Чужой человек Берт появился в Корягах по темной вечерней поре, весь до нитки мокрый, потому что дождь лил в здешних местах уже три дня кряду. Пришел пешком, и с той стороны, откуда добрые люди не ходят. Заявился к сутулому Крулю, сел на лавку. Наел на два гроша, еще на четвертак выпил того отрыжечного зелья, что Круль варит заместо пива. Расплатился стертой медью, - с глаз у покойников, что ли, снимал, - дал еще четвертак сверху, и со знанием дела стал сушиться у очага. Как у себя дома! Он бы, верно, и спать улегся на той же самой лавке. Но тогда бы не вдруг узнали, как его звать. А выяснилось это, когда собралось изрядно местных умельцев чесать языки с кулаками от нечего делать в такую дрянную погоду. Вот посидели они и решили, что пора уже пойти, потолковать с новым человеком. Перво-наперво - у кувшинов с пивом дно показалось. Во-вторых, пришлый этот и так глаза мозолит: вон какой здоровый - за двоих сойдет! В-третьих, девка смазливая, что при кухне, все рядом с ним вертится и на глаза попасть норовит: ишь! Ну, собрались, подошли. Спросили: ты, мол, кто таков? На что он и ответил беззлобно: "Звать меня Берт, а ежели кто меня хочет выпивкой угостить за такое славное знакомство - милости прошу". И верно, принялись друг друга угощать. Угостили славно: посуда полетела на пол, девки завизжали, вышибале перепало по зубам. Берту привесили гостинец сначала под левый глаз, потом - под правый. Он решил, что довольно с него подарков, отодрал сиденье от лавки и кубарем выкатил всех вон. Потом доской этой подпер двери, наказал не будить его до свету и завалился в углу потемнее, подгребши под себя соломы. До утра, надо сказать, и вправду не нашлось охотников его будить.
Назавтра этот рыжий, как вишневая камедь, верзила сидит за столом на заново приколоченной лавке и хмуро тискает кружку опухшей лапищей. В волосах у него - солома, в голове - кавардак. В кошеле - два медяка: один он честно заплатил Крулю, второй оставил - чтоб деньги водились. Теперь Круль поглядывает из своего паучьего угла и думает, за что бы слупить с Берта и второй медяк. Дверь в харчевню уже не заперта, но плотно прикрыта от сырости. Нет-нет, народ да и заглянет. Среди прочих - вчерашние умельцы: кто с подбитым глазом, кто с носом как недозрелая слива.
Вот девка притащила плошку с горячей едой. Берт принялся неторопливо жевать, глядя в стол. Пока он отведывал стряпню, стукнула дверь. Впустив холод и ветер вперемешку с дождем, вошел человек, облепленный мокрым плащом. Плащ был худой, человек - тоже. Незнакомец быстро прошагал от порога до самого Берта, не открывая лица. Берт с тщанием ковырялся в миске, однако почуял, что рядом кто-то стоит: скосил глаза. Увидел мысы кожаных сапог с белыми дугами от стремян и грязный край плаща, с которого текло на пол. Сдвинув брови, Берт снова принялся жевать. Незнакомец молвил негромко:
- Я по твою душу.
Голос был сипловатый. Дышал человек трудно, с присвистом.
Берт подумал и ответил:
- Никак, враг человеческий припожаловал?
Человек скинул широкий капюшон. Перешагнул через лавку, молча сел рядом с Бертом. Сонным движением убрал со лба длинные сивые волосы, которые промокли и свисали как веревки. Глянул мрачно: бледный, красивый юноша, тонкие, правильные черты. Первое, что заметил Берт - был он страшно худ. Второе - пристальные, очень светлые, почти прозрачные глаза. "Экие бельма! - удивился Берт про себя. - Пустошарый!"
Юноша отвел взгляд от Берта и ровно сказал столешнице:
- Ты - Рудый Берт. Была бы радость местному князьку узнать, что ты сидишь у него под носом.
Берт бережно отложил ложку:
- Князек у нас на крыше. А я под ним сижу, это точно. Не знаю, может ему и в радость. Пойми его, деревяшку...
Юноша склонил подбородок на грудь, словно вдумываясь.
- Уго дает за тебя награду, - еще тише произнес он.
Берт невозмутимо опять взял ложку.
- Правильно говорить - владетельный господин Уго, - наставительно заметил он и снова принялся есть.
Юноша жестко сощурился. В глазах его засветилась злость.
- Тебя как будто не волнует, - не то с издевкой, не то с угрозой проговорил он, - откуда я тебя знаю, и что мне от тебя надо...
Берт простодушно пожал плечами:
- А меня даже, кто ты такой, не волнует. Не враг человеческий, это точно. Не тянешь ты на врага-то. Так что душа моя спокойна! Проходи, сударь, мимо, дай доесть, сделай милость!
Юноша подался к Берту, вцепился в него взглядом:
- Придержи язык, висельник! - процедил он презрительно и высокомерно. - Не для того я второй месяц подряд шатаюсь за тобой по волчьим углам, чтобы ты мне дерзил!
Берт, слушая это, недоуменно поднял брови. Лицо его скорбно застыло.
