Школьный коридор пустой и гулкий. На сером полу лежат яркие квадраты сентябрьского холодного солнца. Над ними летает искрящая пыль.
Шаг у Кости медленный и неспешный. Он всё равно уже опоздал. Правая рука сильно сжимает лямку. Для Светланы Генадьевны - математички - не важно - опоздал ты на пять секунд или на пять минут. Все опоздавшие для неё виновны по факту. Все они заслуживают лишь двойки и порицания. Он опоздал на 15 минут и поэтому спешить уже не имеет смысла.
За углом Костя проходит мимо полуоткрытой двери и вдруг останавливается. Кажется его кто-то звал. Он возвращается обратно и заглядывает в кабинет. В нос сразу же бьёт терпкий запах опилок. Но кабинет трудовика Савельича пуст. Видимо показалось. Он собирается уже пойти было дальше, но вдруг опять раздаётся:
- Папанька, это ты? Папанька?
Голос писклявый и противный. Он доносится из-за той закрытой двери в стене - из подсобки. Рядом - огромная зелёная дрель.
У Савельича есть сын?!
Любопытство берёт вверх. Костя медленно двигается между рядков угловатых деревянных столов и дёргает резную деревянную ручку. Заперто.
- Это ты? Папанька, это ты?
Звук точно оттуда.
Костя садится на колени и смотрит в замочную скважину. Помещение внутри освещено одинокой лампочкой в чёрном патроне. Вдоль стен расположен верстак и столы. Виднеется много пил, рубанков, стамесок и отвёрток.
Лишь в последний момент он успевает отпрянуть. Острый - чуть ржавоватый - наконечник гвоздя чуть не пронзает глаз.
Дальше Костя просто бежит. Главное - подальше оттуда.
Вот хлопает за спиной сильно оттолкнутая дверь...
Вот быстро мелькает лестница...
Вот перед ним быстро вырастает дверь 203...
Он даже не стучится. Вваливается в класс, и бежит дальше, пока над ухом не раздаётся:
- Курчинский, это что ещё за шуточки, а?! Ты что себе позволяешь?! Ну-ка дневник! Живо!
Костя не сопротивляется. Помятый дневник оказывается на столе. Вскоре в нём уже красуется жирная двойка. Она похожа на лебедя. В прямом смысле. Вон головка пририсована, вон крылышки...
- Это, чтоб тебе обидней было, - говорит ехидный голос математички. - Всё, иди, садись... Так, продолжаем...
Урок проходит как и обычно. Лишь в конце его вдруг вызывают к доске и просят найти неизвестное значение x. Костя не справляется. Весь урок он так и не слушает, мысли не получается привести в порядок... В какой-то момент ему начинает подсказывать с первых парт зубрила-Хвостов.
- Так, ну-ка! - замечает это математичка. - Ну вот и что мне с тобой делать, а, Курчинский? Ну вот что с тобой не так, ты мне скажи? Ну же... Если y=23, то x=?.. Так, всё! С меня хватит! Давай опять дневник! Четверть только началась, а ты уже отличился, да?
После математики идёт право.
Затем география.
Английский.
Наконец звучит последний звонок.
Дома первым делом Костя щёлкает на круглую кнопку системника. В руках оказывается компьютерная мышь. Нужно конечно делать уроки, но они могут немного и подождать. Белая стрелка послушно кликает на иконке "V"... Так, вот эту машину - зелёный спорткар - угнать... Вот в эту полицейскую машину выпустить две обоймы... Цифровой человечек внезапно распластывается на земле... WASTED.
Опять! Да сколько можно?
Сосредоточиться ни на чём долго не удаётся. Все мысли только как о той подсобке. О том деревянном человечке. Что это вообще было?! Робот? Хотя откуда у Савельича робот? Тогда что?
Может голограмма какая? Может и вправду сын? Или показалось? А может прикол?..
Нет, тут можно и до ночи гадать. Тут неизвестность. А всякая неизвестность - тем более такая - действует на 14-летний разум крайне разрушительно. Руки и голова не находят себе места. Костя в очередной раз вздыхает, смотрин в правый нижний угол экрана. 17:43... Как?! Уже?!
