Разумкова Татьяна Петровна : другие произведения.

Моё агадырское детство

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Светлой памяти моих родных - Василия Дормидонтовича, Зои Николаевны и Аллы Васильевны Разумковых.






  Разумковы. Корни и ветви. Предисловие
  
  
   Оглавление
  
   Часть первая
Козлята
Поселили нас в бараке
Соседи по землянке
Снежный туннель
Будни
Про животных
   Шубка
   Кошки
   Грустные дела
Наказания
Дед
Баба
"А то он обидится..."
Мама
Родня
Мы говорим, читаем...
Музыка, танцы
Идём в кино
Живопись, рисование
Политический момент
Сами строим дом
Огород
Баня
Капуста
Ёлки
  
   Часть вторая
Школа
  1-й класс - 1952-1953
      Идём на экскурсию
      Безрадостная пятёрка
      "Первая любовь"
      Пионерский лагерь
   2-й класс - 1953 - 1954
      Туризм по-Агадырски - 54. Впервые в Москве
   3-й класс - 1954 - 1955
   4-й класс - 1955 - 1956
   5-й класс - 1956 - 1957
   6-й класс - 1957 - 1958
              Туризм по-Агадырски -58. Вновь в Москве (Из дневника шестиклассницы)
   7-й класс - 1958 - 1959
               Туризм по-Агадырски - 59. В Ленинграде
   8-й класс - 1959 - 1960
   9-й класс - 1960 - 1961
   10-й класс - 1961 - 1962
   11-й класс - 1962 - 1963
      Вот и выпускной вечер
      Куда?
Два года спустя
Соседи
Друзья и знакомые
   Сушковы
   Клочковы
   Чубенко
  Анна Ивановна Касторская
   Тёткины
  
   Часть третья
Горькое
   Киносеанс
   Вылечить кашель кагором
   Совпало
Прощай, Агадырь
  
  
  
   Часть первая
  
  
   Вспоминаю себя совсем маленькой. Мне два или три года. Сижу я на подоконнике, в одной руке держу кусочек чёрного хлеба, в другой - серую эмалированную мисочку с сахаром. Ем хлеб, обмакнув его в сахар, и запиваю молоком. Молоко - своё, у нас ведь есть козы.
   Ранней весной появились маленькие козлята. Помню, как Баба сказала Маме: "Алюшка, испеки Таньке молозиво". Молозиво испеклось в небольшой тугой оладышек желтовато-белого цвета. На вкус оно походило на крутой яичный белок, только ещё круче.
   Для неокрепших козлят в нашей землянке отгородили таинственный закуток, к которому мне запрещалось подходить самым строжайшим образом. А попробуйте удержаться, если интересно! Козлята переговариваются тоненькими звонкими голосами и играют друг с другом - слышно, как они возятся и постукивают по полу своими маленькими копытцами.
   Когда в комнате никого нет, подхожу и пытаюсь заглянуть в щелочку между двумя чемоданами, из которых сделан заветный закуток. Ничего не видно! Вот если залезть на чемодан, тогда можно козлят и сверху рассмотреть... На выступе нижнего чемодана оказывается так мало места, что верхний, пустой, от моего натиска сдвигается и падает - к счастью, не на козлят, а на коробки внизу.
   Но разглядеть козлят я не успеваю - из соседней комнаты прибегает разгневанный Дед, больно хватает меня за волосёнки и с размаху швыряет прочь от драгоценных козлят. Я лечу в угол, где ножками вверх стоят ещё не возвращённые после застолья соседские стулья...
   В себя прихожу у Бабы на коленях. Вижу чёрно-золотой круп швейной машины, когда-то ножной, с самодельной ручкой. На станине - обрывок желтоватой бумаги, на нём горкой насыпан белый порошок с крупноватыми недорастёртыми комочками. Баба посыпает мое кровоточащее левое надбровье стрептоцидом и ругает Деда, а я, видимо, ору.
   Примолкший Дед маячит где-то в глубине комнаты. Нет сомнений, что не хотел он моего увечья, просто не рассчитал своих сил. Шрам на брови у меня так и остался. Как хорошо, что удар пришелся не в глаз!
   Настроение у Деда в тот период было хуже некуда. Пережив многолетнее унижение, Дед думал, что уж теперь-то он полноправный гражданин и всем товарищ. Но всё оказалось не так. В начале 70-х годов, когда я уже начала работать, случайно узнала, как гнобят одного хорошего работника с аналогичной бедой: никакого карьерного роста, никаких повышений зарплаты; ни премий, ни подарков, ни благодарностей к праздникам. И всё это - по указанию свыше и с твёрдым убеждением, что так и должно быть. Чего уж говорить о конце сороковых! Обида жгла и мучила Деда. И отношения с женой после долгой разлуки не складывались, как мечталось. И у дочери семья не сложилась: эта никчёмная девчонка везде вертится, того и гляди козлят передавит. Ну, вот, так и есть!!! И случилось то, что случилось.
   В Агадыре, посёлке городского типа в Центральном Казахстане, мы оказались в марте 1946 года, когда было мне шесть месяцев.
  
    []
  
   На этой карте название нашего посёлка указано уже в новой транскрипции: "Акадыр".
  
  Приехали мы из Казани. Мой Дед, Василий Дормидонтович Разумков, отец Мамы, был "врагом народа" - в 1938 году осуждён на четыре года лагерей и двухлетнее поражение в правах "за контрреволюционную пропаганду" по статье 54-10 УК Украины. Это тождественно статье 58-10 УК РСФСР. Арестовали и осудили Деда на Украине, а "сидеть" привезли в Карагандинский лагерь, близ посёлка Ортау. Из-за войны дату совершенного освобождения Деда отодвинули на четыре года - он вынужден был работать вольнонаёмным бухгалтером-ревизором. С ревизиями ездил Дед по отделениям Карлага по всей Карагандинской железной дороге. Он побывал во многих станционных посёлках. Больше всех ему понравился Агадырь, и он решил там поселиться, когда окончится срок его работы в качестве вольнонаёмного.
   Лагерное начальство не хотело отпускать толкового работника. Поэтому после войны Дед переработал в лагере полтора года. За семь месяцев до окончательного освобождения, в феврале 1946, он написал жене и дочери, чтобы приезжали в Агадырь и ждали его: "Здесь не так голодно, проживём".
   О том, где и как наша семья жила до переезда в Агадырь, как она создавалась, я написала в главе "Мои Старшие (Мой Дед, Василий Дормидонтович Разумков, и его семья)".
  
   Вот мы и приехали. Поселили нас в бараке. Вода - из колонки метрах в двухстах, все удобства на улице, в дощатом щелястом туалете.
   Мама устроилась токарем в паровозное Депо.

   Паровозное депо [Из архива Т.П.Разумковой] Справа -А.В.Разумкова [Из архива Т.П.Разумковой] В центре - А.В.Разумкова [Из архива Т.П.Разумковой]
   1. Депо. 2,3. Алла Васильевна Разумкова: 2. Справа. 3. В центре.
  
  

   Через месяц я заболела дизентерией и чуть не умерла. Маме пришлось лечь со мной в больницу. Главным лечением было вливание Маминой крови. Давать кровь Маме было делом привычным: в войну, в Казани, они с Бабой часто сдавали кровь для раненых. До болезни я начинала было ходить, а тут перестала. Встала на ноги, когда исполнился год.
   З.Н.Разумкова с внучкой, Агадырь, 1947 год []  []
   1,4. Идём с Бабой (Зоей Николаевной) на базар. Вдали - водокачка. 1947 год.
    []  []
   1. Жаль, что у Мамы нет головы. Слева - землянка Рисовых, позади - градирня Депо. 2. Я с зонтиком - подарком Дяди Юры. 1947 год.
  

   Пережитая война ещё долго жила в памяти.
  Худоба в то время никого не радовала. Помню, как чужие взрослые рассказывали при мне, как приготовить гоголь-моголь. А ещё, чтобы поправиться, советовали смешивать сметану с пивом. "Не проворонь пену, когда варишь мясо: потом будешь выбрасывать её вместе с жиром!"
  Постоянно испытываемый голод заставлял и потом, живя впроголодь, делать запасы. Помню, что свежими продукты мы ели редко: в ход шло то, что могло начать портиться. А уж запас соли, мыла и спичек был обязательным. Случилось как-то Маме и Бабе в войну попробовать овсяного киселя. И запомнился его сказочный вкус. Говорили они об этом киселе, как о лакомстве. И мне хотелось его попробовать. Много позже приготовили и удивились - ничего особенного. Всё познаётся в сравнении.

Соседи по землянке

   Летом 1946 года кто-то сказал Маме, что совсем близко от Депо продаётся землянка. И всего-то за 500 рублей. Мамин месячный заработок был 300. Поднатужились, что-то продали и - купили! Хоть и окна у самой земли, зато сами себе хозяева. Кругом степь. И целых десять соток земли!
   При первой же возможности занялись огородом, посадили картошку. Как радовались первому урожаю! Как варили клубни, разрезанные вдоль пополам, с каким наслаждением ели, вдыхая вкусный горячий пар.
   Под землянку когда-то была вырыта общая траншея на три семьи. С северной стороны жили Лена и Ефим, с восточной - Рисовы.

    [] У землянки, Агадырь, 1947 год [Разумков Ю.В.]  []

Фотографии 1947 года: 1. Дед, Баба, Мама и я у нашей землянки. 2. У землянки Ефима и Лены: На завалинке справа налево - от цветка: Ефим, Василий Дормидонтович и Зоя Николаевна Разумковы; ближе к нам Мама (Алла Васильевна Разумкова) со мной, Лена и Юрий Васильевич Разумков. 3. Фотографирует Юрий Васильевич. 4. Я и тень Дяди Юры в окне.
  
   У Лены и Ефима детей не было. Они часто зазывали меня к себе в гости и, как могли, старались развлечь.
   С другой стороны - общая стена с землянкой казахской семьи Рисовых. Хоть и плохо, но говорят по-русски, приветливо улыбаются. В их жилище - низенький столик, за которым они сидят прямо на полу, на кошмах и подушках, поджав под себя ноги. Пол - земляной, тоже устлан кошмами: на буром фоне - узорные белые завитки. Кошмы регулярно проветривают и выбивают из них пыль. Как-то мне даже довелось увидеть, как женщины во дворе выкладывали из мокрой шерсти узор будущей кошмы.
   Окна у Рисовых были маленькие и располагались самым причудливым образом: одно - под крышей, другое где-то у самой земли. В их землянке всегда полумрак. Правда, сквозь щели кровли в самом углу солнышко поигрывает золотистыми лучиками. На крыше растет лебеда, и никто с ней не борется.
   Мы угощали Рисовых нашими пирожками, блинчиками. Они нас - баурсаками - большими, золотистыми воздушными шариками из теста; куртом из овечьего молока. Форма твёрдого, ломкого курта была незамысловатой: она повторяла внутреннюю форму кулака изготовителя. Затвердевшие ребрышки приходились как раз между пальцами. И баурсаки, и курт - всё было вкусно. Курт мы покупали и на базаре - рубль за кучку. В кучке - пять штук.
   Наружная дверь землянки Рисовых была нам не видна - смотрела на север, но соседей мы видели ежедневно. Каждое утро они по очереди выходили из дома с высоким чайником, носик которого был причудливо вытянут. Садились на площадке перед нашими землянками, закутавшись в длинный, до пят, стеганый халат, долго под ним копошились, а потом там и сям обнаруживалось то, на что никак нельзя было наступать. Интересно, что долгое время мне и в голову не приходило увязать эти два обстоятельства. Поскольку соседи были наверняка чистоплотны, эту территорию они считали своим неогороженным внутренним двориком, просто не думали, что здесь проходит единственный путь от нас в Депо. После парламентёрского визита Бабы соседи стали выбирать для своих утренних "посиделок" более удаленные места, а потом и вовсе построили себе стационарный туалет. Только вот гости их, приезжая из дальних стойбищ, не задумывались о выборе места.
   Мать главы семейства восхищала меня. Она была красива и моложава. На её голове часто очень изящно и непонятно как держался прекрасный ослепительно-белый шёлковый шарф. Они с мужем воспитывали как свою первую дочь старшего сына. Позже я узнала, что это казахский национальный обычай - первого внука воспитывать в доме бабушки и дедушки. Больше всего я запомнила удивление взрослых тому, что бабушка кормила толстенькую трёхлетнюю внучку своим собственным молоком! А потом прочитала, что явление это давно изучено. Имени этой достойной женщины я, к сожалению, не запомнила. Старшие говорили, что она грамотная. В этом убедилась и я. Как-то мы с Бабой вечерком пошли пораньше в степь встречать из стада наших коз. На пути следования стада у нас была "знакомая" ямка. Кто-то не поленился и выкопал её в степи, может быть специально, чтобы удобно было сидеть, дожидаясь, когда пригонят стадо. Насколько хватает глаз - ни куста, ни дерева. На земле сидеть неудобно, особенно тем, кто к этому не привык. Ну чем не скамейка? Со всех четырех сторон можно сидеть и разговаривать. Земля на краях ямки от ежедневных посиделок выглядела прямо-таки отполированной. За день от солнышка она нагревалась. Коз в поселке было много, хозяек тоже.
   Так вот, в этой ямке сидела наша соседка. Получилось, что мы подошли к ней сзади. В руках у неё была какая-то книга. Я заметила, что соседка читает её не так, как все люди, а наоборот, справа налево. Да и книжка какая-то странная - ни одной знакомой буквы, будто кто-то делал вид, что умеет писать - чем-то черным и толстым начеркал, но довольно аккуратно - подобие строчек сохранялось. И точки жирные вверху наставлены. Соседка испугалась, узнав, что мы увидели эту книгу. Сказала: "Никому не говорите, что я по-арабски читала". Узнав, что скоро в ямке соберутся люди, соседка улыбнулась нам и ушла со своей странной книгой. Так в возрасте шести лет я впервые увидела арабскую вязь и узнала о строжайшем запрете арабского языка в Казахстане.
   Прожила наша соседка, к сожалению, мало - говорили, рак. Зиму болела. Весной сын выносил её, похудевшую, с жёлтой, обтягивающей скулы кожей, и усаживал на завалинку. А потом как-то утром мы услышали плач - это родственники прощались с нашей соседкой. Потом видели, как одни только мужчины нестройной толпой понесли хоронить её куда-то в степь.

Снежный туннель

   В жилище наше с улицы надо было спускаться по ступенькам. Дед и Мама пристроили тамбур, чтобы было теплее. Входную наружную дверь они навесили не по пожарным правилам: она открывалась внутрь. Кто-то из соседей сделал замечание, но Дед и Мама только отмахнулись: какая разница?
   И вот эта дверь сослужила всем неоценимую услугу. Зимой, кажется, 1948 года, ночью прошёл обильный снегопад. Проснулись утром и увидели, что и окна, и входные двери наглухо занесены снегом. Наша "неправильная" дверь прекрасно открылась. Мама и Дед взяли лопаты, прорыли туннель в толще снега и, выйдя на улицу, пошли откапывать замурованных в снегу соседей. Долго вспоминали год, когда снегу было так много, что землянки полностью замело и "по крышам ходили".
   Вид снежного туннеля так впечатлил меня, что несколько лет спустя я всё пыталась рассказать Маме и Бабе, как мы с подружками за домами сделали из снега избушку. Что в ней и стены, и крыша были из снега, и как мы хорошо в ней играли. Кажется, я и сама в это верила. Никак не могла понять, почему взрослые-то не верят.

Будни

   В одной из комнат Мама с Дедом установили в плоской крыше нашей землянки двойные оконные рамы по типу зенитного фонаря, с уклоном в южную сторону. В комнате сразу стало намного светлее.
   Дощатый пол всегда был холодным, а между досками виднелись широкие щели. На полы у кроватей стелили выделанные козьи шкуры или половички. Для половичков резали полосками старую одежду, а потом вязали из полосок крючком разноцветные круги.
   Мебель была самодельной. Спали на топчанах и кушетке. Стол "на железном ходу" - ножки из старых металлических труб. Вместо стульев - табуретки с базара.
   Вспоминаю наши "прачечные" дни. На две табуретки Мама ставила длинное корыто с закруглёнными краями. Рядом ставили табуретку с тазиком - для меня. Зная моё "усердие", под табуретку на пол расстилали старую клеёнку. Мама грела воду, надевала длинный клеёнчатый фартук, и мы стирали. Мне доверяли носовые платочки, кое-какие мелкие вещи, размер которых "рос" вместе со мной. Мама стирала всё остальное - тёрла на волнистой металлической стиральной доске, волны которой были отполированы до блеска. При стирке и мытье полов мы старались не напустить в щели воды - иначе множились серые мокрицы.
   Помню одну из своих любимых детских игр - "в кино". Из табуреток мною сооружалось подобие туннеля. Сверху всё закрывалось половиками и шкурами. Я ложилась в этот туннель и в темноте перелистывала "Казахский словарь", картинки которого иногда раскрашивала. Формат у книжки был самый подходящий: ширина больше высоты. Это у меня был киносеанс.
  Летними вечерами, если все были дома, и у всех было хорошее настроение, во дворе ставили самовар. Его привезли из Казани вместе со мной. На боку самовара было много штампов-медалей. На одном из клейм было написано "1908" - видимо, год, в который изготовителей этих самоваров наградили. Самовар изрядно попутешествовал с семьёй по стране в 20-е - 30-е годы. Я любила смотреться в него на своё жёлтое, забавно вытянутое отражение.
  Мне надлежало насобирать щепочек, Деду - развести огонь. Вскипевший самовар водружали на стол, вынесенный во двор к завалинке. Меня посылали в землянку за сладким. Это могли быть конфеты-"подушечки" с повидлом, или монпасье, или кусочки сахару, мелко наколотые специальными щипчиками. Для сладкого была отведена красная пластмассовая баночка с крышкой на резьбе. Я бежала и радостно погромыхивала содержимым. Чай был всегда "Грузинский". Продавали его и сыпучим - в металлических коробочках или в маленьких бумажных пачечках, и плиточным. Плитки были плотными размером примерно 20 на 30 и толщиной около 2 см. Чаще всего покупали чай плиточный. Дед щипчиками колол плитку на кусочки для разовой заварки и складывал их в металлическую баночку из-под чая же. Был ещё чай фруктовый. Он тоже продавался в плитках, но чай этот никогда не заваривали - ели так, вместо сухофруктов.
  От самовара шёл удивительный аромат. И чаепитие из обыденного превращалось в праздничное. Баба разливала чай, Дед из чашки обязательно наливал его в блюдце, которое держал в растопыренной ладони. И дул на блюдце.
  Помню прекрасную ленд-лизовскую сгущёнку. Какая она была вкусная!
  Пятилитровыми жестяными банками Мама несколько раз приносила её из Депо. Этикеток не было, но мы знали, что сгущёнку послали американцы, наши союзники против фашистов. Взрослые упоминали "второй фронт". Была ли сгущёнка бесплатной, или давали её в счёт зарплаты - теперь не узнать. Я водила пальцем по огромной блестящей банке сверху вниз, и палец вздрагивал на выпуклых полосках. А ещё я любила смотреть, когда сгущёнку переливали в стеклянные банки: плотная кремовая струйка укладывалась и укладывалась непрерывно меняющимся завораживающим узором. А из пустых блестящих жестяных банок делали ведёрки для полива.

Про животных

   Потом, когда я немного подросла, мне разрешили играть с животными. Это было так здорово!

    []  []  []
   1. На завалинке с Бабой и кошкой Пятнашкой. 2. Во дворе с козлятами. 3. Пёсик Бумка.

  
   Шубка
  
   На фотографии, где я с козлятами, на мне самодельная шубка. Эту шубку с капюшоном Мама связала из кромки ткани защитного цвета, из которой в Казани шили военную форму. Кромку выписывали всем желающим за небольшие деньги. Шубка получилась тёплая и ноская: я ходила в ней даже в первый класс. В классе после уроков мы с девочками учились кувыркаться через голову. Девочки говорили: "Тебе хорошо. Тебе на голову мягко". Мальчишки дразнили: "Медведь, медведь, научи меня реветь, если не научишь - по уху получишь". Было обидно, и, щадя меня, домашние справили мне настоящее пальтишко.
  
   Кошки
  
   Жили у нас и кошки, и собаки, и кролики, и свиньи, всегда было много кур. За всеми можно было наблюдать, кормить, а с собаками даже играть в догонялки. Они были тёплыми, шерстяными, отзывчивыми на ласку. Кошки с нами спали и бывали везде, где хотели, а собаки, Бумка и Тузик, изначально были цепными. Они всегда возвещали о приближении чужого к нашим общим владениям.
   Кошки почему-то очень любили, когда половички и шкуры, выхлопанные во дворе, вновь расстилались на чистые полы: сразу начинали беготню. Самая первая кошечка, Пятнашка, была всего на год моложе меня. Утрата Пятнашки стала самым первым моим горем. Училась я в первом классе. Возвращаюсь как-то из школы, а Баба и говорит: "Пятнашка умерла - не смогла разродиться". Я плохо представляла себе таинство, при котором появляются котята. Главное, я больше не поиграю с моей Пятнашечкой! С плачем несла я её в самый дальний угол нашего огорода. Там мы с Бабой её и похоронили. Остался у нас от неё сынок - Васька.
  
    []  []
   1. Рыжий кот по имени Кичи. 2. Пёсик Тузик на своём саманном домике у теплицы.
  
   От Тёткиных , ученицей, кажется, восьмого класса, я принесла домой в рукавичке полосатого ярко-рыжего котёнка. Этот кот по имени Кичи неотлучно ходил за Мамой по огороду, пока я была на учёбе в Воронеже. Потом с Мамой и Дедом он переехал в Караганду и жил с нами в двух частных и в двух государственных квартирах. Умер от старости в 1975 году.
  
   Грустные дела
  
   В моих отношениях с животными был один ужасный момент: свиней, коз и кроликов взрослые считали потенциальным мясом! Когда я узнавала, что готовятся кого-то зарезать, забивалась в самый дальний угол землянки, закрывала уши всем, что попадало под руку - чтобы не слышать криков несчастных. Перед лицом стояла рожица, такая родная, такая привычная, что ещё вчера казалось - я буду видеть её всегда. А потом в кухне стоял таз с теплой дымящейся кровью. Рядом на столе лежало то, что ещё вчера было козой Белянкой или свиньёй Феклуней. Ну как это можно было спокойно пережить? Единственное, что я ещё могла для них сделать - это не есть их мяса. Что и было поначалу. Но с течением времени кулинарными стараниями родных, готовивших вкуснейшую колбасу, окорока, грудинки, пельмени и котлеты, а также уговорами об изначальном назначении животных для человека я сдавалась и уплетала всё это за обе щеки.
   Роль исполнителя "приговора" животным всегда принадлежала Деду, что, понятно, отнюдь не добавляло моих симпатий к нему. Случалось, однако, что и от Деда это не зависело. Козы наши паслись в стаде. Пастушок в поисках свежей травы время от времени перегонял стадо через Линию. Это нередко заканчивалось трагически для какой-нибудь козы. И посылает днем горемыка-пастушок встречного мальчишку гонцом к хозяевам, чтобы хоть мясо-то использовали. Несколько раз мне приходилось бегать в Депо к Маме или Деду - Баба посылала. Отпрашивались они с работы, брали тележку и спешили к месту трагедии. Козы упрямы и своенравны, а потому трудно было винить мальчика-пастушка (спасибо, хоть самим не пасти).

Наказания

    []
  
   Надо сказать, что ни Дед, ни Баба меня и пальцем не тронули за всё моё детство. Несколько шлепков я получила от Мамы, да и то за то, что упиралась, не хотела идти в пустую козью стайку, месту моего наказания. Хорошо помню, что однажды наказали меня за скандал, который я устроила за столом, отказавшись есть картошку, жареную на быстро стынущем козьем сале. В другой раз - за то, что разобрала длинную прямоугольную батарейку от радиоприёмника "Москвич-300", да не отработавшую, а купленную про запас. Через несколько таких заточений я быстро освоилась в стайке и стала играть, кажется, козьими "орешками". И даже не заметила, когда пришли меня освобождать. После этого "стайку" отменили. За мои прегрешения Дед строго смотрел на меня поверх очков, Баба, всплескивая руками, охала и проговаривала мои "пакости". Никто не прекращал со мной разговаривать, но тон не оставлял сомнений, что дружба наша кончилась. Это казалось мне невыносимым. Я быстренько просила у всех прощения, и мир налаживался.
  

Дед

  
  
   Когда Дед только появился в нашей землянке, я его испугалась, с рёвом залезла под кровать и ни за что не хотела оттуда вылезать. Там же я проводила время и тогда, когда Деда оставляли со мной домовничать (пока он ещё не устроился на работу). Потом был случай с козлятами. После него Дед стал дружелюбнее ко мне, и я постепенно стала к нему привыкать.
   Дед был высок ростом, худ и морщинист. Немного позже отрастил бороду, да так в ней и остался. В раннем детстве я не запомнила его лица. Очень удивилась, увидев его на давних фотографиях выбритым.

    []  []  []
   1. Работники бухгалтерии паровозного депо ст. Агадырь. Второй слева - Никольский, далее - В.Д. Разумков (Дед) и его младший сын Юрий, приехавший в отпуск к родителям. Он служил тогда в Образцовом оркестре советских оккупационных войск в Германии (первый тромбонист). Внизу, в мундире с погонами, Михаил Афанасьев. 1947 год. 2. Дед со мной у нашей землянки, 1947 год. 3. В бухгалтерии Депо.
  
    []  []
   1,2. Дед на работе.
    []  []
   Дед. 1. Собрался в баню. 2. Несёт воду на самодельном коромысле.
  

  
   Дед с Бабой в ноябре 1947 года ездили в Магнитогорск знакомиться с женой сына Всеволода, Раей. Потом она вспоминала своё первое впечатление о свёкре: "Василий Дормидонтович - высокий, прямой. Он всё шутил. Особенно хороши были его голубые глаза, когда он пел".
   Дед, как и Мама, работал в Депо, но ходил в чистой одежде - был бухгалтером. Бывали у него командировки - ездил с отчётом в Караганду. Мы с Бабой собирали Деда в дорогу, обсуждая меню. Из командировок Дед всегда привозил мне шоколадные батончики, в них была разная вкусная начинка. Вот эти-то батончики нас с ним окончательно и примирили.
   Будучи в хорошем расположении духа, Дед часто пел про меня смешные песенки, называл "тараканьей ногой" (кстати, первых тараканов я увидела только в 1963 году в бытовой комнате институтского общежития). Иногда Дед играл со мной. Я всё пыталась сплести общую косичку из моих волос и его белой бороды, чтобы он уж никак не смог от меня отвязаться, но у меня ничего не получалось. Я пыталась изобразить своими шестью цветными карандашами его портрет, но никак не могла подобрать цвет седых волос. Когда выбрала жёлтый, Дед забраковал мою работу - цвет не тот. Целые дни Дед проводил на работе, чинно приходя на обед.
   Дед был воспитан в строгости. В отношениях со своими детьми он тоже проявлял, мягко говоря, сдержанность. Зато мне и другим внукам досталась только его привязанность. Когда я училась в младших классах, Дед любил хвастаться перед знакомыми, что у меня - "кругом пяткИ". В старших классах "пятков" стало поменьше.
   Дед говорил, что мужчины и женщины по-разному затачивают карандаши. Мужчины - остро, длинным-предлинным конусом, а женщины конус делают совсем коротким. Что у мужчин и женщин разные приёмы стирки: женщины трут бельё верхними фалангами пальцев, в то время как мужчины месят бельё кулаками.
  
