Когда граф Аумов говорил о высокообразованных и глубоко интеллигентных людях, без которых не может обойтись ни одна нация, он имел в виду таких людей как он, а точнее - самого себя.
Граф, конечно, догадывался, что это мнение разделяют отнюдь не все. Но Бог с ними, со всеми, - хватило бы ему и ближайшего окружения: хотя бы тех, кто обедает за его счет: пусть бы они признали, что его сиятельство - самый настоящий интеллигент... ну, или хотя бы - неглупый человек! А они, "все эти холопы и прихлебатели, домочадцы и постоянные визитеры", не упускают удобного случая посмеяться над его врожденным косноязычием, якобы, путая косноязычие с косностью мысли, и - над его малым ростом, якобы, принимая малый рост за малый ум. И никакой благодарности за бесплатные обеды!
Что только граф ни сделает, чтобы доказать свою интеллектуальную состоятельность: разучивает редкие слова и латинские пословицы, выдвигает собственные научные теории (теорию зарождения вселенной, например), издает историю аумовского рода, изучает нравы и повадки крепостных, разворачивает кампании по доказательству различных (порою весьма сомнительных) гипотез, субсидирует духовные изыскания шарлатанов. Его окружает целая армия советников и единомышленников, которая, навалившись многоголосым хором на графские уши, исторгает все новые и новые идеи, - одна смелее и амбициознее другой! - основать орден "Новых Тамплиеров", вывести семечки без лузги, найти на небе еще одну галактику - и так далее, и так далее! Под их диктовку его сиятельство производит на свет "Сборник поучений и афоризмов от графа Аумова". В качестве эпиграфа он ставит свое собственное (или вложенное кем-то в его уста) изречение: "Объяснять надо все, даже то, что объяснить нелегко или практически невозможно; нужно стремиться к объяснению, как к некому идеалу: в этом состоит долг каждого образованного или просто интеллигентного человека"...
Добрался он и до телевидения.
Выступает граф в краеведческой телепрограмме, блещет глубокими познаниями истории исконных графских владений и знанием необычных слов (таких, например, как "топоним" или "гидроним"), выходит из студии триумфатором - слава богу, все прошло гладко: ничего не забыл, ничего не перепутал, - представил неопровержимые доказательства своей разносторонней образованности, оригинальности мышления и прочих интеллектуальных качеств (не говоря уже об элементарном патриотизме). Представил публично! Все, теперь они не имеют ни малейшего права посмеиваться над ним, считать дураком и недоучкой...
Вечер он проводит в приподнятом настроении, задирает слуг и домочадцев, называя их пнями дубовыми и чурками неотесанными. А назавтра сомнение снова пробирается в изможденный умственной работой мозг: может, выступления по телевидению им не достаточно: может, они по-прежнему - в глубине своих мерзких душонок! - не уважают графа, не признают его интеллектуальных достоинств!?
***
Кстати, такие экзотические слова, как "гидроним" и "топоним", граф разучил для того, чтобы достойно представить любознательному человечеству свою потрясающую фольклорно-этнографическую находку, деревушку Волопёры. "Волопёры, - объяснил его сиятельство немногочисленным зрителям краеведческой телепрограммы, - это уникальная культурно-географическая единица, затерянная в живописных холмах, которые окаймляют мои владения с юго-запада. Происхождение топонима "Волопёры" окутано непроходимой тайной. Не вызывает сомнений, что в стародавние времена жителям этой деревни (как, впрочем, и жителям всего региона) приходилось иметь дело с многочисленными хищениями крупного рогатого скота. Нам, к сожалению, не известно были ли они жертвами хищений или же молва приписывала хищения именно им - название может означать и то, и другое. Тут мы в очередной раз сталкиваемся с законом единства противоположностей, который так часто проявляется во всяческом фольклоре и народном творчестве. В древнем Египте, например, один и тот же иероглиф означал "уходить под воду" и "выходить из воды"..."
