Книга I. СОБИРАТЕЛЬ ЧЕМОДАНОВ
с относимыми к ней приложениями

Оглавление

Приложение 1. К вопросу о числе чемоданов в коллекции Дмитрия Стяжаева

Приложение 2. Комментарий Эразма Гранатова к СЧ:11

Приложение 3. Из литературно-философского альманаха "Снаружи"

Собиратель чемоданов

1. Кто же стремится к ясности, тому надлежит избегать определений и прочих операций с понятиями, и употреблять слова как они есть, в их первоначальных значениях, приданных им заранее, а вместо рассуждений и выводов лучше использовать больше примеров.

Например, если говорить о занятиях, то их подразделяют обычно на полезные, бесполезные и вредные. И, как правило, никто не возражает против такого деления. Есть даже писатели, которые уже написали по нескольку книг о вреде того или иного занятия и планируют написать еще, поскольку такие книги неплохо расходятся. Но пытался ли кто-нибудь из этих писателей рассуждать следующим образом. Допустим, такое-то лицо все свободное время посвящает такому-то вредному занятию. Это, конечно, плохо. А если запретить ему предаваться этому занятию? Что тогда будет? Не случится ли так, что это лицо начнет причинять еще больший вред и себе, и своим близким, и всем окружающим, и обществу в целом?

Сомнительно, чтобы кто-то из этих писателей пытался рассуждать таким образом.

И это только то, что касается безусловно вредных занятий. Что уж говорить о просто бесполезных?

Вот пример бесполезного занятия: спорить о том, где лучше - внутри или снаружи. Казалось бы, что об этом спорить? Ведь это извечный спор, он ведется чуть ли не с сотворения мира, ну уж, по крайней мере, с того момента, как появились соответствующие понятия. Те, кого тянет наружу, утверждают, что там, якобы, больше свободы, это их излюбленный довод. А те, кого тянет внутрь, отвечают, что свобода - это совсем не то, что бегать по Поверхности и кричать: "О-го-го!"1). Следовательно, внутри свободы больше.

И действительно, опыт показывает, что у себя дома, за закрытыми дверями, без лишних свидетелей, каждый волен делать все, что ему только вздумается. И воспрепятствовать этому в большинстве случаев невозможно, что, собственно, и есть свобода.

Например, некоторые затейники под видом текущего ремонта ухитряются произвести полную перепланировку своей квартиры, вплоть до удаления капитальных стен и несущих конструкций, так что соседи узнают об этом в самую последнюю очередь, когда уже ничего не попишешь. Еще одна категория - это, так сказать, "любители природы", которые прямо у себя дома, чуть ли не под кроватью, разводят птиц, животных, рыб, гадов, грызунов и насекомых.

А один человек, занимая единственную и притом довольно тесную комнату, можно сказать, каморку, умудрился собрать в ней несчетное множество чемоданов (См. Приложение 1).

Еще в самом начале, когда чемоданов было мало, этот человек, заботясь об их целости и сохранности, постарался поставить дело так, чтобы никто кроме него самого не имел к ним ни малейшего доступа, после чего тут же успокоился и перестал вести учет, почему и не имел даже отдаленного представления о размерах свой коллекции.

Однако из этого не следует, что он не знал своих чемоданов. Если бы он их не знал, то на вопрос: "Сколько?" ответить было бы легче всего, так как в этом случае, чтобы не путать чемоданы, ему пришлось бы их пронумеровать, и тогда, вследствие нумерации, открылось бы искомое число.

Таким образом, этот человек знал свои чемоданы. И даже более того, он знал их столь досконально, что мог с полной отчетливостью мысленно представить себе любой из них, а если хотел, то и все сразу. Хотел - одновременно, а хотел - поочередно, причем в какой угодно последовательности. Все зависело только от его личного желания.

Из сказанного вытекает, что все чемоданы у него были разные, ибо, если бы хоть какие-то из них были одинаковыми, то он не смог бы их различать, и тогда уже нельзя было бы сказать, что он их знает.

Действительно, чемоданы имели сходство только в своих родовых свойствах, то есть в том, что все они являлись чемоданами. По всем же прочим признакам, таким, как

- цвет;

- высота, ширина и глубина;

- степень пузатости;

- шершавость или гладкость поверхности;

- потертость или новизна;

- тембр, высота и сила скрипа;

- наличие или отсутствие чехлов, ремней, карманов, тайных отделений, и пр.,

- заметно различались.

Пожалуй, не будет преувеличением сказать, что различий между чемоданами было значительно больше, чем самих чемоданов. И понятно, что для человека, досконально знавшего все эти различия, распознавать сами чемоданы уже не составляло никакого труда.

Вот почему и не было необходимости в нумерации.

Однако это отнюдь не означает, что среди чемоданов царил хаос, что они были разложены случайным образом, где придется, или же свалены беспорядочной грудой посреди комнаты. В этом случае они бы просто в ней не поместились. На самом деле множество чемоданов было вполне упорядоченным и представляло собой отнюдь не кучу, не груду и не какое-то хаотическое скопление, а, как уже было сказано, коллекцию, в которой каждый чемодан знал свое, строго определенное место и занимал положение, однозначно обусловленное его внешними и внутренними габаритами.

Коллекционер дошел до этого не сразу, а на определенном этапе коллекционирования, когда увидел, что ему скоро некуда будет деваться со своей коллекцией. Тогда он начал упорно размышлять и вскоре обнаружил, что между чемоданами существует отношение вложимости. Это открытие позволило ему легко упорядочить коллекцию, так что вся она поместилась в одном чемодане, правда самом большом, но зато и самом красивом, из кожи белого крокодила, с инкрустациями из его же собственных зубов. А в комнате осталось достаточно свободного места для проживания самого коллекционера и размещения его личных вещей, а именно приспособлений, инструментов, материалов и веществ, необходимых для ухода за чемоданами и содержания коллекции в надлежащем виде.

2. Он вел тихую, уединенную жизнь, избегая шумных сборищ и дорогостоящих развлечений. Чемоданы были его единственной страстью, им одним он посвящал все свободное время, на них расходовал все средства. Любимым его занятием было отпирать замки, развязывать завязки, расстегивать застежки, кнопки, пуговицы, пряжки и крючки на чемоданах. Он проделывал это с ними дважды в день, утром и вечером, на что каждый раз у него уходило не менее двух часов: час на то, чтобы открыть все чемоданы, и еще час на то, чтобы снова их все закрыть. Но, учитывая, что разнообразие замков на чемоданах едва ли не превосходило разнообразие самих чемоданов, ему так или иначе пришлось бы это делать, в противном случае он бы очень скоро позабыл, как с каким чемоданом обращаться, каким ключом или иным способом какой замок отпирать. Таким образом, можно сказать, что коллекционер совмещал приятное с полезным.