    [] Боря Разумков поливает огород. Агадырь [Т.П.Разумкова]
   "Дед, оглянись!"
  
   Вечерами и в выходные Дед не сидел без дела: занимался огородом, строгал, пилил или подшивал валенки. Позже я стала вертеться рядом, просила дать и мне попилить и построгать и была очень горда, если Дед разрешал поработать рубанком, стамеской, топором или ножом. Учил работать правильно, чтобы не навредить ни себе, ни окружающим: "Стружи всегда от себя!". Всё это мне неожиданно пригодилось в моей теперешней жизни - в уральской деревне Карагайка. Здесь я откровенно играю "в домик": под руководством своего друга пилю, строгаю, вручную шпунтую доски, забиваю гвозди, учусь работать с кровельным железом, заливаю фундамент.
  
   У Деда была поговорка: "Услужливый дурак опаснее врага": не любил, когда в работе суетились.
   В дни моего рождения Дед всегда с хорошим настроением пел мне песенку Трике из оперы "Евгений Онегин": "Какой прекрасный этот тень" с явным требуемым акцентом. Чаще всего это бывало за праздничным столом.

    []  []  []

   1. Дед в беседке. 2. Я выпиливаю лобзиком детали настольной лампы. Сзади - самодельный книжный шкаф. 3. Дед в нашей с Мамой комнате. У моей кровати - коврик-аппликация "Малыши на катке", на кровати - вышитое покрывало Маминой работы и кружева - Бабиной.
  
  
   Когда мы уже построили дом рядом со старой землянкой, Дед, владевший профессией столяра, с Маминой помощью сделал книжные шкафы. Потом - письменный стол для меня, модные тогда этажерки, "залавок" для Бабиной кухонной посуды, разделочные доски - отдельные для мяса, рыбы и овощей, деревянный молоток для отбивания мяса, у которого с одной стороны поверхность гладкая, а с другой - с шипами.
   При всех переездах нигде не оставлялось гнутое уральское коромысло. Дед его не признавал. Специально для себя он из брёвнышка выдолбил коромысло особое, прямое, с выемкой "для загривка". Вёдра цеплялись на крюки, сделанные из толстой стальной проволоки. Но только Дед один и пользовался этим коромыслом. Мы находили его тяжёлым и неудобным - сделано-то оно было под Дедов загривок!
   А вообще, Дед был мастером на все руки. Мы с ним даже выпилили лобзиком ажурную настольную лампу и проложили под узором "бархатную" зелёную бумагу. Таким же образом были оформлены дверцы и ящички моего письменного стола.
   А с каким упоением Дед занимался надворными постройками! В свинарнике, например, он сделал бетонный пол, в который вмонтировал кусочки труб. Всё жидкое самотёком сливалось в выгребную яму. Чтобы свиньи не простудились, Дед сделал для них деревянные щитки. В стене сарая, выходящей в огород, были приёмные бункеры для травы, дабы не ходить с ней, теряя из охапки по травинке, по сараям-лабиринтам. Дырки в стене на зиму плотно закрывались.
   У собак стараниями Деда и Мамы при вдохновляющем нашем с Бабой влиянии были замечательные саманные "двухкомнатные" будки, чтобы наши сторожа не замерзали от ветра и дождя. У каждой четы кроликов была отдельная клетка, удобная и просторная.
   Из-за кроссвордов, которые Дед любил разгадывать, привлекая к этому и Маму, и Бабу, и меня, мы много лет выписывали красивый, но скучный-прескучный журнал "Огонёк". Когда приходили мои подружки, Дед, отдыхающий с газетой на кушетке, делал вид, что он никого не видит. Баба, считая такое поведение неприличным, тут же пеняла ему. Дед неохотно удалялся со своей газетой в другую комнату.
  

 []  []  []
   3. С отцом невестки - Надежды Александровны - Александром Ивановичем Юрковским.
  
   Настольной его книгой был мой учебник "Экономическая география" за девятый класс. Дед от корки до корки прочитывал "Правду". Как-то, уже в Караганде, я застала его плачущим над газетой. На мой вопрос он сказал: "Насер умер, и мне его жалко". А вообще, читая газеты, Дед многое видел между строк.
   Когда я подросла, Дед научил меня шахматам и охотно играл со мной. Я же, случайно выиграв очередную партию, старалась подольше с ним не играть - ходила в победителях.
   А ещё любимым занятием Деда было раскладывание карточных пасьянсов из двух колод карт маленького формата. Пасьянсов он знал около десятка и показывал мне. Говорил, что пасьянс - игра для одного. Учит думать. Известную всем убогую одноколодную "Косынку", которой оснащены теперь все системы Windows, я знала как пасьянс "Железнодорожный". Дед раскладывал его из двух колод и со многими ограничениями. Название "Железнодорожный" объяснял чередованием красного и чёрного.
   Ел Дед всегда с видимым удовольствием, тонко нарезая то, что можно было нарезать. Всегда пользовался столовым ножом, вилку держал в левой руке.
   В серванте, в глухом отсеке, который закрывался на ключ (он всегда торчал), у Деда был бар. Там в графинах и графинчиках стояли сделанные им водочные настойки на тоненьких, без мездры, лимонных корочках. Говорили, что пьются эти настойки очень мягко. Водка, в отличие от вина, никогда не подавалась на стол в бутылках - это считалось дурным тоном. Дед любил выпить рюмочку с нечаянным гостем и перед пельменями, которые тоже стряпали по праздникам: "Перед пельменями и нищий выпивает". Как-то, выпив по какому-то уважительному поводу, Дед посмотрел на меня - как будто только что увидел: "Танька, какая ты белая!". Было мне тогда 11 лет. С тех пор Дед стал разговаривать со мной серьёзно, как со взрослой.
  Однажды вместе с семьёй Дяди Юры к нам впервые пришли Петр Романович и Мария Ефимовна Чубенко со своими детьми - Ритой, Катей и Славиком. Много лет спустя Екатерина Петровна, всю жизнь проработавшая преподавателем русского языка и литературы, напишет об этом так:
  "На каком-то семейном торжестве у Разумковых-старших, куда нас пригласили на правах друзей их сына, Юрия Васильевича, я увидела Василия Дормидонтовича - главу, патриарха семейства: высокого, седого, с окладистой бородой, которую он аккуратно поглаживал, поправлял и перед употреблением еды, и перед произнесением тоста. Голос его звучал громко, раскатисто, певуче. Я впервые услышала, как звучит настоящий бас, профессионально поставленный. Так сложилось, что оперное пение не стало его профессией. Василий Дормидонтович считал своим долгом обязательно спеть что-то из репертуара Шаляпина, особенно выразительно звучала у него "Песня о Блохе", классического шуточного шедевра. Мы, взрослые и дети, слушали его зачарованно. Такая сила духа вырывалась из груди старого певца! Пел он без музыкального сопровождения, а капелла, и от этого пение его звучало мелодично, раздольно, широко и свободно. Я чувствовала, как гордятся своим родителем сын, Юрий Васильевич, дочь, Алла Васильевна, как благодарны ему за радость гости. Не ускользнул от моего цепкого детского взгляда еще один важный ракурс этой семейной жанровой сценки: по правую руку певца сидела полная, круглолицая, с глазами матери-оленихи, гладко причесанная женщина, его жена. Она скромно, стеснительно слушала его пение, без восторгов и аплодисментов, тихонечко прося: " Да будет тебе, будет!". "Неужели ей не нравится его пение?"- думала я. И только позже поняла, что втайне она тоже гордилась мужем, но считала неприличным надолго занимать внимание гостей".
   В 1958 году, когда Дед уже перестал работать, с приятелем Григорием Нестеренко они поехали в Жарык - купить на элеваторе зерновых отходов для кур. Директор элеватора годных отходов им не продал, а указал на большую кучу земли. В ней всего 30-40% зерна. Приятели посоветовались и решили взять этих отходов - не возвращаться же домой ни с чем. Нагрузили 25 мешков, наняли подводу и без приключений приехали в Агадырь. Дома Дед решил отделить зерно от земли. Подумал, что во дворе зерно раздует. Взял сито и в закрытом чулане без форточки стал отсеивать землю. Пыль стояла до потолка, дышать было совсем нечем. Задохнувшись, Дед выскакивал во двор - отдышаться. Потом - снова. Осилил два мешка из двенадцати. С тех пор одышка у Деда усилилась. Дед, рассказывая об этой работе, называл себя "старым дураком".
  
   Когда в школе у меня случались неудачи, и я оплакивала их дома, Дед говорил: "Ничего, Танька, за одного битого двух небитых дают!". Он называл меня только Танькой. И ещё говорил: "Надо жить так, чтобы день на день был похож", то есть следовать распорядку дня.
   Дед утверждал, что страдает дальтонизмом: не может собирать красные ягоды на фоне зелёной листвы. Но, думаю, он лукавил: ему просто лень было собирать мелкую ягоду. Дальтонизм - недуг врождённый, но Дед рассказывал, что в детстве он собирал и грибы, и ягоды.
   В 1967 году, поздравляя меня с бракосочетанием, Дед писал мне в Воронеж: "Танюша! Прими, дорогая, привет от деда. Вместе с приветом - горячее поздравление со вступлением в новую полосу жизни. Не могу удержаться от двух советов: 1. Не бросай институт, эту основу дальнейшей жизненной тропы. 2. Никогда не показывайся мужу в неглиже; ничто так не отдаляет мужа от жены, как её неприглядный и неопрятный вид. Никогда не забывай об этом. Больше никаких советов не даю, ибо знаю, что ты достаточно умна, чтобы устроить жизнь по своему вкусу".
   В декабре 1968 года я окончила институт и, отдохнув месяц в Агадыре, поехала на работу в Караганду. Дед напутствовал меня словами: "Честно работай". И ещё: "Тебе надо вступить в Партию...".
  
   В.Д.Разумков []
  
   Раиса Ивановна Разумкова вспоминала: "В 1970 году, летом, к нам в последний раз прилетал из Караганды Василий Дормидонтович. Послушав по телевизору концерт Муслима Магомаева, он сказал: "Это большой талант"".
  

Баба

  
   Работа у Мамы была сдельной, достатка в доме никогда не было, вот Мама и старалась работать как можно больше. Видела я её редко. Дед тоже работал целыми днями. Мы с Бабой оставались вдвоём.
   Баба была невысокого роста, мягкая и кругленькая. "Я низкая", - говорила она. На правой щеке, чуть повыше уголка рта, была длинненькая родинка. Цвет родинки не отличался от цвета лица. В раннем детстве мне всё время хотелось за неё потянуть. Родинка Бабу совершенно не портила, однако на всех своих девичьих фотографиях Баба стоит к фотографу левой стороной. Очкам Баба предпочитала пенсне - стёклышки без оправы с пружинным зажимом на переносице.
  Родилась она в Вятке, которая "при товарищах" переименовывалась в Киров. Когда у Деда бывало хорошее расположение духа, он, подначивая Бабу, окал: "Вячкий - народ хвачкий. Семеро одного не боятся". Баба, расплываясь в улыбке, говорила: "Я - казанская!" - в Казани прошла её юность и трудные годы войны.
   Своей снохе Раисе при первой их встрече в Магнитогорске в ноябре 1947 года Баба понравилась. Тётя Рая вспоминает: "Свекровь произвела на меня хорошее впечатление: приветливая, улыбчивая, с красивыми чертами лица, с большими чёрными глазами. Видно было, что она из культурной семьи".
   Баба всегда хотела меня чем-нибудь угостить. Мама, садясь за стол и узнав, что меня уже кормили, возмущалась и выговаривала Бабе, что она вырастит из меня эгоистку, потому что даёт мне только самое лучшее, а не ту еду, которая доступна всем. Баба помалкивала, но потом снова давала мне сметанки или яичко.
  

 []  []  []

  
   Всё своё детство я боялась потерять Бабу. У нее было "плохое" (как она говорила) сердце, и нередко случались сердечные приступы. Во время этих приступов я не находила себе места, мне хотелось ползать по полу и выть по-звериному. При этом я приговаривала, что "если Баба умрет, я тоже живая не буду". Маме это моё поведение очень не нравилось.
   Я всегда боялась рассердить или огорчить Бабу. Сделав что-нибудь не так и увидев, что Баба уходит в сарай, я, дошкольница, представляла себе самое ужасное, например, что Баба из-за моего плохого поведения в сарае повесится (думаю, это раннее знакомство с кинематографом повлияло). И я не отходила от окна, которое было почти у самой земли, пока не выяснялось, что Баба, целая и невредимая, выходит из сарая и идет домой!
   До шести лет Баба не выпускала меня за пределы нашего двора. Бывало, на улице дети всех возрастов играют в мяч, в прятки, в догонялки, а я стою у калитки, с тоской смотрю на них через штакетник. Как хочется быть с ними... Но нельзя. Когда же мне наконец разрешили выходить со двора, у меня уже была репутация "бабушкиной внучки".
   Когда я уходила из дома, Баба шла со мной за ворота, смотрела мне вслед и не возвращалась, пока я не скрывалась за финским домом. Кажется, она даже крестила меня вдогонку.
   Баба очень вкусно готовила и любила всех угощать. Она с радостью принимала моих подружек, встречая их у калитки и приговаривая: "Пожал-те, пожал-те!". При этом вся лучилась улыбкой. Никого не отпускала, не угостив хоть чем-нибудь. Наверное, поэтому в нашем доме часто бывали гости, и называли его хлебосольным. Когда в доме были селёдка или печёнка, Баба делала из них форшмак, умела стряпать вкусные пироги с морковкой, паслёном или с рисом и яйцами, мариновала тыкву, пекла татарские треугольные пироги с картошкой с мясом, да мало ли чего она ещё умела! Садясь за стол, она говорила: "Брак - кухарке" - и брала себе либо случайно подгоревший пирожок, либо поломанную котлетку.
   Правда, с течением времени интерес к кулинарии у неё поубавился. Баба стала упрощать известные ей интересные рецепты. После того, как соус для заливки селедки (сахар горкой, масло, уксус и горчица) она стала готовить уже на самой селёдке, очищенными кусочками уложенной на длинненькую тарелочку, про нас стали говорить, что "у них едят селедку с сахаром".
  
    []  []  []
  
  Долгое время у нас на подоконнике стоял горшок с чайной розой. Как попала к нам эта дивная красавица, я не помню, скорее всего, её кто-то подарил Бабе. Она за ней и ухаживала. Роза часто и обильно цвела, аромат её лепестков был великолепен. Потом она исчезла: возник какой-то случай, и Баба её подарила.
   Баба никогда на меня не кричала, да это, наверное, и не требовалось. Если она хотела, чтобы я что-нибудь сделала по дому, мягко меня об этом просила, добавляя ласковые слова, и обязательно хвалила. Надо ли говорить, что я со всех ног бросалась выполнять порученное. С большим рвением ходила на колонку, неся ведра на гнутом коромысле. Прохожие удивлялись: "Такая маленькая девочка таскает такие большие ведра". Баба просила не наполнять их доверху, но таковыми они оказывались у меня только в конце пути, так как я старалась принести их домой поскорее! Бывало, конечно, что она говорила с досадой: "Ни на что толку нет!" И я пристыженно исправляла свои промахи.
   Когда я пошла в школу, со мной занималась, естественно, Баба. Правда, занятия наши часто прерывались длинными разговорами, а вернее, рассказами Бабы о пережитом. Чаще всего всё это тут же вылетало у меня из головы. Всё же запомнилось, как в Казани Баба с подружками гуляла по улице Проломной, по какому-то таинственному пассажу, как в булочных продавали замечательные французские булки и невесомый горчичный хлеб. Как хлеб может быть горчичным, я не понимала: горчицу у нас заваривали дома. Она была настолько едкой, что даже понюхать её как следует было невозможно.
  
    []  []
   1. Казань. Александровский пассаж, 1967 год. 2. Баба берёт пух у кролика. Потом пух расчешет, потом спрядёт, потом что-нибудь из него свяжет.
  
  Рассказывала Баба, как любили они с подругами бывать в кинематографе. Имя одного из персонажей, Дина Дзадзу, из запомнившегося ей фильма было у нас в ходу. Если Баба считала себя небрежно причёсанной, она говорила: "Я - как Дина Дзадзу". Но чаще это говорилось про меня.
   Баба рассказывала, как любила она в юности модно одеваться. Кое-что из её красивой одежды я видела и на старинных фотографиях. Оказывается, платья, туфельки, сапожки, шубки - всё это продавалось в лавках и магазинах - выбирай, что нравится. Это уж действительно было похоже на сказку: кто же не знает, какой выбор был у нас в агадырских магазинах!
  Мама, услышав однажды такой "урок", огорчилась, предположив, что я привыкну зря болтать. Говорила, что надо сосредоточенно позаниматься, а уж потом делать что-нибудь другое. Любимая её поговорка была: "Кончил дело - гуляй смело". В этом Мама, конечно же, была права, и Баба с ней соглашалась. Мама звала меня Татой и Таткой, Баба - "Танюша, Танюшенька, милая". Последнее часто звучало как единое имя.
   Училась я хорошо, и Бабе доставляло удовольствие ходить в школу на собрания. Мама ни разу там не была. С Бабиной подачи у меня было выделено определённое время для приготовления уроков. Кроме того, весь август в первой половине дня, воюя с наглеющими мухами, я безропотно повторяла программу предыдущего класса. По утрам делала зарядку, как учили в школе - несколько самых несложных упражнений по 12 раз. Приучила меня к этому Баба: "В здоровом теле - здоровый дух!"
   Праздники у нас любили. Баба и Мама готовили угощение, я вертелась рядом - помогала. Потом появлялись гости, шумно всех приветствовали и все вместе, взрослые и дети, рассаживались за длинный стол.
  
   Екатерина Петровна Чубенко вспоминает:
  
  "Как сейчас, вижу ее, Зою Николаевну, среди собравшихся гостей, красивую в своей неповторимости и отличительной заметности. Ее манера вести себя, говорить, обращаться к другим и обращать на себя внимание подтверждали доброжелательность ее характера, интеллигентное чувство такта и культуры в отношении к людям. В ней чувствовалось лидирующее начало.
  Зоя Николаевна быстро и свободно находила общий язык с теми, кого принимала в круг своих собеседниц, а позднее и друзей, приятельниц, знакомых. Обычно это были женщины трудных судеб, и Зоя Николаевна, как истинная интеллигентка, спешила психологически, морально поддержать, направить их волю на самоутверждение, обретение уверенности в себе, душевной стойкости и терпения. Так было с моей мамой, с которой Зоя Николаевна была дружна с того первого дня знакомства и до последнего дня своей жизни. Именно она внушила маме, что в Агадыре тоже можно жить полноценной, интересной жизнью, находя в себе самое лучшее: трудолюбие, доброту, честность, моральную чистоплотность, порядочность, любовь к детям, ответственность за их судьбу, бережное отношение к семье, как бы ни складывались взаимоотношения между мужем и женой. Приоритет в семье она отдавала все-таки женщине.
  Свои умные и добрые советы она не придумывала, а извлекала и опыта своей жизни, тоже нелегкой. Она была открыта в желании поделиться секретами своего семейного уклада жизни. Много рассказывала о своих родственниках, показывала фотографии из семейных альбомов, фотографии из своей гимназической юности. Это впечатляло и внушало огромное уважение к Зое Николаевне. Общение с ней стоило многих уроков литературы, истории, природоведения, домоводства... Она прекрасно знала литературу и владела в совершенстве как литературной, так и разговорной речью, насыщенной живым великорусским языком. Уральское "оканье", едва уловимое, придавало речи самобытное звучание, слова рассыпались "уральскими самоцветами" зримо, с остроумным блеском. Естественно, эти уроки языкового общения не проходили мимо меня, они подсознательно откладывались в тайниках моей детской души, чтобы через много лет прорасти ответными словами благодарности за все доброе, вечное и разумное, что несла людям Зоя Николаевна..."
  
  Баба учила и меня житейской мудрости:
   - Жили мы на Украине. Там одна соседка каждый день приходила. То за луковицей, то за яичком, то стакан масла ей налей. Будут к тебе приходить - ты давать давай, но сама никогда по соседям не ходи. Нет чего-то - ну, приготовь ты сегодня что-нибудь другое. А будет возможность - сходи да купи.
   Баба учила всегда обходиться собственными силами, стараться никогда не одалживать деньги. Слово "одолжаться" всегда имело неприятный оттенок. "Все деньги сразу никогда не трать, оставь сколько-то на всякий случай. А то вот N (дальняя родственница) - как только попадут ей деньги, тут же в магазин. Конфет накупит, разных разностей. Три дня - и ничего не осталось. И идёт она по соседям, берёт взаймы. Потом раздаст долги - и опять ничего нет. Так и живёт. И плачется: "Денег нет". А подумала бы один раз - и всегда бы на всё хватало".
   Но чаще в ход шли пословицы и поговорки. Коротко и ясно. Если я выражала недовольство тем, что у меня чего-то не было, Баба говорила: "По одёжке протягивай ножки". Философствовала: "Худое - к лучшему". Предостерегала: "Хорошая молва на месте стоит, плохая - бегом бежит", "Знай край, да не падай". Если я упрямилась, говорила: "И в кузов не лезет, и из кузова не идёт!". Если долго не могла чего-то понять, слышала от Бабы: "Опять за рыбу деньги!". О людях, неправедно разбогатевших: "Сыты, пьяны и нос в табаке". Если кто-то покрывал чьи-то неблаговидные поступки - "Рука руку моет". О провинившейся знакомой: "Знает кошка, чьё сало съела". О сплетниках: "На каждый роток не накинешь платок". О неумехе: "Не к рукам куделя". И лучшая из поговорок, которая помогает мне всю жизнь: "Глаза боятся, руки делают".
  
  Екатерина Петровна продолжает.
  
  "Зоя Николаевна любила свой дом и охотно приглашала к себе друзей, обязательно с детьми. По дому для гостей устраивалась экскурсия: что нового сделано в доме, что пристроено, что реконструировано, как изменился интерьер помещений, что нового из рукодельных украшений появилось... В этом не было бахвальства, хвастовства. Это было своего рода приглашение к творческой дружбе: давайте дружить делом! Да, пустых людей Зоя Николаевна не любила и не приближала к себе никогда. Даже детям, приходившим с родителями, находилось дело по интересам: Василий Дормидонтович устраивал шахматные турниры, Алла Васильевна занимала детей викторинами, загадками, шарадами, скороговорками, Зоя Николаевна рекомендовала что-то прочитать, давала из домашней библиотеки детскую книгу. А Таня приглашала в "кинозал" посмотреть новые диафильмы."
  
   Мама и её братья с удовольствием рассказывали, что когда они были маленькими, Баба всегда много занималась с ними. У них были детские праздники со спектаклями, к которым готовились заранее: шили костюмы, рисовали декорации, разучивали роли. На праздники приглашались друзья и соседи. Запомнились эти счастливые дни всем и на всю жизнь.
  
  Баба была нашим семейным "пресс-секретарём": поддерживала связь со всеми родственниками и хорошими знакомыми. Когда накапливалось несколько полученных писем, она выбирала день и писала письма-ответы. Всё написанное перед отправкой обязательно прочитывалось нам. Меня, школьницу, удивляло, что орфография писем не соответствовала той, что в школе учили нас. Было забавно, что слова "светлого", "доброго" у неё были "светлАго", "добрАго", что вместо буквы "и" иногда написано "i" - как в немецком языке. Баба охотно рассказывала правила дореволюционной орфографии, говорила, сколько проблем было с употреблением буквы "ять", передающей звук "е". Читала мне зарифмованные слова, в которых надо писать букву "ять". Запомнился мне только конец этого стихотворения: "да пешком наедине". Слово "да" было, конечно, связкой. Отмену буквы "ять" Баба считала правильной.
  
   Когда нас никто не слышал, Баба говорила, что у Деда неуживчивый характер, что он никогда долго не работал на одном месте: "Разругается с директором и - "айда, поехали". И уезжали. Была у них лошадёнка, телега, - долго ли добро загрузить? Так и вели одно время кочевой образ жизни; Дед всё искал, где лучше... Ребята только привыкнут к школе - и опять надо ехать: слово Отца - закон.
   Ни Бабе, ни подросшей Маме, Дед не разрешал пользоваться косметикой - с перерывом в 20 лет у той и у другой вывернул из оболочки губную помаду прямо на землю и, кажется, растоптал...
   Баба говорила, что и в тюрьму-то Дед попал тоже из-за собственной вредности - всё выводил на чистую воду любителей поживиться за чужой счет. Он, конечно, был прав, но кому от этого сейчас хорошо?
   По словам Бабы, Дед всю жизнь обманывал её, говоря о любви и верности. Она тяжёло переживала его измены - истинные, мнимые ли... Рассказывала Баба, что, якобы, видела из окна, как одна из Дедовых "возлюбленных" шла к лесу, месту тайных встреч. "То туфельки завяжет, то остановится и дерево рассматривает" - в то самое время, как Дед под каким-то предлогом рвался из дому. Говорила Баба про Деда, что "у него, как у змеи, ног не увидишь", и что он как-то сказал ей: "Кого и обмануть, как не тебя!"
   Рассказывая, Баба, бывало, плакала, а я бросалась к ней на шею, и, жалея её, плакала тоже.

    []  []  []  []

  
   Баба отводила душу в общении с соседками. Их штаб находился за воротами, на скамеечке, сделанной из старой кровати. Соседки охотно приходили и делились с Бабой своими бедами и болячками, выслушивали её. Это были сеансы взаимной психотерапии.
  
  

"А то он обидится..."

  
  
  Бывало, Дед с Бабой ссорились. "Шкарятся", - говорила Мама. Ссоры проходили всегда по одному и тому же сценарию. Впечатлительная Баба ворчала и выговаривала Деду, чтО он сделал не так. Дед молчал. Баба, обиженная его молчанием, приводила всё более действенные доводы его неправоты. Дед продолжал молчать, но дыхание его становилось более слышимым. "Пыхтит", - думала я про себя. В конце концов терпение Деда кончалось, и он произносил самое страшное и единственное ругательство, которое я от него когда-либо слышала: "Да поди ты к чёрту!". И, взяв свою газету, уходил в другую комнату. Через некоторое время Дед с Бабой разговаривали как ни в чём не бывало, а Дед потихоньку исправлял то, из-за чего возникла ссора.
  
