Казалось, путь это не закончится никогда, но войско продолжало идти, преодолевая милю за милей. Где-то впереди бесчинствовала армия герцога-еретика, вырезая деревни, беря замки и уничтожая всех, кто не пожелал обратиться в новую веру - так рассказывали беженцы с юга, которые нескончаемыми потоками шли на север королевства подальше от войны и бедствий. Лорды негодовали, им не терпелось расправиться с проклятыми еретиками, они рвались в бой, но враг находился ещё слишком далеко, и слишком медленно двигалось священное воинство к своей великой цели.
Дожди давно прекратились, а жара ещё не вошла в полную силу. Казалось, Всевидящий смилостивился над Своими подданными. Вот только в последние дни у Ардвана всё чаще прихватывала спина, да так, что он с трудом мог пошевелиться в эти моменты. Он ненавидел старость, которая превращая его бесполезную развалину, отнимая по крупицам силу и здоровье. Пожилому организму всё чаще требовался отдых, а потому Ардван обрадовался, узнав, что король решил на несколько дней остановиться в одном из городов, чтобы закупить продовольствием для дальнейшего пути и дождаться отстающих.
Железноликий со своим ближайшим окружением устроился у местных богачей в городских стенах, остальная же армия встала в окрестностях. Ардван и его бароны поселились в поместье мелкого землевладельца в паре миль от города. Дом, в котором гостил граф, оказался столь просторным, что в трапезной на первом этаже удалось разместить всю дружину.
Сегодня с самого утра Ардван лежал в трапезной в кровати у камина, укрывшись пледом. Он планировал провести так весь день в надежде, что боль в спине поутихнет. От жаркого пламени помещение наполняла духота, но именно это и требовалось Ардвану: старые кости желали тепла. Щит и фамильный меч стояли рядом с лежанкой, в камине на вертеле жарился кусок говядины. Пожилой лорд наслаждался мгновениями покоя, что так редко выдавались в изнуряющем беге к собственной смерти, которая, быть может, уже распростёрла объятия в паре сотен миль к югу отсюда.
Набившиеся в помещение дружинники чистили доспехи, точили оружие или просто дрыхли, а граф вполуха слушал разговоры, что вели между собой воины. Сейчас они обсуждали очередное появление катафракта-мертвеца, замеченного неподалёку конным разъездом. Сэр Ньял пытался уверить подчинённых, будто бояться нечего, на этом же настаивал и сэр Бараз, но среди дружинников находились и такие, кто верил в беду, предвещаемую мертвецами.
Опираясь на палку, сверху по лестнице спустился барон Рамбрехт и, хромая, подошёл к Ардвану. У молодого человека так и не прошла боль в коленях после той ночи, и до сих он пор передвигался с трудом. Слуга поднёс стул, и Рамбрехт уселся рядом с кроватью. Граф поприветствовав молодого барона, справился о здоровье.
- По крайней мере, уже хожу, - сказал Рамбрехт. - Я ещё не поблагодарил за то, что ты заплатил за меня штраф. Увы, сейчас моя казна не велика, но когда вернёмся в Вестмаунт, клянусь, отдам всё до последнего медяка. Да и лекарь твой мне сильно помог.
- Забудь, - Ардван махнул рукой, - в некотором роде это я должен тебя благодарить. Если б ты не признал вину, плохо пришлось бы всем. Но вот за то, что, язык не умеешь держать за зубами, когда следует, тебе, барон, не помешала бы взбучка.
Ардван смотрел на Рамбрехта и вспоминал себя в молодости. Похожи были они чем-то с бароном: оба горячие, бесшабашные, постоянно рвущиеся в бой. С тех пор вся жизнь прошла чередой сражений, турниров, походов, охоты и пиров. И кто бы мог теперь ответить на вопрос, какой был прок во всей этой залихватской, бестолковой суете.
- Но пришёл я не за тем, чтобы рассыпаться в благодарностях, - проговорил барон, как обычно дерзко, - Хочу выяснить, что происходит. И главное, чего я не понимаю: зачем ты продолжаешь служить этим людям?
Ардван уставился на Рамбрехта в недоумении.
- Поменьше задавайся крамольными вопросами, - сухо произнёс он, - они не сослужат хорошей службы.
- Так какой же ответ я должен подразумевать?
- Мобады правы: северные области склонны к маловерию. Откуда эта зараза? Почему Враг так прочно обосновался в наших сердцах?
- Сам знаешь, это не так. Под нас копают - даже я вижу.
- Ты можешь уехать: тебе следует лечиться, - Ардван поправил подушку и подтянул сползший плед. - В таком состоянии боец из тебя паршивый. Король и дастур Бахрам спасибо мне не скажут, но, в конце концов, они не вольны распоряжаться моими людьми.
- Я в состоянии сидеть на коне и драться, - горячо проговорил Рамбрехт, - и войско не покину: мне знаком закон долга.
- На пути в Марибург ты говорил по-другому.
- Многое изменилось. То была мимолётная слабость. Ты же так и не ответил на вопрос.
Ардван задумался. Вопрос ставил его в тупик, но признаваться в этом не хотелось даже самому себе. Сказки о святом походе пожилой лорд давно не воспринимал всерьёз, а за мысли, что бродили в его голове, если б кто о них узнал, можно было попасть на суд апологетов. Оставалась лишь клятва, которой столетия назад связали себя лорды Нортбриджские с предками нынешнего короля.
- И не отвечу, - произнёс Ардван. - А ты не должен спрашивать. Таковы устои, которые мы не имеем права нарушить. Иначе королевство рухнет, герцогства и графства распадутся, мир погрузится в хаос, а удержать его от этого можем только мы, храня клятвы праотцов, пусть даже ценой жизни. Ведь если они окажутся попраны, что неизменного останется в этом мире? На чём будет зиждиться порядок? Клятвы, барон, многое значат.
- Ты сам в это не веришь.
- Что ты можешь знать о том, во что я верю, а во что - нет? - грозный взгляд графа пронзил молодого человека.
Рамбрехт встал:
- Имей ввиду, милорд: моим людям не нужен этот поход, да и твоим - тоже.
- Знаю, - кивнул граф.
Рамбрехт заковылял прочь, оставив пожилого лорда в скверных, муторных думах. Но отдаться им в полной мере не получилось, ибо очень скоро в зал вошли люди - пять воинов в серых монашеских рясах, одетых поверх стёганок. Находившиеся в комнате дружинники умолкли и с подозрением уставились на незваных гостей.
- Нам нужен граф Ардван Нортбриджский, - заявил один из вошедших.
- Чем могу быть полезным? - спросил Ардван.
Монахи объяснили, что их прислал апологет Арьябурзин, который срочно желал видеть графа у себя.
- Как мобад осмелился требовать к себе графа? - спросил сэр Ньял, вставая на пути монахов. - Пускай приходит сам, как и подобает.
Другие воины тоже поднялись, преграждая путь монахам, но те были непреклонны: граф должен явиться к апологету и точка, а до тех пор они не собирались покидать этот дом. Некоторое время Ардван наблюдал перепалку дружинников и монахов, но вскоре ему это надоело.
- Довольно, - он откинул плед и встал с постели, - так и быть, схожу к вашему апологету.
- Позволь сопровождать тебя, - вызвался сэр Ньял.
- Я тоже поеду, - решил сэр Бараз, - не нравится мне это.
