Р. А. Н. : другие произведения.

Зеркало моего старика

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    От автора - во избежание всяческих недоразумений. Текст этот - плод вымысла, и привязку к реальности имеет весьма условную. В том числе - и привязку к реальной географии.Все персонажи вымышлены, все совпадения - случайны. Sic.


Зеркало моего старика

   Старая эбонитовая трубка надтреснуто задребезжала. Я покосился на телефон, удержал зевок и перекинул ногу на ногу. Стендаля пришлось отложить. Я сдернул трубку за шнур и подволок к себе. Телефон покорно стерпел непочтительное обращение.
   - Дом мистера Гранта? - осведомился жалобный женский голос. Похоже, грохот в трубке напугал девицу до полусмерти. Я подумал, что она вот-вот расплачется.
   - Да, - подбодрил я ее.
   - Это... секретариат управления социальных... служб, - совсем сникла она. Я даже напряг слух.
   - Не может ли мистер Грант...
   - Мистер Грант не может, - перебил я ее. - Мистер Грант, к несчастью, умер.
   Трубка на мгновение онемела.
   - Боже!.. Я сожалею, - потрясенно произнесла она затем. - Мы сожалеем... Когда это случилось?
   - Два дня назад.
   - Какое несчастье! А с кем я говорю?
   - Хаглторп, управляющий мистера Гранта, - бессовестно соврал я. Хаглторп, мертвецки пьяный, спал в прихожей на диване. Этот простодушный человек вел совершенно трезвый образ жизни. Хаглторп очень переживал из-за мистера Гранта. Сегодня, промокнув глаза, он заявил мне: "Я словно осиротел, сэр. Пойду, напьюсь". Затем он действительно напился. Слова никогда не расходились у него с делом.
   - Примите наши соболезнования, мистер Хаглторп, - промямлила девица. - Такая утрата...
   - Да, - прочувствованно согласился я, - большая утрата для всех нас. Всего доброго!
   Я швырнул трубку обратно. Потом задумчиво поправил ее, неровно легшую на рычаг. Шевелиться было лениво. Я расслабился настолько, что меня хватало только двинуть кистью - перевернуть страницу. В сумрачной пустоте большой гостиной я предавался настырному изучению "Красного и черного". Затуманенный мозг пытался связать, что к чему. Впрочем, в эту книгу я заглядывал гораздо чаще, чем в свою чековую книжку.
   В гостиной скопилась вся тишина огромного покинутого дома. Шторы я опустил. На улице с утра было пасмурно: задернуть их - и стало бы совсем темно, а свет зажигать не хотелось. Мерно щелкали высокие напольные часы, поблескивая латунным окладом. Звук отдавался в стеклах шкафов и в рогах канделябра на столе. На меня тупо пялился давно нетопленный камин. Я заполз глубоко в кресло. Кресла, составленные вокруг стола, являлись предметом моей гордости. Они были вытерты и продавлены многочисленными задами нашего малопочтенного семейства, и это составляло их несомненное достоинство. Не всякий день удается подобрать удобную мебель по себе. С ними я расстанусь в самую последнюю очередь... Я укрылся пледом, как захандривший джентльмен, и сосал отраву из широкого толстостенного стакана. Меня одолевала сентиментальная грусть. Отрава была на редкость хороша...
   Из самого нутра дома доносилось едва уловимое поскрипывание. Дом вздыхал стариковской натруженной грудью.
   Кроме меня, здесь не было ни единого живого существа, - разве что крысы в подвале. Хаглторпа живым можно было назвать весьма условно.
   Мой старик глядел на меня с портрета в потемневшей рамке.
   - Виват, дружище, - пробормотал я. - На этот раз ты заставил этих засранцев пошевелиться.
   И отсалютовал ему стаканом. Потом сделал глоток. Неразбавленный виски был свиреп. Нёбо уже потеряло всякую чувствительность: это означало, что я изрядно пьян. Может, скоро язык перестанет ворочаться. Тогда не придется отвечать на звонки... Я прикрыл глаза и, вполовину забавляясь, представил, как вверху лестницы, в волнистом полумраке является низенькая усохшая фигура знакомых очертаний, раздается отрывистое старческое покашливание, а потом - жужжание электроколяски, с каким мой старик спускается по пандусу, придерживаясь рукой за перила. Здорово: завелось бы такое привидение... Был бы у меня дом с призраком. Мы бы славно поладили...
   Виски закончился. Этот факт я обнаружил, когда нечаянно опрокинул бутылку. Та с бугристым звуком откатилась на край стола.
   Превозмогая собственную вялость, я добрался до телефона и по памяти набрал номер бакалейной лавки через дорогу.
   - Господин Эстерхаза?.. Это Рональд. Будьте любезны, пришлите мне бутылочку того замечательного напитка, что я брал у вас сегодня утром. Сейчас...посмотрю, как называется...
   - Не утруждайте себя, мистер Грант. Я все прекрасно помню, - без тени сомнения заявил Эстерхаза. - Сию минуту сделаю. Одну? Или, может, две?
   - Может, две, - не стал возражать я. - И сами, пожалуй, приходите. Мы с вами выпьем...
   Мистер Эстерхаза - отличный малый. Лет на двадцать старше меня, он с годами приобрел брюшко и солидность, не утеряв живости. Его персона странным образом располагает к себе. Молодой Эстерхаза, пока не женился и не занялся бакалеей, был вольный ветер: исколесил всю страну, участвовал, кажется, в антивоенном движении и носил длинные волосы. О той поре Эстерхаза может рассказать немало занятного. У него имеется легкая слабость к оружию: иногда по выходным мы чудно проводим время за городом, паля по пивным банкам.
   - Сейчас не могу, - сокрушенно говорит Эстерхаза. - Работы невпроворот. Я к вам Рори пришлю, это парень мой. А сам вечерком зайду, если позволите.
   - Разумеется. Скажите Рори, пусть несет прямо в гостиную. У меня открыто...
   Несомненно, я скучал. Мне было одиноко. Возможно, тянуло поговорить по душам. Хотя, вздор... Просто тоскливо. Ирен уехала в Карсоновский музей представлять свою выставку, вся в тревогах, чудо. Это мне было ясно, что ее картины с руками оторвут. Ирен последние пару дней ходила в отвратительном настроении. Я в такие моменты ее не трогаю, чтобы не поссориться... Ей, наверное, сейчас не до меня. К черту ее треволнения: возвращалась бы скорее. Сегодня мне без нее было в особенности как-то не так. И погода испортилась...
   Опять затрезвонил. Вот зараза. Я вычурным движением снял трубку:
   - Дом мистера Арнольда Гранта, я полагаю, - произнес жизнерадостный мужской голос. - С вами говорят из отдела муниципалитета по связям с общественностью. Хотелось бы задать пару вопросов мистеру Гранту.
   - Сэр Арнольд Грант умер, - по возможности сухо ответил я.
   - Не может быть... Какая жалость, - обрадовались на том конце провода. - Простите.
   - Всего хорошего, - буркнул я и бросил трубку.
   Та брякнул, упав на аппарат, и, словно отозвавшись, опять задребезжала.
   Проклятье! Я взял трубку, дав себе клятву, что это в последний раз.
   - Слушаю, - брюзгливо сказал я.
   - Пожарная охрана, - грубовато начали в трубке. Ко мне мгновенно вернулось прежнее миролюбие. Этот голос я не мог не узнать.
   - Здравствуй, Гарри, - сказал я. - Ты совсем не оригинален. Пожарная охрана уже была.
   - Да?.. Вот черт! - разочарованно произнесли в трубке.
   - Из пожарной охраны звонил утром твой дорогой братец Кларенс. И вообще, ты за сегодня - пятый. Утром - Кларенс. Потом - Синди: из этого...бюро социло...социологических исследований. Недавно позвонила плаксивая овечка Долли из управления социальных служб и чуть не померла у телефона. Потом - болван кузен Сэмюэл: из муниципалитета. Теперь вот - ты. Не объявился пока только чудо-ребенок Майкл. Но он, наверное, занят...
   - Это ты, Ронни, - с облегчением сказали в трубке. - Ну конечно, кто ж еще: ты у него был любимчик...
   - У всей нашей семейки удивительно сходный образ мыслей, - заметил я. - Ты не находишь? Сразу видно: одного поля ягоды...
   - Согласен, глупо получилось, - признал Гарри. - Я слыхал, старик наш отдал концы. Решил вот узнать... Это правда?
   - Правда, - подтвердил я. - Два дня тому уже как правда.
   - Не буду врать, что испытываю особые сожаления по этому поводу, - бесцеремонно заявили в трубке. - Когда похороны?
   - Похорон не будет. Тело, согласно завещанию, было передано Смитсоновскому институту. В четверг состоится семейный совет: милости просим. Завтра разошлю извещения. Или обзвоню (если буду в состоянии, подумалось мне).
   - Да? - подозрительно спросили в трубке. - И что сие означает?
   - Сие означает, что вам предстоит ознакомиться с последней волей сэра Арнольда Гранта.
   - Ага! Наконец-то, - победоносно объявил Гарри. - Я на многое не рассчитываю, но хоть десять-то тысяч... Я сейчас на большой мели.
   - Боюсь, вынужден тебя огорчить, - я притворно вздохнул. - По завещанию, я - единственный наследник.
   - То есть как?! Тебе все бабки?!
   - Я говорил про деньги? - терпеливо стал объяснять я. - Денег никто из нас не получит ни гроша. Все, до единого цента, старик вложил в свои последние исследования. Я наследую зеркало в старинной раме, которое висело в прихожей.
   - Бред, - уверенно сказал Гарри, - какое зеркало. Откуда ты знаешь?
   - Оттуда. Волеизъявителем, - то есть читать завещание, - буду я. Так старик захотел. Читать буду в присутствии нотариуса, чтобы снять излишние вопросы.
   - Надо же, зеркало, - недоверчиво произнес Гарри и вдруг захохотал. - Ничего себе наследство! зеркало... Представляю, какие будут рыла у наших несчастных родственничков! Я только ради этого приеду, посмотреть...
   - Приезжай сейчас, - предложил я. - Мне как раз не хватает такой грязной бесчувственной скотины, как ты.
   - Ронни, ты пьян, - с умилением сказали в трубке. - Приезжаю сегодня же, вечерним поездом. Оставь мне немного...
   Пока я заканчивал разговор, в дверь гостиной вежливо постучали. Потом она приотворилась, и внутрь просунулся долговязый тощий Рори, младший Эстерхаза.
   - Здрасьте, мистер Рональд, - сказал он, шмыгнув носом. - Выпивку, значит, я принес. Возьмите, Бога ради, а то наслежу тут у вас... Дождь там зарядил, мистер Рональд.
   - Черт с ним! - великодушно разрешил я. - Проходи и поставь на стол. Сколько с меня?
   - Три семьдесят, значит. Отец сказал, потом заплатите, как будете в лавке, - Рори прошлепал к столу. Его дождевик блестел от воды. К груди он прижимал пакет: из вощеного бумажного мешка выглядывали влажные блестящие горлышки бутылок.
   - Скажи отцу, пусть заходит! - крикнул я вслед Рори, когда он уходил. - Я, может, еще сегодня позвоню.
   Надо же, черт возьми, встретить Гарри...
  
   Семейный совет прошел с большим успехом.
   Впервые, кажется, наше семейство заседало полным составом. По-моему, народу было даже в избытке. Я, хоть и помятый после беспрерывного шатания с Гарри по кабаками и наших с ним домашних посиделок, смотрелся вполне достойно. По этому случаю я отгладил свой беспризорный костюм. Нотариус доктор Юстас выглядел чопорно и неприступно, держал себя чуть высокомерно, то и дело строго оглядывая нас поверх очков, - словом, настоящий оплот беспристрастности. Я со вкусом, выдержав все соответствующие драматизму ситуации паузы, зачитал последнюю волю сэра Арнольда Гранта, моего дяди и большого пройдохи. Затем, в молчании, я с высоты своего положения (я стоял, все прочие - сидели) принялся с интересом наблюдать, как выражение лиц моих родственников постепенно меняется.
   - Чертов старый дурак! - первой взорвалась кузина Синди, поджарая нервозная стерва, затянутая в модную черную паутину. Она с грохотом выскочила из-за стола и, вздернув голову, пролетела сквозь двери вон, оставив меня в легком недоумении. Это была самая короткая встреча с родней на моей памяти. Впрочем, Синди, похоже, рассчитывала задержаться ненадолго: такси, помигивая желтым огоньком в туманной пелене дождя, дожидалось ее возле дома.
   Прочие оказались сдержанней. Кузина Алисия по прозвищу овечка Долли, за робкий нрав и за то, что она как две капли воды похожа на свою маму, восприняла новость с редким для нее спокойствием. На всякий случай она уцепилась за своего громадного мужа. Кажется, он был футболист или вроде того. Читая завещание, я ловил себя на том, что безотчетно поглядываю на руки этого чуда физкультурных достижений. Руки были что надо. Мою голову они раздавили бы как орех.
   - Такая неблагодарность...после всего, что мы для него сделали, - горько посетовала овечка Долл упавшим голосом. Мне немедленно захотелось огрызнуться: вы, допустим, ничего не сделали. Кузина Алисия поминутно то поднимала с лица скорбную вуаль - промокнуть глаза, - то опускала обратно. Меня так и подмывало сказать: какого черта вам не убрать ее совсем, дражайшая кузина? Но, как джентльмен, я сдержался.
   А вот с кузеном Кларенсом, младшим братом Гарри, чуть не приключилась истерика. Похоже, сегодня он всерьез надеялся разбогатеть. Кларенс был молодой человек, приятный снаружи, но совершенно бесхребетный внутри. Гарри заслуженно его презирал. Кларенс уставился в стол, обхватив голову, и почти рыдал. Плечи его под встопорщенным траурным костюмом заметно вздрагивали.
   - Как же так... как же так, - повторял он с выражением непередаваемой обиды в голосе.
   - Ну, ничего, братец, - солидно утешал его Гарри, по-отечески приобняв за плечо. - Как-нибудь выкрутишься из своих карточных долгов. Продашь машину...
   Кузен Сэмюэл глуповато улыбался. По-моему, происходящее его забавляло. Какого беса он приперся, я вообще не представляю. В официальном черном костюме он был похож на сотрудника частного охранного агентства, правда, все портила его убогая мимика лица. Даже в минуты глубоких раздумий он походил на слабоумного. Его малолетняя подружка поглядывала на нас с видом скучающим и независимым и увлеченно жевала мятную резинку.
   Проще всех воспринял событие наш братец Майкл, элегантный дьявол. Как и положено акуле делового мира, он с подобным же бесстрастием отреагировал бы даже на сообщение о собственном банкротстве. К тому же через час у него был самолет в Париж. Семейные дела волновали его меньше всего. Хватит и того, что на время совета он отключил свой телефон.
   Гарри подвел итог встрече:
   - Я и в лучшие времена не видал от папаши ни цента, - философски заметил он. - И что изменилось?
   На этом можно было расходиться. Нотариус поднялся:
   - Хочу заметить, господа, что на дом и на имущество покойного завещанием прав наследования определено не было. Следовательно, каждый из вас имеет равную долю от их стоимости.
   Кузина Алисия немного оживилась.
   - Прекрасно, - сказала она слабым, но деловым тоном. - Дом снесем, а землю - продадим.
   - Э, нет, - быстро воспротивился я. - Снести дом я вам не дам. По крайней мере, мою часть дома - точно... - добавил я без особой уверенности.
   - Кому охота рядиться из-за этой чертовой развалюхи! - злобно проговорил кузен Кларенс. - Подарим ее Ронни, впридачу к его зеркалу. По-моему, заслужил. Нам хватит и мебели с картинами...
   Тут же были подписаны бумаги. Кажется, я стал владельцем огромного дома с кучей трещин в трубах отопления и с ворохом неоплаченных счетов за коммунальные услуги. Великолепно! Гарри снисходительно поздравил меня с таким ценным приобретением.
   Все потянулись к выходу. Майкл умчался на самолет. Сэм с подружкой тоже улетали - в Майами. Овечка Долли и кузен Кларенс задерживались в городе - уладить с продажей вещей. Остаться в семейном гнезде они не пожелали.
   - Я покупаю у вас кресла, - предупредил я их.
   - Эй, домовладелец, - окликнул меня Гарри. - Не против, если я поживу у тебя немного?
   - О чем речь!.. Поможешь выносить мебель.
  -- Еще чего! - отмахнулся он. - Пусть эти кровопийцы нанимают грузчиков.
  
