Аннотация: История страны налагается на историю казачьего рода. От заселения земель казаками до наших дней.
ОТ АВТОРА
Сначала были песни, которые в детстве пела мне бабушка, - необычќные, волнующие. Совсем не похожие на те, что звучали по радио. Они пробудили в моём детском сердце чувство сопричастности к мужественќному и гордому племени казаков.
Бабушка моя, Наталья Павловна, была удивительная певунья. В Грозный из станицы Прохладной она с семьёй перебралась в тяжёлом тридцатом году, спасаясь от раскулачивания. И вскоре на её квартире стало собираться "тайное общество": "прохладяны" приходили к баќбушке, чтобы петь. Исполняли они свои родные песни с таким горячим чувством и воодушевлением, будто шли на подвиг. В перерывах между песнями земляки шёпотом вспоминали счастливые времена "при царе, при атамане".
Лет в шесть у меня появился интерес к своему роду-племени. Я горќдо, к месту и не к месту, произносила: "Я казачка!". Подолгу любовалась старинными фотографиями и сотни раз спрашивала бабушку, кто на них изображён, чем славен.
Выйдя замуж за кубанского казака, в начале семидесятых приехала в гости к его родственникам на Кубань и в разговоре упомянула о том, что я, как и они, казачка, только терская. Каково же было моё удивление, когда тётка мужа со страхом отмахнулась от меня:
- Какие мы казаки? Нет-нет, мы русские.
- Да, конечно, - согласилась я и больше к этой теме не возвращаќлась.
Позже, изучая историю казачества, узнала, какой жестокостью отлиќчалось на Кубани и Дону в 20-х годах прошлого века расказачивание. Узнала о чёрных досках и голодоморе, о том, как людей лишали корней, памяти, жизни.
Мне захотелось написать об этом. В результате семейные предания сложились в хронику переломных событий из жизни моего рода и отраќзили часть истории казачества. А как же иначе? Ведь жизнь любого казаќка и всего казачьего сословия неразделимы!
В своём повествовании я не претендую на объективность. Знаю о жеќстоком обращении казаков с иногородними, о бело-зелёных бандах в двадцатые годы, о воинственном неприятии казаками советской власти. Но судьбы родных мне людей не могу прослеживать взглядом стороннеќго наблюдателя.
Возрождение казачества, которое происходит в наши дни, не всеми воспринимается однозначно. "Разве можно возродить то, что уничтожеќно, вытравлено из памяти?" - говорят скептики. Но остались элементы казачьей культуры, фольклор. Их бережно пытаются сохранить "новые" казаки. И главное - казачий дух жив! А значит, не всё потеряно.
Казачий дух
Трепетали на ветру башлыки.
На майдане собрались казаки.
Их черкески обнимали, газыри на них сверкали
И кубанки алели, как цветы.
Припев:
Легенды, сказки, правила,
Казачий дух и честь
Нам прошлое оставило,
И это, братцы, есть.
Казаки собралися в поход
Защищать от врагов свой народ.
Кони гордо гарцевали, девки слёзы проливали,
Синевою сиял небосвод.
Припев.
Развевается знамя полка.
В нём отвага и честь казака.
В нём страдания и беды, вера в Бога и победы,
В нём истории нашей века.
Припев.
КАЗАЧЬЯ СТАРИНА
Иван и Раиса
Вырастала травушка-муравушка.
Ой, лели, ой, лели, лели, ой, лели.
Ой, ты, Ваня, бел, кудряв,
Куда кони оседлал?
Во Слепцовску станицу
Под красную девицу!
Девицу Раюшку, Раюшку-голубушку.
Из песни сунженских казаков
1
Бабушка Рая, старенькая, худенькая, почти слепая, сидела на тёплой печной грубке и под песню одинокого сверчка листала передо мной страќницы своей длинной, полной горя и потерь жизни.
- Бабушка, почему вы раньше не рассказывали нам об этом?
