Берт прибирался в трапезной, чистил горшки. Неделю назад он почувствовал себя лучше, стал больше времени проводить на ногах, и старик Йэрйан наделил его домашними обязанностями. Берт не возражал: в конце концов, он был в долгу перед этим семейством. К тому же дела были не сложными, не требовали физических усилий и не занимали много времени. Большую же часть дня Берт лежал в кровати. Он по-прежнему хромал на левую ногу, до сих пор болели рёбра, лицо и живот.
Дома никого не было. Гвидо работал во дворе, а Ин ушла в хлев; где остальные, Берт не знал.
С того самого дня, как Йэрйан показал Берту коллекцию книг и обломков старинных предметов, ему постоянно мозолила глаза дверь, за которой пряталось необычное хранилище. Комната манила неизвестностью и таящимися в ней загадками. Конечно, Берт не смог бы ничего понять в закорючках на страницах многочисленных книг, но вот миниатюры он поразглядывал бы с удовольствием. Прежде он видел только роспись деревенского святилища, которые изучил вдоль и поперёк за свои двадцать лет. Тут же было ещё интереснее.
Берт огляделся, прислушался. В доме - никого. Он знал это, но стоило убедиться лишний раз. Подошёл к двери, дёрнул ручку. Заперто. Как всегда. Вздохнул и вернулся к чистке горшков. Берт хотел попросить хозяев вновь показать книги, но не мог поймать подходящий момент, ведь он так стеснялся своего любопытства! Книгохранилище Йэрйана было овеяно ореолом некого тайного знания, и Берту казалось, что его просьба станет посягательством на святыню. Молодому серву временами представлялось, будто там, за дверью, живёт древняя сила, а предметы и черепки, вероятно, требовались для колдовским ритуалов. Но тогда выходило, что старик Йэрйан был самый настоящий колдун, и от этой мысли Берту становилось не по себе. А потом он и не решался заговорить о своём желании.
Закончив уборку, Берт вернулся в постель. Разболелось колено, и он наложил повязку, смоченную холодной водой, как научила Лийлнэ. Стало легче.
А тут и сама Лийлнэ подоспела, принесла лекарственный отвар. Она села на кровать подле Берта, и парень снова залюбовался ей. Он не назвал бы её лицо красивым - слишком грубыми чертами оно обладало, что, впрочем, являлось характерной чертой женщин этого народа, но было в Лийлнэ какое-то неуловимое обаяние, особенно, когда она улыбалась. Берту нравился её стройный, гибкий стан и длинная коса. Берт ощущал симпатию к этой девушке, да и не удивительно: она заботилась о нём и часто с ним разговаривала, с Лийлнэ он всегда мог перекинуться словечком, она даже научила Берта нескольким фразам на своём языке. Их отношения всё больше проникались взаимной теплотой. Она совсем не походила на деревенских девок, с которыми Берт вырос, было в ней что-то недосягаемое, что возвышало Лийлнэ над простым сервом, случайно попавшим в её таинственный и необычный мир.
- Как у тебя сегодня дела? Нога ещё болит? - спросила Лийлнэ.
- Всё болит, - вздохнул Берт, осушив кружку с горьким отваром, - сколько времени прошло, а я, будто калека.
- Ничего страшного. Тебя сильно избили. Но ты держишься хорошо. Многие на твоём месте не выжили бы.
- Да сколько уже можно держаться-то? Рудники, болезнь... Чуть не умер же тогда. Пять дней провалялся в беспамятстве.
- Значит, повезло второй раз. Я знаю, чем ты болел: мы называем этот недуг "йэглирыйо", что переводится на ваш язык, как "древесная кора". Нашему народу он не страшен, а вашему - несёт смерть. Если болезнь перешла горы, ждите беду. Но Небо сохранило тебе жизнь, значит, тебе уготован особый путь. У нас говорят: "тот, кто избежал смерть дважды, совершит великие дела".
Тут Берт решил, что момент подходящий.
- Лийлнэ, хотел попросить... - робко произнёс он, - можешь рассказать ещё немного о замке? И рассказать... - Берт замялся, - чем занимается твой отец? Зачем ему обломки и черепки, и что написано во всех его книгах?
Лийлнэ тихонько засмеялась:
- Так много вопросов сразу. Ну что ж, если тебе и правда это интересно... - она встала, - пойдём.
Берт поковылял за девушкой, и вот запретная дверь вновь распахнулась перед ним. Он вошёл в комнату, затаив дыхание в благоговейном трепете.
- Эти книги передаются из поколения в поколение много веков, - начала объяснять Лийлнэ. - Очень давно к юго-востоку от гор, на берегу моря Нийртай существовала Великая Держава Унйргу - богатая и могущественная страна. Там развивались искусство и науки, а учёные собирали знания об окружающем мире и записывали их в книги. Но однажды Великая Держава пришла в упадок, правящие династии погибли в междоусобных воинах, а богатства разворовали кочевники. И тогда учёные, увидев, что страна умирает, города горят, и знаниям грозит забвение, взяли свои книги и отправились на север в горные деревни подальше от бедствий и войн. И от каждого из них началась династия хранителей, которые из поколения в поколение передают древние знания. Моя семья - потомки великого учёного и мыслителя Мапракума, пришедшего сюда семьсот лет назад. Мы свято храним его наследие и по мере сил преумножаем, добавляя новые сведения к уже имеющимся.
Лийлнэ пробежалась пальцами по корешкам книг.
- Вот тут, - она указала на один из кодексов, - записана история нашего народа, а в этой книге - знания о законах мироздания, тут - о животных и растениях, тут - описания древних находок. Мой отец как раз ими занимается. Эти все предметы, - она указала на странную коллекцию, - он откопал сам. Когда же отец уйдёт на Небо, я продолжу его миссию. У каждого есть предназначение. Моё - передавать знания грядущим поколениям, - Лийлнэ достала толстый кодекс с большим позолоченным глазом на обложке. - А это ваша Книга Истины. Мы поклоняемся Небу, но так же храним письмена иных религий - в них можно узнать много интересного о традициях других народов.
- И ты всё это читала?! - изумился Берт.
- Пока ещё не всё, - улыбнулась Лийлнэ, - но должна буду. Это часть моего предназначения.
Берт с восхищением и благоговением смотрел на девушку, а та, заметив его взгляд, ещё больше заулыбалась.
- У вашего народа мало книг, да и читать их могут только мобады и некоторые лорды, а простые люди находятся во тьме невежества. У нас же принято изучать грамоту. Один из моих братьев в свободное от хозяйственных работ время учит детей из нашей и двух соседних деревень. У нас учёных почитают так же, как жрецов. А у вас жрецы - и есть учёные. Но это не правильно. Впрочем, я и тебя могу научить грамоте, это не сложно. Тут есть книги на вашем языке.
- Я всё равно не понимаю, - пожал плечами Берт, - зачем хранить эти железки и черепки? Какой в них прок?
- Эти обломки рассказывают о прошлом. В книгах написано много, но люди, которые их писали, часто сами заблуждались. Находки говорят лучше.
Берт подошёл к стеллажам и очень внимательно, с некоторой опаской, осмотрел ископаемые предметы, и не найдя в них ничего примечательного, обернулся к девушке:
- Но как они могут рассказать? На них ничего не написано. Они магические?
Лийлнэ захихикала, и Берт, поняв, что ляпнул глупость, смутился и покраснел.
- Тут нет магии, - сказала Лийлнэ, - и ничего сложного тоже нет. Может, потом расскажу. Ты хотел узнать больше о замке на краю земли. Так вот, те отшельники, которые там живут, тоже занимаются науками. Один из них раз в пять лет приходит к нам, и отец передаёт ему информацию, которую добыл за это время. Они тоже хранители - самые великие хранители в мире! Несколько эр они собирают и хранят знания всех народов и племён. У них есть книги, в которых записано абсолютно всё! По сравнению с их знаниями, тут - лишь жалкие крупицы.