- Во-от, значит, как... - медленно протянул он.
И вмиг переменился: добродушие куда-то спряталось. Берт словно приподнялся над лавкой, навис над юношей, как грозовая туча. Голос его загустел.
- А чего ты хотел, невежа? - тяжело, с ненавистью прозвучали его слова. - Ты, может, знать какая? Так я плевать хотел на твою знатность! Я еще твоего доброго имени не слышал! Говори, чего хотел. А нет - так убирайся прочь!
Юноша снова поник.
- Мне... - тут он вздрогнул и люто закашлялся. Откашлявшись, с отвращением утерся ладонью и слабо, но твердо докончил:
- Мне надо... за реку.
Берт недоверчиво посмотрел на него. Потом коротко хохотнул. Грозное настроение его как рукой сняло. Он весело оскалился, затряс головой:
- Будто по нужде просишься!
Юноша вмиг зловеще подобрался. Берт немного посерьезнел, замахал на него рукой:
- Ты меня, дурака, не слушай, сударь, прости великодушно!.. А за реку нельзя. Не велено ходить-то. Строжайше запрещено! Никто и не ходит.
- Это я знаю, - угрюмо сказал юноша, наблюдая за ним исподлобья.
Берт вопрошающе взглянул на него: мол, если знаешь, так чего просишь? Наткнулся на упрямый взгляд.
- Ты недавно оттуда, - бросил юноша, и это был не вопрос.
Берт промолчал. Юноша зашевелился: под плащом у него мягко, приглушенно звякнуло. Берт покосился на него: в тонких пальцах - полотняный мешочек, оттягивает бледное, костлявое запястье.
- Здесь - вдвое больше, чем обещает за тебя живого владетельный мерзавец Уго.
Берт хмыкнул:
- А сколько назначил за некую жалкую особу сиятельный муж сей?
- Тридцать полновесных за живого. Двадцать - за любую часть тела, убедительно доказывающую, что ты расстался с жизнью.
- Это за голову, что ли? - проворчал Берт. - Или еще какая часть тела подходящая есть?.. Неплохо, черт меня дери! Того и гляди, прославлюсь.
- Здесь - вдвое больше, - напомнил юноша.
- Покажи, - с любопытством попросил Берт.
Юноша распустил у мешочка завязки. Сверкнул в руке и плотно лег на стол яркий золотой кругляш знаменитой чеканки. Круль, хоть и близорукий, уловил золотой блеск, плотоядно затаил дыхание среди своих кувшинов. Берт полюбовался немного на этакое богатство, с сожалением вздохнул:
- Нельзя за реку-то...
Юноша ловко, как ярмарочный плут, взял монету, перекинул в пальцах. Бросил назад в мешок. Склонил голову и прошептал: "Ну, что ж..."
Достал непромокаемый пенал из тонкой кожи, положил на стол рядом с деньгами. Берт прекрасно знал, что возят в таких пеналах: особые грамоты.
- Что там? - без интереса спросил он.
- Твоя свобода, - был ответ.
Тощие руки извлекли из пенала туго скрученный навощенный свиток с тремя цветными печатями.
- Хочешь прочесть? - предложил юноша.
- Я, сударь, чтению не разумею, - отказался Берт. - Да и чего читать-то. Не слепой, печати вижу.
- Должен быть клеймен, бит и отправлен на каторгу, как отъявленный вор и злодей, - юноша покатал свиток туда-сюда. Взял бережно, спрятал обратно в пенал. Кивнул Берту:
- Такая цена тебе не слишком мала?
Берт в затруднении поскреб затылок:
- Умеешь ты подать товар лицом, - признал он.
- А что, сударь, - стал рассуждать он вслух немного погодя, - выглядишь ты, по правде сказать, не сильно могучим. Вот если я тебя сейчас придавлю как курёнка, - получается, будут у меня и деньги, и свобода, и все задаром?
Юноша покачал головой, будто соглашаясь.
- На дорогах нынче неспокойно, - задумчиво сообщил он. - Но мне в последнее время несказанно везет. Солдаты, которые любезно согласились меня сопровождать, ждут на улице: им, верно, жарковато здесь показалось. Только боюсь - а вдруг им ждать надоест?
Он встал, собрался и пошел к двери, сказав перед этим:
- Как надумаешь, - я рядом. Найдешь меня. Не торопись, думай хорошенько.
Надел капюшон и канул за порог, в серую пелену.
Берт метнулся к выходу, приоткрыл дверь, выглянул в щелку. Горбясь под косым дождем, юноша шел по раскисшему проселку, увязая в грязи. На обочине, под кривыми навесами, крытыми дранкой, блеклой от непогоды, у коновязи жевали овес из торб понурые лошади в попонах. Рядом прохаживались солдаты в рогожных чехлах поверх одёжи.
Берт прикрыл дверь, вернулся на свое место, грузно опустился за стол. Плечи его поникли.
Явился, гремя шпорами, высокий, резкий в движениях воин с сединой в коротких черных волосах - видно, командир. Берт замер. Отряхиваясь, как хищная птица, воин зычно бросил от порога:
- Эй, снулый! Прими моих молодцов. И за лошадьми присмотри. Живее!