- Боялась. Дед ваш Иван воевал на стороне белых. А теперь умру скоро. Вот и разговорилась. Надо, чтоб вы знали свои корни. Нонче-то мне видение было.
- Какое? Расскажите!
- Ладно уж, слушайте!
Бабушка торжественно, высоким голосом, которым пела только божеќственные песни, начала рассказ:
- Вижу я будто летний луг с цветами, с бабочками, с птичками. А в его конце трон солнечный. На троне вроде царь сидит, а может, и не царь. Я думаю, сам Господь. И по лужку идёт к нему маленькая девочка в синем сарафанчике. А я чувствую, как меня манит тепло, покой, благодать и словно я та девочка. И тут слышу шёпот: "Раечкина душа... Раечкина дуќша..." И поднял Господь одной рукой девочку, а в другой у него корзина плетёная, и копошатся в ней какие-то зверушки. Это уже потом я поняла, что анчутки, бесенята. Так вот, улыбнулся Господь ласково, слегка шлёпќнул девочку по попке и на лужок опустил. "Иди, - говорит, - попрощайќся". Вот такое видение.
- Это сон, бабушка, вы ещё не скоро умрёте. Помните, говорили, что в нашем роду до ста лет живут?
- Живут, - согласилась бабушка.
- А почему вы ещё раз замуж не вышли? Пятьдесят лет одна.
- Да не одна я. Вас вот вынянчила. Вашему отцу помогала... А муж? Муж должен быть единственный. Скоро встречусь с ним.
И бабушка легко вздохнула и задремала.
2
Несколько молодых казаков в лихо заломленных на затылок папахах ехали вдоль крутого берега реки. Они, играя, на скаку рубили лозу багряного орешника и весело перешучивались. Возбуждённое состояние не покидало их всю дорогу от самого Владикавказа, близ которого прохоќдили лагеря - первые в их жизни. Теперь они стали настоящими казакаќми и гордость наполняла их юные сердца.
За излукою реки показалась родная станица. Ребята пытались ещё издали разглядеть происшедшие в ней перемены.
- Смотрите-ка, Лука стены подвёл под крышу, а уезжали - только саќман месил, - заметил один.
- Точно, - отозвался другой, и заговорили разом все, отмечая, что изќменилось в станице за лето.
- А вон у моста девка бельё полощет. Чья бы это?..
У каждого мелькнула мысль, что первой из станичников увидит их она. И, приосанившись, казаченьки легко вскочили на высокий мост. Девќка от неожиданности покачнулась и вместе с простынёй упала в реку.
Последним скакал Иван Лизунов, красивый казачок с чёрными, узкиќми, как лезвие шашки, глазами. Он заметил конфузию и хотел было пряќмо с седла подать девице руку. Но быстрое течение уже отнесло её от берега. Иван соскочил с коня и бросился в студёную осеннюю воду.
Вытащив из реки девицу, он увидел, что мокрое платье облегает стройный стан, а васильковые глаза смотрят глубоко и прямо. "Откуда такая красота?" - удивился про себя Иван, а вслух спросил:
- Чья ж ты будешь?
- Белогуровых.
- Это дяди Кости, что из турецкого плена возвернулся, что ли?
Девушка утвердительно кивнула.
Взвившись на коня, Иван правой рукой подхватил спасённую красавиќцу и посадил перед собой.
- А зовут тебя как? - шепнул он.
- Раиса, - стуча зубами от холода, ответила казачка.
Перед калиткой, осторожно опустив продрогшую девушку на землю, Иван спешился и, немного замявшись, пробормотал:
- Ты это, значит, жди. Сватать придём.
Родители встретили молодого казака обыденно.
- Вот хорошо, - сказал отец, - пустошку поможешь расчистить, а то ребята умаялись совсем.
Мать, как водится, пустила слезу и кинулась к печке ворочать чугунки. Зато братья-подростки окружили новоиспечённого казака, засыпая вопроќсами о службе. Но Иван больше молчал, а если отвечал, то как-то безќразлично. Из головы не шла Раиса.
