Аннотация: Лавкрафтщина: главный герой живет в мире, где некая игла пронзает всю вселенную, а вокруг этой иглы танцуют неимоверно огромные (божественные) твари. Главному герою суждено добраться до края вселенной.
На второй день подъема у Бартона исчез мизинец.
Бартон заметил это не сразу. Проснувшись, он сложил спальный мешок и сел завтракать. Из рюкзака появилась банка консервированных бобов, затем бутылка с водой. Пытаясь управиться с консервным ножом, Бартон осознал, что левая рука плохо слушается его. Ощущение было непривычным. Встревоженный, Бартон поднес ладонь к глазам. Так и есть: левый мизинец истаял за ночь. Раны не было, лишь гладкая кожа, обтягивающая сустав. Словно пальца никогда и не существовало.
Бартон встревожился. Разумеется, он знал об опасностях, подстерегающих альпиниста во время подъема на Гору. Но это была его мечта - подняться хоть на сантиметр выше, чем другие, побить рекорд, поставленный Рамси Дженевеллом. Бартон начал грезить об этом еще в школе, в начальных классах. Его обогнали. Некто Фредрик Лоу поднялся на пятьдесят три метра выше Дженевелла; Бартону в том году исполнилось шестнадцать.
Подступиться к Горе Бартон смог только в двадцать пять лет. Туда не пускали кого попало - требовалось разрешение от Совета альпинистов. Большая часть сбережений Бартона ушла именно на эту маленькую желтую бумажку; сейчас она лежала у него в кармане.
Стоя перед Горой, Бартон чувствовал благоговение. Сверкающей антрацитовой иглой она поднималась вверх, пронзая небеса, уходя в космос, куда-то в запредельные, пустые дали, где нет места людям. Существ, что порой спускались с Горы, безжалостно истребляли: иррациональный страх перед ними был слишком велик.
Бартону не хотелось бы встретиться с чужими.
Он проверил рюкзак - вроде не болтается, плотно сидит - затем вздохнул, пробормотал "С богом!" и утопил кнопку подъема. Ноги оторвались от земли. В желудке что-то перевернулось.
Двигатель, вшитый в рюкзак, использовал магнитное поле Горы. Бартон плавно скользил вверх.
На этом этапе особых усилий от самого альпиниста не требовалось, и Бартон вертел головой по сторонам. Для начала он бросил взгляд через плечо, посмотрел на серое небо, затянутое облаками, потом извернулся и все-таки смог разглядеть землю. Городок и все его жители были у него как на ладони. Лес казался зеленым пятном. Удивительно. Бартон не мог оторвать взгляда от этой панорамы до тех пор, пока она не слилась в единое разноцветное пятно.
Облачная зона осталась позади, и теперь в спину Бартону светило солнце. Здесь, в этих высотах, воздух был разреженным. У Бартона закружилась голова, и он приложил к лицу кислородную маску. Она работала идеально: Бартон мгновенно ощутил комфорт и спокойствие. Словно он сидел у себя дома и попивал кофе на диване.
"Не так уж это и сложно", - решил Бартон. До этого он взбирался на другие горы, и ощущения от подъема были примерно те же. Он почувствовал легкое разочарование.
Солнце закатилось за горизонт, и стало темно. Мир вокруг Бартона начал таять. Продолжать подъем в темноте было совсем небезопасно, поэтому Бартон сделал привал на одном из выступов. Он посидел немного, наблюдая за метаморфозами ночи, потом завернулся в спальный мешок и заснул. Ему снилась какая-то чепуха.
А на второй день его мизинец истаял, и у Бартона возникло острое желание вернуться обратно.
Но это было бы глупым поступком. Все то, что Гора забирала у альпиниста, она возвращала только после прохождения определенной точки. Бартон прикинул, что нужной высоты он достигнет на четвертый день.
Кислорода в этих местах уже не было, но после ночи, проведенной на Горе, Бартону он уже и не требовался. Ноздри его, как оказалось, закрылись; он понял это, когда смахивал пот с кончика носа. Ноздри заросли гладкой плотной кожей. Престранное ощущение.
Рюкзак гудел, набирая скорость. Бартон поднимался к вершинам, терявшимся в густой мгле. Через некоторое время солнце осталось позади - маленький желтый шарик, вращающийся вокруг свой оси. Звезды приблизились, и Бартон мог при желании дотянуться до них, схватить, помять, растереть между ладоней. Так он пару раз и сделал. Мятые, потерявшие форму и блеск звезды он выбросил вниз.
Бартон думал о том, является ли он человеком, раз у него теперь нет ноздрей. Ведь Бог дал человеку рот, ноздри, глаза и уши - семь естественных отверстий, с помощью которых мозг общается с окружающим миром. А у Бартона волей неведомых сил, управляющих Горой, двух из семи отверстий больше нет. Значит, под юрисдикцию небес он не попадает?
"Но в душе-то я человек, - рассуждал Бартон. - И никому этого не изменить."
От подобных рассуждений вдруг стало зябко и неуютно, поэтому Бартон переключился на более приятные мысли. Он думал о яблочном пироге, о морсе и о сосновых шишках.
Затем Бартон сделал второй привал. На этот раз он не стал изучать пейзаж - уж больно страшный и чуждый мир был вокруг. Бартон попросту закрыл глаза и погрузился в сон.
Третий день пришел незаметно. У Бартона пропала ступня на левой ноге. Он с большим трудом нацепил на себя рюкзак и нажал на кнопку. Свое лицо Бартон ощупывать не стал. Мало ли что? Может, теперь у него нет ушей. Или из щек растет какая-нибудь гадость. Хорошо хоть, зрение нормально работает.