- Но зачем они являются мне? - Берт продолжал осматривать черепки, надеясь найти хоть какие-то надписи. На крупном осколке глиняного горшка он всё же обнаружил кусок изображения. "Так вон оно, в чём дело", - подумал Берт.
- Об этом тебе придётся спросить у них, больше никто не ответит, - сказала девушка, а потом добавила. - Хочешь посмотреть, чем занимается отец? Это недалеко. У нас есть время до вечерней трапезы. Можем съездить.
У Берт болело колено, но любопытство пересилило.
- Мне можно это увидеть? - он еле сдерживал радость, не веря, что Лийлнэ готова посвятить его в тайные знания.
- Угу, - кивнула девушка, - поехали, только смотри не отстань по дороге.
Прежде Берт никогда не ездил верхом, тем более на столь необычных животных, как йрнайны. Он боялся не удержаться в седле, или того, что зверь заартачится и сбросит его на острые камни под копытами, но йрнайн шёл спокойно. Путь пролегал по узкой горной тропе, и Берт с замиранием сердца смотрел в пропасть, распахнувшую свою глотку в нескольких шагах от дороги. Но Лийлнэ уверенно гарцевала впереди, не обращая внимания на опасные скалы, и Берт, хоть у него от высоты слегка закружилась голова, изо всех сил вцепился в поводья и погонял своего йрнайна, стараясь не отстать. Страдания закончились, лишь когда дорога вывела на ровное плато. К тому времени Берт освоился с управлением скакуном, почувствовал себя увереннее в седле, и на смену страху пришла радость от новых ощущений, которые давала верховая езда.
Лийлнэ попридержала скакуна, обернулась и, увидев довольное лицо Берта, подмигнула:
- Что, нравится? Это ты ещё разогнаться не пробовал.
На поясе девушки висели изогнутый меч и колчан со стрелами, а за спиной - короткий лук.
- Ты умеешь пользоваться мечом? - спросил Берт, когда опасная тропа осталась позади.
- Естественно. Женщины нашего народа обучаются военному делу, и многие воюют наравне с мужчинами. Так повелось.
- Я тоже умею стрелять из лука, - похвастался Берт, - прежде приходилось промышлять охотой. И один раз подстрелил человека - разбойника.
- А давай посмотрим, кто метче? - снова задорно подмигнула Лийлнэ, и Берт согласился.
Девушка спешилась у ближайшего дерева и большим охотничьим ножом, который постоянно носила с собой, вырезала на коре подобие мишени. Затем вручила Берту лук и стрелу. Молодой охотник, не привыкший стрелять из седла, долго не мог прицелиться. Плюнул, слез с йрнайна, выстрелил. Довольный метким попаданием в центр круга Берт вернул лук. Лийлнэ же, схватив оружие, вскочила в седло, сделала круг и на ходу, почти не целясь, спустила тетиву. Молодой охотник аж рот раскрыл от изумления, когда увидел, как стрела девушки вонзилась рядом с его стрелой.
Лийлнэ с улыбкой подъехала к Берту:
- Не удивляйся. Я тренируюсь с детства. На самом деле, ты тоже хорошо стреляешь, но целишься слишком долго. На охоте у тебя есть время, а в бою - не будет. Но если станешь больше тренироваться, всё получится.
Поскакали дальше.
- Отец говорит, ты можешь остаться у нас, - сообщила Лийлнэ. - Работники нам нужны. А в свободное время, если хочешь, буду тебя учить читать и фехтовать на мечах. Но если желаешь уйти, никто мешать не станет.
- Я бы рад научиться. Но боюсь, не смогу, - понурился Берт, - да и не дано сервам владеть оружием. Это удел воинов.
- Ерунда, - отрезала Лийлнэ, - не бывает такого. Это вам внушили лорды. Каждый может научиться всему, чему захочет.
- Вам повезло. Вы - свободный народ, а мы живём под гнётом сеньоров.
- Да, мы свободны, но не всё так прекрасно, как кажется. Тут, в северной части хребта, наш народ действительно не знает гнёта. Местность здесь небогатая и труднопроходимая, а потому князья южных долин не торопятся нас завоёвывать. Но на юге всё иначе. Там земледельцы страдает от поборов правителей, а вольных кочевников всё сильнее закабаляют князья. Не каждый правитель мудр. Князь Айерн, который пошёл войной на катувелланских лордов, покорил хитростью и силой обширные земли, но его интересуют только деньги. Он корыстен и самолюбив. Он отправил через горы многотысячную армию, чтобы отнять у вашего правителя золотые прииски. Много храбрых воинов погибнет из-за его глупости и упрямства.
Дорога обогнула заросли и вышла на пологий косогор, и у Берта дух захватило от увиденного. На склоне, сливаясь с окружающим ландшафтом, раскинулись руины древнего города. Обломки стен торчали между булыжников и зелени, а некоторые дома были врезаны в скалы, как тот древний храм, найденный Бертом и Малым у водопада.
- Этот город был построен в прошлой эре, - объяснила Лийлнэ, - здесь жили люди до того, как пришла Тьма.
Девушка погнала йрнайна прямо по тропе, что петляла между обломков стен и каменистых нагромождений, то круто взбираясь вверх, то обрываясь склоном, по которому и пешком-то было опасно спускаться. Лийлнэ резво преодолевала трудный маршрут на своём скакуне, чем немало удивила Берта. Сам же он не рискнул ехать верхом, спешился и повёл йрнайна под узды.
- Не бойся. Для них - это родная стихия, - крикнула Лийлнэ, обернувшись, но Берт рисковать не стал, и вновь залез в седло, лишь когда выбрались на ровную дорогу.
- В городе проживало две тысячи человек, - рассказывала Лийлнэ, - сейчас мы едем через некогда жилые районы, а вон там, - она указала на развалины монументальных строений выше по склону, - находились святилище и дворец местного правителя. Нам туда.
Старик Йэрйан работал возле развалин святилища. Он копался на относительно ровной площадке с толстым слоем почвы. Увидев дочь и молодого человека, Йэрйан поднялся и приветствовал их, затем они с Лийлнэ долго разговаривали на своём языке, после чего старик предложил Берту посмотреть на то, чем он занимается. Берт с большим любопытством наблюдал за манипуляциями старика. Это выглядело, как некое магическое действо. Йэрйан обнаружил маленький железный предмет и теперь тщательно, но бережно, стараясь не повредить его, очищал щёткой. Лийлнэ что-то объясняла, но Берт, поглощённый процессом, почти не слышал её слов.
- На самом деле, наш народ считает вас дикими и необразованными, - проговорила девушка, когда Йэрйан закончил колдовать над ржавой железякой, которая оказалась фрагментом украшения, - кто-то даже думает, что ваш народ глупее нашего, но по тебе вижу, что это не так. У тебя пытливый ум, но его надо полировать, как старую золотую монету, найденную в земле - так говорит отец.
Лийлнэ повела Берта осматривать другие развалины.
- Я бы хотел остаться с вами, - признался Берт, - у меня есть дом там, за горами, но он теперь не мой. У меня есть жена и ребёнок, но они теперь принадлежат другому. Хоть вы и чужой народ, но приютили меня и выходили. Не знаю, что делать дальше. Видения требуют идти к замку на краю земли, но я и так слишком долго странствую. В пути поджидает много тягот и бед, я там сгину. Не хочу идти на верную смерть.
- Если суждено, всё выдержишь, - сказала Лийлнэ, - ведь в тебе частица Неба. Так что ничего не бойся. Мы не торопим тебя и не гоним. Уйдёшь, как почувствуешь, что должен это сделать. Тебе нужно размышлять об этом и спрашивать Небо. Знаешь, это место особое. Тут полезно побыть одному - хорошие мысли приходят в голову. Если духи гор тебя примут, расскажут многое. А я пойду пока к отцу.