Он тут же подскакивает к рюкзаку, дёргает молнию. Что там задавали на завтра?.. Вот. Литература. Читать "Тараса Бульбу". Написать по нему сочинение. Затем ещё упражнения по русскому языку и по физике.
Белая стрелка тыкает на разноцветный кружочек... открывается поисковик...
Костя обречённо вздыхает. Слишком уж много страниц - не успеет. Он бы, конечно, мог сочинение и скачать, да только Тамара Игнатьевна действует словно следователь-мордоворот. От неё не ускользнёт ни одна мелочь. Костю она расколет в два счёта. Как в тот раз...
И поэтому приходится всё-же читать...
Минут через десять в коридоре шуршит замок. В дверях появляется мать. Она уже знает, она уже вне себя:
- Ты почему две двойки получил по алгебре, а?! Это что такое?! За компьютером всё сидишь, уроки нихрена не делаешь!
- Да, мама, - пытается оправдаться сын. - Я просто на несколько минут опоздал, а эта стерва уже ополчилась...
- Вы посмотрите! Все-то у него стервы, все то у него виноваты. Один он у нас святой и безгрешный. Так, выключай компьютер! И мышку сюда давай!
- Да мам! Я тут читаю, нам задали!
- Что ты там читаешь?
- Вот. Видишь. Тарас Бульба.
- Вырастила на свою голову, - бормочет мать, когда выходит из комнаты. Минуты через две она возвращается. На стол громко шлёпается толстенная книга. "Хрестоматия. 7 класс". - Выключай, давай! Вот тебе Тарас Бульба.
- Да мама!..
- Не мамкай! Выключай!
В этот момент Костя больше всего проклинает электронные дневники с родительским доступом. Должно быть их придумал тот, кто сам никогда в школе не учился. Вскоре приходит и недовольный отец. Компьютерная мышь действительно куда-то исчезает.
На другой день - утром - в 8 утра - первым уроком идёт физкультура. И кто только додумался?
- Эй, Костян, ты меня вообще слышишь, а?
- А? Да, слышу.
- Ты чё такой потерянный? - интересуется Лобов. Его друг. Сейчас они переодеваются в раздевалке. - Ты вчера на серв заходит тот, а?
- На серв? На какой?.. А, на тот. Нет, не заходил.
- Ты чё вообще такой потерянный сегодня?
- Да так. Не выспался... Слушай, а ты веришь, что куклы могут ожить?
Вопрос не понимают. На вытянутое лицо друга натягивается усмешка.
- Нормальную ты вещь курил. Поделишься?
Испугавшись своих слов, Костя тут же переводит тему.
После физкультуры - вспотевшие и слишком уставшие для того, чтобы думать - ребята идут на труды.
Знакомая уже мастерская со станками, столами и стульями. На грязной от мела доске нарисована схема табуретки. Размеры приписаны очень неаккуратно и кривенько. Приходится щуриться и подходить ближе, чтобы разобрать хоть что-то. Сам же Савельич - худой и длинный как слендермен - объясняет принцип работы рубанка.
- Вот за эту ручку в виде груши держаться левой рукой... Вот так... А вот за эту вот - в виде рукояти от пистолета - правой... Вот так... Затем прижимать и двигать вот так... И по суровее, не с бабами дело имеете. Рука должна напряжении чувствовать.
Затем трудовик уединяется в подсобке. Класс тонет в тонне стружки, весёлом бормотании и звуках "жух-жух".
Костя стругает ножку. Получается та не очень. Дерево попалось плохое - слишком сухое и с трещинами. А ещё в нём есть необрабатываемая сердцевинка.
- Жух-Жух-Жух.., - раздаётся со всех сторон. - Жух-Жух-Жух...
Но помимо этого звука Косте чудится и другой. Писклявый и противный. Зовущий. Доносящийся из Кладовки. Надрывный до безобразия.
Папанька, папанька...
- Так, Курчинчкий, что случилось? Ты почему не работаешь?