С некоторыми замками у него не было никаких проблем, они отпирались обычными ключами, которые он держал все на одной связке, место же ее было за дверью, на толстом ржавом гвозде. Но были и такие, к которым каждый раз приходилось подбирать новую отмычку, причем к каждому свою. Иные замки были с шифрами, а иные и еще с какими-нибудь хитростями. К примеру, на чемодане номер восемь2) стоял такой удивительный замок, который вообще никак не отпирался. При этом запереть его было легче легкого, чего Коллекционер, заблаговременно уведомленный об его секретной особенности, ни разу себе и не позволил. Были в коллекции и еще чемоданы с секретами. Один, например, имел потайное отделение, до того незаметное, что даже продавец, у которого он был куплен за хорошие деньги, не смог показать, где оно находится. В другом чемодане была специальная лампочка, строго для внутреннего освещения, со специальным светочувствительным устройством. Принципом работы этого устройства служило то вполне справедливое соображение, что, при прочих равных условиях, внутри чемодана всегда темнее, чем снаружи, если только он закрыт, следовательно, если чемодан не закрыт, то необходимость во внутреннем освещении автоматически отпадает. Поэтому стоило хоть на полмикрона приподнять крышку чемодана, как внутреннее освещение автоматически отключалось. В третьем чемодане было скрыто сигнальное устройство с особым детектором. Когда этот чемодан открывал хозяин или любое дружественное ему лицо, сигнализация молчала, но стоило бы только попытаться в него проникнуть лицу, внешность или поведение которого могли бы внушить обоснованные подозрения, как тотчас же раздался бы громкий сигнал тревоги.

3. Но, как уже было сказано, Коллекционер жил уединенно. Его никогда никто не посещал, за исключением только одного человека, старичка соседа с нижнего этажа.

У этого старичка был сверхъестественно тонкий слух. Малейший новый шум, доносившийся сверху, сразу же привлекал его внимание. Он начинал размышлять о том, что бы это такое могло быть, выдвигал различные версии и сам с собой заключал пари, после чего ему волей-неволей приходилось подниматься по лестнице, чтобы узнать происхождение шума и определить победителя.

Обычные шумы, производимые в процессе работ по уходу за чемоданами, его, как правило, не интересовали. Однако, если новых шумов подолгу не было, он начинал проявлять нетерпение. Тогда стоило только Коллекционеру завести швейную машинку или включить циркулярную пилу, как старичок брал в руки швабру и трижды стучал в потолок, после чего являлся лично.

Коллекционер приносил извинения.

- Да вы не извиняйтесь, чего уж, - добродушно говорил старичок. - Это я так, по-соседски, что там, думаю, за шум? Зайти проведать, а то мало ли что. Время-то сейчас какое. Я уж было спать собрался, а тут шум. Я и на один бок, я и на другой - не спится. Мысли всякие. Нет, думаю, надо проведать, а то ведь не усну. Вот, теперь вижу, что вы работаете, мне и спокойнее. Когда молодежь работает, так чего уж лучше? Это наше, стариков, дело отдыхать, мы уж свое отработали, - и уходил довольный.

Необычные шумы возникали, как правило, вследствие падения на пол различных предметов.

4. Один раз Коллекционер уронил футляр для очков и, справедливо полагая, что произведенный шум относится к разряду необычных, ожидал услышать стук снизу. Но все было тихо.

Коллекционер встревожился: "Что это с ним? Не слышит, что ли? А может, нездоров, или еще того хуже?"

В это время в дверь позвонили.

На пороге стоял сосед, живой и невредимый. Коллекционер уже хотел было принести извинения, как старичок вдруг зачем-то хихикнул и сказал:

- Извиняюсь, что обеспокоил.

Коллекционер опять встревожился.

В руках у старичка был конверт.

- Вот, попало в мой ящик, по ошибке. А адресовано лично вам. И фамилия ваша, вот: "Стяжаеву Дмитрию Васильевичу, лично в руки". Вы ведь по батюшке Васильевич?

Коллекционер взял конверт.

- Я его и вскрывать не стал, раз не мне адресовано, - продолжал старичок. - Даже и не представляю, что в нем. Вы уж сами прочтите. Коллекционер поблагодарил соседа, но читать письмо при нем не стал. Наконец тот ушел, и он вскрыл конверт.

В конверте лежал сложенный вдвое лист хорошей бумаги, на котором было напечатано всего лишь три строки.

Это было приглашение. Его приглашали на очередное заседание Общества Собирателей Чемоданов.

В первый момент Коллекционер подумал, что сошел с ума. Ведь до сих пор он был убежден, что его коллекция - единственная в своем роде, следовательно, никакого Общества Собирателей Чемоданов на свете быть не может. Но, собравшись с мыслями, он сказал себе: "Ерунда! Это просто кто-то шутит. Либо Виолетта, либо кто-нибудь еще, одно из двух".

5. Виолетта Юрьевна была его напарницей по работе. У них был один кабинет на двоих. Как-то раз директор, по простоте своего сердца полагая, что вдвоем им будет веселее, послал их вместе в командировку в Москву, и там Стяжаев был поставлен в такое положение, что взял и ни с того ни с сего рассказал Виолетте Юрьевне о чемоданах, после чего и она зачем-то рассказала ему о своем неудачном романе с одним знаменитым писателем. Этот писатель, обидевшись на Виолетту Юрьевну за то, что роман оказался таким неудачным, сочинил якобы мемуары, в которых вывел ее в карикатурном виде и вдобавок приписал еще много такого, чего вообще не было. Стяжаев этих мемуаров не читал, автор их был совершенно ему не известен. Поэтому он не раз впоследствии сожалел о происшедшем, говоря себе: "Какой же я осел! Зачем было рассказывать ей о коллекции? Мог ведь придумать что-нибудь другое", - так как Виолетта Юрьевна не упускала случая напомнить ему о чемоданах, он же ей о писателе никогда не напоминал.

Коллекционер стал внимательно перечитывать письмо, и дойдя до конца, понял, что приглашение было не поддельным. Под ним стояла настоящая синяя гербовая печать - и личная подпись председателя.

За окном стало смеркаться, наступил вечер. Но Коллекционер, охваченный смятением, был не в состоянии сдвинуться с места.

"Пора заняться коллекцией, - думал он. - Да-да, давно пора. И пора ложиться спать, ведь это уже завтра, в десять утра. - А может, не ходить? Что я теряю? Я вполне мог не получить письма, меня могли просто не застать дома. Так и сделаю: не пойду, и все. В случае чего скажу, что письмо получил, но не прочел. Потерял. Или забыл прочесть. Нет, лучше потерял. Ведь старик не видел, как я его читал. Да и кому я буду это объясять? С какой стати я должен перед ними отчитываться? Кто они такие? - А действительно, кто они такие? - Пора зажечь свет. - А вдруг они воспользуются моим отсутствием и за моей спиной примут какие-нибудь постановления, во вред моей коллекции? Скажут, мы вас предупредили, пеняйте на себя. - Да какие там могут быть постановления? Это моя собственность! - А мало ли какие. - Пойду! - Нет! - Да, все это надо хорошенько обдумать, утром, на свежую голову. Лечь пораньше, прямо сейчас, а утром встать...- Нет, сейчас заняться чемоданами, заодно и успокоюсь. А потом окончательно решить, идти или не идти, иначе все равно не усну. - А может, на то и расчитано, что я не приду? Выслали в самый последний момент, явный расчет, что дойти не успеет. Не в тот ящик опустили, вполне похоже, что нарочно. Спасибо старику! Они не ожидают, а я возьму и явлюсь. - Хотя спешить не стоит. Зачем лезть на рожон? - И, между прочим, пора подумать об ужине - И пора наконец поднять очешник, не век же ему валяться... - Если не пойду, то ничего не узнаю. - А с другой стороны, может, и лучше ничего не знать... "

Рассуждая таким образом, он простоял как истукан до самого восхода луны.