- Только без выкрутасов, - предупредил Ардван.
Захватив с собой ещё пару дружинников, они отправились в путь.
Апологеты обосновались в монастыре милях в пяти к западу, ехать предстояло долго. Солнце светило, пели птицы. Ардван наслаждался тёплым ветерком, играющим в седеющей шевелюре. Лошадь неспешно ступала по охристой полосе дороге. Окрестности города были усеяны палатками и шатрами, кругом царила суета, люди бегали туда-сюда или сидели у костров, отдыхая от долгого пути. Порой среди грубой солдатской речи и брани звучали проповеди мобадов, вдохновляющие бойцов на праведные дела.
- Вот она, жизнь, - проговорил Ардван, когда он в сопровождении монахов и дружинников проезжал поросшую лесом низину, где звонкими переливами журчал ручей, - проходит мимо чередой бессмысленных событий, а мы в хлопотах и дрязгах не обращаем на неё никакого внимания. Она утекает вместе с шелестом листвы, вместе с дуновением ветра, с лучами солнца, а проносимся мимо нас, и мы уходим в небытие поколение за поколением.
- Верно, милорд, - согласился сэр Бараз, - с каждым годом время летит быстрее.
- Порой стоит останавливаться в этой извечной беготне, - произнёс граф и натянул поводья. Монахи, что ехали впереди обернулись.
- Ваш апологет подождёт, - кинул им Ардван. - Ну что вылупились? Езжайте. Мне нет резона прятаться. Скоро буду.
Ардван спешился, и отойдя от дороги, спустился к ручью. Сэр Ньял и сэр Бараз последовали за ним.
- Детство вспомнилось, - произнёс граф, - в те годы краски были ярче, а мгновения проживались полнее. Сейчас всё не то, даже проклятое тело подводит.
- Это мой последний поход, - сказал Ардван. - Моё время подходит к концу. Ты ещё молод, сэр Ньял, а я - в прошлом. Я много думал. Всевидящий отобрал у меня наследников. Почему? Чтобы я понял тщетность этого круговорота, который рано или поздно остановится? Знаю, что брат мой готовит заговор. Ну так пусть. Он моложе и сильнее. Мне не за что сражаться, сэры, только за свою старость, - Ардван тяжело вздохнул.
- Нет, милорд, - возразил сэр Ньял, - нам есть, ради чего драться. Я, к примеру, не намерен служить предателю, и поддержу Нитхарда, чтобы ни случилось - ты знаешь. И все дружинники поддержат наследника.
- Точно, - согласился сэр Бараз, - вот только для этого нам следует находиться не здесь.
- Ты прав, сэр Бараз, прав, будь я проклят! - печально кивнул Ардван, - но сам понимаешь, есть силы выше нашей воли. Ладно, не будем заставлять апологета ждать слишком долго.
Арьябурзин принял Ардвана с глазу на глаз в келье настоятеля монастыря. Ковры на стенах, полки с книгами и золотой подсвечник в центре стола оживляли серый интерьер помещения.
- Чем обязан таким приглашением? - Ардаван отодвинул стул и без приглашения уселся напротив апологета, который расположился за столом и внимательно изучал подслеповатыми глазами некий список.
Арьябурзин отложил лист бумаги и сцепил пальцы в замок на груди.
- Я лишь желаю побеседовать, милорд, - произнёс он деловито и сухо.
- Вы меня вынудили тащиться в такую даль, дабы побеседовать?
- Верно поняли.
Внешне граф казался спокоен, в душе же его нарождалась тревога, вспомнились недавние слова барона Рамбрехта. Ардван не был уверен, что под него копают, но происходящее вызывало серьёзные подозрения.
- Как вы знаете, моя цель - выявлять ересь и вероотступничество, - без обиняков начал Арьябурзин. - И того и другого, к сожалению, стало больше в последнее время. Приходится работать, ничего не поделаешь. Вот и вам хочу пару вопросов задать, милорд, вопросов несложных. Если будете искренни, проблем не возникнет.
- Что ж, помогу, чем смогу, - снисходительно произнёс Ардван, скрестив руки на груди.
- Я на это надеюсь. Что ж, прежде всего меня интересует, нет ли среди ваших людей тех, кто сомневается в Господе Хошедаре, либо в королевской власти, или в праведности целей сей кампании? Возможно, есть те, кто выражает недовольство или настроен скептически? Прошу быть честным, граф: недуг важно распознать вовремя. Есть ли таковые среди ваших приближённых?
- Не слышал.
Арьябурзин многозначительно хмыкнул.
- А вы поройтесь хорошенько в памяти, милорд, может, и вспомнится чего?
- Мои люди верны мне и Всевидящему. Больше сказать ничего не имею.
- Что ж, такой ответ ожидаем. А может, вы сами имеете вопросы к святой церкви? Вы редко посещаете утренние проповеди, да и на исповедь ни разу не являлись. А ваши люди порой неподобающе ведут себя со служителями Господа. Чего только стоит тот инцидент с одним из ваших баронов, проступок которого вы принялись столь самоотверженно выгораживать. Хотелось бы убедиться в крепости вашей веры, граф Нортбриджский.
- Всё правильно, святой отец, вы ничего не упустили. Но как вы хотите убедиться в этом? Разве само моё участие в войне не достаточное доказательство моей верности и лояльности королю и церкви?
- Я не полководец, милорд, - апологет поморщил лоб и помотал головой, - меня интересуют не войска и походы, меня интересует душа человеческая.
Ардвану стало неуютно от взгляда, которым Арьябрурзин проедал его, но граф умел хранить самообладание и всем своим видом демонстрировал полнейшее равнодушие:
- Но тогда как?
- Исповедаться и покаяться, признать ошибки, сомнения. Рассказать о настроениях, которые царят в вашем войске, о тех подданных, кто смущает других своими помыслами. Я ведь знаю о ваших колебаниях, милорд, и о том, как вам тяжело дался правильный выбор. Возможно, вы даже сомневаетесь в верности слов служителей Господа. Искренняя исповедь поможет исцелить душевные недуги, если не запускать их. Если же не придушить заразу в зародыше, вырвать её, увы, можно будет, только изгнав самого заразного из мира Господнего. Хотелось бы верить, что этого не потребуется.
Ардван ощутил, как закипает гнев. Сидящий напротив плешивый, невзрачный с виду человек с мясистым красным носом, будто проник в его мысли, в то сокровенное и тайное, что граф прятал от окружающих. Будто всё его естество предстало перед апологетом, который умело сдёргивал покровы с человеческой души, обнажая её греховные помыслы.
- Кто ж вам наговорил такую чушь? - ни словом, ни интонацией Ардван не выказал ни капли смущения.
- От глаз Всевидящего ничего не скроется. Но я бы на вашем месте сейчас задавался другими вопросами.
- Что ж, хорошо, - медленно проговорил граф, не сводя властного взора с апологета. - Вы закончили? Теперь послушайте мене. Я не собираюсь оправдываться за гнусные слухи, которые распускают за моей спиной подлые ненавистники. Я сказал, какова моя позиция, и повторяться не стану. Впрочем, вы правы, в суматохе дел действительно позабылось служение Господу - это, пожалуй, единственное, в чём я должен покаяться.
- Очень хорошо, милорд, - Арьябурзин не изменился ни в голосе, ни в лице. - Пусть это станет первым шагом на пути к миру в вашей душе и миру со Всевидящим. Не смею вас более задерживать.
