Саша стоял перед жестяной пирамидкой, возвышающейся над неопрятным земляным холмиком. Синяя краска выцвела, обнажая фактуру грубых, торопливых мазков кисти. Полупрозрачные белые буквы складывались в надпись "Макаров Витя".
Бабушка ловко оборвала пожухлую траву вокруг памятника, подобрала два выцветших пластмассовых цветка, воткнула их в рыхлую сырую землю и открыла баночку с ядовито пахнущей краской.
- Обожди, встань в сторонку. Вот тут. Не испачкайся. Не трогай.
Саша неловко вытянул руку в толстом клетчатом пальто, указал в сторону надписи и вопросительно взглянул на бабушку.
- Это Петя. Мог бы другом тебе быть, играли бы вместе. Дохленький был совсем, два дня прожил.
Взвизгнула калитка. Бабушка низко нагнулась, выбираясь из за невысокой оградки.
Рыхлая земля комьями налипала на ботинки. Серый тяжелый снег, черные холмики, синие оградки, серые деревья, серое небо, серые люди. Саша качаясь пробирался по узкой тропинке. Люди стояли группками возле высокой черной кучи. Грузовик рычал и плевался вонючим серым дымом, сдавая назад. Вот, двое ловко откинули задний борт. Лязгнули запоры. Мелькнули две желтых табуретки. Из кузова выплыл красный ящик.
Бабушка подошла к одной из групп. Заулыбалась кому-то, узнав. Подошла к гробу, заглянула, стерла с глаз, вернулась к группе, снова заулыбалась. Показала рукой на Сашу, все повернулись. Страшные сморщенные лица в платках до глаз оскалились беззубыми ртами.
Трое в шапках и кирзовых сапогах, оглядываясь, достали из сумки. Один закурил, спотыкаясь отбежал к грузовику и начал поливать снег желтым.
Саша исподлобья, мрачно смотрел на действо. Его коробила неискренность плача, деловитость забрасывающих яму комьями сырой глины мужиков, пыхтящих папиросками, торопливость тёток, с которой они разбирали куски хлеба с нарубленной колбасой из полиэтиленовых мешков, жующие сморщенные губы старух с налипшими крошками, пустая бутылка, скатившаяся в хлюпающую жижу. Он не мог больше молчать.
- Посмотрите на себя со стороны! К чему эти причитания? Вы ведь даже не стараетесь! Какое вам дело до этой Семёновны? Вам же не жаль её совсем! Вы же её забудете через два дня! Быстрее закопать, выпить, съесть... А душа?
Бабушка присела, взглянула в лицо Саши, сказала тоненьким голосом, коверкая слова:
- Ага, ага. Уууу, мафына, гудит, да? Уууу! Где мафына? -и протянула липкую конфету в бумажке. Тётки вокруг притворно заулыбались.