Берт не хотел оставаться один, но решил не возражать. Он пошёл дальше по тропе, пробираясь между кустарником и останками древних сооружений. Отсюда открывался чудесный вид, и Берт, усевшись на край уступа, который почти отвесно уходил вниз, стал наслаждаться величественным покоем горных массивов. Он думал о том, что делать дальше, а в голове вновь немым укором возникли образы людей, которых он предал. Они проплывали одно за другим, они казнили его своим присутствием. Берт понимал, что никогда не узнает о дальнейшей судьбе Малого и Фальки, которых он по глупости сдал дельцам в Дрёвише, а ещё понимал, что этого никогда себя не простит. Берт вспомнил здоровяка Эда - его смерть тоже лежала тяжким бременем на душе. Берт продолжал жить, его друзья - больше нет. Вина сдавливала горло тугой петлёй - вина, от которой не спрятаться.
Мысли долго крутились вокруг покинутых спутников, а потом незаметно канули в пустоту. Вина больше не глодала, мысли пропали из головы, да и сам Берт словно перестал существовать, словно растворился в окружающей природе. Он летел над горами прямо в Небо - чистое, синее, всеведущее и всепрощающее, частью которого он теперь стал, и часть которого была в нём.
Взгляд, бесцельно блуждая среди скал, зацепился за небольшой, ничем не примечательный булыжник, что мирно покоился на краю обрыва. И тут Берт отчётливо увидел, как камень этот начал медленно подниматься вверх, на миг завис в воздухе, а потом упал в обрыв. Этот тут же привело парня в чувства, вырвав из уютной прострации. Ошарашенный он долго не мог пошевелиться; панический страх схватил когтистой лапой, вогнав в ступор. Лийлнэ говорила, здесь живут духи, и происшедшее, без сомнения, являлось знаком от них. Но что они хотели сказать? Они гневались? Гнали прочь чужака?
Берт вскочил на ноги и, нервно оглядываясь, побежал прочь.
Глава 30 Феокрит 3
Первые лучи карабкающегося по небосводу светила выбрались из-за горизонта, предвещая очередной утомительный день и изнурительную жару. Феокрит вылез из палатки и потянулся, разминая затёкшие конечности.
Нэосские наёмники вместе с остальной армией герцога Редмундского расположились лагерем на южном склоне обширного холма, покрытого редким лесом. Солдатские палатки заполонили всё видимое пространство от подножья до самой вершины, на которой обустроили свои шатры герцоги Редмундский и Вальдийский и их ближайшие подданные.
Лагерь оживал. Солдаты недовольные и заспанные покидали свои хлипкие убежища, зевая, ругаясь и готовясь к очередному муторному дню.
А к палатке, где жил Феокрит, уже шли капитан Леон и бригадир Маркус. Феокрит знал, зачем они здесь. Появление Маркуса - этого рослого вояки с квадратной, будто камнем пришибленной и вечно недовольной физиономией - никогда не предвещало ничего хорошего. А сегодня - и подавно. Но Феокрит только улыбался про себя, предвкушая беснования бригадира.
Маркус кипел от гнева, его угловатое лицо было столь красным, что, казалось, готово воспламениться.
- Строиться! - крикнул он, и солдаты - все семь человек, которые остались от деки, - как ошпаренные выскочили на улицу и встали в шеренгу.
- Что зенки выпучили, сукины дети? - орал Маркус. - Всех вздёрну! Знаю, ваших рук дело!
- А что случилось-то? - прошамкал старый Юстин, изображая удивление.
- Не притворяйтесь, подонки. Всех - в клетку! Сегодня же вешать! Убийство офицера не останется безнаказанным!
- Господин бригадир, мы не понимаем, о чём идёт речь, - громко произнёс Феокрит.
- Что?! Это ты тут всеми верховодишь? Тебя же первым вздёрну! Не притворяйся, что не знаешь, кто убил твоего десятника.
- Неужто, Антипа прикончили? - сделал удивлённое лицо Феокрит. - А мы-то думаем: куда запропостился? Господин бригадир, это, я вам скажу, не удивительно, ибо Антип со многими находился в ссоре, в том числе с офицерами из соседних тетрамер. Ну не сдержался кто-то. Может, из-за долгов, может, бабу у кого подрезал. Но уверяю вас, мы тут совершенно ни при чём.
Маркус вплотную подошёл к Феокриту, который еле сдерживал улыбку. Гнев бригадира и его красная физиономия веселили наёмника. Другие солдаты, особенно молодой Вард, переживали за последствия, но Феокрит имел полную уверенность, что им ничего не грозит. Свидетелей содеянному не было: все семеро сговорились молчать, а Маркус - да пусть хоть сам друнгарий или гиппарх - не станет казнить тех, чья вина не доказана - для них порядок, устав и законность были не пустыми словами. Феокрит давно это понял.
А потом Маркус старательно запугивал подчинённых в надежде, что кто-то даст слабину и проговорится - ничего другого ему и оставалось.
- Выступать, значит, вздумал? Первым же будешь в петле болтаться, собака вшивая! - орал Маркус, обдавая Феокрита гнилым запахом изо рта. Бригадир прошёлся вдоль выстроившихся солдат, каждого поочерёдно сверля гневным взглядом.
- Короче, так, - объявил он, - если не сознаетесь, кто это сделал, всех повешу. Всех семерых.
- Господин бригадир, - серьёзно произнёс Феокрит, смотря в глаза Маркусу, - устав нэосской армии запрещает казнить без суда и без доказательств вины. А если хотите перевешать всех, кто был в плохих отношениях с Антипом, дабы среди невиновных наказать преступника, придётся отправить на тот свет половину своей бригады, и возможно, нескольких человек из соседней.
- Слыш ты, пёс шелудивый, ты мне тут рот не разевай! Будешь устав офицеру объяснять? Да я тебя за одну эту дерзость велю до смерти плетьми забить!
Феокрит промолчал. Маркус был щедр на браннь в адрес подчинённых, но к наказаниям прибегал не часто. В отличие от друнгария - тот, наоборот, на слова был скуп, а на расправу - скор.
По орав ещё какое-то время на солдат, но ничего этим не добившись, Маркус решил устроить допрос. Допрашивали лично друнгарий Ясон на пару с Маркусом, допрашивали поодиночке, в том числе, и дозорных, которые дежурили в эту ночь.
Феокрит всё просчитал заранее. Скинувшись с товарищами, он подкупил десятника, который был в ссоре с Антипом, и запланировал действо в ночь, когда несли дозор солдаты этого десятника. Перерезав глотку Антипу, Феокрит и Бассо выволокли тело за ограду из повозок и повесили на ближайшем дереве. Разумеется, дозорные смотрели в другую сторону и ничего не видели. Однако, узнав, что допрашивать будут поодиночке, Феокрит всё же занервничал, особенно он переживал за молодого Варда, который изрядно трусил перед офицерами.
Феокрита повели последним. Маркус увивался вокруг и брызгал слюной, угрожая виселицей, плетьми и всем, что приходило в голову, а Ясон, водрузив свою грузную тушу на стул и сцепив в замок огромные лапы, давил Феокрита взглядом маленьких свинячьих глазок, а в перерывах между разглагольствованиями бригадира бил короткими, каверзными вопросами. Но Феокрит не боялся ни одного, ни другого. Ему было даже забавно наблюдать за представлением, устроенным офицерами. Старания запугать подозреваемого говорили лишь о том, что никаких зацепок у них нет.
Отпустили. Но едва Феокрит вернулся в палатку, его тут же вызвал капитан.