Строгие нравы сунженских казаков не позволяли вызвать понравивќшуюся девушку на улицу для разговора. Надо было ждать праздничных вечеринок или большой ярмарки, когда можно перемолвиться словечком с избранницей. Или уж сватать, коли девка запала в душу.
Где-то через неделю после возвращения из лагерей, когда, отужинав, все по обыкновению обсуждали прошедший день и строили планы на завтрашний, Иван заговорил:
- Так как я теперь казак, мне можно жениться.
- Это конечно, - протянул дед Михайло, - женилка выросла.
- Нет, я сурьёзно.
- И что, есть уже на примете? - поинтересовался отец.
- Есть, - твёрдо ответил Иван.
- Чья ж будет? - подсела к сыну Мария.
- Белогуровых. Раиса.
- Ты с ума сошёл! Это беднеющие казаки. Им и тело-то прикрыть неќчем, а дочек четыре. Праздничное платье, говорят, одно на всех. Поэтоќму и в церковь ходят по очереди. А матерь и вовсе в обносках, - заголоќсила Мария.
Ежевечерние сборы семьи за ужином превратились в постоянные перебранки. Мать и бабка приводили всё новые доводы против Белогуќровых. Язвительный дед Михаил с некоторых пор стал устраняться от власти над семьёй и больше помалкивал. Отец жевал ус и хмыкал. Иван настаивал на своём.
Наконец, матери всё это надоело и она воскликнула:
- Хватит разговоров! Решай, отец! Скажи своё слово.
- Будем сватать, - спокойно проговорил Савелий. - Если по душе девка Ивану, пущай женится. С нелюбой житьё - каторга. А в станице гоќворят, что Раиска - девка дюже работящая. Тебе как раз такая сноха и нужна. С нашей-то оравой не управляешься ить, да и тяжёлая ты опеть.
Мать зарыдала в голос, причитая да приговаривая. Это она умела деќлать очень красиво. Была первой плакальщицей на свадьбах и похороќнах. Специально её звали.
Она ещё всхлипывала, а уже семья обговаривала будущее сваќтовство.
Пятнадцатилетней Любушке поручили предупредить Раису, чтоб ждаќли сватов. К Белогуровым решили идти отец с матерью, дед Михайло, да позвать кума Егора с женой Катериной - весёлых говорунов. Потом дуќмали, откуда взять деньги на свадьбу. Но Иван не воспринимал дальнейќших рассуждений: все мысли его были о Раисе.
Девушке тоже понравился молодой казак. Однако Рая не осмелилась рассказать родным об обещании Ивана: не верила, что может такое с ней статься, и молча переживала приключение.
Приход Любы Лизуновой застал семейство Белогуровых врасплох. Долгое вынужденное отсутствие Константина Львовича подкосило неќкогда крепкое хозяйство, а рождение девочек, почти погодков, отбило у него желание хозяйствовать - на дочерей не давали земельного надела. Старшие сыновья Александр и Лев были на царской службе. Они помоќгали родителям, как могли, деньгами, но крестьянствовал отец один.
Раю никто ни о чём не спрашивал. Разговор сразу упёрся в деньги и в то, что не засватана старшая сестра Анна. У младших Дуняши и Марьяќши уже были женихи на примете. Они только ждали, когда девки подрасќтут.
Всё же решили носом не крутить и отдать Раису в дом Лизуновых. Авось и Нюра долго не засидится. Но в чём права оказалась тётка Маќрия - праздничное платье действительно было одно на всех. И выходит, доставалось оно Рае.
Евдокия открыла девичий сундук дочери. В нём не было ничего поќкупного. Только то, что сделано руками Раечки: вышитые утирки, салфетќки, обвязанные крючком, постельное бельё с прошвами, нижнее - расшитое белыми шёлковыми нитками, пара юбок с кофтами, вязаные чулки. Сверху лежал новенький Псалтырь. Его подарил Рае учитель за успехи в церковно-приходской школе, в которую она бегала три года.
