Аннотация: Фантасмагорическая история перерождений и подселения душ.
ТИЛЬ ЧЕСТЕР
ЯНА РАЙМОНС
ПУТЬ ПСА ПО ИМЕНИ ВЕРТУХАЙ
Часть третья
Глава 7.
Вертухай бежал долго. Сумерки незаметно перешли в ночь. Он бежал по скользкой накатанной трассе и думал о том, как ему повезло. Думал о собачьей жизни. Впечатления после бегства из собачьего автозака с вонью псины и металлических клеток, запах адреналина и той свободы, которые ударили ему в ноздри, опьянили его. Он бежал, блуждая от одного края дороги к другому, и не заметил внезапно выскочивший из-за поворота фургон дальнобойщика. Большегруз резко затормозил, но на скользкой поверхности дороги его заднюю часть занесло поперек трассы.
Вертухай, испугавшись, отскочил на обочину. Внезапно вылетевшая по изгибу дороги белая "тойота" на всей скорости врезалась в середину фургона. За ней на такой же скорости неслась "ауди", которой повезло чуть больше: она опрокинулась, ударившись о белую "тойоту" и отлетела по касательной на край дороги. То же повторилось и с "вольво". Образовавшийся аварийный узел уже невозможно было обогнуть, и движение застопорилось.
Водители вылезали из подъезжающих машин и бежали с огнетушителями к внезапно вспыхнувшей "тойоте". Кто-то на бегу звонил по телефону. Вертухай рванулся в толпу. Неудержимое желание вмешаться, что-то сделать. Но что - он не знал. Подбежав к горящей машине, один из водителей пытался открыть дверцу ломиком, дверца подалась. В машине стонал молодой мужчина. Нога его была сломана, оставалось догадываться, какие еще повреждения у него есть.
На заднем сидении была трехлетняя девочка. Вертухай рванулся вперед, в проем дверцы.
- Куда! - закричал мужчина, пытаясь схватить его за поводок. Вертухай, не обращая внимания на окрики, ринулся на заднее сиденье горящей машины, схватил девочку зубами за куртку , выволок ее наружу и оттащил метров на двадцать в сторону. Затем снова вернулся и стал помогать мужчине, который пытался вытащить водителя со сломанной ногой.
- Ноги, ноги, я не чувствую ног, - кричал парень. - Помогите, помогите, я сгорю, сейчас рванет!
Вертухай вцепился в плечо парня и за куртку поволок его из горящего салона. С другой стороны пытался помочь незнакомец. Вдвоем с собакой они выволокли пострадавшего на приличное расстояние от машины, где его подхватили парни из подоспевшей "скорой помощи". Водитель фуры со стороны молча остолбенело смотрел на все это - он был в шоке.
- Че сидишь, скотина, аварию устроил на дороге, - орали водители, - под суд пойдешь!
Тот не отвечал, так как все произошло внезапно, за считанные секунды. Бригада "скорой помощи" уже отъезжала, когда появилась, наконец, полиция. Машину удалось потушить общими усилиями, слава богу, огонь не задел бензобак большегруза.
- Граждане, чья собака бегает, кто собаку потерял, собака с поводком, чья собака? - повторял сержант.
Все спрашивали друг друга, чья собака, чей пес, но хозяин не находился.
- Слушай, сержант, говорил незнакомец, помогавший вызволить из горящей "тойоты" водителя, - собака-то какая умница: девочку сначала вытащила, а потом мне помогла мужика вызволить. Слушай, она, случайно не твоя? Собака-то дрессированная, слышь? Может, заберешь?
- Да ты что, зачем мне такой волкодав, может, ты себе его,.. - ответил сержант.
Пес бегал среди людей, вглядывался в лица. Кто-то трепал его по голове, кто-то гладил, и все говорили: молодец, какой добрый и смелый.