    []  []
  
  
  Хоть они и ссорились, хоть и были у них противоречия, которые казались неразрешимыми, но друг за друга Дед с Бабой стояли горой.
  Когда я пошла в школу, меня удивляло, что мои Старшие знают всё, чему меня учат. Таблицу умножения - знают, правила арифметики - тоже. Стоит мне начать читать стихотворение - тут же кто-нибудь добавляет следующую строчку. Но вот я начала учить немецкий язык. И оказалось, что они его не знают! И я, гордая своими начальными знаниями, решила научить немецкому языку и своих Старших. Но Мама и Дед на работе, а Баба - вот она!
  Баба стоически переносила моё "преподавание". Правда, успехов у нас никаких не было. Артикль "das" она произносила как "даст", и вообще все немецкие слова у неё были похожи на созвучные им русские. Однажды Дед услышал наш урок и строго сказал мне, чтобы я прекратила мучить Бабу. "Ей ведь трудно запоминать новое в её возрасте!". Так что урок тогда получила я.
  Однажды, после того, как разошлись наши гости, подвыпивший Дед прикорнул на кушетке. И во сне начал разговаривать, нести околесицу. Мне это показалось забавным, и я, хихикая, сказала Бабе: "Вот Дед проснётся, и я расскажу ему, ЧтО он во сне говорил!". А Баба мне сказала: "Не надо ему этого говорить, а то он обидится". На меня эти её слова почему-то произвели впечатление, и весь остаток дня я повторяла и вслух, и про себя: "А то он обидится". Впервые я поняла, что обидеть человека можно и случайно, походя, совсем того не желая.
  
  

Мама

  
   Вспоминаю нежный Мамин голос. Она поёт мне украинские песни: "Сонце нызэнько", "Дывлюсь я на нэбо", "Ой, нэ свиты мисячэньку"... Я, конечно, подпеваю. Иногда Мама даёт мне "музыкальный инструмент" - расчёску с полоской тоненькой (папиросной) бумаги. Я должна сопровождать Мамино пение: выть, прижав "инструмент" к губам. Иногда мы "воем" вместе. Если всё сделано правильно, получается звенящий звук. И хотя при этом губам становится щекотно, мне весело и приятно: у нас звучит музыка, мы сами её исполняем!
  Это было, конечно, когда я подросла. В более ранних воспоминаниях - надёжная Мамина нога, которую я обхватывала в случае опасности, или когда хотела удержать Маму. Помню, что несколько раз вечером Мама уходила с подругой в кино или на танцы, а я с рёвом бежала за ними. Мама ловила меня и отводила к Бабе, а та звала на ручки и чем-нибудь отвлекала.
  Среди фотографий я нашла одну, относящуюся к 1949 году. С подписью: "Аллочке от Зинаиды". Вот с ней, видимо, они от меня и убегали. Правда, кто из двоих Зинаида, я так и не поняла.
  
    []  []
   1. Алла Васильевна Разумкова, Агадырь, 1954 год. 2. "Аллочке от Зинаиды, Агадырь, 28 февраля 1949 года".
  
   Тётя Рая, жена Маминого среднего брата, Дяди Севы, вспоминала: "Весной 1946 года к нам в Магнитогорск из Агадыря приехала сестра Всеволода Алла и привезла нам чемодан муки. Как мы были рады - не передать словами! Булка хлеба стоила тогда 500 руб., а я в то время не работала - меня терзала малярия. Я сказала Всеволоду: "Твоя сестра - редкой души человек. Какая женщина согласилась бы везти такой груз, да ещё с пересадкой?" Он ответил: "Да, она прекрасная сестра, только несчастлива в жизни". Следующим летом Тётя Рая с двухлетней дочерью Светланкой гостила у нас в Агадыре. Потом она вспоминала: "Работала Алла у токарного станка, всю смену на ногах. Когда приходила домой - опять тяжёлая работа - надо копать огород, ремонтировать дом, делать в нём уборку. По выходным она рано вставала, топила русскую печь, пекла ватрушки, шаньги и пироги. До сих пор помню, как всё это было вкусно".
  Когда Иришка, дочь Дяди Юры, жила уже в Германии, всё вспоминала, как Мама варила молочные ириски. Эти конфеты Ира запомнила на всю жизнь - они ей очень нравились.
   Когда мы ждали гостей на какое-нибудь торжество, дело находилось всем. Мама пекла разные торты и любила их украшать. Торт, позже известный, как "наполеон", назывался у нас "стёпкой-растрёпкой". Мне поручалось взбивать венчиком сливочное масло и по капелькам периодически добавлять в него сироп, иногда ванильный. Потом взбитое масло раскладывалось по мисочкам и при взбивании в них добавлялись разные пищевые красители. Я запомнила пакетики с "ниточками" (как позже выяснилось - с тычинками) шафрана. Их заваривали и настаивали - получался жёлто-оранжевый цвет крема. Для красных розочек брали свёкольный сок.
  Из пергаментной бумаги Мама делала "фунтики" и выдавливала крем на торты. Дед всегда восхищался: "Как в кондитерской!"
  
  Помню, как Мама делала мне тряпичную куклу. Этот процесс превращения кучки ветоши в мою Дуню я наблюдала от начала до конца.
  Все заготовки: головку 2.5 см в диаметре, соответствующее ей тельце и конечности-колбаски Мама обтянула белой тряпочкой, крепко пришила всё суровыми нитками - получился голенький слепой человечек.
  Отдельно Мама сшила элементы одежды: присборенные вверху и внизу рукава белой блузки, пёструю, тоже присборенную. юбочку для сарафана, полосатый передничек. Всю "одежду" она пришила прямо на куклу, сверху нашила лямочки сарафана и принялась рисовать лицо.
  В то время очень популярны были так называемые "химические" карандаши: сухой стержень ничем не отличался от простого, а увлажнённый имитировал чернила. Такими карандашами писали, например, адреса на посылках, чаще всего зашитых в ткань. С самого раннего детства я знала, что и сам карандаш, и всё, что им написано, ядовито.
  Вот такой карандаш и оживил мою Дуню.
  Больше всего меня удивило, что нос Дуни явился продолжением правой её брови - висел на ней, как поварёшка. Но потом открылись глазки, улыбнулся ротик, нарисованный увлажнённым красным карандашом. В завершение Мама пришила на лбу несколько жёлтых ниточек-волосиков, под подбородком завязала треугольный платочек в тон сарафана и поставила куклу передо мной со словами: "Здравствуй, Тата!". Хоть я и видела весь процесс, появление Дуни показалось мне просто волшебным.
  Дуню я любила, правда, немного позже меня стало огорчать, что вся одежда пришита, и её нельзя снимать и надевать.
  В мои дошкольные годы Мама наряжала меня, как куклу. У меня было демисезонное пальтишко и шапочка-капор - всё с бархатной отделкой и вышивкой мелкими розочками, которые казались объёмными. Бархат - из Бабиного "сундука". Помню и меховую муфточку.
  
   Мама единственный раз в жизни ездила без меня в дом отдыха, в Ак-куль. Помню, после Маминого приезда над входом в землянку висели-морозились веточки с гроздьями калины и рябины, привезенные Мамой.
  
   Дом отдыха  []
   Дом отдыха Ак-куль, 24 августа 1950 года.
  
   Я любила рассматривать общую фотографию ак-кульских отдыхающих. Мама (ей 33 года) стоит вторая справа в лучшей своей вышитой белой блузке из тонкой шерсти. В вязаной сиреневой косыночке с разноцветными полосками, по тогдашней моде повязанной "шапочкой". И блузку, и косыночку Мама сшила, связала и вышила сама. Сзади группы отдыхающих - деревья, целый лес, невиданный у нас.
   Позже Баба мне рассказывала, что, когда Мама вернулась из отпуска, я от неё убежала. Не узнала. Маму это очень огорчило и испугало. А не узнала я её, скорее всего, потому, что не привыкла к ней, нарядной. Мама всегда была или в спецовке, или в домашней одежде. Да и месячное её отсутствие, конечно, сыграло свою роль. Когда я недавно вновь увидела ту общую фотографию, очень удивилась, что на ней указан 1950 год. Получается, что было мне тогда около пяти лет - многовато для такого конфуза... Как бы то ни было, больше без меня Мама никуда не ездила, разве что на пленумы и съезды. А меня той же зимой Баба и Дед взяли с собой в Магнитогорск, Казань и Красноуфимск.
   Мама приходила на обед в спецовке - Депо рядом, к чему ещё переодеваться? В холодную погоду была в кирзовых сапогах, в которых токаря всегда носили свои дефицитные резцы и штангенциркули (в просторечии - "штангели").
  

 []  []  []
  

  
   Просыпаюсь как-то летним утром от Маминого нежного голоса. Она стоит надо мной и поёт: "Ах ты, свет-<Татьяна>, пробудись, проснися" - из оперы Глинки "Руслан и Людмила". "Вставай, Татонька, у меня сегодня свободный день, айда, в сопки сходим". Я вскакиваю, кричу "Ура!", быстро одеваюсь: у меня праздник. Свежий ветер, настоянный на травах, - в лицо! Степь и сопки - куда ни глянь. На севере, на горизонте - сизые очертания гор. Наши поселковые мальчишки, хвастаясь друг перед другом, говорили: "А мы с папой (с дядей, с братом) поедем аж за синие горы!". Мы с Мамой шли, взявшись за руки. И размахивали этими сомкнутыми руками. И не было человека счастливее меня.
  
    []
  
  Однажды, когда мы взобрались на сопку, откуда Агадырь - как на ладони, мы сорвали мясистую розочку заячьей капусты. Я с восторгом откусывала кислые-прекислые кончики "лепестков" . Не забуду ощущения абсолютного счастья от того, какая красивая степь, что вижу весь Агадырь, что со мной - Мама. А Мама тогда сказала: "Ты счастливая, потому что живёшь в Советском Союзе". Вдаваться в подробности я не стала, просто навсегда запомнила её слова и смущённую интонацию. И верила в это, несмотря ни на что.
   ДорОгой Мама мне всё рассказывала книгу "Иосиф в стране Фараона", но я ничего не запомнила. Говорила Мама о книге "Камо грядеши" (Г.Сенкевича), с восторгом вспоминала книги Александра Дюма. Но в свободной продаже этих книг не было.
   Однажды, после дождя, мы с Мамой по чьему-то совету пошли в степь за полевыми шампиньонами. И принесли целых два ведра! Баба жарила их в сметане, получился королевский обед. Но на моей памяти такое изобилие было всего однажды.
   Мама никогда особенно не веселилась, но и не ныла. Не любила математику. Писала с ошибками. Не любила учиться, а потому и пришлось ей всю жизнь провести на тяжёлой работе. И это притом, что человеком она была, несомненно, талантливым, с хорошим художественным, литературным и музыкальным вкусом.
   Мама научилась токарному делу и постоянно в нём совершенствовалась. В Депо она работала токарем-универсалом седьмого разряда, тогда самого высокого.
    []  []  []
  
   Мама, очень добросовестная и трудолюбивая, всегда была готова помочь, если знала, что человеку плохо. Правда, тот, кто не знал её близко, считал Маму человеком угрюмым и нелюдимым, потому, видимо, что она никогда не сиживала на завалинках - просто не любила тратить время на пустые разговоры, никогда ни про кого не сплетничала и всегда была чем-нибудь занята.
  

 []  []  []  []

  
   Когда я была совсем маленькой, по воскресеньям в нашу землянку приходили Мамины ученики - "ребята". Они жили в "ОХРе" - "Общежитии Холостых Ребят Агадыря". В Депо они проходили практику, будучи прикрепленными к опытным токарям. "Совсем ещё зеленые", - говорила о них Мама. Жили "ребята", конечно же, впроголодь. Чтобы как-то их поддержать, Мама по воскресеньям приглашала практикантов к себе. Я, видя свеженький объект для игры, тут же залезала к ним на колени. А они называли меня "бандой" и играли со мной и моей любимой целлулоидной куклой Маней, которую Дядя Юра привёз мне из Германии. А в русскую печь уже были посажены пирожки: с морковкой, со свёклой, с картошкой. Потом улыбающаяся Баба звала всех к столу пить чай.
   Мама любила рассказывать о "ребятах" - как они работают, как подшучивают над ними "бывалые", посылая за допуском или посадкой к мастеру; про Колю Должика (Долженко), про Федю Коха... Она всех их любила. Видно было, что и "ребята" любят "тётю Аллу".

    [] Работники мехцеха Депо.  Агадырь, 1947 год [Разумков Ю.В.]
   Алла Васильевна Разумкова: 1. С Фёдором Кохом. 2. С "ребятами".
  
  
   Мама умела класть печи, которые не дымили, умела выточить на токарном станке любую, самую сложную деталь.
  
   Игрушки из металла работы А.В.Разумковой [Разумкова Т.П]
  

   До сих пор я берегу игрушки, вернее, игрушечки, тонкой токарной работы. И моя дочь играла ими. Мама сделала их специально для меня. Тут и дама в шляпе, ростом в двадцать миллиметров, и ёлка, и крохотная керосиновая лампа, и чайный сервиз с двумя самоварами, и белая алюминиевая молочная бутылка, и грибок. Кринки и креманки, сахарница, бочонок и графинчики для вина. Всё сделано с тщанием и любовью. Эти игрушки до сих пор хранятся в круглой алюминиевой шкатулке, которую Мама тоже выточила на станке. До сих пор у нас в ходу Мамины бронзовые игольницы, выточенные из двух половинок с резьбовым соединением.
   Не помню, сколько лет мне было, когда к нам в землянку стал приходить высокий плотный человек, Николай Колбин. Носил он военную гимнастёрку без знаков отличия и фуражку. Он брал меня на руки, но не так, как "ребята", которым самим было интересно поиграть со мной (вероятно, соскучились они по своим маленьким сестрёнкам и братишкам), а как будто по обязанности. Это я уж потом вспомнила, задним умом.
   Помню, сидели Дед с Бабой на кушетке, Мама - на табуретке в уголке, я где-то в другом уголке гуляла, а Николай сидел в центре комнаты, напротив Бабы и Деда. О чём они говорили, мне было неинтересно: говорят и говорят.
   Когда на другой день мы были вдвоём с Бабой, она мне сказала: "Мать будет стареть, а ты будешь цветущая". Потом ещё что-то говорила, а я пропустила это мимо ушей. Потом велела: "Скажи своей матери: "Если ты выйдешь замуж, я от тебя в детдом уйду. Потому что Баба не будет со мной водиться"".
   Я добросовестно всё это повторила, когда Мама пришла наконец с работы. И тут я увидела Мамин остекленевший взгляд, неподвижное лицо. Я стала её тормошить. Тогда она произнесла: "Ты мне всю жизнь завесила". Это я запомнила, но, по малости лет, значения никакого не придала. Да и не надо было.
   Мама тогда на замужество так и не решилась. Через много лет Тетя Рая, жена Дяди Севы, среднего её брата, поведала мне, что Мама рассказала ей о Николае. Что родители тогда испугались: вдруг Николай, сильный мужик, всё возьмёт в свои руки, а с ними считаться не будет? А потом Мама добавила: "Позови меня кто сейчас - ушла бы за ним в одной рубашке".
   Больше Мама о замужестве уже не помышляла. Привычно тянула свою лямку везде: на работе, основной и общественной, в огороде, на строительстве дома...
  
    []  []
   1. Это пальто Мама сшила себе сама. 2. "Ковёр-самолёт" - коврик-аппликация Маминой работы.
  
   Мама всегда хотела всё улучшить и украсить. Она умела и любила вышивать. У нас всегда были вышитые подушечки, салфеточки, и было от них в доме уютно. Крестиком, часто очень мелким, Мама творила целые картины, которые в самодельных рамочках висели на стенах или щедро раздаривались. Увидев в магнитогорской квартире Тети Раи вышитого скрипача под деревом, Мама сделала уменьшенную копию этой картины. А ещё у Тети Раи был "Португалец с собакой". Мама решила составить из этих вышивок ансамбль. Португальцу с противоположной стороны явно не хватало дерева, и Мама вышила его, глядя на оригинал в зеркало. Для Тети Нади, жены своего младшего брата, Дяди Юры, Мама великолепно вышила "Наездницу" по картине Карла Брюллова. У нас до сих пор хранятся Мамины "Ромео и Джульетта". Благодаря великолепно подобранным тонам мулине и фигуры, и обстановка кажутся объёмными и осязаемыми.
  
  
 []  []
   1. "Ромео и Джульетта". 2. Коврик размером 100 х 156.
  
    []  []  []
   1. Людмила Николаевна Новикова. Под телевизором - дорожка Маминой работы. 2. Португалец с собакой. 3. Скрипач.
  
    []  []
   Настенные коврики. 1. Коврик размером 180 х 170. 2. Коврик размером 162 х 100.
  
  
   Потом, уже в Караганде, Маме понравилось вышивать крестиком и целые ковры - в продаже ковров тогда не было, вот и висели у нас на стенах вышитые панно большого размера.
   Мама сама отремонтировала стиральную машину. Правда, снять мотор для отправки его на завод - для замены - помог Маме Пётр Романович Чубенко, который часто приходил к нам в гости со своей женой, Марией Ефимовной. После того, как стиральная машина заработала, Мама, как настоящий мастер, написала на завод доброжелательное письмо. В нём она изложила конкретные рекомендации по узлам машины, которые ей показались неудачными. В заключение поздравила творцов с Новым годом и пожелала им успехов.
  
    []  []
   1. Мамина фотография с Доски почёта. 2. Алла Васильевна Разумкова - четвёртая слева во втором ряду.
  
   У Мамы и Бабы есть медали "За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 г.г.".
   Мамина трудовая книжка толста от многих вкладышей. А должностей, которые Мама занимала, всего ничего: токарь в Ефремовке, токарь в Казанской МТМ, токарь в Агадырском Депо, машинист компрессорных установок в том же Депо и санитарка в Карагандинской областной больнице. Всё остальное место заняли записи о премиях и поощрениях. Маме присвоено звание "Лучшего токаря Карагандинской дороги за 1951-52 годы". Есть два памятных значка от Министерства путей сообщения.
   Занималась Мама и профсоюзной работой. Однажды я "снегурочкой" помогала Маме проводить в Клубе Железнодорожников ёлку для детей работников Депо. Мама очень серьёзно отнеслась к новогоднему поручению, как и к любому другому. Мы с ней написали сценарий, а она даже сочинила стихи.
   У Мамы был красивый красный депутатский блокнот. Помню, как хлопотала она о предоставлении квартиры какой-то нуждающейся женщине. На листках этого блокнота - бланках - делала многочисленные запросы.
  
    []  []  []  []
  
    []  []  []
  
   Великая труженица, Мама ни в чём не давала себе послаблений. Никогда не ложилась вздремнуть днём, если не болела и не приходила с ночной смены.
  
    []  [] Алла Васильевна Разумкова [Разумкова Т.П.]
  
   В мае 1954 года она ездила в Москву на 13 съезд профсоюза рабочих железнодорожного транспорта (есть мандат). Москва ей так понравилась, что она захотела свозить туда и меня. И этим же летом я увидела Москву! Об этом - в главе "Туризм по-Агадырски - 54".
   Мама неоднократно была членом Дорожного комитета профсоюза рабочих железнодорожного транспорта Карагандинской железной дороги. В свою зимнюю командировку в Алма-Ату на какой-то профсоюзный съезд она взяла и меня - обследовать в столичной поликлинике. Правда, к своему участию в работе таких съездов и пленумов Мама относилась довольно скептически: "Руки только подняли, да и всё".
  
    [] Алла Васильевна Разумкова [] А.В.Разумкова [Т.П.Разумкова]  []
  
   Участвовала Мама и во всех избирательных кампаниях. Часто бывала народным заседателем в суде.
   От стоячей работы и домашнего непосильного труда у Мамы воспалились вены. После травмы на ноге образовалась язва, которая мучила её до 1980 года. Какими только мазями мы не пробовали её лечить (после того, как не помогло лечение, назначенное врачом)! Даже моя подруга-врач Гильда присылала рецепт из Германии - радикально ничего не помогало. А тогда всё это только начиналось. Маму положили в больницу. Потом выписали, но велели лежать, поднявши ноги кверху. Мама стала вышивать лёжа.
  
    []  []  []
  
   В больнице ей дали больничный лист с рекомендацией исключить стоячую работу. И вот в трудовой книжке появилась запись от 5 июля 1956 года: "Переведена машинистом компрессора". Но изматывающие ночные смены стали очень частыми. И опять в трудовой книжке пошли премии и благодарности.
  
    []  []
  
   В одном из чуланов (в бывшей землянке) Мама сделала мне комнату, в которой я могла чувствовать себя полной хозяйкой. Мне в этой комнате было очень удобно. Там я учила уроки, играла, читала и даже спала. Эта комната была и моим "Клубом". Я им "заведовала". Делала "билеты" и раздавала поселковым девочкам - в "кино". В назначенный час комната была полнёхонька - приходили и с маленькими братьями и сестричками. Висела простыня, я демонстрировала диафильмы через фильмоскоп, который мы привезли из Москвы. Записывала поселковых ребят "в библиотеку" - давала читать свои любимые книжки.
  
 []  [] Дядя Сева, Боря и Миша у нас в огороде [Разумкова Т.П.]
   1. Куст шиповника расцвёл. 2. Мамины вьюнки украшают беседку. 3. Дядя Сева, Боря и Миша у нас в огороде. Слева окно поменьше из моей комнаты-клуба.
  
   Когда я уже училась в Воронеже, Мама сама сделала в доме водяное отопление.
  
    []  []  []
  
   Мама тоже часто говорила пословицами и поговорками. В повседневной речи было: "Что посеешь, то и пожнёшь", "Сама себя раба бьёт, коли нечисто жнёт", "За спесивой кумой - не сломя головой", "Как аукнется, так и откликнется", "Сколько верёвочке ни виться - а конец найдётся". Учила скромности: "Сама себя никогда не хвали. Жди, когда тебя люди похвалят". Если я бралась за дело, не дав себе труда подумать, как сделать его лучше, слышала что-нибудь из набора: "Шей да пори, не будет простой поры" или "Крой, да песню пой, а шить будешь - плакать будешь", или: "Вот сейчас ниточку дошью и пороть стану". И я начинала делать всё заново.
   За столом вдохновляла: "Большому куску рот радуется".
   Мама зачитывалась журналами "Вокруг света", "Техника - молодежи", "Знание - сила", "Наука и жизнь".
  
    []  []
   Мама, Баба, Дед, Валя Ерошенко и Надя Ситникова провожают меня с каникул.
  
   Она жалела, что в свои школьные годы не очень старалась, а потому не получила хорошего образования. Вот и пришлось всю жизнь ходить в грязной спецовке, самой её стирать, всю смену стоять на ногах. Для меня Мама хотела другой судьбы. Обязательность моей учёбы в институте сомнению не подлежала. Но в выборе направления будущей деятельности Мама участвовать не хотела: "Думай сама. А то потом скажешь, что я тебе неправильно посоветовала". Годы моей учёбы, конечно, дорого ей обошлись. Деньги она собирала по копейкам. Но Мама верила в мои силы, поддерживала посылками, ежемесячными переводами и добрыми письмами; всегда ждала меня домой на каникулы.
  
  

Родня

   Как хорошо, что у нас есть родственники, и можно ездить друг к другу в гости! Что мы и делали.
   Самым первым гостем в нашей агадырской землянке оказался Дядя Юра, младший сын Деда и Бабы. Он приехал в отпуск. Дядя Юра служил тогда в Образцовом оркестре советских оккупационных войск в Германии (первый тромбонист). С собой у него был хороший фотоаппарат. Потому и остались в памяти наши лица лета 1947 года. Дядя Юра навёз нам кучу подарков. Помимо прочего Маме он подарил журнал мод из самого Берлина: знал, что Мама умела шить. Я любила рассматривать этот журнал, чёрно-белый, с листами толщиной чуть плотнее газетных. Прекрасные женщины в красивых платьях с нездешним выражением лица стояли в фас, в профиль, спиной. Мне Дядя Юра привёз куклу, зонтик, детский ридикюль из красной "кожи", пирамидку и тёмно-коричневого плюшевого мишку.
  Скорее всего, в этот приезд Дядя Юра помог построить сарай во дворе: на фотографиях сарая ещё нет, и сквозь ограду видна градирня, а осенью у нас уже были козлята. Да и стоя у окошечка землянки я всё смотрела, как Бабины ноги идут то направо - к сараю, то назад, в землянку.
  Был тогда Дядя Юра ещё холостым. До его женитьбы оставалось два года службы в Потсдаме.
  
    []  []
   1. Дядя Юра со мной. 2. Баба и Дед со мной в Магнитогорске, в гостях у Дяди Севы и Тёти Раи 22 сентября 1948 года.
  
  
   От нас Дядя Юра уехал в Магнитогорск, к брату, Дяде Севе, который вот уже два года как был женат на Тёте Рае. С этими семьями мы были дружны всегда.
  
   Ю.В. и В.В. Разумковы с племянницей [Чмельков И.И.]  []  []
   Агадырь. 1.Дядя Юра и Дядя Сева с племянницей Таней. 2. Дети Василия Дормидонтовича и Зои Николаевны: Юрий Васильевич, Алла Васильевна, Всеволод Васильевич. 3. Внуки Василия Дормидонтовича и Зои Николаевны: впереди - Миша, Ира, я, Света и Боря.
  
  
   Разумковы-средние
  
  
   Дядя Сева младше Мамы на год. С детства отличался стремлением к учёбе, на уроках всегда грамотно отвечал по всем предметам. Имя "Дядя Сева" (для меня), "Сева", "Севка" я слышала с рождения от старших. Утром, едва открыв глаза, видела на стене две написанные маслом картины в коричневых тонах и знала, что это - работы Дяди Севы. Он нарисовал их на кусках фанеры размером 40 х 60 см с открыток, правда, не учёл законов перспективы. Дядя Сева и сам об этом знал, но не огорчался - рисование не было его главным делом. А ещё от Мамы и Бабы я знала, что Дядя Сева музыкален, хорошо поёт и играет на мандолине. Баба всё вздыхала, что трудно ему пришлось: в тридцатые годы питался одной сырой свёклой и домой бегал из техникума пешком за 50 километров. Что учиться в институте Дяде Севе пришлось в неуютное, голодное военное время, что учёбу потом прервали - отправили строить Магнитку, а теперь он всё учится и учится... Позже я услышала, как Дядя Сева поёт, и нашла, что тембр его голоса очень напоминает Лемешева. А ещё Дядя Сева оказался добрым и весёлым человеком. Он необидно подначивал дочь Светлану: "Распустила Дуня косы..." - на что она привычно ворчала: "Папка, противный!".
   Дед называл меня в детстве только "Танькой", и было это совсем не обидно. Как-то Мама при Дяде Севе, говоря о моей подруге, назвала её "Галкой". Дядя Сева удивился: тёплый тон, по его мнению, не вязался с "обижающим" суффиксом "к". Он не понимал, как можно называть хорошего человека "уничижительным" именем.
   Я знала, что Дядя Сева, инженер-строитель, очень серьезно и добросовестно работает на какой-то ответственной должности.
   В январе 1963 года он приезжал к нам в Агадырь, защитив наконец дипломный проект. В возрасте 45 лет это было не так-то просто, принимая во внимание и большой перерыв в учёбе, и ненормируемый день на беспокойной работе, и участие в бесконечных заседаниях городского исполкома, членом которого он постоянно бывал. Мы порадовались за Дядю Севу. Это был его первый настоящий, свободный от учёбы, отпуск. Мы с Дядей Севой катались на лыжах с сопок, с нами ходил и сын Дяди Юры, Миша.
  
