Д е л е н н: -- Джон Шеридан был хорошим, добрым и скромным человеком.
В е д у щ и й: -- Деленн, неужели вы проделали весь этот путь, чтобы сказать только это?
Д е л е н н: -- Вы проделали почти такой же путь, чтобы сказать значительно меньше.
Т а ш а к и: -- Это невероятно! Мы о стольком хотели бы вас спросить. Сколько узнать...
Д е л е н н: -- Вы не хотите ничего узнавать. Вы хотите лишь говорить. То, что вам известно, вы игнорируете -- ибо оно не подходит вам. То, что вы не знаете -- вы придумываете. Но важно лишь то, что он был хорошим человеком, добрым человеком, который заботился о мире -- даже тогда, когда тот отвернулся от него.
Э к с е т е р: -- Конечно же, нам следовало ожидать, что вы скажете именно это...
(с), "Вавилон 5", эпизод "Деконструкция падающих звёзд"
.-=.-=.-=-.=-.=-.
> > [348.Рагдемезегес, Техномагический Дракон]
>> > [347.Annatar]
>>> > [346.Рагдемезегес, Техномагический Дракон]
>
>>В виновности я не сомневаюсь - только не надо понимать это как примкновение к стану гонителей, это сарказм (десу).
> Ну а я сомневаюсь в его невиновности.
А Вам по каким причинам так морально комфортнее, навстречу уж полюбопытствую?
> >Я сомневаюсь в мотивации обвинителей.
> А вот это уже смотря кто есть обвинители. Люди разные бывают.
Не считая явного КОБезовского следа? Короче, как я это вижу: от медведя кровопролитиев ждали - а он чижика съел. Повторяется история. Опять. То, что "чижиков" с "медведями" могли стравливать подобным образом какие-либо "третьи лица" - это уже и подавно из области китайских притч с тиграми и обезьянами. Трюизмы-с...
Хотя конкретно в данном случае я бы, пожалуй, не только "за обезьян" - а и "за сов" ещё "прокачал". Если уж впадать в совсем уж дремучую криптоконспирологию.
"Все звери, с самого рассвета
Спешат к Сове, просить совета.
Но по ночам для мудрых сов
Закрыты двери на засов. (с)"
Это я к вопросу о том, что в "богемской роще" тотем - именно Сова. А... ой. А функции, которые "БР" выполняет в госсистеме США - приблизко тождественны функциям Тропы, как их рисуют "Записки":
...На тропяных детдомовцев, прошедших экспедицию, стали выстраиваться очереди на усыновление. Молва о 'прекрасном умнице - мальчишке' или о 'замечательной девчонке' распространялась в родительской среде и свои семьи обрели многие, называть их не принято, не будем!
Я глубоко уверился, что должен существовать взаимовыбор детей и родителей в совместной активной созидательной деятельности. Никакие 'выборы на витрине' или по рекомендации заумных психологов не сравнятся с таким насыщенным полем взаимного опознания, симпатии и возникновения устойчивых отношений, которые можно и нужно продолжить в семье.
Чувство меры, соблюдение баланса интересов и нетравматичный выход из трудных ситуаций - всё что нужно для создания такой программы усыновления. Не так уж много.
Впрочем, Тропа вся стоит не много в материальном выражении. В Совдетфонде мне сказали, что это самая дешевая в мире программа с такой эффективностью. Про эффективность было приятно, про дешевизну - не очень, шел 1987 год, я стал гендиректором своего же проекта лесного стационара на методиках Тропы. Методик никаких не было, была жизнь и были люди, умеющие и готовые ее строить вместе с детьми, заодно вытаскивая их из ям и кювет в которые они закатились. Были дети - социальные инженеры, цвет нового проекта - шестеро домашних ребят, пришедших в группу помогать своим сверстникам распрямляться, и среди них - мой наследник на посту навигатора Гонец (лесное имя) Федя Кузьминский, четвероклассник из Одессы, учившийся в 8м классе.
Гонец, Волчик, Жень-Шень, Таик (Альтаир) погибли 21 августа 1991 в аварии, Лучик скончался у себя во Владивостоке от неудачной операции после перенесенного энцефалита.
