Зверь бродит рядом. Лошади его чуют: фыркают и рвутся с привязи, шалея от страха. Зверь неслышно ходит в молчаливых темных зарослях агавы на расстоянии, то приближаясь, то удаляясь. Иногда он останавливается: лошади настороженно сбиваются вместе. Потом снова принимается кружить, - и лошади опять начинают беспокойно топтаться, всхрапывая и выкатывая глаза.
А человек пьян. К тому времени, как приходит зверь, у него как раз заканчивается початое виски. Человек сидит у костра, натянув на плечи пончо, держит бутылку, свесив руку между колен, и тупо глядит в огонь. Сделав последние глотки, он шарит стеклянным взором по непроницаемой стене кустарника за пределами освещенного круга. Сам черт ему не брат. Неуклюже размахнувшись, человек швыряет пустую бутыль в кусты и грязно ругается. "Ты тут, я знаю... убль...людок!" - кричит он. Нетвердой рукой выдернув револьвер из кобуры, он палит в ночную тьму. Сначала высаживает три заряда подряд, потом - два, и добивает последний. Лошади в ужасе мечутся из стороны в сторону. Эхо выстрелов далеко раскатывается в неподвижном воздухе. Дымок плывет и тает, оставляя после себя кисловатый запах.
Зверь в чаще прижимает к большой голове круглые уши, жмурит желтые глаза и уходит прочь - подальше от этой вонючей шумной обезьяны. Зверь уже стар и довольно ленив. Он крадется между кривых стволов чапараля, пятнистой тенью пересекает островки лунного света на открытых местах и поднимается вверх по залитому полночным сиянием руслу высохшего ручья, туда, в предгорья, где беспокойно дышит сельва.
Яркая луна висит над столовыми вершинами сьерры. Тихая ночь распахнулась от края до края. Изредка доносится слабо вскрик ночной птицы. Лошади понемногу успокаиваются, а человек снова обводит взглядом вокруг. Ничего подозрительного, - лишь в кустах поблескивает бутылочное стекло.
Человека - немолодого белого мужчину - зовут Майерс. Незадолго до заката он приехал сюда верхом, ведя в поводу вторую лошадь. Спешившись и привязав коней, он развел огонь и напился вдрызг.
Потихоньку трезвея, Майерс задвигался. Откинув барабан револьвера, выкинул шесть стреляных гильз. Перезарядил оружие и сунул на место. Встал, пошатываясь, пошевелил костер длинной палкой. Горящие сучья затрещали, с пением взвились искры. Сухие ветки кебрачо горели жарко, дыма почти не давали. Майерс подбросил еще, взял палкой помятый чайник и поставил на огонь. Сел на расстеленное одеяло, вынул пахитос, прикурил угольком от костра.
Когда растворился запах зверя, среди стеблей агавы робко показался tigrillo - оцелот. Пугливо оглядевшись огромными глазищами, он для верности принюхался, пошевелил ушами, ловя шорохи, - и засеменил на открытое место, к костру.
Майерс увидел, как бежит к нему небольшой, весь в черных пятнышках и полосках кот, моргнул, - и вот к нему идет уже невысокий крепкий паренек в потрепанной одежде и с довольной ухмылкой на лице.
"Дьявол, - с досадой подумал Майерс, - всегда я пропускаю, как они это делают!"
- Расшумелся, недотепа голландский, - смеясь, сказал ему паренек. - Перебудил всю округу. Старый Адуго, и тот не стал с тобой связываться. Будь ты посмирней, он бы давно уже твои косточки глодал.
- Черта с два, - буркнул Майерс и с ворчанием поднялся. - Пристрелю когда-нибудь проклятую кошку... Эй, я не тебя имел в виду!
Некоторое время они стояли друг против друга - а затем обнялись, выколачивая пыль друг другу из плеч.
- Рад тебя видеть, Братец Кот, - сказал Майерс.
- И я тебя, забулдыга.
Сели у костра. Белобрысый паренек с добродушным лицом - по виду, янки из северной провинции. Штаны для езды верхом, фермерская рубашка. Повадка и впрямь кошачья. Не зря его раньше так и звали - Томми Кэт. Или просто - Томкэт.
- Лошади под седлом. Чего это? - первым делом спросил Томми.
Вдвоем они сняли седла с коней. От Томми лошадь попятилась. "Легче, девочка, легче" - успокоил он ее. Медленно, чтобы не испугать, погладил по морде. Лошадь косилась на него, но вела себя смирно.
Майерс брякнул тяжелое пастушье седло на землю и стал рыться в притороченных сумках, пока не отыскал плоскую бутыль виски.
- Глотнешь, Братец Кот? - Майерс побултыхал спиртное в бутылке.
- Не откажусь. Только сначала остальных дождемся.
- А я - сейчас... - Майерс отвинтил крышечку. Сделав глоток, он с присвистом вобрал в себя воздух и утер губы. От крепчайшего пойла мороз продрал по коже.
Тут из мескитовых зарослей выскочил на тропинку койот и, как ни в чём ни бывало, направился к людям, деловито поглядывая по сторонам. Пока Майерс перевел дух, никакого койота уже и в помине не было. У костра сидел на корточках молодой индеец навахо, одетый, как охотник, с невзрачной дорожной раскраской на смуглом лице.
- Привет вам, братья, - произнес он негромко. - Удачной ли была дорога?
Майерс вздрогнул, схватился за пояс... опомнившись, чертыхнулся и сплюнул.
- Эй, ashike, - покачал головой Томми, обращаясь к навахо, - смотри, осторожней! Этот парень не побоялся пальнуть даже в Отца-Ягуара! Койотов он щелкает как орешки.
- А кошек я пускаю на подметки! - не остался в долгу Майерс. - Заткнись, Томми! Я уже забыл, до чего ты несносный малый.
Навахо легко выпрямился, улыбнулся, сверкнув белыми зубами:
- Не стреляй в меня, Майерс. Я тебе пригожусь.
Майерс добродушно рассмеялся:
- Ладно, индейская твоя душа! Это я от неожиданности.
Они с навахо крепко пожали друг другу руки.
- А ты все такой же ловкий засранец, Двойной Гром, - заметил Майерс. - Черт, да вы оба не изменились! Вы что, собрались жить вечно?
- Почему нет? - пожал плечами Томми. - Если только всякие олухи вроде тебя не будут палить направо и налево.
- Здешняя земля меняется медленно, - развел руками индеец. - И мы вместе с ней... О тебе такого не скажешь, если глаза меня не обманывают.
- Что верно, то верно, - пробормотал Майерс. - Где же Долорес?
- И правда, - поддержал его недовольно Томми, - где это нашу красавицу носит?
- Наша мудрая сестра летает везде, - сказал навахо, снова усаживаясь подле костра. - Она много видит и много знает. Но разве угадаешь, куда повернет ночной ветер?
Словно в ответ на его слова со стороны зарослей послышалось мягкое "кгу-гу". Бесшумная тень отделилась от темной границы кустов, описала плавную дугу у них над головами, заслоняя звезды, и камнем упала вниз. Миг спустя стройная девичья фигурка поднялась из темноты и вышла на свет, позвякивая кольцами на пряжках пояса.
- Привет тебе, сестра наша, Ночная Гостья! - торжественно сказал навахо, и Маейрс подивился серьезности, звучавшей в его голосе.
Томми был менее почтителен.
- Долорес, - укорил он девушку-сову, - тебя только и ждем! Что за бабьи штучки!
Лунный свет тихо мерцал в глазах Долорес, смешиваясь с отблеском костра. Черноволосая, темноглазая, была она необыкновенно хороша. У Майерса сердце заколотилось быстрее. Когда-то он был неравнодушен к этой своенравной и вздорной, но главное - чертовски отчаянной девице. А другая - разве сошлась бы с такой компанией? Сброд, как ни крути: голландский увалень без гроша за душою; младший фермерский сынок; индеец, покинувший племя. И Долорес - красавица-испанка, трактирная девка. Испанских кровей в ней - три четверти.
- Привет, Майерс! - с вызовом сказала Долорес, изогнув бровь, и задорно улыбнулась. - Всё не угомонишься?
- Здравствуй, красивая, - в тон ей ответил Майерс. - Сама знаешь, - горбатого могила исправит.
- Знаю, - она всё улыбалась. Протанцевав стремительно вкруг костра ножками, обутыми в мягкие мокасины, она обняла Майерса за шею, прижалась на мгновение теплыми губами ему к щеке. - Здравствуй, бродяга...
Майерс погладил ее по волосам и с сожалением отпустил. Так же ловко Долорес вывернулась из-под его рук и оказалась с той стороны костра - только юбка обвилась вокруг стройных щиколоток. Девушка носила индейские одежды: юбка до пят, рубашка с широкими рукавами, сверху - расшитая безрукавка. Плоские серебряные кольца свисали на виски с узорной налобной повязки.
То ли в колдовстве дело, то ли Майерс слишком долго ее не видел - но только сейчас Долорес казалась ему еще красивее. "Вот наваждение!" - подумал он в сердцах.
Томми, который успел уже беззаботно улечься на одеяло возле огня, поглядывал на Майерса с насмешкой, но понимающе. Навахо опустился наземь, скрестив ноги, и пригласил:
- Садитесь, друзья! Мир вам. Ночь сегодня длинная.
- Эт точно, - подтвердил Томми. - Надо б скоротать. Дай-ка, Майерс, бутылку. Теперь и я не прочь.
Бутылка пущена была по кругу, в костер - подброшено дров. По правде говоря, сегодняшняя, особенная ночь и так пьянила не хуже всякого виски.
Двойной Гром, как обычно, отказался. Индеец не жаловал спиртное. "Смешные белые, - говорил он, - нашли средство, которое делает умного глупцом. Думают, что беседуют с духами, а на самом деле беседуют сами с собой. Вечером веселятся, а поутру лежат при смерти. Зелье обманывает их".
- Сколько уже, Майерс, а? - спросил Томми, захмелев. Он лежал - руки под голову - и смотрел в звездное небо.
- Шесть лет, - глухо ответил Майерс. - Чего это ты об этом заговорил?
- Шесть лет, ну надо же, а... - Томми хмыкнул, будто не веря. - Не помню, хоть убей! Долорес, а ты помнишь?
Долорес не ответила. Полулежа, она опиралась одним локтем о землю, склонив на плечо голову и печально глядя в огонь. Виски навеяло на нее глубокую задумчивость.
- Заснула, что ли? - не унимался Томми. - Молчишь - ну и молчи себе!.. А ты, ashike-бой?
Двойной Гром едва заметно усмехнулся:
- Я помню забавную историю. Как четверо молодых глупцов захотели надуть старого brujo.
- Да, черт, я эту шутку тоже хорошо запомнил! - воскликнул Томми.
- И я не забыл, - медленно кивнул Майерс и отхлебнул еще. В бутылке оставалось не более чем на треть.
Долорес шевельнулась, сбрасывая задумчивость.
- Колдовство лишило нас способности вести счет годам, - сказала она бесстрастно. - Да и ни к чему нам она.
- Ты скрипишь, как старуха, - бросил Томми с пренебрежением. - Кого, может, и лишило. А вот Майерс по-прежнему сюда таскается каждое лето. И не надоедает ему, а?..
- Ну да, - Майерс с наслаждением вытянулся возле костра, там, где ласково пригревало. - Не надоедает. Только сегодня это - в последний раз...
"Ну, вот и сказал", - подумалось Майерсу с облегчением. Докончить, однако, Томми ему не дал.
- Да, я ж забыл совсем! - громогласно объявил тот. - Этот подлец и правда собирался улизнуть от нас и не попрощаться. Даже коней оставил не расседланных. Я ему говорю: чего кони под седлом? А он мне говорит: свалить, мол, отсюда хочу. А я говорю...
- Томми, - рассердился Майерс, - задери тебя ягуар! Умолкнешь ты или нет?
Момент, по его мнению, был испорчен. Даже говорить дальше расхотелось. Пришлось снова глотнуть.
- Вечно ты влезешь, кошачья шкурка, - сказала Долорес Томми с укором. - Особенно, когда не просят.
- Ты решился, наконец, брат? Это хорошо, - одобрил Двойной Гром.
- Ну, да, решился, можно и так сказать. Нету сил моих больше мотаться, как проклятый. Контрабанда, оно, конечно, дело прибыльное. Да сколько я так еще проживу? Через границу туда-сюда: не с той стороны пристрелят - так с этой... Надоело. Осесть пробовал сколько раз - не получается. Не держит меня на одном месте. Вот Перейра, колдун хренов...
Бутылка незаметно перекочевала целиком в руки к Майерсу. Теперь только он прикладывался к ней. Глаза его затуманились. Речь становилась путаной, несвязной, потом вдруг опять твердела.
- Томми вот говорит, что я, не попрощавшись бы, смылся. Не-ет, неправда ваша. Я попрощаться хотел. Затем и приехал.
Долорес неслышно подошла к нему, села позади, обняла, окутала плащом черных, как смоль, волос.
- Куда надумал, Майерс? - спросила она.
- В Европу вернусь. Здесь меня в дюжине штатов с радостью вздернут. Там, по крайней мере, жив буду. Ну, загонят на каторгу, дамбу строить. Ну, посадят в кутузку лет на пяток... А может, и вовсе ничего не будет. Пусть поймают сначала. Может, никто и не ловит. Попробую...
Он взял ее руку в свою. Теплый живой человек... Только на одну ночь в году они и становятся обратно людьми, эти колдовские звери.
- По-моему, ты стал нытиком, - укоризненно сказал Томми. - Совесть замучила, что ли? Откуда у тебя совесть, бродяга?
- Оттуда, - буркнул Майерс.
- Прощения просить надо, если виноват в чем-то, и то - еще подумавши, - терпеливо объяснил Томми. - А мы с тобой пошли по доброй воле. Каждый сам за себя решил.
- Братец Кот говорит верно, - поддержал его Двойной Гром. - Все мы поступили неразумно, только и всего.
Долорес ничего не говорила, только гладила Майерса легонько по макушке.
- Да что вы, в самом деле... - смутился Майерс. - Я ж как лучше хотел...
- А ты, небось, думаешь, нам тут плохо? - Томми переглянулся со своими спутниками. - Вечное наказание, то да се... Ничего подобного! Я вот что скажу - тебе из нас хуже всех приходится. Не повезло!
- Ну, спасибо, утешил! - Майерс развеселился даже. - Я вот, знаете, что подумал? Вы и впрямь - навроде добрых духов, как у индейцев в сказках.
- Так оно и есть! - важно заявил Томми. - Я - дух-хранитель мескито. Брат Койот - дух-хранитель холмов. Сестра Сова - хранительница леса. Перейра всех приспособил. Одному тебе не подфартило - вот и расхлебываешь. Да от тебя всегда толку было немного...
Майерс сидел, ухмыляясь. Отсветы костра жарко бродили по лицу. Майерс совсем опьянел: в голове сладко плыло, и уже не думалось с прежней тоской о том, что надо опять куда-то уходить, и насовсем. Он погладил тонкие пальцы Долорес. Потихоньку его разморило: хотелось лечь и забыться. "Не спать, - стукнулась мысль. - Не спать!"
- Я ... видел Перйеру, - сказал Майерс слегка заплетающимся языком.
- Ты его убил? - с интересом спросил Томми.
- Нет... взял за шкирку. Говорю: расколдовывай нас обратно, колдун! А он - ни в какую: такое, говорит, силу имеет только в одну сторону. Это, говорит, за жадность вам. И не стыдно на старого человека руку поднимать? Ну, я его и отпустил... Говорю: ребят моих хотя бы освободи. А он хитро так на меня поглядел и отвечает: а может, я их и освободил.
Вот я и думаю... как же так получается?
- Свобода - это штука такая... - Томми с хрустом потянулся. - Вот я раньше все спину гнул, чтоб кусок хлеба добыть и без штанов не остаться. А теперь я про всякую живую тварь знаю на сто миль вокруг. И потолковать со всяким зверем могу, а тот послушается. И жить я буду, пока последний мескитовый куст не переведется. Плохо разве? Конечно, маеты хватает - земли беречь от вас, от двуногих. Никакого с вами сладу нет... Но это ничего! Или Долорес, вон, - много она раньше хорошего видала в своем кабаке? А теперь летает на крыльях, видит то, чего никто не видит... Одному Грому, пожалуй, ни хорошо, ни плохо. Он и раньше был вольный ветер...
- Я стал Койотом, - отозвался навахо. - Это великая честь!
- Перейра говорит, - добавила Долорес, - что со временем мы сможем менять обличье зверя на человеческое и обратно, когда вздумается, а не одну ночь в году.
- Перейра говорит? - удивился Майерс. - Так вы с ним разговариваете?
- А ты думаешь, кто тебя каждый год тебя на этом месте первым встречает? - сказал Томми. - Приглядывает за тобой старый Адуго.
- Перейра - великий brujo! - торжественно сказал Двойной Гром. - Отец Ягуар!
- Ну, дела! Колдовские штуки, - пробормотал Майерс и швырнул пустую бутылку в огонь. Остатки виски полыхнули прозрачным пламенем.
- Мне грустно, Майерс, - прошептала Долорес ему на ухо. - И все-таки хорошо, что ты уезжаешь. Ты обязательно найдешь свою удачу. Мне грустно, но я за тебя рада.
- А ты не грусти, сестрица, - отозвался Томми, который прекрасно все слышал. - Пусть нам лучше Брат Койот байку расскажет. У навахо их полно.
- Сегодня - ночь не для баек, - возразил Двойной Гром. - Сегодня я буду молчать.
Индеец достал из мешочка на поясе потертую курительную трубку, привычными движениями набил ее. Прикурив от горящей веточки, он медленно затянулся и передал трубку Томми.
Сизоватым облачка окутали сидящих. Майерсу с непривычки ожгло горло, когда он втянул терпкий дым, но жжение быстро прошло, а вместо него по телу распространились слабость, пустота... Тихо мерцал огонь, сияло усыпанное звездами небо, и смутно виднелись лица друзей. Они смотрели на Майерса бережно, и ему хотелось плакать. Вместо этого он опустил голову, смежил веки и уснул.
Трое почти до самого рассвета сидели у костра.
- Как думаете, вернется он? - спросила Долорес, глядя на спящего Майерса.
- Пусть судьба повернется так, чтобы он этого не сделал, - сказал Томми. - Пусть идет смело. Ну, да он всегда был смельчак...