    []  []  [] Миша Разумков [Разумкова Т.П.]
    []  []  []
   На лыжной прогулке. Дед провожает Дядю Севу, Мишу и меня.
  
    []  []
  
    []  []
   1,2. Проводы В.В.Разумкова. 1. Н.И.Лобанова, В.Д.Разумков, Н.А.Разумкова с Мишей, З.Н.Разумкова, муж Н.И.Лобановой. 2. Впереди - Миша. В.Д.Разумков, муж Н.И.Лобановой, М.Е.Чубенко, А.В.Разумкова, Н.И.Лобанова, ..., З.Н.Разумкова, В.В.Разумков.
  
  
  
   В приготовлении пищи Дядя Сева принимал активное участие. Дома кашу на завтрак варил только он. Я, бывая в Магнитогорске в гостях, по утрам слышала: "Раиса Ивановна, каша готова". Как-то, когда я была ещё маленькой, Дядя Сева гостил в Агадыре. Баба готовила обед и вдруг почувствовала боль в сердце. Скоро на обед придут Мама с Дедом, а ничего ещё не готово! По просьбе Бабы Дядя Сева спокойно надел фартук и всё сделал сам - вкусно и вовремя.
   Летом 1949 года к нам из Магнитогорска впервые приехала жена Дяди Севы - Тётя Рая. Поезд пришёл ночью, но я не спала, всё дожидалась, когда Дед вернётся с гостями. Мне, трёх с половиной лет, было интересно посмотреть на маленькую двухлетнюю Светланку и на Тётю Раю, о которых я столько слышала от старших.
   Наконец они пришли. Дед нёс чемодан, а молодая красивая женщина невысокого роста несла прелестную крошечную девочку в косыночке, завязанной под подбородком. На девочке было красивое коротенькое синее платьице. Так я впервые увидела свою двоюродную сестру Светлану. (К слову сказать, мне новые платья шили всегда на вырост. Тётя Рая потом говорила: "Почему вы шьёте Тане платья до пят?")
  
    []  []  []  []
  
   Гостья не ожидала, что от станции придётся идти так далеко. А утром с удивлением увидела, что кругом - степь, а в степи бродят козы и верблюды. Увидела выбеленные саманные домики нашего Северного посёлка.
  На другой день, за обедом, я заметила, что Светланка стучит столовой ложкой по собственному лбу. Тётя Рая, заметив мой удивлённый взгляд, объяснила. Оказывается, дома Светлане сказали: "Там, куда ты приедешь, живёт дедушка с бородой. И если ты за столом будешь плохо себя вести, он стукнет тебя ложкой по лбу". Вот она и пробовала: больно ли будет, если ложкой по лбу".
   Общение наше не было безоблачным: Мама называла нас "одна задериха, другая неспустиха". Мне, как старшей и хозяйке, частенько попадало. Когда Светланке уж очень не нравилось наше общение, она надувала губки и говорила с угрозой: "Уйду и больше никогда-никогда не приду!" Это меня пугало, и мы мирились. Мама и Дед были на работе, Баба готовила обеды, Тетя Рая вязала себе кофту. Светланка всегда была возле Тети Раи, а я вертелась рядом с ними: было интересно.
   Гостили они у нас около месяца.
   Осенью, 11 октября, родился Бориска. Когда он немножко подрос, их вместе со Светланой стали привозить к нам на лето.
   Мы с Мамой, а потом и я одна, тоже не раз гостили в Магнитогорске.
  
    []  []  []
   1. У красавицы-куклы, которую подарили мне в Магнитогорске, закрывались глаза. Как я её любила! 2. Этот снимок, сделанный в Казани в 1950 году, увеличенный и при этом примитивно раскрашенный, всегда висел в Агадыре в рамочке, под стеклом. 3. Раиса Ивановна с детьми.
  
    []  []
   1. Боря, Света и Таня (строй дураков). 2. Зоя Николаевна, Боря, Василий Дормидонтович, Света, Таня; Раиса Ивановна и Алла Васильевна.
  
    []  []
   1. В парке Агадыря, 1955 год: 1. Раиса Ивановна Разумкова. 2. Света с Мишей.
  
   Дед сделал нам качели. От жары спасала беседка. Мама каждую весну сеяла вокруг неё вьюны. Цветки-граммофончики были разных оттенков, от синего до розового. От каждого цветочка Мама протягивала ниточки, так что вся беседка была задрапирована зеленью.
  Мы ходили и в Парк, к нам приходили мои подруги. Света понравилась им, и они понравились Свете.
  
    []  []  []
   В парке Агадыря. 1. Света с моей одноклассницей, Люсей Хитевой. 2. Те же, с Галей Ситниковой (с косой) и моей одноклассницей, Галей Дробновой (школу она окончила с серебряной медалью). 3. Я, Дед и Света дома, под нашей джигидой.
  
  
  
  
  

 []  []  []  []
  
    []  []  []
  
    []  []  []  []
  

  В беседке мы пили чай, играли в подходящие возрасту игры, читали. У Мамы в огороде кругом были цветники. Цветы росли на клумбах, свисали из старых бочек. Вечером благоухали маттиола, душистый табак и душистый горошек. Радовали глаз петуньи, бархатцы, ночные красавицы, гладиолусы - всего и не вспомнить. И - море васильков. Вечером мы эти цветы поливали. Встречали из стада коз, ждали, когда Баба их подоит. Свете, Боре и мне надлежало выпить по пол-литровой баночке парного молока. Мне было проще: старшие не допускали, чтобы я попробовала коровьего молока, боялись, что перестану тогда пить полезное козье. И заслуга, что городские дети, привыкшие к коровьему молоку, так легко переключались на козье, всецело принадлежала Тёте Рае. Тетя Рая окончила только среднюю школу, но письма, которые она писала нам в Казахстан, были грамотными, радовали информативностью и эмоциональностью.
   Мне было лет десять, когда мы с с Тетей Раей и Дядей Севой шли по вечернему Магнитогорску. Из чьего-то окна донеслась песня. Я сразу её узнала: "О, голубка моя". Мне нравилась эта затейливая мелодия. Я спросила Тетю Раю: "А вам нравится "Голубка"? Ответ Тети Раи меня тогда удивил: "Мне нравится, а Дяде Севе нет". А я воспринимала их почти как одно целое; казалось, и вкусы у них одинаковые. Тогда же я удивилась, что вечерами Дядя Сева с Тётей Раей ходят гулять. Мне, с малых лет живущей в доме, где есть огород и животные, было непонятно, как это можно "просто так ходить", не делая при этом ничего полезного для дома. Но эта нерасчётливость мне в конце концов понравилась - так же, как и остальные атрибуты городской жизни.
   Их дом для меня всегда был и останется символом стабильности, надежности, взаимопомощи и доброты.
  
   Разумковы-младшие
  
  
   В 1950 году в Агадырь из Магнитогорска насовсем приехали молодожёны - Дядя Юра и Тётя Надя. Вначале предполагалось, что они построят себе саманный дом, однако молодые предпочли жить на частной квартире, в семье Михаила Афанасьева. Дядя Юра пошёл кочегаром на паровоз, потом выучился на машиниста, пересел на тепловоз. Не оставлял он и музыку - руководил духовым оркестром в Клубе Железнодорожников.
  

  
    []  []  []
  
    []
  
    []  []  []  []  []
   1. Свекровь с невесткой: Зоя Николаевна и Надежда Александровна Разумковы. 2,3. Иришка
  

  28 апреля 1950 года у них родилась Иришка , а 20 ноября 1954 - Миша. У Иришки всегда были коньки, она встала на них почти сразу после того, как научилась ходить. Вскоре Дяде Юре дали квартиру в одном из деревянных домов, за школой, позже - на улице Вокзальной, в доме с эркерами. Тётя Надя работала продавцом в Большом Магазине. У Дяди Юры было много увлечений: охота, прыжки на лыжах с трамплина, рыбалка...
   В 1965 году, летом, когда у нас гостили Дядя Сева, Светлана и Борис , Дядя Юра на своём мотоцикле отвёз нас на какое-то озеро и оставил на два дня. Жили мы в палатке. В этом озере оказалось много рыбы. Мы без труда её ловили, запекали с солью в бумаге (Мама посоветовала) на металлическом остове огромного колеса. С нами был Миша Разумков. Позже на своём мотоцикле к нам на озеро, тоже на мотоцикле, приехали Чубенко: тётя Маруся и Слава.
  
    []  []  []
   1. Вот такой улов 2. Света и Дядя Сева у палатки 3. Слава Чубенко, Миша и Боря Разумковы.
  
   Ездили мы в гости и в уральский городок Красноуфимск, рядом с которым были лес и речка. Там жили Трейтеры, Тётя Клава, мамина двоюродная сестра, с мужем, Дядей Максимом. Оба были удивительно приятными людьми, всегда весело подтрунивали друг над другом и над собой. Бывали и они у нас.
  
    []  []  []
   1. Максим Сергеевич и Клавдия Ивановна Трейтер. Темиртау, 1973 год. 2. В Агадыре, в гостях - Владимир Николаевич Мальков. Сидят: В.Н. Мальков с Мишей, Зоя Николаевна и Василий Дормидонтович с Ирой; стоят: Юрий Васильевич, Надежда Александровна, Таня, Алла Васильевна - Разумковы. 3. Миша, Таня и Ира Разумковы; Саша Чугин.
  
    []  []
   1. Зоя Николаевна, Василий Дормидонтович и Таня Разумковы, Клавдия Ивановна и Максим Сергеевич Трейтеры. Красноуфимск, 1950 год. 2. Сидят: Зоя Николаевна Разумкова, Наталья Яковлевна Чугина, Василий Дормидонтович Разумков; стоят: Юрий Валерьянович Чугин, Алла Васильевна и Татьяна Разумковы, Николай Валерьянович Чугин. Агадырь, 1961 год.
  
   Из Казани приезжал степенный Владимир Николаевич Мальков, брат моей Бабы. О нём и о становлении нашей семьи от рождения Деда и Бабы и до их кончины, подробно: "Мои Старшие (Мой Дед, Василий Дормидонтович Разумков, и его семья)".
 
   Приезжала родня из Каменска-Уральского, Чугины.
  
   Но чаще всего мы виделись с семьями Маминых братьев. Иришка с Мишей живали у нас. Боря поначалу был рядом со мной и Светланой. Когда подрос, стал водиться с соседом - Тукеном Иманбековым.
  
    []  []
  
  Поскольку Иришка моложе меня на пять лет, а Миша - на девять, их взросление проходило уже без меня. Когда, будучи уже на каникулах, я увидела Иру - ахнула: какой красавицей стала! А со Светланой мы взрослели вместе.
  
    []  []
   1. В честь приезда В.В.Разумкова, Разумковы: 1. Зимой 1962 года: впереди: Надежда Александровна, Зоя Николаевна, Василий Дормидонтович, Алла Васильевна. Сзади: Юрий Васильевич и Всеволод Васильевич. 2. Летом 1966 года: Впереди: Светлана, Ирина, Надежда Александровна с Мишей, Всеволод Васильевич. Сзади: Зоя Николаевна, Боря, Василий Дормидонтович, Татьяна, Юрий Васильевич.
  
    []  []
   В честь приезда родителей Н.А.Разумковой: 1. 1-й ряд: Миша и Ира Разумковы, 2-й ряд: Слава Чубенко и Анна Ивановна Юрковская, 3-й ряд: З.Н.Разумкова, А.И.Нестеренко, М.Е.Чубенко, А.В.Разумкова, А.И.Юрковский, Ю.В.Разумков. 4-й ряд: Г.И.Нестеренко, Таня Разумкова, В.Д.Разумков. 2. М.Е.Чубенко, З.Н.Разумкова, А.И.Юрковская, Надежда Александровна и Ира Разумковы, А.И.Юрковский, Слава Чубенко. Впереди - Миша Разумков.
  
  
  
   Светлана
  
   Светлана училась ещё и в музыкальной школе. Ей нужно было постоянно повторять на пианино всё, что она выучила, чтобы не забыть за лето. В Северном посёлке инструмента ни у кого не было. И ходили мы со Светланой за четыре километра в детский сад Двадцать Первой геологоразведочной экспедиции. Садиком заведовала Ольга Митрофановна Ситникова - она разрешила Светлане заниматься там на пианино.
   Светлана росла усидчивой, ответственной. Она помногу раз повторяла все произведения, так что и у меня они оказались "на слуху".
  Помню, как удивила меня Светлана, сообщив, что лимоны она любит есть не с сахаром, а с солью. Мне это показалось сомнительным, а проверять не хотелось: лимоны в наше время в Агадыре продавались не часто.
   Светлана любила свой родной Магнитогорск, рассказывала, как он хорошеет. Писала, что там, где детьми мы играли на берегу Урала, из тоненьких саженцев выросли большие деревья, и место это стали называть парком Ветеранов. Что рядом с парком установили памятник Первой Палатке со стихами Бориса Ручьёва. Что дома, построенные на улице Ломоносова пленными немцами, красиво отделаны диким камнем, что полы в цирке сделаны из уральских самоцветов.
   В нашем захолустном Агадыре городская девочка Светлана показывала мне фасоны модной одежды, собирала посылки с тканями, заколками, пластинками, учила красиво ходить, причесываться. В письмах посылала мне понравившиеся стихотворения, песни. У нас обеих были фотоаппараты, самые простые. Мы сами делали фотографии, глянцевали их на стеклах, посылали друг другу. Со временем переписка наша становилась все более оживленной, расставаться в конце лета было все труднее, и зимой мы с нетерпением ждали летних каникул. Все мои подруги стали подругами Светланы. Они тоже писали ей письма, а Светлана писала им.
  

 []  []  []  []
   1. Ира и Боря у нашего дома. 2,3,4: На вокзале: 2. Ира и Света. 3. Светлана, Надя Ситникова с бабуней; Вера Калашникова и Валя Ерошенко. 4. Светлана (справа) с моей одноклассницей, Людой Гужевой.
  
  

  
  Когда сейчас я перечитываю старые письма Светланы, меня охватывают светлые и радостные чувства. Как будто и не прошли все эти годы, и мы - те же, и впереди у нас - всё-всё, и кажется, что это "всё-всё" обязательно будет прекрасным...
    []  []  []
  
   Вступив в пору юности, Светлана удивительно похорошела. К тому же, была (и осталась) в её внешности какая-то "изюминка", как теперь говорят - шарм. А ещё у Светланы есть редкий дар: она умеет любить и дружить.
  
    []  []  []  []
  
   В сентябре 1969 года Света вышла замуж за Володю Федосеева, студента Магнитогорского Горно-металлургического института. Работать он начал на Магнитогорском металлургическом комбинате. В ноябре 1970 у них родился Андрей. В 1985 Владимира Сергеевича перевели на работу в Челябинск, затем семья переехала в Москву.
  25 февраля 1990 года Света писала мне из Москвы: "Сегодня сижу дома одна, в полном одиночестве. Страшный день. Велено не выходить из дома. Неужели что-то случится? На многих предприятиях объявлен рабочий день. Евтушенко не собрал народ на съёмки: многие предпочли быть дома. По местному радио и телевидению сплошные предупреждения. В городе полно беженцев. Дети в метро собирают милостыню. Аэропорты забиты. Листовки. Крикуны на углах. Страшновато!". Напомню, что в этот день "Московское объединение избирателей" вывело на улицы Москвы примерно 600 000 человек под лозунгами: "От власти партии - к власти советам!", "Нет кандидатам от аппарата!", "Все на выборы!", "Даешь многопартийную систему!" Были лозунги с требованием отменить 6-ю статью Конституции СССР.
  
    []  []  []  []
   1. Москва, ноябрь 1991 года. 2. Светлана. 2003 год. 3,4. Андрей и Ольга в день бракосочетания.
  
  Андрей с женой Олей воспитывают троих детей.
  Я всю жизнь, с детского возраста, во всём старалась брать пример с моей городской двоюродной сестры Светланы. Всем её советам, в меру своих сил и возможностей, следовала много раз. И никогда не жалела. По совету Светланы купила электрический водонагреватель в свою карагандинскую квартиру, где у нас никогда не было горячей воды. Делала перестановки мебели, покупала те или иные предметы быта. Но совет переехать в Россию был для нас абсолютно неподъёмным.
  С распадом СССР Казахстан стали покидать многие. Некогда сосланные туда немцы, воспользовавшись разрешением, поспешили в Германию, русские - в Россию. Как следствие, резко обесценивались казахстанские квартиры, оставляя все меньше и меньше возможностей оставшимся русскоязычным купить жильё в России. А поводов для отъезда становилось все больше. Стремительно сокращалось вещание на русском языке. На все мало-мальски значительные должности стали назначаться только "лица коренной национальности". Хлынувшие из аулов в освободившиеся квартиры молодые люди, не обремененные интеллектом и к тому же зараженные вирусом бытового национализма, стали угрозой для русских обывателей. Если прежде никто никогда не задумывался, кто по национальности сосед, сотрудник, друг: казах ли, кореец ли, немец ли, русский ли... Разве что на совместных застольях: каждый старался удивить своим национальным блюдом. Теперь всё изменилось: русских стали считать колонизаторами и угнетателями.
  Экономический кризис жестко давал о себе знать хронической нехваткой газа, тепла, электричества. "Русскоязычные", собираясь вместе, мечтали о переезде в Россию как о недостижимом счастье. Наперечет были счастливчики, кому это удалось. Среди них были люди только состоятельные.
  Мы с дочерью были благодарны, что Светлана говорила с нами о переезде, но возможность эту считали утопичной.
  
  Так случилось, что у меня нет родных братьев и сестёр. Но мои двоюродные сделали то, на что порой не способны и родные. Потратив массу душевных сил и материальных средств, они сделали все, чтобы мы с дочерью смогли перебраться из Караганды в Магнитогорск, и в России чувствовали себя достойными людьми. Семья Светланы купила нам квартиру, помогла мебелью, снабдила всем необходимым. В оформлении нужных бумаг много помогала жена Бориса - Лида. Дядя Сева и вся семья Бориса без всяких просьб сделала основной ремонт нашей новой квартиры.
  Я не поверила своим ушам, попросту обалдела от неожиданности, когда по телефону Светлана сказала мне в январе 1994 года, что в моей новой магнитогорской квартире жена Бориса - Лида со своей сестрой Галей уже переклеивают обои.
  Когда мы засобирались на "историческую Родину", все мои карагандинские знакомые завидовали нам и говорили, что такие родственники, как у нас, крайне нетипичны. Это дорогого стоит.
  Здоровья и счастья вам на долгие годы, мои удивительные двоюродные-родные!
  И мы поселились в Магнитогорске. Всегда, когда виделись со Светланой, она одаривала нас неподъемными сумками с диковинными гостинцами, помогала продуктами и деньгами.
  Когда в связи с кризисом 2008 года возникли трудности у нашего двоюродного брата Миши, Светлана с Володей помогли и ему, предоставив в 2011 году возможность поработать в Москве.
  В 2015 году, когда жить на Украине стало сложно, семьи Бориса и Светланы помогли Мишиной семье из Чернигова переехать в Тамбов.
  
  

Мы говорим, читаем...

  
  Дома у нас был свободный обмен мнениями, нередко - шутливый. Всех подначивал Дед, не отставали и мы с Мамой. Это было беззлобно, никто ни на кого не обижался: каждый из нас, даже я, был безусловно уважаем остальными.
  
    []
  
   Прежде чем осесть в Агадыре, наша семья по разным причинам изрядно поездила по стране. И много слов из разных диалектов было в обиходе. Речь старших была образной, богатой пословицами и поговорками. Уральские корни Деда и Мамы вспомнились, когда я, выйдя на пенсию, стала жить в уральской деревне. От моего друга, Константина Ивановича, неожиданно услышала много слов, которые мои Старшие употребляли дома.
   В Агадыре в то время была языковая смесь. Но в нашей семье чтили культ Русского Языка. Когда я приносила из школы какое-нибудь не слыханное ранее словечко или произносила что-то с неправильным ударением, Мама делала замечание: "Говори по-русски!". И проговаривала слово правильно. Она старалась избавлять меня и от слов-паразитов вроде "вот": После каждого моего "вот" приговаривала: "кошка напряла мот".
   В детстве Мама рассказывала мне сказки. Больше всех запомнилась Коза-дереза, "за бока луплена, за три гроша куплена...". Неизменно удивляла "Сказка про белого бычка". А ещё была сказка с иллюстрациями. Начиналась она так: "Шёл солдат из похода тысяча девятьсот пятого года. Шёл-шел, нашёл часы. Продал часы, купил фунт колбасы. Напился-наелся, в царскую одежду оделся...". А кончалась так: "На том свете, в лазарете черти возят его в карете..." Для этой сказки Мама делала из бумаги складные фигурки, на каждой новой грани которой была подсказка-рисунок. Он забавно иллюстрировал сказку.
  Недавно из памяти выплыли два милых стихотворения, которым Баба учила меня в детстве: "Мишка нашёлся!": "Мишка, Мишка, как не стыдно! Вылезай из-под комода...") и "Катя, Катенька, Катюшка" ("На дворе мороз, В поле плачут волки. Снег крыльцо занес, Выбелил все елки..."). Полностью вспомнить их помог всезнающий Интернет. Больше всего меня удивило, что написал эти стихи Саша Чёрный - в 1916 и в 1921 году. А я-то думала, что с его прекрасными произведениями я встретилась только в 80-х годах!
   В речи старших часто мелькали слова "карточки" и "в войну". Потом как-то незаметно они вышли из обихода.
   Матерщиной теперь щеголяют. За всю жизнь рядом с родными я ни разу не услышала от них ничего подобного. Каким-то образом мне дали понять, что до употребления таких слов опускаться не стоит. И это я сохранила на всю жизнь.
  
  Вспоминает Екатерина Петровна Чубенко.
  
  "Надо сказать, что в доме Разумковых была большая библиотека мирововой, русской и современной классики, несколько известных периодических изданий газет, журналов, фонотека. Все это прочитывалось, обсуждалось, прослушивалось... "Ни дня без прочитанной строчки!" - таков был девиз семьи, в первую очередь, Зои Николаевны".
  
  У нас была чудесная книжка: "Конёк-горбунок" Петра Ершова. Вначале мне её читали взрослые, а потом и я сама. Лёгкие, искрящиеся стихи, занимательный сюжет, всё заканчивается хорошо, по справедливости.
  До сих пор помню эту книжку, каждый лист которой, совсем ветхой, мама оклеила полосками обоев и сама переплела. Получилась толстенькая объёмная книжка в твёрдом переплёте.
   Оказавшись в глухом посёлке, взрослые следили за всеми литературными новинками - там и началась наша библиотека. Мы любили ходить в Книжный Магазин. Там по-особому, многообещающе, пахло.
   Вот книга. Стоит себе на полке и стоит. Но если её открыть - распахивается неведомый прежде мир, появляются и становятся родными персонажи. Хочется жить жизнью главного героя, примерять на себя его поступки - а я смогла бы так? В конце книг, даже таких толстых, как "Васёк Трубачёв и его товарищи" или романа Чарльза Диккенса о жизни Дэвида Копперфилда, всегда было жаль, что книжка кончается.
  
   Когда я научилась читать, моей любимой книжкой стали "Стихи для детей" Агнии Барто, хорошо иллюстрированные. Очень меня удивило стихотворение "Дом переехал". Я спросила у Бабы: "Как это?". Она ответила в шутку: "А вот так. Сидят люди у окошечка, чай пьют, а дом едет". Я тут же решила, что если это получается у других, почему мне не попробовать? И в землянке, на стене у моей кровати, под ковриком, появились тайные гвоздики с деревянными катушками из-под ниток с намотанными на них бечёвками. Каждый вечер, ложась спать, я крутила и крутила эти катушки, перематывала бечёвки с одной на другую, думая: "Вот все обрадуются и удивятся, когда увидят, что наш дом переехал в Красноуфимск. В этом старинном городке на Среднем Урале старшие прожили лучшую часть своей жизни. Они часто "путешествовали" туда по карте, расстеленной на полу. В Красноуфимске жили наши родные - Тётя Клава и Дядя Максим с непонятной фамилией Трейтер, которых все мы очень любили. А какие там красивые горы! В сказочных лесах полным-полно ягод и грибов. Там протекают большая река Уфа и маленькая Сарга. В ней мы с Мамой носовым платочком ловили мелкую серебристую рыбку для хорошенькой кошки по имени Гадка. Так я и засыпала с этой невозможной мечтой о переезде. А утром всё как-то забывалось, и мне очень нравилось, что мы всё-таки остались в Агадыре. Много позже, читая "Путешествие с Чарли. В поисках Америки" Джона Стейнбека, я увидела в этой книге воплощение своей детской мечты. Герой путешествовал по стране в собственном трейлере, доме на колёсах...
  
   Мне покупали все детские новинки, попадавшие на глаза старших в нашем Книжном Магазине. Так у нас появились "Дети горчичного рая" А.Кальма, четырёхтомник Маршака. Он оказался пригодным для всех возрастов. А как я любила книги Николая Носова! Тёплые воспоминания остались от многочисленных сборников сказок народов мира: русских, казахских, китайских, грузинских, японских, уйгурских. Помню хорошо иллюстрированную, большого формата, индийскую книгу "Хитопадеша", которую мне за что-то подарили в школе. Нравилась книга Шолом-Алейхема "Мальчик Мотл". Особенно запомнилась поэтичная "Песнь песней". А сколько радости было от "Вечеров на хуторе близ Диканьки" Н.В.Гоголя!
  
   Благодаря крепнущей дружбе нашей страны с Китаем у меня была книжка, которая одно время была особенно интересна - "Железный Буйволёнок". Из неё я узнала, что китайцы пишут иероглифами, и каждый из них - название предмета с уточняющим определением. Что спят китайцы на "кане" - дымоходе, проложенном по полу жилища. У главного героя была тётушка по имени Серебряное Облако. Если мальчик отказывался от еды, невкусной, но доступной им, тётушка говорила: "Всякая пища хороша, если она наполняет желудок". Тётушка была нездорова. Её соседка, посмотрев на пожелтевшие тётушкины уши, сказала: "Если уши пожелтели, значит, они скоро уйдут в землю". Так и случилось: тётушка вскоре умерла. Мальчик по имени Железный буйволёнок остался один и стал скитаться. Он встретил девочку по имени Маисовая Лепёшка... А пельмени в Китае называются "водяные углы". Словом, всё в этой книге было совершенно не похоже на нашу жизнь.
  
  Моей любви к Уралу немало способствовали и почитаемые в семье незабываемые сказы Павла Петровича Бажова. Будучи в командировке в Свердловске в 1976 году я с благоговением побывала в его доме-музее.
   Как я любила книги Корнея Чуковского, Аркадия Гайдара, "Молодую гвардию" А.Фадеева, "Улицу младшего сына" Льва Кассиля, школьные повести Александры Бруштейн, Сусанны Могилевской! А "Робинзон Крузо" Даниэля Дефо! С этой книгой все дела были по плечу!
  Классику выпускали большими тиражами, грех жаловаться. Книги были дёшевы и доступны всем, пусть переплёт часто бывал бумажным.
   Позже выяснится, что книги, написанные в духе социалистического реализма, изначально не выдерживают никакой критики. Но мы учились по ним жить в том обществе, какое у нас было.
  