Возвращался Ардван в хмуром настроении. Заинтересованность апологетов - то было полбеды. Но Арьябурзин не умел читать мыслей, как ни один человек в мире, а значит, о душевных терзаниях и сомнениях графа ему кто-то рассказал. А потому Ардван всю дорогу перебирал в голове людей, кто бы осмелился пойти на такой подлый шаг. Мысли вертелись вокруг барона Балдреда. Было сложно представить, что этот человек, доказавший свою преданность за многие годы службы, занялся бы мерзким доносительством, но вот набожность барона могла стать крючком, за который его подцепили апологеты.
По приезду Ардван велел позвать к себе Балдреда и предложил прогуляться. Они направились в конюшню, где отдыхали лошади графа и его баронов. Ни один из трёх скакунов Ардвана - походный и два боевых - не пострадал и не заболел, чему граф был несказанно рад.
- Кони нам верны, - проговорил Ардван, когда они с бароном прохаживались между стойлами, - что бы мы делали без них? Ничего не может быть хуже, чем когда верный скакун повреждён или слёг от болезни. Тогда и для тебя война закончена.
- Да, это так, - кивнул Балдред, - рад, что ваши лошади целы, мои, слава Всевидящему - тоже, а вот у Ратигиса одна подвернула ногу и у моих дружинников половина коней перемёрла то ли от простуды, то ли или какой-то хвори. Непогода и долгая дорога сделали своё коварное дело.
- Всем сейчас непросто, не так ли, барон? - Ардван остановился возле своего могучего скакуна в яблоках по кличке Эрах и погладил по морде. - Этот поход... что уж говорить, даётся всем с большими трудами. Когда кони подводят - это одно, но когда люди...
- Это особенно тяжело, милорд.
- Когда люди, на кого ты полагаешься, предают тебя, порой сами того не ведая, а порой по ошибке - становится тяжело на душе. Нельзя выехать на поле брани на больной и слабой лошади - нельзя сражаться плечом к плечу с теми, кому не доверяешь.
- Ты верно говоришь, милорд, но не возьму в толк, к чему это? Есть ли за сим тайный смысл?
Ардван обернулся к барону:
- А я в толк не возьму, почему апологеты оказываются в курсе любых разговоров, которые происходят в моём шатре. Помоги мне ответить этот вопрос, барон.
Балдред изменился в лице, побледнел, а в глазах загорелся огонёк негодования.
- Милорд, я слышу за твоими словах необоснованные обвинения. Скажи, что я ошибаюсь.
- Брось, барон, я знаю, ты человек набожный, ты верен Всевидящему, верен церкви. А ещё знаю, как ловко апологеты умеют залезать в душу. Но мы-то с тобой много лет живём бок о бок! Неужто наши клятвы оказались столь непрочны?
Барон нахмурился:
- Я не понимаю, милорд.
- Да всё ты понимаешь. Пришлось тут поговорить с апологетом, он в курсе некоторых вещей и некоторых разговоров личного характера. Почему?
- Теперь ясно, - голос Балдреда стал холодным. - Значит, считаешь, будто я... Что ж, милорд, твоё право. Но после того визита к королю лишь глухой не ведает о том, что граф Нортбриджский со своими людьми желает свалить домой. Я тоже грешен, но я покаялся перед Господом в дурных помыслах, и тебе было бы неплохо это сделать. Всевидящий покарает нас, если не обратим к Нему наши сердца.
Ардван вздохнул:
- Что ж, барон, мне жаль это говорить, но отныне ты больше не являешься моим казначеем. Не смею задерживать.
Балдред ушёл, а Ардван задумался. Церковь всё глубже запускала руки в его владения, прижимая одного за другим верных подданных. Кого-то пыталась сломить и уничтожить, а на кого-то надавить, пользуясь искренней набожностью тех людей. Грозовая туча нависала над Ардваном, мрак обступал со всех сторон - скоро разразится буря. Следовало подумать о многом.
Ардван вернулся в дом и, завалившись на кровать у камина, снова укутался в плед.
Глава 26 Эстрид 7
Дни за днями она то подолгу сидела на холодном полу камеры, то кидалась на решётку и стены, трясла прутья и колотила по камню, выбивая маленькими кулачками алые капли крови из мёртвого гранита. А потом снова затихала и погружалась в прострацию.
Люди забыли про неё, они боялись, они не желали спускаться вниз. Поначалу приходил мобад Харан, читал молитвы в надежде изгнать демонов из несчастной, а потом - и он перестал, разуверившись в своих силах. Теперь только крысы составляли компанию, и старый солдат спускался раз в день в эту обитель скорби и боли, принося тарелку с похлёбкой или супом. А однажды явился слуга, дабы очистить камеру от экскрементов. Старый солдат иногда что-то говорил. Он не боялся, он жалел и утешал девушку.
- Ну будет, будет убиваться, - приговаривал он, - всё образуется, ты, главное, ешь, а то ослабнешь совсем.
Иногда он рассказывал о том, что происходит наверху, о дикарях, которые так и торчали лагерем под стенами замка. Но ей не было дела до его слов. Ведь это только слова. Слова не могли изгнать демонов, живущих в голове, чьи голоса она постоянно слышала. Да и находилась она временами не здесь. Тело ютилось в застенках темницы, а душа бродила в забытье, где-то между сном и явью.
Эстрид не помнила, как долго сидела в камере. Время перестало существовать - только туман перед глазами, стены, да пятно масляного фонаря. И мысли. Мысли бежали нескончаемой чередой. Вначале они вертелись вокруг мобада Бенруза: жив ли он, насколько тяжелы его раны. Хотелось верить, что он мучается, а ещё больше хотелось выбраться из клетки и вонзить клинок в его толстое брюхо. Однако со временем мысли становились менее чёткими, путались и терялись, или наоборот, навязчиво сидели в голове, не желая уходить. Они кидали её то в тёплые воспоминания далёкого прошлого, то во мрак будущего, а иногда возвращали в ту страшную, ночь.
И всё чаще перед взором возникал Хенгист. Он приходил и надолго оставался с возлюбленной, разговаривал, касался её. Ей было хорошо в такие моменты. А потом он пропадал, а тьма окутывала разум, накатывая тошнотворным отчаянием, давила тяжёлым сапогом обиды, накрывала колючим мешком ненависти. И тогда Эстрид снова рвала прутья, не в силах сломать оковы своего железного дома. А потом мир снова прекращал существовать.
И так - по кругу. День за днём.
В душе крепла пустота. Пустота застила свет единственного фонаря и вырезала, будто пленников, мысли из головы, казнила их медленно и безжалостно.
- Неси свою тьму, - говорил голос, - пожри этот мир, прокляни этот мир, пусть он знает, пусть он увидит. Неси свой мрак.
Ничто поселилось внутри, жирело и крепло. С каждым днём оно делалось безобразнее и нелепее, с каждым днём, с каждым шагом и вздохом. Эстрид не знала, что это, и поначалу боялась, но постепенно страх пропадал, боль отступала, тишина воцарялась в голове. Это было подобно умиранию, подобно полёту среди звёзд, подобно чёрному потолку мира. Оно напоминало о вечности, которой никогда не будет. Оно приходило, как ответ на молитвы. Теперь оно стало её богом и жило вместе с ней в клетке невидимым спутником и зловонной отрыжкой жизни. Отныне Эстрид являлась святой мученицы этого бога, его верной и невольной последовательницей.