Мать задумалась:
- Положим в сундук ещё наше платье, шаль, подшальник... Да! А башмаки? Я их обувала-то всего раз, когда ездила с отцом в Грозный. Пусть Раисе будут. На подарки свекрови, бабке и золовкам пойдут утирќки. Вон их сколько!
Приданое в сунженских станицах не принято было давать. Одевал неќвесту жених - готовил кладку, но сундук собирали все девочки, как тольќко начинали рукодельничать.
- Денег нет, мать. О корове даже думать не смею, - размышлял вслух Константин Львович. - Разве только вырезать на продажу птицу? Братья пришлют сколько-то. Напишу им. Первую дочерь отдаём. Помогут. Может быть, хватит? Со стыда не помрём, - подвёл он черту под сомнениями.
Сватать Лизуновы поехали на тройке, знатно, с ходом : были уверены, что отказа не будет. Изобразив удивление, Белогуровы пригласили гоќстей в дом. Те, войдя, перекрестились на иконы, поклонились хозяевам и сели в ряд у стены на лавку. Иван остался стоять в дверях. Перемолќвившись ничего не значащими словами о погоде и урожае, все умолкли. Разрядил обстановку дед Михайло. Он покрутил седые усы и, задорно хмыкнув, начал обряд:
- Не ждали, станичники? Мы к вам с делом. У вас - товар, у нас - куќпец. Можеть, сговоримся?
Катерина подхватила:
- Наш сокол летаеть высоко... - и зажурчал её говорок.
Вот уже слышно:
- Наш голубь да ваша горлица - какая пара заводится!
Потребовали девку. Иван застыдился. Хотелось уйти. Но любопытќство пересилило первый порыв. Вышла Раиса. Стройная, с пшеничной косой и синими глазами, она показалась Ивану нездешней красой.
Осмотрев смущённую невесту со всех сторон, Мария вынесла пригоќвор:
- Не в теле. Придётся на неё три юбки надевать.
Все облегчённо вздохнули.
Разговор с Раисой был краток:
- Согласна ли за Ивана идти?
Не успела девушка ответить, как кум Егор выставил на стол бутыль с чихирём, а Катерина - каравай. Сёстры невесты стали метать на праздничную скатерть закуски.
Договорились на мясоед сыграть свадьбу.
В первые же горячие ночки Раиса понесла. Её мутило. Но работы было невпроворот. И хотя молодую не заставляли управляться с хозяйќством, в доме тоже некогда было присесть. Свекровь разрешилась от бремени девочкой Анюткой и целыми днями забавлялась с ней.
Анютка - одиннадцатый ребёнок в семье, но Мария возилась с ней, как с первым, и это благодаря снохе, которая взвалила на свои худеньќкие плечи заботу о стариках и детях. Если же наступал редкий час и наќходилось укромное место в доме для молодых, Иван целовал тонкие пальчики Раисы и говорил такие слова, от которых у неё сладко замираќло сердце.
Ранней весной начались полевые работы и Рая по мере сил помогала золовкам Фросе и Любе таскать навоз на поле. Неожиданно её скрутило болью. Немеющим языком позвала девок. Те, напуганные, побежали за матерью, но Раиса уже разродилась недоношенным мальчиком; свекроќви осталось только отрезать и завязать пуповину, завернуть младенца в тряпки и шубейку. Как оказалось, молока у молодой матери не было. Бабка кормила внука своей грудью и видела, что мальчонка не жилец. Его, как водится, окрестили. Но это не помогло: через месяц Ванюша умер.
А в станице поговаривали о войне с японцем. Иван и его брат Абрам, который тоже к тому времени прошёл сборы, исподволь готовились к поќходу. И вот прибыл в станицу приказ о мобилизации. Призывали только молодых казаков, и деды обещали, что война будет недолгой. Провожаќли ребят всей большой семьёй. Гордый Михайло, поучая внуков, говоќрил:
- Будьте достойны своёй хвамилии. Прадед ваш Никита на Шамиля ходил. За храбрость его сам генерал Слепцов шашкой наградил. Умрите в бою, а чести не потеряйте.