Тропа пошла дальше, несмотря на неимоверный груз потерь, преодолевать который ей пришлось до конца дней. Загонщики праздновали свою победу на нашей крови, на крови наших ребят, пошла массированная атака СМИ на Тропу, окончившаяся ничем, точнее - извинениями прокуратуры после проверки 'фактов'. Ушел из жизни Ролан Быков. Задохнулся без финансирования Самарский Лицей. На Тропу поползли всякие оборотни - разведчики, которым на каждом пеньке и под каждым кустом чудился секс и виделась порнуха. В пришедшей 'новой' власти не оказалось поддерживающих нас людей. Краснодарский депутат, он же начальник угрозыска, объявил войну извращенцу Устинову, для чего создал пугало этого извращенца и заявил, что это и есть я, а Тропа - прикрытие для извращений. На чучело Устинова повелись прокуроры, следователи и судьи, и - вот...
...
Рожденные в 60-х тропяные продолжали высоко держать планку, но они уходили во взрослую жизнь, их становилось всё меньше, их удельный вес уменьшался, и основы Тропы, передаваемые социальным наследованием из поколения в поколение, стали поскрипывать и похрустывать. На лагерях, где оказывались самые старые тропяные и самые молодые новенькие, стариками начинали пользоваться в целях личной выгоды, полагая их как людей странных, безотчетно щедрых, всегда готовых за тебя сделать свою работу.
Мы всяко пробовали выбраться из-под обломков совести, чести, трудолюбия и прочей атрибутики этого достойного ряда, но тотальный механизм разрушения людей продолжал работать, и впору стало просто заниматься поисково-спасательными работами, вытаскивая людей из-под спуда всей этой внезапной рухляди и вновь бросая на произвол судьбы. Показательные мероприятия вроде Московской Олимпиады 1980 года только усугубляли состояние общества - их сопровождали зачистки и множество убийственных косметических операций, в результате которых мы должны были хорошо выглядеть, а что под слоем макияжа - не важно.
Все доброе и настоящее оказалось под подозрением у общественного сознания, появились первые сполохи очернительства и пофигизма - так общество пыталось бороться с раскрашенной под правду ложью. Ленинский путь движения к коммунизму оказался непроходим, и оставалось только подразумевать эту широкую дорогу и всеми способами изображать движение по ней.
Тропу удерживало в живом состоянии только то, что она уходила в лес и в горы, чем сохраняла себя, но возвращаться в социум было всё грустнее - все понимали и чувствовали, что он обречён и мы вместе с ним. В Тропу потянулись для кратковременного отдыха от безнадёги всякие печальные силовики и грустные бойцы идеологического фронта, Тропа продолжала реанимировать всех подряд, но сама уже стала накапливать усталость от поточной переработки негатива в позитив.
Получается, что "Богемская Роща" - это аналог "Тропы", но с позиций, условно говоря, близких где-то к Айн-Рэндовскому "объективизму". А объективизм, я напомню, это (если предельно загрублять) капиталистический аналог "Кто виноват" Герцена и "Что делать" Чернышевского. Таким образом - и сам тропоцид вполне вписывается не только в "вертикакальную" и/или "кокозиционную", но и в "криптоколониалистическую" конспирологию: дескать, "сырьевому придатку мировой экономики" такая уберкрасотень ну абсолютно ни к чему. Ка-те-го-ри-чес-ки.
Гардина Ребена: "Бреблыле", называется.
Ёпт-туб-ля. (с)
> А что, Корчак тоже ...того? Про него вроде никто такого не заявлял. По крайней мере, мне это не известно.
Корчаку хватило "неправильной" крови в жилах, "неправильных" убеждений в голове и "неправильной" веры в сердце. До ангстовки с детоложеством скорее всего просто не дошло. Тупо не успело.
>>Мне лично отчасти претят его "либертианство с турбонаддувом" и чрезмерно христанутая жертвенность - но вот фальши в сохранившихся материалах "Тропы" я не усматриваю.
> Ну с этой стороны я с ним совсем не знаком.Говорят он писатель и бард? Причем оценки разнятся, от восторженных до наоборот. Я про него и его дела услышал случайно когда он несколько лет уже как "бегал". Был потрясен, если честно.