Но во всех этих лицах Вертухай видел площадь, полную народа, и себя - человека, диктатора. И себя - Сукина из той, другой реальности, откуда он пришел в эту собачью жизнь. Понуро опустив голову, он побрел дальше от места аварии. Чувство незавершенности, чувство собственной неполноценности, чувство того, что ему не смыть никаким добрым поступком все зло, которое он причинил этим же людям, что гладили его сегодня, хвалили его, благодарили, говорили ему "молодец".
Вертухай, Вертухай, Вертухай, ведь он никем не может быть, кроме Вертухая. "А может быть, и правда, надо было остаться в этой живодерне? Ну, пошел бы хотя на кусок мыла", - думал он. А горящая машина? Глаза маленькой девочки, глаза собак, которых он выпустил из фургона, - все вспоминалось ему. Так незаметно, усталый, опаленный огнем, он добрел -таки до своего жилья. Дворничиха Татьяна сразу узнала его:
- Худой-то какой! Ты что? Найти никак не можем, - погладила его, обняла. - Ты че-то паленый какой-то у нас. Ну-ка, айда, Михаил Иванович рад будет.
Татьяна взяла его за поводок и повела в квартиру.
... Михаил Иванович раскурил свою трубку, стоя на балконе и любуясь хлопьями падающего снега. Он был одет в свое темное неизменное стеганое кимоно, курил трубку, пуская кольца дыма. Была теплая московская зима.
- Полина, ты рада, что Рекс вернулся?
- Еще бы, - отвечала она, немного язвительно скривив губы, - блудный сын пришел. Только, вот, имя Вертухай ему никак не идет.
- Согласен, Рекс лучше, я его сразу так и назвал, когда он появился, вернее, когда я его нашел. Это только потом мы узнали его имя и вообще, кто он, - произнес Михаил Иванович - вполоборота, в приоткрытую дверь балкона. Взгляд его соприкоснулся со взглядом пса. - Хотя я бы его никак не называл, на собаку он не похож, - задумчиво продолжал он, вспоминая картины из прошлой жизни своего подопечного. - Искупление, видишь ли, Полина, карма или как это назвать еще. Одним словом, долги-с, сударыня.
- Какие вы все, однако, умные, - произнесла Полина. - Карма, сансара, перерождение. Книжек разных начитались... - и, глубоко вздохнув, продолжала: - Ну почему вы все такие, мужики, доктора, студенты. И ехидно улыбнувшись, глядя в зеркало, добавила: - А ведь есть еще и подселение духа-скитальца в чужую душу. Ну, например, в гостиничный номер к постояльцу еще одного жильца подселили, сам ведь попросил, скучно было постояльцу. Вот только зачем это ему было надо...
Полина смотрела в собачьи глаза, поглаживая голову пса, вглядывалась в его умный и пронзительный взгляд. В нем она видела все - и горелую машину, и девочку, и собачью душегубку, и еще...и еще... и еще...
- Ничего, побудешь и собакой. Собачья жизнь не рафинад, зато страна отдохнет от тебя, сукина сына.
Взгляды их еще раз соприкоснулись. Вертухай смотрел виновато, как будто был на суде, выслушивал жесткие слова Полины, жестокие слова судьбы. Полина потрепала его за ухом и отпустила. Ведьма вышла на балкон к магу, который дымил своей трубкой и вспоминал, вспоминал, вспоминал, глядя на крупные хлопья падающего снега.
Полина обняла его и положила голову ему на плечо. На балконе стояли двое, они впервые начинали понимать себя единым, неразделимым, невыразимо сильным существом, стоящим вне этого мира. О чем думал каждый из них? Кто они, вроде бы случайно встретившиеся друг другу на этой маленькой планете, - люди, полубоги, кто-то еще - в их непохожем, непривычном для обывателя мире. Кто они? Зачем они здесь, и почему - в своей непостижимой близости так дополняли они друг друга?
...Михаил Иванович долго осматривал местность по своей невольной экстрасенсорной привычке. Он шагал вместе с операми из уголовной полиции. Криминалисты делали снимки трупа, слепки со следов, замеры, лениво собирали вещдоки.