- Ожидал от тебя чего-то подобного, - сказал он, - радуйся, что никто не сознался. Только кого над вами десятником теперь ставить? И так людей не хватает: от двух друнг едва ли полторы осталось, а ведь мы ещё даже в бой не вступали. В общем, так. Похоже, тебя народ слушается, стало быть, тебе и командовать оставшимися шестью рылами. Но гляди у меня: если увижу, что попустительствуешь беспределу, три шкуры спущу. А теперь собирай бойцов и за работу!
А работы было много. С тех пор, как армия герцога Редмундского заняла холм, солдаты каждый день с утра до вечера копались в земле. Поговаривали, будто войско короля огромно, и в поле с ней драться бессмысленно, а потому герцоги решили встретить противника на склоне, укреплённом рвами, частоколом и земляным валом. На инженерные работы кинули всех солдат, которые находились в распоряжении герцогов, даже заморских лучников; с утра до вечера бойцы рыли ямы, рубили деревья, таскали брёвна, а холм теперь напоминал муравейник с копошащимися там насекомыми. Офицеры торопили: разведчики сообщали о близости королевской армии.
Нэосские наёмники копали ров - дело утомительное, особенно, когда беспощадное летнее солнце жарит дни напролёт. Работникам напекало голову, жажда раздирала глотки, кожа обгорала, но останавливаться было нельзя: офицеры зорко следили, чтоб никто не отлынивал. Только под вечер, когда на склон холма ложилась тень, становилось легче.
Феокрит чувствовал себя куском мяса на вертеле, обжариваясь со всех боков под лучами безжалостного светила. Нижняя рубаха промокла насквозь, пропиталась потом и повязка на голове. Уже которой день - одно и то же. Феокрит клял по чём зря и свою жизнь и этот поход и герцогов с королём. Ещё никогда ему не доставались деньги столь тяжким трудом. "Вот они, геройство и слава", - частенько усмехался он про себя.
Наконец, солнце повисло в зените, и надзирающий офицер объявил перерыв. Утирая рукавом пот с лица, Феокрит доковылял до дерева, в тени которого устроились сослуживцы, и растянулся на траве. После полуденной жары тень казалась высшим блаженством.
- Эк ты хитро придумал, - недовольно покосился на нового десятника Мегасфен, - главным, значит, заделался?
Феокрит закряхтел и неохотно приподнял голову:
- А ты хотел, чтоб какого-нибудь мудака непонятного над нами поставили? - упрекнул он товарища. - Не ссыте, парни, всё в силе. Как только решим, что надо бежать - бежим. И если честно, кажется, уже пора. Битва, говорят, будет неравная. Неохота шкурой рисковать. Вы что думаете?
- Трюгге согласен. Бежать, - заявил северянин.
- Я ехал не для того, чтобы в земле ковыряться, - проворчал Бассо, - я за. Хоть сегодня.
- Не, парни, торопиться не надо, - помотал своей большой головой Мегасфен. - Они сейчас, перед битвой, стражу усилят, чтоб ловить любого, кто из лагеря нос высунет - так всегда бывает. А вот, когда начнётся заваруха, тады да - бежим. Особенно, если нас станут еснить. Как увидишь, что дело гиблое - валим. Тогда все побегут, никому ни до кого не будет дела. А ежели мы побеждать станем, так ещё надо посмотреть. Тут главное - без суеты.
- Тебе виднее, ты человек опытный, - Феокрит поковырялся в носу, вытащил соплю и вытер о землю. - Только поздно бы не было.
- А если не получится, когда бой начнётся? - осторожно спросил молодой Вард.
- Значит, не судьба, - развёл руками Мегасфен, - но и сейчас - не вариант. Не слушаешь что ли? Для кого распинаюсь?
- Как возвращаться будем? - прошамкал Юстин. - Сдаётся мне, прежним путём не выйдет.
- Да брось, старый, - толстый Ферсит поковырялся в зубах, а потом смачно харкнул под ноги, - уйдём, как пришли.
- Так я же говорю, - сказал Бассо, - через горы Лопокарии надо идти. На лошадях месяца за полтора доберёмся.
- Долго, да и опасно это, - возразил Мегасфен, - на кораблях надо.
- Хочешь все деньги спустить? - усмехнулся Бассо. - Ну его в преисподнюю. Знаешь, сколько с пассажиров дерут? Месячный заработок наёмника! Мы и так половину выручки тому козлу отдали. А ещё жрать что-то надо.
- Ага! А коли у тебя в горах лошадь охрамеет, ты чего делать будешь? Пешочком потопаешь?
- Пёс его знает.
- Ну вот. Головой думай, - Мегасфен постучал пальцем по лбу. - Лучше заплатить, чем сдохнуть.
- Глаза б мои эти корабли не видели. Как вспомню... Лучше сушей, - проворчал Феокрит. - А лошадей можно увести у селян.
- А потом тебе стрела в спину! - ухмыльнулся Мегасфен. - Горные народы Лопокарии суровы - церемониться не станут. Это тебе не сервы. Лучше не связываться.
Мнения разделились: Бассо, Феокрит и Трюгге стояли за то, чтоб идти через горы, остальные желали плыть морем. Но к общему решению так и не пришли. Надзирающие офицеры велели вновь приниматься за работу. Кряхтя, вздыхая и ругаясь, люди поднялись и унылой вереницей разбрелись по местам.
Феокрит снова махал лопатой, изнывая от жары. Скинул промокшую нижнюю рубаху. "Совсем дошёл", - подумал он, скептически оглядывая своё костлявое тело и втянутый живот. Не лучше выглядели и остальные: армейская жизнь никого не пощадила. Пустая похлёбка и выматывающий труд ослабляли людей. Поначалу кормили неплохо, но со временем продовольствие стали экономить: мясо давали раз в день, а в последнюю неделю - и того реже, даже лошадям урезали порцион. А на них, между прочим, предстояло идти в бой.
- Всё лорды ихние сжирают, - сетовал Мегасфен, - а нас голодом морят. Замок взяли, сколько деревень по дороге обчистили. Где это всё?
Разговоры о дезертирстве велись давно, с самой высадки на берег, а после взятия Шенверда, Феокрит точно решил: удирать надо при первом удобном случае. Он совершенно не понимал, зачем ждать смерти - а что именно ей всё закончится, он не сомневался - и не понимал, почему не может уйти по собственной воле, разорвав контракт, но таковы были условия, которыми связали себя наёмники ещё в Нэосе, ставя крестик в качестве подписи на подсунутых им бумагах. А потому иного выхода Феокрит просто не видел. Замыслили бежать вместе с Бассо, затем присоединились Трюгге и Мегасфен, а потом - остальные. Вот только наёмники никак не могли договориться о времени и маршруте бегства и постоянно об этом спорили.
Феокрит в который раз вытер пот, что солёными каплями катился по лбу, по щекам, заливал и щипал глаза. Оглянулся на бригадира Маркуса - тот прохаживался неподалёку, подгоняя замешкавшихся работников, тихо выругался. Снова принялся за работу, но вскоре отвлёк шум: у подножья холма царило непонятное оживление.
- Глядите туда! - крикнул кто-то. Люди прекращали работать и, кто с испугом, кто с любопытством, смотрели вдаль. А в это время по дороге, что вела через поле возле холма, ехал всадник, облачённый в броню. Ехал неспешно, не обращая никакого внимания на солдат, копошащихся на склоне. Он сидел неподвижно, а лошадь его ступала как-то неестественно: ломаной, неровной походкой. "Мертвец!" - кричали люди внизу. "Мертвец", - беспокойным ропотом пронеслось по холму. Феокрит часто слышал байки о мёртвых катафрактах, но прежде никогда их не видел. Да и сейчас страшный всадник находился далеко, и рассмотреть его не получалось.