6. Это была первая ночь полнолуния. В такие ночи Коллекционер любил постоять у окна и поболтать с Луной.

- Что новенького? - спрашивал он обычно.

"Ничего", - отвечала Луна.

- Что ж, каждому - свое, - усмехался Коллекционер.

Опасливо оглядываясь на чемоданы, он игриво понижал голос:

- Между прочим, ты мне нравишься, ты в курсе? По секрету: я даже считаю, что ты не хуже Крокодила, - (так он называл внешний чемодан). - Что на это скажешь? А?

"Ничего", - отвечала Луна.

- Только ведь это - внешность, - дурашливо вздыхал он. - А что за ней?

"Ничего", - отвечала Луна.

- Ошибаешься, красотка! - громко хохотал Коллекционер. - В том-то и беда, что ты - сплошная.

Но в эту ночь ему было не до смеха, он только одно и повторял: "Что делать? Что мне делать?"

"Ничего", - отвечала Луна.

- А ведь она права, - сказал Коллекционер и решил жить так, словно никакого письма и не было.

Он достал связку ключей и, не зажигая электричества, прямо при лунном свете, опустился на колени перед белым чемоданом.

В такие минуты он забывал о постороннем. Едва лишь начал он припоминать шифры, отыскивать ключи, подбирать отмычки, как злополучное письмо вылетело у него из головы. Шаг за шагом продвигался он вглубь, к сердцу коллекции, успевая по пути осмотреть и обласкать каждый чемодан.

Но непонятное стеснение мешало ему радоваться как всегда и разговаривать с чемоданами в полный голос. Казалось, кто-то чужой наблюдает за ним. И когда он открывал самый последний, самый маленький и самый любимый свой чемоданчик, с перламутровыми пуговками на полотняном чехольчике, крепким стальным замочком и алой бархатной подкладкой, то вместо привычного восторга испытал вдруг такую сильную грусть, что едва не заплакал. Он чувствовал себя так, словно был в последний раз со своей коллекцией. В полном безмолвии запер он все чемоданы (за исключением, разумеется, номера восемь) и в тоске пробормотал:

- Идиот! Зачем я не задернул штору? Зачем я занимался этим при Луне?

Всю ночь он просидел на полу подле своей коллекции, а наутро решил: "Будь что будет. Надо пойти и все узнать".

7. В приглашении был указан адрес общества: улица Вокзальная, 2.

"Понятно. Это чтобы не привлекать излишнего внимания", - решил Коллекционер. Однако чемоданов с собой не взял.

Прибыв по адресу, он увидел старое желтое здание с шелушащимися колоннами и высокими стрельчатыми окнами. Он взошел на крыльцо и на заколоченной наглухо облупленной двери прочел надпись мелом "Вход со двора". Он подошел к одному из окон и, приблизив лицо к пыльному стеклу, из-под ладони заглянул внутрь. Помещение представляло собой один просторный зал с рядами деревянных скамей, похожий на зал ожидания. В задней части, где был вход, на свободном от скамей пространстве небольшими кучками топились какие-то люди, все с чемоданами в руках, видимо, хорошо друг друга знавшие, так как переходили из группы в группу и оживленно переговаривались. При этом все часто поглядывали на дверь, как будто кого-то ожидали. В передней части зала стоял длинный стол, покрытый красной скатертью.

Коллекционер понял, что опасаться нечего. Он обошел здание с той стороны, куда указывала стрелка, прошел через грязный запушенный двор, с трудом отыскал дверь черного хода. Никаких надписей на ней не было. Он толкнул дверь - и очутился прямо в зале. Тотчас же собиратели чемоданов, не выпуская из рук своего багажа, с радостным гулом устремились к нему. Каждый норовил пожать ему руку. Но поскольку ни с кем из этих людей он никогда до сих пор не встречался, то решил, на всякий случай, вести себя сдержанно.

В это время председатель зазвонил в колокольчик, и все стали рассаживаться. Коллекционер хотел было тоже сесть на скамью, но два собирателя-активиста, взяли его с двух сторон под руки и решительно провели вперед, где усадили на заранее приготовленное кресло, прямо перед столом президиума, после чего все присутствующие, включая председателя, еще с минуту не садились, а аплодировали стоя, зажав между колен свои чемоданы.

Когда наконец все расселись, председатель снова позвонил в колокольчик, и заседание началось.

"А чемоданы-то у них не лучшего качества, - успел заметить про себя Коллекционер. - Хотя не исключено, что самые ценные внутри".

8. - Как известно, Общество Собирателей Чемоданов существует уже сто лет, - сказал Председатель, и все опять зааплодировали.

- Но совсем недавно мы узнали, что в нашем городе живет выдающийся собиратель чемоданов, владелец редкостой коллекции, который до сих, как это ни странно, не является членом нашего сообщества. И вот, сегодня он - наш гость.

Снова раздались аплодисменты. Коллекционер решил на всякий случай не подавать виду, что понял, о ком идет речь, и, придав своему лицу глуповатое выражение, похлопал вместе со всеми.

- Точнее сказать, - продолжал Председатель, - этот человек пока является только гостем, но через несколько минут, после того, как будут выполнены должные формальности, он станет полноправным членом нашего союза, и все мы сможем поздравить его с этим замечательным событием.

В четвертый раз зазвучали аплодисменты, и те же два активиста прямо к креслу, на котором сидел Коллекционер, живо подкатили специальный столик на колесиках, на котором уже заранее были разложены все документы. Не хватало лишь его подписи.

Подошел и сам Председатель, держа в руках новенький членский билет, чудную маленькую книжечку из лучшей чемоданной кожи, с золотым тиснением. У всех членов Общества Собирателей Чемоданов были такие же. Они носили их в нагрудном кармане и, встретив друг друга в каком-нибудь месте, чуть-чуть выдвигали уголок, что служило секретным знаком принадлежности к сообществу.

9. Но Коллекционер не спешил приступать к выполнению должных формальностей.

- Скажите, пожалуйста, - спросил он у Председателя, - а что я должен буду делать, когда вступлю в ваше общество?

В зале воцарилась тишина.

- Платить членские взносы, - без тени смущения ответил Председатель. - И больше ничего. Все остальное Общество берет на себя.

- Платить деньги? - изумился Коллекционер. - Но у меня нет лишних денег. Все, что я получаю, я трачу на чемоданы.

В зале засмеялись. Сам Председатель не сдержал улыбки.

- Зато вступление в наше общество сулит вам немалые выгоды, - сказал он тоном, каким обычно говорят с детьми.

- Какие же?

- Во-первых, вы сможете участвовать в выставках, которые мы ежемесячно проводим в этих стенах.

- Что?! - возмутился Коллекционер. - Я же еще должен буду таскать мои Чемоданы по пыльным улицам, в зной, в мороз, в непогоду? И только ради того, чтобы на них глазели посторонние?

В зале поднялся страшный шум. "Это как понимать? Выходит, наши чемоданы хуже? Мы-то таскаем!" - кричали одни. - "Выходит! - ехидничали другие. - Видите, он их даже в такой день с собой не взял, решил поберечь". - "И что ж там у него за коллекция, а? Не иначе как золотая! Хоть бы одним глазком поглядеть!" - иронизировали третьи. - "Вот еще, глядеть! Раз мы ему посторонние, так и пускай сидит на своих чемоданах! Нечего ему тут". - "А кто его пригласил-то? Чья была инициатива?" - "Инициатива была Федора Евстафьича. Его сегодня нет". - "То-то, на него похоже. Нам свинью подложил, а сам и не явился". - "Ну зачем уж так! Мало ли, какие причины..."