   Выбор периодической литературы был стандартным. Однажды выписав "Роман-газету", мы продолжали получать её много лет подряд - Баба всегда хотела "шагать в ногу" с современной литературой. Деду выписывали "Правду", "Огонёк", Маме и Бабе - "Работницу", "Крестьянку", "Здоровье". Мне - "Мурзилку", "Костёр", "Пионер", позже - "Комсомольскую правду", "Юность". Много лет мы с Мамой выписывали и читали замечательные журналы "Знание - сила" и "Наука и жизнь".
  
   Мама прочитала всего Диккенса, все 30 томов! Льва и Алексея Толстых, Гоголя, Чехова. С удовольствием читала исторические романы и вообще всё, что появлялось в нашей домашней библиотеке. Увлекалась стихами. Особенно любила Есенина, Пушкина, Лермонтова, Надсона. Дядя Сева рассказывал, что когда пришли арестовывать Деда, вещественным доказательством послужил томик стихов С. Есенина.
   Баба чаще других посещала Книжный Магазин и даже завела знакомство с продавщицей - Ниной Васильевной Бойченко, которая ей всегда что-нибудь оставляла.
  
  А вот Маяковского дома у нас не любили. И не покупали, и не читали.
  И началось это с тех далёких времён, когда моя Баба, юная Зоя Малькова, в Казани в 1914 году побывала на гастрольном выступлении Владимира Маяковского, Давида Бурлюка и Василия Каменского. Они читали стихи из сборника "Пощёчина общественному вкусу" и эпатировали публику своим поведением на сцене. Бабу возмутила тогда ещё и ярко-жёлтая блуза Маяковского. Мнения публики разделились: одни приняли выступление поэтов с восторгом, другие, в том числе и Зоя, - с негодованием. Слово "футуристы" она всегда произносила с презрением, а В.В. Маяковский, что бы о нём ни говорили, перестал для неё существовать. Когда его стихи читали по радио, она нелестно комментировала "рубленные" рифмы, в моих учебниках возмущалась его "лестницей".
  Всё бы ничего, но и в меня эта нелюбовь к Маяковскому вошла "с младых ногтей".
  Когда в школе нам задали выучить наизусть "Товарищу Нетте, пароходу и человеку", я честно и тщетно пыталась подготовиться к уроку. И, как нарочно, меня вызвали к доске. Отвечать я даже не пробовала, объявив всем, что мне этот поэт не нравится, и учить я его не буду. За это получила заслуженную двойку и была оставлена после уроков: "Пока не выучишь - не уйдёшь".
  Как благодарна я Валентине Григорьевне Антиповой за эту двойку!
  Одна, в пустом классе, учить стихотворение я начинала со слезами, но когда - куда деваться - стала вчитываться в строки по-настоящему, стихотворение неожиданно понравилось, а потому запомнилось без особого труда.
  В школьной библиотеке нашёлся томик стихов В.В.Маяковского, я прочла его внимательно и с наслаждением. Пыталась обрадовать стихами Старших, читала им вслух, но действия это не возымело: впечатления юности - самые стойкие.
  
   Дед тоже любил художественную литературу. Но приоритетной у него была газета "Правда", а на книги - что уж оставалось.
   У кровати каждого из нас, на столиках, стояли лампы, часто - самодельные. Чтение перед сном было правом каждого.
   До появления электричества читали у нас в основном вслух. Взрослые сидели вокруг стола, на котором стояла керосиновая лампа. У каждого было своё дело. У меня, естественно, игрушки: под этим же столом у меня был "дом". Мама и Баба шили или вязали. Дед подшивал валенки, готовил для этого дратву - натирал варом льняные нити. И каждый вечер все по очереди (кроме меня) читали вслух разные художественные книги. Каждый старался читать как можно более выразительно. Звучали у нас Пушкин, Чехов, Гоголь, Лев Толстой, Алексей Толстой, Макаренко, Горький. Помню "Мёртвые остаются молодыми" Анны Зегерс. Тут наши скучали, но всё равно дочитали книгу до конца. Были и "Овод" Э. Войнич, и "Первые радости" с "Необыкновенным летом" К.Федина и еще множество разных книг. Иногда взрослые восторженно смеялись, часто комментировали прочитанный фрагмент. Случалось, что очередной чтец, уставши за день, неявно засыпал, и речь его становилась бессвязной. Его тут же уличали и лишали права продолжать. Чаще других это была Баба. Она "нигде не работала". Но на ней были все нескончаемые домашние дела. Да ещё меня обихаживать надо было.
   Когда в школе мы проходили произведения, услышанные мною из-под стола, я возвращалась к ним, как к старым друзьям. А ещё мне повезло с преподавателями литературы: я слышала от многих бывших учеников, что они терпеть не могут произведения писателей из школьной программы. У меня этого отторжения не случилось.
   Читать мы не прекратили даже тогда, когда у нас появился красный патефон со стопкой пластинок. Пластинки были не только музыкальными, но и "говорящими". Специально для меня покупали детские записи. Здесь были стихи Агнии Львовны Барто, Самуила Яковлевича Маршака в исполнении хороших артистов. Особенно нравилась мне "Сказка о старушке" ("Старушка несла продавать молоко...").
  
   В школе было одно священное место - библиотека. Там на столе лежали потрёпанные, а значит интересные, книжки. Многих из них у нас дома не было. Самая запись в формуляр была частью таинства - обретения КНИГИ. Привела в библиотеку меня дочь друзей семьи - Тая Сушкова . Она была старше на четыре года. Первой библиотечной книгой, по совету Таи, стал для меня "Зайка-зазнайка" Сергея Владимировича Михалкова. Я её читала и перечитывала. Потом мне купили и толстенькие "Стихи и сказки" С.В.Михалкова.
   Тема литературы неисчерпаема, нечего и пытаться здесь объять необъятное.
  

Музыка, танцы

    []
  
   А ещё все мы любили музыку.
   Дед хорошо владел семиструнной гитарой и пел. Баба говорила, что он ещё и на гармошке умеет играть. Но у нас дома гармошки не было. Дед в молодости пел сначала в церковном хоре, а потом окончил во Владивостоке музыкальные классы по вокалу. У него был баритональный бас. В 1913-1914 Дед даже собирался на стажировку в Милан, но началась Первая мировая война, и границы закрыли. Затею пришлось оставить навсегда.
   Помню небольшие, размером с блокнотные листы, лоскуты малинового шелка, на которых было напечатано: "Программа концерта В.Д. Разумкова". Далее шёл длинный список песен и оперных арий для баритона и баса. Видимо, это была программа Дедова концерта в театре Её Императорского Величества во Владивостоке. Потом эти лоскуты куда-то бесследно исчезли.
   Когда-то Деду посчастливилось побывать на концерте Шаляпина. С тех пор Федор Иванович стал его кумиром. Дед пропагандировал его искусство, рассказывал об известных ему фактах биографии великого певца, старался спеть всё, что было в его репертуаре.
   Когда Дед женился, Баба запретила ему публичные выступления - "Выбирай: я или сцена!". Дед выбрал Бабу.
   В Агадыре, в Клубе Железнодорожников, была художественная самодеятельность. Дед собрался было в ней поучаствовать, но Баба и к этому отнеслась резко отрицательно. Звал отца в Клуб и младший сын Юрий, руководивший там духовым, а потом и эстрадным оркестром. Однако Дед не захотел ссориться с Бабой и ограничился регулярным исполнением своих любимых произведений в общественной бане, где находил много благодарных слушателей.
   Боря, мой двоюродный брат, вспоминает: "Когда летом мы бывали в Агадыре, Дед всегда брал меня с собой в баню. Мы мылись, тёрли друг другу спины, а потом Дед забирался на верхний полок и пел. Чаще всего - "Песню о Блохе" М.П.Мусоргского (Песня Мефистофеля из трагедии Гете "Фауст") - "Жил-был Король когда-то...". Акустика в бане прекрасная, Деда слушали, благодарили, а я им гордился" .
   Пел он и дома для гостей, которые просили его об этом.
  Много песен мы пели и все вместе за праздничным столом: "Степь да степь кругом", "Из-за острова на стрежень", "По диким степям Забайкалья", "Есть на Волге утёс", "Вечерний звон".
  Пляски, когда у нас ещё не было патефона, устраивались под плясовую песню: "Зять на тёще капусту возил, молоду жену в пристяжку водил. Ну-ка, ну-ка, ну-ка тёща моя, Тпру! Стой, молодая жена!" - на мотив и в продолжение песни "Калинка, калинка моя, в саду ягода - малинка моя!". Вальс танцевали под песню "На сопках Маньчжурии: "Тихо вокруг, сопки покрылись мглой". А я убегала, потому что дальше было: "Тихо вокруг, это герои спят..." - от этой фразы мне всегда неудержимо хотелось плакать. Может, эти слова и были причиной тому, что я, сколько себя помню, при звуках этого вальса плакала, обхвативши всем телом Мамину ногу.
   Баба тоже пела в детстве в церковном хоре, играла на балалайке и мандолине, но потом отдала предпочтение танцам и даже окончила частную школу танцев А.А.Розова в Казани. Все наши гости восхищались Бабиным умением вальсировать. Каждый старался потанцевать с нашей толстенькой Бабой.
   А Мама некогда исполняла партию Наталки-Полтавки в самодеятельном театре на Украине. Мне очень нравилось, как Мама поёт песни на украинском языке. Голос у неё был нежным и приятным, интонации чистыми. Пела она мне и смешную песенку на мотив "Баю, баюшки, баю...": "На полице трубица, гороховица.... А бояре-то наехали, собак злых навезли... А собаки-то сдурели, да попа и окусили! Вот бежит поп с крестом, попадья с пестом... Маленький Макарка бегает с огарком... Маленька <Танюшка> бежит с погремушкой...". Больше всего меня забавляло непривычное "окусили" вместо "укусили". Причём впечатление было чисто языковым: я и подумать не могла, что собаки попа действительно укусили. Сначала я подумала, что Мама могла слышать эту песенку ещё в детстве от своей уральской бабушки, Евгении Ивановны - они некоторое время жили вместе, пока Дед воевал. Но потом решила, что источник, скорее всего, другой: Евгения Ивановна была богобоязненной.
   Дед с Бабой планировали переезд в Подмосковье, чтобы Мама смогла в Москве поучиться пению - известно, что возможности для учёбы там наилучшие. Планам этим не суждено было сбыться: у Деда уже была договоренность о работе, но за месяц до переезда в Подмосковье его арестовали.
   Мама познакомила меня с "Картинками с выставки" М.П.Мусоргского. Особенно нравилась ей пьеса "Старый замок".
  Не забуду, как восхищалась Мама "Озорными частушками" - дипломной работой молодого композитора Родиона Щедрина, нашего современника-классика, за творчеством которого я слежу всю жизнь. Помню, как много позже моя карагандинская подруга, Лариса Ивановна Колпачкова, с изумлением рассказывала, как её брат, будучи студентом мединститута, организовавший с друзьями музыкальный ансамбль, совсем не рассчитывая на удачу, написал Родиону Константиновичу, уже широко известному, письмо с просьбой прислать ноты какого-то полюбившегося им произведения - чтобы разучить его и исполнить. И вскоре получил ноты, собственноручно написанные композитором!
   Электричество в нашем поселке появилось не сразу, а когда появилось, с электроснабжением бывали перебои. Долгие годы служила нам керосиновая лампа, но керосин приходилось беречь - за ним в Агадыре, как, наверное, и повсюду, выстраивались длинные очереди. Свечи быстро кончались. И нередко вечерами, поджидая Маму после смены, Дед и Баба, не зажигая огня, пели в два голоса, а я им подпевала. "Однозвучно гремит колокольчик", "Вечерний звон", "Сижу за решёткой в темнице сырой", "Когда, душа, просилась ты...", "Ночи безумные" и проч. В темноте романсы звучали по-особенному. Эти вечера, когда нам всем было так хорошо, я никогда не забуду.
   Была у нас семиструнная гитара. Дед пел и аккомпанировал: "Русые волосы, в кольца завитые, часто мерещатся мне". Помню и шуточную песню "Люблю я летом с удочкой над речкою сидеть...". Аккомпанемент был очень сложным, и даже если бы Дед не пел, слушать гитару было очень приятно.
   Когда у нас бывал Дядя Юра, он брал эту гитару и пел военную песенку про "медсестру Валеньку", что "чуть побольше валенка, но зато удаленькая маленькая Валенька". Его аккомпанемент был, в основном, только ритмическим, совсем не таким, как у Деда.
   Баба всё твердила Деду, чтобы он поучил меня играть на гитаре, но Дед вначале только отмахивался. Потом всё же показал некоторые приёмы игры. Я запомнила "арпеджио", когда звуки аккорда быстро следуют один за другим, и "флажолет", когда Дед пальцем прикасался к звучащей струне. Одна полька в его исполнении так и называлась: "Флажолеты" и звучала необычно, шуточно. Это была теория, а до практики мы с ним так и не дошли.
  Однажды мне купили книжку из двух листочков. На обложке - украшенная новогодняя ёлка, на развороте - стихи и ноты - детская новогодняя песенка. Мне очень хотелось узнать, какая у неё мелодия. Но больше всего хотелось научиться петь по нотам! Я стала просить Деда сыграть мне эти ноты. Я думала: узнаю, как они звучат, запомню и тогда смогу читать другие. У Деда времени для меня не нашлось, зато Дядя Юра прямо "с листа" спел мне эту песенку. Ни мне, ни ему мелодия не понравилась: она была пресной: в то время считалось, что у ребёнка голос маленького диапазона, и ему не под силу петь ноты с большим интервалом.
  С нотной грамотой в детстве у меня не получилось: учиться было негде. Когда я училась в средних классах, к нам в школу пришла приезжая учительница музыки. Она сказала, что всех желающих научит играть на пианино. Надо внести столько-то рублей за первый месяц обучения. Что если у кого-то пианино пока нет - ничего страшного: на первых порах можно пользоваться нарисованной клавиатурой. С горящими глазами я прибежала домой. Но Старшие моих восторгов не разделили: пианино нам купить не на что, а на нарисованной клавиатуре никто и никогда играть не научится. И денег мне не дали. Я, помнится, даже всплакнула. Некоторые, чьи родители были настроены более оптимистично, на первых занятиях рисовали себе клавиатуру. Но, как выяснилось, этим всё и закончилось: преподаватель в школе больше не появилась.
  Но заниматься музыкой мне хотелось всегда: я стала подбирать песни на одной струне нашей семиструнной гитары и записывать в тетрадочку номер струны и номер лада, чтобы потом можно было связно аккомпанировать, хоть и на одной струне. Песни были, в основном, из репертуара Майи Кристалинской: "Мы с тобой два берега у одной реки", "А снег идёт", "Старый клён", "Костёр на снегу". Я всегда радовалась, когда слышала Майю Кристалинскую по радио. Зная только её голос, всё пыталась представить себе, как она выглядит: телевизор впервые стал доступен только в студенческие годы.
   Баба сама танцевала прекрасно, а Маму не научила. А может, Мама и сама не хотела учиться: у комсомольцев танцы не приветствовались, считались буржуазным пережитком. Как часто, заведя патефон, я подходила к Маме, брала её за руки и звала танцевать. Мама бросала мои руки, опускала голову и одинаково говорила: "Не ум-мею!". Это запрограммировало и моё неумение танцевать. Некоторые попытки научиться у Бабы танцевать вальс принесли весьма незначительные результаты. Вальсировать я не умела: после одного круга просто понятия не имела, что дальше-то делать.
   На первых танцах в школе и в клубах уметь танцевать было необязательно: роль танцев сводилась к первому тактильному общению с представителями другого пола и сомнениям: "пригласит-не пригласит".
   Единственный танец доставлял мне удовольствие - как-то быстро промелькнувший вальс-бостон. В школе у нас он был только в одном варианте, но в каком! Звучала гавайская гитара, между па были паузы, во время которых можно было понять, что делать дальше. Можно как бы красиво подняться на цыпочки, как бы красиво поднять руку, сделать переход. При этом успевать радоваться звукам этой чудесной гитары.
  
   Позже на всех вечерах я, как правило, сидела на скамеечке, когда мои сослуживцы кучей, все вместе, толклись под музыку в центре зала.
  
   Зимой 1949-1950 года мы с Бабой и Дедом поехали путешествовать в Казань, Магнитогорск и Красноуфимск. Кроме толстенного словаря русского языка С.И.Ожегова (1949 год), мы привезли всего "Евгения Онегина", на сорока сторонах огромных тяжелых пластинок на 78 оборотов. Ещё много арий из разных опер и народных песен в исполнении Шаляпина, Неждановой, Обуховой, Собинова, Лемешева и многих других прекрасных исполнителей. Для прослушивания каждой стороны пластинки патефон надо было заводить, крутя до отказа ручку в его правом боку, а для пластинок большого формата - ещё и подкручивать, когда иголка была на середине пластинки. Металлические иголки быстро тупились, но мы приспособились затачивать их на шлифовальной шкурке. Под патефон мы танцевали на моих домашних ёлках и во время "взрослых" застолий. С патефоном я училась петь, подражая даже колоратурному сопрано. Когда старшие "заводили" пластинки, мне надлежало угадать, что именно звучит.
  
    []
   Патефон. Фото из Интернета. Точно такой же, как наш. Только к пластинкам мы никогда не относились так варварски. Каждая пластиночка после прослушивания помещалась в собственный бумажный пакетик со сквозным круглым отверстием, чтобы наклейка на пластинке была видна. Было у нас и два специальных альбома для хранения пластинок.
  
   К четырём годам у меня был уже сложившийся репертуар. Особенно я любила петь "Ой, цветёт калина". В песне "Ах, Самара-городок" из репертуара Розы Баглановой я так же, как она (как мне казалось) старательно выпевала: "Неспокой-на-хая-хая-я", за что меня как-то высмеяли. У меня был особый коврик из старого одеяла, обрамленного рядами ровно нарезанных лоскутков. Когда меня просили спеть, я, не ломаясь, расстилала свой коврик и пела всё, что знала. В поезде, когда мы с Бабой и Дедом ездили к родным, я, сидя на столике, дала "большой концерт". Постепенно в нашем отсеке собралось много желающих посмотреть на ребёнка, который "так чисто поёт взрослые песни".
   Мы с Дедом выучили с пластинки вслед за М.Н.Звездиной и К.Н.Лаптевым прекрасный дуэт из оперы Джузеппе Верди "Риголетто" - заключительную сцену. Там Джильда, умирающая, сидит в мешке, а бедный Риголетто вот только узнаёт, что это - его дочь. Она поёт: "Обманула, виновна пред Вами, ведь любила, за него я и гибну..." Риголетто раскаивается, Джильда поёт, что "там, в небесах, вместе с матерью милой будем Творца мы за Вас молить". Интересно, что ни в одну из последующих советских постановок, которые я позже слушала живьём и по телевидению, этот мелодичный дуэт не вошел, как не вошел и в альбом, выпущенный в 1967 году с А. Ивановым (Риголетто) и И. Масленниковой (Джильдой). И только в декабре 2009 года по телеканалу "Культура" я снова услышала заключительную сцену этой оперы. Это была постановка Жилбера Дефло в Цюрихском оперном театре.
   Когда мы слушали уже электрический проигрыватель, я как-то наткнулась на сосланный в чулан наш красный патефон. Завела его по старой памяти и поразилась: каким тихим, оказывается, был его звук. Казалось, его обязательно должно было заглушать шарканье танцующих ног, но ведь не заглушало же!
  
  В те годы по радио часто передавали удивительную, ни на что не похожую композицию в исполнении симфоджаза. Объявляли так: "Парагвайский танец "Песня петушка"". Для меня это было подарком. Драматизм, сложный, динамично меняющийся ритм, прекрасная мелодия. Я ловила каждый звук, и наконец смогла спеть эту композицию от первой до последней ноты. Недоумевала: как она могла просочиться на наше радио при скудости тогдашнего эфира? Много лет спустя в Интернете мне удалось найти "Песню петушка" и узнать, что автором её был Хосе Асунсьон Флорес (27 августа 1904 - 16 мая 1972) - парагвайский композитор, дирижёр, создатель жанра лирических песен гуарания и политик-коммунист. Последнее обстоятельство и открыло дорогу в СССР его "Gallito Cantor", созданную в 1953 году.
  Маме тоже нравилась "Песня петушка", но, кроме Мамы, единомышленников у меня не нашлось ни в школьные, ни в студенческие, ни в более поздние годы. Тем более поразительно, что однажды я услышала точное голосовое исполнение этой композиции.
  Это было чудесным ранним утром летом 1966 года, когда мы от институтского клуба туристов на каникулах прошли все требуемые кавказские перевалы и лагерем расположились отдыхать на берегу моря у живописнейшего третьего мыса Пицунды, тогда ещё не занятого правительственными дачами.
  У меня был утренний моцион. У певца, скрытого от меня густыми зарослями какого-то кустарника, видимо, - тоже. Вероятно, он, как и я, был одинок в своём пристрастии, а потому слушатели не предполагались: песня просто требовала выхода. Я затаила дыхание и старалась не шевельнуться, чтобы себя не обнаружить. Потом всё пыталась представить, как выглядел этот юноша. Видимо, это был один из аспирантов МАИ, лагерь которых располагался невдалеке. Ребята уже второй год приезжали на это место и сосредоточенно заканчивали работу над каким-то плавсредством, спуск которого на воду мы уже не застали.
  

Идём в кино

   Кино мы все любили. Мне было очень мало лет, когда по стране шумно прошествовал "Тарзан". Четыре дня - каждый день одна серия. Никому не хотелось сидеть со мной дома. И меня таскали с собой. Судя по тому,что в кино меня брали всегда, хочется надеяться, что старших я не подводила ни плачем, ни капризами.
  
    []  []  []  []  []
   1. Иван Пельтцер, засл. арт. респ.,актер Московского театра имени Моссовета, Лауреат Государственной премии СССР. 2. Борис Ливанов и Григорьева в фильме "Дубровский". 3. Л.П.Орлова, засл. арт. респ., орденоносец. 4. Борис Ливанов, артист. 5. Людмила Целиковская, артистка.
  
  
   "Кинотеатров" (читай, клубов) было несколько. Самый главный, конечно, "Большой" - Клуб железнодорожников, клубы Шестой и Двадцать первой геологоразведочных экспедиций, самый дальний - клуб базы Акчатау (по-Бабиному - "Акчатав") и самый любимый, почти домашний (метрах в трёхстах от Депо) - клуб Московской геологоразведочной экспедиции. Названия фильмов передавались в основном устно. Те, кому довелось в тот день побывать "в центре" и прочитать афиши на небольших листках бумаги, запоминали всё с удивительной точностью и передавали всем заинтересованным встречным. Причём слов "геологоразведочная экспедиция" никто и никогда не упоминал. И так было ясно, что значит "Двадцать первая" или "Шестая", или "Московская".
  
    []
  
   Собирались в кино заранее. От предвкушения сладко замирало сердце. Шли порознь. Так уж получалось, что первым выходил Дед. Двигался он очень быстро, держа руки за спиной. Кругленькая наша Баба говорила: "За ним не угнаться". Она тоже выходила из дома заранее. Собираясь, создавала настроение праздника. Я - с Мамой; или я с девчонками, а Мама - со своими знакомыми женщинами. А домой шли почти всегда все вместе - делились впечатлениями, только Дед опять бежал впереди всех. Интересно, что только летом 2001 года меня внезапно осенило - ведь держать руки за спиной было его арестантской привычкой!
   В Агадыре большой популярностью пользовались индийские фильмы. Сюжеты их были настолько душещипательны, что говорили: "даже мужчины плакали". Посмотрев несколько таких фильмов, мы ограничились и для просмотров стали выбирать другие.
   Однажды всей семьёй мы ходили в клуб базы Акчатау, за Линию. Было мне тогда лет девять-десять. Знаю точно, что литературной основой была повесть А.С.Пушкина "Станционный смотритель". Почему-то этот фильм подействовал на меня, как никакой другой: реветь я начала ещё в зале от жалости к главному герою и его дочери. И на улице долго не могла успокоиться - будто на экране жили близкие мне люди, и такое вот несчастье приключилось с ними.
   Вспоминая об этом сеансе, в январе 2012 года я решила найти в Интернете ТОТ фильм и пересмотреть. Попутно ещё раз посмотрела прекрасный фильм Сергея Соловьёва с великолепной музыкой Исаака Шварца. Но выпущен он в 1972 году, совсем в другой моей жизни.
   Из статьи Н. С. Горницкой "Интерпретация пушкинской прозы в киноискусстве" и из других источников узнала, что экранизаций до фильма С.Соловьёва было всего две: фильм А. В. Ивановского с одноимённым названием 1917 года и "Коллежский регистратор" (1925 год), авторы Ю. Желябужский и И. Москвин. Этих фильмов в Интернете для просмотра не нашлось. Остаётся только гадать, какой из них так меня взволновал. Логично предположить, что это был фильм 1925 года с талантливейшим И.Москвиным в главной роли. "...не погрешив против основного замысла <ее>, они создали на экране монодраму человека, виновного лишь в том, что имел чин коллежского регистратора", - говорится в статье. Это было как раз в духе времени: "Великая Октябрьская Социалистическая Революция затем и нужна была, чтобы защитить маленького человека" - говорили нам в школе.
   Большого достатка у нас не было никогда. Но на кино деньги мне всегда выделялись безоговорочно. И как я благодарна сегодняшним кинематографистам за возможность мне, пенсионерке, живущей в деревне, где нет кинотеатров, бесплатно смотреть в Интернете любые фильмы. Низкий им поклон!