Круль суетливо закопошился в своем углу, закряхтел, раздумывая, хватит ли на всех коней стойла. Командир развернулся и ушел, даже не взглянув в бертову сторону. Берт очнулся, расправил плечи и засобирался.
- Куда ты пойдешь? - спросила его ласковая, смешливая девчонка, выглянув из кухни. - Гляди, какой дождь!
- Ничего, - ворчливо отозвался Берт, закутываясь в плащ, - этот дождь мне сапоги помоет.
Накинул на голову куколь и вышел вон.
Дорога была разбитая, узкая, но двоим места хватало, хоть и ехали стремя в стремя. Берт поглядывал на небо, хотел успеть выбраться из оврага до сумерек. По такой слепой погоде смеркалось быстро.
Колея тянулась по дну заросшего старого лога. Густой серый олешник неприветливо шумел на склонах. В мокрых кустах настырно трещала сорока. "Экий черт, а не птица! - сердито думал Берт. - И дождь ей нипочем!"
Холодный дождь частил без передышки, чуть затихая, когда изгиб дороги заслонял от ветра. Небеса обложила хмарь в три слоя. Под копытами чавкала глина. Мутная вода, подпрыгивая, струилась по оврагу, обгоняя верховых. Одежда отсыревала все сильнее: Берт ехал молча, спрятав лицо в капюшон. Его разбирала досада. Лошади шли, опустив головы, покорно, но уныло. Животина под Бертом, - юноша привел ее с собой в поводу, - попалась хорошая: спокойная, с ровным ходом. Бертов попутчик верхом держался привычно. Правда, его временами принимался бить кашель, - того и гляди, из седла вывалится. "Еще ноги протянет, - бурчал про себя Берт. - А все туда же..."
Приковылявшего по грязи Берта юноша встретил понимающей усмешкой. Берту это не понравилось. "Уговор! - отрезал он. - Тебе на ту сторону надо? Отведу. А что ты там забыл - не мое дело. Понял?" Юноша молчал. Берт зыркнул на него исподлобья. Наткнулся на взгляд прозрачных глаз, направленный неведомо куда. "Отведешь меня на болото. А там посмотрим". Берт отвернулся, сплюнул. Потом зло буркнул: "Деньги давай!" "Золото?" - удивился юноша. "Да кому оно тут надо, твое золото! За золото они тут друг дружку перережут, а сначала - нас..." Нашлась пригоршня мелкой монеты. Берт прошелся вдоль околицы, грохоча кулаком в почерневшие от сырости глухие ворота. Вскоре собаки бесновались по всей округе, - зато Берт разжился съестным и припасом для лошадей. "На три дня хватит", - прикинул Берт и стал укладывать вьюки. "Три дня?" - недоверчиво поднял бровь юноша. "В самый раз управимся. Или не веришь?" - прямо спросил Берт. "Не особо", - в тон ему ответил юноша. "Как же это ты... - Берт, крякнув, затянул ремни, придержал лошадь, переступившую копытами, - как это ты, такой недоверчивый, - а со мной ехать один собрался абы куда?" "Ничего, - юноша с пренебрежением дернул щекой. - Справлюсь как-нибудь".
Солдаты стали к Крулю на постой. Берт видел, как юноша толковал с их командиром. "Никак, сговорились?" - с ухмылкой поинтересовался Берт. Юноша отмахнулся. "Я убедил их, что дожидаться меня не стоит. Заодно облегчил себе кошель. К чему лишнее в дороге. К тому же золото имеет свойство ухудшать зрение и ослаблять память..." "Про это я слыхал", - подтвердил Берт.
"Как же тебя такого звать?" - спросил Берт, когда они уже выводили коней на дорогу. "Звать меня Хоб", - ответил юноша, не моргнув глазом. Ну да Берт ему тут же и поверил! "Хоб" на трех северных наречиях означает "прохожий, случайный человек", еще на двух - попросту "побродяга, голь перекатная". А в здешних краях всех так называют, кто не местный. Ровным счетом ничего не говорило это простецкое имечко-обманка.
Вечерняя мгла уже сгущалась в овраге, когда двое выбрались из устья лога к реке. Выехали на гребень некрутого склона - край старого речного русла. Под ними непроницаемо катилась широкая темная вода. Дальний берег, покрытый черным ельником, тонул в дымке.
Наезженная колея уводила вправо. Там глухо шумели перекаты в каменных обломках старого моста. "Туда нам не надо", - сам себе объяснил Берт.
Влево от дороги ответвлялась запустелая тропа. Петляя, она спускалась вниз по склону и ныряла в кусты. По ней они и направились.
Как только двое углубились в чащу, со всех сторон к ним подступили сумрак и тишина. Лошади осторожно ступали по скользкой тропинке, перешагивая через узловатые корни. Кривые, в болячках и белых пятнах плесени стволы ольхи росли часто. Капли уныло шуршали в листве. Горьковато пахло прелью, мокрой корой. В стороне от тропы на земле смутно светлел чей-то уродливый голый костяк. Некоторое время его было хорошо видать отовсюду. Юноша, любопытно наклонившись с седла, вглядывался в старые кости. Потом деревья плотно заслонили их.