Председатель поднял руку, и все замолчали.

- Я полагаю, - сказал Председатель, - что каждому коллекционеру приятно, когда его коллекцией восхищаются, разве не так?

- Так! Так! - подтвердили из зала.

- А Ваше собрание, - при слове "ваше" он сделал легкий кивок в сторону Коллекционера, - насколько мне известно, одно из лучших не только в нашем городе, но вполне возможно, что и во всем мире.

- Я знаю, что моя коллекция - лучшая в мире, - сказал Коллекционер.

Собиратели опять зашумели.

- Во-вторых... - Председатель возвысил голос, и шум быстро стих. - Во-вторых, - повторил он уже потише, - мы издаем очень интересный журнал с цветными иллюстрациями. Если вы вступите в наше Общество, то сможете получать его бесплатно.

- О чем же вы пишете в своем журнале? - спросил Коллекционер с улыбкой.

- В журнале мы пишем о том, что полезно знать всякому, кто занимается коллекционированием чемоданов. Ведь ни для кого не секрет, что чемоданы по своей природе очень нежны и не выносят грубого и небрежного обращения. Всем известно, сколько великолепных образцов загубили неопытные коллекционеры.

Зал притих. Все слушали с серьезными лицами, и только Коллекционер продолжал улыбаться.

- Если воздух в помещении чересчур сухой, чемоданы могут пересохнуть и расклеиться, - продолжал Председатель, - а если черезчур влажный - отсыреть и заплесневеть. От неправильного хранения ржавеют замки, лопаются ремни, воздух в чемодане портится, подкладка ветшает, сам чемодан теряет вид и форму, его кожа тускнеет, на ней образуются складки и трещины, отваливаются и теряются украшения, ломаются секретные устройства...

Коллекционер зевнул.

- Все это ужасно, но еще поправимо, - словно не замечая этого, говорил Председатель. - Как известно, чемоданы легко поддаются ремонту и быстро восстанавливаются. Между тем существует еще одна, грозная опасность, о которой мы не должны забывать ни ни минуту. Все сидящие в этом зале наверняка уже поняли, что я имею в виду.

Собирателей охватил трепет. Многие подняли с пола свои чемоданы и поставили их к себе на колени. Коллекционер пожал плечами.

- Я имею в виду всем нам известный список безвозвратно утраченных коллекций, который продолжает пополняться вопреки всем нашим предостережениям. По трагической иронии судьбы, в этот список попадают лучшие собрания самых талантливых коллекционеров. Точнее сказать, бывших коллекционеров, ибо вправе ли называться колекционером тот, кто, сумел собрать блестящую коллекцию, но не смог ее сохранить, виной ли тому его собственная самонадеянность или даже, как пытаются утверждать отдельные из них, чей-то злой умысел? - при этих словах Председатель еле заметно улыбнулся, но тут же посерьезнел и продолжал уже сурово, - И не преступник ли он по отношению к своим же чемоданам? Ведь, попади они в другие, более заботливые, хотя, возможно, и более скромные руки, их, быть может, ожидала бы иная, более благополучная, судьба?

В скорбном безмолвии слушали члены Общества Собирателей Чемоданов своего Председателя.

- Да, я имею в виду те печально знаменитые коллекции, которые можно сколько угодно трогать и гладить снаружи, но которых, увы, уже нельзя коснуться изнутри; те коллекции, которые можно видеть, но нельзя осматривать, о которых мы говорим так, как будто бы они все еще существуют, в то же время с трагической ясностью осознавая, что в сущности их больше нет. Словом, я имею в виду те коллекции, в которых завелись чемоданные жители...

В глубине зала раздался звук, похожий на сдавленное рыдание. Председатель сделал паузу, достал красивый носовой платок в крупную клетку и высморкался, после чего будничным тоном продолжил:

- Итак, в нашем журнале мы публикуем ценные советы и предостережения коллекционерам на все случаи жизни. А кроме того, в каждом номере помещаются красочные изображения наиболее ценных образцов...

- Довольно, - сказал Коллекционр, вставая. - Я пока не нуждаюсь в советах, а все самые ценные образцы находятся сейчас у меня дома.

Ему вдруг ужасно захотелось домой, к чемоданам. Но Председатель остановил его жестом и, не обращая внимания на вопли возмущеных собирателей, без тени обиды сказал:

- Очень жаль, что уважаемый коллекционер не пожелал вступить в наше сообщество. Но ничего. Мы на вас не обижаемся. А чтобы и вы на нас не обижались, мы дарим вам на прощанье вот этот чемоданчик с двойным дном. Самое удивительное в этом чемоданчике - это то, что размеры его скрытого отделения намного превышают его собственные размеры, в чем вы сможете убедиться сами.

С этими словами он вышел из-за стола с красной скатертью, быстро приблизился к Коллекционеру и вручил ему чемоданчик - не больше коробки из-под рафинада, хорошенький, как игрушка, жемчужно-серого цвета, с двумя мельхиоровыми замочками.

- Спасибо! - сказал Коллекционер. Он не ожидал ничего подобного, потому и не сообразил, что бы еще сказать. Взяв чемоданчик из рук Председателя, он еще раз, от всего, сказал "Спасибо!", потом прибавил: "Ну, я тогда пойду", - и быстро удалился.

10. Теперь он думал только об одном: скорее бы прийти домой и присоединить новый чемоданчик к своей коллекции. "Надо же, такой крошечный, а с секретом! - умилялся он. - И тяжеленький! Определенно, он меньше всех чемоданов. Это замечательно! Он будет лежать в самом сердце коллекции, как жемчужина в сердце раковины".

Начал накрапывать дождь. Коллекционер снял с себя плащ и завернул в него чемоданчик. Он держал его обеими руками, крепко прижав к груди. "Здравствуй, мой новый любимчик! - шептал он чемоданчику. - Моя жемчужинка, моя самая маленькая матрешечка! Ничего, потерпи, сейчас придем домой, я открою Крокодила, открою все-все чемоданы и спрячу тебя в самой глубине. Ты будешь лежать у меня в алом бархате, тебе будет тепло и уютно. А я весь день буду думать только о тебе и ждать встречи с тобой". Он уже предвкушал ту блаженную минуту, когда вечером, вернувшись с работы, заперев дверь, вымыв руки и занавесив окно, начнет не спеша, один за другим расстегивать свои чемоданы.

11. Дома он не раздеваясь прошел в комнату, снял с гвоздя ключи и в считанные секунды, не тратя времени на разговоры, открыл все чемоданы, от Крокодила до малыша с бархатной подкладкой, после чего опять засюсюкал с новым чемоданчиком:

- А теперь иди сюда, мой маленький! Взгляни-ка. Нравится тебе твое местечко?

Однако чемоданчик оказался не таким уж маленьким. Коллекционер поворачивал его и так и этак, но он никак не укладывался в отведенном для него бархатном ложе.

Коллекционер присвистнул от удивления.

- Вот так подарок! Что же мне с тобой делать?