Савельич стоит перед ним.
Костя вдруг вздрагивает и осознаёт, что очень долгое время просто смотрел на подсобку.
- Да я это.., - пытается оправдаться он. - Пытаюсь, но не выходит. Не стругается она, видите? Тут штука эта есть.
Савельич смотрит на него. Пронзительные маленькие глазки заставляют волосы шевелиться на голове. Он знает? Он что, знает? Да нет, же, нет...
Затем худая фигура удаляется. При каждом её шаге с сине-чёрной "мантии" сыплется стружка и опилки... Через несколько секунд он возвращается.
- Вот. Этот бери. Тот затупился просто. И поторопись, скоро перемена уже.
С новым рубанком дело и правда идёт гораздо легче. Вскоре ножка от стула готова. А там и вторая.
Всё это время он искоса поглядывает и на Савельича, что сидит за массивным зеленоватым столом и наблюдает за классом, и на таинственную запертую дверь.
Звенит звонок. Мастерская пустеет. Класс рядком - с Савельичем во главе - двигается в сторону столовой. Возле гардеробной Костя незаметно отделяется от остальных. Дверь в мастерскую не заперта и он оказывается внутри. Игнорируя запах стружки, он - медленно и неуверенно - крадётся к той самой двери. Ботинки при каждом шаге липнут в слоях стружки. В мёртвой тишине янтарная деревянная дверь ещё более зловещая, чем раньше.
Глаз неуверенно приближается к тёмному зловещему отверстию. Костя старается не издавать ни звука. Он даже не дышит.
Лампочка теперь не горит. Темнота такая, что хоть глаз выколи. От такого сравнения становится не по себе. В памяти снова всплывает тот ржавый гвоздь... Костя из о всех сил напрягает зрение и пытается понять хоть что-то, но ничего не выходит. Видны лишь слабые очертания - но и только.
А ещё что-то шуршит.
Костя прислушивается. Кажется, что там что-то перетаскивают.
- Папанька мной будет доволен.
Сердце в груди бахает словно пушка, Костя тут же отскакивает. И в этот момент на плечо ему ложится чья-то цепкая рука...
- Курчинский, ты чего тут?
Худое и впалое лицо Савельича теперь бледное как мел. Цепкие пальцы трясутся.
Пока Костя пытается наконец обрести контроль над онемевшими и пересохшими губами и вымолвить хоть что-нибудь, но за спиной раздаётся:
- Папанька пришёл! Паранька пришёл! Ура! Папанька, ты принёс? Папанька, ты мне куколку принёс?..
Грязные пальцы вдруг сильнее впиваются в плечо.
- Курчинский, ты это...
Пальцы разжимаются. Савельич дёрганной походкой идёт до двери. Закрывает её. На ключ! Потом убирает ключ в карман. Медленно подходит к столу - словно бы чего-то выискивая, - возвращается назад. В это время Костя уже может говорить:
- Савельич... То есть Игорь Павлович, я тут это... Я телефон забыл, вот и вернулся за ним.
- Ааа, телефон, - говорит хриплый голос.
- Папанька, папанька, папанька!..
Костя ощущает вдруг на своём запястье больнючую хватку.
- Пойдём, Курчинский, пойдём.
- Игорь Павлович...
- Пойдём, Курчинский. Сюда, Курчинский.
Ноги почти не слушаются. Они оказываются в соседнем помещении. Тут очень мало свободного места. Всё забито хламом под потолок: старые парты, доски, бруски, инструменты, неудавшиеся подделки. Вот даже его "троешная" столешница проглядывается. Свет из окон почти и не виден. Всё погружено в слабый полумрак.
- Сядь, Курчинский.
Ноги сами подгибаются возле табурета.
Трудовик оказывается за потрёпанной - советской ещё - партой напротив. Длинные руки его тут же тянутся куда-то к ящику...
- Игорь Павлович, не надо, я никому не скажу...
На свет появляется бутылка водки. С грохотом она опускается на осыпавшуюся зелёную краску.