Волопёрские крестьяне смотрятся по телевизору ничуть не хуже заморских дикарей: есть в их уродстве что-то наивно-естественное. Даже беззубые рты старух, страшная экзема на руках подростков и безобразная сыпь на щеках младенцев кажутся в их окружении неотъемлемой частичкой природы. Их попы - не в пример нашим! - не излучают стыдливой, лицемерной белизны: они окрашены тем же грязно-коричневым загаром, что их руки и спины - мы видим это ясно на кадрах, запечатлевших купание крестьян и так называемые "водные игры на реке" (никак не могу вспомнить, какой же ей соответствовал гидроним). Мы видим их основные обряды: проводы лета, встречу весны, празднования солнцестояний и новолуний, свадеб и новоселий.
Все это сопровождается комментариями известного краеведа, хранителя народных традиций, графа Аумова. Кто-то из консультантов всучил ему для пущей убедительности немецкое слово "боденбешаффенхайт". Запомнить это "сложно-составное понятие, означающее детородную силу земли или что-то в этом роде" оказалось выше его сил: оно тут же превращается в "бобен-бешафен-что-то", а потом "это-самое-как-его-на-"б""...
Узнаем мы кое-что и о половой жизни волопёрцев. Повествование, разумеется, не преступает рамок элементарных приличий, но граф уверен, что этих рамок нам не достаточно, и обещает любопытному зрителю издать когда-нибудь отдельную "волопёрскую камасутру". (Обещает на полном серьезе!).
Цикл завершает передача, посвященная самому "своеобразному и непонятному" волопёрскому обряду - избавлению от излишков керамики. Обряд называется "слон в посудной лавке". Мы, признаться, немало заинтригованы: какой такой слон водится на юго-западных холмах графских владений!?
***
Оказалось, что это вовсе не слон, а косматое чудовище: его за прутьями клетки и не разглядишь: видны только красные глаза и лохмы свалявшейся шерсти. Советники долго бились над вопросом: почему в Волопёрах подобное чудо-юдо называется слоном? Может, малограмотные крестьяне называют слоном всех, у кого есть хобот? "Хобот у чудовища, безусловно, есть, - возражает его сиятельство, - но этим сходство со слоном, увы, ограничивается!" Может, потому, что оно диковинное животное и содержится в клетке, как слон в зоопарке? "Но тогда почему же его не назвали тигром или, скажем, бизоном? Да, и откуда исконно-безграмотным волопёрцам знать, что такое зоопарк, и как выглядит настоящий слон?! К тому же в зоопарках слоны содержатся не в клетках, а в вольерах!"
Граф требовал интерпретации: кем было сие странное существо? Для чего оно предназначалось? Ведь зритель этой идиотской программы - существо дотошное, без объяснений ему никак не обойтись! Советники честно старались, бились с загадочным "слоном" не на живот, а насмерть. Может, мы ослышались, и это на самом деле он не "слон", а "слом" или, к примеру, "солон" - совершенно другой таксон?! Может, это и есть тот самый волопёр, экзотическая разновидность вола, от которого произошел топоним?.. Похоже ли оно на вола? Нет, не очень: не больше чем любое другое чудовище!
Думали, думали, но так ничего и не придумали... Граф явно мучался дурными предчувствиями. Он даже хотел заменить волопёрского "слона" настоящим, но телевидение отказалось участвовать в расходах на транспортировку. Его успокоили: этот слон знает свое дело, делает его с незапамятных времен, и жалоб пока что не поступало!
"Если слон подкачал, - говорил Аумов, - то посудная лавка должна быть на самом высоком уровне!" Он не пожалел для нее свой фамильный фарфор и фаянс. Избушку, в которой находилась деревенская лавка, снесли и воздвигли на ее месте внушительное строение из фанеры, напоминающее сцену. Его сиятельство ни за что не хотел доверять проведение столь важного мероприятия неотесанным волопёрским мужикам, но согласился допустить их в качестве зрителей. Режиссер рассадили мужиков на траве рядом с "лавкой" и долго репетировал с ними бурные аплодисменты и смех по команде. Оказалось, что ладони волопёрцев отличаются особой глубиной: при хлопке раздается звонкий, похожий на выстрел пневматический удар, - они будто бы созданы для громких оваций! Да и смех у них оказался весьма подходящим - режиссер назвал его "этническим хохотом"...