А бог входил в неё раз за разом, пустой бог полюбил её всем своим небытием, опорочил и возвеличил, уничтожил и воскресил. И от этого союза рождалась отрешённость, безупречная и бессмысленная, как жёлтое бельмо фонаря. Дитё пожирало мать, поглощало душу. Ещё немного, и оно добралось бы до ржавой клетки, сглодало бы мелкими зубами ненавистную железяку. А потом - стены, башни, дома, мир вокруг...
Лицо. Знакомое. Это человек из замка. Ему что-то нужно, он стоит и смотрит, кажется, с сочувствием. Не уходит. Страха в нём нет. Остальные боятся - он нет. Зачем? Зачем он здесь?
- Эстрид, - вполголоса позвал сэр Викгер, - Эстрид, ты меня слышишь? Очнись. Я пришёл помочь.
Эстрид смотрела опустошённым взглядом и молчала.
- Паршиво получилось, не спорю. Тебе никто не верит, считают, тобой овладели демоны. Что за вздор! Впрочем, сама виновата. Зачем на этого борова с мечом полезла?
Девушка не пошевелилась.
- Тебя могут убить, - продолжал сэр Викгер. - Харан говорит: злой дух глубоко, молитвы не помогают. Я знаю, что делают с теми, из кого не удаётся изгнать демонов. Харан боится, что нечисть овладеет замком. Но демоны тут ни при чём. Во всём же тот мобад виноват, верно? Этот Бенруз - скользкий тип. Я не верю ему. А тебе верю. До сих пор верю! Я-то сразу всё понял, когда увидел, как ты на него смотришь. Но закон не на твоей стороне - в этом они правы. Мы тут бессильны, прости. Впрочем, ты его неплохо отделал, - лицо сэра Викгера озарилось печальной усмешкой. - Эта жирная свинья до сих пор ходить не может из-за той раны на ноге.
Эстрид продолжала безучастно смотреть на коленопреклонённого, будто её не касались его слова. Ей было всё равно. Эстрид теперь едва ли могла вспомнить лицо человека, на которого несколько дней назад бросилась с мечом. На миг показалось, что перед ней стоит Хенгист, но нет - почудилось. Сегодня он так и не пришёл.
- Где же ты? - прошептала она. - Мне одиноко.
- Эстрид? Ты что-то сказала? - сэр Викгер прильну к решётке.
Пустой взгляд в ответ.
- Отец не разрешает тебя выпустить, - голос молодого коленопреклонённого доносился, словно из-за стены, - на него мать сильно влияет, а та слушается Харана. Харан же спелся с тем толстозадым ублюдком. Вот только я не верю, что Господу угодна такая несправедливость. Не правильно это. Тебе надо бежать, и я тебя выпущу. К сожалению, город в осаде, но лагерь дикарей можно обойти по лесу. Я знаю дорогу. Покажу тебе. В донжоне есть тайный ход, он ведёт за стену. Пойдём быстрее.
Защёлкал ключ, и дверь распахнулась. Но Эстрид было всё равно уходить или оставаться. Она сидела на вонючем матрасе и смотрела в стену.
- Пошли, слышишь? Только быстрее. Или хочешь сгинуть здесь? Они тебя в живых не оставят.
Сэр Викгер вошёл в камеру и взял девушку за руку, она поднялась и последовала за ним.
Выбравшись из башни, сэр Викгер поспешил к донжону, освещая путь фонарём. Эстрид едва поспевала за коленопреклонённым, путаясь в юбках. Быстро идти не получалось, но парень не отпускал её руку. Жёлтый глаз луны висел на небе, несколько масляных фонарей освещали стены замка, но двор тонул в глубокой тьме теней. По крепостной галерее расхаживали дозорные, но волновало их лишь происходящее снаружи, и они не обратили внимания на две фигуры, скользящие по двору.
Сэр Викгер провёл Эстрид в подвал донжона. Отодвинул несколько ящиков, освободив люк в полу. Со скрипом отворилась крышка, а за ней чернела дыра, уходящая в подземелье. В следующий миг сэр Викгер уже исчез в ней.
- Слазь, - крикнул он снизу. - Не бойся. Тут безопасно. Лестница крепкая.
Эстрид повиновалась и спустилась по железным скобам, вбитым в камень.
Внизу было сыро и холодно, до слуха доносился шорох и писк грызунов. Тоннель оказался очень узким. Эстрид плелась вслед за сэром Викгером, тьма окружала их. Они долго так пробирались среди мрака, сдавленные земляными стенами, из которых торчали то корни, то камни, то брусья, попирающие потолок. Наконец тоннель закончился, и началась винтовая лестница, ведущая вниз. Казалось, она спускалась в самую преисподнюю - столь длинной она была. Эстрид переставляла ноги, шаг за шагом, ступень за ступенью. А вокруг - ничего. Только стены, потеющий холодными каплями влаги. Эстрид слышала голоса, они то звучали совсем рядом, то доносились откуда-то из-под земли. Невнятным шёпотом они пробирались в голову.
А потом снова потянулась вымученная бесконечность коридора.
Но вот затхлость подземных ходов сменилась свежестью уличного воздуха, тоннель закончился, вокруг был ночной лес. Свет луны бледной рукой касался макушек сосен и застревал в чёрной массе хвои, не в силах пробиться вглубь, к спящей земле.
- Не отставай, и не шуми, - шепнул сэр Викгер, и полез прямиком через заросли, освещая путь фонарём. Эстрид слабо понимала куда и, главное, зачем, идёт. Ветви били по лицу, но ей было всё равно. Замок остался далеко позади, впереди распахнула объятия бескрайняя тайга. Разум, пробуждённый ночной прохладой, робко возвращался к реальности.
Выбрались на тропинку.
- Теперь иди прямо, - сказал сэр Викгер, - к утру доберёшься до деревни - она так далеко в чаще, что вряд ли дикари нашли её. Проси у местных, чтоб отвезли в замок барона Уриэна. А потом... Потом остаётся надеяться на милость Всевидящего. Самое лучшее - ехать в соседнее баронство на юге и спрятаться в монастыре. Оттуда никто не сможет потребовать твоей выдачи, даже если этот мерзкий мобад решится обратиться к апологетам. Если повезёт, монастырь встанет на твою защиту и передаст дело в королевский суд. А если оно дойдёт до старших апологетов или до самого Отца-покровителя, без внимания точно не останется. К сожалению, ехать с тобой не могу, я должен защищать замок: не сегодня-завтра враг пойдёт на штурм. Но я верю, что Всевидящий не отведёт от тебя Своё око. С Богом, Эстрид.
Сэр Викгер снял с пояса меч и протянул девушке. Это был тот самый клинок, который Эстрид привезла с собой из поместья и которым пыталась убить мобада Бенруза. Меч Хенгиста! Хенгист расстраивался, что потерял его. Как же он обрадуется, когда Эстрид вернёт пропажу! Она бережно взяла оружие.
- Знаю, тебе дорога эта вещь, - произнёс сэр Викгер. - Я решил, что меч должен остаться у тебя. Хотя владеешь ты им, прямо скажем, паршиво, - молодой человек улыбнулся. - И возьми фонарь, пригодится. Только смотри, не сбейся с дороги. Держись тропы, слышишь?