Савелий шёл молча, как будто все слова у него кончились.
Рая, прощаясь с мужем, не плакала, а лишь шептала:
- Береги себя... Береги...
Но её голоса не было слышно за воем свекрови. Та провожала на войну двоих сыновей.
Прохор и Тоита
1
Димушка забрался ко мне на колени и, обняв за шею, прижался губаќми к уху:
- Бабушка, родненькая, - зашептал он, - ты кого больше всех люќбишь?
Его глазки распахнулись, а сердечко замерло на миг от ожидания раќдости. Я, конечно же, хотела сказать: "Тебя, мой малыш", - но из педаќгогических соображений ответила:
- Я вас всех, внучек, люблю одинаково.
Мальчик понимающе улыбнулся:
- Ладно. Я всё равно знаю кого. Пусть это будет наша с тобой тайна.
2
Есть брат у меня и быстрый конь,
Есть башня, скала и отцов огонь...
Ласточки улетают к теплу, говорят,
Та, что к нам прилетит, найдёт тепло.
Из ингушской песни
Крепкая седая старуха лет шестидесяти сидела за прялкой у окна. Ловкие пальцы легко сучили пряжу, а она пела странную грустную песќню. Старуха не видела, как в горницу вошёл семилетний внук Миша и притаился за её спиной. Он внимательно слушал бабушкину песню, горќтанную, похожую на эхо в горах. Женщина закончила куделю, отодвинуќла прялку в угол и увидела внука. Глаза ребёнка блестели любопытќством.
- Иди сюда, мой мальчик!
Она опустилась на лавку, посадила Мишу на колени и тихо зашептала на ушко ласковые слова, которые громко мальчику не говорят.
- Бабушка Тоита, ты правда ингушка? - так же тихо и таинственно спросил и внук.
- Правда. В горах живут мои братья и сёстры, много племянников, внуќков. А вот я тебя, Михайлушка, возьму весной в гости к ним на священќный праздник Солнца - сам увидишь, какие у тебя родичи, - горделиво сказала она.
3
Мулла с минарета призывал правоверных на вечернюю молитву, когда Висаит вошёл в свою саклю. Его семья считалась христианской. Хотя мало кто в ауле разбирался в религиях. Мужчины иногда ходили в меќчеть, иногда в церковь, женщины поклонялись старым богам на Святой горе.
Висаит молился домашним богам: каменному идолу у очага и Маруше - иконке с изображением девы Марии. Он поблагодарил их за то, что они дали ему много детей, попросил здоровья членам своей семьи. Виќсаит даже перечислил их по именам, чтобы боги не забыли кого-нибудь. Напоследок попросил благополучного отёла корове.
Удовлетворённый разговором с богами, Висаит вышел из дома. Старќшие дочери собрались к роднику за водой. Их уже можно назвать девушќками, и чтобы нескромные взгляды и шутки не задели девичьей чести, сестёр должны были сопровождать братья: Борз и Орц.
Дети шли в ряд и были такими красивыми, статными, высокими, что Висаит невольно залюбовался. Он вспомнил, как огорчался рождением первых девочек.
Старшую назвали Яхита - "Живи!" Потом родилась Социта - "Остаќновись!" Затем Тоита - "Хватит!"
Тогда они с женой много молились: ходили в пещеры к старым богам, к солнцеликой Тушьоли, ездили в Джейрах в христианский храм Тхаба Ерќды .
Когда Зора была беременна четвёртый раз, ребёнку приготовили имя Елита - "Умри!" Но родился Борз - "Волк". Сколько радости тогда было в ауле! Висаит зарезал на рождение сына быка. А теперь у них с Зорой пять сыновей и три дочери. И никто из детей не умер.