Берта всякая падаль мало волновала. Он свирепо, вполголоса бранился, когда низко нависшая ветка стряхивала на него водяной град, и по своим приметам отыскивал путь к броду. Тропинка все ближе прижималась к реке. Пару раз всадники спускались в устья больших ручьев. В илистых ямах, заваленных палой листвой, стояла сонная дождевая вода. Лошади пересекали их, с трудом вынимая копыта из грязи, и вновь карабкались наверх. В какой-то момент спуски и подъемы прекратились, а кругом зашелестела пожухлая осока вперемешку с кустами, такая высокая, что от Берта были видны только затылок, плечи и спина. По правую руку, совсем рядом раздавались плеск и тихое журчание большой воды. Продравшись сквозь кусты, путники вывалились на узкий плес. Длинный язык, поросший упругими прутьями лозы, вдавался в течение реки. Мутная вода переваливалась через его конец, намывая песчаную косу. Берт спешился, подвел лошадь к самому краю. "Поднялась водица-то, - молвил он озабоченно. - И все прибывает. Кабы не пришлось поплавать, по такой воде". Проверил подковы - крепко ли держатся, снова сел в седло и направил лошадь прямо в реку. Лошадь заупрямилась было, зафыркала, прядая ушами, но Берт прикрикнул на нее "Пшла!", и та, вздрагивая, медленно вступила в холодную осеннюю воду. "Не потонем?" - засомневался ему вслед юноша Хоб. "Не должны, - ответил Берт. - Давай за мной. Да повод держи крепче!"
Река здесь оказалась на удивление мелкой. Под ногами у коней проглядывали очертания осклизлых, покрытых тиной древних плит. Правда, ближе к середине, где вода доходила почти до брюха, а течение усилилось, кони забеспокоились, когда их стало потихоньку сносить. "Поднажми!" - велел Берт. Понемногу-понемногу глубина стала уменьшаться. Они выкарабкались на крутой, обрывистый берег. Раскидистые мрачные елки замерли в молчании. Под их пологом путников встречала темнота. Берт, не оглядываясь, бесшумно - землю покрывал ворох старой хвои - углубился в эту темноту. Юноша проводил взглядом угасающий день и последовал за ним.
Позади со стеклянным шорохом ложился на поверхность реки дождь.
Отсвет маленького костра скупо тревожил глухую ночную тьму. Слабые блики гуляли по криво натянутому пологу. Стволы ближних елей чуть выхватывались из мрака. Сырой валежник горел неохотно, зло шипя и плюясь искрами. Искры с пением отлетали прочь, уносились вверх, прочерчивая огненные кривулины. Дым прижимался к земле, лениво полз в сторону, поднимался, упираясь в полог и не спешил рассеяться. Юношу, казалось, это совсем не тревожило. Вплотную к костру он сушил прямо на себе одежду, скинув насквозь промокший плащ и стянув сапоги. Иногда он покашливал отрывисто, осторожно, словно боясь разбудить хворь, которая к вечеру стала меньше его мучить. Берт наволок груду мохнатого лапника и теперь возился, подминая ее под себя и неразборчиво ворча. Они друг с другом почти не разговаривали. По правде, разговаривать-то им было не о чем. К тому же, оба изрядно устали.
Пожевав дорожный припас, отхлебнули по глотку браги из баклажки и расположились на отдых. Свет пламени ложился на лица тускло-красным. Тепло костерка робко подбиралось к телу. Нехитрая еда и пьяное зелье грели изнутри. Юношу охватывала дрема. Он уронил голову и забылся тяжелым полусном. Берт сначала ворочался, как зверь на лежке, потом тоже затих. Наступило молчание, не нарушаемое даже лесными шорохами. Потрескивал костер, да изредка на полог капало с ветвей. Укрытые темнотой, иногда всхрапывали лошади, переступая копытами, - и снова все успокаивалось.
"Три дня, - сказал вдруг юноша внятно, не поднимая головы. - Почему три дня? А, рыжий?.."
От этих слов Берт завозился на своем ложе. Приподнялся, посмотрел на спутника. Тот, скрючившись, вроде бы спал: дышал трудно, но ровно. Берт поднялся, продрал глаза, взял свою окованную железом дубину и побрел от костра - по нужде. Шаги беззвучно тонули в опавших иголках. Чуть угадывались деревья. Темно было - хоть глаз коли, но Берт шел ловко. Отойдя прилично, он остановился, распустил завязки на портах. Справившись с делами, подтянулся, выждал немного. Потом надел латные перчатки - он таскал их на поясе - и стал возвращаться кружным путем, крадучись, как кошка. Оказавшись подле освещенного пространства, Берт затаился. Юноша спал. Берт пригнулся, привычно перехватил дубину и бесшумно зашел ему за спину.
Однако что-то Берта выдало. Одним движением юноша откатился и ловко встал на ноги, с Бертом лицом к лицу. Берту не показалось, что он слишком испугался. Берта взяла досада: он хотел справиться по-тихому.
- Ну вот, гаденыш, - сказал Берт спокойно, - сейчас я тебе шею сверну. А потом - притоплю в болоте. Будет тебе болото!