Погибшая девушка была без документов, удостоверяющих ее личность. Светлые русые волосы выбивались из-под сиреневого берета. Труп лежал на краю пустыря, заросшего ивняком, километрах в двух-трех от микрорайона. Серая курточка со стальным отливом, черная юбка, сапожки до колен, лосины стального же цвета.
Михаил Иванович всматривался в каждую надломленную ветку.
- Иваныч, - окликнул его лейтенант, - ты чего - опером заделался? Место осматриваешь?
Между операми пробежал хохоток. Михаил Иванович окинул их суровым отчужденным взглядом:
- Похолодало, - произнес он, потирая руки.
Через некоторое время прозектор уже изучал поступивший к нему экземпляр. На столе из серой мраморной крошки лежал труп Екатерины Лавровой, двадцати трех лет. При ней все же оказалась транспортная карта, по которой и установили личность. Михаил Иванович разглядывал следы удушения, открыл по очереди глаза, заглянул в каждый и увидел полную картину преступления, как будто он смотрел видео.
Человек со слабо заметными шрамами на лице душил девушку, глядя ей прямо в глаза, руками в черных перчатках. Изо рта насильника валил морозный пар, жертва сопротивлялась, как могла, а потом обмякла. Преступник двумя-тремя движениями сдавил ей горло и швырнул на землю. Он не стал рыться в карманах, он ничего не взял. "Странно, - сказал про себя Михаил Иванович, - мразь с очень знакомым почерком". Он сразу вспомнил разговор с Полиной - она как раз рассказывала что-то похожее...
...Морозец был небольшой, градусов двенадцать. Снег поскрипывал под его ботинками, в воздухе было свежо и приятно. Сумерки сгущались, как всегда, захотелось расслабиться. Он зашел в свой любимый паб, заказал коньяку, пропустил рюмку-другую. Приятная влага обожгла горло. Немного повеселело и чуть-чуть отпустило. В этот раз он почувствовал себя студентом, как будто все было впервые.
Михаилу Ивановичу захотелось полностью залезть в бутылку и забыть обо всем. Вот только образ Полины мешал ему это сделать. Ее черные, временами вспыхивающие неземным, фосфоресцирующим светом глаза, ее язвительная улыбка остановили несостоявшегося выпивоху, и он побрел домой.
Долго возился с ключами, ронял их, поднимал, снова ронял, снова поднимал, раскачивался из стороны в сторону. "Слушай, я так долго не пил, - говорил он вслух себе, как другу, - отвык от выпивки. Непривычно легко и чертовски приятно". Он нажал на звонок, снова выронив ключи. Дверь открылась. На пороге стояла Полина в темно-синем халате, прекрасная, как богиня, но с гневным, как у ведьмы, лицом. Она схватила его за рукав и буквально вдернула в квартиру. Дверь сама громко захлопнулась.
Молча, с бледным лицом, не выражающим ничего, она с особой легкостью швырнула Калинина-Скорбца на диван, сняла с него ботинки, пальто, шапку.
- А ну-ка, встал! - голос ее прогремел, как иерихонская труба, воскрешающая мертвых. - Иди под душ, подлец! Ну, знаешь, я от тебя такого вульгарного поведения не ожидала! Я из тебя, сучий сын, всю кровь выпью за такие дела!
Пес и кот, прижавшись в углах, молча взирали на это со стороны. "Чудо, а не семья, думал Вертухай, - не жена, а душка". Чемодан, сочувственно созерцая семейную идиллию, вспоминал о своей прошлой человеческой жизни - уж ему-то это было знакомо. "Да, была у меня Маруся, мля, сука еще та была", - ухмыльнулся про себя он и предпочел убраться на кухню.
Полина цыкнула в сторону Вертухая и Кота:
- Падлы, вы меня еще обсуждать будете, сучьи дети!
Вертухай понуро опустил голову и засеменил вслед за котом.
Глава 8.
Старинные часы с маятником шли непрерывным ходом. Их лакированная поверхность хранила более чем столетнюю память, хранила тайну. Сколько прошло времени после гнева Полины, неизвестно. Казалось, в воздухе висела невысказанная застывшая напряженность наподобие рабочей пружины в этих старинных часах. Тишина была угнетающей, с тихим жестким укором в адрес нетрезвого доктора. А часы - тик - тик - тик - так. А потом разразились звуком контрабаса в положенное время.