Девушки шли к роднику с бурдюками, только у Яхиты был кувшин, выќсокий медный сосуд с узким горлышком, который она ставила на плечо и изящно поддерживала руками. При этом черкеска туго обнимала её стройную талию. Тоита, младшая, ни в чём не уступала сестре: высокая, длинные косы до колен, тонкие брови вразлёт. А вот Социта уродилась широкоплечей и коренастой, похожей на мужчину. Сразу видно, что роќдители хотели сына. Но девушка не унывала и была самой бойкой, весёлой и смешливой из сестёр.
Тропинка сузилась и круто пошла вниз. Ребята выстроились цепочкой, камешки сыпались из-под ног. Девушки старались идти мелкими шагами, прямо, сохраняя достоинство. Внизу журчал ручей, который брал начало в каменной чаше родника. У источника на плоском выступе скалы уже стояло несколько девушек. Они встретили сестёр радостными приветќствиями.
К роднику горянки ходили не только за водой. Там можно было поболќтать с подружками, обменяться новостями, посплетничать. А ещё - переќмигнуться с джигитами, которые тоже собирались у родника, но чуть поќодаль. Молодёжь под раскатистое горное эхо перекидывалась шутками, намёками, взглядами. Здесь зарождалась любовь.
Сегодня у родника было особенно весело. То и дело смелые шутки и остроты в обеих группах молодёжи сопровождались взрывами смеха.
- А как Гелани смотрел на нашу Тоиту?! Видно, прикидывал: пройдёт ли она в дверь его низенькой сакли?
- Неправда, - вспыхнула младшая сестра, - он на Яхиту смотрел!
Орц всю дорогу ныл:
- Быстрей идите, нана ругать будет.
А мать уже стояла у плетня и сердито выговаривала:
- Вас только за водой посылать!
"Смешно, - думала Тоита, - как будто сама не была молодой!"
4
В 1831 году два полка линейных казаков прибыли на дальние рубежи Российской Империи и укрепились на берегах Сунжи. Время было неспоќкойное. Не все ингушские аулы были мирными. Казаки охраняли своё сеќление и поля, а ещё несли службу на кордоне.
Новая станица расположилась в уютной долине, закрытой от ветров горами, с плодородной землёй и чистыми водами горной реки. Земляки держались кучкой: у них были общие воспоминания и зачастую родственные отношения. Большинство привезли свои семьи, но на хоќлостёжь девок не хватало. Некоторые из ребят ездили за невестами в обжитые гребенские станицы. Участились случаи умыкания горянок из аулов. В поселении уже были осетинки, ингушки, кабардинки и даже груќзинки.
Прохор Лизунов жил один. На Дону остались родные могилы и дальќние родственники. На новом месте молодой казак с помощью сосеќдей построил себе мазанку, как мог обставил её. Не хватало только хоќзяйки.
Он волком рыскал по округе. Тайными тропками подбирался к горным аулам в поисках невесты. Сосед Ливонников уговаривал Прохора подоќждать, пока подрастёт его дочь Лизавета. Но девке шёл одиннадцатый год, а парню уже исполнилось двадцать пять. Ему хотелось не только любви, но и детишек в доме. Он присмотрел себе Тоиту. Уж очень она была похожа на казачку. Стройная, гибкая, с длинными чёрными косами и широкими бёдрами. Оставалось самое трудное дело: украсть. И он придумал план.
Сговорившись с тремя друзьями, Прохор уже вторую неделю караулил девушку на тропе, ведущей к роднику. Но всё время рядом с ней находиќлись сёстры и братья. А их было слишком много - целая толпа.
И вот сегодня - удача! К роднику шли только трое из семейства Висаиќта. Она - красавица Тоита, широкоплечая коренастая сестра её и брат - мальчик лет двенадцати.
- Дождёмся, когда будут вертаться, и сделаем, как задумали, - шептал товарищам Прохор. - Главное, тихо, чтобы раньше времени не вызвать подозрения у джигитов.
И казаки затаились в густом орешнике, откуда было видно, кто идёт от родника. Они спешились и, успокаивая, гладили своих коней по холкам, чтобы те не фыркали и не ржали.