  
   Итак, я теперь являлся обладателем старейшего во всем квартале дома и полудюжины замечательных, на мой взгляд, кресел. Мы с Гарри скромно отмечали мое приобретение в кругу немногочисленных бутылок. На столе было также кое-что из съестного. Родственники любезно оставили мне стол. На втором этаже уцелела двуспальная кровать. Остальное было выметено подчистую.
   Мы сидели и топили камин всяким мусором: газеты тридцатилетней давности, старые журналы, рождественские открытки, погашенные счета, тряпье и прочий хлам. Рукописи я откладывал в сторону, надеясь потом разобрать. Гарри иногда пролистывал приглянувшийся комикс.
   - Может, коллекционеры дали бы за этот комикс сотню баксов, - рассуждал Гарри, швыряя в огонь очередную книжку про Капитана Америку. - Не угадаешь, где найдешь, где потеряешь... У нашего старика была вроде уйма денег. И где теперь все?
   - В чем-то ты прав: наш старик был богач, - сказал я, подумав, - но все его богатство - научные разработки. Неполученная Нобелевская премия... Хочешь, раскрою великую тайну?
   - Ну?
   - Старик чуть не осчастливил мир управляемым термоядерным синтезом.
   - Ну...
   - Что "ну", тупица? Энергетическая революция в мировом масштабе! Ты, наверное, не в курсе, что природные запасы топлива когда-то закончатся?
   - Кажется, - лениво сказал Гарри, - мы проходили это в колледже. Точно не помню...
   - Черт вас подери, недоучек!.. Впрочем, неважно. Смысл в том, что эта затея сулит ее затейнику во-первых - всемирное признание, во-вторых - немалую прибыль. В перспективе, разумеется. Продвижение передовых идей - дело долгое...
   - А-атлично! - по-пижонски протянул Гарри и повертел перед глазами стакан с выпивкой, изучая напросвет пристально, словно доктор - склянку с мочой. - Только меня это не впечатляет. Это ты у нас всегда был умник. Мое дело - сам знаешь: крутить коровам хвосты. Кстати говоря: кажется, мое дело накрылось по полной программе. Слыхал про коровье бешенство? Полтыщи голов - в расход, санитарный запрет на торговлю: я в глубокой заднице, братец. От таких убытков и Рокфеллер не оправится. Я тут с горя подумывал: может, уток каких разводит - так вроде новая зараза появилась: птичий грипп... Короче, Вселенная катится к дьяволу. Туда ей и дорога!
   Он поднял свой стакан. Мы чокнулись и с мрачным удовольствием выпили за гибель Вселенной.
   - Не вся Вселенная, Гарри, - резонно заметил я, переводя дух. - И далеко не худшая ее часть.
   - Но и не лучшая, - возразил он. - Далеко не лучшая.
   Я покивал, признавая его правоту. В камине огонь ловко пролистывал толстый глянцевый еженедельник. Сгорая, страницы чернели, скрючивались, как паучьи лапы, легко отрывались и улетали в трубу. Над красочной полиграфией лакали воздух язычки ядовитого пламени. В глубине изогнутой пачки листов тлел раскаленный жар. Гарри напористо потыкал кочергой в шевелящийся ворох: взвились искры.
   - По-моему, для нас - это все равно, что вся... - заключил Гарри чуть погодя беседу про гибель Вселенной. - Так чем там кончилась история со стариком?
   - А ничем. В одиночку такой проект не потянешь. Приходится рассчитывать на поддержку сильных мира сего. Старик за гроши продал все права "Шелл". Как федеральное правительство умудрилось это проморгать, для меня - большая загадка. Наверное, старик думал, что крупная компания форсирует дело. "Шелл" свернула проект. Сказали, человечество еще не готово. Экспериментальная установка собрана и работает где-то в Бирмингеме... Для старика это был большой удар. Потом умерла Эмми, и у него отнялись ноги. Я думал, он уже не поправится... Он очень любил Эмму. Больше, чем Элеонору.
   - Правда? - удивился Гарри. - А мне всегда казалось, что он недолюбливает маму. Меня-то он терпеть не мог...
   - Про тебя - вообще отдельный разговор, недотепа, - перебил я, отмахиваясь. - Сегодня для тебя - день великих открытий. Старик до визгу хотел, чтобы ты занимался наукой. Из всей нашей семьи ты - самый смышленый. Он всегда это повторял.
   - Приятно слышать, - самодовольно произнес Гарри. - Хоть бы и от тебя... Только, по-моему, самый смышленый из нас - Майк. Или ты?
   - Майк - прагматик. Мне не хватает живости ума, - я ухмыльнулся. Гарри хмыкнул. - Ты - в самый раз. Ты должен был пойти к старику в лабораторию. А вместо этого отправился крутить коровам хвосты. Старик тебе этого простить не мог. Поэтому и твоего младшего братца лелеял.
   - Чем и превратил его в слизняка, - с удовольствием отметил Гарри. - Я думал, мой папаша никогда не ошибался. С виду всегда такой уверенный, настоящий хват...
   - Э-э, знаешь, сколько глупостей делается с уверенным лицом, - пренебрежительно сказал я. - Старик был вспыльчив. К тому же плохо знал людей...
   - Извини, старина, - грустно обратился Гарри к портрету на стене, - кажется, я во многом был не прав. Хоть тебе теперь и все равно...
   Как бы в ответ на эти слова огонь в камине разгорелся ярче. В сырой мгле за окном прошуршала машина. Пелена дождя стала белой от света фар. Тени мокрых голых ветвей, повернувшись в какой-то странной плоскости, закачались на оконном стекле. Потом звук мотора смолк, фары погасли, и, немного спустя, раздался натужный звон дверного колокола.
   - Дерьмо! - вполне определенно выразился Гарри. Не сговариваясь, мы завопили: "Открыто!"
   Неслышно ожила одна дверь, потом другая, и в гостиную в облаке холода ворвалась золото мое Ирен. Она целеустремленно простучала каблучками от двери к столу и остановилась, непринужденно опираясь на его крышку и роняя на пол капли со сложенного зонта. Наше убогое пиршество Ирен обозрела с явным упреком. Мы скромно потупились. Я судорожно дернул ногой, задвигая под стол пустые бутылки. Те, разумеется, попадали и раскатились с вызывающим перестуком. Гарри сделал вид, что он ни при чем. Ирен вздохнула и склонила голову. Нацепив зонт на спинку кресла, она немного устало стянула перчатки и бросила их на стол. Потом сняла берет и бросила на перчатки. Темные волосы хлынули ей на плечи тяжелой волной. Ирен тряхнула головой, расправляя их. Я жмурился на нее, как кот на сливки.
   - Так и знала, что найду тебя в этой берлоге, - сказала Ирен уверенно.
   - Почему не позвонила? - осторожно спросил я, искоса глядя на нее. Моя девушка трясла гривой, как строптивая лошадь. Латинской крови в ней было чуть-чуть, но иногда и этого казалось многовато. Как и все красивые женщины, она еще больше хорошела, когда злилась. Я буквально чувствовал, как Гарри, подлец, мысленно одобрительно ставит ей высший балл по стобалльной шкале. Загрызу.
   - Не хотелось тебя беспокоить, - ответила Ирен. Потом фыркнула. У меня отлегло от сердца. У Ирен было превосходное настроение. Гарри, паршивец, моментально подскочил услужливо принять Иренин светлый плащ. Ирен потянулась к нему:
   - Гарри! Рада тебя видеть!
   - Взаимно, детка! - нагло мне скалясь, воскликнул Гарри и сграбастал мою драгоценную, оторвав от земли. Ирен взвизгнула:
   - Ай! Пусти! Ты меня задавишь, здоровенный сукин сын!
   - Гарри, - лениво сказал я, - поставь мою невесту на пол. А сам подойди сюда: я тебя пну.
   - Надо же, - изумилась Ирен, приводя себя в порядок, - вы, мистер Рональд Грант, соизволили назвать меня своей невестой?
   - Я подумал, - смущенно объяснил я, - "девушка" будет слишком легкомысленно. "Подружка" - вульгарно. "Невеста" звучит вполне солидно. Вон, и Гарри не даст соврать... Черт возьми, Ирена Луиза Брэдфорд, неужели за столько времени вы не заслужили именоваться миссис Рональд Артур Грант?
   - Рональд Артур Грант больно много себе воображает, - в тон мне парировала Ирен. - Мистер Рональд Артур Грант рискует получить по зубам...
   - Заворковали, голубки, - пробурчал Гарри из кресла. - Я отправляюсь спать. Все равно пропала вечеринка.
   - Сидеть! - с угрозой бросила ему Ирен. - Вечеринка только начинается. Никто никуда не отправится, пока я не узнаю, отчего это беспробудное пьянство.
   - Ничего подобного! - сказал я. - Сначала я узнаю от тебя, как все прошло.
   - Кажется, нормально, - озабоченно сказала Ирен. Вид у нее был слегка озадаченный, как будто она еще не во всем до конца уверилась. - Две картины купили сразу. Еще пять заявлены на аукцион. Сейчас на моем счете что-то около семи тысяч...
   - Черт побери! - вскричал Гарри пораженно. - Да это же прекрасно! Только объясните мне, в чем дело...
   - Дело в том, парнишка, - сказал я самодовольно, как если бы сам заработал семь тысяч лично, - что моя невеста - гений! И я все время об этом говорил.
   И вот Ирен сидит между нами в кресле, подобрав под себя ноги в брючках, и глядит на огонь, а огонь мерцает в ее глазах. Я рассказываю свою историю незадачливого наследника и домовладельца. Гарри живописует рассказ подробностями на ходу.
   - Здорово! - воодушевилась Ирен, когда я закончил. - Наконец-то у меня будет нормальная мастерская.
   - Рано радуешься, - предупредил я и пододвинул к ней горсть смятых бумажек. Ирен разгладила пару счетов. Лицо ее поскучнело.
   - Да-а, - призналась она разочарованно, - кажется, моих денег будет маловато...
   - Ничего страшного, - утешил ее Гарри. - Когда твой ухажер пропьет последнюю наличность, он будет вынужден заработать еще.
   - Закрой пасть, - велел я ему. - Радость моя, поздравь меня с удачным приобретением!
   Ирен целомудренно коснулась виском моей щеки.
   - Пьянчужка, - сладко прошептала она мне на ушко, - ступай в ванную. Освежись и приведи себя в божеский вид...
   Я запротестовал. Горячую воду отключили сегодня за неуплату.
   - Меня это не волнует! - отрезала Ирен. - Я голодна как зверь. Сейчас вы оба приводите себя в порядок, и мы едем в забегаловку, где божественно готовят куриную отбивную. А потом Рональд представит нам свое богатое наследство.
  
   Зеркало было плотно упаковано в оберточную бумагу и накрест перевязано бечевой. Я враскорячку обхватил громоздкий прямоугольник за углы, внес в гостиную и тихо опустил на стол, стараясь не стукнуть. Мы склонились над ним, разглядывая. Свет мы не зажигали: так было таинственней. Гарри поднес поближе свечу. Сверток был подготовлен заранее: надписан еще твердой рукой. "Моему племяннику Рональду А. Гранту. Думаю, ты сумеешь найти этому нужное применение".
   Гарри уже распустил бечевку и орудовал перочинным ножом, с чиркающим звуком вспарывая бумагу. Бумага полетела в камин. Зеркало смутно поблескивало амальгамой: в нем гуляли отсветы с потолка. Ирен потрогала массивную витую раму. В старинную бронзу черными точками въелась пыль. "Антиквариат, господа", - уважительно сказала Ирен. Я задумался и по неосторожности коснулся глади стекла кончиками пальцев, оставив тающие отпечатки. Меня насторожило послание на обертке. Старик явно на что-то намекал.
   "Давайте перевернем", - предложил я. Обратная сторона оказалась плохо обработанной доской. В левом верхнем углу синими чернилами были сделаны каракули. Я присмотрелся: это был беглый набросок простенькой оптической схемы. Впрочем, схема - слишком громкое слово: зеркало, как его рисуют в любом учебнике, - вертикальная линия с косой штриховкой, словно половина елки. Наблюдатель: стилизованный глаз, помеченный буквой О. Между ними - источник света: звездочка или снежинка с буквой S. Все расстояния аккуратно вынесены стрелками.
   - Так-так, - сказал я, поразмыслив. - Надо его поднять.
   Мы с Гарри, ухватившись с двух краев, поставили зеркало стоймя. Отражение в нем качнулось и застыло. Держать это добротное изделие в литой раме было нелегко. К тому же Ирен приподняла повыше свечу и принялась строить зеркалу глазки. Я прикинул длину стола: явно не хватает.
   - Так дело не пойдет, - решительно сказал я. - Давайте поставим его к стене.
   Мы прислонили зеркало к голой стене напротив камина, и принялся ломать голову, где в этом доме можно найти рулетку. К счастью, у Ирен неизвестно откуда оказался швейный метр. Я принялся ползать с ним по полу: пять футов...еще пять. Источник света - точечный: свечка вполне сойдет. Я поставил ее на первую отметку: крошечное пламя изогнулось - по полу тянул сквозняк.
   "Все ко мне!" - велел я. Мы сгрудились на второй отметке и выжидательно уставились в зеркало. У наших ног слабо трепетал язычок огня, заставляя качаться тени. Чего-то не хватало: я никак не мог взять в толк, чего именно. Наконец Ирен сказала:
   - Это ничего, что мы в нем не отражаемся?
   - Дерьмо! - поразился Гарри.
   - Фу, Гарри! - укоризненно сказала Ирен. - Ну и словечки!
   Я недоверчиво разглядывал зеркало под разными углами то так, то этак. Совершенно безлюдная зазеркальная комната: пустые кресла, стол, за ним - краешек огня в камине. Никаких признаков нас. То, что мы должны заслонять собою, прекрасно просматривается: я даже обернулся пару раз для верности - сравнить интерьеры. Убедиться, что зеркало - не хитрое видеоустройство, показывающее другую какую-то, похожую комнату. Мысли стали шустро расползаться, как перепуганные ужи. Я напрасно старался собрать их в кулак за хвосты. Так бывает, когда утыкаешься в очевидную, но необъяснимую проблему. И чем напряженнее пытаешься ее решить, тем сильнее тупеешь. Не сходятся концы с концами... Я знал, что такого не бывает, и это портило все дело. Меньше всего я собирался поверить в чудо. Старик был тот еще чудотворец... Но что все это значит? Любопытство требовало немедленно подойти, еще раз осмотреть, потрогать и, возможно, понюхать. Гарри оказался резвее прочих. Он направился к зеркалу - и то его моментально отразило. Гарри сбился с шага, остановился, попятился: отражение исчезло. Некоторое время он забавлялся этим фокусом, то сходя с отметки, то возвращаясь на нее.
   Я подтянул к себе кресло и уселся напротив зеркала: так мне было удобнее сосредоточиться. Кресла не было. Ирен присела ко мне на подлокотник и в задумчивости обняла рукой за шею. Ее тоже не было. Гарри озадаченно гремел позади нас льдом в стаканах.
   - Ну хватит молчать, - нетерпеливо потребовала Ирен. - Что это, по-твоему?
   - Откуда я знаю! - огрызнулся я. - Трансгеннный мутатор...
   - Слушай, друг, - перебил меня Гарри, - по-моему, это самая бесполезная штука, которую я видел. Зеркало без отражения! Позвони на телевидение: тебя покажут в "Удивительное рядом". Я по средам всегда смотрю. В прошлый раз там было про мужика, который членом поднимает каменные глыбы...
   Ирен сдавленно фыркнула. Я глубокомысленно заметил:
   - Члену можно найти и лучшее применение.
   - Это точно... - покивал Гарри. - Мне бы раньше твое зеркало. Я бы доказал своему приятелю Мэттью, что его подружка - кровопийца, и убедил бы его загнать ей в сердце кол. Тогда бы ему не пришлось из-за нее застрелиться.
   - О Боже, Гарри, - воскликнула Ирен, - ты невыносим! Вечно ты рассказываешь всякие ужасы...
   Я прилип взглядом к зеркалу.
   - Тихо все, - прошипел я. - Что-то происходит.
  