Уверен, в восемьдесят девятом история с "чергидом" подействовала на сознание обывателей до изумления схожим образом. То, что здание отряда буквально тотчас же спалили, а опубликованные доказательства более чем укладываются в троп "человек, похожий на прокуро^W педагога" (качество-то уёбищненькое) - только "глазурь на торте". Может и сидел-то уже не Сливко, а митпаппет-иммперсонатор?
...Проблема, поджидающая во тьме любого удачливого революционера, упирается в тот факт, что требуемые социальные рефлексы в обществе почти полностью отсутствуют.
В итоге, это самое общество, чисто ради его же пользы, чтобы жертв был самый минимум, требуется нешуточно озадачить. Цель? Цель проста: ввести в состояние импринта и перепрограммировать. Воспитывать станет возможно много лет спустя, и если реформаторы умудрятся выжить.
На этот счет есть множество проверенных временем рецептов: внезапное тотальное обнищание; страх, вгоняющий обывателя в пот при любых звуках снаружи, скандальные разоблачения и низвержения кумиров, техногенные катастрофы, террористические акты или неслыханные прежде злодейства. Или, скажем, благодеяния. Русский человек может смело сказать, что почти все, кроме благодеяний, он на своей шкуре попробовал...
- Вона оно как? Вон оно чо, Михалыч?
А бард и писатель Устинов действительно неплохой. ИМХО.
Есть психиатры, которые жалеют детдомовских детей, присланных к ним по разнарядке на химическое воспитание. Я заметил, что они, как правило, закончили не психиатрический, а другие факультеты - терапия, неврология, педиатрия.
Они понимают, что у присланных к ним детей проблемы не с психиатрией, а с воспитателями и администраторами детского ГУЛАГа.
Заколоть детей до желтизны в глазах и волосах, сделать из них их собственные тени - не ахти какая задача, и большинство специалистов справляется с ней успешно. Детдомовским некому не только жаловаться, но даже просто рассказать о том, что с ними делают. Уничтожение детей с протестным поведением происходит в тишине, они не напишут письмо в какую-нибудь редакцию и не позвонят на радиостанцию в прямой эфир.
Детей, адекватно, по-детски противостоящих произволу, много, больше, чем принято думать, просто у них разный порог протеста, разная степень накопления негатива и разная скорость возвращения его обществу, не говоря уж о разном качестве такого возвращения.
'Ты равен тому, кого понимаешь', - эта гётевская формула выполняется психиатрами весьма своеобразно. Институтские знания, преломленные сквозь призму множества собственных тараканов и помноженные на жажду абсолютной власти над людьми, творят чудеса. Чудеса эти заключаются в полной зависимости больного (или здорового) от каверз мыслительной деятельности доктора и в абсолютном, рафинированном бесправии. Если ты редко стучишься в кабинет врача - ты избегаешь его, такого замечательного, лучше всех, отца родного. Если ты часто стучишься - ты навязчив. Что такое 'часто' и что такое 'редко' определяет сам врач, он же трактует как ему удобно детали твоего поведения, о которых ему докладывает средний и младший персонал. Безграничный произвол врачей и безграничное бесправие больных - вот что такое психиатрия, где клевета на тебя среднего и младшего персонала смотрится мелким атрибутом, невинной забавой.
Попадая в поле такого произвола, детдомовский ребенок, который в принципе к произволу давно привык, испытывает новое для себя чувство безысходности, он ищет опоры и не находит их. Тут же в него льётся всякая химическая дрянь, и родной детский дом кажется уже сказочной страной, а звери-воспитатели - добрыми волшебниками. И если уж вкрадчивый врач говорит ему, что 'я твой друг, деточка, и хочу тебе помочь', то наверное, есть что-то еще более ужасное, запредельно вероломное и отнимающее у человека самого себя.
Этот ужас я видел у одиннадцатилетнего Андрона, посетить которого в психушке удалось только через шесть недель после его 'госпитализации'. Андрон вышел ко мне ровный и чинный, как оловянный солдатик, сел на табуретку и вряд ли понимал что происходит - лицо его было плакатно ровным, отсутствующим.
- Дронька, - позвал я тихо. Как ты тут? Ему понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что я обращаюсь к нему. Желтый отсвет на лице, набрякшие мешки под глазами.
- Та-а, - говорит Андрон, и я по голосу понимаю, что говорит он редко, голосовые связки 'запеклись'.
