаривали о войне с японцем. Иван и его брат Абрам, который тоже к тому времени прошёл сборы, исподволь готовились к походу. И вот прибыл в станицу приказ о мобилизации. Призывали только молодых казаков, и деды обещали, что война будет недолгой. Провожали ребят всей большой семьёй. Гордый Михайла, поучая внуков, говорил: