Вторую операцию Марку Каренину сделали в новой хирургической больнице, расположенной в Паране, высоко в Гималаях над ущельем, где Сатледж покидает Тибет.
На земле нет ничего равного дикой красоте здешней природы. С любого места гранитной террасы, опоясывающей с четырех сторон невысокие корпуса лабораторий, открывается вид на горы. Внизу, прячась от глаз в синей глуби ущелья, кипит река, пробиваясь к густонаселенным равнинам Индии. Но ее яростный рев не долетает сюда и не нарушает торжественного безмолвия этих высот. По склонам синего ущелья растут гигантские гималайские кедры, но с высоты они кажутся лишь пятнышками мха, а за ущельем на огромном пространстве громоздятся исхлестанные ветрами, исполосованные снежными лавинами многоцветные скалы с вершинами, обточенными в шпили. Эти скалы - северная оконечность ледяной и снежной горной пустыни, которая к югу возносится все выше и выше, становясь все более дикой и неприступной, и увенчивается высочайшими вершинами нашей планеты - Дхаулагири и Эверестом. Здесь высятся утесы, подобных которым нет нигде на земле, и разверзаются пропасти, столь глубокие, что на дне их можно было бы спрятать Монблан. Ледники здесь огромны, как внутренние моря, и столь густо усыпаны огромными валунами, что на них под ничем не заслоненными солнечными лучами распускаются странные мелкие цветы. На севере, закрывая от взора плоскогорье Тибета, устремляется ввысь эта фарфоровая цитадель, этот готический собор - Риво-Парджул, он возносит над рекой свои стены, башни, шпили - двенадцать тысяч футов пестрых зубчатых скал. А за ним - и на востоке и на западе - в синее гималайское небо уходят бесчисленные вершины. И где-то внизу застыла гряда облаков, несущих Индии дождь и остановленных невидимой рукой.
Здесь, вдали от шума и всяческих источников инфекции, среди вечного покоя, был создан оплот хирургии для научных опытов и врачевания. Уже само здание показалось бы весьма необычным тому, кто привык к непрочной архитектуре в ту эпоху, когда энергия была еще непомерно дорога. Здание было сложено из гранита; его необычайной крепости стены внутри они были отполированы. В лабиринте мягко освещенных комнат стояли блистающие чистотой столы с лабораторными приборами, а на операционных столах лежали инструменты из латуни, очень тонкого стекла, платины и золота. Со всех концов земли сюда съезжались мужчины и женщины изучать хирургию или проводить экспериментальную работу. Все они носили одинаковую белую форменную одежду и питались за общим столом; больные же помещались в верхних этажах зданий и обслуживались медицинскими сестрами и квалифицированными сиделками.
Первым с Карениным поздоровался Циана - ученый директор института. Рядом с ним стояла Рэчел Боркен - главный администратор.
- Вы устали? - спросила она.
Старик Каренин покачал головой.
- Нет, только ноги затекли, - сказал он. - Мне давно хотелось побывать в таком институте, как ваш.
Он говорил так, словно только это и привело его сюда.
Наступила короткая пауза.
- Сколько сейчас людей ведет здесь научную работу? - спросил Каренин.
- Триста девяносто два человека, - ответила Рэчел Боркен.
- А сколько больных и персонала?
- Две тысячи триста.
- Я буду больным, - сказал Каренин. - Я им вынужден стать. Но мне хотелось бы сначала все посмотреть. И поговорить с доктором.
Каренин лежал, укутанный в белый пушистый плед, а Фаулер, которому была поручена операция, беседовал с ним, присев на край кровати. Помощник Фаулера скромно сидел в стороне и молчал. Все обследования были закончены, и Каренин знал, что ему предстоит. Он был утомлен, но безмятежно спокоен.
- Удивительное место, - сказал он сразу же после обмена приветствиями. - Какой воздух, а? Какой прозрачный воздух! Казалось бы, самое место для обсерватории, а разместили больницу. Многие писатели-фантасты пророчили, что здесь будут стоять могучие телескопы, станции космической связи, а прав оказался Уэллс. Не читали "Освобожденный мир"? Смешное чтиво, хехе, у него там атомные бомбы швыряли с аэропланов-этажерок, причем кусали перед тем как швырнуть... но в главном он вдруг оказался прав. Вот бы переработать этот роман на современный лад...
- Вы много работали в последнее время? - спросил Фаулер
Каренин усмехнулся.
- Все же английский не так выразителен, как наш язык. Вот вы сказали - "в последнее время". Казалось бы, просто выражение - но если интонацией выделить в нем букву "п" в слове "последнее" - получается весьма забавный эффект. Последнее время. Последнее. Улавливаете, о чем я? Не просто несколько дней или месяцев, предшествующих настоящему моменту, но именно последнее - то есть, время, за которым больше ничего не будет. Улавливаете, о чем речь?
- Кажется, да, - неуверенно кивнул Фаулер. - Это так называемая... как это будет по-русски... pun? wordplay?
- Игра слов, - уныло качнул головой Каренин. - Она самая. Но вы так и не поняли. Вы дали определение - и не более.
- Возможно, - Фаулер пожал плечами. - Я специалист несколько в другой области. Но мне действительно стало интересно, над чем вы работали. Признаюсь, я не читал ни одной из ваших работ, но ваше имя достаточно известно даже в кругах, далеких от космонавтики.
Каренин помолчал, затем неохотно ответил:
- В последнее время...
Как и ожидал Фаулер, буква "п" в слове "последнее" была отчетливо выделена.
- ...я работал не над популяризацией космонавтики. Отнюдь. Все, что можно было сделать в этой области, я уже сделал, а если кто может сделать больше - прошу. С удовольствием передам из рук в руки палочку. В смысле, перо, или, если уж быть совсем точным, - клавиатуру.
Он усмехнулся. Большинство нынешних писателей предпочитали использовать майнд-коннектор, но были и приверженцы старой школы.
- ...вот только некому. Изменилось восприятие. Космонавтика стала утилитарной, выхолощенной, лишенной романтики.
- Романтики?
Фаулер явно был удивлен.
- Да-да. Вот вы и подтвердили мои слова. Вы не видите ни малейшей романтики ни в запуске спутника, ни в фотографии экзопланеты. Ведь так? Киваете... кивайте смело. Этим вы меня не обидите. Лично вы не виноваты ни в чем, вы хирург - а значит, прагматик и циник. Вам, хирургам, иначе нельзя. Для вас сердце - это насос с определенными функциями, который можно отремонтировать или заменить. Ведь так?
- Так, - Фаулер снова кивнул. - Однако вы заинтриговали меня своими взглядами на космонавтику.
- Ну, надо же, - улыбнулся Каренин. - Книгами не смог заинтересовать, а довольно хамским наездом - смог. Учту... на будущее. Если оно, конечно, будет у меня, это самое будущее.
- Будет, - уверенно сказал Фаулер, дипломатично не произнося "у меня". Вроде бы и не соврал, и вроде бы ободрил пациента.
- Но вернемся к исходному вопросу, - Каренин действительно приободрился, но вряд ли за счет короткого фаулеровского "будет" - просто нашел-таки слушателя, с которым мог поговорить на любимую тему. - Космонавтика. Космонавтика и романтика. Понимаете, Фаулер... нет, боюсь, что вы этого не поймете. Чтобы это понять, нужно было родиться в те времена. Одновременно с ней, ну, может, чуть позже. В три года получить в подарок игрушку - луноход. Простую, без ИИ и даже без радиоуправления.
- А как же она ездила? - искренне удивился Фаулер.
- А на веревочке, - захихикал старик. - Идешь - и тащишь за собой на веревочке. Невероятно, правда?
Фаулер вежливо улыбнулся. Что ж... возможно, это было забавно - таскать за собой луноход на веревочке. В совсем юном возрасте, не в три года, конечно - в это время многие уже в чатах сидят, но в год - да, это могло быть забавно.
- ...а в пять - планетоход. Вот он уже посложнее - на батарейках и с пультом управления. Не радио, конечно. Эдакий хвост в полтора метра длиной и две кнопки - влево и вправо. И движок-переключатель "назад", только очень неудобный, для пяти-шестилетнего пацана переключить его было нереально.
Фаулер снова улыбнулся. Насколько он понимал русский, "пацан" означало gangster или racketeer, но, возможно, Каренин пользовался каким-то устаревшим значением этого слова?
- И песни. Не о солнышке и цветочках и шоколадке "Марс", и не коммерсы о приключениях Храброго Сникерса, - а о настоящем Марсе. Есть планета такая, знаете?
Каренин откровенно хамил. Фаулер читал об этой русской особенности - умению замаскировать хамство в самую обыденную фразу и ужалить ней собеседника. Без цели, без смысла - просто так. Традиция якобы восходила к древнему царю Ивану Грозному, прозванному за жестокость Васильевичем, и прижилась хорошо. Посему обижаться не было смысла. Кроме того, Каренин был пациентом.
- Будет время - послушайте ее. Возможно, получите удовольствие. Возможно даже поймете, о чем я. Хотя вряд ли, конечно. Но попробуйте.
- Хорошо, - Фаулер снова кивнул, и через майнд-интерефейс скомандовал мобиле поискать эту песню. И перевод, только без рекламы.
- Да... Кстати! - старик оживился. - Знаете, а вокруг слов этой песни сложился такой детектив! В те времена, о которых я говорю, ее крутили по радио каждый день, а потом вдруг перестали. Знаете, почему? Потому что человек, считавшийся ее автором, соскочил.
- Боюсь, что не понимаю вас, - поднял руку Фаулер. - Что...
- Что значит "соскочил"? - Каренин опять хихикнул по-стариковски. - Это значит, что он выбрал свободу. Тоже не понимаете? Еще бы.
Он захохотал - слабо, но искренне.
- Это значит, что он стал антисоветчиком и его выгнали из страны. Пинками, можно сказать. Затолкали в самолет и высадили в Европе. Лишили гражданства. Дико звучит, правда?
- Да... - потрясенно кивнул Фаулер. - Но я не совсем понял другое. Перестали крутить по радио - это как?
- Тьфу, - Каренин действительно сплюнул, и Фаулер внутренне содрогнулся. Что ж... говорят, в девятнадцатом веке плевались все, и даже на улице, а в помещениях стояли эти, как их... в общем, специальные сосуды для плевков.
- Тьфу, - повторил Каренин разочарованно. На этот раз только сказал "тьфу", так сказать, обозначил плевок. - Перестали крутить - это значит, что вы больше не могли ее слушать. Не было тогда сети, понимаете? Точнее была, но односторонняя. Провайдер передавал то, что считал нужным, а юзера слушали. Или смотрели.
Вот теперь Фаулер действительно был потрясен.
- А если... а если они не хотели смотреть?
- Значит, не смотрели, - сердито бросил Каренин и сухо добавил: - Но мы отвлеклись. Это уже не о космонавтике разговор, а я не силен в этих ваших энторнетах. Да. Так о чем это я?
- О песне.
- Ах, да. Перестали. А потом оказалось, что на авторство претендует еще один поэт и писатель.
- И ее опять начали... - Фаулер с удовольствием покатал на языке незнакомое слово. - "Крутить"?
- Нет, - Каренин опять захихикал. - У этого писателя биография оказалась еще интересней. Войновича хоть просто вышвырнули из страны, а Бердника посадили. Впрочем, эти фамилии вряд ли вам о чем-либо говорят...
Он махнул рукой.
- А, неважно. В общем, из-за песен, игрушек, книг, фильмов - целое поколение выросло с мечтой о космосе. О Марсе... только не о шоколадке, конечно! О Юпитере, Сатурне, Плутоне... Проксиме Центавра, Веге, Альтаире и Сердце Змеи.
Каренин мечтательно прищурился и взглянул на небо.
- А потом все вдруг кончилось. Резко. Наши враги побывали на Луне - а мы не смогли. Наладили дежурство на орбитальных станциях - ну, понятно какое дежурство... шпионили с высоты. Успешно... до поры, до времени. С перерывами на сон и еду. А враги запустили спутники, которые не ели и не спали, и созвездие Уриона вокруг них не образовывалось.
Фаулер поднял бровь, и Каренин это заметил.
- Это, знаете ли, замершее дерьмо и моча, - с явным удовольствием пояснил он. - Космонавтам, знаете ли, ничто человеческое не чуждо. Да. А потом оказалось, что наблюдать лучше не в оптическом диапазоне, а в радио. Или в тепловом. И что система DSP обнаруживает пуски ракет гораздо лучше, чем хваленый человеческий глаз. И пилотируемая космонавтика кончилась.
Каренин сделал долгую паузу.