- Идут!..
Вскочив на коней, казаки разделились. Прохор помчался к повороту - эта часть тропы не просматривалась ни из аула, ни от родника; станичќники же с двух сторон отрезали пути отступления девушкам и их спутниќку. Подхватив на скаку Тоиту, Прохор посадил её впереди себя на коня и устремился в сторону Сунжи. Его товарищи, немного погарцевав вокруг Социты и Борза, отправились его догонять.
Тоита не кричала, только хватала поводья коня, пытаясь вырвать их из рук молодого казака. Когда ей это не удалось, она стала извиваться, чтоќбы соскользнуть с лошади. Но Прохор крепко держал девушку локтями и коленями.
Друзья догнали молодых у самой Сунжи. Переправившись на конях через реку, казаки с Тоитой поехали в дом родителей Ивана Петракова, у которого жена была тоже ингушка. Потом, оставив невесту в доме Петќраковых, пошли к старикам с просьбой помочь провести замирение с роќдичами Тоиты, которые должны были вот-вот нагрянуть.
А Тоита в это время рыдала на плече у Седы, жены Ивана. Та её утеќшала:
- Всё равно надо замуж выходить. А казаки - люди хорошие, добрые. Прохор даже дом для тебя построил. Родителей у него нет. Сама хозяйќкой будешь. Я уже два года здесь живу, и ничего. А замирятся с вашими, через некоторое время к отцу-матери в гости поедешь.
Седа усадила Тоиту на лавку, а сама достала из сундука свою ингушќскую черкеску и протянула новой подруге:
- Надень моё платье, а то твоё вымокло от слёз, - шутливо улыбнуќлась она. - Тоита, смущённо прикрываясь, начала послушно переодеќваться. - Ты из какого рода? - продолжала Седа.
- Гайтамировых. А ты?
- Я - Газиевых.
- Правда? Моя тётя за Газиевым замужем. Значит, мы родственницы? - обрадовалась Тоита.
- Ну, конечно. Видишь, как хорошо.
В другом дворе старики советовались, чем будут откупаться за девку.
- У Прохора сколько овец в отаре?
- Дюжина.
- Добавим от обчества ещё дюжину. Хватит за девку-то.
- А если не сладим?
- Прохор - отважный казак. Станичники с радостью ему помогут. Ну не царицу ж покупаем. Сладим!
Уже солнце оранжевым шаром повисло над горной цепью, когда по пыльной станичной дороге пробежали ребятишки с криками:
- Ингуши едут! Ингуши!
Старики надели папахи и почтительно стали на пути гостей. Ингушей было десятка два. Молодые джигиты, легко спрыгнув с коней, помогли спешиться старейшинам и отошли на достаточное расстояние, чтобы не мешать им решать важный вопрос. К счастью, один пожилой ингуш сносно говорил по-русски, когда-то служил в Санкт-Петербурге в Кавказќском полку. Он и вёл переговоры. Поскольку это был не первый случай примирения сватов, уважаемые люди чинно беседовали о возмещении убытка Висаиту. Ингуши согласились на две дюжины овец. Казаки приќгласили аульчан на свадьбу. Удовлетворённые, те распрощались с казаќками, договорившись, что овцы через неделю будут у Висаита.
Молодые джигиты назад ехать не спешили. Они с любопытством огляќдывали казачек, толпившихся неподалёку на порядке. Женщины оживќлённо обсуждали редкое событие, а сами нет-нет искоса поглядывали на джигитов.
- Гей, гей! - поторопил молодых ингушей один из стариков, и вскоре пыль на дороге за ними осела.
Тоита была счастлива со своим Прошкой. Она научилась говорить по-русски, варить борщ, сучить пряжу и по воскресеньям ходить в церковь.
Для Прохора его Тоюшка была светом в окне и нарожала ему десять детей. Старший Никита жил с ними, и уже внук Мишунька ходил за баќбушкой хвостиком. У них была общая тайна, теперь её знаем и мы с моим внуком Димушкой.