Глядя на чемоданчик, трудно было поверить в происходящее, так мал он был с виду.

- Это какой-то обман зрения! - пробормотал Коллекционер. - Постойте-ка, братцы. Дайте-ка, я вас измерю.

Он взял сантиметр и тщательно обмерил оба чемоданчика, один изнутри, другой снаружи.

- Ничего не понимаю!

Наружные размеры новичка были намного меньше внутренних габаритов коллекционного чемоданчика, так что, если верить цифрам, первый не только должен был без труда в поместиться в последнем, но и оставить вокруг себя массу свободного места. Однако, когда Коллекционер еще раз попытался вложить его туда, у него опять ничего не получилось.

Он понял, что все дело в его чемоданах. Они как будто съеживались при одном приближении новенького. Никогда прежде ничего подобного за ними не замечалось.

- Так вот в чем дело? Ну-ка, без фокусов! - тихонько прикрикнул на них Коллекционер. - Сантиметр врать не будет. Это - ваш новый друг, прошу любить и жаловать. Вечером поговорим, а сейчас мне некогда, - и слегка надавил на чемоданчик.

Но чемоданы как будто сговорились не принимать "нового друга".

Коллекционер рассердился не на шутку.

- Ах, вот как! - сказал он. - Не хотите по-хорошему? Ну, держитесь! Посмотрим, кто кого переупрямит, - и начал насильно запихивать в коллекцию дареный чемоданчик.

Чемоданы скрипели, стонали, трещали по всем швам и отчаянно сопротивлялись. Коллекционер все сильнее распалялся. Он решил во что бы то ни стало настоять на своем(См. Комментарий Э.Гранатова).

12. И неизвестно, чем бы окончилась борьба, если бы вдруг не распахнулась дверь и на пороге не появился старичок с нижнего этажа.

- А я и не знал, что у вас так много чемоданов, - сказал он. - Разве, думаю, так бывает, чтобы в чемодане - и вдруг еще чемоданы? К чему столько? Я думал, там у вас что-нибудь другое.

Коллекционер в ответ промямлил что-то невразумительное. Он был страшно смущен. Его еще ни разу не заставали всрасплох с чемоданами, да еще в таком виде! Плащ его и сброшенный впопыхах пиджак валялись прямо на полу, сам он сидел тут же, весь красный, распаленный, в выбившейся рубашке, перед совершенно раскрытой коллекцией...

- В командировку собираетесь? - спросил старичок.

- Да, - пробормотал Коллекционер, видя, что уже бесполезно пытаться заслонить собой чемоданы. - Вот, думал, какой взять.
- Возьмите вон тот, с красным нутром, - сказал старичок и ткнул пальцем в самую середину коллекции. - На него, я вижу, и чехольчик имеется, не замараете в дороге. А этот, что у вас в руках, вместо него положите. Слишком мал, несолидно. Приедете с этакой игрушкой - с вами никто и раговаривать не станет. Вот, скажут, прислали какого-то хлыща, еще и разговаривай с ним. Уж вы мне поверьте, я знаю.

"Как же я сам не догадался"!" - подумал Коллекционер и с молниеносной быстротой, так что чемоданы не успели даже опомниться, вынул из коллекции внутренний чемоданчик и вложил на его место новый, после чего так же быстро позахлопывали и позапирал их один за другим, все, кроме номера восемь.

- Вот так-то лучше, - весело сказал старичок. - А я иду мимо, глядь - дверь не заперта. Нет, думаю, это не дело, надо поинтересоваться. Как же так, в рабочее время - и дома?

- А я отпросился, - быстро нашелся Коллекционер, - И... и я как раз уже туда иду.

- Вот и пойдемте, - сказал старичок. - Хотя и отпустили, а все ж таки лучше прийти. Начальник за это только похвалит. Уж я знаю, сам когда-то был начальником.

На самом деле он никогда начальником не был, но Коллекционер об этом не знал. Видя, что избавиться от дотошного старика нет никакой возможности, он начал одеваться.

- Чемоданчик-то соберите, - напомнил сосед.

Коллекционер нехотя положил в коллекционный чемоданчик рубашку и пару носков.

- Щетку зубную не забудьте.

Пришлось сходить в ванную за щеткой.

- Вот теперь пойдемте.

Они вместе вышли на крыльцо, и каждый направился своей дорогой: Коллекционер на работу, а старичок - обратно в подъезд. 13. На работу Стяжаев явился с большим опозданием.

- Что-нибудь случилось? - спросила Виолетта Юрьевна, окинув его критическим взглядом. - А это что? Новый чемодан?

- Да... То есть нет, этот - не новый...

Наконец он сообразил, что сказать:

- Просто я получил письмо... Из другого города, - и, стараясь не смотреть на Виолетту, быстро прошел к своему столу.

- Понятно, - сказала Виолетта Юрьевна и углубилась в подсчеты.

Стяжаев тоже принялся за работу, однако мысли его были далеко. Он изнывал от стыда и раскаяния, вспоминая о том, как обошелся с чемоданами. "Как я был груб, как жесток! - повторял он про себя. - Воспользовался тем, что я сильнее!" В тоске он ронял голову на грудь, но взгляд его падал на чемоданчик, смирно стоявший у ножки его стула в своем скромном полотняном чехольчике. Коллекционер отводил глаза, лицо его заливалось краской. "Бедные! Каково им сейчас? - сокрушался он. - Они так беспомощны и целиком зависят от меня. Скорей бы вечер! Я поговорю с каждым отдельно, я буду стоять перед ними на коленях. Всю ночь. Пока они меня не простят..."

Время тянулось ужасно медленно. Наконец рабочий окончился, и, сгорая от нетерпения, Коллекционер помчался домой.

Там его ждал еще один удар.

Ключей от коллекции не было на месте.

Он обшарил всю комнату, всю квартиру, вывернул свои карманы.

Ключи не находились.

- Все из-за соседа, черт его возьми! - воскликнул Коллекционер и изо все силы топнул ногой.

Сосед не отозвался.

- Глупый старикашка! Заморочил меня своими бреднями, и я, конечно же, сунул ключи в карман, а потом выронил на ходу.

Он топнул изо всей силы несколько раз подряд и, не дожидаясь ответа, помчался на улицу искать ключи.

Четыре раза пройдя весь путь от дома до работы и обратно, осмотрев каждый кустик, каждую ямку, каждую урну, тщательно ощупав все, что только способно блестеть при ярком лунном свете, он понял, что дальнейшие поиски бесполезны.

Но оставалась еще одна, последняя надежда. Он вернулся домой, достал бумагу, тушь, перо и написал:

Утеряны ключи от чемоданов.
Нашедшему - все что угодно !!!

- и свой адрес. За ночь он изготовил около сотни таких плакатов, а утром, первым явившись к открытию канцелярского магазина и закупил достаточное количество клея, расклеил их по всей округе.

Оставалось ждать.