- Как ты живешь? - спрашиваю я. Андрон отворачивается и смотрит на дверь, через которую его привели на свидание. Плечи его напряжены, вздёрнуты вверх.
- Они ушли, Дронь, - говорю я. - У нас с тобой есть сорок минут. Мы сейчас в горах. Тянем дальше прошлогоднюю тропу. Помнишь водопад в форме буквы 'Л'?
Андрон поворачивается ко мне, у него чужие глаза. Он смотрит на меня, напрягая нижние веки и старается что-то понять. У него уже не детдомовские глаза. Они дурдомовские. Я беру его за руку, он покорно не отдергивает её, не реагирует, рука его беспомощно висит в моей, и я подкладываю другую свою руку, чтобы ему было удобнее.
- Дроник, ты помнишь меня?
- Та, - говорит он.
- Ты сказал 'да'?
- Та, - говорит он.
- Я прилетел к тебе через Сочи, оттуда к вам самолеты летают. Мы с тобой посидим немного, и мне пора обратно.
Андрон слушает меня так, будто ему не понятен язык, на котором я говорю.
- А что там у вас в детдоме? - спрашиваю я. - Почему они вместо Тропы отправили тебя сюда?
- Та, - говорит Андрон и слегка пытается махнуть свободной рукой.
- Тишка тебе привет передает. Ты помнишь Тишку?
- Тишка, - говорит Андрон, и губы его начинают подергиваться.
- Дыши, Андроник, - говорю я. - Выдыхай спокойно. Ты всё вспомнишь.
- Она про мать мою задела, - с трудом говорит Андрон хриплым шепотом. - Вы, говорит, ублюдки.
Он молчит, порывисто вздыхает и повторяет:
- Ублюдки. Ублюдки.
- Кто? - спрашиваю я. - Кто тебе это сказал?
- Манюня.
Андрон будто болезненно просыпается, на лице его боль, она мнёт его лицо и не дает говорить, он хочет говорить, но не может. Манюня - это завуч в его детдоме, сухая неказистая женщина средних лет с мужской походкой. Я глажу пальцы Андрона, глаза его блестят.
- Юрка, - говорит он.
- Это я, - говорю я.
- Юрка. Юрка. Она говорит, твоя мать - сука, наплодила вас ублюдков, а сама села. И ты, говорит, наплодишь своих ублюдков скоро и ...
- Что, Дроник?
- Ну... я в нее плюнул. А она мне каблуком...
- Ударила?
Андрон молча показывает на мужское место. Я читаю на его лице - что он переживал во время этого удара.
- Она еще ударила и еще. Больно. Я ответил. Они вызвали мусоров, но приехали эти.
- Психиатричка?
- Да. Психи.
- Когда тебя выписывают?
- Никогда, - говорит Андрон и отводит глаза. Если он опять оглянется на дверь, у него будет срыв, - это видно. Его подергивает, он продолжает переживать драку с завучем в детдомовском коридоре, и я вижу всю эту драку по его пантомимике.
- Как зовут твоего врача? - спрашиваю я.
- Анна Анатольевна.
- Она здесь?
- Ушла, - говорит Андрон.
Анна Анатольевна еще не ушла. Я представился, спросил о состоянии Андрона.
- Андрея? - переспросила она.
- По документам он Андрон.
- А мы зовём его Андреем. Знаете... ремиссия, конечно, но в нем всё так лабильно... Ртутный мальчик.
- Знаю, - говорю я, и выкладываю перед ней на стол свою бумажку с редакционным заданием. Она читает её, спохватывается - приглашает меня сесть.
Я сажусь.
Она вдруг спрашивает:
- Вы хотите забрать его?
- Да, - говорю я. - За этим прилетел.
- А это достаточные полномочия? - показывает она на мою бумажку, которая явно произвела на нее впечатление. Не каждый день в районный городок прилетают мужики с редакционным заданием всесоюзной газеты.
- Достаточные, - говорю я. - Детдом мы уведомим.
- А где Андрюша будет? - спрашивает она.
- В летнем лагере до конца лета, - говорю я. - Он - Андрон.
- Да, - соглашается Анна Анатольевна. - Андрон. Но мне же надо на него документы приготовить.
- Готовьте, - говорю я. - И позвольте мне по вашему телефону вызвать такси.