Живопись, рисование

   Стены землянки Мама украсила бумажными репродукциями знаменитых картин. Это были "Боярыня Морозова" и "Утро стрелецкой казни" В.И. Сурикова. "Неравный брак" В.В. Пукирева, "Московский дворик" В.Д. Поленова, "Грачи прилетели" А.К. Саврасова... Состав репродукций периодически обновлялся в зависимости от поступлений в Книжный Магазин. Кнопки хорошо входили в глиняную штукатурку, на них репродукции и держались. Потом, в картинных галереях, где висели их подлинники и не только, я чувствовала себя как дома.
   У нас с Бабой был один секрет. Дело в том, что Баба любила рисовать, а я - нет. Я рисовала плохо. Не знаю, что заставило Бабу применить тот непедагогический приём - скорее всего, она хотела видеть у меня по всем предметам "пятёрки", в том числе и по рисованию. И как-то сложилось, что Баба стала за меня порисовывать. Но это предприятие лопнуло с таким треском, что впредь у меня навсегда пропала охота выдавать что-либо чужое за своё - всё равно узнают, и будет еще хуже. А случилось вот что: задали нам рисунок на тему "Вот какой коташка, круглая мордашка" - и я отнесла в школу "Коташку", нарисованного Бабой. Его похвалили и, как самый лучший, показали всем. Баба тоже была довольна "Коташкой" и решила сделать копию. Мы повесили рисунок на стену, прикрепив кнопками. Случайно подвела нас, кажется, Мама. Она не была посвящена в наши с Бабой тёмные дела. Моя одноклассница, Тая Высочинская, рассматривала рисунок, а проходящая мимо Мама сказала: "А это Баба у нас так рисует". Это было громом среди ясного неба! Девчонки, гостившие у нас вместе с Таей, тут же высказали мне свое порицание, долго потом пеняли и всем говорили, что "за неё рисует бабушка".
   Любви к рисованию у меня не прибавилось. Вольно или невольно я всегда старалась от него увильнуть. Однажды Баба сказала: "Сегодня нигде не задерживайся, пойдем с тобой в баню". Училась я тогда в третьем классе. Последним уроком было как раз рисование. Перед переменой я подняла руку и отпросилась домой, чистосердечно сообщив всем, что мы с Бабой идём в баню. Учительница Клавдия Александровна, сочтя, видимо, причину уважительной, отпустила меня.
   Вскоре я жестоко об этом пожалела, потому что домочадцы (все трое оказались дома) сказали мне много плохого. Баба всплескивала руками и всё повторяла: "Батюшки, с уроков ушла!". Спросили, какой предмет я прогуляла, и устроили мне урок рисования дома, точно отсчитав 45 минут. Узнав, что темой урока была "Осень", велели рисовать дерево с пожелтевшими листьями. Пристыженная, я очень старалась.
   Рисунок получился хорошим. Позже я, как-то случайно наткнувшись на него, ощутила те же чувства, что были испытаны при его создании - раскаяние и старание сделать всё как можно лучше. Больше я уроков никогда не пропускала, если была здорова.
   За целую жизнь лишь однажды я получила удовольствие от рисования - это было в Каркаралинске, где мы с четырёхлетней дочерью жили в деревянном коттедже турбазы. Тогда я загрунтовала чёрной акварелью два листочка бумаги. Когда листочки высохли, нарисовала на одном из них горку, покрытую лесом, а на другом - вулкан с ярко-оранжевой лавой. Но это были последние рисунки в моей жизни.

Политический момент

   Читать вслух мы стали значительно реже, когда у нас появился приёмник "Москвич-300" на батарейках. Столько всего замечательного открылось! И чудесная музыка, и чужая, непонятная речь, и стихи. Конечно, пели в приёмнике и пресные пионерские песни, и Чан-Кай-Ши с Эйзенхауэром ругали. Когда я собиралась выключить приёмник, Баба останавливала меня: "Сейчас они поговорят-поговорят, и будет "Театр у микрофона"". Это была самая любимая наша передача.
  
    []
   Точно такой же "Москвич-300" был у нас. Фото из Интернета.
  
   Не любила я "Последние известия". Там всё было непонятно. Утешало только, что они "последние". Думала: вот пройдут - и больше их не будет, будет музыка. Но проходило немного времени и известия передавались опять. И в моих играх появлялись новые персонажи. Например, я готовила кукольный обед, на который ко мне должны были придти Эйзенхауэр, Чан-Кай-Ши и ещё кто-то, о ком постоянно твердили по радио.
   Портретов Сталина у нас, по понятным причинам, на стенах не висело. Почти все, кто жил рядом с нами, прямо или косвенно пострадал от его режима. Это было время всеобщего доносительства. Часто приходилось слышать, как кто-то угрожал обидчику: "Я тебя посажу!". И сажали. И все друг друга боялись. В детских играх самой страшной обзывалкой было "сексот". Только много позже, уже после Перестройки, я узнала, что это расшифровывается как "секретный сотрудник", скрытый доноситель. Попросту ябеда.
   Деду перед освобождением строго-настрого запретили что-либо рассказывать о жизни в лагере. Он и не рассказывал. Более того: чтобы я, по малости своей, где-нибудь не сболтнула чего лишнего, воспитывали меня в духе глубочайшего уважения к властям.
   Примером может служить эпизод, когда, будучи наказанной и посаженной в козью пустую стайку (козы были на пастбище), я мстительно шептала: "Сталин - дурак!".
   Никогда не забуду, какими пришли Дед и Мама с того открытого партийного собрания в 1956 году, когда читали закрытое письмо Хрущёва на Двадцатом съезде Партии. На том собрании в Депо могли присутствовать все желающие работники - руководство не смогло отказать в этой информации людям, многие из которых прошли Карлаг, депортацию или раскулачивание.
   Дома все взволнованно обсуждали то, о чём подозревали все эти годы. Ну, уж теперь-то начнётся другая жизнь, думали они.
   После Двадцатого съезда Дед отправил Ворошилову письмо с описанием всех обстоятельств несправедливого ареста. Правда, ответа так и не дождался. Конечно, у других всё было гораздо серьёзнее...
   Позже Дед рассказал о пытках, которым подвергали заключённых, чтобы выбить признание собственной вины. Теперь эти методы известны всем. Это и "выстойка", когда человеку не дают сидеть. Следователи меняются, а человек стоит и безумно хочет спать. И звуковые пытки, и пытки "каплей воды". Но самое страшное, что, к счастью, миновало Деда, - "футбол": четыре дюжих молодца пинают несчастного, каждый из своего угла. И невинные люди, уже не владея собой, подписывают себе приговор.
  Дед как-то обронил, что в Карлаге он узнал столько интересных людей, сколько не встретил за всю свою остальную долгую жизнь. Я была тогда бестолкова, а потому наш разговор окончился, так и не начавшись.
  

Сами строим дом

   Мама и Дед практически вдвоём построили саманный дом, в котором жили до 1969 года - до переезда в Караганду. Всё продумали, сделали чертежи, взяли ссуду в кассе взаимопомощи, выписали в Депо необходимые материалы.
   Наши соседи, Ефим и Лена, как раз засобирались в Россию, и мы купили у них землянку вместе с огородом. Так наш огород стал вдвое больше - двадцать соток!
   Помню, как мы с Мамой вошли в непривычно пустое жилище соседей, где меня не раз угощали свежеиспеченным чёрным хлебом. Вопреки моим уговорам, землянку стали разбирать на стройматериалы. Для изготовления самана перед домом вскопали круглую площадку, сняв растительный слой до глины. Залили её водой, забросали навозом и соломой. Все мы, а также те, кто пришёл нам помогать, разулись и стали ходить и ходить вдоль, поперёк и по кругу - месить "тесто" для самана. Толку от нашего хождения было бы мало, не помогай нам на своей гнедой лошади Рисов, наш сосед.
   Когда саманное "тесто" хорошо перемешалось, его стали плотно накладывать в большие формы. Они были разными: на один, на два, на три и на четыре саманных кирпича. С внешней стороны к ним были прибиты ручки.
   Предварительно формы внутри хорошо промывались и обильно смачивались водой: так легче и без потерь их можно поднять, оставив на земле сырой саман. Это была самая ответственная работа: если ломался уголок, укладку "теста" следовало делать заново: "реставрация" кирпича не дала бы надлежащей плотности, а значит и прочности.
   Тяжёлую форму поднимали два человека. При подъёме нельзя было допустить перекоса. Мне было тогда лет одиннадцать, и это действо я воспринимала как игру, в которой очень хотелось поучаствовать. Была очень горда, когда и мне разрешали помогать поднимать форму, хоть и на один кирпич. Если я правильно помню, его размеры были 50х25х25 сантиметров.
   Саман подсыхал, из кирпичей делали пирамидку с просветами. Ветер хорошо её обдувал. Яму углубляли на новый слой замеса до тех пор, пока не кончалась глина. Тогда рядом копали другую.
   Чтобы легче было вытаскивать из ямы глиняную смесь, делали "журавля": вкапывали столб, к нему прибивали рейку так, чтобы получился рычаг. К короткой его стороне прибивали крюк из толстой проволоки, за который цепляли ведро. За длинную сторону тянули. С помощью "журавля" вёдра с тяжёлым раствором можно было поднимать и на крышу.
   Два раза нам помогали люди: делать саман и перекрывать крышу. До конька дело не дошло - не было ни сил, ни средств, а потому крыша у нас получилась плоская, как и у многих в нашем Северном посёлке. На перекрытие расстелили толь, насыпали шлак. Затем всё это, соблюдая уклоны, покрыли толстым слоем глины, перемешанной с соломой и навозом.
  
    []  []
   1. Штукатурим ("мажем") теплицу глиной с навозом. 2. Наш дом с площадкой для игр.
  
    []  []
   Снимки М.Ю.Разумкова в 2009 году: 1. Здесь был наш дом (вид с запада). 2. Остатки дома соседей Рисовых. Справа - Депо.
  
  
  Во избежание протекания крыши мы с Мамой ежегодно ремонтировали её, любимую. Если требовалось, подсыпали шлак, и обязательно мазали новым слоем глиняно-навозной смеси. За шлаком ходили к отвалам за Депо - месту, хорошо известному в Деповском посёлке даже маленьким детям. За навозом мы с Мамой, взяв тележку, "охотились" в степи. Иногда хозяйки из аула, поняв цель нашей экспедиции, зазывали к себе во двор и предлагали в ассортименте: кто коровьего, кто конского, кто верблюжьего. Это существенно ускоряло нашу работу и очищало их дворы.
   Удивительно увлекательное это было дело: строить дом! Ему отдавали всё свободное время, приближая переезд. Когда дом был наконец готов, из нашей старой землянки старшие наделали много разных интересных построек. Получилась летняя кухня, множество кладовок и чуланов, свинарник, крольчатник, курятник; подальше от жилья - тёплый туалет с сиденьем. Баба устраивала к нему экскурсии для желающих обзавестись таким же. Не только нам не нравилось морозиться зимой в традиционных уличных очковых туалетах. Вот и ходили за опытом.
   Вспоминает Екатерина Петровна Чубенко.
  "Когда я впервые попала в дом старших Разумковых, то поняла, что перенеслась в другой мир. Здесь царила жизнь продуманная, размеренная, со строгим соблюдением семейных традиций. Жизнь трудовая, в которой был задействован каждый член семьи. Всё в доме, от одежды до убранства и обиходной утвари, было выполнено своими руками. Здесь шили, вышивали, вязали. Сами делали мебель, даже настольные лампы, не говоря уж о ковриках, половичках, вышитых скатертях и салфетках.
  В доме чувствовалось сильное ведущее созидательное начало конструктивной мысли Зои Николаевны. Главной исполнительницей всех задуманных планов была дочь Зои Николаевны и Василия Дормидонтовича - Алла Васильевна, достойная продолжательница этой славной фамилии, первоклассный токарь. Она умела делать все, вплоть до тяжелой мужской работы. Это они в голодной степи, у каменистых сопок создали цветущий уголок земли, с садом, теплицей, богатым огородом, цветником; построили уютный, гостеприимный дом. Сколько сил, трудов было отдано этому делу! Во имя жизни, а не временного существования! Жизнь Разумковых-старших была примером для многих агадырцев, на их дом смотрели как на степное чудо, и не до всех доходило, что это чудо - творение рук и трудов людей, знающих, в чем смысл жизни".
  

Огород

   А как Мама, Баба и Дед огородничали! Некоторые удивлялись оазису в Деповском поселке. Ежегодно из России по почте выписывались самые разные семена овощей и цветов. Фруктовый сад развести не удалось, так как под нами очень близко располагались солёные грунтовые воды, которые тут же губили корни деревьев, едва несчастные их касались. По этой же причине нельзя было пользоваться и подпольем: чуть поглубже выкопаешь - сразу же проступает солёная вода, и жёлто-белая крупная соль тут же осаждается на стенах подполья. Но зато у нас росли цветная капуста, капуста кольраби, листовые салаты, шпинат, репа, кукуруза, томаты, перцы, баклажаны и другие овощи, часто и не часто встречающиеся на домашних огородах.
  

 []  []  []
  

   Мама опыляла на огороде огурцы, не дожидаясь милости от пчёл, разводила цветы. Наш цветник славился в Агадыре. Когда приходил очередной гость, Баба делала знак рукой - и Мама шла резать и собирать букет.
  
   Капуста выросла. Дом, слева - теплица [Т.П.Разумкова] В.В. Разумков в Деповском посёлке [И.И.Чмельков]
   1. Вид на южную стену дома. 2. Вмд с крыши. После прополки жарким днём в бетонированной яме с водой. Эту яму Дед вырыл и забетонировал лет 10 назад, когда нам пообещали провести поливочный водопровод. Но обещанного мы ждали не три года, а два раза по три. Зато в этой яме у меня был "дом". Недавно Светлана вспомнила, как мы в этом "доме" играли.
  
   По воскресеньям мы накладывали на тележку всё, что у нас выросло за неделю, и вывозили на Базар. Мне всегда очень хотелось бывать на Базаре, и я просила Бабу и Деда будить меня, когда они поедут. Брали меня неохотно - скорее всего, Мама боялась, что у меня появится страсть к наживе, потому и не будили. Но накануне я, крепко-накрепко приказав себе встать в шесть часов утра, очень легко вставала сама. Помогала уложить на тележку с вечера приготовленные пучки лука, укропа, салата, редиски и цветов. Везла тележку, ревниво охраняя оглобли от посягательства Деда и Бабы. Ясные летние утра всегда хороши. Чудесный воздух, сверкающая на солнышке роса и капельки воды на зелени, сознание собственной значимости - что может быть лучше?
   Но после одного случая я перестала проситься на базар. Более того, стала настаивать, чтобы и Дед с Бабой прекратили туда ездить. Училась я тогда в пятом классе. К нам пришла новая преподавательница немецкого языка, обаятельная Элла Борисовна Бобрищева. Она окончила институт в Москве, вышла замуж за геолога, и он привез её в Агадырь. Уроки Элла Борисовна проводила артистично, за словом в карман не лезла, всегда была хозяйкой положения. Одевалась элегантно; вскоре наступившая беременность её только украсила - так искусно она подбирала одежду. У Эллы Борисовны была самая модная тогда прическа - кудряшки по всей голове, которые ей очень шли. Элла Борисовна рассказывала нам о своей студенческой жизни, рекомендовала выбирать для поступления столичный вуз. С её приходом немецкий язык стал самым любимым моим предметом. И надо же было так случиться, что Элла Борисовна оказалась на базаре именно в тот момент, когда Баба с Дедом отошли что-то покупать, а я осталась за продавца. Я увидела Эллу Борисовну слишком поздно - ни спрятаться, ни убежать. А она уже просит продать ей букет. Язык у меня примёрз. Произошла нестыковка домашних и школьных ценностей. Элле Борисовне я отдала бы все цветы, может быть, даже с тележкой. Но она настойчиво спрашивала, сколько стоит букет. Я пробормотала цену, она обрадованно протянула мне требуемые десять рублей (один рубль после реформы 1961 года), приветливо улыбнулась и ушла. Мне было безумно стыдно. Больше на Базар с овощами и цветами никто не ездил, продавали только рассаду и только из дома.
   Для выращивания рассады Мама и Дед построили настоящую теплицу. Полиэтиленовая плёнка ещё не была изобретена, а потому крышу сделали из обычного оконного стекла. Теплица была большая. На удобной высоте, как на столах, размещались ящики с рассадой. Помню, моя подруга Галя Ситникова заходила со мной в теплицу и всё восхищалась, какие дружные всходы дали семена. Рассадой ведал Дед, а я с удовольствием поливала и пропалывала. Продажа рассады приносила некоторый дополнительный доход, как, впрочем, и дополнительный разлад в отношения Деда и Бабы: чаще всего покупателями были женщины, с которыми Дед уходил в теплицу, чтобы они могли сами выбрать там всё, что им нравится. А Баба в каждой покупательнице видела счастливую соперницу и не находила себе места, пока женщины не уходили.
  
    []  []  []
   В теплице.
  
  
   В теплице установили котёл. Трубы от него опоясывали внутренние стены теплицы. Позже в стене, смежной с домом, пробили дыру - протянули в дом трубы от котла.
  
   Я никогда не испытывала особого желания заниматься огородом. Пропалывала сорняки в основном для того, чтобы покормить кроликов, свиней или кур. Поливала, потому что уж очень хорошо разбрызгивалась вода из шланга через сетку, позаимствованную у лейки. При определенном положении солнца можно и радугу увидеть. Копала - куда же без этого? Конечно, земля хорошо пахнет. Конечно, труды вознаграждаются. Но делала всё "от сих - до сих".
   Однако недавно перечитывая Мамины письма, удивилась, узнав, что Мама считала меня неуёмной в работе.
   Настоящая радость от работы на земле пришла значительно позже. А тогда я любила учить уроки в беседке, где-нибудь в густом "лесу" свободных от шляп подсолнухов. Замечательно было залечь с книжкой и в высокой картошке, которая ещё не была знакома с колорадским жуком. В жаркий день мясистая ботва приятно холодила. В картошке же рос и черный паслён - единственная ягода моего детства. В народе есть менее благозвучное его название, но у нас паслён так никогда и в мыслях не оскорбляли. Из него варили варенье, делали начинку для пирожков, а уж дети и вовсе паслись в его зарослях. А впоследствии я узнала, что ягоды паслёна содержат массу полезных веществ.
  

Баня

   Каждую неделю мы с Бабой ходили в Баню. Позже у Мамы на работе появился душ, и она стала брать меня с собой в Депо. Бабе не нравилось ходить в Деповской душ - там и запахи совсем не те, что в настоящей бане.
   Баня была в центре Агадыря. Иногда что-то случалось с канализацией, и зимой невдалеке от Бани появлялись голубые ледяные торосы, а вода с характерным запахом разливалась шире и шире. И по этой застывшей воде с восторгом катались на коньках ребята из соседних домов.
   Рядом были Клуб, Большой Магазин, Базар, пожарная каланча и Школа. Поход в Баню был у Бабы ритуалом. По дороге мы обязательно встречали кого-нибудь из знакомых, а знакомыми в Агадыре были все. Начинались долгие разговоры о том о сём, о родных и соседях. Такие разговоры велись и в очереди в Баню. Было время, когда в предбаннике одежду оставляли прямо на скамейках со спинками. На каждой скамейке было три места с номерами и перевёрнутыми цинковыми тазиками с теми же номерами на боку. В самой Бане надо было зорко следить, чтобы ни с кем случайно не обменяться тазиками - будет путаница и с одеждой. Потом появились деревянные ящички с номерками-ключами.
   В Бане сидели на скамейках, предварительно вымыв их как следует и ошпарив кипятком. Мылись обычно долго. Соседи по скамейке не один раз по очереди тёрли друг другу спины, не по одному разу обливались. Не беда, что за водой надо было подолгу стоять в очереди, а тазик - что с него взять? Опрокинул на себя - и нет его (душа в Бане тогда не было). Многие ходили в парную, но в парной было невозможно дышать, и Бабе там могло стать плохо с сердцем, а потому мы туда и не ходили.
  

Капуста

  
   Месяц назад мне исполнилось одиннадцать лет. И в подарок Мама купила замечательный дамский велосипед. С гнутой рамой - хоть в платье езжай. Со звонком, с ручным тормозом, с багажником. Спицы заднего колеса прикрыты нарядной розово-сиреневой сеткой. Мама совсем не долго бегала рядом со мной - я быстро поняла, за счёт чего велосипед движется. Конечно, не обошлось без ссадин, царапин, сбитых коленок. Во время дождя рыжая глина дорог раскисает. Автомобильные колёса оставляют в ней глубокие колеи. В высохшей колее обязательно упадёшь.
   То ли не сажали мы в том году капусту, то ли уродилось её недостаточно, только к моменту засолки Баба дала мне мешок и денег, прибавив обычное "Зря не трать", - попросила купить в Большом магазине капусту: говорят, сегодня завезли. Времени было около шести, а в семь магазин закроется.
   Гордая заданием, я села на велосипед и, с пересадкой в Канаве, быстро домчала до магазина. Капуста была хорошая, а потому я купила её на все деньги. Получилось 15 килограммов. Продавщица поохала и помогла мне разместить мешок по всей длине велосипеда - от руля до седла. Разномастные кочаны сидели в мешке как хотели, не заботясь о необходимой симметрии. Вдвоём с мешком велосипед нас не снёс. К раме приторочить мешок было нельзя - рама-то гнутая. Верёвку мы не предусмотрели. Легче было и мешок, и велосипед транспортировать отдельно, но двигаться надо было всем вместе. Отчаявшись удержать мешок на велосипеде, я стала перемещаться перебежками. К концу двухкилометрового пути я очень устала.
   Дома меня одновременно хвалили и ругали - зачем я купила так много капусты. К вечеру у меня поднялась температура, заболел живот. Вызвали скорую помощь. Заподозрили аппендицит и ночью же мы с Мамой на поезде поехали в Караганду-Сортировочную. Ненавистный мешок всю ночь стоял у меня перед глазами. На рассвете приехали. Нас встретила машина и привезла в больницу. Там меня помыли и подготовили к операции, которую назначили на утро.
   Утром разносили завтрак. Мне по ошибке дали большую, восхитительно мягкую булочку с посыпочкой. Я тут же её съела. Потом врач сожалела об этом, однако операцию не отменила.
   На каталке привезли меня в операционную. На потолке - огромный зеркальный шар. Я поняла, что в него можно кое-что увидеть - мой живот от меня загородили. Потом стали делать уколы местной анестезии - всё у меня там замёрзло. С сухим звуком - как по бумаге - полоснули по животу. Это было самое лёгкое. Дальше - хуже: очень ощутимо стали рыться в моих внутренностях - искать аппендикс. Ещё хуже стало, когда нашли: они не стали отрезать его на месте - подняли вверх. От такой наглости я не удержалась и крикнула. Отрезали долго. Потом показали мне довольно длинную кишочку примерно в сантиметр диаметром, темно-малинового цвета с синими жилками. Я ожидала большего - судя по времени отрезания, решила, что резали что-то более толстое. Потом ещё долго зашивали. Судя по разговорам, это был практический урок по вырезанию аппендицита. Студенты в этой больнице ходили белыми стаями.
   Привезли меня в ту же большую палату. Ажиотаж по поводу пережитого действа прошёл. Осталась боль. Силы тоже кончились. Да ещё бессонная ночь была. И я уснула.
   Открываю глаза. Лежу на спине. Мама рядом! Всё бы отдала за глоток воды. Но - нельзя. Мама только мочит в воде ложку, обмотанную бинтом, и проводит мне по губам. Я тщетно хочу отжать бинтик, но он тугой, и воды на нём мало. Вечером Мама уехала домой. Опять полночи будет добираться, а завтра ей на работу - на двенадцать часов.
   На другой день еды мне не дали, а часов в одиннадцать утра заставили встать с постели и сделать хотя бы один шаг. Я и не догадывалась, как это трудно. Вся в поту, с охами, я сделала, что велели. После обеда - уже шага три. Вскоре я уже бегала по больнице, помогала сестричкам впрок сворачивать салфетки (чтобы ниточки не попали в ранку). Вызвалась мыть листья фикуса - с новой силой захотелось двигаться и делать что-нибудь полезное. От моих активных движений шов у меня разошёлся, пришлось скрепить его скобками, сквозь которые всё сочился и сочился гной. Тогда стали внешнюю перевязочную салфетку приклеивать к животу коллоидным клеем. Называли его просто: "коллодий". Через неделю меня выписали, и Мама приехала за мной. Но шов долго не зарастал. Помню, что вместо уроков физкультуры я долго ходила в поликлинику на перевязку.
   Но - то ли боль моя не была вызвана аппендиксом, который вырезали, думаю, на всякий случай, то ли правду сказал платный профессор в Казани, к которому позже меня водила Баба - "нервик задели при операции" - необъяснимая боль в животе возникала неоднократно. Однажды, вызванная чьим-то случайным резким толчком на перемене, она была такой сильной, что сознание меня оставило. Очнулась на носилках в пути по лестничным маршам. Положили меня уже в Агадырскую больницу, в хирургическое отделение. Представляю, как огорчались мои родные. После выписки боли меня не оставили. Помню, амбулаторно прошла курс инъекций АКТГ (адренокортикотропного гормона), да плюс к этому дома мне организовали курс из десяти ванн с сенной трухой. Маме кто-то подсказал рецепт. Они с Дедом заказали в Депо овальную оцинкованную ванну длиной точно по моему росту, метровой высоты. Запаривали сенную труху кипятком, разбавляли холодной водой. Я со стульчика залезала, в полном удовольствии проводила лёжа положенное время (пока не остывала вода). Аромат степных трав успокаивал, тёплая вода расслабляла. И всё прошло бесследно. Это были первые ванны в моей жизни. После этого нормальные, цивилизованные ванны стали доступны только в 1994 году в Магнитогорске, когда у нас впервые появилась в квартире горячая вода.

Ёлки

  
  Школьные ёлки запомнились обилием восхитительных мандаринов, которые в Агадырь завозились только один раз в году - на Новый Год. Но уж тогда мандаринов бывало так много, что наши учителя щедро дарили их на новогодних праздниках по любому случаю: и за хорошую учёбу, и за лучший карнавальный костюм, и за исполнение стихов и песен. Незачем было придумывать что-то ещё - никто, по-моему, не предпочел бы любую игрушку этому сказочному, для многих из нас исключительно новогоднему плоду, который съедался тут же, немедленно. В нашем школьном спорт-танцзале воздух был пропитан чудесным хвойно-цитрусовым запахом...
   Подготовку к новогодним праздникам мы начинали за месяц.
   Мама принималась за мой карнавальный костюм: в ход шли марля, вата, крашеные куриные перья, а также содержимое Бабиного сундука. Кем только я за школьные годы не перебывала - и Снегурочкой, и Шахматной Королевой, и Спутником и даже Кукурузой! Эти костюмы всегда пользовались успехом на школьных утренниках. А после утренников меня водили в "Фотографию", и теперь почти все Мамины творения можно увидеть в моём альбоме.
  
   В костюме В костюме  []  []  []  []  []  []
  
   К домашним Ёлкам мы с Бабой загодя начинали готовить подарочные бумажные пакеты - для каждого гостя. Клеили их и разрисовывали. Вернее, рисовала одна Баба, а я только раскрашивала. К каждому подарку обязательно прилагалась какая-нибудь игрушка или книжка.
  
    []
   У нас на ёлке. Последний ряд: ..., Рита Тёткина , чета Сушковых ; Тома Тёткина, ..., Таня Разумкова, Тая Сушкова, Альма Гохальтер; Вова и Люда Сушковы, Шура Бунин, Лена Тёткина.
  