Примечания составителя к Первой книге Первого собрания

Приложение 1

К вопросу о числе чемоданов в коллекции Дмитрия Стяжаева

<...> В ряде исследований последних лет предпринимались попытки с большей или меньшей точностью определить число чемоданов на основании различных косвенных данных. Так, автор анонимной статьи под названием "Деньги в "Собирателе чемоданов"" попытался установить его путем сложных экономических выкладок, которые, однако, представляются сомнительными в силу ненадежности исходных данных. Если покупательная способность Дмитрия Стяжаева еще поддается хотя бы приблизительной оценке, то остальные величины, используемые в рассчетах, представляются взятыми с потолка. Прежде всего, автор не учитывает того, что речь идет не о простых чемоданах, а о предметах коллекционирования, по отношению к которым такие понятия, как периодичность совершения покупки, средняя цена одной товарной единицы и пр., неприменимы. Отдельные экземпляры могли достаться Стяжаеву даром, а то и с приплатой, иные же составляли предмет его вожделений долгие месяцы, на протяжении которых он отказывал себе в необходимом, чтобы скопить требуемую сумму. К тому же неизвестно, сколь долго он занимался коллекционированием. Автор сам признает, что в своем рассчете он исходил из "условной величины" в семь лет, признавая тем самым, что при замене ее другой константой и результат будет иным.
В другой работе предпринимается не менее оригинальная, но и не более обнадеживающая попытка вывести число чемоданов из таких величин, как площадь комнаты Коллекционера, средняя толщина стенок чемодана и т.п.
Если обе названные концепции могут служить характерными образцами попыток определить размеры коллекции исходя из "наружных" данных, то концепции, авторы которых в основу своих вычислений кладут те или иные факторы внутренней жизни в чемоданах, выступают как противоположные им в этом отношении, но не в отношении бесспорности <...>
<...>
Весьма любопытные суждения и данные содержатся в материалах последней научно-практической конференции, организованной Обществом Собирателей Чемоданов по случаю ежегодной Большой Весенней выставки. Перед участниками Круглого стола, проводившегося, как обычно, в день окончания выставки, был поставлен единственный вопрос: "Сколько нужно иметь чемоданов, чтобы в них не завелись чемоданные жители?" В результате бурных дебатов, которые продолжались три дня (вместо запланированных двух с половиной часов) все участники дискуссии пришли к единодушному выводу: "Ни одного"1) <...>
(Источник: Быт, бытие, бытийственность. Сб. ст. Б.м., б.г. С. 87 - 89).

Примечания к Приложению 1

НАЗАД, К "СОБИРАТЕЛЮ ЧЕМОДАНОВ"

Приложение 2

Комментарий Э.Гранатова к СЧ:11

Предварительные замечания составителя

На вопрос одного корреспондента о том, почему в "Гранате" всегда так много опечаток, председатель Российской национал-гуманистической партии (РНГП) признался, что сам лично уже давно не участвует в выпуске своей газеты, поскольку последние два года был занят теоретической работой. "С 1914 по 1916 год Ленин писал свои "Философские тетради". Вождь мирового пролетариата не пожалел двух лет на то, чтобы составить правильный, большевистский комментарий ко всей буржуазной философии, начиная от отца идеализма - Аристотеля. Вооруженный таким комментарием, уже ни один большевик не мог попасться на удочку кантианцев, гегельянцев и прочих буржуазных мистиков. И как только Ильич завершил этот научный труд, а все товарищи с ним ознакомились (на это ушло еще около года), свершилась пролетарская Революция, о которой еще до этого так долго говорили большевики. Этот исторический пример говорит о важности революционного мировоззрения. Нам тоже нужен правильный комментарий. Комментарий к чемоданной философии. Чтобы уж никакие сказки о планетарном мышлении, о демократии, о мультикультурализме и политкорректности, не могли сбить с толку наших ребят. Поэтому и я решил потратить два года на то, чтобы внимательно прочитать "Собирателя чемоданов" и составить к нему подробный, постраничный комментарий. Мне было значительно легче, чем Ильичу, не пришлось переворачивать горы макулатуры, торчать в РГБ, среди лысых профессоров и прыщавых аспиранток. Противник оказал нам огромную услугу, собрав всю свою философию в одном томе. "Собиратель чемоданов" - это энциклопедия современного оппортунизма, круто замешанного на религиозном мракобесии. И теперь, когда на теоретическом уровне с ним уже покончено, осталось только доконать его практически".

Когда же мы обратились к Э.Гранатову с предложением опубликовать его труд в настоящем издании, он передал нам только нижеследующий текст, сказав при этом, что остальные комментарии, во-первых, пока еще не дописаны, а во-вторых, мы все равно ихцеликом не напечатаем, поскольку в них может встретиться ненормативная лексика. "А видеть свой текст искромсанным до неузнаваемости я не хочу. Поэтому предпочитаю публиковать его в "Гранате", по частям, по мере завершения". Что касается полученного от Э.Гранатова текста, то мы публикуем его полностью и без каких-либо изменений, позволив себе только заменить отточиями отдельные лексемы, восстановить которые для русскоязычного читателя не составит труда.

Этот до сального блеска перецензуренный диалог коллекционера с чемоданами, способный довести до рвоты всякого нормального читателя, обнажает всю похабную подноготную сусальной сказочки про закомплексованного собирателя чемоданов. Могу спорить, что этот анонимный опус, претендующий на роль новой мифологии XXI века, с большим напрягом, в коротких промежутках между генеральными стирками и приготовлением комплексных обедов, выдавливала из себя недоучившаяся в консерватории домохозяйка, томимая духовной жаждой по причине полного отсутствия интеллектуального дискурса в общении с мужем-держателем торговой точки и его "компаньонами"-братками, периодически разряжающими домашний вакуум своими непродолжительными визитами.

Мадам, проснитесь!

Вы еще не стары, рано себя хоронить. Поворошите свой гардероб, найдите то, что вы носили, пока не сделали себя подстилкой, смело наденьте и выйдите в этом на улицу.

Послушайте, что говорят живые люди. Обязательно купите газету - нашу газету!

Что? Муж не разрешает тратиться на прессу? Войдите в русский Интернет. Воспользуйтесь услугой МТУ - они предоставляют месячный кредит. Потом можно не платить. Или подсунете ему вместе со счетами "Службы - 907". Он не заметит, он дебил. Ну, в самом деле, не мне же вас учить. А главное - найдите и раздавите эту гниду, которая присосалась к вашему затылку, этого персонального цензора, которого еще в младенчестве приставила к вам ваша любимая мамочка, пошлите его на х...й - и правьте смело ваш текст. Боитесь? Я вам помогу. Давайте вместе.

Смотрите. Вместо "иди сюда, мой маленький" пишем: "иди сюда, мой п...деныш". Или подумайте сами, как еще можно выразить глубокую нежность, которую этот онанирующий шизофреник-фетишист испытывает к чемоданам. Однако, как вы пишете дальше, чемоданчик оказался не таким уж п...денышем. Увидев это, Коллекционер, конечно, удивился, но не присвистнул (тоже мне, Соловей-разбойник, б...!), а, скорее всего, тихонько выругался:

- Ни х... себе! Вот так подарочек! Что же мне с тобой делать?

Читаем дальше. Глядя на чемоданчик, Коллекционер не верит своим глазам и впадает в полный транс.

- Б...ь, что за х...ня? Это какой-то обман зрения! - бормочет он. Затем, не желая полагаться на ощущения, берет сантиметр и обмеряет оба чемодана, свой старый - изнутри, а новый - снаружи.

- Ни х...я не понимаю!

Действительно, если верить прибору, чемоданчик должен войти без проблем. Тем не менее у Коллекционера опять ничего не получается.