Полина курила на балконе, завернувшись в теплый синий халат. В глазах ее читалась злоба с неким неуловимым оттенком отчаяния. Снежинки падали на ее лицо и таяли. Она смотрела вдаль немым, ничего не говорящим взглядом. В нем созревали холод и решимость.
Она докурила сигарету, вздохнула глубоко и зашла в комнату. Михаил Иванович спал пьяным беспробудным сном. Подойдя к нему, она долго глядела на его по-детски незащищенную позу. А старинные часы все шли и шли, как будто неумолимое время само служило этим стрелкам, этим пружинам, служило этому механизму. Как будто вся тишина комнат под мирное посапывание пьяненького Михаила Ивановича властно наблюдала за игрой всех человеческих драм, никого не осуждая и ничего не оправдывая...
- Ты не меня обидел, меня обидеть нельзя, с меня обиды как с гуся вода, - говорила Полина через некоторое время протрезвевшему другу. - Я тебе нотации читать не буду, и не надо мне руки целовать, терпеть я это не могу. Ты вспомни, каким ты вчера был, - продолжала Полина. - Может, ты бабу какую нашел? - сказала она, пристально вглядываясь ему в глаза.
Друг смотрел на нее преданно, так преданно, как смотрел бы его любимый пес. В этом взгляде чувствовалось раскаяние, обожание и пристыженность.
- Полиночка, дорогая моя, давно спиртного ни капли не пробовал, и никакой бабы у меня нет.
- Вижу, вижу,- говорила она,- что нет. А то, что ни капли ни разу до этого случая - вот тут ты мне не ври, - продолжала Полина.
Михаил Иванович опустил голову на ее колени. Полина не гладила его, даже не прикоснулась к нему.
- Я не та, рожденная для семейных драм, мне это не нужно, ты понимаешь? Я ведь тебя, сукин сын, насквозь вижу. Ты мне по твоей силе пара.
И тут она взяла его голову в ладони:
- Таких, как мы с тобой, - единицы из общей толпы. Я не хочу жить рядом с человеком из толпы, запомни это, ты - не толпа, в тебе сила мага, тебе природой, как и мне, дано видеть и вершить. Ты же водкой свою силу перечеркиваешь. Меня потеряешь. Себе будущее загораживаешь.
- Прости, прости, - плакал Михаил Иванович. - Взгляды их встретились. Полина проникновенно, как магический сканер, считывала роившиеся в его голове мысли, образы, видения, до этого момента неведомые ей. Множество столов с белыми простынями, тела покойников на столах мертвецкой, и вдруг тело одной, особенной, молодой девушки привлекло почему-то ее внимание.
Она наблюдала работу сотрудников. Все выглядело, как обрывки киноленты - нестройно, бессистемно. Она понимала, во всяком случае, начинала понимать происходившие события. За какие-то считанные секунды, а может быть, доли секунд, мгновения, ведьма увидела широко раскрытые глаза девушки, ее зеленоватые с голубым отливом глаза, в них - страх, точнее, мгновение страха. Смертный страх! И лицо, вновь возникшее уже более отчетливо - лицо убийцы, его лицо и вся его жизнь, все его преступления. И наконец - ее, Полины, собственная гибель - когда жестокие руки в кожаных перчатках сдавливали ее горло.
Ужас охватил Полину. Она с криком вскочила и оттолкнула Михаила Ивановича.
- Полина, что ты, прости! - закричал Михаил Иванович.
Ее трясло какой-то особой мелкой дрожью, нечеловеческой. Зубы стучали, лицо покрылось мраморной бледностью, глаза снова загорелись адским огнем. Она стояла в углу. Михаил Иванович безуспешно пытался добиться от нее слова. Полина это или кто-то уже вместо нее, другой? Да. Она была другая, уже совсем другая - ведьма полноценная и полноправная, готовая на все. Нечеловеческое, и даже не звериное, что-то выше или ниже этого заполняло в этот миг все ее существо.