- Папанька, ты куда ушёл?! Ты где?!..
- Игорь Павлович.., - слёзы сами скатываются по щекам. - Я ведь это... Я ведь за телефоном только... Я никому, честно...
Гранённый стакан пустеет за секунду. И снова полнеет.
- Об этом знать никому не положено, Курчинский. Ты ведь понимаешь, да?
Три поспешных кивка.
- Да, да. Да я и никому...
- Хватит. На вот...
Трудовик было придвигает стакан и к Косте, но быстро одумывается и сам опустошает его. Снова за секунду. Теперь бутыль наполовину пуста.
Затем он подносит к носу рукав - вонючий от опилок, - занюхивает.
- Вот ведь, ж... Ситуация... Сорвался всё-таки... Мда-мда... Мда. Нельзя мне пить, Курчинский. Понимаешь? Нельзя.
- Из за болезни?
- В какой-то степени, - не весело ухмыляется он. - Дар у меня, понимаешь?
Костя торопливо вертит головой.
- Не понимаешь, значит. Да и откуда тебе понимать? Дар мне от бабки ещё достался. Она у меня ведуньей была - к ней вся деревня лечиться ходила. Из столицы даже приезжали - было дело - вот...
Двадцать секунд он молчит. Молчит и Костя. Затем продолжает:
- В общем, дар у меня от неё. Только другой. Я лечить не умею, я оживлять могу. Не людей - нет, я же не этот... Не "некромонах" там какой-нибудь из ваших игр, нет. А вот вещи - пожалуйста. Кукол, например, понимаешь?.. Не понимаешь... Ну слушай. Оживлять я, правда, не всегда могу и не всё. А лишь когда напьюсь хорошенько и в пьяном угаре сотворю что-нибудь. И вот тогда это "что-нибудь" и оживает, понимаешь?.. Как Папа Карло этот, итить его налево... Ой, извини, Курчинский. Мне бабка ещё всю жизнь твердила: никогда, мол, не пей. Это тебя до большой беды доведёт. Вот я и не пил... Да сорвался, блин. Опять...
В этот момент стеклянная бутылка была пуста. Лишь капелька чуть блестит внизу. Голос трудовика запинается.
- А тот, что в шкафу?
- Буратинко-то? Да. Это тоже. Я его тоже по-пьяни сотворил. У друга - ты его знаешь - он физрук - праздник был. Ну мы и накатили немного. Я ещё подумал тогда: я себя контролирую, я быстро остановлюсь. Наружу оно точно не вылезет. Ан-нет, сука... Ой, извини, Курчинский. Извини... Ну, в общем, очнулся я в своём гараже, а там уже он. Ручки свои ко мне так тянет, "папанькой" меня называет... А я его "сынок". "Сыночек"... Ой, - он вытирает влагу с глаз и продолжает: - Вот я оставил его у себя - Буратинку-то. У меня с этим даром ещё история одна была. Это много лет назад случилось. Я тогда ещё молодой был. И тоже сорвался. Очнулся я, а в руках у меня - шкатулка. Красивая такая, резная. Прямо как у Бажова эта малахитовая шкатулка. Только деревянная. Открываю я её и тут же отскакиваю: чертёнок оттуда вылазит. Маленький, зелёненький, с рожками весь. Глазки шальные, как у бандита. Чеховский, в общем. Вылазит он оттуда со своей "вилкой" этой и тут же за дверью скрывается - только его и видели. И неделю потом у нас на районе собак дохлых и выпотрошенных находили. У меня тогда бабка ещё жива была - она мне и посоветовала шкатулку эту сжечь и к бутылке больше не прикасаться. Так я и сделал. И собаки дохнуть сразу и перестали.
Всё это время Костя странно косится на пустую бутылку.
- А вот вы сейчас...
Но тот лишь отмахивается:
- Нет. Это нет, ты не переживай. Одной мало будет - я уже всё рассчитал. Тут минимум две или три нужно. Чтобы совсем нажратый был. А от одной - ничего. А больше у меня и нету. Это такая защитная техника - если сорвусь... Как сейчас.