Эстрид не проронила ни слова, она смотрела в ночь. После того, как сэр Викгер закончил речь, он некоторое время постоял рядом, будто не желал расставаться, будто хотел ещё что-то сказать. А потом ушёл, растворившись в кустах. Шорох листвы смолк, и Эстрид осталась наедине с ночью. Её окружал шар света от фонаря, а за границами этого шара царила враждебная загадочность тайги. Ветер шумел в ветвях, где-то в чаще бродил зверь, потрескивая сучьями. Разум Эстрид погружался в этот неведомый мир, но ни страха, ни тоски она не испытывала. Они остались там, в стенах замка.
Она шла по тропе, в одной руке держа меч, а в другой - фонарь. Ветви выныривали из темноты и норовили стегнуть по лицу, мрак сгущался. Но девушке было тепло и спокойно, Хенгист шёл рядом и, как обычно, молчал - он никогда не отличался разговорчивостью. А она любила его всегда, с того момента, как увидела впервые, просто не понимала этого, обманывалась, боясь признаться самой себе. Но теперь-то она всё поняла, теперь она не расстанется с ним.
- Я говорил, что однажды уйду, - произнёс Хенгист.
- Но зачем? Я не понимаю...
- Так устроен мир. Люди уходят. Все когда-то уходят. У каждого свой путь, своя война. Рано или поздно она заберёт всех.
- Это не правильно. Так не должно быть. Нельзя разлучать тех, кто любит.
- Но таков бессмысленный порядок, положенный в основу мироздания. Такова неизбежная участь. Любовь ничего не значит. Разлука и тоска - вот всё, зачем нужна жизнь. Вот всё, что мы можем познать
- И боль, - добавила Эстрид.
- И боль... Она и есть жизнь.
- Не оставляй меня больше.
- Теперь я буду с тобой всегда. Ведь я - часть твоих мыслей, я не смогу их покинуть.
Светало. Мир посерел, а потом начал расцветать красками заползающего в лес утра. Вскоре, как и говорил сэр Викгер, тропинка вывела к маленькой, гухой деревушке. Тут действительно были люди. Вот только все они лежали меж домов безжизненными, вспоротыми мешками протухшего мяса, на которых пировали вороны и мухи. Чёрные птицы ковырялись в кишках и подозрительно косились на молодую путницу, спокойно бредущую среди последствий страшной бойни. А Эстрид будто не видела, что творилось вокруг, фонарь погас, но она по-прежнему несла его.
Словно из ниоткуда возникла оскаленная морда огромного зверя. Эстрид остановилась. Серый хищник уставился ей прямо в глаза и тихо рычал. Матёрый волк-людоед отторвался от трапезы и теперь пристально наблюдал за хрупкой девушкой, стоящей перед ним. Он жаждал свежего мяса. Эстрид равнодушно смотрел на хищника, а тот крадучись направился к ней, пока не оказался в нескольких шагах. Не в силах преодолеть взгляд, зверь пригнул голову и стал обходить девушку сбоку, продолжая скалить зубы в страшной улыбке. Тихи и беззвучны были шаги, и жадным голодом горели тускло-жёлтые глаза. Но и Эстрид не отрывала взгляда от хищника, не давая тому подойти ближе.
Сзади послышалась мягкая поступь. Волки-людоеды охотились в парах. Девушка слишком поздно вспомнила об этом. Огромная мохнатая туша сбила её с ног, а плечо резанули клыки. Фонарь со звоном откатился в сторону, и стекло рассыпалось по земле, меч выпал из рук. Первый зверь тоже бросился к поверженной жертве. Эстрид закрыла лицо руками, изо всех сил отмахиваясь от клыкастых ртов. А те рвали её молодое тело, кусали за ноги, за руки, за бока, за грудь, за лицо и неудержимо лезли к горлу. Пасти с рычанием щёлкали и впивались в плоть. Три пальца остались в зубах хищника. Другая рука с раздробленным плечом безжизненно откинулась в сторону.
"Боль и есть жизнь" - звучали слова. Но разум желал прекратить боль, не желая мириться с ней. Разум устремлялся в вечность, а эта подлая штука, называемая болью, его только отвлекала.
Устав бороться, девушка раскинула руки в стороны. Мелкие хищны глазки смотрели на неё, и слюна капала из разверзшихся пастей, тянущихся к горлу. Но она не боялась расстаться с жизнью, она вообще ничего не боялась, ей было плевать. Другие мысли крутились в голове. Она вновь хотела увидеть возлюбленного, хотела говорить с ним, держать за руку, обнимать... Но его здесь не было, он пропал в ночном лесу и теперь находился далеко-далеко отсюда. Эстрид хотела найти его, обрести вновь, не желала мириться с потерей, уготованной ей жизнью. Остальное казалось неважным, не существенным.
И зверь остановился. Девушка, как и прежде, смотрела ему в глаза. В тусклые, как потухшее солнце, глаза, в которых гас огонёк жизни.
Глава 27 Хадугаст 6
На сегодня был намечен штурм башни. Несколько недель назад Лаутрат со своими воинами-монахами заперлись в ней, не желали ни сдаваться, ни вести переговоры. Пару раз они решались на вылазки, но лучники, охранявшие входы, вовремя пресекали эти попутки. Обитателям замка изрядно надоело такое положение вещей, и Хадугасту пришлось взяться за решение вопроса. Вчера он приказал снять со стены баллисту и установить во дворе напротив входа в башню Лаутрата. Солдаты натаскали кучу камней и приволокли широкие заслоны для орудия.
Утром Хадугаст явился проверить приготовления. Но когда он подошёл к баллисте, там уже был Нитхарда - один, без слуг. Мальчик, неловко опираясь на костыли, ковылял вокруг громоздкой машины и с любопытством осматривал её.
- Здорово, парень, - кинул ему Хадугаст. - А ты что тут делаешь? Нечего расхаживать по двору. В башне - враги, подойдёшь близко - застрелят. Вон помощник конюха уже получил стрелу в пузо. Тоже хочешь? И где вообще твой слуга шляется? Как этот старый баран тебя отпустил одного?
- Я не собираюсь подходить к башне, - сказал Нитхард, слегка картавя. - Алд заснул, а я хотел побыть один. А потом мне стало интересно, как устроено орудие. Мне никогда об этом не рассказывали.
Хадугаст хмыкнул, подумав, что, из мальчишки мог бы в инженерном или в каком другом деле, не требующем физической работы. Парень был любознателен, интересовался многим.
- Иди домой, - Хадугаст кивнул в сторону Холодной башни. - Твоя мать велела не выпускать тебя, пока не закончится бой. А про осадные машины потом расскажу, договорились?
Мальчик серьёзно посмотрел на коленопреклонённого, кося вверх правым глазом.
- Что со мной будет, когда прекратится осада? - спросил он.
- А что с тобой может случиться? Всё будет, как прежде.
- Неправда. Мать хочет отправить меня в монастырь.
Хадугаст потёр подбородок, удивляясь такой осведомлённости парня.
- Что ж, мы обсуждаем этот вопрос, верно. Тебе там будет лучше.
- Но отец желает, чтобы я занял его место, - в глазах Нитхарда появилась искра, и на короткий миг взгляд его стал похож на взгляд Ардвана - такой же властный и строгий.