   - Отлично. Ты не подвел меня, мой мальчик. Все прошло, как я рассчитывал. Правда, увидеть Гарри в мои планы не входило. И что это за девица?
   Старик, щурясь, глядел на нас из зеркала. Его скрипучий голос вывел меня из оцепенения. Сухонькая фигура в кресле-коляске, тощие плечи, складки пледа, блестящие пристальные глаза. Все так знакомо. Старик прямо-таки раздувался от самодовольства. Только бы слепой этого не заметил.
   - Ирен, детка, - сказал я озабоченно, - позволь представить: профессор Арнольд Грант, мой дядя. Ныне покойный. Кажется...
   Гарри с подозрением сощурился. Его вообще было трудно сбить с толку.
   - Вот именно, отец, - вмешался он. - Прости, - но ты умер или все-таки нет?
   - Поразительная деликатность, - сказал старик ядовито. - Разумеется, я покойник. Удовольствие лицезреть мой труп доступно любому посетителю анатомички института Смитсона. Наверняка из моего несчастного тела сделают отличный компост.
   - Скорее ядохимикаты, - вполголоса проворчал Гарри. Я мрачно спросил:
   - Тогда что все это значит?
   Рядом со мной молчала Ирен: я понял, что она не на шутку перепугана. Ирен оказалась очень впечатлительной девушкой. Я ободряюще накрыл ее руку своей. Тонкие теплые пальцы вздрогнули и доверчиво расслабились.
   Дядя Арнольд цепко глядел на нас из глубины зеркала. Глаза его возбужденно посверкивали. Резкий пронзительный голос звучал с подъемом. Старик то и дело порывисто двигал плечами под пледом, словно сейчас вот-вот сорвется с кресла и примется расхаживать по комнате. Таким оживленным я видел его, когда он по-настоящему увлекался делом. Его энергии хватило бы на пятерых здоровяков, не то, что на одного пожилого инвалида. Он мог любого живьем съесть: нрава старик был скверного.
   - Во-первых, - говорил старик тем временем тоном заправского популяризатора науки, - это значит, что загробный мир некоторым образом существует. Во-вторых, на протяжении всей своей жизни я убеждался в том, что наибольшей свободой в нашем обществе может обладать только покойник. В-третьих, руководствуясь этой идеей, я создал небольшой, но грандиозный (он так и выразился)... небольшой, но грандиозный план, как устроить человечеству основательную взбучку.
   Цивилизация всегда была плохо восприимчива к революционным идеям. А ученых всегда это не устраивало. Особенно, тех, от кого эти идеи исходили. Пользуясь теперешней своей абсолютной безнаказанностью, я решил поторопить прогресс. К сожалению, без помощников мне не обойтись. Ясно, к чему я клоню?
   - Вполне, - кивнул я и спросил осторожно:
   - И какие передовые идеи мы станем продвигать в жизнь?
   - Рональд, Гарри, - произнесла Ирен в отчаянии, - вам кажется нормальным этот разговор?!
   - А что, - рассудительно сказал Гарри, - подумаешь. Моя тетка всю жизнь беседовала с мертвецами. Чуть что: "Мой дорогой Питер, я знаю, тебе хорошо на небесах, зачем ты бросил меня одну..." А у нее зеркала не было... Кстати, причем тут зеркало?
   - Не важно. Зеркало - это проектор, - ответил старик недовольно. - Кто вы такая, леди?
   - Меня зовут Ирена Брэдфорд, - сдержанно представилась Ирен. - Я художник.
   - Взялись вы на мою голову, - сварливо сказал старик. - Творческие натуры слишком противоречивы. Они вечно портят все дело.
   Я почувствовал, как Ирен начинает медленно закипать.
   - При всем к вам уважении, - зловеще произнесла она, - по-моему, это ВЫ взялись на голову. И притом, когда на вас уже никто не рассчитывал.
   - Горячая девица, - пробормотал старик. - Как по-твоему, Рональд, ей можно доверять?
   Мне становилось все более неловко. Ирен меня убьет.
   - Может, дядюшка, тебе спросить об этом у нее самой, - предположил я. - В конце концов, с МОЕЙ НЕВЕСТОЙ можно обходиться и повежливей...
   - С твоей невестой! - восхитился старик. - Я рад за тебя, мальчик мой!.. Только зря вы с ним связались, мисс. Такого увальня еще поискать.
   - С кем связываться, я сама решу, - высокомерно ответила Ирен.
   - Превосходно!- воскликнул старик. - Вы перестали меня бояться, дорогая Ирен. Прошу вас, не обижайтесь, я хотел вас расшевелить. Вы очень побледнели. Видели бы вы себя в зеркало... Я-то сразу понял, что среди этих балбесов вы - самая толковая. Могу спорить, сейчас из вас она единственная, кто зарабатывает деньги.
   - Считай, ты выиграл, - угрюмо сказал Гарри. - Неужели так заметно?
   Старик хмыкнул:
   - Для этого не надо быть особо проницательным. Хорошая компания - вот что нужно не в лучшие времена. Один неудачник, один лентяй, одна молодая талантливая леди, мечтающая о собственной студии. И покойник впридачу. По-моему, лучше не придумать.
   Завтра, не торопясь, вы все обсудите. А сейчас - отправляйтесь спать. Мне тоже пора. Гасите свечку...
   Когда погасла свеча, обнаружилось, что за окном светает. В камине давно лежала серая зола. Сонные, как зимние сурки, мы побрели укладываться в постель.
   Меня разбудили непонятные звуки, гулко отдающиеся за дверью спальни на лестнице. Ирен крепко спала: я тихонько высвободился из-под ее руки, выбрался из-под одеяла, нацепил халат и, продирая глаза, пошлепал найти и уничтожить источник этих звуков как можно более беспощадно.
   Оказалось, то был Хаглторп, наш бедный управляющий. Он горестно блуждал по пустынной гостиной в поисках пропавшей мебели. При этом он стенал, как будто утратил родную мать. Завидев меня, он кинулся навстречу.
   - Мистер Рональд, - обратился он ко мне со слезами, - ведь все же исчезло! Как же столько мебели дели, я ума не приложу...
   - Зря ты расстроился, Эд, - стал успокаивать я его, - все вещи я подарил вчера родне. Они хотели оставить себе какую-нибудь память о мистере Гранте. А ты в это время...хм, спал.
   Хаглторпу заметно полегчало.
   Я подавил зевок.
   - Слушай, Эд, - сказал я смущенно, - наверное, не стоит откладывать на потом... Я теперь не могу платить тебе жалованье, уж извини.
   - Да я понимаю, мистер Рональд, - ответил он сокрушенно, - чего уж там. Я и работу подыскал себе на старость. Уеду к сестре в Гемпшир, буду коз разводить.
   Меня слегка ошарашил такой выбор занятия, но я справился с собой.
   - Отлично. Хотя ты мог бы жить у нас, - предложил я. - Бери любую из комнат. Они теперь все пустые.
   - Не-е, мистер Рональд, - отмахнулся Хаглторп, - поеду я. Спасибо вам. Напоследок присмотрю и поеду...
   Бормоча себе под нос, он покинул гостиную и у черного хода забряцал ключами. Я вернулся было досыпать, - но тут на втором этаже появился Гарри, сонный, всклокоченный и в трусах.
   - Эй, Рон, - просипел он, - кто тут орал?.. Дай чего-нибудь попить. Кажется, я вчера малость перебрал...
   - Содовая в холодильнике, - сказал я и поглядел на него задумчиво. - Холодильник на кухне... Я вот думаю, что лучше: отправить тебя под душ или заставить надеть штаны?
   - Хорошая идея. Холодный душ мне не повредит. Тем более, другого все равно нет...
   Пока Гарри спускался по лестнице, наверху появилась Ирен. Увидев Гарри в одном белье, она сморщила носик.
   - Ты, Гарри, - заявила она, - похож на волосатую обезьяну.
   - За комплимент - отдельное спасибо, - проворчал Гарри. - Отвернись, я стесняюсь!
   - Какого черта вы повскакивали в такую рань? - поинтересовался я недовольно.
   - Дорогой, ты смотрел на часы? - сказала Ирен. - Скоро полдень.
   Из окон сочился вполне утренний бледный свет. В такую погоду все равно - только спать...
   Спустя час мы были за столом в гостиной. Гарри приглаживал влажные блестящие волосы. Ирен быстренько собиралась перед зеркалом. То вело себя совершенно обычным образом. Я сварил кофе и принес его с кухни. Остаток дня я собирался провести в безделье. Выбраться из дому в такую погоду явно не светило. Да, честно говоря, и желания никакого не было. Погода навевала уныние. Как был, в старом халате, накинув сверху плащ, я вышел проводить Ирен до машины. По мокрым дорожкам шуршал холодный дождь, воздух был зябким от сырости. На черных прутьях ограды дрожали прозрачные капли. Серый промозглый день: быстро двигалось низкое пасмурное небо. Я поежился. Улица была как в тумане. Ирен убирала щеткой воду с ветрового стекла, потом включила дворник. Я следил, как он стирает прихотливые ручейки, и как те пробиваются вновь.
   Ирен строго поглядела на меня из машины. Я поманил ее, а потом, осторожно, чтобы не вымочить, приобнял, вдохнув холодок от ее волос, и промямлил ей на ухо:
   - Когда ты приедешь ко мне насовсем?
   - Я обещала быть на встрече искусствоведов в Амфитеатре, - сказала она озабоченно. - Я точно опоздаю!
   - Твои чертовы искусствоведы - самые счастливые люди на свете... - начал я озабоченно, но Ирен прикрыла мне губы кончиками пальцев и улизнула в машину. Я наблюдал, как она отъезжает, вплоть до того момента, когда на выезде с улицы, в туманном сумраке зажглись красные огоньки стоп-сигналов, а потом исчезли. Я посмотрел себе под ноги. На асфальт налипли коричневые листья. Дно сточного желоба на обочине тоже было облеплено палой листвой. Салют осенней хандре... Я побрел обратно в дом.
   Скинув в прихожей сырой плащ, я, продрогший, поспешил в гостиную. Там я застал Гарри: в глубокой задумчивости он прохаживался перед зеркалом.
   - Слушай, Ронни, - сказал он мне, - ты уверен, что нам ночью ничего не примерещилось?
   - Давай проверим, - предложил я. - По-моему, день - самое лучшее время проверить, не привиделось ли чего ночью.
   Сказано - сделано. Мы плотно задернули шторы, нашли отметку и зажгли свечу. Наших отражений - как не бывало.
   - Нет, ну надо же, - прошептал Гарри, шалея. - Работает!
   Только сейчас до нас двоих окончательно дошла вся необычность ситуации...
   Старик выглядел сонным. По ту сторону зеркала тоже, наверное, царило октябрьское настроение. Старик нахохлился, точно пожилой лысеющий воробей, и насупленно посматривал на нас из-под тяжелых век. Вся его энергия куда-то девалась. Так мы трое сидели некоторое время в согласном молчании, и я вдруг почувствовал себя немолодым.
   - Кхех... Ну, что ж, мальчики, - сказал дядя медленным, скрипучим тоном, - настало нам время обсудить все по-мужски. Я надеюсь, от первого удивления вы оправились...
   - То есть будет и второе, - легко развил мысль Гарри.
   - Да мы не то, чтобы удивились, - торопливо подхватил я, - просто все это как-то... в голове плохо укладывается.
   - Понимаю, понимаю, - сочувственно закивал дядя Арни, - я немного размышлял о том, как поведет себя обычная человеческая психика, столкнувшись с подобным явлением. Потусторонние силы, чудеса, божья воля и так далее. Но вы должны понимать, что сейчас имеете дело с чистой наукой.
   - Да? - с интересом заметил Гарри. - Я в курсе, что прогресс не стоит на месте. И как же наука объясняет, тот факт, что ты - труп, но при этом беседуешь с нами довольно странным образом? По мне, так ты чертовски жив. Надо только отыскать способ, как попасть к тебе по обратную сторону.
   Гарри подошел к зеркалу вплотную и бесцеремонно постучал по его глади костяшками пальцев. Я при этом испытал неприятную слабость во всем теле и странное ощущение, будто нахожусь со стариком в одной комнате, а Гарри пытается достучаться к нам сквозь зеркальную перегородку. Мозг решительно воспротивился такому насилию над собой. В глазах замелькало.
   - Эй, Гарри, - запротестовал я, - что-то не так!
   - По эту сторону ты попадешь, когда окочуришься, - сказал старик, обращаясь в пустоту. - Вернись на место, несносный болван. Ты же не знаешь, как это работает!
   Гарри вдруг очумело завертел головой: с ним тоже творилась какая-то несуразица. Нетвердо он вернулся ко мне и перевел дух.
   - Фу, черт, - сказал он напряженно, - мне почудилось...
   И осекся. Старик непререкаемо заявил:
   - В дальнейшем от подобных штук прошу воздержаться. Вы нужны мне в здравом рассудке и, по возможности, живые. Что вас больше устроит: умереть или сойти с ума?
   - Ни то, ни другое, - сказал Гарри подавленно. - Твое зеркало - дьявольская вещь...
   - Мое зеркало - это слой фотоэлементов под амальгамой и восемьдесят два слоя пленочных микросхем под фотоэлементами, - возразил дядя. - Дело не в том, что это такое. Дело в том, как это следует применить.
   - Ты, конечно, нашел самое правильное применение! - похоже, Гарри записался в скептики. Старик начал терять терпение.
   - Ты не понимаешь, Гарри, - сварливо сказал он. - Зеркало появилось НЕ РАНЬШЕ, чем я решил, что мне подходит именно зеркало. Это могло быть все что угодно, черт возьми! Масляная лампа, к примеру: вы бы ее терли, а я - выскакивал бы оттуда, как полоумный джинн... Внешнее выражение идеи не так уж важно.
   - Тогда почему зеркало? Что-нибудь более компактное... - я оставил мысль незавершенной.
   - Еще не хватало вам таскать меня с собой!.. В своих исследованиях я обнаружил, что некая энергетическая сущность - будем избегать слова "душа" - имеется у каждого человека на протяжении всей жизни и сохраняется ненадолго после смерти, пока ее мощность не рассеется в окружающую среду. Эта сущность представляет собой энергетический двойник или слепок, точно копирующий свойства личности, и носит явно электромагнитную природу...
   - Аура, что ли? - брякнул Гарри. Старик неодобрительно посмотрел на него и продолжил:
   - После того, как я выяснил, что структура этой личности довольно постоянна, а изменения хорошо описываются моими уравнениями, которые я вам не покажу, мне стало интересно попробовать записать ее на подходящий носитель и воспроизвести с него. Свет - самое наглядное проявление электромагнетизма. К тому же, мне пригодились кое-какие его полезные свойства. Так появилось зеркало.
   - Я-то думал... - сказал Гарри с пренебрежением. - Вызов духов: спиритизм и все такое. Меловые фигуры на полу, свеча, отнесенная строго на пять футов...
   Он таинственно пошевелил в воздухе пальцами.
   - Меловые фигуры на полу в наше время - обычно дело рук криминалистов, - сказал старик с сарказмом. - Наука умеет обходиться и без этого. Свечка - вообще самая прозаическая часть установки. Зеркало питается от милливольтовой батарейки. В нерабочем состоянии питающая цепь разомкнута. Когда на расстоянии в пять футов зажигается малопротяженный источник света, цепь замыкается. Когда гаснет - размыкается. Батарейка не садится попусту, понятно?.. Конечно, проще было сделать кнопку. Но тогда бы я смастерил телевизор. А вы - лишились бы ритуала...
   - А какая цепь замыкается, когда мы размещаем свои задницы на десятифутовой отметке? - с интересом спросил Гарри.
   - Гарри, - со вздохом сказал старик. - Мне рассказать тебе про интерференцию?
   - Не стоит, ей-богу, - благоразумно отказался Гарри. - Расскажи лучше, зачем мы тебе понадобились?
   - Да, - поддержал я его. - Ради этого все и затевалось, не так ли?
   - Вы правы, - согласился старик. - Так и быть, сейчас объясню вам, что вы должны сделать...
   - Э-э, стоп, стоп! - перебил его Гарри. - Папаша, а как насчет поинтересоваться для начала, хотим ли мы что-то делать?..
   Старик посмотрел на него с откровенным любопытством.
   - А почему бы и нет? - спросил он, словно рассуждая вслух с самим собой. - Почему бы вам не выполнить мои инструкции, а потом сделать вид, как будто вы ни при чем? Вы оба идеально для этого подходите: у вас простецкие лица. В конечном счете, все происходящее покажется вам даже забавным. Насколько может показаться забавным мир, вставший на уши. Правда, вы связаны с ним теснее, чем я: у вас есть физические тела...
   - Вот именно! - подтвердил Гарри. - У меня есть физическое тело, и оно меня вполне устраивает. Помнится, ты говорил о своей безнаказанности как покойника. Но мы-то не покойники, и к нам это не относится. Что скажешь?
   - Есть определенный риск, - признал старик. - Вряд ли вы ему подвергнетесь: вам же никто не поверит. У всего есть свои плюсы и свои минусы. Вы живы и здоровы, и поэтому вам можно нанести ущерб. Мне никакого ущерба нанести нельзя, но и тела у меня нет. Поэтому вы мне, собственно говоря, и понадобились. Я не могу совершить никаких материальных действий: даже воздух пошевелить в вашей комнате... Обрати внимание, Гарри, - Рональд благоразумно помалкивает. Он-то знает, отказаться от чего-либо все равно стоит не прежде, чем узнаешь, от чего все-таки отказываешься.
   На самом деле молчал я вовсе не поэтому. Просто эти двое не давали мне вставить ни слова. На сей раз мне также удалось смолчать.
   - Ну ладно, - успокоился Гарри. - Рассказывай свою затею.
   Старик развел руками:
   - Затея предельно проста. Вы идете в Интернет-кафе и отправляете письмо, содержание которого я вам дам, на адрес электронной почты некоего Майкла Арнольда Гранта.
   - Вот как?
   - Да, - старик ухмыльнулся. - Будь я проклят, если наша семейка не войдет в историю. Бедняге Майклу достается главная роль. Ничего, выкрутится, - уж в нем-то я не сомневаюсь... Адрес я укажу. Это его приватная переписка.
   - Откуда ты его раздобыл, дядя? - удивился я.
   - В бестелесном существовании есть свои преимущества, - самодовольно заявил старик. - Это все. Затем вы возвращаетесь домой и ждете.
   - Ждем чего?
   - Чего угодно! Мир становится похож на колесо удачи. Сегодня - одно, завтра - другое...
   - И ты не расскажешь нам, для чего все это нужно? - не унимался Гарри.
   Старик поморщился.
   - К чему излишние подробности? Сами обо всем догадаетесь - вы же смышленые ребята. А чем меньше знаете, тем меньше с вас можно спросить. Все для вашей же пользы...
   - Превосходно, - пробормотал Гарри. - Все это слишком напоминает совращение дьяволом.
   - Ну, я же не заставляю вас подписывать договор кровью, - поднял брови старик. - И ваши души мне ни к чему. Я и сам в некотором роде - дух.
  