Гора никак не изменилась. Она была незыблемой и вечной. Черный камень, блестящая поверхность, словно у угля. В природе подобного элемента не было - он мог существовать только здесь, в сильнейшем магнитном поле, создаваемом Горой. Элемент этот практически бесполезен. Именно поэтому дельцы не трогали Гору - зачем?
В голову лезли всякие странные мысли, и Бартон от греха подальше вообще перестал думать. В голове воцарилась полнейшая пустота; лишь ветер завывал в ушах.
Мир вокруг него исказился. Во все стороны растекались холодные краски. Вокруг Горы танцевал хоровод молний. Громадные чудовища с тысячью конечностей сновали между белых росчерков, избегая контакта с электричеством. Все они были слепы; Бартон взял с них пример и закрыл веки. Таким мир он видеть не хотел.
На четвертый день зрения он лишился. Пошарив руками по земле, Бартон наконец-то нашел рюкзак. Аппетита не было вообще. Видимо, на этом этапе он уже не нуждается в пище.
"Ничего, ничего, - утешал Бартон себя. - Сегодня ко мне все вернется".
А завтра, на пятый день подъема, Бартон побьет рекорд Дженевелла, а потом - и рекорд Лоу.
Ничего сложного.
Но Бартон знал: едва к нему вернется человеческий облик, он тут же попытается спуститься с Горы. Этот порыв следует погасить в зародыше. Ведь если Бартон сбежит, не достигнув цели, все его страдания окажутся напрасными. Дженевелл и Лоу тем и были знамениты, что нашли в себе силы продолжить подъем после достижения точки возврата.
Бартон попытался очистить голову от мыслей. Он ждал, когда же откроются его глаза, и он снова станет человеком.
Подъем длился уже целую вечность.
Казалось, мимо проплывали миры и вселенные.
Бартон поежился и сглотнул. Ему было холодно.
Странно, но его внутренние часы сообщали, что пора бы устроить очередной привал. То есть четвертый день подходил к концу. Неужели таймер сбился?
Бартон устал. Он сказал себе: все в порядке.
"Я просто утомился от всех этих переживаний. Сейчас сделаю привал и продолжу путь. А потом уже доберусь до точки возврата", - думал он.
Привал он сделал. Едва голова Бартона коснулась черной поверхности, как он тут же заснул.
Ему снились огромные твари размером с галактику; шкуры этих существ усеяны ожогами от звездных пожаров, глаза их пылают неземным огнем. Бартон слишком ничтожен, чтобы чудовища обратили на него свое внимание - и слава богу, поскольку в таком состоянии он совершенно беспомощен.
Проснулся он в поту.
И, если уж оценивать это так, начался пятый день его восхождения.
Но ведь это не так. На самом деле четвертый день продолжался. Просто Бартон разбил его на два перехода.
Паника поднималась внутри темной волной. Бартон подавил ее.
"А что, если я поднялся слишком высоко? Залез туда, куда не следовало?"
Нет, это глупости. Дженевелл и Лоу поднимались выше, чем он, и благополучно вернулись на землю.
А может, он уже побил рекорд?
Как же тяжело быть слепым. Каким бы кошмаром ни была реальность, воображение, усугубленное слепотой, показывало Бартону гораздо более отвратительные картины. Он сам не заметил, как начал жевать собственную щеку изнутри, пока рот его не наполнился кровью. На вкус она была сладкой, как патока.
Бартон молился - пока не осознал, что Бог в этих краях не имеет власти. Бартон зря покинул землю. Здесь Бог уже не может защитить его от существ, чей разум далек от человеческого.
Ад располагается на Горе, и Бога тут нет.
Бартон бы заплакал в бессильном отчаянии, если бы мог.
Он потерял надежду и теперь поднимался вверх лишь по инерции.
И когда он уже готов был плюнуть на все и отправиться обратно на землю, его голова уперлась во что-то.
"Вершина вселенной, - мелькнула дурацкая мысль. - Я достиг самого потолка".
Бартон почувствовал, как его тела касаются чьи-то пальцы. Твердые, с жесткой, словно неживой кожей. Мир перевернулся - и Бартон рухнул на нечто твердое, напоминавшее землю. Он не сразу понял, что лежит спиной на потолке.
"Я на другой планете?"
Странно, но страха не было. Только усталое равнодушие, словно у смертельно больного человека перед кончиной.
Его взяли за локти, за колени. Стянули с беспомощного Бартона сапоги, содрали с него одежду, стащили у него рюкзак.
Бартон не сопротивлялся.
А потом он почувствовал, как нечто острое вошло ему прямо в глаз. Он вскрикнул - и вдруг понял, что вновь обрел зрение. По щеке его хлынул поток мутных слез. Бартон видел смутный силуэт существа, склонившегося над ним.
Ему открыли второй глаз, затем прочистили ноздри и уши. Утраченные пальцы отрастали. Вернулась даже утерянная ступня, и Бартон неуверенно поднялся на ноги. Он был совершенно наг, в отличие от своего спасителя. Приглядевшись, Бартон понял, что тот одет в его же, Бартона, одежду. На плечах был закреплен рюкзак.
Спаситель кивнул ему, затем двинулся к темному стержню, выраставшему из земли - и там активировал вшитый в рюкзак двигатель.
"Он будет лететь мимо звезд, - думал Бартон, глядя ему вслед. - Он будет лететь, и вспоминать меня."