- Не сразу, конечно. Была долгая агония международной научной станции. Космонавты выращивали растения и с удивлением замечали, что растут они хреновее, чем на Земле. И что у слетавших мышей возникают проблемы с, так сказать, репродуктивным здоровьем. И что самим космонавтам, оказывается, надо прилагать усилия для того, чтобы после успешной посадки не растекаться студнем по креслу. Вакуумные штаны одевать, чтобы кровь приливала к нижней части тела. Бегать на тренажере, эспандер растягивать. В общем, тратить драгоценное космическое время на ерунду. А драгоценное - в самом буквальном смысле, потому что каждый грамм на орбите обходился примерно от пяти тысяч долларов, причем не нынешних деревянных, а тогдашних, полновесных зеленых долларов. Подкрепленных всей боевой мощью Соединенных Штатов, нефтью Аравии, колумбийским веселым порошком и афганским герычем. И станция тоже кончилась. А потом кончилась и Россия. Ну уж про это вы точно знаете. Ведь знаете?
- Что-то знаю, - Фаулер снова пожал плечами. - Но я не очень интересуюсь политикой. Я хирург. И ученый. Если я буду читать о политике, я могу не прочитать нечто важное о своей работе.
- Вы правы, - кивнул старик. - Вы абсолютно правы. А вот мы о политике и читали, и слушали. В те же времена, когда дарили игрушки-планетоходы, в институтах, на заводах, в госучреждениях и даже в школах - понимаете, даже в школах! - были так называемые "пятиминутки ненависти". Вам незнакома эта цитата? - спасибо, я так и думал. Да. Они назывались политинформациями, ну да суть не в названии. И математика считалась партийной наукой, хотя как это - я до сих пор не могу понять.
Фаулер тоже не понял, но уточнять не стал.
- _о погибших цивилизациях.
Каренин мечтательно устремил взгляд на заходящее Солнце.
- Мы были не из самых плохих. В конце концов, фабрик смерти и крематориев у нас действительно не было, а у фашистов были. Концлагеря... да, концлагеря были и у нас, в том числе и после войны - но это не наше изобретение, а британское. И тоталитаризм... да посмотрите на карту Европы тридцатых годов, там половина стран были или с диктатором во главе, или с королем! Вот по репрессиям, правда, мы и в самом деле впереди планеты всей... причем как по абсолютным цифрам, так и по, так сказать, процентам на душу населения. Но вот почему, почему, когда все разогнали своих королей и диктаторов, мы начали тосковать по сильной руке?
Каренин сокрушенно покачал головой.
- Вот этого я до сих пор не могу понять. Знаете, мы ведь могли протянуть дольше. Посмотрите на Англию - ведь они были поработителями гораздо худшими. И долго. С шестнадцатого века до середины двадцатого. Их ненавидели! Их боялись, ненавидели, восставали, устраивали теракты! И... и ничего. Великобритания, так сказать, спокойно ушла на пенсию, а языком международного общения стал английский. В том числе в странах, откуда англичан выбросили пинками. А пилоты Японии - страны, которая первой отведала вкус атомной бомбардировки! - до сих пор, если не ошибаюсь, в полете общаются на английском. Во как! Точнее, во как надо было!
Каренин опять примолк.
- Но мы не смогли. Мы допустили много ошибок. Мы были слишком навязчивы. Если нас выставляли через дверь, мы лезли в окно. Если на окне в результате оказывалась решетка, мы старались просочиться сквозь вентиляцию. Вы понимаете, о чем я, не так ли? Раздача паспортов, настойчивое навязывание русской ортодоксальной религии, языка, культуры. Мы умудрились поссориться абсолютно со всеми соседями, включая совсем уж братские народы. Ну на кой, на кой нам сдались эта Северная Хрензнаетгдетия и Остров Крым? База для флота? Не смешите. Это крохотный почти внутренний водоем, в случае чего флоту там жить - минут пятнадцать. Как, собственно, и случилось... Хороший был полуостров, да... Раньше он действительно был полуостровом, кстати. Не знаете, как там сейчас?
- Увы.
По чистой случайности Фаулер знал, но к чему огорчать пациента? Наоборот, очень желательно его приободрить.
- Но, послушайте, ведь Россия... даже в современном виде - одна из немногих стран, которая запускает... ну, пусть не спутники, конечно. Нынешние спутники на ваших ракетах не запустить...
- Замолчите! - Каренин приподнялся в кресле-каталке, а если бы мог - то, наверное, даже бы и вскочил. Вскинул руки, сжатые в старческие беспомощные кулаки и яростно затряс ими. Зрелище было жалким. Высохший, древний, нестрашно грозящийся пережиток прежних времен.
- Молчите! Ни слова об этом!
Фаулер поспешно задрал обе руки к небу - мол, все-все, уже никто никуда не идет, и Каренин вроде бы успокоился.