   Когда я была совсем маленькой, на ёлку, за неимением лучшего, вешали "золотую" широкую и узенькую синюю металлическую стружку, которую Мама приносила из Депо. Она была витая, немного пахла Маминой спецовкой, но выглядела очень нарядно. Потом украшать ёлку стали другими, покупными "дождями", но эти, металлические, я запомнила на всю жизнь...
   Ближе к празднику покупались конфеты и пряники. Дед поставлял нам "золотые" орехи - покрывал их бронзовой краской и шилом делал дырочки в скорлупе для нитки-подвески. Долгое время я думала, что грецкие орехи бывают только "золотыми" - из-за дороговизны их никогда, кроме как к Новому Году, не покупали.
   Мы учили стихи и песни, убирали и украшали наше жилище. Особенной выдумкой отличалась Мама. Из углов комнат, например, выглядывали рожицы из картона и тыквы. В местах, где должны быть глаза и рот, основа была вырезана и заменена цветной бумагой. Сзади помещалась электрическая лампочка. Помню Чёрта, Сову. А ещё на стене висел большой самодельный клоун-плясун на шарнирах. Он был одет в шёлковый комбинезон, по тогдашней клоунской моде - из ткани двух цветов. Чтобы клоун плясал, надо было дергать за верёвочку под ним. Мама потихоньку рассказывала, что они когда-то делали вместо клоуна фигурку японца, дёргали за верёвочку и приговаривали: "Ну-ка, ну-ка попляши, кровожадный Чан Кайши!".
   Мы придумывали и делали ёлочные игрушки, привязывали петельки к конфетам и "золотым" орехам, вешали всё это на сосну - настоящих ёлок в Агадырь не завозили.
   Для праздничного стола мы изобретали всякие интересные блюда, а накануне пекли торты и даже "крутили мороженое". В таз набирали снег, обильно его солили - чтобы его температура была ниже. В центр таза ставили кастрюлю со сладкой молочной смесью. И долго-долго кастрюлю крутили, пока содержимое не загустевало. А Баба стряпала из сдобного теста разные разности - стол ломился.
   На Ёлках было всегда много народу - дети приглашались вместе с родителями.
   Вспоминает Екатерина Петровна Чубенко.
   "Помню новогодние утренники в доме Разумковых. Думаю, что это была инициатива Зои Николаевны. Подрастала внучка Таня, не расти же ей "букой". Приглашались сверстники, одноклассницы, все вовлекались в веселый сценарий, заслуженно получали подарки за стихи, песни, танцы, интермедии. После чего всех усаживали за праздничный вкусный стол. Какой там только не было выпечки, сладостей, даже мороженое собственного изготовления! Дети таяли от удовольствия и счастья! Взрослые с чувством огромной благодарности взирали на это праздничное действо. Но более всех была довольна главная хозяйка дома - Зоя Николаевна. Ее разрумянившееся лицо, помолодевшее от счастливой улыбки, выражало чувство разумной гордости: "Праздник удался, дети довольны, им хорошо. Значит, и мы молодцы!" В конце праздника каждый маленький гость получал подарок - бумажный пакет с обязательным рисунком Зои Николаевны. К пакету прилагалась книжка или игрушка."
   Однажды, помимо наших постоянных гостей, приехали целые сани с гостями "из-за Линии": это были приглашённые семьи моих одноклассников Никоновых, Кузьменко и Журавских. Они жили в районе посёлка базы Акчатау. Гости под предводительством большого, шумного, колоритного Павла Тихоновича Никонова привезли огромный солёный арбуз, вкусный невероятно. Я попробовала его впервые в жизни. Та ёлка мне особенно запомнилась. Пели, танцевали под патефон. Запомнилось танго "Брызги шампанского", вальс "Дунайские волны"... Как обычно, был концерт - к празднику все готовились. А потом все пошли играть в снежки - погода как раз была чудная: мягкими крупными хлопьями шёл снег. Спать легли вповалку на полу в большой комнате - Дом уже был построен.
   Неповторимый аромат сосны, смешанный с запахами вкусной еды, мандаринов из школьных пакетов и самых модных тогда духов "Красная Москва" и "Шипр" остались в памяти лучшими запахами детства...
  
  
  
   Часть вторая
  

Школа

  
   Это слово я всё чаще слышала от взрослых. Оно относилось ко мне и сочеталось со словами "большая", "развитая". Перспектива начать ходить в школу как-то не радовала. Я знала одну школьницу, дочь Маминых знакомых, - Таю Сушкову . Она училась тогда уже в третьем классе. Когда Тая приходила к нам с родителями, она играла со мной "в школу". Строгим голосом, явно подражая учительнице, Тая "вызывала к доске" - произносила фамилии незнакомых мне людей обоего пола. И все они в моём лице должны были отвечать на Таины вопросы. Конечно, предварительно Тая говорила мне, чтО я должна повторить. Не помню из этих уроков ни одного слова.
   И вот однажды Тая вручила мне тоненькую тетрадку. Дала какое-то задание и велела прийти к ней и показать всё, что я напишу. Ценность этой тетрадки была для меня неоспоримой. Писать мне, конечно, ничего не хотелось, да и не знала я, как это делается. Но ростки моей будущей обязательности уже пробивались, а потому я испытывала дискомфорт. И тут я сделала то, чего никак не могла объяснить, прежде всего, себе: исчеркала обложку Таиной тетрадки разными карандашами, сделала там колобашки. Испугалась и тут же стала стирать всё это безобразие резинкой - стало ещё хуже. Голубая ворсистая бумага превратилась в месиво, даже дырка появилась. И я испытала настоящее горе. Как я теперь пойду к Тае и покажу ей это, а главное, что я ей скажу? Подавленное состояние преследовало меня долго. И сейчас, когда вспоминаю, сердце сжимается. К Тае я, конечно же, тогда не пошла. Она пришла к нам сама - слушать патефон. Она уж и думать забыла про эту тетрадку. Я осторожненько подошла и трагическим голосом сказала, что тетрадку испортила. А Тая улыбнулась своей прекрасной улыбкой и сказала, что тетрадку она мне подарила и что я могу её даже выбросить. И что если мне надо ещё тетрадку, она даст ещё. На душе у меня стало легче, но какой-то неосознанный, глубинный страх остался.
   Моя Баба познакомилась в Книжном Магазине с Клавдией Александровной Логвиненко. Она оказалась учительницей младших классов и выглядела ровесницей Бабы. Судьба у неё - похуже нашей. Муж Клавдии Александровны, по фамилии Лацко, погиб в Карлаге. Раньше она работала воспитательницей в детском саду. Говорила Бабе при мне, как дети модифицировали её имя: малыши - "Касанна", дети постарше "Класанна" и только старшие - "Клавдия Александровна". Она, уже немолодая, осталась с дочерью Люсей в нашем Богом забытом Агадыре. Да ещё красавица-дочь, будучи ученицей восьмого класса, родила девочку Наташку. Поддержать Клавдию Александровну приехала её сестра, Вера Александровна, тоже учительница начальных классов.
   Клавдия Александровна как раз набирала себе класс, с которым ей предстояло работать четыре года. Баба рассказала учительнице обо мне, потом показала меня. Клавдия Александровна поговорила со мной и сказала, что нечего ждать будущего года, когда мне будет к первому сентября полных семь лет. Что она меня возьмёт, приводите.
   И летом 1952 года меня стали готовить к школе. Что-то купили, что-то Мама сшила сама. Вместо портфеля дали новую полевую сумку. Объяснили: это удобнее - сумка висит на плече, а руки свободны. Вскоре эта полевая сумка стала предметом насмешек одноклассников и моей досады. Но это потом. А пока мне не с чем было её сравнить. Сумка была новенькая и замечательно пахла. Открывалась она просто - надо было повернуть блестящую металлическую полосочку. Мама надела на меня форму с фартуком, положила в сумку книжки, пенал с ручками и карандашами, повесила на ремень сумки самодельный тканевый мешочек с чернильницей, якобы непроливайкой, и предложила пройтись - показаться Бабе и Деду. Они восхитились, а я заявила, что вот теперь-то я уже хочу в школу. Все обрадовались.
   Читать я с грехом пополам уже умела - Баба со мной занималась. Вспоминаю свой замечательный, большой по формату, но худенький, букварь. Его корочки немыслимой твёрдости обтянуты мелкопупырчатой "кожей" телесного цвета, а на обложке - выпуклая красочная картинка с улыбающейся первоклассницей. Лет через двадцать я встречу очень похожую книжку у моих хороших знакомых. Сразу видно, что печаталась она в то же время и в той же типографии, что и мой букварь: та же твёрдость корочек, тот же формат и цвет "кожи". Это будет моя первая встреча с книгой Ромена Роллана "Кола Брюньон" в великолепном переводе М.Лозинского. Вместо "первоклассницы" её украшает "Ласочка" Евгения Адольфовича Кибрика - милая девушка, с двумя вишенками во рту, несостоявшаяся возлюбленная Кола Брюньона. Потом я куплю себе сразу две этих книги, разных, более скромных, изданий - вдруг кто-нибудь попросит почитать и забудет вернуть...
  

1-й класс - 1952-1953

  
   Когда Баба привела меня с бантом и цветами в положенный день в школу, Клавдия Александровна пропела: "Пришла, моя хорошая".
  
    []
   7 сентября 1953 года.
  
   Первый "А" получился большим. Относились мы к русской школе, НСШ N 180, но на два года наш класс разместили в казахской школе.
  
    []
  
  В Интернете нашлась фотография парты. За такими мы парами сидели все годы учёбы. Последняя доска стола парты состояла из двух половинок. Каждая крепилась шарнирами, чтобы можно было вставать, не беспокоя соседа. Ниже стола были индивидуальные полки - для портфелей. Только у нас остов парты был выкрашен в тёмно-коричневый цвет, а стол - всегда в чёрный, в полном соответствии с цветом рабочей формы девочек - тёмно-коричневое платье и чёрный фартук. А чернильницы-непроливайки были точно такими: керамическая - белая, пластмассовая - коричневая. У каждой чернильницы в центре был длинный конус - чтобы при её падении не все чернила выливались. Полы в наших школах были дощатыми, со щелями.
  
    []
   Из школьного "Личного дела"
  
   Клавдия Александровна часто восклицала: "А ну-ка замолчите! Как вы смеете заставлять учителя повышать голос! Вас тут 40 человек!".
  И действительно, на нашей фотографии я насчитала 40 человек. Чтобы нашу неуёмную энергию использовать в мирных целях, в казахской школе на переменах было принято водить хороводы. На всех этажах педагоги-запевалы протягивали руки пробегающим школьникам разных возрастов, и школьник становился частью огромного хоровода. Девушки-казашки с тяжёлыми чёрными косами, перевитыми лентами, ходили по кругу и с воодушевлением пели припев "Сталин кайда госа" в песне, что "войны не будет". Пели и по-русски, и по-казахски.
  В школе был крошечный буфет. За стойкой очень полная женщина в белом халате продавала: кому - круглый коржик с резными краями, кому - пирожное в виде кольца с такими же резными краями, посыпанное орешками.
  Во дворе школы часто стояла повозка, запряжённая вороной "школьной" лошадью. Как-то раз, когда я пробегала, видимо, очень близко от неё, лошадь схватила губами белый бантик одной из моих косичек, завязанный над ухом, - вместе с ухом! Больно мне не было, но я испугалась от неожиданности.
  В течение всех 11 лет моей учёбы в обеих школах дощатые туалеты были во дворе на значительном расстоянии от входа: побольше - для учащихся, поменьше - для педагогов. Учителя, как правило, не пользовались им во время перемены, а в наш, длинный, часто бывала очередь с обеих сторон, и у мальчиков, и у девочек. Зимой бегали туда налегке - мальчики - в шапках, девочки - накинув платки. Бежали бегом и туда, и обратно. И. что интересно: не простужались!
  Однажды, классе во втором или в третьем, одна девочка из нашего класса в туалете провалилась в яму. Её вытащили и хотели отправить домой. Мы в классе сразу почувствовали, что с кем-то что-то случилось. Но, будучи очень старательной, девочка не хотела уходить, и только настойчивая просьба Клавдии Александровны возымела действие.

Идём на экскурсию.

  В нашем Агадыре не было предприятий перерабатывающей промышленности - только те, что обслуживали железную дорогу. Ну, автобаза. Да ещё многочисленные геологоразведочные экспедиции. Клавдия Александровна водила нас на пилораму. Шли мы парами, дорОгой пытались понять куда идём и что там делают. Когда Толька Кирилленко проверещал: "Мы идём на пироламу". Клавдия Александровна услышала и объяснила, что Толя сказал неправильно: если разобрать, то получается соединение слов "пир" и "лама". "Пир" - когда люди едят и веселятся, а "лама" - религиозный учитель. Вместе получается бессмыслица. А мы идём туда, где "пила" закрепляется на "раме" и пилит доски.
  Пилорамой оказался стол с торчащим из него зубастым диском. Рядом были двое рабочих, голых по пояс. Диск быстро вращался, один рабочий подводил к диску доску, на кромках которой была кора, и толкал её, другой рабочий, по другую сторону стола, тянул раздвоенную доску к себе и разводил в стороны. Так получались ровные доски и бросовые кромки. Звук разрезаемого дерева напоминал человеческий плач.
  Потом нас никто никуда не водил. Каждый знал, где работают его родители, каждый бывал у них на работе.

Безрадостная пятёрка.

   Самыми лёгкими для меня были уроки чтения, самыми трудными - чистописания. Если по чтению были только пятёрки, то по чистописанию - голимые тройки. Потом чистописание плавно перетекло в "письмо". С сожалением вспоминаю, что первая в моей жизни пятёрка меня не обрадовала. А было так: когда нам в очередной раз раздали тетрадки, я увидела, что там нет никакой отметки. Люда Гужева, с которой мы сидели за одной партой, с нескрываемой радостью сказала, что у неё-то хоть двойка, а за мою работу даже двойку нельзя было поставить - такая она плохая. Убитая горем, я спросила, почему мне ничего не поставили. Клавдия Александровна извинилась, что пропустила мою тетрадку, проверила и сказала, что сегодня, наконец-то, она может поставить мне "5". И поставила. Но под рукой у неё были только синие чернила. Когда дома, по обыкновению, меня спросили, чтО я получила, я с грустью сказала: "Вообще-то пятёрку, но только она не настоящая". Именно так я её и восприняла. Дома долго это вспоминали и смеялись.

"Первая любовь".

   Запомнился Толя Гаркуша, добрый, покладистый мальчик. Не в пример ему - Толя К. - забияка, матерщинник и грубиян. Клавдия Александровна часто силой выталкивала его за дверь, он упирался, повизгивал от боли, тогда Клавдия Александровна говорила: "Извини". Позже определилась более удачная линия поведения: учительница просила его привести отца. И тогда Толя ревел в голос, приговаривая: "Клавдия Александровна, не надо отца - я буду слухать".
   А ещё был у нас Юра Омельченко. Высокий, красивый, породистый, чистенький мальчик. Как-то к нам на урок заходила его мама. Клавдия Александровна по какой-то причине отлучилась, а её попросила нас попасти. Красивая, ухоженная. Тоже учительница. Из Москвы. Сказала: "Да, я мама Юры Омельченко".
   Я, конечно, не устояла перед чарами Юры. Перед Новым, 1953 годом, я написала ему записку, в которой приглашала его к нам на Ёлку. Эту записку перехватил Толя Кирилленко. На перемене он подпрыгивал рядом со мной, помахивал запиской и злорадно кричал: "Юры, Юры". Я, наверное, ревела - в мои планы вовсе не входило, чтобы о моих чувствах узнал весь класс. Клавдия Александровна отобрала у злодея записку и сказала: "Чужие письма и записки никому читать нельзя, иногда свои-то не читаем, не то, что чужие". И, не посмотрев, отдала мне. После этого позора мне расхотелось звать Юру на Ёлку. Но это была моя первая любовь. Теоретически я уже много знала о любви из книг, которые мои Старшие дома читали вслух. Когда очередная героиня размышляла "любовь это или не любовь", я думала: уж я-то точно узнаю, когда встречу своего любимого, как это героиня не может понять - она глупая, что ли? Не помню, как тогда вёл себя мой кумир (скорее всего, разозлился). В общем, любовь закончилась.
   Симпатичного Марата Камышева мальчишки дразнили "няня", потому что всё свободное время он нянчил младшую сестрёнку. Марат пожаловался Клавдии Александровне. Та провела с мальчишками воспитательную беседу.
  
   Первый класс я закончила с Похвальным листом.
  
   Рассматриваю общую фотографию. Ошибочно там указана литера "Б", а не "А", как было в действительности. Как хорошо, что фамилии я написала на обороте .
  
   1-й
   Анатолий Гаркуша, Анатолий Кирилленко, Юрий Омельченко. Петя Алёнкин, Борис Цой, Борис Остроухов, Магомед Барахоев, Толя Абдурахиманов, Женя Кантарбаев, Марат Камышев, Ваня Вернер, Вова Пак, Вова Журавский, Витя Котванов, Алла Трехманенко, Оля Кан, Нина Подколзина, Люба Скуднова, Таня Разумкова, Амантай Акамбекова, Люба Марченко, Таня Василенко, Галя Никонова, Галя Дробнова, Фрося Цой, Люба Кузьменко, Клавдия Александровна Логвиненко, Лена Козик, Галя Николайчук, Роза Ибраева, Юля Лим, Аня Цхе, Володя Петухов, Гена Цвайгерт, Тая Высочинская, Люда Гужева, Валя Старостина, Лиза Шеллер, Галя Чухно, Олег Ким, Коля Хрыкин.
  

Пионерский лагерь

  
  
   Наступило лето. Бросили клич: детей можно отправить в пионерский лагерь, находящийся в зоне курорта "Боровое". Там чудесные места: сосновый лес, редкий для Казахстана, да ещё и озеро. С давних времён там находится и санаторий для туберкулёзников.
   Мама стала водить меня по врачам - оформлять медицинскую справку. Сшила серенький рюкзак - чтобы не кособочиться с чемоданом.
   Нас набралось целый вагон. Знакомых мало. Сопровождающие учителя в поезде раздавали еду. Ехать было меньше суток. Утром на станции "Курорт-Боровое" вышли из вагона, встали парами и пешком пошли в город Щучинск. В 2001 году этот город под именем Чебачинск прославит его уроженец - Александр Павлович Чудаков в своей замечательной книге "Ложится мгла на старые ступени".
  Шли мы долго, наконец добрались до санпропускника. Свою одежду мы надели на железные широкие кольца - для прожарки. Дали нам по кусочку вонючего мыла от вшей и отправили под душ. Потом, так же парами, мы доковыляли до лагеря.
  
   От лагеря в памяти осталось немного. В основном, жаркий запах хвойного леса. Как ребята постарше приносили откуда-то и хвалились диковинными цветными стёклышками разной необычной формы - отходами местного стекольного завода. Как мы собирали шишки. Как пели песни. Мы пели их не у костра, а на пригорке. Запомнилась песня о медсестре:
  ...
  Позади их шла повозка,
  на повозке красный крест
  Из повозки слышен голос
  Скоро, скоро ли конец?
  
  Вот приедем,
  Вот приедем.
  Накормлю и напою,
  Перевязки всем поправлю,
  Жёнам письма напишу.
  ...
   И пишет медсестра жене одного бойца: "легко ранен в праву руку, скоро дома буду я", а пока пишет другому, тот умирает...
  Тема была актуальной: только восемь лет прошло, как окончилась война...
  
   Своё бельишко мы стирали в озере, сушили тут же, на больших горячих валунах. Зачастую недосушенное бельё засовывалось в рюкзак.
  
    []
  
  
Сохранилась фотография - я стою на камне на фоне озера и чудесного леса в белой панамке и мятом-перемятом форменном платьице (вот он, рюкзак). И общая фотография.
  
    []
  
   На этом хорошее закончилось. Я была ещё очень маленькой. Все меня обижали, особенно единственная одноклассница, Алка Т. Она заявила: "Твоя мать велела мне за тобой присматривать". Я негодовала, не знала - верить ли ей? Неужели моя Мама считает какую-то Алку, пусть она почти на год постарше, главнее меня? Когда я потом спросила об этом у Мамы, она ответила, что ничего подобного Алке не говорила. Просто девочке хотелось любым способом проявить над кем-то власть. Я была маленькая и наивная. И было мне плохо, я убегала за бараки и плакала.
   Единственной радостью было, когда ко мне приходила Рита Тёткина , старшеклассница. Её мама, тётя Зина, бывала у нас - дружила с моей Бабой. Рита легко решала мои бытовые проблемы, которые мне казались неразрешимыми. Даже когда Рита просто разговаривала со мной, я была счастлива. Я ждала её, как ждут солнышка во время затяжных дождей.
  
    []
  
   А потом я заболела свинкой. Как-то внезапно всё стало уплывать. Мне велели сходить в медпункт и проверить температуру. Сказали - 39,9. И отпустили. Я поплыла по территории лагеря. Моя воспитательница, проходя мимо, спросила результат. Когда узнала, велела идти в палату и ложиться в свою постель. Потом меня, кажется, поместили в изолятор. И больше ничего не помню, даже того, как мы ехали домой.
   На вокзале нас встретили родители. Спрашивали, как отдохнули? Тамара Костычева, из параллельного класса, заявила: "Там плохо кормят". Я удивилась: я бы так не сказала. Когда Мама и Баба спросили меня я - помню дословно - ответила: "Тюрьма это, а не лагерь. Больше никогда не поеду". И не поехала.
   Этим же летом у нас гостили магнитогорцы. Помню очередь в Бане. Мама разговаривает с Тётей Раей, а мы со Светланой сидим напротив, и нам виден портрет Берии, зачерченный фиолетовыми чернилами редкими штрихами - клеткой. Это и было "Холодное лето пятьдесят третьего".
  

2-й класс - 1953 - 1954

  
   1 сентября - снова в школу. И на этот раз наш класс не пустили в русскую школу. Парты, двери, окна - всё пахнет свежей краской. Этот запах будет волновать меня каждый год. Кажется - всё снова. С чистого листа. И так приятно снова встретиться с одноклассниками, узнать, кто, где побывал.
   Заключительная фотография за второй класс - маленькая, как бы случайная. Мы сидим на солнце, все "слепые". Не может быть, чтобы нас в классе было так мало. Скорее всего, Клавдию Александровну не предупредили о приходе фотографа, и она не смогла собрать всех нас.
  
   2-й
   Вова Журавский, Юра Омельченко, Таня Разумкова, Таня Василенко, Клавдия Александровна Логвиненко, учительница, Люда Гужева, Аня Цхе, Валя Старостина, Петя Алёнкин, Тая Высочинская, Люба Кузьменко, Галя Чухно, Валя Рамазанова, Люба Марченко, Алла Трехманенко, Гена Цвайгерт, .....<фамилия пропущена>, Лена Козик, Толя Гаркуша, Ваня Вернер.
  
  
   Туризм по-Агадырски - 54. Впервые в Москве

  
  Вспоминается лето 1954 года, когда мы с Мамой поехали в Москву. Поезд пришёл ясным июльским утром. Город ошеломил меня. Красивое здание Казанского вокзала, незнакомые запахи, толпы народа, спешащего по своим делам и деловито жующего на ходу.
  Мы никуда не спешили. Вещи сдали в камеру хранения и пошли смотреть Москву. Для начала спустились в Метро. Поток людей нескончаем. Помню холодок испуга в конце эскалатора: боялась зазеваться и не успеть шагнуть с движущейся лестницы. Ах, как прекрасны станции метро! Мы входили в вагон, ехали одну остановку и выходили, внимательно всё рассматривали, неизменно восхищались и ехали дальше. Много позже я с удовольствием посмотрела на телеканале Культура фильмы "Москва метростроевская" из серии "Пешком", которую ведёт Михаил Жебрак и "От Сокольников до парка на метро" из серии "Запечатлённое время" о московском метро.
  Выйдя на нужной станции, пошли на Красную площадь, которую я хорошо знала по картинкам. Восторг распирал меня: всё это я вижу своими глазами!
  Мы прошли вдоль стены ГУМа, рассматривая все витрины подряд. Чего тут только не было! Больше всего меня восхитила реклама шампанского: из огромной бутылки непрерывной струёй в огромный красивый бокал лилась-пенилась вода, а бокал не переполнялся! В нише, рядом с одним из входов, обнаружился туалет. Нас удивило, что он оказался платным: если берёшь полосочку туалетной бумаги - три копейки за вход, а простой вход стоил одну копейку. Плата была символической, но сам факт позабавил.
  Мама сказала, что ГУМ - это пассаж. И тут я вспомнила, что слово "пассаж" упоминала Баба, рассказывая о Казани. Восторгам моим не было предела: так вот он какой - пассаж! Целый город - под стеклянной крышей! Тут и магазины рядами, и улицы - на разных этажах! И мосты над огромной площадью, в центре которой фонтан! И на каждом углу - мороженое, газированная вода, чудесные горячие сосиски с булочкой! Пусть на улице идёт дождь - тут тепло и сухо!
  Людей - толпы. Здесь так легко потерять друг друга. Но в репродуктор предусмотрительно говорят: "Если вы потеряли друг друга - встречайтесь на главной площади, у фонтана!"
  
  А в том, казанском - Александровском, пассаже мы с моей институтской подругой Надей Сычёвой побывали только в 1967 году. Видно было, что строился он с тщанием и любовью, но эксплуатировася из рук вон плохо: нарушенная штукатурка восстановлена кое-как, стены магазинов покрашены какими-то мрачными красками, и по цвету они совершенно не сочетались.
  
  Мы вспоминали, как восхищались Дед и Баба выставкой "Подарки Сталину". Будучи проездом в Москве, они посмотрели её зимой 1950 года и долго рассказывали, что им там особенно понравилось. Конечно же, мы сразу стали спрашивать, как туда попасть. Оказалось, выставка закрылась через полгода после смерти Сталина, летом прошлого, 1953 года.
  
  В том 1954 году мы добирались до ВСХВ - Всесоюзной Сельскохозяйственной Выставки - на автобусах с пересадками: метро ещё не было построено. Первое, что увидели, пройдя сквозь высокие ворота - прекрасный фонтан, вокруг которого застыли в танце 16 женских золочёных фигур - по количеству союзных республик. Ещё песня была такая: "Шестнадцать и дружных советских республик - любимая наша страна". Чуть дальше - скромный фонтан "Золотой колос". До "Каменного цветка" не дошли.
  Мы походили по пустынным павильонам. Их тогда тоже было 16, каждый оформлен умельцами соответствующей республики. В чудесном павильоне Узбекской ССР я впервые увидела коробочки хлопка. Павильон Азербайджанской ССР украшал затейливый восточный орнамент на голубой эмали. Он понравился нам больше других.
  Во всех павильонах видели объёмные подсвеченные картины под стеклом - панорамы. Чаще всего это были поля с крошечными зерноуборочными комбайнами, часть которых была нарисована, а другая, что ближе к нам, - объёмная. А в общем, экспонаты во всех павильонах были однотипными. Поскольку многие республики выращивали зерно, основное, что запомнилось - огромные снопы отборных колосьев. Позже павильоны будут соответствовать отраслям промышленности и сельского хозяйства, а выставку переименуют в ВДНХ - Выставку достижений народного зозяйства.
  Много позже, в 2017 году, на телеканале "Культура" был показан фильм "Пешком. Москва выставочная". Михаил Жебрак, как всегда, интересно, рассказал о прошлом и настоящем этого замечательного комплекса. Вот пояснение к фильму:
  "В Москве есть место, где пытались построить идеальный город, город-сад. И он был построен в эпоху великих экспериментов, в середине прошлого века. Это город-выставка, Выставка достижений народного хозяйства. Как выглядит город мечты сегодня, спустя 75 лет? За время прогулки мы осмотрим павильоны физкультуры, кролиководства, Узбекистана, Карелии, космоса, мясной промышленности, главный ресторан "Золотой колос". Фонтаны "Дружба народов", "Каменный цветок", "Золотой колос", а также Зеленый театр, памятник "Рабочий и колхозница" и, конечно, ворота главного входа".
  