   Письмо, продиктованное стариком, выглядело вполне невинно. По крайней мере, для меня. Оно напоминало биржевую сводку, а я в биржевых сводках не разбираюсь. Официальным тоном в письме доводилось до сведения получателя, что в ближайшие две недели курсы акций компаний "ВР" и "Шелл" упадут не столько-то и столько-то пунктов, что повлечет за собой снижение таких-то коэффициентов и таких-то индексов. Как бы гарантией достоверности этой информации служил длинный перечень с названиями компаний и рядами цифр, аккуратно расписанный по дням и тоже смахивающий на биржевой прогноз. Начинался он завтрашним числом. Я заподозрил, что умелый игрок на бирже извлек бы из этой белиберды немало выгоды... Примерно теми же соображениями со мною поделился Гарри, когда по возвращении из Интернет-кафе мы заскочили с промозглой улицы в основательно накуренный паб. Мы подсели за стойку: там никого не было. Лампы роняли из бара рассеянный желтый свет. В коричневом мраке раздавался костяной стук бильярдных шаров. Пахло едой, сукном и немножко - мокрой шерстью. Запах табачного дыма я в расчет не беру. Мы взяли по полупинте темного. Гарри задумчиво признался:
   - Не пойму, во что втравил нас старикан? Явно во что-то нелегальное. Вроде инсайда.
   - Угу, - согласился я, хотя плохо представлял, что в данном случае означает "инсайд".
   - Ну и теперь что, - продолжил Гарри, - рухнут фондовые рынки?
   - Какая нам разница, - пожал я плечами. - Или ты вложил средства в ценные бумаги?
   - Ценная бумага у меня одна, - усмехнувшись, сказал Гарри. Он вынул из кармана мятую полсотню, разгладил ее и положил на стойку.
   Мы не спеша посидели, разгоняя пену в кружках. В глубине зала на большом экране мелькали перемазанные грязью фигурки футболистов. Подваливающий народ то и дело заслонял от нас экран темными спинами. Мы с одинаковым равнодушием поглядывали в ту сторону. На что мы с Гарри любители шататься по кабакам, но это зрелище ни его, ни меня не привлекало. Я только посочувствовал игрокам: на открытом стадионе в такую паршивую погоду...
   - Завтра с утра уезжаю, - неожиданно решил Гарри.
   - Бросаете меня одного, да?- посетовал я.
   - Хватит злоупотреблять гостеприимством, - отрезал Гарри. - Вернусь к своему корыту, подумаю, что можно сделать. Придется начинать сначала. Только вот с какого? Страусиную ферму открыть?..
   - Разводи лучше утконосов. И ехидн, - посоветовал я ему.
   - Сам ты ехидна... Джулия, наверное, гадает, куда я запропастился. Когда я появлюсь, она меня изувечит.
   - Тебе нужно жениться, Гарри, - заявил я.
   - Вот сам и женись, болван. Я - джентльмен: к чему оскорблять девушку излишним вниманием. Я, Ронни, думаю: может, махнуть из страны. Меня ничерта здесь не держит.
   - И куда ты махнешь?
   - Подальше отсюда... В Гватемалу!
   - Почему в Гватемалу? - удивился я.
   - Ну как... Сильные, рослые люди нужны в Гватемале.
   Мы расплатились и вынырнули из душной полутьмы подвальчика в унылый осенний дождь. На другой стороне улицы виднелось то самое Интернет-кафе. Возле него посверкивала огнями патрульная машина. От машины по ступенькам поднимались констебль, и с ним - двое мужчин в одинаковых черных пальто.
   Это зрелище неприятно нас поразило.
   - Ронни, - сказал Гарри вполголоса, - ты думаешь то же, что и я?
   - Я думаю, что ты правильно делаешь, что уезжаешь. Мне даже захотелось поехать с тобой.
   - Ладно, парень, не дрейфь! Им тебя не найти. В крайнем случае, покажешь им зеркало. Они решат, что ты рехнулся.
   - Я и сам скоро решу, что я рехнулся, - проворчал я. Подняв воротники, мы зашлепали по тротуару домой.
  