- Да, пожалуйста, - разрешает Анна Анатольевна. - А как же вещи его? Сестра-хозяйка уже ушла.
- Вещи передайте в детдом с ребятами, их здесь оттуда четверо.
Часа через полтора мы едем с Андроном в такси в аэропорт областного центра. Он уткнулся в меня, погорячел и заснул. Пусть поспит, ночь впереди суетная, дорожная, со сдачей билетов на улетевший самолет и покупкой новых - взрослого и детского. Аэропорт считает, что дети являются детьми до двенадцати лет, а железная дорога - до десяти.
Я никому его не отдам, Андрона. Пробегаю глазами выписку, в такси темно, когда фонари проносятся за окном, выхватываю строки 'интенсивное лечение', что-то о 'фрустрации', о проблемах контактов с медперсоналом. Чем лечили - не вижу, только 'проведен курс лечения'. С этим разберемся, желтизна - это аминазины, реже - другие препараты. Они звонили в детдом, хотели выписать, но никто за ним не приезжал. Аминазины - зелёный чай, 'зеленый плиточный кирпичный', который на Тропе есть всегда.
В аэропорту остановились у входа под фонарём. Я расплатился с таксистом, Андрон спит. Моя левая сторона неподвижно занята Андроном, шевелю только правой рукой.
На виске у него ровно бьется синяя жилка. Я тихо целую синюю жилку, осторожно, чтобы не разбудить.
- Сейчас, еще минуту и мы пойдем, - прошу я таксиста. Он кивает.
- Умотался ваш сынок, - говорит он понимающе. - У меня такой же почти.
Как наиграется за день, падает - не разбудишь.
- Да, - говорю я. - Наигрался.
На виске Андрона всё так же бьется синяя жилка, и мне совершенно всё равно, что говорят про меня всякие Лишины, Фохты и Яржомбеки. Пусть идут в ж. Я буду целовать эту синюю жилку столько, сколько просуществует вселенная. Или дольше.
Они отобрали у меня сына в 1974. Теперь у меня много сыновей и дочек, почти миллион.
- Дронька, нам пора в небо, - говорю я Андрону прямо в ухо, но очень тихо.
- А? - тревожно вздергивается Андрон и тут же облегченно выдыхает:
- А!..
- Та-а, подпеваю я ему. Мы благодарим таксиста и выходим.
- Юр, - говорит Андрон, - Меня природа зовет.
- Это слева, - говорю я. - Это хорошо. Потом пойдем в буфет что-нибудь пить, и побольше. Тебе надо пить побольше. И природа пусть зовет почаще. У нас есть еще целый август, чтобы найти ему другой детдом. У Эрны Арвидовны под Москвой было бы хорошо, но там только дошколята. В Мещору?
Полетели через Москву, на сочинский рейс билетов не было. Когда самолет поднялся,
Андрон глядя в окно, сказал:
- Как звезды. Только они внизу.
Внизу была россыпь огней областного центра. Андрон еще плохо говорит, он сипит, подергивает головой и прикашливает. На Тропе добавим немного солодки и чабреца, голос вернется. Почки, почки, зачем такие почечные мешки под глазами? Посадили почки.
Всё это надо переписать, разговор с психиатрицей был длиннее и содержательней, а в прощании с таксистом было больше смысла, чем я смог описать. Я постараюсь успеть, а пока - так.
Таксист ведь сказал Андрону:
- Твой папа тебя любит. Не огорчай его, не озоруй.
Андрон зачем-то тщательно осмотрелся по сторонам и уставился на меня, а я вдруг отвёл глаза, не выдержал его взгляда. Потом вернулся на ось встречных глаз.
Детдом нужно найти в таком городе, где есть каэспэшники, они будут ходить к Андрону, и персоналу придется им Андрона предъявлять. А чтобы его предъявлять, надо чтобы он был в порядке.
На концертах я пою каэспэшникам: 'Приходите в детский дом', и они приходят. Самые добрые из них стесняются на тему 'а что я могу дать детям'. Не понимают, что своим приходом ты просто защищаешь ребенка от побоев и произвола. Его в наказание не привяжут к батарее парового отопления, - вдруг ты придешь? Что же, тебе его с ожогами на теле предъявлять?
Надо всё это про Дроника переписать внятно. Надо успеть. Сегодня 15 августа 2017.