И всё же Феокрит ощутил страх. Тот склизкой, холодной рукой пробирался внутрь, заставляя сердце биться быстрее. Нечто противоестественное, потустороннее вторглось в этот мир и дохнуло костлявой пастью на его обитателей - нечто, что не укладывалось в рамки обыденных представлений.
А люди замерли, оказавшись невольными свидетелями безумного исчадия смерти, что медленно брело мимо оборонительных позиций человеческой армии, не обращая внимания на испуганных солдат. Ему некуда было торопиться.
- Смерть идти, - проговорил Трюгге. - Мы проиграть бой. Плохо.
- Дерьмо! - сплюнул Бассо. - Вот уж точно, валить надо отсюда.
- Да, поверья гласят, будто катафракт-мертвец несёт весть о поражении, - тревожно проговорил Мегасфен. - Спаси нас Всевидящий и все боги, которые тут обитают!
А мёртвый всадник проехал мимо холма и скрылся за деревьями. Солдаты снова принялись за работу.
***
Вечером измученные наёмники сидели возле палаток. Феокрит вяло перекидывался в кости со старым Юстином. На душе было паршиво. На соседнем дереве висел дезертир. Феокрит знал повешенного - кривоносый наёмник из соседней деки. Не выдержал человек, пытался бежать вчера ночью. Поймали. Мегасфен оказался прав: охрану усилили. Повешенный был не единственным: тела дезертиров скучающе покачивались на деревьях по всему лагерю, напоминая остальным об их долге.
- Опять я выиграл, - произнёс старик без особой радости, - два обола мои.
Феокрит задумался:
- Да забирай. Может нас скоро и не станет, и некому деньги тратить будет. Никчёмные марионетки, которых привезли сюда, чтоб послать на убой. Похоже, мы больше ни на что не годны.
В последнее время ему часто приходили такие мысли, да и как им было не приходить, если всё шло к этому. Да и остальные осознавали свою незавидную участь, иллюзий не питали, а подобные разговоры уже вошли в традицию.
- Это ерунда, - прошамкал Юстин, - не сегодня - так завра. Не от стрелы - так от болезни. Давай мои два обола, хорошо молоть языком, господин десятник.
Неожиданно протрубили построение.
- Ну что опять? - проворчал раздосадованный Феокрит и, кряхтя, поднялся с земли.
Вымотанные за день солдаты с неохотой побрели к площади в центре лагеря.
Собрался весь отряд. Усталые и недовольные наёмники перешёптывались, гадая, зачем их вызвали на ночь глядя. Вскоре перед строем вышел мужчина средних лет со строгим, гладко выбитым лицом. На его парчовой котте красовался приколотый к груди серебряный значок. Феокрит нечасто видел этого человека, но, как и любой нэосский наёмник, хорошо знал его: перед бойцами стоял гиппарх собственной персоной.
- Славные нэосские воины, - прогорланил он, - разведчики докладывают, что армия короля скачет к нам во весь опор и со дня на день подойдёт к холму. Знаю, многие удручены, якобы, численным превосходством противника и всякой нечестью, которая бродит в округе. Знаю, многие верят в нелепые катувелланские басни о мертвецах. Так вот, парни, не поддавайтесь трусливым и пораженческим помыслам, мы - армия нэоса, мы - славные наследники великих традиций, которые мы обязаны хранить. Тем, кто пойдёт в атаку в первых рядах, обещаю двойное жалование в этом месяце! Я верю: все вы будете сражаться только на переднем крае и никак иначе. В тылу отсиживаются лишь трусы. Есть тут такие? Нет? Разумеется, нет! Тут ведь собрались настоящие воины? Да? А значит, мы пойдём прямиком на врага, вселяя страх в его сердце. Ну а с теми, кто решит бежать, мы поступим, как полагает, - гиппарх кивнул на дерево, где висел очередной покойник. - Нас ждёт славная победа!
После пламенной речи бойцы стали расходиться по палаткам.
- Да, конечно, пойдём и вселим страх в короля и его лордов, - ворчал Феокрит. - Проклятье! Для кого мы рвы строим? Чтобы герцоги за ними отсиживались?
- Не боись, - посмеивался старик Юстин, - рано или поздно все умрём.
Солнце заползало за горизонт. Смеркалось.
Глава 31. Хадугаст 7
Хадугаст и сэр Ратхунд, который после смерти мажордома Хальдера был назначен управляющим, осматривали запасы продовольствия. Часть зернохранилищ за вторым рядом стен опустела, и сэр Ратхунд только качал головой, видя столь удручающую картину. Выйдя из последнего амбара, оба коленопреклонённых остановились в задумчивости. Слуги неподалёку грузили сено в телегу, а кнехт Вигант о глазел по сторонам, опершись на копьё в ожидании своего господина.
- Куда всё подевалось? - пожимал плечами Хадугаст. - Мы в осаде два месяца, а зерна уже нет.
- За нас с тобой только десять челдронов пшеницы отдали, - напомнил сэр Ратхунд, - а в замке много беженцев.
- Но с таким расходом и до зимы не протянем!
- Верно. Надо что-то предпринять.
- Дармоедов выгнать - вот что надо!
- Это мы с тобой и должны решить, сэр Хадугаст: сколько людей оставить, сколько выпроводить за ворота. Я прикину кое-что, а вечером за трапезой обсудим.
Хадугаст подозвал кнехта и направился вместе с ним к Холодной башне. Проходя через ворота, ведущие во внутренний двор, он с неприязнью покосился на висящие над входом тела. Лаутрату и его монахам, взятым в плен при штурме башни, досталась нелёгкая доля: они в полной мере поплатились за то, что сотворили с дастуром Фраваком, которого так любили все обитатели замка. Теперь тела незадачливых монахов-воинов стращали местных, наглядно демонстрируя то, какая судьба ожидает предателей. Бордовое мясо с клочками кожи, которую заживо снимали с этих людей, давно протухло, и Хадугаст подумал, что уже стоит снять мертвецов и скинуть в обрыв.
С недавних пор Хадугаст поселился в маршальских покоях на втором этаже холодной башни. Хотел было занять комнату графа, но Берхильда не позволила.
- Не забывай, люди ждут возвращения Ардвана. Что подумают, если ты будешь корчить из себя лорда? Мы и так слишком часто вместе проводим ночи, совсем перестали остерегаться. А ведь в замке - шпионы Ардвана, и кто знает, какие распоряжения он отдал пред отъездом?
Хадугаст понимал это. Он всё чаще вспоминал о загадочной записке, полученной перед началом осады. А ещё в голове постоянно звучали слова Нитхарда, произнесённых в день штурма башни Лаутрата. Ардван знал о тайной игре, которую ведут его брат и супруга, знал о предательстве. Хадугаст нашёл среди солдат нескольких надёжных человек и приказал им день и ночь охранять свои покои, а когда выходил за пределы комнаты, не отпускал ни на шаг Виганта. Слуга же, который подавал Хадугасту еду и напитки, теперь предварительно пробовал их, что вызывало удивление у обитателей замка. На них новый маршал смотрел с подозрением, от каждого ожидая удара в спину, ведь он до сих пор не выяснил, кто шпион Ардвана. Мысли о том, что кто-то намеревается его убить, не давала Хадугасту покоя ни днём, ни ночью, и перед сном он подолгу ворочался, не в силах заснуть. Много вина требовалось, чтобы забыться.
Ночи коленопреклонённый теперь коротал в одиночестве. Берхильда теперь редко наведывалась в гости, стараясь не давать подданным повода для сплетен и догадок. Разумеется, о том, что Хадугаст с графиней были любовниками, давно знал весь замок. Чего стоило опасаться, так это подозрений в заговоре против Ардвана, ведь на людях Берхильда действовала от имени графа и уверяла всех в непоколебимой преданности своему лорду и мужу. И Хадугаст терпел. Он бы с радостью послал за предыдущей любовницей-простолюдинкой, вот только Берхильда оказывалась в курсе каждого его шага, а потому не стоило портить отношения, с таким трудом налаженные после ссоры. Теперь Хадугаста ждали большие перспективы, ведь по заверениям Берхильды Ардван из похода вернуться не должен.
Но ещё более серьёзную проблему представляли осаждающие. На штурм они идти не торопились, а в последние дни так и вообще притихли и даже на стенах не показывались, но Хадугаст-то знал, что мятежники готовят некий хитрый план, выматывая защитников тягучим, как сопля, ожиданием. Но требушеты били постоянно. В половине случаев снаряды не долетали до цели, но противник продолжал лупить с тупым упорством. Замковые требушеты, расположенные выше городской стены, швыряли камни дальше и точнее, но часто стрелять не могли: запасы снарядов были не бесконечны, а потому отвечали лишь изредка, когда противник слишком близко подкатывал орудия. И такая канитель продолжалась уже очень и очень долго.
Поднимаясь по лестнице, ведущей ко входу Холодной башни, Хадугаст услышал разговор двух слуг во дворе. Те не заметили, что рядом кто-то есть, и спокойно болтали меж собой.
- Того и гляди, пойдут на приступ, - говорил молодой помощник повара.
- Да уж наверняка. Если явятся, всех зашибут, - отвечал другой, постарше; Хадугаст не узнал его голоса.
- А может, сжалятся? Говорят, в городе почти никого не тронули, даже грабежей, говорят, не было.
- Ага, надейся. Город сам сдался, а лорды наши не сдадутся. Вот нас вместе с ними и порешат. Разбираться не станут.
- А может, и не возьмут, - рассуждал молодой человек. - Мы вона как высоко. Попробуй, долезь. По этой горе никакая армия не взберётся.
- Надейся. Разве не слышал про дракона? Вот напустят на нас тёмные это чудище, и всё - хана.
- Ты в это веришь? А я чёй-то никакого дракона пока не видал. Сказки! Коли был бы у них дракон, то уже давно камня на камне от Нортбриджа не осталось бы.
- Кто знает, вот прилетит, и хана, - не унимался второй. - Чует сердце, беда близко. Не зря тогда мертвец к нам приходил. Просто так они не приходят. Горе, значит, явится следом.
У Хадугаст и так было скверно на душе, а от подслушанного разговора стало ещё гаже. И если б только эти болтали! Так нет же, все слуги талдычили о том, как всё плохо, и какие беды ждут впереди. Да и не мудрено: стоило подняться на стену и взглянуть на окрестности, как упаднические мысли сами настойчиво закрадывались в душу
- Ты-то, Резаный, поди, тоже думаешь, что хана нам? - Хадугаст недовольно покосился на сопровождавшего его Виганта, когда они вошли в затхлый коридор, едва освещённый масляной лампой.
- Что будет - то будет, - равнодушно пожал плечами кнехт, не отличавшийся словоохотливостью.
На винтовой лестнице Хадугаст нос к носу столкнулся с Нитхардом, который вместе со слугой Алдом спускался вниз. Ноги мальчика едва нащупывали пороги, и старый слуга придерживал юного наследника. Хадгаст кивнул в знак приветствия и хотел пройти мимо. Нитхард боязливо покосился на Виганта - мальчик заметно нервничал при виде этого солдата с изрезанным в клочья лицом - а потом окликнул маршала:
- Сэр Хадугаст, - правый зрачок наследника, как всегда, задёргался и устремился к потолку, - почему вы держите сэра Тедгара взаперти?
"Этого только не хватало", - недовольно подумал Хадугаст.
- Сэр Тедгар - предатель, - ответил он, - сам знаешь.
- Неправда! - в голосе Нитхарда послышались властные нотки, так свойственные его отцу, и Хадугаст подумал, что следует поскорее отправить парня в монастырь, пока он не начал строить из себя лорда.
- Он предатель, - сухо повторил Хадугаст, - и довольно об этом. Мы уже всё с тобой обсудили.
- Вы должны отпустить сэра Тедгара, - настаивал Нитхард, - даже если он поступил плохо, то лишь по незнанию. Я поговорю с ним.
Хадугаст насупился, но раздражение сдержал, ведь перед ним стоял пока ещё законный наследник титула:
- Не стоит этого делать, парень, ты ничем не поможешь. Человек, который не слушает голос рассудка, никого другого подавно слушать не станет. А вообще, с такими вопросами обращайся к матери. Меня ждут дела.
Нитхард хотел сказать ещё что-то, но Хадугаст и Вигант уже поднимались дальше, отсчитывая тяжёлыми шагами крутые пороги.
В покоях маршала даже в жаркие дни было прохладно. Толстые стены не пропускали уличное тепло, а узкие окошки едва позволяли лучам солнца ненадолго пробиться в каменную обитель. Выпив вина, Хадугаст принялся бродить взад-вперёд и рассуждать сам с собой. Навалилась тревога, противно сдавлив грудь стальным обручем - тревога, пусть не беспричинная, но крайне несвоевременная. Она засела внутри и никак не желала уходить. Хадугаст опрокидывал кубок за кубком, а она сидела и злобно скалила зубы, терзая душу и разум. Вино не помогало, хотя когда-то оно было в состоянии прогнать гнетущие мысли. Хадугаст почувствовал, что должен выговориться, иначе голова его лопнет от переизбытка бесполезной суеты, пожирающей рассудок.
Оставив Виганта охранять комнату, он пошёл бродить по замку. Первым делом отправился в покои Берхильды. Хотел увидеть возлюбленную, но Служанка сообщила, что госпожа на кухне, и Хадугаст поплёлся туда. Оказалось, Берхильда наблюдала за готовкой, желая не допустить перерасхода продуктов. Последние дни она то сидела, запершись, в покоях, то бегала по замку в делах и заботах, стараясь за всем уследить и устраивая подданным нагоняй за любую оплошность.
- Что тебе, сэр Хадугаст? - спросила она, когда тот вошёл на кухню.
- Всё суетишься? - усмехнулся коленопреклонённый. - И чего тебе неймётся? Поговорить хотел. Только давай не здесь.
Они вышли на каменную галерею, соединявшую кухню и трапезную.
- Ну? Что за дело? - Берхильда выглядела раздражённой и уставшей.
- Увидеться, - сказал Хадугаст, - разве нельзя? Я, может, соскучился. Мы не были вместе уже много дней.
Берхильда поджала губы.
- Некогда мне, - отрезала она. - Не видишь, эти бездельники ничего не могут сделать, если над ними с плетью не стоять. В другой раз.
Графиня собралась уходить, но Хадугаст остановил её:
- Послушай, Хильди, я постоянно думаю, что ждёт нас дальше. Покоя не нахожу целыми днями. Сегодня опять твоего отпрыска встретил. Парень рвётся освободить Тедгара, упрашивал меня разрешить поговорить с ним. Ардван ему перед отъездом наплёл всякого, того и гляди, мальчишка начнёт ерепениться. Хоть и калека, а умный он у тебя - многое понимает. Мне его даже жалко. Случись что, пострадает ведь ни за что. Может, отправить в монастырь? На лодке ночью уплывут с парой слуг - никто не заметит.
- Что может случиться? - напряглась Берхильда.
- Будто не знаешь: враги - у стен.
- Это замок никто никогда не брал и не возьмёт.
- Люди думают иначе...
- Какие люди? Трусливые простолюдины? Да они от каждого шороха дрожат! Ты-то должен понимать? Не уподобляйся им.