   Утром я проводил Гарри к поезду. Дождь не прекращается с тех самых пор. Он то утихает, то вновь повисает сплошной пеленой, играя с моими надеждами на улучшение погоды. Воздух дрожит от сырости. Плотная морось подступает к стеклам. По стеклам ползут капли дождя, дождь шуршит под окнами, и до того это все опротивело, что нет сил видеть, как голые ветки торчат из тумана, улица теряет перспективу, как будто я ослаб зрением, и темнеет на час раньше положенного. Иногда я высовываюсь наружу, где порывами шумит осенний ветер, мокрые листья устилают газон, и вода с козырька крыши срывается вниз и падает в лужу с тихим "пульк-пульк". От этого звука у меня моментально начинается хандра.
   В конце концов, я понял, что если так и будет продолжаться, я сгнию здесь, как неубранный овощ на грядке. Я пару раз дал себе мысленно крепкого пинка и стал обустраивать свою берлогу, как и положено всякому дремучему чучелу. Я отгородился от внешнего мира шторами, твердо намереваясь уйти в автономное плавание, и пусть с этим миром творится, что угодно. Ирен оставила мне часть денег, поэтому в доме появилась горячая вода, и включилось отопление. Кроме того, я разжился у мистера Эстерхаза дровами и теперь коротал вечера у камина.
   Я перевез в дом свою рабочую станцию и по фрилансу занялся расчетами для Центра атомных исследований в Йеллоустоуне. Работа была интересной: когда-то я собственноручно составлял для них характеристическую функцию. К тому же, эти ребята неплохо платили.
   Итак, я самонадеянно решил, что самодостаточен. Я стал мало двигаться и пить много кофе. Для полноты картины оставалось только начать курить... Дни сменяли один другой за пыльными складками портьер: присутствие за окнами большего, нежели воздух, угадывалось лишь по стуку капель, да еще стекла дребезжали от порывов ветра. С утра за портьерами брезжило, вечером - сгущалась темнота. Может сложиться впечатление, будто пошла уйма времени. На самом деле - дня три или около того. Еду мне доставляли из лавки мистера Эстерхаза. Радио я не слушал. Телевизора у меня не было. Музыку крутил, когда позволяло настроение: старые пластинки с записями Rainbow, Led Zeppelin, Фредди Меркьюри. Иногда включал Странный квартет: Глен Норманн - фортепиано, Ким Россо - контрабас, Баг Джо - перкуссия, и сказочный вокал Джейн Россо. Кристально чистый джаз с примесью блюза и ностальгии. Иногда квартет превращался в квинтет, когда к ним присоединялась мандолина (имени не знаю). Хвала Создателю, попустительством которого существуют такие своеобразные творческие союзы. И все-таки мои вечера неизбежно затягивались. Я не мог читать: за книгами меня одолевала тоска. К тому же, многие книги были мне знакомы. Редко звонила Ирен: это были словно сеансы связи с другой планетой. При звуке ее голоса я понимал, что отчаянно, до изнеможения скучаю по ней. Когда же мы, каждый на своем конце провода, клали трубки, меня охватывала скука совсем иного рода. Я повсюду таскал на плечах старый шерстяной плед: шел на кухню варить кофе и с чашкой в руках опять забирался в сияние монитора, навертев на себя этот самый плед, сунув лицо в ароматный пар, восходящий от горячей жидкости, под тихое шуршание вентиляторов, засасывающих воздух. Тупое оцепенение, вязкая дремота. Кофе переставал меня бодрить. Я застывал, как тварь в смоле. С этим надо было что-то делать.
   Однажды вечером я понял, что за окном - тишина. В книгах по такому поводу принято писать: подумал, что оглох. Я не подумал, что оглох: Глен Норманн на полную громкость рассыпал двухчасовую импровизацию. Но в паузы, когда мастер давал рукам передышку, я заметил, как тихо стало без перестука капель и шума ветра. Эти звуки давно превратились в фоновые, из тех, что вспоминаешь, только когда они исчезают. Дом сразу ожил: в пустых комнатах пошли бродить странные скрипы и шорохи. Я собрался и тоже отправился бродить на улицу.
   Было темно, тепло, сыро. В мутном от влаги воздухе дрожали ореолы вокруг фонарей. Деревья замерли, облитые их бледным светом. Высоко, в темноте трещали от сырости электрические провода над дорогой. Часа два я прогуливался от фонаря к фонарю по совершенно безлюдной улице. Молчание осенней ночи прерывалось только слабым жужжанием ламп у меня над головой. В конце концов, я вернулся в свой нежилой, с темными окнами дом и скорее принялся зажигать свет по всем комнатам. Я согрелся, вскипятил воду для чая, но решил, что этот день должен закончиться не так, как предыдущие. Я достал свечу, проверил отметки и протер зеркало тряпочкой.
   - Добрый вечер, Рональд, - сказал спокойно старик. Он никуда не делся.
   - Здравствуй, дядя, - поздоровался я и замешкался, думая, как завязать разговор. Старик глубоко утонул в своем блестящем кресле. Он внимательно смотрел на меня пристальным цепким взором. Лысоватая голова покоилась в складках пледа. Такое же старое коричневое покрывало в крупную клетку. Я невольно покосился на свой. Старик это заметил и сухо рассмеялся - словно закашлялся.
   - Мы с тобой немного похожи, да, Рональд? - спросил он затем, улыбаясь. - Одинаково кутаем свои кости. Быть может, даже одним и тем же пледом.
   - Одним и тем же?
   - Да. Я окружил себя тенями привычных вещей. Тех, что я когда-то любил. Я понял, что есть многое, к чему я привык и не могу без этого обходиться. Что ж, мне пришлось создать их. Точнее, воссоздать. Все вещи в моем мире - не более чем воспоминание. Как и я сам...
   Я не очень понимал, как одно воспоминание может воссоздать другое воспоминание, да еще таким странным образом. Я впервые, наверное, обратил внимание на детали обстановки вокруг старика. Обстановка ничем не отличалась от той, что была в моей комнате. Отблески камина, свет полупритушенной лампы. Как и я, старик был там один. Более того, он был так же одинок, как и я. У меня не было чувства, что он где-то за недоступной мне гранью. Как будто мы просто в одном помещении, разделенном стеклянной перегородкой, и только лень мешает мне попасть на ту сторону.
   - Расскажи, - попросил я, - где ты находишься?
   - В каком-то смысле, нигде. Но это даже удобно. Я могу лепить свой мир, как мне вздумается. Правда, я редко этим пользуюсь. Как видишь, мой мир не слишком отличается от твоего. Точнее, от того, где я раньше жил. Действительно жил... Привычка - великая вещь.
   Я задумался.
   - Значит, - сказал я немного позже, - там у себя ты можешь, например, снова ходить...
   - Разумеется. Хоть летать.
   - Тогда я не понимаю. Почему ты не сделаешь этого?..
   Старик помолчал.
   - Не знаю... Зачем? - ответил он неохотно. - Я слишком сросся с этим креслом. Да я, честно говоря, забыл уже, как это - быть здоровым. А как вернуть то, чего даже не помнишь?
   Мое существование, Рональд, - явление временное. Самоподдерживающаяся иллюзия. Ни к чему уделять ей столько внимания. Я похож на электрический ток. Помнишь, как объясняли в школе: в одном месте - избыток заряда, в другом - недостаток. Соединяем их проводником, и по нему течет ток. Когда заряд выравнивается - прекращается ток. Но ничего никуда не исчезает. Так же, как и в начале ничего не появляется. Не появляется, не исчезает, но движется. Это главный закон природы. Я - тоже движение, не больше и не меньше. Ты зажег свечу - я появился. Свеча погасла - меня нет.
   - И что ты при этом чувствуешь? Что ты вообще чувствуешь?
   - Ничего такого, чего бы не чувствовал раньше. Моя теперешняя сущность - всего лишь качественно снятая запись с той, прежней. Она не способна испытывать новое. Конечно, приятно тешить себя мыслью, что ты есть на самом деле, ты - это ты. А с другой стороны, понимать, что и ты, и твои мысли - электронный рисунок на контурах микросхем.
   - А все-таки - каково это, когда исчезаешь?
   Он снова замолчал.
   - Это трудный вопрос. Я не смогу тебе на него ответить, - признался он. - Я не знаю. Секунды до того, как ухнуть в небытие, мне хватает, чтобы вообразить себя живущим как угодно долго - пока зеркало снова не заработает.
   Наверное, тебе мои слова кажутся не очень понятными. Человеческое восприятие весьма иллюзорно по своей природе. Мир существует, пока ты его воспринимаешь. Перестаешь воспринимать, мир исчезает. А исчезаешь ли при этом ты для мира - невозможно узнать, потому что для этого нужно с ним как-то взаимодействовать. То есть воспринимать. Отсюда вывод: гибель человека равносильна гибели мира. Это как загробная жизнь: узнать о ней доступно только мертвым, но волнует она только живых. Извечная проблема страуса, сунувшего голову в песок. Чтобы узнать, как там, снаружи, надо высунуть голову обратно. Ну, страус-то для себя эту проблему решил: я никого не вижу - значит, и меня никто не видит! Так же как, впрочем, и люди: придумали для себя удобную объективную реальность. Она есть, независимо от того, видим ли мы ее или нет. По крайней мере, приятно утешать себя такими мыслями... Все это философия, мой мальчик. Ты же знаешь, я недолюбливаю философию. У меня всегда вызывают подозрение учения, претендующие на всеохватность.
   - А физика?
   - О, физика! Это другое дело. Самая человеческая из всех наук. Она и появилась из-за того, что человек пытался соотнести действительность с реальностью. Действительность - это реальность, данная нам в ощущениях, перефразируя классика. Физика - самая первая проверка того, насколько воспринимаемая нами картина соответствует реальной, и насколько нам врут наши ощущения.
   - Забавно, - сказал я, - но наука, призванная подвергать анализу иллюзорность восприятия, сама может оказаться иллюзорной. Ведь она тоже основана на восприятии.
   - Точно, - хмыкнул старик. - Физика сама себе придумала ловушку и сама себя в нее загнала. Ты же знаешь, что мы не можем наблюдать то, что хотим? Выбрав объект, мы наблюдаем его, но наблюдаем не то, что намеревались, потому что само наблюдение изменяет состояние объекта. Обхохочешься... Этот разговор заведет нас в такие дебри, что здоровыми мы оттуда не выберемся. Немедленно его прекращаем...
   - Подожди, - не сдавался я, пытаясь вернуть себе хоть каплю здравомыслия. - Ладно, восприятие фантомно, но оно же не бывает само по себе. Оно же чье-то? Когда ты исчезаешь, куда девается твое восприятие? В воздухе висит, что ли?
   - О, Господи, - вздохнул старик. - Я записан под амальгамой на керамические ячейки памяти. Это тебя устраивает?
   - В память может заноситься то, что было с момента включение, вплоть до момента выключения. Но ты же помнишь и то, что было ПОСЛЕ выключения до следующего включения, сам же говорил. А как ты можешь что-то помнить, если тебя в это время НЕТ?
   - Ячейки - высокотемпературный сверхпроводник. При комнатной температуре происходят спонтанные перескоки электронов. Моя работа: вторая неполученная нобелевка. Бедняги лопнули бы от зависти, увидев такое.
   - Все-таки, дядя, ты никуда не исчезаешь, - сказал я довольно и успокоился на этом. Итак, мой собеседник - не что иное, как сложное электронное устройство. Ну, что ж, не этого ли втайне ждет человечество: как однажды компьютер в ответ на очередной упрек в его адрес скажет "Сам болван!" Мне пришла в голову отличная идея: населить электронику душами ближайших родственников. Ирен поселится в графической станции. Если художнику предоставить полную свободу, он, наверное, такого понатворит! Ирен вряд ли удержат какие-то рамки привычного. Она и в жизни-то им не слишком подвластна... Модем с голосом Гарри. О, нет, увольте меня от этого. Сам я, пожалуй, согласился бы жить в своей рабочей машине. Мне там все знакомо. В этом я похож на своего дядю: привычный уклад жизни мне по сердцу. Я даже знаю, чем занялся бы: разгребал бы мусор на дисках, раз уж в обычном состоянии до него руки не доберутся. Электронный дворник!.. Класс. Банк данных "Моя родня". Хранилище семейных джиннов. Семейный совет будем устраивать в Сети. Хотя нет: выпускать эту ораву в Интернет нельзя - такой бардак начнется...
   Я поделился своей мыслью с дядей.
   - Весьма себе оригинально! - сказал тот ядовито. - Такое уже было у какого-то новомодного писаки. Электронные личности жили в коробочках.
   - Они назывались словом "конструкт", - вспомнил я. - У Гибсона...
   - Странно, я думал, Гибсон - это актер...
   - Актер - это другой, - объяснил я. - Билл Гибсон - не такой уж новомодный. Ему сейчас уже за сорок. Гарри вон считает, что для писателя - это самый подходящий возраст отдать концы.
   - Гарри - балбес, - убежденно заявил старик и неожиданно признал:
   - Но иногда бывает прав...
   - Ничего подобного! - ляпнул я, не подумав. - Зрелую книгу может написать только зрелый человек.
   - Чепуха! Зрелый человек может написать мемуары. К пятидесяти зрелость кончается и начинается маразм. Мелвилл написал "Моби Дика" в тридцать два. Фицджеральд умер в сорок четыре года. Экзюпери, кажется, тоже.
   - Экзюпери не считается. Он погиб.
   - Послушай меня, мальчик! Единственная стоящая книга называется "И восходит солнце". Хемингуэй написал ее в двадцать семь и потом за всю жизнь не сделал ничего толкового.
   Спорить с ним было бесполезно. Я стал перебирать в уме писателей, вспоминая, к кому из них слава пришла в преклонном возрасте. Или - кто дожил хотя бы до шестидесяти. Оказалось, что мало кто. Разве что мой любимый Стендаль...
   - Сначала философская беседа! - кипятился дядя. - Потом литературоведческая! Какого черта ты вообще затеял этот разговор? А ну-ка, отключи меня!
   - Ладно, ладно, - сказал я примирительно. - Отключать я тебя не собираюсь. Когда ты мне надоешь, я перестану тебя включать.
   - Договорились...
   - Кажется, дядя, - продолжил я немного погодя, - мною с Гарри заинтересовались типы из федеральной службы. Хорошо хоть, они не знают, что именно нами заинтересовались... Мне это не нравится. А тебе?
   - Заинтересовались - ну так сидите тихо, - дядя передернул плечами. - Только советую запастись сухим пайком.
   - Ты это серьезно?
   - Я, по-твоему, великий шутник? Скажи, мальчик мой, как ты думаешь: что я хочу сделать?
   - Наверное, вызвать мировой энергетический кризис, - предположил я.
   - В точку, юноша! Мои поздравления: ты меня не разочаровываешь. Именно мировой, именно энергетический. А вот кризис - это слабо звучит. Человечество не хочет процветания за деньги, не хочет даром. Значит, оно получит его насильственным путем. В ближайшем будущем ожидаются: обвал рынка, инфляция, рост цен, безработица, дефицит продовольствия и не менее двух войн. Возможно, одна половина человечества вымрет. Зато другой станет жить гораздо легче.
   - По-моему, у нас с тобой разные представления о процветании, - заметил я. - В мое война и дефицит продовольствия пока не входят... А ты уверен, что вообще хоть что-нибудь изменится?
   - Разве это моя забота? - откликнулся дядя. - Я создаю для этого все условия. Если человечество не сумеет ими воспользоваться, тем хуже для него. Я и так на нем давно поставил крест.
   - Тогда чего возишься?
   - Интересно, - дядя пожал плечами. - Миру нужна встряска. Кто-то должен разогнать это болото. Мало того, что топчемся на одном месте - так еще и по пути в тупик. Этой цивилизации давно пора погибнуть. Я - закоренелый материалист: идея диалектической спирали мне нравится. Вот мне интересно: выживет цивилизация, так выживет. Погибнет - туда ей и дорога. Господь Бог давненько не проводил широкомасштабных экспериментов над этой частью Вселенной. Наверное, нашел более занятное местечко. Ничего, уж я-то с охотой побуду за него немножко.
   - Закоренелый материалист, - подтвердил я с удовольствием. - И богохульник. Занятное сочетание.
   - А физика и Бог никогда друг другу не мешали, - заявил дядя. - К тому же, знаешь - покойнику как-то проще. Когда после смерти не попадаешь ни в рай, ни в пекло, существование Господа отодвигается на задний план. Хотя, признаться, мне без него скучновато...
   - Скучновато?
   - Видишь ли, мой мальчик, - я здесь совершенно один. Никто, кроме него, не сможет сюда добраться... Мы бы славно коротали с ним время. Но он как-то не торопится объявиться. Будь я на его месте, наверняка заинтересовался бы, как это творится такая противоестественная штука. К тому же, творится под самым его носом... Честно сказать, - трудно жить ВООБЩЕ безо всякого бога.
   - Но, дядя, - запротестовал я, - ты же всесилен в своем мире. Ты мог бы населить его людьми, или кем угодно, какими только пожелаешь!..
   - Да, я хотел, - грустно сказал дядя Артур.- Я даже пробовал. Думал... ты будешь смеяться, но я думал вернуть Эмми. Но это оказалась дурацкая затея. Я в который раз понял, что оживлю всего лишь свои весьма туманные воспоминания. Это будет не та Эмма, которую я знал, а Эмма, какой я ее запомнил и какой бы хотел видеть сейчас. Не то, чтобы мне было плохо от этого, и не то, чтобы я этого не желал...нет. Просто, когда подчас с трудом убеждаешься в собственном существовании, окружить себя фантомами, призраками собственного ума, - последнее дело. Иллюзия, окруженная иллюзиями, - это уж слишком. Лучше уж свихнуться: по-моему, выйдет то же самое. Кого бы я не сотворил, они будут целиком движимы моей волей, управляемы моими желаниями, и своей воли у них не будет. Если у Господа с людьми такая же штука, ему, наверное, тяжело с нами. Получается чертовски скучный мир... Так что я бросил эту затею. Сижу здесь один. У меня все время вечер. У меня есть кресло и камин. Так мне лучше думается... И я думаю, Рональд, - мы не дадим друг другу помереть со скуки. Ведь у тебя, - тут он искоса поглядел на меня, - похожие проблемы, не так ли?
   - Да, - признался я. - Господь в последнее время не заглядывает...
   - Кстати, дядя, - спросил я затем. - Личность твоя сохранилась. А как насчет знаний?
   - Вполне. Я даже стал крепче рассудком.
   - Я сделал расчеты для йеллоустоунских ядерщиков. Помнишь, я занимался этим раньше...
   - Встречные пучки на высоких энергиях?
   - Ну да, вроде того. Посмотришь свежим глазом? Я проверял их трижды, но мало ли что...
   - Как в старые добрые времена, - старик ухмыльнулся. - Ладно, давай.
   Тут я призадумался:
   - Монитор в десяти футах - это далеко. Ты ничего не увидишь.
   Может, попробуешь подключить меня к твоему компьютеру? - как бы между прочим заметил старик. - Там есть разъем. Подойдет?
   Разъем оказался что надо.
   - Конечно, - сказал я. - Где-то у меня был USB-кабель...
  
   Передохнув, дождь лил два дня. Потом еще два. Я подумал, что скоро все на свете разбухнет, размокнет и покроется плесенью. Дрянная промозглая погода повисла над городом, как проклятье. Туманная перспектива уже не добавляла улицам таинственности. Она просто надоела. К тому же наверняка мешала водить машину.
   Как оказалось, это было еще только начало.
   Однажды днем ко мне явился мистер Эстерхаза. Дождевик на его грузной фигуре блестел от воды.
   - Эй, парень, - сказал он мне с порога, широко расставив ноги в огромных резиновых сапогах, - выбирайся из своей норы. Похоже, начался второй Потоп. Ты все пропустишь!
   - Что стряслось? - зевая, поинтересовался я, высовываясь из-за двери. Ветер неприятно бросал мне в лицо холодные капли. Дождь хлестал по мистеру Эстерхазе, стараясь смыть его с моего крыльца, но тот стоял неколебимо, как монумент.
   - Дело принимает дурной оборот, - значительно сказал Эстерхаза. - Видал, как поднялась вода в Колдрут Ривер?
   - Нет...
   - На это стоит посмотреть.
   - Входите, - пригласил я его.
   Спустя десять минут мы вместе отправились к реке. Я надел свои самые водонепроницаемые ботинки, самую непромокаемую куртку и взял зонт. Ветер так и норовил все время вырвать его у меня из рук. Полы у плаща мистера Эстерхаза задирались и хлопали. Когда мы вышли к набережной, ветер немного поулегся. Дождь поливал пустынную мостовую. По ней бродили мокрые озябшие чайки. Огромные желтоклювые птицы, косясь на нас, отбегали в сторону. Летать им сегодня было тяжело. Ветер раздувал им перья и сносил набок хвосты. Чайки хохлились и перекрикивались пронзительными голосами.
   Мы постояли у самой воды. Вспухшая река была коричневой, мутной. Она стремительно и бесшумно неслась мимо нас, закручивая в глазках водоворотов всякую дрянь, смытую с берегов. По ее поверхности туманными полосами гулял дождь, а ветер чертил на ней усы и стрелы. Я понял, что река почти уже на самой мостовой. Ступени, по которым был спуск к воде, залиты полностью. Противоположный берег вдруг показался мне очень далеким.
   - Такого разлива, да еще осенью, что-то я не припомню, - проворчал Эстерхаза. - Слыхал, что синоптики говорят?
   - Нет.
   - Ты что же, парень, телевизор не смотришь?
   - У меня нет телевизора... - сказал я и огляделся. На берегу стояли кучки таких же, как мы, зевак, в ярких накидках. Возле них прохаживался констебль в желтом дождевике.
   - Пойдем, обсудим, - предложил мистер Эстерхаза.
   Мы зашли в кондитерскую лавку и сели у самого окна за низкий столик с черной пластмассовой крышкой. Пока Эстерхаза усаживался, со скрежетом сдвинув лишние стулья, а сонная девушка в белой косынке несла нам две большие чашки горячего "эспрессо", я уткнулся носом в стекло витрины. На стекле с обратной стороны дрожали капли, то и дело срываясь вниз. Они переползали одна к другой, сливаясь вместе и образуя кривой прозрачный ручеек. На смену исчезнувшим тут же проклевывались новые. Пасмурный дневной свет наполнял кафе сквозь вспотевший стеклянный фасад. Мимо по тротуару шли по своим делам люди с зонтами. Вряд ли какой-либо потоп заставит людей бросить дела... Иногда тренькала колокольчиком входная дверь. Как правило, входила женщина, отряхивая зонт, увлекая за собой с улицы холодок и свежесть. От запаха ванили и сдобы меня так и подмывало взять одно из пирожных с лотков. На стойке в дальнем углу сиял маленький телевизор, и доносилось его приглушенное бормотание: "Местные власти озабочены создавшимся положением... Угрозе затопления подвергаются земли на юге страны... Федеральные силы приведены в готовность: не исключена возможность эвакуации..." "Слыхал?" - спросил меня Эстерхаза, болтая ложечкой в чашке. Крепкий черный "эспрессо" он пил с сахаром, чего я, например, терпеть не мог. "Еще два дня такого безобразия, - продолжал он, временами шумно прихлебывая кофе, - и город потонет, как Атлантида. Северные дамбы в Гринуотер никуда не годятся. Вода на полях стоит. Еще немного - и муниципалитет погонит всех вон из города. Что будешь делать?" Я пожал плечами: "Останусь пока тут. Может, не все так плохо. Куда мне бежать? Да и неохота. Надо будет купить надувную лодку с мотором". Эстерхаза развеселился: "Правильно! Я тоже остаюсь. Черта с два я им брошу свою лавку! Наверняка еще найдется пара десятков таких же старых скряг, которым лень сдвинуться с места. Будем славно проводить время!.."
   Ну, вот меня и в старые скряги записали... Сонная девушка принесла чек. Мы выгребли ей на стол из карманов всю мелочь.
  