Отойдите, мрази, дайте работать. Я работаю на Тропе.
Собственно, песня:
F#m
Приходите в детский дом.
Ничего не приносите.
Глаз веселых не просите.
G#m C#7 F#m
Там по гулким коридорам
Hm E F#m
Беззаботно и легко
Hm E7 A
Бродит смех на грани плача
G#m C#7 Hm E F#m
Перед снами ни о ком.
G#m C#7 F#m
Приходите в детский дом.
Hm7 D7 E7
Вон за окнами дорога.
A G#m C#7
Говорить мы будем много -
D7 F#7 Hm E F#m
Ни словечка о своем...
G#m C#7 F#m
Все на свете интересно,
G#m C#7 F#m
Лишь дыханьем отогрей,
Hm7 D7 E7
Человек впадает в песню,
A G#m C#7
Как река в разлив морей.
Hm E F#m
Но таятся наши реки
Hm E F#m
Под землей и подо льдом.
G#m C#7 F#m
Человеки, человеки...
Hm E F#m Hm E F#m Hm E F#m
(06 марта 1982)
Блджад. Они сожрали чижика. Сволочи. Шакалы позорные. Муфлоны лабрадорские. Миноры в мажоре. Кхмм, сорян, увлёкся.
>>И что же? Где логика? Где смысл? Да там же, где и почти шестьдесят шесть лет назад: были бы мученики, а хоругви сыщутся.
> Вопрос -чьи это будут "хоругви"?
Именно.
>>Скорее всего, кому-то в шибко "вумную" голову пришла идея сделать из Тропы ещё одно "пrеступление кrовавого rежима" (столь же бессмысленное, сколь и абсурдное) - на сей раз путинского.
> Возможно что и так. А может это кара наконец настигла того, кого уже дважды судили и принудительно лечили. Вы видео с "Тропы" смотрели?
Смотрел-смотрел. Даже если принимать во внимание версию об образцово-показательных "потёмкинских деревнях" в соотношении "90/10", или даже "99/1" (что лично с моей точки зрения хоть в числе допустимых гипотез, но таки сомнительно), то всё же Устинов мне - при прочих равных - как-то симпатичнее. "По-человечески" симпатичнее, "заочно". Что же до суда, так оправдательные приговоры по подобным статьям обвинениям в семидесятые - они были вообще? Киньтесь статистикой, если не сложно. А с принудительным лечением вообще существует милейший НЮАНС: кредо профессора Снежневского - "и инакомыслящие живы и общество чище".
>>Может и не вы (с). Может и ни при чем. Может быть, а может быть и нет. Вы же не станете возражать, если сумасбродный криптоконспиролог (в моём лице, то есть наглой морде) заподозрит некоего анонима с двусмысленным ником в причастности к деяниям скорбным и недобрым?
> Если этот "аноним"-я, то я конечно стану возражать. :-) У Вас паранойя? :-)
А даже если и да? Как говорится: "если у Вас и в самом деле паранойя, то это не гарантирует отсутствия =подставить_актуальное=".
> Кстати, тут на СИ раньше был даже раздел annatar`a. Именно так. С маленькой буквы.Вообще не такой уж редкий ник,оказывается, указывает на некоторую толкиенутость владельца.
Угу. Совершенно определённым образом "неКОТорую". Или "НЕКОторую". Или даже "некоТОРУю"...
.-=.-=.-=-.=-.=-.
* * * * *
Котлу сказал, кичась, горшок:
" -- Где пузо ты измазал в саже?'
" -- Не быв у нас на кухне даже,
Молчи ты, гладкий дурачок,
Молчи, своей не чванься кастой!
Да, ручка у тебя чиста,
Но есть и скрытые места:
Попробуй, задницей похвастай!"
[1]
(И. В Гёте, [1814-1818], Перевод В. Левика)
* * * * *
---===---
[1] Притча - иносказание, литературный вид, весьма распространенный на Востоке. Гете различал пять разновидностей притчей: Этические (нравоописательные), морализующие, аскетические (проповедующие отречение от благ), притчи о чудесах и совпадениях, а также мистические (подготавляющие человека к загробной жизни). Поэт предоставлял читателям решить, к какому типу относятся отдельные сочиненные им притчи.