Не дожидаясь ответа, он шагнул к юноше вплотную и, коротко размахнувшись, ткнул затянутым в железо кулаком прямо в тощую грудь. Юноша опрокинулся навзничь. Пока он червяком копошился на земле, Берт сменил хватку на дубине, замахнулся - добить... Сбоку мелькнула темная тень. От костра внезапно ударил сноп искр, с сухим треском рассыпался по поляне. Заржали перепуганные кони. Глаза Берту заткал едкий дым. Искры больно впились в кожу головы под волосами. От неожиданной свирепой боли Берт заревел, как бык на живодерне. Одежда на нем затлела, прожженная в нескольких местах. Берт выронил дубину, отскочил, охлопывая себя по бокам и отчаянно пытаясь проморгаться.
Слезы густо катились из глаз. Сквозь них Берт различил непомерно вспыхнувший костер, в столбе которого взлетали клочья прожженного полога. Зрение прояснилось: юноша, приподнявшись на локтях, внимательно глядел на Берта. Струйка яркого пламени прихотливо зазмеилась к юноше. Пробежала, резвясь, по рукаву, обвилась вокруг шеи и заиграла на плече жарким сгустком. Странная огненная тварь - не то ящерка, не то птица в рдеющем оперении, - любопытно уставилась на Берта раскаленными глазками-бусинками. Переметнулась сполохом на другое плечо. Обвила хвостом юношу за шею и чирикнула. По бокам огнистой тварюшки пробегали золотисто-алые язычки.
- Познакомься, - сказал юноша спокойно, - это Рыжик. Почти как ты...
Диковинная тварь переливчато мерцала у него на плече, разгоняя темноту не хуже факела.
- Колдун сраный! - пробормотал Берт, размазывая по лицу сажу.
- Рыжик не любит, когда хозяина обижают. В следующий раз он выест тебе мозг через глаза, - говорил юноша сдавленно: рука у Берта и без перчатки была тяжелая. - А еще Рыжик теперь проследит, чтобы ты не вздумал сбежать. Правда, Рыжик?..
Он ласково погладил пальцем огнеглазую тварь по головке. Та согласно чирикнула.
- Ты отведешь меня, куда надо, - юноша сел. Пламя закачалось у него на плече, удерживая равновесие. - И не будешь мудрить. Ведь так, Берт?
- Ладно, Рыжик, - сказал юноша, неловко поднимаясь на ноги, - беги пока. Берт больше не будет шалить.
Тварь встрепенулась, расцвела ярко-алым и юркнула обратно в огонь.
Костер улегся, затих. Юноша проковылял к своему ночлегу, привалился к накиданному лапнику и принялся бережно, свистя сквозь зубы от боли, ощупывать грудь.
- Ты своего почти добился, - бросил он Берту со смешком. - Чуть бы посильнее...
Берт лежал, уставясь в костер.
- Ты же был там? - не то спросил, не утвердительно заметил юноша.
- Был... - не сразу и без охоты ответил Берт.
- А правда, что люди после этого не могут тебя убить? - полюбопытствовал юноша.
- Правда...
- А если бы я попробовал?
- Ты? - Берт хмыкнул. - Замухрышка...
- Не забывайся, отребье! - процедил юноша с неожиданным высокомерием.
- Замашки у тебя господские, - заметил Берт почти миролюбиво. - Сразу видно.
- Воспитали меня по-благородному, - остыв и криво усмехнувшись, подтвердил юноша. - Что есть, то есть... Ну, так что со мной будет, задумай я тебя прирезать? Молнией испепелит?
- А ничего не будет, - Берт передернул плечами. - Не получится, и все. Дикий зверь из лесу в костер вскочит. Или понос с тобой неожиданный приключится. Понимаешь, о чем толкую?
Юноша задумался. Тени и отсветы бродили по его лицу.
- Как ты попал туда? - спросил юноша.
- Как попал... жить хотел, вот и попал. Жить захочешь - и не туда попадешь! Зато щас - ни ногой! Меня туда калачом не заманишь. Ты, небось, думал - повезло мне, да? А вот погляди, в кого я превратился.
- В кого?
- В изгоя, вот в кого. В голь перекатную. Вот и папаша твой покоя мне не дает...
Юноша обернулся, глянул пронзительно.
- Так ты знаешь, кто я? - подозрение мелькнуло в его голосе.
- Догадался. Да и видел я вас раньше-то: и тебя, и папашу твоего... Эх! Знал бы, - может, и тогда бы не полез... Это вы все лезете, лезете, дурачье...
Берт осекся.
- Интересно, - медленно проговорил юноша,- скольких ты еще туда спровадил?
- Не твое дело...
- И что, всех ты их в болоте притопил?
- Не-е. Ни один мне такую удачную цену, как ты, не назначал. Все сами сгинули. Я им не помощник был.
- И что, ни один не вернулся?
- А я почем знаю! - огрызнулся Берт. - Я только до туда вожу. Обратно вести - уговора нет!
- Чего они все хотели? - немного погодя, спросил юноша, скорее сам у себя.
- Кто чего, да все того же, - отозвался Берт. - Кто денег. Кто людишек. Ты, небось, тоже за чем-нибудь таким...