   Немного погодя все пошло кувырком, и мне некогда стало считать дни. Одним прекрасным серым утром вода полилась ко мне в подвал, и я в большой растерянности наблюдал, как на поверхности плавают щепки и крысиные трупики. Крысы первыми бегут с тонущего корабля: как это им не хватило ума сбежать из тонущего дома? На улице в сточные люки с шумом падали целые потоки, перекатываясь на прутьях решетки и облепляя их скользкими гнилыми листьями. Рабочие коммунальной службы с завидным упорством пробивали стоки металлическими прутьями. Машины бороздили дорогу, как корабли, медленно разваливая реку, текущую по мостовой, надвое. Вода подбиралась вровень с тротуаром. Скоро нельзя будет открыть дверцу в машине - вода хлынет в салон.
   Ко мне стали приходить разные люди. Сначала - мистер Эстерхаза. Он отправил всю семью прочь из города и теперь чаще стал бывать у меня. Потом по улице прошла колонна военной техники, обрушив на тротуары фонтаны и веера воды от колес, и ко мне постучались двое в натовских касках и плащ-палатках. Бойцы Национальной Гвардии собирали среди здоровых мужчин добровольцев. Я записался добровольцем и, действительно, довольно весело провел время, обкладывая вместе с горожанами и солдатами фундаменты домов мешками с песком. В своих огромных сапогах, оранжевых перчатках до локтя и прорезиненном дождевике (все это ссудил мне м-р Э.) я напоминал персонажа постапокалиптической антиутопии. Военные подкармливали нас, грязных и мокрых, из полевых кухонь. Еда была очень вкусная и, главное, - чертовски горячая. Вечером мы отпаивались крепким кофе. К нему м-р Э. придал бутылку отличного выдержанного коньяку из личных запасов.
   Когда стало, ясно, что город идет ко дну, солдаты вновь прошли по домам, оповещая жильцов о немедленной эвакуации. Ну, те, кто хотел, и так уже давно сбежали безо всяких предупреждений. Я-то никуда не собирался, до тех пор, пока не выплыву из окна на собственной кровати. Если удрать в числе последних, можно, наверное, считать себя настоящим мужчиной. Потонуть, да еще в октябре, да еще в собственном доме, было бы, конечно, на редкость глупо.
   Примерно о том же толковал нам вице-префект, когда неожиданно заявился уговаривать нас покинуть город и не испытывать судьбу, а заодно - терпение властей. Он говорил о том, что это ребячество, и о том, что мы сами не понимаем, какой опасности подвергаем себя, и что наша прямая обязанность - соблюдать постановления, принятые к нашей же пользе, и что, неровен час, прорвет северные дамбы. Я пропустил его слова мимо ушей, слегка обалдевая от визита такой важной персоны. М-р Э. сказал: "Господин мэр вроде утверждал, что никакой опасности нет..." Вице-префект безнадежно махнул рукой и с несчастным видом сунул нам бумаги. В этих бумагах муниципалитет честно открещивался от всяких обязательств в нашу сторону. Мы подмахнули нашу добрую волю своими подписями. Напоследок вице-префект посетовал, что операция спасения - не под юрисдикцией военных. Те бы никого не стали полдня уговаривать. У военных в руках - самые убедительные аргументы. "Бумажки подготовили, - сказал мне Эстерхаза, провожая чиновников взглядом, - значит, рассчитывали, что будут желающие остаться". Так или иначе, но мы никуда не уехали.
   В течение полутора суток город опустел. Ночью я выбрался на улицу и тупо постоял на проезжей части, где не встречалось ни одной машины. Где-то вдалеке слабо разносились звуки мотора. На углу, под фонарем маячил армейский патруль в блестящих от воды накидках. Две цепочки огней, уходящие по тротуарам вдаль, освещали совершенное безлюдье и наглухо забранные гофрированными металлическими шторами витрины магазинов. В окнах - ни единого огонька: разок мне показалось, что я вижу свет, но это было просто отражение фонаря в стекле. Шум города стих, точнее, его не стало, и было слышно, как вдоль стен сиротливо гуляет ветер. Дождь безостановочно лился с небес, с плеском разбиваясь о тротуар, липко шурша по асфальту, там, где асфальт еще не скрылся под водой. Струи косо срывались с карнизов. Я запрокинул голову: в черном небе, подкрашенном заревом фонарей, из невидимого центра появлялись и пропадали белые штрихи летящих капель. Лицо мое намокло. Я вдруг испытал безотчетное чувство, что размокаю, словно бумажный. Дождь барабанил мне по капюшону. Я слизывал его капли с губ. Мне было по-детски жутко. Не зная, зачем, я пошлепал в сторону патруля, надеясь нарваться хотя бы на проверку документов. Солдаты поздоровались довольно приветливо, хотя и настороженно. Стволы глядели в мою сторону. Парни пожалели, что я не курю и не могу угостить их сигареткой. Посоветовали мне меньше шляться по улицам в позднее время, потому что вроде как комендантский час. Спросили, не видел ли я где мародеров. Как так, удивился я, еще слинять не все успели, - а уже мародеры? Солдаты посмеялись: эти ребята ждать не любят. Вы, мистер, учтите, - мы, если что, сначала стреляем, потом спрашиваем... Положено же наоборот, заметил я. Так вас тут вроде как и нет. Нас тоже скоро не будет. Дня через два. Мы же не водолазы...
   Я распрощался с веселыми парнями и побрел к себе. В темных дворах, за молчаливыми домами мне стало откровенно не по себе. Я решил поторопиться. На несколько секунд небо в стороне за домами побелело от света фар, потом свет качнулся и исчез. Все-таки в городе были живые люди. Это не то, чтобы успокаивало, но хоть как-то поднимало дух.
   Я уже укладывался спать, когда раздался телефонный звонок.
   - Привет, Ронни! - донесся до меня радостный вопль Гарри. - Ну что, началось?
   - Что началось? - не понял я.
   - Ты совсем ничего не знаешь, бездельник? Послушай завтра утренние новости. Даю слово, - не пожалеешь!
   - Давай, ты мне сейчас все расскажешь, - предложил я.
   - Ну, нет! Шевельни разок хоть пальцем. Не стану лишать тебя удовольствия все узнать самому.
   - Ну, черт с тобой, - сдался я. - Как ты, Гарри?
   - Нормально. Верчусь, как белка в колесе. Звучит странно, - но дела понемногу налаживаются. Главное, чтобы они совсем наладились до того, как мир встанет на уши. А то будет обидно... А вот чем ты занимаешься, черт тебя раздери?
   - Вроде ничем таким... особенным.
   - Да про вас на всех каналах говорят! Интересный ты себе выбрал способ самоубийства.
   - Ты серьезно?
   - Еще как! Мой тебе совет: убирайся из этой дыры, да поскорее. Или тебе хочется свою невесту сделать сразу вдовой? Не уберешься - я сам приеду и лично прослежу, чтобы тебя вывезли в клетке. Понял?
   - Понял. Только ради этого уже стоит остаться...
   - Ну-ну. Бывай, скотина! Привет старику...
   Дожидаться утренних новостей я не стал, а полез в Сеть. За пять минут я просмотрел около десятка ссылок: на всех ньюс-бордах главным событием значился обвал курса акций крупнейших компаний топливно-энергетического рынка. Я развернул одну ссылку. За прошедшие сутки котировки акций "Шелл" упали в среднем на пять пунктов, "ВР" - на четыре, и продолжают падать. Как следствие, резко поползли вверх цены на нефть. Уже сейчас многие контракты на поставку нефтепродуктов оказались под угрозой срыва из-за неспособности сторон выдержать ценовые обязательства. Корпорация "Энрон" уже расторгла около двух десятков договоров. Катастрофический обвал был одномоментно спровоцирован сбросом на рынок большого числа акций вышеупомянутых компаний. Начало ему положила продажа акций рядом мелких держателей. Есть основания полагать, что в деле замешан куда более значительный участник - Всеевропейский инвестиционный фонд, главой совета директоров которого является небезызвестный Майкл А. Грант. Международная экономическая комиссия и инспекция ОПЕК приступили к совместному разбирательству. Тем временем, стоимость барреля нефти продолжает неуклонно расти...
   Читать дальше я не стал. Дальше начинались прогнозы. Одни называли дальнейшее развитие событий очевидным, другие - непредсказуемым. И те, и другие были правы примерно в одинаковой степени, а те, кто знал, чем действительно окончится дело, предпочитали помалкивать. Мне же не терпелось повидать старика.
   - Кажется, дядя, - сказал я ему, - твой план сработал.
   - Разумеется, - ответил он. - По-другому и быть не могло.
   Поразительная самоуверенность!
   - А еще у нас небольшой потоп.
   - Я не виноват, - быстро сказал старик. - Это парниковый эффект.
   - Я все-таки не пойму, дядя, - сказал я, - чего ты, в конце концов, ждешь?
   - Жду, когда человечество признает, что ему остается только прогрессировать дальше. Нельзя быть зависимым от нефтезависимой экономики и нефтезависимых денег. Когда от них откажутся, автоматически наступит другая эра.
   - Лучшие времена? - я был настроен скептически.
   - Я разве сказал "лучшие"? Я сказал - другие. Прогресс - не та штука, которая может привести к чему-то хорошему. Я понятия не имею, к чему он вообще может привести. Но стоять на месте - еще хуже. Только двигаться - хоть и неизвестно куда! Это даже интересно. Сейчас мировое сообщество будет тыкаться в знакомые углы. НАТО заявится на Ближний Восток. Хуже всего придется русским. Слишком уж они зависят от своих скважин. Последние полторы сотни лет этой стане явно не везет. Странный народ эти русские: огромный потенциал - и поразительная безалаберность. Управляемый термоядерный синтез они могли бы иметь еще двадцать лет назад, а сейчас - снабжать энергией всю Евразию. Один русский малый создал проект перпетуум мобиле, - ты думаешь, стал его кто-нибудь слушать? Всего-то нужно было - шесть тысяч на испытания. В итоге парень плюнул на все и сбежал из страны. Работает сейчас в Женевском ЦАИ.
   - Но, дядя, - мягко запротестовал я, - ты всерьез веришь в эту чушь? Мы оба знаем, что существование вечного двигателя запрещено природой. Я привык, что фундаментальней начал термодинамики ничего быть не может. Если они нарушатся, мир изменится. Если бы они были другими, то и мир был бы другим.
   - Все это, конечно, так, - старик прищурился, - но тебе не приходило в голову, что ни одна фундаментальная физическая теория не выглядывает за рамки своей применимости? Ей это не положено. А то, что находится вне этих рамок, поглощает ее как частный случай, и получается еще более общая, сверхфундаментальная наука. Классический принцип соответствия. Почему с термодинамикой должно быть иначе?
   И он улыбнулся с превосходством, будто сумел меня в чем-то убедить. Черта с два! Баснями про вечный двигатель меня кормили еще в младшей школе. Лучше б уж мы беседовали об экзистенциальности бытия.
   В это время мигнул и погас свет.
   Пламя свечи дрогнуло и заколебалось, когда я встал. Остаточное свечение слабо очерчивало квадрат монитора. Бледно, едва заметно светлело окно за шторами, хотя никакого повода к этому не было. Я подошел к окну, отодвинул штору и потаращился во тьму: не было видно ровным счетом ничего, только дождь волнами струился по стеклу. Мне померещилось, что на мгновение вдалеке уперлись в небо фары, мелькнул луч фонаря, - и все.
   Я бросил напрягать зрение и вернулся к старику.
   - Что стряслось? - спросил дядя Арнольд. В зеркале за его спиной мерцал камин. Мягкие отблески огня лежали на дядиной лысине.
   - Не знаю, - я пожал плечами. - Наверное, водой смыло электростанцию...
   - Неудачная шутка, - проворчал старик. - Ты успеешь выбраться из города?
   - И не собираюсь...
   - Ты опять говоришь глупости, - убежденно сказал старик. - Отправляйся спать. У тебя усталый вид. А завтра утром соберешь вещи и переберешься в более сухое место.
   - Я подумаю. А спать, так и быть, отправлюсь. И свечку заберу с собой.
   - Спокойной ночи, Рональд.
   - Спокойной ночи, дядя...
   Свеча сдвинулась, и зеркало стало обычным зеркалом. Оно матово темнело, в нем просто и неясно отражалась комната. Свечка в моей руке капала расплавленным парафином мне на пальцы. Она выхватывала мое лицо коричнево-желтым: глубокие тени запали вокруг глаз. Я полюбовался немного на этакий призрак и стал подниматься по лестнице на второй этаж. Отражение свечи уплыло из зеркала, и предметы остались дожидаться утра на своих местах, в темноте и молчании. Как-то особенно, по-осеннему за стенами шумел дождь. Почему-то даже от его шума становилось промозгло. Мне захотелось скорее под одеяло. Но тут внизу совершенно неурочно зазвонил телефон.
   Я постоял, надеясь, что он заткнется. Но тот продолжал настаивать. Пришлось вернуться. Я криво воткнул свечу в канделябр и снял трубку:
   - Слушаю...
   - Алло... Рональд, это ты?
   В сумрачных комнатах старого дома из черной эбонитовой трубки сквозь потрескивание мирового эфира доносился немножко сонный, чуточку усталый, любимый мною голос. Я сжал трубку, затаив дыхание. Комната прислушивалась вместе со мной. А что мы еще могли?
   - Ты меня слышишь, Рональд? - встревожилась Ирен. Я очнулся.
   - Слышу, - ответил я. - Как ты?
   - Скучаю. Так скучаю, что не могу уснуть. Звоню тебе...
   Я молча ловил знакомые нотки...
   - Ты чего молчишь?
   - Слушай, - сказал я. - Я так больше не могу. Когда ты приедешь?
   - Сейчас не получится, - расстроилась Ирен. - Но я очень хочу приехать. Мне так уже все надоели! Меня от них воротит. Я обязательно приеду: буду прятаться в твоей огромной развалюхе... Надо отдохнуть от людей, а то скоро начну на них кидаться.
   - Немедленно приезжай: я тебя запру и никуда не выпущу. Буду выгуливать по ночам, пока все спят...
   - Дурачок! Ты, наверное, думаешь, что я тебя совсем забыла?
   - Ты? Меня? Меня же невозможно забыть.
   - Самодовольный тип! Окопался, наверное, в своей берлоге и обрастаешь плесенью? Не смей хандрить, ты меня понял?
   - Слушаюсь. Буду просто скучать...
   В трубке тоненько запищало.
   - Монетка кончается, - заторопилась Ирен. - Слушай, Рональд...
   - Что?
   - Спокойной ночи.
   - Спокойной ночи, Ирен...
   Телефон с трубкой на рычаге превратился в гладкий и немой, как рыба, совершенно никчемный предмет. По его виду было понятно, что замолчал он надолго. Свечка еле тлела, потрескивая фитильком. Тишина сковала меня, и мысли потекли в какое-то совсем невеселое русло. Я прекрасно знал, что мыслям этим - грош цена, но ничего не мог с собой поделать. Так я устроен. В конечном итоге, все сводится к жалости к себе. Ну, уж нет! Я зевнул и отправился спать. Во сне все как-то проще...
  