- А ты уверен, что справишься? - Хадугаст усмехнулся. - В обязанности лорда входит не только управление делами, но и война. Этот путь не для тебя, парень. Тебе же нравится... это... книжки читать. Знаю, нравится. В монастыре ты много чего прочитаешь, многому научишься. Скажу больше: Ардван и сам хотел послать тебя туда учиться. Вот только ему нехорошие люди голову затуманили.
- Сэр Тедгар и барон Адро - хорошие люди, - Нитхард нервничал, и от этого левый глаз его задёргался пуще прежнего, - отец говорит, им можно верить. А вы убили барона Адро!
- Что поделать, парень, каждый может ошибиться, - Хадугаст развёл руками. - Отец твой - не исключение. А барона убил не я, а солдаты, возмущённые его предательством.
- Отец говорит, тебе нельзя доверять, и матери моей - тоже. Вы готовите заговор.
Лицо Хадугаста вытянулось от удивления: выходит, граф и правда всё знал. Коленопреклонённый некоторое время смотрел на Нитхарда, а потом расхохотался:
- Да неужели мой брат мог такое ляпнуть? А ты не перепутал часом? Случаем, не Лаутрат тебе браги в уши залил? Или Тедгар? От них чего угодно ждать можно. Вон он, твой Лаутрат - упрятал в темницу нашего дастура и заперся в башне. И это в то время, как нас обложили мятежники с серомордыми. Как назвать-то теперь его? А Тедгар и Адро этого подонка защищали! Так что думай головой, парень, поди, не дурак. Впрочем, довольно болтовни, скоро мы достанем засранца из его логова, а ты - марш в башню, и носа чтоб не казал, пока мать не разрешит. Ясно? Тут сегодня будет жарко.
Пред началом штурма Берхильда предприняла попытку договориться с Лаутратом. Она и Хадугаст поднялись на верхний этаж её башни. Башня, где засели монахи, располагалась напротив, и отсюда до противника легко было докричаться. Само собой, роль глашатая досталась Хадугасту.
- Эй, наместник, - бас могучего воина гремел на весь замок, - графиня предлагает мир. Отпустите дастура Фравака и сложите оружие. Тогда позволим уйти. Тут есть тайный ход и лодка - можете валить на все четыре стороны. Пальцем не тронем. А если продолжите упорствовать, пеняйте на себя. Ни Отец-покровитель, ни сам Хошедар вас не спасёт.
- Подумайте лучше о последствиях, - донёсся из амбразуры голос Лаутрат, - Отец-покровитель будет недоволен, узнав о вашем предательстве. Слушайте мои условия: вы, сэр Хадугаст, и графиня складываете оружие, и я даю слово, что вас не обвинят в ереси и не прогонят от очей Всевидящего. С вашими людьми ничего не случится, если они не будут угрожать нашей жизни и сдадутся добровольно. Подумайте о тех, кто пострадает от вашей безумной лжи.
- Мы, пожалуй, откажемся от твоего великодушного предложения, - снова загремел могучий глас коленопреклонённого, на этот раз отдающий сарказмом, - а вот тебе советую хорошо подумать. А то даже Отцу-покровителю никто не расскажет правду о творящемся произволе. Некому ведь будет!
- И какие же гарантии? - поинтересовался Лаутрат. - Кто вам помешает перебить нас сразу же, как только мы покинем башню?
- Так с вами дастур! Он станет гарантом того, что вы дойдёт до берега целыми и невредимыми.
- Дастур с нами, да. И он умрёт, если вы вздумаете атаковать - придётся взять грех на душу. Впрочем, если не выпустите нас, он тоже погибнет.
- Вместе с вами, прошу заметить.
- За нас не волнуйтесь, сэр Хадугаст. Я и мои братья готовы к смерти, ибо смерть за дело Господнее - есть путь в Небесные Чертоги. А вот вам стоит подумать о сохранности души. Что ждёт вас на той стороне?
- Полагаю, мы встретимся в одном месте, - съязвил Хадугаст, - и сомневаюсь, что это будут Чертоги. Но ты отправишься туда раньше.
- Не будьте столь самоуверенны, сэр Хадугаст.
Хадугаст отошёл от окна. Берхильда сидела за столом, ожидая исхода переговоров.
- Что ж, - сказал Хадугаст, - похоже, придётся пожертвовать дастуром.
- К сожалению. Впрочем, у нас в замке два мобада, можно рукоположить одного из них. Фравак - человек влиятельный, но он друг Ардвана, брат барона Кобертона, и лоялен Отцу-покровителю... Был лоялен, по крайней мере. Могут возникнуть проблемы. Да и жив ли он ещё - большой вопрос. Надо заканчивать эту канитель, и чем скорее, тем лучше.
Хадугаст прошёл по коридору, соединяющему башню графини с Холодной башней, и спустился во двор, где уже ждали коленопреклонённые, кнехты и наёмники, готовые к бою. Сэр Хальдер сидел на пороге и потирал лодыжку.
- Ах ты ж, проклятье! - ворчал он. - Опять потянул.
- Отправляйтесь в свои покои, сэр Хальдер, - велел Хадугаст. - Вам не следует участвовать в штурме.
- Что? Думаешь, слишком стар уже? А вот хренушки. Всё равно пойду, - он поднялся и, прихрамывая, зашагал к остальным. - И даже не пытайтесь меня уговорить, сэр маршал, в стороне не останусь.
Самых метких стрелков Хадугаст отправил на стены держать под прицелом бойницы, амбразуры и входы в башню Лаутрата. Остальных собрал возле баллисты и дал приказ начинать обстрел.
Солдаты взвели тетиву, положил каменный снаряд в желоб, и булыжник полетел в дверь.
- Недолёт, - крикнул кто-то.
Следующий камень тоже упал на землю.
- Орудие далеко, - крикнул Хадугаст, - ближе двигаем!
Солдаты подтащили баллисту и заслоны ближе. Пока они занимались этим, из башни Лаутрата полетели стрелы, но упали на большом расстоянии от людей. Зато со стен и из соседних башен солдаты открыли ответную стрельбу по амбразурам, пресекая попытки монахов обороняться.
Камни снова полетели в дверь. Хадугаст отправился на второй этаж Холодной башни и стал наблюдать из окна своих покоев за обстрелом. Теперь следовало запастись терпением. Хадугаст позвал Виганта и велел принести вина. Ожидание предстояло долгое. Он устроился у камина, готовясь предаться отдыху, как в комнату вбежал солдат:
- Сэр маршал, дверь выбили.
- Как, уже? - удивился Хадугаст.
- С петель слетела. Видать, гнилые были.
- Ну что ж, держитесь, ублюдки, сейчас мы вас... - проговорил Хадугаст и поспешил вниз, дабы возглавить штурм.
Держа щиты над головой, воины побежали к башне. Впереди шёл сэр Хадугаст и катафракты. Сверху летели стрелы, но нечасто: лучники и арбалетчики Хадугаста безжалостно били в амбразуры, не давая монахам высунуться. От прямого попадания снаряда дверь перекосило. Толстые, окованные железом, доски почти не пострадали, зато были сломаны петли, а потому вытащить дверь из труда не составило.
И тогда Хадугаст, закрывшись щитом, который он теперь всегда держал в правой руке, ввалился внутрь. Катафракты ринулись за ним. Сразу три стрелы полетели в Хадугаста, но попали в щит и вреда не причинили, а лишь сильнее разозлили могучего воина.