- Простите, - сказал он после длительной паузы. - Я не должен так реагировать. И вы, наверное, искренне пытались меня утешить. Проблема в том, понимаете ли, что эти запуски - это не достижение. Ракета "Союз" - это разработка почти столетней давности, хоть какие суффиксы, индексы и пышные название ей не приписывай. "Союз-2", "Союз-3", "Союз-3,14дец". Тьфу!
В последнем названии Фаулер почувствовал какую-то wordplay, но уточнять смысл не стал.
- Разработка советская, и главный конструктор не был русским. Но и это не страшно, в конце концов, мы так упорно тянули на себя советское одеяло, что ненароком затащили не только космонавтику, но все эти гулаги-сталинизм-голодоморы. Были бы поумней - спихнули б на каких-нибудь безликих коммунистов, а получилось во как. Ну да ладно. Дело не только в этом. Я так подпрыгнул не по этой причине.
Он снова замолчал, и Фаулер с полминуты боялся дохнуть.
- Дело в цели этих запусков. Я, конечно, понимаю, что дешевая, экологически почти чистая ракета - это хорошо для груза, который не боится вибраций и перегрузок. И который может подождать на земле, пока не соберется достаточная партия. Это вам не наноспутник какой-нибудь весом в один килограмм, который спроектировали вчера, и забросить надо сегодня, потому что завтра он уже морально устареет. И я понимаю, что наши ракеты - это деньги. Немалые деньги, судя по роскоши, в которой живут заправилы этого бизнеса. Но, согласитесь...
Каренин горько усмехнулся.
- ...гробовщик, тудыть его в качель - не самая уважаемая профессия. Полезная, да, кто ж спорит. Не такая позорная, как проститутка... впрочем, я кажется, устарел, и эта профессия вообще не позорна? Да? Ну да неважно. В общем, услуги по доставке капсулы с прахом на орбиту я не считаю большим достижением. Я и сам, как вы, наверняка уже знаете, воспользовался их услугами и внес предоплату. К счастью, это недорого. Даже несмотря на мое особое пожелание...
Он заулыбался.
- Я все же неисправимый романтик. Мне, видите ли, мало оказаться на орбите, где сейчас не продохнуть от наноспутников и облаков праха чуть меньших романтиков. Я умудрился собрать компанию таких же неисправимых болванов и организовал фонд желающих быть похороненными за поясом. За поясом астероидов, я имею в виду, если вы, разумеется, в курсе, что это такое... Вообще-то мы планировали запуск за пределы Системы, но, к сожалению, настолько неисправимых болванов оказалось не так уж много, и столько накопить мы не смогли.
Каренин пожелал остаться наедине со своими мыслями, прежде чем вернуться к себе на ночь. Ему облегчили боль, которая снова начала его мучить, укутали в меха, потому что ночь несла с собой ледяной холод, и оставили его, и он еще долго сидел один, глядя, как догорает закат и надвигается ночной мрак.
Тем, кто незаметно наблюдал за ним, на случай если ему может что-либо понадобиться, казалось, что он совсем ушел в свои мысли.
Белые и лиловые пики гор на золоте заката вспыхивали и угасали в холодной синей дали, а над ними уже загорались яркие созвездия индийского неба, блеска которых не может затмить даже сияние луны. Луна поднялась из-за черной стены гор на востоке, но задолго до ее появления она послала вперед свои косые лучи, пронизав ими туман, лежащий в ущельях, и превратив башни и шпили Риво-Парджул в волшебно сияющий сказочный замок...
Но вот над черной кромкой скал вспыхнул свет, призрачный и яркий, и, словно оторвавшийся от соломинки мыльный пузырь, спокойная и ясная луна поплыла в бездонное темное небо...
И тогда Каренин встал. Он сделал несколько шагов по террасе и остановился, глядя на этот огромный серебряный диск, на этот серебряный щит, с которого должен начать человек свое победоносное проникновение в далекие миры...
Потом он повернулся и, заложив руки за спину, устремил взор на звезды в северной части неба.
Наконец он возвратился в свою комнату. Он лег в постель и проспал до утра, и сон его был спокоен. А рано утром к нему пришли, ему дали наркоз, и операция была произведена.
Она прошла успешно, но Каренин сильно ослабел и был вынужден лежать совершенно неподвижно.
А на седьмую ночь сгусток крови оторвался от рубцующейся ткани, достиг сердца, и Карелии умер мгновенно.
С его смертью популярность космических похорон резко упала, и две тонны праха, делающие запуск экономически оправданным, собирали несколько лет.