Юноша хмыкнул:
- А что мне, по-твоему, - счастья для всех желать, что ли?
Замолчал, будто опять задумался.
- Когда жить хочется, чего только не сделаешь, - кивнул он невесело. - Это ты верно сказал. Мне вот тоже - жить охота...
Он стянул через голову рубаху. Тщедушное тело под ребрами было туго перетянуто повязкой. Юноша ослабил перевязь. На груди у него наливались багровым свежие ссадины от бертова кулака. А ниже, под левым соском, выпирала, мерзко бугрясь, уродливая черная опухоль.
- Грызет меня, дрянь, - объяснил юноша. - Чуток ты по ней не достал. Прибил бы, наверное. И меня заодно.
Затянул повязку и длинно, с присвистом закашлялся. Откашлявшись, утерся: его колотила крупная дрожь. Юноша укутался зябко, лег поближе к костру. Берт подсунул в огонь валежника и тоже пододвинулся к теплу.
- Чьи это кости были на том берегу? - спросил юноша сквозь сон.
Берт прикинулся, что не слышит.
Назавтра они ехали уже местами, где ельник становился мельче, чахнул в сухостой. Длинные прогалины затягивал белесый болотный мох. Начиналось верховое болото. Постепенно открывалась зыбкая всхолмленная равнина, покрытая сплошным моховым ковром. Худосочные березки прятались в зарослях осоки. Темные торфяные окна глядели в небо неподвижной водой. Усы клюквенника стлались по земле, и ярко были рассыпаны горошины крупной ягоды. Никто ее здесь не брал.
После ночи юноша, похоже, сильно сдал. Слабо покашливая, он мотался в седле. Осунулся он - хуже некуда. Страшно походил на лежалого мертвеца. "Упрямства ему хватает, - понял Берт, - в аккурат только, чтобы сию минуту не сдохнуть. Ну, силен!"
Серые камни, наполовину вросшие в землю, торчали, как обломанные зубы. Еще пара лет, и они совсем потонут в болоте. Нежно-зеленый кукушкин лен затянул борозды и трещины. Юноша остановился, спешился. Рукою в перчатке он соскреб грязь и плесень, залепившие полустертые письмена.
- Странно... - пальцы его чутко, осторожно гладили дорожки в камне, прочерченные резцом. - Что здесь случилось?
- Война здесь случилась... - ответил Берт с седла.
Стесанные бока камней были опалены: гарь въелась в них навечно.
- Давно это было, - равнодушно сказал Берт.
- Давно... - прошептал юноша. Кончики пальцев скользили по каменным бороздкам с сожалением. - Так никто и не победил в той войне...
Ссутулившись, приникнув к давно забытым руинам, он показался Берту очень старым. Берт удивленно смотрел на него, будто в первый раз. "Фу ты ну ты, - подумал он. - Как будто ему - триста лет! А не мне..."
Юноша медленно, словно бы устало расправил плечи, вернулся в седло. Сухо сказал: "Едем".
Ехать оставалось недолго.
Пока добирались до Притолоки, в сумерках снова зарядил дождь. Болото накрыла тоскливая серая хмарь. Юноша надвинул капюшон на лицо, низко свесил голову. Берту не терпелось от него отделаться: скорее бы, скорее!
Как ни хорошо знал Берт эти места, - но Притолока все равно возникла внезапно. Выступила из туманной мглы угловатой темной громадой: два разбитых каменных столба, подпирающие один другой. Лошадь всхрапнула и остановилась.
Когда утихло чавканье копыт по напитанному влагой мху, уныло зашуршала морось. Капли дождя, дрожа, стекали по тусклому камню, по темным от сырости плащам, по коже упряжи, шкурам и гривам лошадей. Не было спасения от этого настырного, вкрадчивого дождя. Самая подходящая погода для пропащих душ.
- Все, - сказал Берт и спрыгнул с седла. - Слазь. Приехали. Дальше мне ходу нет.
Юноша отозвался глухо:
- В недобрую пору ты меня сюда привел...
- Вот и видно, что ничего ты не знаешь! - махнул рукой Берт. - Сейчас туда идти - самое время. Вот-вот огни засветятся. По огням идти надо.
- Про огни я знаю... Только морок это.
- А тут без разницы - морок, не морок. Главное - по огням! Иначе - потонешь... Ну, ты ж колдун, - тут Берт усмехнулся, - отличишь, небось, где морок, а где - нет? Или не отличишь?..
- Отличу, - сказал юноша, не глядя на него. Глядел он Берту за плечо, туда, где меж двух камней лениво бродила мгла. Он был уже там.
- Уговор, - напомнил Берт.
Юноша тоже соскочил с седла. Пошарил под плащом, вынул пенал с грамотой, отдал Берту. Берт взял - с опаской, словно боясь обжечься. Открыл, встряхнул: мелькнул цветной вар печатей. Вот оно, поплыло в голове, неужто... сжечь, быстрее сжечь, чтобы и следа не осталось! пусть растворится в пустом воздухе цветной дымок, и пусть господин Уго, большой знаток тайных искусств, и охотники его проклятущие, и вся мразь, которая за столько лет не сбилась со следа только вот из-за этих трех несчастных разноцветных нашлепок... Пусть они все знают: нету над Бертом никакой их воли! нету! будь они все трижды прокляты...