У лестницы в тесном проходе, сомкнув щиты, сгрудились монахи. Хадугаст, а за ним сэр Ратхунд и сэр Торвальд налетели на противника всей своей массой, и принялись рубить и колоть, остальные солдаты гурьбой напирали сзади. Хадугаст, закрывшись щитом, клинком стараясь достать монахов, а те в ответ тыкали копьями. В голове звенело от ударов по шлему, один наконечник попал в здоровое плечо, защищённое пластинами. Рядом яростно работали мечами сэр Ратхунд и сэр Торвальд.
Очень скоро Хадугаст достал до шеи одного из противников, и тот упал в проходе. Остальные монахи под напором почти трёх десятков бойцов попятились назад. В это время сэр Ратхунд прирезал ещё одного, и теперь два тела, сваленных одно на другое, преграждали проход. Хадугаст перелез через трупы, но удар копьём сверху лишил его равновесия, и он завалился назад прямо на тех, кто лез следом, и воины, взбиравшиеся по узкой винтовой лестнице, гремя железом брони и досками щитов, свалились вниз в кучу.
- Вражьи дети. Ну я вас! - зарычал недовольный сэр Торвальд, поднимаясь и потирая ушибленное колено. Он снова хотел ринуться в атаку но Хадугаст остановил его.
- Стой, сэр Торвальд. Чего зря ломиться? Лестница больно узкая. Тут надо что-то придумать.
- Например? - поинтересовался сэр Ратхунд.
???- Надо сломать двери, что со стены ведут. И зажать мерзавцев с двух сторон.
Хадугаст отправил десяток человек на стену рубить двери, других оставил сторожить выход, а сам вместе с сэром Ратхундом спустился в подвал.
В подвале было два уровня. На верхнем - монахи хранили продовольствие и запасы вина, и теперь тут лежали лишь пустые бочки, ящики и мешки.
- Всё вино выпили, проклятые святоши, - выругался Хадугаст, пнув ногой бочку, на дне которой заплескались остатки вина. Освещая помещение факелом, он прошёлся вдоль стен, проклиная прожорливых монахов, уничтоживших всё, что хранилось в подвале.
- Что это за вонь? - поморщился сэр Ратхунд.
Действительно, смрад стоял жуткий, теперь и Хадугаст на это обратил внимание: несло то ли фекалиями, то ли протухшим мясом.
Спустились на нижний уровень. Пламя факела тут же выцепило большое дубовое кресло с застёжками для рук и ног, покрытое тёмными разводами запёкшейся крови. Мухи сидевшие на нём взвились оголтелой стаей, увидев людей. Рядом стоял стол с клещами, ножами и прочими пыточными принадлежностями. Пройдя вглубь, Хадугаст обнаружил массивную клёпаную решётку. За ней показалось лицо, от вида которого могучий воин покрылся холодным потом. Он поднёс к решётке факел: на соломенной подстилке лежал человек в дырявой, окровавленной нижней рубахе. Хадугаст едва узнал его.
Некогда тучный дастур совсем исхудал, а лицо его представляло собой одни большой бордово-фиолетовый синяк местами кровоточащий и гноящийся. Руки и ноги распухли из-за раздробленных костей, а на пальцах отсутствовали ногти. Всё тело Фравака покрывали язвы - гниющие дыры от выдранных кусков мяса.
Хадугаст кликнул солдат, и вскоре истерзанное тело дастура, которое всё ещё подавало признаки жизни, взвалили на носилки и под прикрытием щитов вынесли наружу.
Впрочем, монахи больше не отстреливались, сидели тихо.
Только тут Хадугаст заметил, что среди коленопреклонённых, которые штурмовали башню, отсутствует сэр Хальдер. Хадугаст точно помнил, что старый мажордом пошёл в атаку со всеми.
- Отстал, с ним что-то стряслось, - ответил сэр Торвальд на расспросы маршала. - Не знаю, куда делся.
Фравака принесли в покои Ардвана и уложили на кровать. Дастур находился в полубессознательном состоянии и, не прекращая, бредил. Коленопреклонённые, все, кроме сэра Хальдера, собрались у тела несчастного. Позвали мобада, умевшего врачевать.
- Выживет? - спросила его Берхильда.
Тот лишь виновато развёл руками:
- Не могу знать, миледи. Дастур очень плох. Похоже, гниль уже поразила его плоть. Увы, я бессилен. Остаётся уповать на Всевидящего и молиться.
- Понятно, почему ублюдки не забрали его с собой, - проговорила графиня. - Он всё равно бы умер после их издевательств и не спас бы их от нашего гнева. Великая скорбь сегодня постигла нас, сэры. Фравак был хорошим человеком. Он имел искреннюю веру и обладал настоящей добротой - такой, какую мало кто из нас знал. Всевидящий говорил устами его. Наместник Лаутрат взял на душу большой грех. Эта тварь не достойна даже умереть по-человечески. Когда схватите его и его людей, не убивайте сразу. Сделайте с ними то же, что они сделали с Фраваком, и выставите тела их на всеобщее обозрение.
Хадугаст плохо знал дастура и об утрате не скорбел, но содрогалась душа, когда он смотрел на изуродованное тело, похожее на отбивную.
- Досталось же тебе, приятель, - тихо проговорил Хадугаст.
Фравак зашевелил губами, и Хадугаст наклонился в надежде расслышать слова умирающего.
- Простите их, - шептал Фравак, - Всевидящий прощает. Простите...
Хадугаст усмехнулся. Прощать убийц и извергов он был не намерен, да и остальные тоже. Графиня и коленопреклонённые не слышали слова дастура, их раздирала злоба, они желали только одного: порезать на куски Лаутрата и его приспешников.
- Эти подонки не должны жить! - негодовал сэр Торвальд. - С них кожу живьём надо снять!
Тут в зал вбежал слуга сэра Хальдера.
- Миледи, сэру Хальдеру нужен врач, он ранен стрелой, ему стало совсем дурно.
Глава 28 Монтан 3
В армии короля, как оказалось, были не только солдаты и вооружённые до зубов катафракты, готовые класть жизни за своих сеньоров. Значительную часть выступивших в поход составляли те, кто имел к войне весьма опосредованное отношение, но без кого не обходилась ни одна военная кампания. Врачи и травники, везущие мази, припарки и зелья, торговцы со всевозможным скарбом, полезным в солдатском быту, ремесленники всех мастей и даже публичные женщины, которые удовлетворяли несколько иные потребности королевской армии - все эти люди увивались вокруг священного воинства, как мухи вокруг навозной кучи. На привалах они разворачивали вдоль дорог свои лавки и мастерские, стараясь устроиться поближе к лагерям лордов и наёмников, и мельтешили между солдатскими палатками в поисках клиентов.
Прошло уже несколько дней с тех пор, как Монтан влился в ряды нонкомбатантов. Как и прежде, он промышлял врачеванием, но лечил теперь по-другому, предпочитая не тратить на целительство остатки своей силы. И хоть денег это приносило не шибко много, на еду и мелкие нужды хватало. Он держался с группой торговцев и ремесленников, что ехали милях в двух позади королевской дружины.