Некое гудение пчел или высоковольтная ЛЭП загудела вокруг нее, голубоватое сияние засверкало вокруг. Казалось, стена становится прозрачной, и некий провал образовывался в том самом углу, где стояла Полина. Холод, леденящий холод коснулся Михаила Ивановича. Резкий хлопок, напоминающий не то взрыв шаровой молнии, не то выстрел петарды. В углу стало пусто. Полина исчезла.
Вертухай зарычал, шерсть на хребте собаки вздыбилась. Кот Чемодан завыл нутряным воем с прорывающимися получеловеческими восклицаниями. Иваныч схватил пальто, спешно обулся. Рекс-Вертухай метнулся за ним. Судорожно дыша, он оказался на улице вместе с собакой. Кровь молоточками стучала в висках.
Ведомый неким подкожным чувством, свойственным лишь магу, он шел скорым шагом, нет, бежал, а точнее, летел, не чувствуя ног. Он знал, куда двигаться, некий навигатор, поводырь тащил вперед и указывал ему путь.
Пес мчался впереди, то и дело оглядываясь на хозяина: что с ним? Что с ними обоими? "Сумасшедший, куда он ведет меня", - мелькало во взгляде собаки. Пес бежал, пасть его была открыта, алый язык жадно хватал морозный воздух.
Темный гудящий провал, в котором летела Полина, и какой-то зыбкий, вязкий, сверкающий заиндевевшими молниями, становился все уже и уже. Вновь резкий хлопок, как треск раскрываемого парашюта, и она оказалась возле двери квартиры Љ 18 старого дома сталинской застройки.
... Телевизор работал очень громко. Что-то из последних новостей, события, люди. Боровко, в темно-сером костюме "Пума", с пузырями на коленках, потягивался в кресле, ничего не подозревая, не ожидая. Привычный размеренный быт человека, живущего днем и убивающего ночью. Боровко встал с кресла, подошел к холодильнику, достал банку пива, открыл, начал жадно заглатывать хмель, помогающий ему погрузиться в дремоту. На миг поперхнувшись, он громко и зло рыгнул. Рука потянулась за второй банкой, но открыть ее он не успел...
Глава 9.
...Весь напрягся и каким-то животным чутьем, свойственным загнанному зверю, чувствовал неладное. Взгляд его устремился к входной двери. Отставив пиво на столик, он стал прислушиваться. Все его существо напряглось, как в ожидании чего-то неведомого. Он что-то слышал, но что? Не то шорох, не то какая-то напряженность в воздухе... Все это было хуже, чем быть застигнутым на месте преступления.
Ноющее чувство под ложечкой заставило его ретироваться к противоположной от двери стене. Метнувшись к прихожей, он судорожно схватил пальто. Схватил шапку и шарф. Что-то вроде гудения пчел или линии ЛЭП, резкий хлопок, некая сила, как взрывная волна, отшвырнула его в сторону. В комнате стояла Полина. Глаза ее горели все тем же адским огнем. Синие губы ведьмы дрожали. Вся ее фигура источала одно желание: месть, месть, месть!
На Боровко это произвело впечатление наподобие второго пришествия или воскрешения Лазаря. Его широко раскрытые глаза выражали ужас и полное смятение.
- Ну, что, мразь, узнал? Сколько ты еще хочешь безвинных девушек удавить? Не думал, что встретишь меня снова? Признал, гадина?
Боровко оторопел, как от взгляда Медузы Горгоны, точнее, окаменел.
- Сам-то жить, небось, хочешь, сука?
Удушливая волна захлестнула Боровко. Животный, самый низменный страх заполнил его до основания. Он чувствовал приближение казни, как хряк, которого гонят на забой. Полина приближалась к нему, давя, расплющивая его своим беспощадным немигающим взором. Боровко задыхался, как будто десятки рук протянулись к нему, и он увидел: вся черная кромешная тьма, сам ад тянулся к нему жадными, мускулистыми, алчущими руками.