   Едва забрезжило утро, как я проснулся оттого, что зверски продрог. Завернувшись в одеяло, я прошлепал по холодному полу и первым делом потрогал трубы отопления. Так и есть - остыли. По огромному дому ощутимо гулял сквозняк. Мне стало неуютно. Зато отсутствие воды из крана уже не стало для меня сюрпризом. Вода теперь текла у меня разве что из холодильника, где размораживались потихоньку все продукты, и таял лед для виски.
   Вот теперь я по-настоящему задумался о своей дальнейшей судьбе. Похоже, она не предвещала ничего хорошего. Вполне разумным казалось слинять отсюда прямо сейчас. Но, с другой стороны, я так надеялся, что все это - ненадолго. Мне очень не хотелось двигаться с места. В конце концов, оставаться - так оставаться. Или я уже не мужчина?..
   Размышления мои были прерваны. Ко мне на крыльцо явился м-р Э. с двумя пятилитровыми пластиковыми бутылками воды. За воротами стояла его машина. Мистер Эстерхаза после эвакуации не расставался со своим 700-м Ремингтоном, всюду таскал его с собой и был этим весьма доволен. Нечасто выпадает время, когда на улице можно невозбранно носить оружие. М-р Э. напоминал мне сейчас персонажа из фильмов про человечество после глобальной катастрофы: как будто он только что ограбил заброшенный склад. Его вид легко наводил на мысль, что так оно и есть. Впрочем, я прекрасно знал, что товары - из его лавки.
   - Помоги-ка мне, парень, - распорядился он. Я надел плащ, ботинки, и мы вместе перенесли бутылки с питьевой водой и коробки с консервами из машины ко мне в дом.
   - Это - для готовки, - перечислял м-р Э. - Это - умываться и для сортира. Воду береги. Аптечка у тебя есть?
   Аптечки у меня не нашлось. М-р Э. позавидовал моему отменному здоровью и отругал за непредусмотрительность. Подобранный им комплект лекарств и медсредств спасал, по меньшей мере, от четырех вещей: от жара, инфекции, кровотечения и поноса. То есть лучше и не придумаешь. Мистер Э. знал, что делал. Вместе мы состряпали скромный обед из разогретых в камине мясных консервов. Я искренне порадовался, что камин у меня не газовый. Мы перекусили. Медленно жуя, я постепенно осознавал, что сумел-таки угодить в необычную ситуацию. Все это выглядит чересчур забавным. А ведь еще пару дней назад я вел совершенно ничем не примечательный образ жизни. Правда, сейчас его примечательным тоже не назовешь...
   - Дела наши - табак! - заявил мистер Э., развалясь в кресле. - Ночью прорвало северную плотину. Еще чуть-чуть, и весь город затопит. Надо уносить ноги. Жалко магазина, конечно, но своя задница дороже.
   Мы с м-ром Э. погрузились в его старый "ленд крузер" и покатили, рассекая волны, по улицам в сторону набережной. Нам пришлось колесить вдоль и поперек: несколько раз мистер Э. поворачивал назад в тех местах, где вода подступала к самым дверцам машины. Он что-то сердито бубнил себе под нос; я с тупым недоверием смотрел по сторонам, заглядывая сквозь витрины внутрь полузатопленных магазинов, где в мутной воде, чуть ли не вровень с кассой плавали коробки и пакеты. Течение пронесло мимо нас, медленно крутя, дохлую кошку. Я потрясенно глядел вперед: наконец-то до меня стало доходить, в какую передрягу мы попали. До сих пор все это казалось не слишком серьезным. Сейчас мне нестерпимо захотелось смотаться отсюда. В какой-то момент я испытал короткий, но самый настоящий панический страх. Стихия легко переплюнула мое воображение.
   До набережной мы так и не доехали. Остановив машину посреди улицы, у кондитерской, где не так давно пили кофе, мы спрыгнули по щиколотку в воду и пошлепали туда, где дома расступались, давая обзор. Набережной не было, и реки не было: вместо них до горизонта расстилалась сплошная водная поверхность, вся рябая и в полосах от дождя. Мелкая волна плескалась у нас под ногами; дальше - потоки коричневой воды неслись бесшумно, с плохо скрываемой силой, вздуваясь буграми и закручиваясь водоворотами. Об их скорости можно было судить по тому, как стремительно перемещался по течению мусор. Потом, совсем некстати, мимо проплыла, сидя глубоко в воде, крыша большого коттеджа. Столько воды я видел впервые. Край ее терялся вдали, сливаясь с линией горизонта, а над нею висел серый туман, больше похожий на низко осевшую облачность. Напрягая зрение, можно было различить едва торчащие из воды красненькие крыши затопленных кварталов северной части города и макушки деревьев, напоминающие теперь пучки прутьев, сгибающиеся под напором потока. Дождь змеил по спине чокнутой реки белые следы. Позади ветер уныло дул в трубу улицы. Картина разгрома была что надо.
   - Выезд из города еще придется поискать, - озабоченно сказал мистер Э. - Надо глянуть карту, где места повыше. И не стоит это дело откладывать.
   - Да, точно, - сказал я. - По-моему, надо поискать лодку...
   - Мысль не лишена основания, - признал мистер Э. - Я бы рискнул переждать до утра: вроде вода не поднимается. А то застрянем где-нибудь, на ночь глядя. Остаток дня - на сборы, а завтра с утра выдвигаемся. Ты как?
   - Согласен...
   Низко на горизонте обманчиво-медленно перемещалась неверная черная точка. Потом до моего слуха долетел прерывистый, то нарастающий, то слабеющий рокот. Чей-то вертолет курсировал над терпящим бедствие городом. Вот точка стала вырастать в размерах, приближаясь... Закрутив спиралями водяную пыль, вертолет проревел прямо над нами и ушел над крышами по крутой дуге в сторону Ист-Риверсайд. Посвист винтов стих вдалеке.
   - Вот болваны, - недовольно сказал мистер Э., отпуская капюшон, который с него чуть не сорвало потоком воздуха. - Одна надежда: может, они нас вытащат, если станет совсем худо... Последний раз играю в такие игры. Староват я уже для них...
  
   - Перебирайся ко мне, парень, - предложил мистер Эстерхаза. - Скоротаем ночку. Сидишь один в своей развалюхе... А завтра сразу от меня и поедем.
   Я отказался, сославшись на то, что не хотел сейчас перетаскивать вещи.
   - Как знаешь, - не стал уговаривать Эстерхаза. - Если что, я рядом.
   Я поблагодарил его и отправился домой - собираться. Вещей у меня было немного. Главная беда - с рабочей станцией: только зря ее сюда тащил, подумалось мне. Я запаковал все по коробкам. Потом не поленился и переволок их наверх. Туда же перенес зеркало, опять завернул его в бумагу и перевязал веревкой. Кресла, к сожалению, пришлось оставить внизу. Остаток ночи я провел в тоскливом, тревожном ожидании. В полной темноте за окном бесновался ветер. Мне становилось все холоднее. Я, не раздеваясь, навалил на себя все одеяла, которые нашел, и под утро все-таки тяжело задремал.
   Проснулся я, подброшенный, как от удара. Дом подо мною раскачивался, скрипел, вздыхал и постанывал на разные голоса. Я рывком вскочил, раскидав одеяла, и бросился из комнаты на лестницу. На лестнице я осторожно глянул через перила вниз. Внизу глубоко поблескивала темная вода, а в ней плавали, опрокинувшись, мои драгоценные кресла. В первом сиюминутном беспамятстве я принялся спускаться по ступенькам, забираясь все глубже в мутную, маслянистую ледяную воду, пока не стало окончательно ясно: этот путь отрезан. Тогда я очнулся. От холода нестерпимо ломило ноги. Я ретировался. Подвернув штанины и натянув сухие носки, я высунулся из окна спальни наружу. У подножия стен дома струилась, слабо плескаясь, вода. Кругом, насколько хватало глаз, все тонуло в мягкой дымке тумана. Это напоминало тихий рассвет над озером, - если бы не дома, стоящие по колено в воде.
   "Мистер Э.!" - позвал я хрипло, неуверенно, в ту сторону, где из тумана проступала, чернея, мокрая крыша. Потом заорал во всю глотку: "Мистер Э.!" Эхо слабо раскатило мои слова: туман глотал звуки. Ответа не было. Неужели с ним беда? Я безо всякой поддержки оказался заперт в своей маленькой тюрьме и в этот момент пал духом. Беспомощно ожидая, когда вода поднимется и хлынет ко мне, я чувствовал, как мой бедный дом вздрагивает всем телом. В распахнутое окно потихоньку вливалась утренняя сырость. Обычная утренняя сырость. Я не сразу заметил нечто странное. И вдруг понял...
   Тишина. Дождь больше не идет...
   Журчание вдоль стен стало отчетливее, когда я понял, как вокруг тихо. Туман бродил, то сгущаясь, то редея, и по-прежнему ничего толком не было видно. Вот из него донесся прерывистый, глухой звук лодочного мотора. "Эй! Сюда!" - не своим голосом завопил я, отчаянно высовываясь из окна, рискуя сорвать связки, и прекрасно зная, что сквозь шум мотора меня никто не услышит. Вода вдруг ощутимо надавила своей тяжестью на стену: дом мягко содрогнулся и издал долгий жалобный скрип. Я понял, что сейчас уплыву вместе со своим несчастным жилищем прямиком в Гринуотер, а мне ужасно этого не хотелось... Звук мотора оборвался, смолк, и вслед за этим я расслышал тихий плеск. Он приближался. Из тумана показался здоровенный оранжевый "зодиак", скользя на брюхе, направляемый веслами в руках двоих парней, одетых в черные куртки и бейсболки Национальной Гвардии. Третий сидел на носу, распихивая в стороны всякий мусор, попадающийся навстречу. Был этот третий никто иной, как Гарри. Я даже всхлипнул от неожиданности. Гарри, услыхав мое хрюканье, запрокинул голову и радостно завопил:
   - Эй, Ронни! Как думаешь, может, мне устриц каких начать разводить?
   - Хоть лобстеров, - просипел я в ответ. - Вытащишь ты меня отсюда или нет?..
   - Чертов болван! - довольно объявил Гарри, прикидывая расстояние до окна. - Помоги-ка нам забраться наверх.
  
   Оказавшись у меня в комнате, Гарри и один из парней принялись бесцеремонно шляться туда-сюда, с любопытством оценивая мое незавидное положение. Гарри, в пухлой черной куртке, невесть от каких щедрот ему доставшейся, казался раздутым от самодовольства втрое и сиял, как лучезарное светило. Парень высунулся на лестницу и восхищенно сказал, что, похоже, - крышка: вода по самые дверные косяки. Парня звали Джонатан, второго, оставшегося в лодке, - Ноэль. Они были два брата: оба служили в Национальной Гвардии - здоровенные, добродушные увальни, каждый по эталонных шесть футов два дюйма. Гарри не так давно свел с ними полезное знакомство... Они напоили меня горячим кофе из термоса: пока я пил, Джонатан с детски упоением рассказывал, как из-под прорыва плотины гвардейцы сами еле успели убраться, а теперь собирают по кварталам всяких недотеп вроде меня... Гарри деловито спросил: "Где твои шмотки?" "Вот все, - показал я ему на свои коробки. - Сколько поднимает лодка?" "Поднимет, - бесшабашно заверил меня Джонатан. - Она рассчитана минимум на шестерых". "Так, быстро скидываем вниз твое барахло, и отправляемся. Нечего рассиживаться", - распорядился Гарри. Прирожденный заправила. Мы на веревке спустили рабочую станцию, потом я осторожно передал зеркало. "Старик?" - усмехнувшись, спросил Гарри. Я кивнул: "Старик..." Ноэль сильно оттолкнулся ногой от стены: я, закутавшись в свой неизменный плед, с тоской глядел, как чернеет вверху распахнутое окно, и как дом медленно отплывает назад, растворяясь в тумане. Да, недолго пришлось быть домовладельцем...
   - Слушай, Гарри, - спросил я, - ты телепортировался, что ли?
   - Уметь надо, - значительно ответил тот. - Что бы ты без меня делал... братец.
   - Спасибо... братец, - в тон ему отозвался я.
   - Спасибо будешь говорить потом, - Гарри даже сожмурился от удовольствия. - То, что мы тебя спасли, это так... Я припас тебе сюрприз.
   - Звучит интригующе, - с сомнением сказал я. - Наверняка какая-нибудь глупость...
   Гарри глумливо похохатывал в ответ. Мимо нас медленно тянулись низко нависшие дома. Они словно присели на несколько этажей, потому что эти этажи скрыла вода. В одном месте на поверхность показалась крыша автофургона, гладкая и блестящая, словно бок морского зверя. Ноэль уперся в нее веслом, избегая опасного столкновения. Эта затонувшая машина напомнила мне кое-что, и я обругал себя последними словами. Потом принялся ругаться вслух. Гарри встревожился и спросил:
   - Эй, ты чего?
   - Надо поворачивать назад! Там остался Эстерхаза, - объяснил я, - мой сосед, бакалейщик, помнишь...
   Гарри отмахнулся:
   - А, расслабься! Твой сосед - ушлый парень: раздобыл себе где-то надувной плот и погреб к тебе на выручку, только заблудился в тумане. Ребята подобрали его утром: он им чуть лодку не продырявил из 30-го калибра...
   Постепенно туман отступал: девался неизвестно куда. Мы быстро выбрались за городскую черту, ведь дом старика стоял почти в пригороде. Туманная дымка таяла вдалеке. На просторе разлив был неудержим. Обширное водное пространство невозможно было охватить одним взглядом. Морщинясь мелкой волной от дуновения ветерка, оно поблескивало в утреннем свете. Именно поблескивало: пасмурное небо становилось выше. Серая тоскливая дрянь, плотно обложившая небеса над городом со всех сторон, теперь мчалась прочь слоями и клочьями. Обнажались холодные краски синих, стальных цветов. Несмотря на обилие влаги вокруг, из воздуха исчезла сырость, он становился явно холоднее; дневной свет, по-прежнему рассеянный, лился ярче.
   Похоже, все, сказал я себе. Финита ля потоп, конец света и так далее.
   Джонатан завел мотор: "зодиак" присел назад и, задрав нос, полетел вперед, поднимая брызги. Брызги срывались прямо нам в лицо. Темную полоску берега впереди можно было принять за горизонт: на самом деле горизонт чуть заметно угадывался выше, а это была ветка объездной автострады. Сюда вода уже не смогла дотянуться. На магистрали скопились, посверкивая "мигалками", полицейские машины и экипажи Службы спасения. Вдоль дороги курсировал большой катер военного вида на воздушной подушке.
   "Жаль, что я не ребенок! Вот радости было бы!" - заорал Гарри. Я кивнул, соглашаясь. Приключение, что надо.
   С берега нас заметили: Ноэлю передали что-то по рации. Гарри сказал: "Вот и сюрприз. Давай, благодари!"
   Я не слушал его. Мы были уже совсем близко. Поодаль от остальных одиноко стояла знакомая машина, а возле нее, глубоко засунув руки в карманы пальто, с поднятым воротником, но почему-то без головного убора, съежившись от холода, но упрямо отказываясь прятаться в машину, нервно прохаживалась моя Ирен. Как только я оказался на твердой земле и вскарабкался по насыпи наверх, Ирен набросилась на меня, точно желая стереть в порошок. Я пережил несколько неприятных секунд, наблюдая в ее глазах злые слезы, - пока она не обхватила меня крепко за шею и не уткнулась мне в плечо. У меня камень свалился с сердца: прижимая к себе мою Ирен, я гладил ее по волосам. Я прямо кожей чувствовал, как Гарри ухмыляется за моей спиной, таская из лодки вещи... "Я тебя ненавижу, Рональд Артур Грант! - крикнула Ирен мне на ухо: проклятый глиссер ревел так, что ничего не было слышно. - Ну зачем ты остался здесь?!" "Ирен, перестань, - сказал я, чувствуя, что начинаю оправдываться. - Все обошлось..." "Да? А что, по-твоему, могла подумать, увидеть ТАКОЕ?.."
   Я осторожно обернулся. С автострады открывался прекрасный вид на долину города. Долина была как огромная чаша, наполненная водой. Привычные границы кварталов исчезли, вместо них остались какие-то островки, разделенные глубиной каналов, в которые превратились улицы. Полузатопленный город молчал в оцепенении: сегодня его покинули последние люди. И я только что выбрался оттуда...
   Да, подумалось мне, природа кое-что может.
   - И ты звал меня сюда, - сказала Ирен с упреком. - Я похожа на рыбу?..
   Эстерхаза обнаружился здесь же. Завернутый в одеяло, он пил кофе и выглядел вполне довольным жизнью. Он в очередной раз доказал себе, что чего-то еще стоит.
   - Привет, старый дьявол, - сказал я ему. - Рад тебя видеть.
   Страшно подумать, что со мной рядом не было бы этого неунывающего человека...
   - И я рад, парень, что ты цел! - воскликнул он, вскакивая и подавая мне руку. - Куда ты теперь?
   - Уезжаю.
   - Уезжаешь? Надеюсь, хоть вернешься?
   - Подожду, пока спадет вода.
   - Это точно, раньше тут делать нечего. Ну, езжай, не забывай про нас. Удачи тебе!
   Мы попрощались, и я отправился к машине.
  