- При чём тут простолюдины? Я чую беду, понимаешь? - с жаром проговорил Хадугаст. - Будто затишье перед бурей. Каковы наши шансы, сама подумай? Людей у них много, Бадагар настроен решительно, тёмные - подавно. Если они все вместе попрут, никакие ворота не устоят. Я уж не говорю, что до зимы сами с голоду передохнем. А ещё про каких-то драконов все твердят...
- Да неужели и ты поверил в бабкины сказки? Что с тобой, Хадугаст?
- Не знаю, Хильди, - вздохнул коленопреклонённый, - тревожно, будто внутри что-то скребёт, и так легонько скребёт, тихо, а становится невыносимо от этого, мерзко. Хочется вот так ударить, - Хадугаст стукнул кулаком в грудь, - и выбить к бесам проклятое существо, что там засело. И так целыми днями, веришь ли? Тошно. Даже вино не помогает, представь себе. Как быть-то?
- Хорош сопли распускать, - слова Берхильда звучали жёстко и безжалостно, - будто ребёнок маленький. Мой сын, калека, и тот храбрее переносит невзгоды. Делом займись. Ты маршал или кто? Так иди на стену и командуй своей армией.
Хадугаста разозлил презрительный тон графини.
- Не говори со мной так, - он потряс указательным пальцем перед её лицом. - Неужели так трудно доброе слово сказать? Али сердца у тебя нет? Клянусь Хошедаром, в жизни не видел более холодной и чёрствой женщины!
- У меня самой забот хватает, - графиня тоже начинала злиться. - Я тебе нянька что ли? Оставь разговоры до лучших времён и займись уже чем-нибудь!
Она развернулась и ушла, оставив Хадугаста в унынии и ярости. Разговор с Берхильдой не успокоил, а наоборот, ещё сильнее разбередил душу. К прежним тревогам добавилась досада. Берхильда вновь беспощадно изничтожала его своими холодными, надменными речами. "Трусом, значит, меня обзывает? - ворчал он. - Сучка!"
Клеймя Берхильду последними словами, Хадугаст вышел во двор и побрёл по саду, где так часто прогуливался Ардван; розы цвели вовсю, наполняя жизнью и краскам серость каменных стен. Получилось, как обычно: стоило Берхильде поманить пальцем, как Хадугаст тут же бежал к ней, но проходило немного времени, и графиня начинала третировать его, гнобить и издеваться. И всё же Хадугаст был привязан к этой женщине. Он знал, что стерпит от неё всё. Побурчит, поругается, а потом обида пройдёт, заживут душевные раны, и он снова побежит к ней. Иначе не мог. Иначе становилось только хуже. "Сильная женщина, - подумал, наконец, Хадугаст, после того, как гнев немного отступил, - любому мужику фору даст, даже мне. Хильди права - надо заняться делом".
Вернувшись в свои покои, Хадугаст велел Виганту принести бочонок вина взамен пустом. В голове сидела мысль "заняться делом", но душа требовала выпить, да не просто выпить - наклюкаться до поросячьего визга, до беспамятства, чтоб самого себя забыть. И он пил. Пил, заливая брагой тоску и тревогу. В голове мутило, пелена стояла перед глазами, и в ней растворялась комната и все предметы вокруг.
"Надо заняться делом, - наконец, вспомнил Хадугаст, - надо... Нечего сидеть. Я - маршал, мать их...". Встав из-за стола, он, шатаясь, направился к выходу. Но на лестнице поджидала неприятность. Хадугаст уже почти спустился, когда ноги заплелись, и он, оглашая замок громоподобной бранью, скатился вниз и распластался на полу. Проходивший мимо слуга тут же ринулся поднимать благородного воина, но тот оттолкнул его, встал и поковылял дальше. Возле ворот обильно стошнило.
Он едва понимал, как спустился на нижний двор и залез на стену: мир вокруг превратился в сплошную серо-коричневую кашу. Хадугаст, прислонившись к зубцу галереи, смотрел на город, который плыл перед глазами. Плыли башни и крыши домов, плыла величественная громада храма, плыли требушеты - деревянные, однорукие великаны, сидящие на улицах, где текла обыденная мирная жизнь, где звучали голоса лавочников и звенел молот кузнеца.
Хадугаст зигзагами бродил по галерее, пока не вышел на открытый участок стены, где кровля была разрушена, а зубцы - сломаны от попадания камня, и чуть не свалился вниз.
- Сэр, тут опасно, - предупредил подбежавший солдат. - Лучше отойдите от края, можете упасть.
- Опасно? - взревел Хадугаст, - Думаешь, я трус? Опасностей боюсь? Сиди в своей конуре, сукин сын, и не высовывайся. А я не боюсь ничего! Слышали? - теперь он кричал в сторону осаждающих, потрясая кулаком: - И вас, собаки, не боюсь. Жопу-то вам надеру. Бадагар! Трус несчастный! Я тебе последние пальцы отрежу и в задницу запихну! Слышишь меня?
Камень, пущенный из требушета, ударил совсем близко. Выбив клубы пыли, он отскочил от стены, упал на склон и, покатившись вниз, плюхнулся в ров с водой. Но Хадугаст разъярился лишь ещё больше.
- Что, сучьи твари, убить хотите? - неистовствовал он. - Ну давай. Вот он я! Что, Бадагар, ссышь придти и сразиться, как мужик? Давай, стреляй. Попробуй меня достать.
К пьяному маршалу подошёл сэр Ратхунд.
- Сэр Хадугаст, - окликнул он маршала, - да хватит уже глотку драть. Было бы проку? Пошли лучше выпьем.
- Трусами меня считают, - кивнул в сторону города Хадугаст. - Я им покажу!
Впрочем, выпить он был не против. Они с сэром Ратхундом отправились в ближайшую башню, но стоило Хадугасту сесть за стол, как он уткнулся носом в деревяшку и тут же захрапел.
Глава 32 Эстрид 8
Она хотела остаться навсегда в той беспечной тишине, но небытие исторгло её вон из себя, выплюнуло на безбожный свет, где настырным преследователем поджидала боль, чтобы тут же вонзиться в тело. Боль - эта коварная, бездушная тварь - была повсюду, даже в воспоминаниях; она заполонила собой разум, в котором царил хаос из мимолётных полузабытых образов и невнятного безразличия.
Разодранное, исковерканное укусами хищников, тело нарывало. Глотать было больно, дигаться - тоже. Изнывали руки, которыми никак не получалось пошевелить. Эстрид взглянула на кровать и нашла только одну, но на не ней не хватало кисти, от другой же остался лишь замотанный тряпкой огрызок плеча.
Эстрид повернулась на бок, чтобы осмотреться. Тёмное, едва освещённое двумя лучинами и светом из крохотного квадрата окна, помещение наполняли люди, которые вполголоса что-то обсуждали на незнакомом языке.
Четыре рослые, толстощёкие женщины были одеты в длинные рубахи и туникоподобные платья из грубой серой ткани. На шеях красовались медальоны и бусы, а на головах - подвески, прицепленные к обручам. Одежду же троих бородатых мужиков составляли полотняные штаны, рубахи до колен и жилетки, подпоясанные кожаными ремнями, к которым крепились сумочки и ножи, у одного из-за пояса торчал топор. И мужчины и женщины носили длинные волосы, заплетённые в косы. Несмотря на незнакомый язык, Эстрид понимала, о чём говорят эти люди, но понимала не отдельные слова и фразы, а некий общий смысл, который загадочным образом проникал в её голову. Разговор шёл то о каком-то пророчестве, то о колдовстве - конкретнее Эстрид разобрать не могла.
Когда она подала признаки жизни, все присутствующие тут же бросились к кровати и засыпали Эстрид вопросами, смысл которых до неё не доходил. Благоговение и любопытство читалось в глазах собравшихся.
Одна из женщин позвала кого-то:
- Халла!
Слово показалось знакомым.