В сизоватой дымке ужасные, страшные образы не то людей, не то животных - неких полускотов, таких же как он сам, хотели видеть его рядом с собой, шкрябали, царапали его мерзкую душу, буравили его своими сверлящими, проникая до самой его сути, взглядами. И тьма, и ад давили его, и тьма, и ад окружили его, желали его. И - сверху голос, напоминающий шум многих рек, и - как удар сотен громов:
- Ты уготовил место себе - сам знаешь, где, сам избрал. Прими казнь!
Невероятными усилиями живучести своей подлой скотской натуры Боровко вывернулся, сунул руку в карман смятого пальто. Дверь квартиры распахнулась сама собой и в нее ворвался Михаил Иванович, а следом за ним - Вертухай-Рекс.
- Полина, пистолет! - воскликнул Михаил Иванович.
Грянул выстрел, патологоанатом пошатнулся и осел возле стены. Огромный прыжок - и пес вцепился в горло негодяя и вырвал ему кадык.
...За окном родной для прозектора больницы, только хирургического отделения, было морозное, искрящееся снегом, приятное утро. В окнах соседних домов играла янтарная заря. Медсестры шастали по коридорам с утренними назначениями и были похожи на белых сказочных фей.
Полина сидела у кровати Михаила Ивановича, опутанного шлангами капельницы, и что-то рассказывала ему. И говорила, и говорила, и говорила едва слышно. А он был где-то далеко, слушал и не слушал, пребывал в легкой полудремоте. Губы ее не смолкали, он смотрел на них. Она тихонько плакала, гладила его волосы и задумчиво вглядывалась в его глаза, все плакала, плакала беззвучно.
Кем она была до этого? В дальних прошлых жизнях, в коротком последнем веке ? Возможно, Жанной д.Арк? Или, будучи скандинавской ведьмой, она ворожила хороший улов отправляющимся в поход рыбакам? Кто знал ее прошлое во всех ее многочисленных жизнях? Вопрос открытый - для слишком рационального ума современного человека.
В этой жизни, прерванной убийцей, еще ребенком, не имевшим родителей, воспитывалась бабушкой - потомственной ведьмой. Она и передала Полинке гребень, старинный гребень слоновой кости. Искусство колдовать не передается по наследству, а передается только ремесло, не дар. Полина уже пришла в жизнь именно такой ведьмой. Откуда - неважно.
Работала то официанткой - уволили за грубость, то билетершей в захудалом театре, то кондуктором в троллейбусе - останавливала взглядом пьяных хулиганов. Потому-то Лидочка в тот день и остолбенела, увидев знакомую кондукторшу с ее страшным взглядом, но в тот раз почему-то она была в роли пассажирки с овчаркой.
Кто она была? Это загадка, тайна, эта пришедшая из шороха и шепота великого неведомого, непосильного человеческому уму. Тайна всегда останется тайной. Сколько таких женщин на огромных просторах Богом забытой земли!
У читателя возникнет вопрос - Богом забытой земли? И тут - на тебе: ведьма, ад, демоны, жесткие манеры Полины, несвойственные, например, Маргарите Булгакова? Как совмещаются и Бог, и тьма, и ведьма, и ее желание исполнить справедливый суд над злом? Как все это совмещается? Но именно на этом парадоксе держится жизнь. Жизнь и жива несопоставимостью противоречивого, неисчерпаемостью тайн в океане неведомого, в океане бытия.
Михаил Иванович поправлялся быстро, несмотря на то, что пуля прошла в полутора сантиметрах от сердца. Но время в палате тянулось резиново. Полина часто навещала его. У них были большие планы на жизнь. Они часто сидели, обнявшись, и смотрели в окно, не говоря ни слова.
Пес и Кот куда-то пропали. Полина не говорила об этом Михаилу Ивановичу, чтобы не расстраивать его. Она долго искала их, да все безуспешно. Много и часто курила. Она не хотела больше заводить животных, тоскуя по Рексу и Чемодану.