***
Древний обряд превратили в театрализованное представление.
Приказчик дремлет за прилавком, склонившись над учетной книгой. Раздаются глухие, громоподобные шаги ("слона" пускают не сразу, а дают ему потоптаться на жести). "Антре!" - выкрикивает ленивый простофиля из полусна. Режиссер подает условный знак - на траве раздается хохот и аплодисменты... Потом - снова шаги, снова "Антре!", снова аплодисменты... И снова... И снова... Наконец он приходит к выводу, что зритель получил свою порцию напряженного ожидания, и велит выпускать слона.
"Слон" действительно знает свое разгромное дело: действует грозно, основательно и сосредоточенно, будто тоже участвовал в репетиции. Приказчик и слуга в старомодном костюме (оба профессиональные циркачи) ловко уворачиваются от переворачиваемых шкафов, от слоновьих копыт и от графского фарфора и показывают на грудах осколков невероятные акробатические трюки. Все это перемежается с клоунадой: то они спасаются от чудовища бегством, то пытаются выдворить его из лавки, угрожая шваброй и метлой, то зовут на помощь полицейского...
Представление продолжается минут десять, за ним следуют предписанные пять минут этнического хохота и пневматических аплодисментов... "Слона" загоняют обратно в клетку. Ведущий передачи и оператор снимают осколки графского фарфора и разрушения в посудной лавке. Его сиятельство нервно дожидался своего "выхода". Шоу еще не завершилось - пришло время интерпретаций. Между пальцами он вертит шпаргалку, на которой написано "шевират келим"...
Начнет он, конечно, с каббалы, поведает жадному до объяснений зрителю, что означает это самое "шевират келим", разбиение сосудов... Потом он до сыта накормит его всяческим психоанализом, мол, "слон в посудной лавке" суть воспроизведение младенческой травмы, явление противоречащее принципу удовольствия, и прочее и прочее... Потом... Надо бы сказать что-нибудь про древние мистерии, но этого его сиятельство сейчас, наверно, не потянет... Потом он огласит список рекомендаций жителям Волопёров: во-первых, им следует как-нибудь на досуге организовать ритуал "склеивания сосудов", во-вторых, завести солидную посудную лавку, а не рассчитывать на аумовский фарфор, в-третьих, найти себе более презентабельного "слона", в-четвертых...
Наконец телевизионщики освободились и были готовы заниматься его сиятельством. Режиссер предложил снимать графа на фоне "слона" в клетке. Тот послушно проследовал в указанное место, встал, где надо, встрепенулся и подтянулся под прицелом камеры. Ведущий объявил телезрителям: "Перед нами знаток и покровитель народных обрядов его сиятельство граф Аумов..." Мужики снова разразились аплодисментами и (по всей видимости, ошибочным) хохотом. "Ваша светлость, объясните нам, пожалуйста, что же тут такое произошло?.."
И тут произошло нечто, что объяснить весьма не просто: нам придется предположить, что, во-первых, "слоны" способны понимать наш язык, во-вторых, они имеют своих графов, к числу которых принадлежит и волопёрский "слон", в-третьих, этот "слон" является однофамильцем графа Аумова, в-четвертых, он считает себя знатоком и покровителем, в-пятых... Впрочем, этого уже достаточно, чтобы понять, почему "слон" счел нужным ответить на вопрос телеведущего.
"Все очень, очень просто,
Раз-два, - и нет вопроса:
Слон вам не кот и не шавка,
Ненавистна ему ваша посудная лавка!" - пропело волопёрское чудовище дребезжащим старческим голосом... и камера (между прочим, без всяких репетиций) рухнула с операторских плеч.