Тогда он начинает понимать, что все дело в его коллекции. Иными словами, у него окончательно поехала крыша и ему кажется, будто чемоданы нарочно сжимаются, чтобы не впускать новичка (Пардон, мадам! Если у вас имеются проблемы... Ах, это личное? Ну, не будем, еще раз извините. Хотя я мог бы дать совет... Ну, ладно, не буду. Вернемся к тексту).

Итак, хозяину, конечно, не нравится такой расклад, тем более, что раньше никаких проблем у него с этим не было, он привык совать в свою коллекцию когда и что ему только вздумается. Поэтому он начинает злиться. Любовь к чемоданам не мешает ему, как всякому самцу, проявлять когда надо крутость. Сначала он по-хорошему просит их расслабиться:

- Ну-ка, без финтов! Это ваш новый друг, прошу любить и не вые...ваться! Сантиметр врать не будет. Вечером поговорим, а сейчас мне некогда с вами е...аться! - и пытается осторожненько просунуть чемоданчик.

Но чемоданы продолжают капризничать, чем доводят хозяина до полного остервенения.

- Ах, суки! - говорит он. - Вы что, б...ь, ох...ели, русского языка не понимаете? Ну, держитесь! Посмотрим, кто кого вые...ет! - и начинает грубо насиловать чемоданы. За этим занятием его и застает сосед.

Теперь вы видите, мадам, как ожила и заиграла ваша вещь? Похоже, я был не прав, у вас все-таки есть литературный дар, вам не хватает только смелости и правды. А правда творчества, как это ни банально, идет от правды жизни. Кто сам живет фальшиво, тот порвет себе кишки, но не высрет ни слова правды.

Да, да, конечно, вы писали для дочурки. Я понимаю. Но только пока вы это сочиняли, ваша дочурка подросла и уже е...тся по подъездам... Да, видел, в розовых колготках. Так что, мадам, пишите для себя. Пошлите всех на х.. - дочурку, мужа, маму, а если надо, и читателей - и вот увидите, у вас получится!

Желаю творческих успехов,

Э.Гранатов.

Стоп! Перечел все и вижу: этого мало, многие не поймут. Подумают, Гранат дошел до полного п...ца, ушел в чистое искусство, зациклился на мате, больше ничего ему не и требуется.

Нет, требуется, товарищи. Многое требуется. Сегодня на одном мате и сам далеко не уедешь, и страну из жопы не вытащишь. Тем более, что "новые граждане" со свойственной им чемоданной сноровкой, похоже, уже и в этом, исконном нас обошли: мат у них звучит куда бойчее и смачнее, чем у самого автора этих строк. Значит, сегодня, чтобы быть честным, мата уже далеко не достаточно.

А возможно, мат даже и вреден.

Чтобы быть честным сегодня, надо, для начала, научиться честно отвечать на вопрос: КТО ТЫ? - не заслоняясь ни гнилыми рассуждениями о гражданстве и политкорректности, ни кургузым словосочетаньицем со скользким смыслом: "разумное существо", - ни дешевыми эвфемизмами типа "индивид", "личность", "персонэлити". Сегодня честен только тот, кто способен, насрав на ООН, на Красный Крест, на все поправки к Конституции, просто и грубо сказать: "Я - человек".

И я это говорю.

Я, старый педераст, Эразм Гранатов, - ЧЕЛОВЕК. С мозгами в голове, с говном в кишках, с кровью в жилах, с потертой рожей, которая намертво приросла к моей лысой башке, а потому не снимается и не сдается в чистку, в вонючих носках, которые некому стирать, с потом под мышками и с грязью под ногтями. Я медленно передвигаюсь, тяжело дышу, с натугой думаю, много и зловонно сру, не поддаюсь обучению, а потому не способен к приобретению новых навыков и освоению перспективных профессий, потребляю до х...я ресурсов и еще более до х...я занимаю места на этой покатой земле.

К тому же я косен и подозрителен. Я испытываю недоверие к авторам статеек, расписывающих прелести подземных стоянок и городов, я не в восторге от того, что осуществилась бредовая идея господина Церетели (или его заушных советчиков?) прорыть подкоп под Манежной (спасибо, что не под Кремлем!), чтобы исподволь приучать людей к длительному пребыванию в замкнутом пространстве. Я горжусь тем, что не сожрал ни одной сосиски в этом чемоданном раю1).

Я никогда не жил в чемоданах или в чем-либо хотя бы отдаленно подобном. Посему намерен продолжать жить и умереть на Поверхности2). Я не боюсь поскользнуться или уйти в бесконечность3). У меня есть мой старый компас, который всегда укажет мне верное направление. У меня есть мои старые ботинки "d-r Martens", на толстой рифленой подошве, которые никогда не скользят и которыми так славно топтать путающихся под ногами неразумных и разумных паразитов. И у меня есть только один старый чемодан, который я и мои товарищи по национал-гуманистической партии используем для переноски наших прокламаций. А поскольку наши прокламации расходятся быстро, этот чемодан мы открываем по многу раз в день, так что нет никакой опасности, что в нем заведется какая-нибудь дрянь.

У нас навалом работы. В нашей партии пока недостаточно действующих членов, хотя у нее очень много сочувствующих (фактически нам сочувствуют все - я хочу сказать все люди, прочих в расчет не принимаю). Если бы мы согласились принять в наши ряды хотя бы пару "новых граждан" (Хотите - верьте, хотите - нет, но заявления от них уже поступали! Они пытаются пролезть даже сюда!), годовые завалы накопившихся текущих дел были бы раскиданы в считанные часы. Но мы, люди, не нуждаемся в их участии. Со своими проблемами мы уж как-нибудь справимся сами.

Идиллия кончилась. Сегодня пора каждому честно сказать, чего он ждет от Истории, от человеческой Истории. Продолжения - или конца. Победы гуманизма хотя бы в одной, отдельно взятой стране, с сильной и суверенной (по-настоящему суверенной!), властью людей (лучших или худших4) - теперь уже не столь важно) - или господства "интернационального" мирового правительства, состоящего из разноязычных дебилов с пристроившимся у каждого за ухом бесплатным переводчиком.

История повторяется, и иногда это бывает смешно. Сегодня гуманизм под запретом. Как и пятьсот лет назад, во времена моего великого тезки5).Нас называют расистами, хотя это не верно. Гуманизм - это не расизм. Расисты настаивают на превосходстве своей расы. Мы ни на чем подобном не настаиваем. Наоборот, мы признаем свое несовершенство, фундаментальное несовершенство расы людей. И с наглой тупостью несовершенных тварей орем только одно слово: "Занято!"

Занято. Все занято. Можете становиться в очередь, господа, но знайте: ваша очередь никогда не подойдет, ибо вы - опоздали. Билеты проданы, цирк - наш, и представление давно идет. А если в нем что и не так - не страшно, мы досмотрим. Нам - нравится. Мы не нуждаемся в шустрых помощничках, рвущихся подмечать чужие ошибки и переписывать чужие сценарии. Уж как-нибудь сообща пораскинем своими рыхлыми мозгами - и все допишем сами. Пусть медленно, пусть криво - но допишем.