По пути к войску Монтан приобрёл телегу, кое-какие инструменты, травы и посуду, спустив на это последние деньги. Он знал, как изготовить прочищающие желудок настойки, некоторые дезинфицирующие и жаропонижающие средства. Тем и торговал. Когда присоединился к войску, мельком подсмотрел, чем занимаются прочие бродячие лекари. Немало удивился тому, что многие из них не имели представления даже о дезинфекции ран, да и кровопускания при любой болезни тоже вызывали недоумение. Разумеется, Монтан отказался от этого метода, чем заставил других усомниться в своей компетенции. Пациентов же отпугивал, главным образом, молодой возраст юного целителя. Зато цены Монтан назначил самые низкие, и только тем держался, еле сводя концы с концами.
А ещё, в отличие от коллег, Монтан не бегал по лагерю и не навязывал никому свои услуги, предпочитая свободное время проводить в созерцании, отстранившись от окружающей действительности. И хоть на привалах ни на миг не прекращались гам и суета, постоянно по соседству возникали ссоры и драки, Монтан научился абстрагироваться от происходящего. Он мог часами просиживать в телеге где-нибудь под деревом, созерцать окружающий мир и ни о чём не думать, обретая внутренний покой и концентрацию. Ему было хорошо в такие моменты, а порой на короткие мгновения он возвращался к почти забытому состоянию свободы и безмятежности разума.
Нефсефей по-прежнему следовал за Монтаном, помогал в делах и имел с этого небольшую долю. Помимо прочего, Нефсефей вспомнил о своём ремесле и занялся починкой одежды, что оказалось весьма востребовано в походе. Присутствие этого молчаливого спутника не беспокоило Монтана: Нефсефей не приставал с навязчивыми вопросами, не заставлял соответствовать своим убеждениям и взглядам - он просто делал, что должно, и не лез в душу, а в свободное время сидел, погружённый в мысли.
Сегодня погода стояла тёплая. Войско второй день не двигалось с места, и Монтан, загнав телегу под сень листвы придорожного леса, как обычно, с блаженным видом сидел рядом в траве, обретая внутреннее безмолвие среди царившего вокруг гама. Нефсефей устроился на облучке телеги и латал дыру в солдатской стёганке.
По дороге туда-сюда сновали воины и торговцы, изредка проезжали знатные господа в богатых одеждах и, как правило, в сопровождении слуг. Тут было много благородных, ибо в замке в двух милях к югу отсюда остановились король со своими приближёнными; нередко попадались и монахи в серых рясах - монашеский орден тоже обосновался поблизости.
- Монтан, дорогой, ты опять пытаешься уйти в свои мысли? - пристала к юноше знакомая куртизанка Хелис, проходившая мимо. - Научи и меня: слишком уж у тебя счастливое лицо в такие моменты. А то в последнее время всё нервничаю, нервничаю... вот сыпь на коже опять какая-то пошла. Ну что за напасть! Всё не ладно. А на тебя смотрю, и сразу хорошо на душе становится.
- Этому тяжело научиться, - сказал Монтан, - скоро у меня тоже перестанет получаться.
Хелис была молодой женщиной, высокой, с острым, худощавым лицом, изрытым оспой. Они с Монтаном подружились практически с первого дня его пребывания в войске короля. Хелис тогда навязалась ему - пришлось воспользоваться её услугами. Он думал, общество другой женщины отвлечёт от мыслей о Лаодике и от той неуёмной тоске, которая не оставляла его последние два месяца, но это не помогло: с куртизанкой Монтан не чувствовал того, что испытал тогда в Нэосе.
Тем не менее, Монтан и Хелис продолжили общаться, точнее сказать, общалась Хелис, а Монтан стал благодарным слушателем, который часами мог безропотно выносить сумбурную болтовню куртизанки. Поначалу это докучало, но постепенно он привык, и чрезмерная разговорчивость женщины перестала раздражать. Имелась в этом и своя польза: благодаря Хелис Монтан быстро оказывался в курсе всего, что происходит в войске.
Но была ещё одна причина не прогонять назойливую куртизанку с её пустой трескотнёй: однажды Монтан понял, что слушая, он помогает ей. Женщине требовалось выговориться - даже от такой ерунды ей становилось легче на душе. Становилось легче и Монтану, когда он чувствовал это. Помогая людям, он обретал особую радость, неведомую прежде. Перед Монатном открывалась ещё одна сторона человеческой сущности, и сторона эта являлась столь же неотъемлемой частью людского бытия, как несправедливость и страдания.
- Ой, как же такое может произойти, - всплеснула куртизанка руками, услышав, что Монтан теряет силы, - и ты, верно, расстроен? Бедненький Монтан! Знаешь, а ну его в преисподнюю, никуда ты от этого мира не денешься. Тут тоже неплохо. Вот я, например... - из уст куртизанки потёк длинный монолог. Хелис принялась рассказывать о том, как вчера купила у торговца очередную безделушку. Она постоянно хвасталась своими приобретениями: то красивый шарфик, то ажурная подвеска, то забавная статуэтка - каждый раз было что-то новое. И ей непременно хотелось поделиться с кем-то этими пустяковыми радостями - наверное, единственными в жизни дорожной шлюхи. А Монтан и не возражал.
- Всё-таки, хорошо, что у меня есть такой друг, как ты, Монтан, - подытожила она, - ты просто душка. Единственный мужчина, который может вытерпеть мою болтовню. Дай я тебя поцелую, - с этими словами она присела чмокнула юношу в щёку, а тот в ответ улыбнулся.
- Эге, заболтала тебя совсем Хелис, - послышался басовитый голос сапожника Манриха, ещё одного приятеля Монтана. - Будь осторожен, бабы тебя так опутают своими чарами, что и сам себя потеряешь.
Это был весёлый, простодушный мужичок, уже не молодой, но ещё полный сил и задора; его обувная мастерская в виде двухколёсной повозки расположилась возле передвижной амбулатории Монтана. Сапожник с первой встречи проникся симпатией к юному целителю, и теперь они держались вместе. Манрих тоже любил поболтать, постоянно хохмил или делился жизненной мудростью, вменив себе в обязанность наставлять молодого приятеля. Сейчас добродушный сапожник сидел на маленькой переносной скамейке рядом со мастерской и чинил башмак.
- Ну Мани! - притворно надула губы Хелис. - Хватит меня смущать. Мы с Монтаном друзья, верно? Не, ну я, конечно, от кавалера такого не отказалась бы, но Монтану разбила сердце заморская красотка, и он теперь по ней скучает, правда? И я совсем бессильна, не смотря на все мои чары.
- Так что тебя заставило уехать от неё? - спросил Манрих, который тоже был в курсе похождений Монтана. - Нэос! Подумать только, это же торговая столица мира! Самый богатый город на земле, и ты свалил в эту дыру месить грязь с солдатнёй? Э, будь я на твоём месте, хрен бы меня сюда заманили.
- Пришлось, - сказал Монтан, - там тяжело. И не так хорошо, как говорят. Бедных много, богатых - единицы. Конкуренция.
- Да, - вздохнул Манрих, - бабам нужны богатенькие. Верно, Хелис? Вы же на монету падки. А конкуренция - она везде. Вон лекарей тут скока! И думаешь, они все хорошо знают своё дело? Да хрена лысого! Шарлатаны! А люди им монету несут.
- Многие их методы не эффективны, - согласился Монтан.
- Вот видишь! А ты сидишь, в небеса пялишься. Тебе надо поживее быть, поактивнее. Услуги свои предлагать. А то совсем разоришься, не ровен час, да по миру пойдёшь. Если не вертеться - ничего не выйдет.