- Теперь ты - сам себе хозяин, - долетел до Берта голос юноши. - Печати не забудь сломать...
- Что я должен делать? - спросил юноша. Берт понемногу справился с собой.
- Дальше - только пешим, - стал объяснять он. - За Притолокой - дорога прямая, не собьешься. Как до первой вешки дойдешь - там жди огней. Огни тебя выведут. Слегу возьми... Да ты слушаешь, нет?
- Слушаю... - юноша откинул с головы куколь. Влага склеила длинные волосы. Лицо белело в сумерках. Юноша проговорил с неожиданной мукой:
- Что там, Берт?..
Берт покачал головой:
- Не знаю, сударь. Мне там одно было, тебе - будет другое. Ступай. А то - вернемся?..
- Смеешься, что ли, - сказал юноша презрительно, и на миг вновь стал похож на человека.
Берт сам вырезал слегу - длинную крепкую жердь, подал юноше. Взял коней под уздцы. Юноша перекинул поудобней торбу с припасом и побрел, опираясь на слегу, как на посох. Пелена дождя скрадывала движение. Из Притолоки низом наползал туман. "Удачи тебе, парень!" - крикнул Берт. Приятное тепло было на груди, там, где от тела нагрелся кожаный футляр, словно и вправду грамота была горячая. Юноша ничего не ответил, не остановился и не обернулся: сделал шаг - и канул...
Берту торопился убраться с болота. Шел быстро, стараясь уйти подальше в лес. Поэтому на ночлег он стал уже глубокой ночью, в потемках. Кое-как развел костер, дал овса бедным коням. Усталость валила с ног. Наскоро пожевал чего-то съестного, выхлебал остаток браги, завернулся в плащ и зарылся в лапник, стараясь согреться. Было зябко. Не думалось. Постепенно мерцание огня сделалось призрачным, расплылось...
Берт вскинулся, когда в ночи забеспокоились кони: тревожно ржанули, прянули в сторону. Берт с трудом приподнялся, размыкая глаза. Костер горел ровно, но слабо. Полог ветвей не шевелился. За ближними стволами елок начиналась густая темнота.
В темноте кто-то крался, стремительно и бесшумно.
Берт пихнул в костер добрую половину заготовленных на ночь дров. Огонь сперва приугас, потом ожил, взметнулся вверх, разгоняя темень. И Берт заметил, - неясно, но заметил, - как неуловимо и жутко метнулась от дерева к дереву страшная сгорбленная тень с длинными узловатыми руками.
Высоким голосом, в смертной тоске, завизжала лошадь - и захлебнулась, смолкла.
Берт, стиснув зубы, подскочил к огню. Выдернув головешку, он изо всей силы запустил ее в темноту. Головня, кувыркаясь, пролетела, озаряя свой путь неровным светом, и застряла в ветвях, рассыпав искры. Уже не таясь, проплыли за деревьями кровавые точки глаз, потом - еще. Тусклый отблеск вороной чешуи...
Хозяева.
"Что ж вы, гады, - подумал Берт с укором, - я ж вам их водил по-честному!"
Берт свирепо сжал дубину, заслоняя спиной костер, словно последнее, что он собирался защищать в жизни. Совсем рядом раздавалось хакающее дыхание, - как у собаки, рвущейся с повода... Взвившись, обрушилось мощное чешуйчатое тело - и Берт, не дрогнув, встретил его всей тяжестью трехфутового мореного комля, окованного мягким железом. Хруст позвонков, гортанный рык откуда-то сбоку... острый коготь длинно распорол Берту рукав, а заодно - и предплечье: рука отнялась, уже набегали сзади... Берт валился, все пытаясь перехватить дубину здоровой рукой... Тисками вцепились в затылок, выворачивая шею, запрокидывая голову... сейчас перервут горло! все! холодок ударил по щеке...
Остро, колюче вспыхнуло и расплылось радугой. Все выцвело, стало белым. Эхом заговорили удары. Лес шатнулся, запел скрипуче. Снопы пламени рушились на землю - будто звезды камнем падали с небосвода. Трескуче, смолисто вспыхнули, занялись елки. Берта обожгло, но глубинным чутьем он понял - это пламя не про него. Мрази разбегались, но удары огня настигали их: лопалась кожа, вываливая внутренности, конечности скрючивались, обугливаясь, и от влажной земли вверх с воем рвался пар...
Угловато скатилась тишина. Кругом шипело, остывая. Берт, лежа на спине, истекал кровью. По-звериному, неимоверно, ему хотелось жить. Никогда так не хотелось, как сейчас! Он взвыл, харкнул темным, перекатился. Обламывая ногти, вцепился в набухший влагой рукав на не своей, чужой руке, с треском рванул... Рухнул в беспамятство от боли. Выплыл с трудом: теплое уходило ровно, толчками, и с каждым толчком все слабее чувствовалось окружающее... Захлестнул мокрую петлю, ногтями, зубами затянул скользкий узел...жить! только жить! В голове снова помутилось: полежал, отдыхая. Кровь не шла: горячечно билось где-то под повязкой. Застонав с присвистом, Берт поднялся - сначала на четвереньки. Потом - на ноги.