В комнату вошла светловолосая северянка массивного телосложения. Наряд её походил на мужской, а на поясе висел длинный нож. Люди принялись наперебой ей о чём-то рассказывать, тыча пальцами в Эстрид. А та смотрела на большую женщину и всё яснее понимала, что знает её. Память возвращалась, вытаскивая из своих закромов забытые образы. Халла же подошла к девушке и присела у её кровати.
- Госпожа, ты очнулась! - воскликнула она на знакомом языке. - Слава Аргхельду и всем великим богам! Мы так долго этого ждали.
Эстрид смотрела на северянку, а точнее куда-то сквозь неё. Девушка не испытывала ни радости от этой встречи, ни печали от состояния, в котором оказалась, ни при виде незнакомцев - ей вообще было всё равно, что произошло и что творится вокруг. Эти люди мелькали перед взором мутными образами, что-то говорили, ходили туда-сюда, но всё это никак не касалось Эстрид. Ничего больше не имело значения. Она не понимала, что делает здесь и зачем вернулась из пустоты, даже боль, охватившая тело, не вызывала эмоций, плавая где-то у границ восприятия реальности. Эстрид снова легла на спину. Попыталась поправить одеяло культёй руки. Халла помогла, а затем спровадила всех из комнаты. Остались лишь она и здоровый, патлатый мужик с низким лбом и широкой бородищей, из-под которой проглядывал костяной амулет.
Халла что-то сказала мужчине, и он тоже вышел.
- Прости меня, госпожа, что оставила тебя тогда. Если б я знала! Но случилось то, что должно случиться, то, что предначертано судьбой и определено богами. Судьба и боги свели нас снова. Отныне Халла не покинет тебя. Отныне Халла - твоя слуга и проводник.
Эстрид не ответила, она даже не слушала - сверлила потолок пустым взглядом. Вернулся здоровый патлатый мужик, принеся тарелку супа из капусты, кусок ячменного хлеба и козье молоко. Халла поднесла ложку супа ко рту Эстрид. Съев ещё пару ложек, девушка замотала головой - больше не хотела.
- Где я? - наконец спросила Эстрид безучастно.
И тогда Халла принялась рассказывать. Рассказывала долго, обстоятельно, а Эстрид равнодушно таращилась в потолок, будто северянка говорила вовсе не о ней, а о другом, совершенно постороннем человеке.
После того, как Кюльбьёрг захватили объединившиеся племена ньёрдов, храдров и вирдов, в городе поселились вожди. Теперь тут находился центр племенного союза. Именно сюда и привезли Эстрид. Халла не знала, что с ней случилось, но если верить слухам, а северянка им, без сомнения, верила, девушку нашли охотники в лесу близ замка Гроадт рядом с телами восьмерых огромных волков-людоедов, разорванных на куски. Некоторые говорили, что она была в беспамятстве и истекала кровью, другие же утверждали, будто девушка находилась в сознании и, когда её попытались схватить, на месте испепелила двух охотников, а потом потребовала отвезти её к вождям, заявив, что она есть "глас богов". По другой версии о том, что Эстрид - "глас богов", узнал жрец, к которому принесли девушку, ибо ему сообщили об этом сами боги, явившись в огненном вихре и указав перстами на свою посланницу. Так или иначе, Эстрид тут же отправили в Кюльбьёрг, ибо явление "гласа богов" было знаменательным событием для всех.
Халла в то время уже жила в Кюльбьёрге и, как и многие другие, захотела посмотреть на девушку, через которую говорят боги, и придя, узнала в "гласе богов" бывшую госпожу, та же, в свою очередь, хоть и пребывала то в беспамятстве, то в бреду, ко всеобщему удивлению собравшихся сразу узнала Халлу. И как бы ни противился тому жрец, привёзший Эстрид, люди и другие жрецы решили, что это знак, и что Халла предназначена в проводники "гласу богов". К тому же женщина знала катувелланский и понимала разговоры молодой прорицательницы. А вот руки Эстрид пришлось отрезать, а заодно вырезали кусок мяса из бедра. Сделал это местный врач, ибо по его словам, тело начало гнить, и девушка умирала.
Патлатого же мужика, который принёс суп, звали Фугли, и он теперь являлся мужем Халлы. Они встретились месяц назад, когда Халла прибилась к племени храдров, и с тех пор были вместе. Забота об Эстрид легла на плечи их двоих, но ни Фугли, ни Халла не возражали, ведь служить "гласу богов" считалось огромной честью.
- Халла, - Эстрид вспомнила о важной вещи, - где меч, который был со мной?
- Госпожа, меча с вами не было. Возможно, кто-то из охотников забрал себе, но я уверена, если вы прикажете вернуть его, никто не посмеет отказать.
Прошла неделя с тех пор, как Эстрид привезли в Кюльбьёрге и поселили в доме, предоставленном "гласу богов" советом вождей, и многие приходили к ней за пророчеством и гаданием, а Халла толковала слова, которые девушка произносила в бреду. Так Эстрид, сама того не зная, стала известной провидицей.
- Я ничего не помню, - проговорила она, когда Халла закончила.
- Конечно, ты была в беспамятстве, а боги говорили твоими устами, - объяснила Халла. - Они говорили о Тьме, о конце мира и о многом, что, надо признаться, я не смогла разгадать.
Эстрид хотела вновь уснуть, провалившись в пустоту, из которой выпала так некстати, но северянка не дала:
- Госпожа, люди жаждут видеть тебя в здравии. Соизволишь выйти?
Эстрид кивнула.
Халла сменила ей повязки на обрубках рук и надела полосатое платье местного покроя. Затем северянка принялась за волосы подопечной: расчесала их и заплела в косу. Эстрид вспомнила камеристку, которая когда-то так же ухаживала за её волосами. Пухловатое лицо юной Эббы проплыло перед взором и исчезло во тьме. В довершении всего, Эстрид укрыли плащом, и Халла вместе с мужем вывели её из дома.
Эстрид передвигалась с трудом. Левая нога с вырезанным куском бедра работала плохо, по телу разливалась слабость. Возле входа уже собралась толпа, ожидавшая провидицу. Все эти люди были из северных племён - местных здесь не наблюдалось. Фугли принёс стул, и Эстрид села. Её окружало множество лиц: радостные, ликующие они тут же кинулись к ней, и со всех сторон посыпались вопросы. Но Эстрид не обращала внимания на суматоху.
Наконец, Халле и Фугли удалось утихомирила толпу, и Халла что-то долго им рассказывала, временами повышая голос и воздевая руки к небу. А потом обратилась к Эстрид:
- Госпожа, люди просят дать пророчество, возвестить слова богов.
- Я не знаю, что говорить, - произнесла девушка.
- Не надо знать, доверься судьбе.
Эстрид немного подумала:
- Я устала, уведи меня назад.
Халла опять что-то долго объясняла собравшимся, и те понимающе загудели и закивали. После чего Халла и Фугли, увели Эстрид в дом.
Она легла в кровать и снова уставилась в потолок. Не было ни мыслей, ни чувств, ни желаний - только пустота. Лишь один смутный образ не покидал её, и вскоре он заполнил собой всё пространство в голове. Это был человек - тот, которого она любила. Он обитал рядом незримым призраком, источая тепло и свет. Эстрид стало хорошо.
А на следующий день опять начали приходить люди. Они что-то спрашивали, о чём-то просили, приносили дары - в основном, еду. Халла стояла рядом и переводила. Спрашивали о разном: о здоровье родственников, об предстоящей охоте, о погоде и урожае на будущий год. Явился старейшина одного из племён, интересовался, стоит ли идти на юг или лучше остаться здесь на ближайшую зиму.
Эстрид лежала на кровати и говорила, что ничего не знает, Халла же что-то объясняла посетителю, и тот уходил, и приходил следующий.
- Говори хоть что-нибудь, госпожа, - просила Халла.