***
Очень скоро жадное до объяснений человечество узнало, что в деревне Волопёры поймали мудрое чудо-юдо, которое дает ответы на любые вопросы. И потянулись к нему толпы паломников...
"В чем смысл жизни?" - спрашивали паломники.
"В том смысел,
Что сидишь и ждешь,
Пока родится мысель"
"Есть ли на свете Бог?" - спрашивали паломники.
"Есть Бог,
Одного зовут Порок,
Другого - Оброк,
Третьего - Прыг-Скок"
"Почему существует мировое зло?" - спрашивали паломники.
"Зло существует вам назло,
Зло - это ваше добро,
Зло для вас что серебро!"
"В чем суть героизма?" - спрашивали паломники.
"Тот герой,
Кто превозмог геморрой!"
А иногда слон отвечал любопытному:
"Вопрос - отброс,
Давай другой вопрос!"
Следует отметить, что речения волопёрского чудовища соответствовали уровню весьма посредственного юродивого, но люди почему-то доверяли ему: может, потому, что считали "слона" существом посторонним и, стало быть, беспристрастным. Граф Аумов пытался вытребовать у паломников своей доли признания: ведь это он открыл волопёрское чудо-юдо и дал ему шанс публично продемонстрировать свои способности. Убедившись, что заслуженного признания не добьешься ни вздохами, ни разговорами о несправедливости, он велел перевезти слона в графскую усадьбу, - ограничил доступ к его мудрости несколькими часами в неделю, и издал книгу наставлений "умного слона" со своим предисловием. В предисловии граф намекал, что является соавтором многих изречений и ответов на вопросы. "Совокупность всех ответов на вопросы" он объявил философским учением, и требовал называть его "аумовским слонизмом". Понятие "слонизм" прижилось (каким бы оно ни было неблагозвучным!), но эпитет "аумовский" был с негодованием отброшен...
Аумов был человеком прошлого: никак он не мог не запомнить, что есть на белом свете так называемое общественное мнение, которое творит что пожелает. А оно вовсе не желало мириться с графской монополией на слонизм. Вдруг жадные до ответов паломники начали собираться на приусадебных газонах, устраивать шумные демонстрации, вытаптывать луга и жечь по всей округе деревянные постройки. Пресса бесцеремонно высмеивала его сиятельство, и называла не иначе как недорослем. Припомнили ему и "бобен-бешаффен-что-то", и "волопёрскую камасутру". В одной из газет появилась карикатура, на которой безобразный коротышка граф Аумов нашептывал слону на ушко "самую вечную и правильную истину"... На площадях больших городов какие-то вандалы беспощадно сжигали его "Поучения и афоризмы".
Очень скоро граф сдался общественному мнению, и отправил "слона" в Америку, передав его "в вечное и неограниченное пользование Библиотеки Конгресса США".
***
Кто-то, скажет, что волопёрскму "слону" не повезло, что прожил он не очень счастливую жизнь - с незапамятных времен томился в клетке и разносил на потеху публике посудные лавки. Кто-то скажет: повезло - прожил он еще одну жизнь, хоть и короткую, но полную обожания и поклонения. От такой жизни, может быть, и помер!
...Оттого, что расчесали ему космы, отмыли дряхлое тело, кормили вдоволь и ухаживали... - от всей этой суеты: оттого, что добывали под него гранты, выплачивали гонорары, приглашали на телевидение в качестве эксперта по слонизму, заваливали по праздникам поздравительными открытками, и даже выпустили марку с его безобразным ликом... А его предназначение, возможно, было в том, чтобы жить в клетке, в далекой деревушке, и громить ежегодно посудные лавки... Так это или не так? Справиться, к сожалению, нынче не у кого!
Но стоило чудовищу умереть - и снова потянулись советники к усадьбе графа Аумова; и снова старый граф потянулся к перу; и снова на родине слонизма - ослепительный блеск прожекторов, утробный этнический хохот и пневматические аплодисменты...