История повторяется - и иногда это бывает здорово. Пятьсот лет назад гуманисты открыли новую страницу истории. Сегодня настала пора ее закрыть, ибо она прочитана, и далеко не все в ней верно. Старые гуманисты во главу угла поставили разум. В этом была их ошибка. Ибо выясняется, что в царстве разума царят совсем другие, а человек достоен только мыть сортиры.

Но ничего. За Эразмом придет Лютер. Будет кровь. Будет новая Реформация. Будет новая вера. Вера в Человека. К черту "святую троицу" - Свободу, Равенство, Братство! Нам не нужна свобода, которой нам предлагают поделиться! Мы не хотим равняться на лилипутов! И уж тем более - с ними брататься!

Все - во имя Человека! Все - во благо Человека! Человек - превыше всего!

Но ближе к делу. Сегодня Россия - единственная страна в мире (кроме отдельных жарких стран, жители которых слыхом не слыхивали о чемоданах, ибо им просто нечего в них хранить), где еще действует старый избирательный закон. Поэтому главная политическая задача сегодняшнего дня - это бороться за его сохранение, не допустить внесения пресловутых поправок о "новых гражданах". Задача завтрашнего дня (при условии успешного решения первой) - бороться за неукоснительное соблюдение этого закона. Требовать личного досмотра всех внушающих подозрение (а лучше - поголовно) депутатов, членов правительства и в первую очередь Президента (ибо он - уже под подозрением6)!) непосредственно перед каждой процедурой принятия государственных решений, на предмет выявления наушников, публично разоблачать и лишать полномочий тех, кто подпал под влияние своих легальных или нелегальных постояльцев.

Кстати, о постояльцах. Пока еще правительство Москвы продожает занимать непреклонную позицию, из последних сил выдерживая атаки тех, кто добивается внесения изменений в Положение о регистрации 7).Браво, товарищ Лужков! Держитесь. Мы - с вами.

Отступать некуда! За нами - Москва.

Жители столицы! Свято охраняйте чистоту своих жилищ! Срочно перетряхните свои старые чемоданы, а лучше - не открывая, отнесите их прямо на свалку.

Да здравствует человечество!

Да здравствует гуманизм!

Да здравствует национализм!

Да здравствует российская бюрократия!

С партийным приветом,

Эразм Гранатов,

ЧЕЛОВЕК,

Председатель Российской национал-гуманистической партии.

Примечания к Приложению 2

7) Как известно, по действующим (пока еще действующим!) инструкциям, не менее восьми квадратных метров свободной жилой площади требуется для регистрации постоянного и даже временного проживания в городе Москва, независимо от физических размеров жильца и согласия ответственного квартиросъемщика. И это - только одно из многих трудновыполнимых условий. В свою очередь, без постоянной регистрации невозможно получить гражданства. Таким образом, значительная часть чемоданных жителей обречена пока на нелегальное существование в нашем городе. Им это, конечно, не нравится. Поэтому они, через зомбированных подставных лиц, внедренных в Конституционный суд и аппарат Уполномоченного по правам человека, пытаются давить на Московскую городскую думу, и, надо сказать, небезуспешно. Сколько еще продержатся московские власти, неизвестно. Похоже, дни их сочтены. Но пока старый закон еще действует, надо его использовать с максимальной пользой: выявляя подозрительные квартиры, незамедлительно обращаться в правоохранительные органы, попросту - наводить ментов. Прочь брезгливость! В данном вопросе милиция - наш союзник. - Э.Г.
к тексту Приложения 2

НАЗАД, К "СОБИРАТЕЛЮ ЧЕМОДАНОВ"

Приложение 3

Из литературно-философского альманаха "СНАРУЖИ" 1)

Когда они вышли Наружу

***

Мысли и суждения

Поверхность — одна и ни на что не делится. Это — не Чемоданы. Это — совсем другая бесконечность.

***

Возражение

Некоторые представляют себе Поверхность как навсегда закрытый чемодан. Это не так. Все гораздо сложнее.

***

Рассуждение

Где опаснее — внутри или снаружи?

Внутри можно заблудиться и проблуждать до самой смерти, все углубляясь и углубляясь.

Зато, находясь снаружи, можно уйти далеко-далеко и никогда не вернуться, затерявшись в незамкнутом пространстве. А можно просто поскользнуться на гладкой поверхности, упасть и расшибиться вдребезги, а то и просто скатиться вниз.

Взгляните на жителей Луны, которые некогда населяли ее красивую и гладкую поверхность.

Где они?..

***

Предположение

Если бы Господь жил вместе с нами в Чемоданах, то ничего бы этого не случилось. Свобода - это то, что совершается в Его отсутствие. Пока Он отдыхает...

***

Cоветы и афоризмы

***

Если тебя вынесло на Поверхность, постарайся хотя бы не поскользнуться!

***

Чемоданов - неисчислимое множество, а Поверхность - одна. Между тем, не будь Поверхности, на чем располагались бы Чемоданы?

***

Стихи

***

I

(Перед картиной)

Руки за спину! Прочь инструменты! Теперь объясняю:
Перед вами — картина, и ей уже больше ста лет.
В ней никто ничего не менял, хоть она не шедевр, и все это знают.
Каждый видит, что можно улучшить и раму, и холст,
Только здесь, на Поверхности, все это запрещено...

***

II (Перед скульптурой)

Не ищи!
Ты же видишь, здесь нет ни замков, ни отверстий.
Убери
Инструменты, ключи и отмычки.
Это — только поверхность, сказать, что за ней — ничего, — ничего не сказать. За нее не проникнешь.
Просто стой и смотри. Если хочешь — сиди,
Если можешь, не трогай руками.
И не смейся! Ты слышал, сказали,
Что это красиво?

***

Снаружи

Сегодня выпал снег. А мог не выпадать.
Но выпал — лишь затем, чтоб временно покрыть Поверхность.
А может, просто низачем.
Ты знаешь,
Как многое здесь делается просто так,
А не зачем-то? Даже
Не делается, а как будто выпадает.
И вскоре тает,
Оставляя слякоть
И грязь,
Которую заносят на подошвах
В прихожую,
А после — в комнату,
А после — даже к нам.

Как я хотел бы вместе с этой грязью,
Попасть туда, к тебе, хотя бы ненадолго.
Пока не выметут...2)

***

Поверхность — это то...

Поверхность — это то, что только видится.
Поверхность — это только то, что видят все.
А взгляды на Поверхность очень разные:
Кому-то скользко, а кому-то нравится.

***

Чтобы жить...

Никуда не проникая,
Никуда не выходя,
Я по садику гуляю,
Ты бери пример с меня.
(Частушка)

Чтобы жить, никуда и ни зачем не проникая,
Чтобы жить, ниоткуда никуда не выходя, —
Надо было мне просто родиться здесь, снаружи,
А ты ведь знаешь, я родился там, и даже вырос,
И уже взрослым вышел изнутри.

***

Покаянно-еретическое

Господи! Это же все из-за нас!
Даже язык изменил предлоги.
Раньше говорили: на Руси, а теперь — в России.
Раньше говорили: на Москве, а теперь — в Москве.
Люди жили на Поверхности и ничего не трогали,
Покуда здесь не появились мы.
Господи! Это же все из-за нас!
Лучше б Ты наказал нас заранее. Или хотя бы напомнил...

Ты забыл о нас, Боже?

А может, Ты даже не знал?

***

Примечания к Приложению 3

НАЗАД, К ПРИЛОЖЕНИЮ 2