Федюшка Беспалый
А он спить, не спить -
Шёлковую плеть плетёть...
Из песни терских казаков
В молодости дед Федюшка, брат Михаила Никитовича, был горячий и гневливый. Видно, унаследовал характер от бабки Тоиты, ингушки. Та тоже вспыхивала искрой по любому поводу.
Высокий и широкий в костях Федюшка казался большим, даже гроќмоздким. Лицо его под рыжеватым чубом глядело хмуро и серьёзно. Таќкое выражение ему придавали колючие серые глаза под низкими кустиќстыми бровями. Но когда Фёдор был в хорошем расположении духа, беќлозубая улыбка преображала весь его облик. И тогда он становился руќмяным рыжим добряком.
Его жена Лукерья, Луша, наоборот, была тоненькая и прозрачная, как льдинка. Тихая и светлая, она даже ходила неслышно, что сильно разќдражало Фёдора. Он, конечно, любил свою жену. По-своему, по-казацки. И учил, как водится, нагайкой. Она безропотно ему подчинялась. Любила ли? Пошла за него, значит, любила. Никто её не неволил. Хотя была Луќкерья из семьи, богатой дочками и, понятное дело, бедной землёй. А родители в таких случаях стремятся быстрей расстаться с "богатќством".
Когда Никита Прохорович отделял среднего сына и сноху, он надеялся, что у молодых жизнь заладится. Всей роднёй построили им мазанку, на том же порядке, где жили сами, помогли с обзаведеньем: кто стол смаќстерил, кто барана привёл, чугунки всякие, инвентарь. Живи и радуйся!
Да так бы оно и было, если б не гневливость Фёдора. Бывало, вернётќся с дозора и говорит сурово жене:
- Слей воды, умоюсь.
А у Лушеньки уж руки трясутся, льёт воду - и мимо. Или черпак уронит.
Фёдор сразу в сапог за нагайкой. Отходит жену по спине, успокоится да и за стол сядет.
- Подавай, жена, йисть!
Она бедная, поднимается с полу и несёт ему обед.
И ревновал он её сильно. Так, без повода, сам к себе. Раз надела Луќкерья серёжки серебряные с зелёными глазками, им же подаренные на свадьбу. К племяннику на крестины собирались они тогда, кумом Фёдора позвали. Как увидел он серьги в ушах-то Лукерьи, рассердился очень. Для кого это она, мол, выряжается. Хотел сорвать с неё украшение да в гневе с мясом и вырвал. Долго потом она повязку с головы не снимала, всё стеснялась рваных ушей. Но потом заросли мочки. Лишь шрамики остались махонькие.
Детей у них не было. Всё Луша мёртвых выкидывала. Злился Федюшќка. А что злиться? Сам виноват. Меньше бы охаживал жену плетью, моќжет, и доносила бы дитя какого.
А нагайка словно прикипела к руке его. Всё чаще соседи видели, как Фёдор воспитывал жену. И отец его урезонивал, и вызывали казака в станичное правление для внушения. Ничего не помогало.
Однажды в порыве ревности - Луша подала воды проезжему вахќмистру - Фёдор так избил жену, что она не могла подняться. Тогда он первый раз задумался. Саламату походную варил, какую умел, Лушу кормил с ложечки и приговаривал:
- Не буду тебя, душа моя, бить больше. Выздоравливай только, родќная. Все силы приложу, а смирю свой нрав негодящий.
Малость Лукерья отошла. Стала по дому ходить, работу кое-какую деќлать, стряпать... И опять чем-то не угодила мужу. Взмахнул он плетью и снова, в который раз, опустил ей на плечо. Ничего не сказала Луша, только глаза слезой наполнились.
Ведь не хотел Фёдор её бить. Но так распустил себя, что привычка хвататься за нагайку стала его второй натурой. Умом понимал, что зря это делает, а рука-то тянется к сапогу.