Дотлевали красным, словно гигантские факелы, елки. Гарь струилась в небо. Пятна раскаленной почвы дышали жаром. От скрюченных тел смердело паленым. Берт споткнулся: его вывернуло немилосердно, еще раз, и еще раз. Он упал, откашлялся, снова поднялся.
Юноша, холодный, белый, голый, лежал неподвижно. Берт подполз к нему - идти сил не было. Дыхание всхлипами рвалось из груди. Берт ухватился за бледную руку. Показалось - та уже закостенела: но нет - жилка тихо вздрагивала под тонкой кожей.
Силы взялись. Нашелся плащ: Берт сделал из него волокушу. Прикрыл парня тряпьем, сброшенным с себя. Почему-то обидным показалось, если тот замерзнет, после всего-то. Берт впрягся, поднатужился, потащил. Главное: тащить было недолго. И Берт знал, куда. Несмотря ни на что, знал. И в беспамятстве дотащит.
На пути попалась, раскорячив лапы, сожженная дотла мразь. Под запекшейся коркой проступил ощеренный, зубастый череп. "Ур-род!" - прохрипел Берт и пнул его с дороги. Толстый пепел взметнулся нехотя... Такая же точно мразь забрела как-то на тот берег реки, куда им, вообще-то, ход заказан. Как ее туда занесло - неведомо. Зато здесь - они хозяева...
Ну, ничего. Это мы еще посмотрим.
Посмотрим, зло повторил Берт кому-то. И потащил... Как в колодце, стыли звезды в вышине.
Скоро забрезжил мутным маревом рассвет.
Кривобокая избушка притулилась к затону на краю озера. Берт вывалился из подлеска в чисто поле, увидел черный тын и понял: сил дойти до него не хватит.
Он так и завалился в грязь, растерянно подумав: ну... как же? как?..
Собаки с заливистым брехом выкатились за тын, готовясь насесть на незнакомцев... почуяли Берта, заклубились вокруг, обнюхивая, поскуливая, мотая хвостами. Берт был благодарен и этому мохнатому, пахнущему псиной облаку, и влажным, тыкающимся в него носам, за то, что не дают прикрыть глаза да и откинуть душу... хотя это, в общем-то, все равно... не все равно было только одно: жив этот... костлявый, или всю дорогу Берт тащил мертвеца...
Горбатый, крючконосый старик - седые космы увязаны ветхой косынкой - проворно доковылял до Берта, распихал настырных собак. Взвалил Берта себе на горб, как перышко, и поволок, приговаривая что-то. Собаки дружно вцепились в волокушу и рывками, иногда отвлекаясь на грызню между собой, но тут же возвращаясь на место, потянули ее вслед за стариком.
Старик уходил, приходил. С грохотом ронял на пол охапку дров. Пришамкивая под нос, растапливал печь. Из сеней совались в дом любопытные собаки. Старик бранил их: собаки с визгом ломились прочь. Оконце, затянутое пузырем, то светлело, то мутнело. Берту все это виделось вязко, с трудом. Он глотал тягучий травяной взвар, мочился в подставленную посудину, потом откидывался навзничь. Раны зарастали, жар коробил повязки. Мерцали уголья в устье печки. Бурела, скукоживаясь, грамота: тлела, вспыхивала и сгорала. Цветные печати распадались шлаком с окалиной. Берт засыпал тревожно, потом спокойнее...
Вдруг взбрело встать. Он спустил ноги на пол, прошелся, хватаясь за стены, словно пьяный. Старик на лавке у окна качал головой одобрительно: от его безрукавки пахло овчиной, рыбой, снегом.
Юноша спал на лавке, укрытый меховым одеялом. Под левым соском у него, вместо черного клубка, был тоненький розовый рубец.
"Вот ведь как, - подумал Берт, - не всегда, получается, обманывают. Хотя, - это как посмотреть".
- Сколько он еще?.. - спросил Берт у старика, валясь на лавку.
- Седмицу. А то и боле... - ответил старик.
- А мои завязки?..
- Да хоть сейчас сымай! Только куда ты... по белотропу.
- Это ничего, - рассудительно сказал Берт. - Найду, куда...
- Да и подкормить тебя надо-то. А то ноги протянешь. Э-хе-хе... - старик рассмеялся.
- Подкормить - это ты давай, - согласился Берт.
Тихий снег падал на темные воды озера. Старик шел по мосткам за водой, тревожил стылую гладь. Возвращался, прогнувшись под коромыслом, оставляя дорожку черных следов. Снег был еще нежный, чуть держался, сразу подтаивал.
- Расскажи ему все, - попросил Берт, укладываясь спать.
- А как жа, а как жа, - согласно закивал старик, и лучина закивала огоньком ему в такт. Крючконосая, косматая тень заколыхалась на бревенчатой стене.
Сладко забиваясь под плащ, Берт зажмуривался и видел укрытую белым кромку берега, по которой он завтра пойдет. А что переменилось, а? - вдруг подумалось ему. Как будто не уходил ни разу?.. Спи, - сказал он себе. Там видно будет.