   Думаете, теперь мы зажили долго и счастливо? Черта с два!
   Карманная катастрофа закончилась, зато мировая только началась. Планета спятила. Руководство нефтедобывающих компаний отказывалось платить зарплату служащим. Потому что продажа нефти резко пошла на убыль. На предприятиях начались беспорядки. Горючее дорожало с каждым днем. Начались забастовки водителей. Росли цены на продовольствие. Я переехал к Гарри и отчаянно старался теперь раздобыть хоть какие-то гроши. Искать работу в такое время оказалось крайне неудачной идеей. Темпы инфляции подскочили: все кругом терпели убытки... Гарри спал по шесть, иногда - по четыре часа в сутки, пытаясь удержать на плаву свое и без того хлипкое предприятие, по уши в долгах. С работы он возвращался злой, разговаривал мало, ел плохо... Ирен снова уехала. Все ее мечты таяли, как дым. Господа искусствоведы и искусстволюбы оказались в большой растерянности: многие из них успешно совмещали страсть к прекрасному с банковской деятельностью. Сейчас им было не до Ирен с ее картинами. Вернулась она весьма подавленной...
   В России начался очередной кризис. Составы с нефтью скопились на пограничных терминалах, и вообще, там творилось черт-те что. Новости, как всегда, безбожно врали. Натовские корабли вошли в Персидский залив, но пока что все вели себя сдержанно: Вашингтон учел иракские уроки.
   Ну, старик, треклятый пророк! Неужели человечество так предсказуемо?
   В один из дней, опасаясь, как бы все не закончилось совсем уж плохо, мы с Ирен пошли в церковь и обвенчались. Забавно, правда? Меня всегда удивляла манера людей устраивать свои маленькие дела на фоне мировых катастроф. Оказалось, мы ничем не отличаемся от других... Да и, справедливости ради, наша помолвка - не такое уж малозначительное событие! По крайней мере, для меня...
   Не желая быть нахлебником и пытаясь ощутить себя полезным, я опрометчиво заикнулся Гарри, не могу ли я чем-то ему помочь. Гарри посмотрел на меня злым глазом и сказал: "Хм..." Теперь я тоже спал по шесть (ну, иногда по семь) часов. С утра до ночи, обложившись бумажками с указаниями от Гарри и еще одного его помощника, Сэма Розуэлла, я сначала обзванивал поставщиков; потом договаривался с арендодателями; потом беседовал с застройщиками, вернее, с их бригадиром, долбанным Уэсли толстым Корнуоллом; потом мотался по закупочным базам за тридцать миль от города на старом "пикапе" при таких ценах на бензин. А вы думали: при величине-то управляющего штата ровно в три человека, включая меня? После эпизоотии коровьего бешенства большинство работников Гарри разбежалось в поисках лучшей доли. Теперь Гарри спешно менял квалификацию со скотопромышленника на птицевода. Часть расходов он надеялся покрыть, отдав в аренду старые производственные площади: курам нужно меньше места, чем быкам. Гарри решил, что это должны быть именно куры, сделав ставку на то, что птичий грипп до наших мест не доберется. Требовалось переоборудовать ферму; поменять освещение; поставить кормушки, поилки, инкубаторы, микроклиматические установки и еще кучу всячины, о которой я понятия не имел. Только не спрашивайте, откуда на все это возьмутся деньги. Незадолго до обвала Гарри взял долгосрочный кредит. Теперь, правда, вес кредита стал несколько иным, так же, как и проценты несколько видоизменились. За этот подарок Гарри, должно быть, особенно благодарен старику.
   Впрочем, кроме себя нам винить некого. Как-то я спросил об этом Гарри: тебя не удручает, что виновниками всех наших нынешних бед являемся мы сами? А ведь все могло быть по-другому.. Ха, отмахнулся Гарри, ну оказались мы с тобой недоумками, теперь-то что?..
   Вскоре я стал сносно разбираться в кормовых и витаминных добавках, а также в обогревательном оборудовании. Я научился грубить старшим и стал носить клетчатую рубашку с закатанными рукавами. К компьютеру я подходил только просматривать электронную почту. Впрочем, больше за ним делать было нечего. К тому же, по всему Югу начались перебои с электричеством. Попробуй, обсчитай что-либо в таких условиях! Гарри начал тихо опасаться: если в ближайшее время не восстановится нормальное электроснабжение, с наступлением холодов его новое предприятие прикажет долго жить, еще не начавшись...
   Канитель прекратилась разом, - все равно, что в поезде дернули стоп-кран. Было субботнее утро. Дело шло к Рождеству. За окном медленно ложился на землю тихий, холодный снег. Я только что встал, зевая, и поставил на плиту кофейник. Из него уже вовсю валил пар, оседая на остывшем оконном стекле. Вот-вот должна была приехать Ирен... Сначала я получил письмо из Иеллоустоуна: требовались расчеты для плазменного цикла в сильных полях. Это меня удивило. Следом заявился Гарри в заснеженном пальто, веселый, как дьявол, принес с улицы волну холода и свежую газету. Газету он шлепнул на стол передо мной. Выглядел он ну очень довольным.
  -- А ведь добился своего, старый пройдоха! - крикнул мне Гарри из прихожей, стаскивая перчатки и разоблачаясь. Он возвратился к столу, растирая озябшие руки. Я рассеянно разглядывал от плиты передовицу газеты, лежащей ко мне вверх ногами. Гарри уселся на стул, развалясь в своей обычной манере: вытянув свои ходули и закинув одна на одну. Я налил ему кофе и взял газету, жуя бутерброд. Заголовки первых полос были пропечатаны во-от такенными буквами. Один из заголовков привлек меня смысловым лаконизмом: "Новая альтернатива". Автор толково и без прикрас подытоживал хронику событий, словно делая официальный отчет. В начале XXI-го века, писал он, мировая экономика оказалась в надкритической ситуации, далеко за пороговой точкой, - когда, пояснял он дальше, любая нестабильность способна привести к самым разрушительным последствиям... Такое изложение мне понравилось: уж я-то не последнее отношение имел к физике и был в курсе, что значит "надпороговая область". Рассказать вам про бесконечно быстро растущую функцию при сколь угодно малом приращении аргумента?.. Последний, искусственно спровоцированный обвал энергетического рынка недвусмысленно дал понять, что положение близко к катастрофическому, и показал, насколько уязвима самая система потребления цивилизацией жизненно необходимой ей энергии; насколько она, с таким трудом построенная, зависит от поставок традиционных энергоносителей, запасы которых неуклонно сокращаются. Один щелчок пальцами - и карточный домик покачнулся (я мысленно поапплодировал старику). Многие районы Земли впервые узнали, что такое перебои в электроснабжении. Трудно выбрать момент удачней, чтобы выступить в роли спасителя человечества. Компания "Шелл" блестяще это проделала, неожиданно объявив о форсированном строительстве и вводе в строй сети принципиально новых электростанций с реакторами на легком водородном сырье, вырабатывающими энергию термоядерного синтеза. Ею был получен грант на строительство от правительства США и от Совета Евросоюза. "Шелл", вложив в проект фантастические средства, дала при этом гарантию по окупаемости в двухгодичный срок... Еще бы, подумал я, Бирмингемская станция уже сейчас снабжает электричеством четвертую часть Островов, а когда запустят вторую линию, будет снабжать половину. А все до сих пор уверены, что там строится новый ускоритель... Как известно, над проблемой управляемого термоядерного синтеза бились давно и во многих лабораториях. Неудивительно поэтому, что научная общественность до сих пор пребывает в некотором расстройстве. Сейчас, скорее всего, она ищет в своих рядах паршивую овцу, тайком и за большие деньги предавшую науку ради корпорации. Прочая общественность, как всегда, не успела ничего сообразить, как руководство "Шелл" уже сияло улыбками и обменивалось рукопожатиями перед объективами и вспышками камер с главами "Энрон", затем - с представителями МАГАТЭ, и так далее... Далее автор непрозрачно намекал, что "Шелл" и является наиболее вероятным автором недавнего кризиса. Тут он, конечно, ошибался. Мы-то знали, чья это заслуга...
   Короткая заметка сообщала: разбирательство по делу Всеевропейского инвестиционного фонда и его главы Майкла А. Гранта прекращено за недоказанностью улик. Я знал, что Майк выпутается. Свора его адвокатов отмажет его и на Страшном суде. Майк не пропадет.
  -- Ну, что? - нетерпеливо спросил меня Гарри.
  -- Ничего, - ответил я. - Буду пить кофе...
   Все эти ранние новости были не к месту. Я давно понял, что старик своего добьется. Оставалось только получить этому подтверждение. Ну, вот сегодня - получил... Сейчас я хотел дождаться Ирен - только и всего.
  -- Ну, ты даешь, - недоуменно сказал Гарри. - Ты хоть понимаешь, что это - победа?
  -- Конечно, Гарри, - воскликнул я, - я в восторге! Ликую, и все такое... Тебе вот, Гарри, не приходит в голову, что ничего не изменилось? Чуть хуже жить стало, и то ненадолго. Еще немного - и все станет, как обычно. Ну построят они лет за пять сеть станций на легком водороде. Потом "Шелл" поделит монополию с государством. Потом все заткнутся и будут продолжать качать нефть, потому что без нее пока ни один транспорт не ездит...
  -- А мне, наоборот, кажется, что ВСЕ изменилось, - возразил Гарри. - Только не могу понять, как именно. Но чувствую, что стало не так, как раньше. И мне приятно, что я в этом поучаствовал, пусть даже оказался при этом глубоко в заднице... Я теперь имею полное право гордиться своей семьей... или хотя бы ее частью; по крайней мере - старик... Майк... Ну, и я, конечно.
  -- А я?:
  -- А ты - недотепа. Хотя перед остальной нашей семейкой имеешь явные и неоспоримые достоинства...
  -- Хвала справедливому Гарри! - я отсалютовал ему кружкой с кофе. За окном, на пушистой от снега улице профырчала машина, потом хлопнула дверца. Сквозь замороженное стекло я наблюдал, как Ирен протанцевала, по дорожке к дому, выдыхая облачка пара. Через секунду она уже стояла за порогом: моя темная леди, со снежинками в волосах, чуть побледневшая от холода, с кучей блестящих подарочных пакетов. Мы сдержанно обнялись. Ирен была холодная, как Снежная Королева. От нее тонкой волной исходила свежесть первоклассной зимней погоды, смешиваясь с едва уловимым ароматом духов. Я даже поморщился от удовольствия: по спине побежали мурашки. Я был немедленно спроважен одеваться, потому что с тех пор, как встал с кровати, таскался в халате на босу ногу. Правда, ушел я не раньше, чем забрал у Ирен пальто и всучил ей чашку горячего кофе.
  -- Я мигом, - предупредил я Гарри и умчался одеваться.
   Я напялил джинсы, белую майку и кое-какие носки. Приведя себя в порядок, я вернулся. Ирен отогрелась и порозовела. Она прятала в холодильник продукты, одновременно болтая с Гарри. Замороженная птица; сыр, бутылка вина, фрукты. Похоже, вечером нас ждет скромный семейный ужин...
   В пакетах, сказала Ирен, подарки на Рождество: попробуйте только сунуть туда нос раньше времени. Потом она посмотрела на нас и сказала:
  -- Какие-то вы странные...
  -- Ты же ничего не знаешь. Гарри, дай ей газету...
   Ирен была посвящена в большую часть подробностей нашей истории. Статью она читала сосредоточенно, чуть нахмурив брови. Закончив, она подняла на нас глаза и покивала, будто признавая чьи-то заслуги.
  -- Я знала, что так и будет, - заявила она.
  -- Странно, - заметил Гарри, - но почему-то никто из нас в этом не сомневался...
  -- Давайте поговорим со стариком, - предложил я. - Сообщим ему приятные известия.
   Итак, снова нас трое - Гарри, я, Ирен. В зеркале сумрачно колеблются тени, отбрасываемые от свечи. На окна пришлось плотно опустить жалюзи, хотя все равно сквозь них слабо сочился дневной свет. Впрочем, темноты оказалось предостаточно.
   Старик пронзительно глянул на нас их глубины зеркала.
  -- Вижу, - сказал он, - вы опять в сборе. Похвально!.. Подумать только, - моя настоящая семья. Самый несносный из сыновей; единственный племянник; девушка, которая мне вовсе не родная... Последнее обстоятельство, конечно, поправимо, не так ли, Рональд?..
  -- Уже, - буркнул я.
  -- Поздравляю, - кивнул старик. - Но, надеюсь, вы мне не только это хотели сообщить?
   Вопрос был задан с подвохом. Да он все знает, с подозрение подумал я.
  -- Отец, все вышло так, как ты хотел, - сказал Гарри.
  -- Превосходно, - сказал старик и замолчал.
   Мы смотрели на него выжидающе.
   Старик посмотрел на нас, будто вопрошая: ну, чего уставились?
  -- Вы как будто ждете от меня патетических речей, - произнес он, выдержав паузу, и развел руками. - Речей не будет, дети мои! Спектакль окончен, все расходятся. И мне пора. На вашей стороне у меня не осталось совершенно никаких дел.
   После такого выступления с него бы сталось подняться, повернуться к нам спиной и уйти. А зеркало - исчезло бы во вспышке света. Или просто бы погасло... Ничего такого, конечно, не произошло. Старик сказал серьезно и почти торжественно:
  -- Разрешите поблагодарить вас, молодые люди. Признаюсь вам честно - я сильно обрадовался, когда увидел именно вас, а не кого-нибудь другого. Ведь Рональд вполне мог оказаться не таким сообразительным, каким оказался. Мое положение - все равно, что в запертой комнате сидеть над телефоном и со страхом и надеждой ждать звонка. И сам позвонить никуда не можешь. А когда раздается звонок, понятия не имеешь, кто это... Таково было самое мое большое беспокойство во всей нынешней истории. Вам-то могло показаться, что я чуть ли не всесилен. На самом деле моя беспомощность удручающа. Я сижу и жду, пока меня включат... Ну, теперь-то я спокоен. А сейчас бы я хотел попросить тебя, Гарри, и Вас, милая Ирен, оставить нас с Рональдом одних. Это не займет много времени.
   Мы остались вдвоем. Старик, глядя в сторону, сухо заговорил:
  -- Итак, Рональд. Вот моя последняя просьба: как можно скорее избавься от зеркала. И постарайся, чтобы не осталось фрагментов.
   Мне стало грустно.
  -- Дядя, - сказал я огорченно, - может, тебе стоит хотя бы увидеть плоды трудов своих?
  -- К черту плоды! - отмахнулся старик. - Это ваша забота. Теперь все пойдет своим чередом. По крайней мере, вам следует думать именно так.
  
   В один из серых дней после Рождества мы с Ирен посетили Гринуотер.
   Город вновь стал почти таким же опрятным. Про былые невзгоды напоминали только аккуратные груды хлама в тупиках и траченные водой жестяные шторы на витринах лавок. А вот мой дом представлял собой невыразимо жалкое зрелище. Он словно покоробился всем фасадом: глядел на нас с укором, рассохшийся, обветренный и больной. Какая-то сволочь высадила все стекла на верхних этажах: тренировала, наверное, свою меткость... Внизу, в выстуженном холле, гулял ветер, и было холоднее, чем на улице. Мы с Ирен побродили немного по разоренной гостиной. Корка грязи засохла на половицах, на стенах полосами остались разводы. Мусор хрустко крошился под ногами...
   Наверху в пустых комнатах от разбитых окон протянулись длинные гребни наметенного снега. Снег был истоптан птичьими лапками. Каракули голубиного помета затвердели на подоконнике между осколками стекла. Голуби сонно стонали где-то под потолком на чердаке.
   Ирен стало холодно, и мы ушли. В молчании мы прошагали до калитки по темным заснеженным дорожкам сада. В сумерках зажигались электрические огни. Ирен приуныла. Кажется, она потихоньку прощалась с мечтами о собственной студии. Я решил немедленно ее отогреть.
   Дом напротив принял нас гораздо радушнее. Одно радовало: мистер Эстерхаза был на месте и отказывался куда-либо деваться. Хотелось верить даже, будто он вечен... Эстерхаза был жизнерадостен и весел, закутан в несколько слоев шерстяной ткани (Спина, черт бы ее побрал, объяснил он). Он выдал мне кружку подогретого вина, а Ирен, узнав, что она за рулем, - чашку отменно сваренного кофе. Все-таки на этот раз Эстерхаза показался мне не таким подвижным, как раньше. В ответ на мой взгляд он неопределенно покрутил головой, потом хитро улыбнулся и сказал: "Что поделать, парень, со временем ни ты, ни я не молодеем. Ни даже, с позволения сказать, эта милая леди..."
   Провожать нас он вышел за ограду до самой машины. Уже стемнело, падал хлопьями легкий, редкий снег. Напоследок мистер Э. сказал нам: "Ждем вас по весне. Насчет дома - не беспокойтесь: поможем, если что..."
   Обратно мы ехали в тишине. Ирен сосредоточенно вела машину. Каждый думал о своем, и нам было довольно невесело. Но потом я щелкнул радио на Дорожную волну. Трасса полетела назад и в ночь под звуки "Driver 8". И нам стало казаться, что действительно не стоит беспокоиться: мы сами понемногу все наладим. Со временем. Время сейчас, слава Богу, работало на нас...
   Р.А.Н. сент. 2004 - март 2005 г.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"