  Вышли мы из одного павильона и по репродуктору услышали, что именно здесь через пять минут начнётся концерт художественной самодеятельности коллективов Брянской области. Тут же стали подходить люди, а мы с Мамой оказались перед самой "сценой". Этот концерт я вспоминаю как неожиданный праздник, подаренный нам "за просто так". Своих агадырских самодеятельных артистов мы видели-перевидели. По радио ни лиц, ни танцев не увидишь, ни о каком телевидении мы тогда ещё и мечтать не могли. А этих артистов пригласили в Москву, на Выставку! Плохих не позовут. Так и оказалось.
  Зрителей собралось много, артистов полюбили сразу. В программе были танцы народов союзных республик, народный хор, чтецы, певцы, весёлые балалаечники. Костюмы были яркими, красочными, лица - весёлым, зрители - доброжелательными. И через 60 лет я вспоминаю фрагменты этого концерта.
  
  ВСХВ оказалась целым городом. Даже транспорт был предусмотрен: открытые "вагончики", с невысоким коротким автомобилем. Этим транспортом мы добрались до знаменитого Московского зоопарка.
  Ах, какой был зоопарк! Просторный! Вот они, звери, известные мне только по картинкам: медведи, волки, лисы, львы, тигры! От площадки молодняка - хоть не отходи! А обезьянки! В водоёме плавали великолепные белые лебеди!
  Тут же была лодочная станция, и мы с Мамой покатались на лодке. Мама мастерски управлялась с вёслами, давала погрести и мне. Всё было ново для меня и радовало необыкновенно.
   Наше неуёмное любопытство сдерживалось усталостью. Ближе к вечеру мы потратили много драгоценного времени на поиск ночлега: обошли и обзвонили из телефонов-автоматов множество гостиниц. Ответ везде был одинаков: "МЕСТ НЕТ". Никто нас в Москве не ждал.
  Ночевали мы на Казанском вокзале, на полу.
  
  
  

3-й класс - 1954 - 1955

   В этом учебном году третий "А" класс Клавдии Александровны перевели, наконец-то, в русскую школу.
   Главное событие - нас приняли в пионеры. Дома мы выучили "Торжественное обещание юного пионера", а на торжественной Линейке хором повторили его вслед за вожатой. И нам повязали красные галстуки! Объяснили: у галстука три конца: малый - пионерия, побольше - комсомол, а на спине - Партия.
   Запомнилось: выбрали меня в "свиту" к горнисту и барабанщику. Надо было маршировать на виду у всей Линейки. И оказалось, что я совсем не умею ходить. Помучились со мной, да и отпустили с миром.
  
   Общая фотография не нашлась.
  Летом мы с Мамой побывали в Алма-Ате, в семье Бориса Тёткина и Людмилы Ярошенко.
  

4-й класс - 1955 - 1956

  
   Наш горемычный "А"-класс решили перевести совсем в новую школу, которая, как говорила Баба, "у чёрта на куличках - почти в Двадцать Первой экспедиции". Я была к этому готова. Но на семейном совете решили, что четыре километра в один конец хуже, чем два. А в тёмное время суток? И будут ли попутчики: из всего класса только я жила в Северном посёлке. И Баба пошла в школу и устроила так, что меня оставили в старой русской школе, в четвёртом классе с литерой "Б". Так же поступили и родители Гали Чухно и Аллы Трехманенко. Мне, конечно, жаль было уходить от одноклассников и от Клавдии Александровны, но боязнь старших за меня, нежелание самим ходить на собрания так далеко и домашняя авторитарность не оставили мне выбора.
  
   Митя Шахматов проучился у нас только год. Мы даже немного посидели с ним за одной партой. Помню его выражение: "Я скажу на тебя" за то, что как-то на уроке я под партой дочитывала книжку. Но, конечно, не сказал. Потом, через много лет, мы с Митей встретимся на слёте туристической песни. Это будет в горах Бугылы, в начале 70-х годов. Митя был тогда коллегой и хорошим знакомым Гильды Витковской, с которой мы приехали на слёт. Оба они преподавали в Карагандинском Политехническом институте. Гильда - физкультуру, он - какую-то техническую дисциплину. Митя превратился в большого, красивого лысеющего мужчину. Давно занимался туризмом. Был меланхоличен и стар душой (или хотел таковым казаться). Всё повторял имена апологетов туристического движения города Караганды, очень созвучные друг другу: "..., ...,Бриль, Шамиль", предваряя фамилии выражением "Старичьё-корифьё".
  
   Была у нас Таня Карбовничья - весёлая, красивая девочка из многодетной семьи. Училась, кажется, класса до седьмого. Мы нашлись с ней в Интернете в марте 2012 года. Связаться со мной ей помогла дочь - Светлана. По мужу Таня - Андреева.
  После седьмого класса Таня окончила педучилище в Сарани и четыре года работала в Агадыре учителем начальных классов в школе имени Маншук Маметовой. Потом жизнь забросила её в Сибирь. Здесь Таня окончила Новосибирский педагогический университет и всё время работала учителем начальных классов. Теперь Таня живёт в посёлке Ташара Мошковского района Новосибирской области. Часто вспоминает молодость, проведенную в Агадыре. Её рассказ с фотографиями - в сборнике "Воспоминания моих земляков-агадырцев". Таня написала мне: "Мое хобби - поэзия". И в "Ностальгические строфы" я поместила несколько прекрасных Таниных стихотворений.
  
    []  []  []
   Таня Карбовничья (Андреева)
  
  
   Была Наташа Лоленко. Её брат Виктор тоже был музыкален и с малолетства играл в духовом оркестре. Наш Дядя Юра был его музыкальным руководителем. Будучи уже главой семейства, Витя для Дяди Юры так и остался "Свистком" - такое прозвище он дал ему в оркестре.
   С Валей Павловой мы после одиннадцатого класса поедем в Алма-Ату поступать в институт. Только в 2011 году от Зельмы Альтенгоф я с грустью узнаю, что Вали не стало в день её 55-летия, в 2000 году...
   Лида Шаля - красивая девочка. Справедливая. Не любила фальши. Училась очень хорошо. Из многодетной семьи. Жили они в своём доме, первом после пустыря. Я часто заходила за ней по дороге в школу. Картина была всегда такой: в абсолютно пустой комнате на стене висит небольшое зеркало. Перед ним на стуле стоит маленькая Лида и сама заплетает в две косички свои густые, длиной до попы, красивые каштановые волосы. Отца ее звали Иваном Антоновичем, а маму - Марией Ивановной. До Агадыря они жили на Украине, в селе Дробышево Донецкой (тогда Сталинской) области. Детей у них было много. Маму Лиды я очень хорошо помню. Мария Ивановна была среднего роста, в меру полная. Лицо очень хорошее. Мудрые, всё понимающие, глаза. Красивый голос. И чувство собственного достоинства. Отца увидеть не довелось. После одиннадцатого класса Лида год работала в метеорологическом центре какой-то геологоразведочной экспедиции, потом поступила в КАзПТИ.
  
    []
   Алексей Курканин, Вячеслав Попов, Тулеген Ахметов, Борис Чекмарёв, Дмитрий Шахматов, Николай Бутин, Нурхан Ибраев, Владимир Фоменко, Лилия Обухова, Людмила Гупало, Галя Чухно, Рая Герман, Надежда Павловна - учительница, Таня Карбовничья ,Наташа Лоленко, Тамара Костычева, Валя Кренцлер, Нина Подина, Валя Шилова, Гильда Погосова, Тая Матвиенко, Алла Трехманенко, Таня Разумкова, Валя Павлова, Лида Шаля, Гена Коломеец, Эльбрус Кубалов, Вася Агапов.
  
  
   На каникулах Дед с Бабой решили навестить старичков Калининых, которые жили тогда в Алма-Ате. Взяли и меня.
   На обратном пути нашим попутчиком оказался Володя Кудрявцев, геолог, окончивший московский вуз. Он работал в одной из агадырских геологоразведочных экспедиций. Ехал из Сары-Шагана, где был в краткосрочной командировке. Он понравился нам, мы - ему. Он взял наш адрес и обещал в ближайшее время нас навестить. Володя хорошо фотографировал. Результатом его визита явилась серия удачных фотографий нашей семьи. Познакомились мы и с его женой, Шурочкой. Они позвали меня в гости и подарили синюю расписную вазу для цветов и кристалл горного хрусталя. Потом они уехали назад, в свою Москву.
  
    []  []
  
  

5-й класс - 1956 - 1957

   А в пятом классе два моих знакомых коллектива слились в один в стенах нашей большой русской, 149-й, школы.
   В нашем классе стала учиться сестра Фроси Цой, Флора, которая просила называть её Ларисой.
   С мамой, фельдшером, из Подмосковья приехал Слава Сидельников.
   Елена Константиновна Ростовская, преподаватель биологии, дружила с нашей Бабой и бывала у нас. Рассказывала, как в детстве её брат, чуть постарше её, решил сделать ей модную в то время стрижку - польку. Она согласилась. Вначале братец отрезал ей тяжёлые длинные косы. Потом принялся за стрижку. Но ровно никак не получалось. И он трагическим голосом сказал: "Лена, надо брить"... Родители пришли с работы и ахнули: гладкая голова дочери отливала синевой.
  
    [] Елена Константиновна Ростовская [ Разумкова Т.П.]
   2. Елена Константиновна Ростовская, преподаватель биологии.
  
   От Елены Константиновны мы узнали, что дочь её окончила МГУ, вышла замуж за однокурсника-китайца и уехала с ним в Китай. У них родилась дочь. Елена Константиновна рассказывала об особенностях жизни в Китае, о целеустремлённости китайцев. Например, какое-то важное строительство вместо пяти лет по плану они завершили за пять месяцев. Говорила, что наилучшим лакомством там считается мозг живой обезьяны.
   У дочери и зятя Елены Константиновны всё было прекрасно. До тех пор, пока не испортились отношения между СССР и Китаем. За одну ночь все русские оказались в Китае вне закона. Брак тут же расторгли, маленькую дочь попытались отобрать. Дочери и внучке Елены Константиновны с неимоверными трудностями удалось добежать до советского посольства, и их переправили в СССР. Так что, обошлось всё хорошо. А могло и не обойтись: по радио на доступной нам волне китайские дикторы эмоционально ругали "Хрущёвско-ревизионистскую клику".
   Часто вспоминается Николай Дмитриевич Остапенко, наш бессменный завуч - очень грамотный, интересный человек. Интонации его голоса я вспомнила, когда послушала как-то передачу "Слово пастыря" - У архимандрита Смоленского Кирилла (Гундяева), ныне главы РПЦ, они именно такие.
  
   Литературный кружок Валентины Григорьевны Антиповой []
   Гена Тимофеев, Валера Рыков, Люся Хитева, Таня Разумкова, Вася Рыков; Тая Высочинская, Галя Дробнова, Валентина Григорьевна Антипова, Люда Гужева.
  
   У нас стали учиться братья Рыковы, Валера и Вася. Очень интересные ребята. Вообще, мальчишки-пятиклассники - прелюбопытный народ. Их головы ещё не заняты девчонками, они познают, думают, пробуют. Их творческая мысль не ослабевает. Важно, чтобы было кому направить её "на мирные цели".
  
   5-й
  
   Люба Марченко, Люба Кузьменко, Галя Дробнова, Галя Никонова, Эмма Сурова (вожатая), Тая Высочинская, Валя Иванова, Тамара Трифонова, Тамара ... Высоцкая. (ст. вожатая), Маша Кагарманова, Лора Цой, Таня Разумкова, Слава Сидельников, Толя Гаркуша, Елена Константиновна Ростовская (биолог), Рахим Омарбекович Смаилов (историк, кл. рук.), Николай Дмитриевич Остапенко (завуч), Михаил Сергеевич Зоркин (фельдшер, учитель пения), Алла Токтогулова, Люся Хитева, Люда Гужева, Вова Трифонов, Валерий Рыков, Гена Тимофеев, Наталья Ильинична Бугаёва (география, немецкий), Валентина Григорьевна Антипова (Литератор), Вова Журавский, Вова Пак, Борис Остроухов, Галя Николайчук, Юля Лим, Фрося Цой, Лена Цой, Николай Хрыкин, Николай Быков, Гена Авдонин, Вася Рыков, Владимир Петухов.
  
  В конце июля в Москве открылся VI Всемирный фестиваль молодёжи и студентов. Все две недели мы радостно слушали по радио, что же там происходило. Появились пластинки с записями ансамбля "Дружба" под управлением Броневицкого. Мы впервые услышали Эдиту Пьеху. Позже, будучи в Москве, я воочию увидела символ фестиваля - очень простой рисунок Пабло Пикассо "Голубь мира".
  
    []  []
   Фото из Интернета.
  
  
  
  

6-й класс - 1957 - 1958

   Деньги с родителей в школе старались не собирать. У школы были договоры с местными организациями: принимались заказы на простейшие столярные и слесарные работы. Их выполняли ученики средних классов на уроках труда. Меня восхищало, что мы в своё удовольствие пилили, строгали, работали зубилом, и это приносило школе какие-то деньги. На уроках труда мы по команде преподавателя труда, огромного Анатолия Дмитриевича Бугаева "Девочки - по дереву, мальчики - по металлу!" мчались в мастерские. На следующем уроке группы по гендерному признаку менялись местами.
   То ли денег в школе не хватало, то ли нужной ткани не было в магазинах, то ли никто об этом не задумывался, но на окнах нашего класса штор не было никогда. Если солнце светило в окно и мешало жить, нам рекомендовали приносить газеты и укреплять их на окне в нужном месте. Наша преподаватель географии Наталья Ильинична Бугаева (её муж вел у нас уроки труда) однажды сказала какому-то мальчику, который явно страдал от перегрева: "Надо приносить из дома газету, а не топить на солнце своё сало!".
  
   С пионервожатой Олей Гофтвян []
   С пионервожатой Олей Гофтвян, слева направо:
   Впереди: Лариса Цой, Лора Баглей, Галя Дробнова, Юля Лим, Фрося Цой, Галя Никонова, Люба Кузьменко.
   Сзади: Тая Высочинская, Альбина Лингор, Люба Марченко, Таня Разумкова, Оля Гофтвян, Люся Хитева, Валя Иванова.
  
   4 Октября с полигона "Тюра-Там" (впоследствии космодром "Байконур") запустили советский космический аппарат - первый искусственный спутник Земли! Мы с восторгом встретили это событие. Слово "спутник" стали говорить на всех языках мира. Появилась новая музыкальная радиопередача "Весёлый спутник".
  
    []  []
   Фото из Интернета. 1. Газета "Правда" от 6 октября 1957 года.
  
  
   Выпускная фотография - в нашем актово - спортивном зале на фоне печки, которую я потом красила.
  
   6-й
   Гена Тимофеев, Слава Сидельников, Борис Остроухов, Валера Рыков, Юрий Чалый, Анатолий Гаркуша, Владимир Дуров, Вася Рыков, Люба Марченко, Таня Разумкова, Николай Дмитриевич Остапенко (завуч), Пётр Семёнович Пономарёв (химик, директор школы), Рахим Омарбекович Смаилов (историк, кл. рук.), Тая Высочинская, Люся Хитева, Альбина Лингор, Галя Дробнова, Лариса Баглей, Люба Кузьменко, Галя Никонова, Юля Лим, Люда Гужева, Коля Хрыкин, Вова Журавский.
  
   Туризм по-Агадырски - 58.Вновь в Москве (Из дневника шестиклассницы)
  
   Как-то я наткнулась на тетрадочку, исписанную карандашом. Это был мой дневник далёкого 1958 года, который я писала во время второй нашей поездки в Москву и Красноуфимск. Привожу его полностью, со слегка подправленной пунктуацией.
  
   Вот и закончен шестой класс, вот оно и лето 1958 года. Едем с Мамой в отпуск! В Москву, в Феодосию, в Красноуфимск! 6 июля с большим трудом закомпостировали билеты в нулевой купейный вагон "Балхаш - Москва" скорого поезда и поехали. На маленьких станциях поезд не останавливается. Первая остановка - Нельды (Успенский рудник). Едем со знакомыми - мамой и дочерью. Назову их тётей Верой и Валей. Они собрались в Белгород через Москву. В Москве у тёти Веры живут родственники - будет где переночевать и нам.
   Тётя Вера бывала у нас - дружила с Бабой.
   Мы заняли всё 9-е купе. Вагон этот - прямого сообщения, идёт до Москвы без пересадки. В Петропавловске его отцепили от одного поезда и через два часа прицепили в хвост подошедшего 31-го. При первой возможности на станции мы купили мороженого.
   9 июля утром купили 7 стаканов ягод. Сегодня будем в Москве. Познакомились с Людой Гостяевой из Каражала. Чтобы груза в Москве было поменьше, взрослые велели доесть все запасы. У нас с Мамой вещей - чемодан, да саквояж, да сетка была - с продуктами.
   В три часа дня поезд подошёл к Рязани. Тётю Веру на перроне ожидала родня. Она взяла платочек для слёз и вышла. Вернулась, когда поезд тронулся.
   Мы опрометчиво рано всё съели - все четверо захотели есть. Деньги, отложенные на дорогу, вышли, а менять новые 100 руб. не хотелось. "Ничего, - сказала Мама, - приедем в Москву и сразу - в гастроном".
   И вот мы уже подъезжаем к Москве. Из открытого окна вагона видны дачи москвичей. Там очень красиво - всё утопает в зелени. В 8-30 вечера по радио под бодрую музыку торжественно объявляют: "Поезд подходит к столице нашей Родины - Москве".
   Выходим на перрон, идём к Метро, садимся в поезд и переходим к Курскому вокзалу. Там мы сдаём чемоданы в камеру хранения. На поезде Метро доезжаем до Бауманской. Идём искать родню тёти Веры.
   Мы постучали в дом N 24 по ул. Ладожской. Никто не вышел. Постучали в соседний дом - тоже никто не ответил. Мама и тётя Вера пошли покупать продукты, а нас с Валей оставили при вещах. Мы снова постучали. "Она, наверное, спит", - сказала нам какая-то старушка. "Дуся, проснись, к тебе гости приехали", - крикнула она, постучавши в окно, увитое плющом.
   Через несколько минут мы с Валей, усталые, голодные, измученные долгой ездой и поисками, сидели в комнате и ждали наших мам. Было уже 11 часов вечера (а по казахстанскому времени - 2 часа ночи). "Давайте я хоть чаю вскипячу", - сказала тётя Дуся и стала зажигать конфорку газовой плиты.
   Квартира состояла из двух комнат, оклеенных грязными обоями, когда-то они были голубыми, но от времени потеряли свой цвет, а кое-где и оборвались вовсе. Вообще, жилище было не очень уютным, но как рады мы были месту!
   Через час пришли Мама и тётя Вера Они купили трески, сырков, помидоров. Мы с жадностью накинулись на еду. После ужина тётя Дуся постелила на пол матрац, положила рваное одеяло. Одеяла и матраца хватило только на двоих, а Маме достался голый пол. Укрылись мы Маминым плащом. Впереди был день, полный усталости, значит, нам надо было отдохнуть. Мешало радио, к которому мы не привыкли, а там его не выключают. Утром мама рассказала мне, что в 2 часа ночи пришёл хозяин квартиры. Раньше он работал швейцаром в ресторане. Он хотел устроиться дворником, но желанное место оказалось занятым. Поэтому ходил сердитый. "А это кто такие?" Когда жена ответила, он ещё больше раскричался. "Может, они приехали сюда устраиваться дворниками! Ты хоть знаешь, кого пускаешь?" Наконец он угомонился. Вскоре пришла их дочь. Она повесила свой жакет рядом с жакетом тёти Веры.
   Тётя Дуся долго не могла заснуть. Она встала, подошла к кровати Зинаиды (так звали дочь) и положила под подушку что-то взятое из кармана чьего-то жакета.
   Рано утром, когда часы показывали пять, Мама разбудила меня и тётю Веру. Мы, конечно, не выспались. Тётя Вера хотела оставить Валю у тёти Дуси, но Мама решительно запротестовала. Мы вместе пошли в туалет. Он располагался во дворе. Там решали, сколько платить за ночлег. Тётя Вера сказала - хватит по пятёрке за человека.
   Уже перед самым уходом, когда Мама и тётя Вера отдавали деньги тёте Дусе, проснулась Зинаида. Она сразу же кинулась к своему жакету. "А где мои деньги?" закричала она. Мы очень испугались, так как подозрение падало на нас. Тётя Вера надела свой жакет и вдруг вытащила из кармана расчёску, конфеты и другие вещи Зинаиды. А та кричала: "У меня в кармане жакета было 25 руб.: десятка, пятёрка, две трёшки и 4 рубля рублями. Тогда тётя Дуся пошла в комнату, вытащила из-под подушки деньги и положила на стол вместе с деньгами тёти Веры. Тётя Вера сказала: "Я возьму свои 38 руб, а остальные мне не нужны. Так она и сделала. На столе остались 25 руб. Зинаида успокоилась, а мы пошли по пустынным улицам ещё не проснувшейся Москвы. Наступило 10 июля.
   Наша цель сегодня - ВСХВ. В 1954 году мы с Мамой уже были в Москве и ходили на эту Выставку.
   За последние четыре года там построили новые павильоны, и к Выставке подошло Метро. На нём мы и доехали. Из окна вагона были видны прекрасные станции. Особенно понравились Кировская, Рижская и Комсомольская. После нескольких переходов мы вышли на станции, которая так и называлась "ВСХВ".
   Тётю Веру и Валю мало интересовали достопримечательности Выставки, они всё время искали то столовую, то туалет. Потому мы очень бегло посмотрели часть павильонов. Мы с Мамой жалели, что не удалось посмотреть павильон Академии наук, где выставлены макеты искусственных спутников Земли. Зато мы посмотрели павильоны "Транспорт СССР", "Животноводство", "Урал", "Зерно". Видели мы и устройство кают в атомном ледоколе "Ленин", который будет построен в недалёком будущем. Видели и удивительный телевизор, который мгновенно фотографировал и тут же показывал всё, что находилось перед его экраном. Видели мы на экране чёрно-белое отражение самих себя, как поворачиваемся, разговариваем. Это казалось невероятным.
   Народ толпился у серого ящика, высокого и плоского, в котором помещалась машина, определяющая заболевание по симптомам. Желающие могли навыбирать, что у кого болит, нажать на кнопку - и выскакивала табличка, на которой был написан диагноз.
   На территории Выставки мы видели уже знакомые красивые фонтаны "Колос", "Каменный цветок", 16 золотых девушек-республик фонтана "Дружба народов".
   Здесь же мы купили толстенную книгу Осеевой "Васёк Трубачёв и его товарищи", диафильмы "Приключения барона Мюнхгаузена", "Метелица", "Орсо", "Судьба барабанщика".
   Потом пошли к кинотеатру и посмотрели фильм "Разбитые мечты". Про девушку-продавщицу, которая встретила Новый год с красивым мужчиной, а он оказался фальшивомонетчиком. Каждый билет стоил 4 рубля. Как оказалось, тётя Вера потратила деньги зря - весь фильм она проспала.
   На улицу Ладожскую мы решили не ходить, а заночевать на Казанском вокзале. Там было жарко. Ни одной свободной скамейки не оказалось, а потому спать опять пришлось на полу, укрытом только политической картой мира, которую купили в киоске Союзпечати. За день мы очень устали. Передо мной проплывал весь сегодняшний день: Выставка, кинофильм, а также тщетное хождение по будкам телефонов-автоматов - ни в гостиницах, ни в комнатах отдыха не было ни одного свободного места. Ночь мы провели очень плохо.
   11 июля мы опять встали рано - в четыре часа утра (в семь часов по-нашему).
   Пошли умываться. К уборной, умывальникам и к зеркалу тянулись длинные очереди. Всюду бродили уборщицы со щётками на палках. Они перебрасывались ужасными словами, у нас в семье я никогда не слышала подобных выражений. В Агадыре случалось услышать такое на улице, да и то от людей в нетрезвом виде.
   Когда мы вышли в Город, тётя Вера сказала: "Пойдёмте к лучшей парикмахерской, я хочу завить себе волосы". Мы согласились. Я никогда не думала, что волосы завивают так долго. Был уже час дня, а мы всё сидели и ждали, когда выйдет наша красавица. Мама пошла в магазин и купила мне тапочки (в Москву я взяла танкетки, и от долгой ходьбы у меня заболели ноги). Было обидно, что мы, в драгоценной Москве, сидим около парикмахерской и караулим тётю Веру, которая с таким же успехом могла бы завить волосы и в Агадыре. Наконец в два часа появилась завитая тётя Вера. Мама сказала: "Ну, довольно сидеть. Пойдёмте в Кремль".
   И вот мы, сдав саквояж и сетку в камеру хранения у входа, идём в Кремль через Боровицкие ворота и присоединяемся к группе людей с экскурсоводом.
   Узнаём о происхождении выражения "Кричать во всю Ивановскую". Осматриваем соборы. В одном из них видим гробницы русских царей. Увидели знаменитую Царь-пушку, из которой никогда не стреляли, и Царь-колокол с отколовшимся куском, который никогда не звонил. В Оружейную Палату не попали - нужен билет, купленный заранее. Когда мы вышли из Кремля, пошёл дождь.
   Тётя Вера с Валей сегодня едут в Белгород, а мы с Мамой 13-го поедем в Феодосию. Тёте Вере нужно было кое-что купить, а потому мы отправились в ГУМ. Чего там только не было! Но - очереди! Несмотря на все трудности, тётя Вера купила себе туфли за 268 руб. и два отреза на платье - себе и Вале.
   Отстояли очередь и закомпостировали билеты для тёти Веры. И вот стоим на платформе и подаём в вагон тёте Вере их вещи... Наконец поезд трогается. Мы прощаемся с нашими попутчицами и медленно идём с перрона.
  
   Листаю мою тетрадочку дальше...
  
   Уже поздно, пора думать о ночлеге. Эта ночь, как и все другие, проведённые в Москве, была ночью мучений. Снова в нашем распоряжении был только каменный пол и наша политическая карта мира. (В 1954 году мы спали на карте Москвы). Спали то сидя, то лёжа. Это был последний год, когда на вокзалах Москвы милиция терпимо относилась к людям, спящим на полу.
   12 июля мы опять проснулись очень рано и наметили распорядок дня. Сначала поехали в Третьяковскую галерею. Пришли очень рано и долго ждали открытия, до 11 часов. Картин там великое множество. Наконец-то я воочию увидела картины, знакомые мне с детства по репродукциям: "Военный совет в Филях", "Боярыня Морозова", "Тройка", "Всадница", "Девочка с персиками", "Неравный брак" и многие другие. Потом дошли до знаменитой картины И.Е.Репина - "Иван Грозный и сын его Иван". Поразили безумные глаза царя и капельки крови на ковре. Немудрено, что один человек от неё сошёл с ума и порезал картину ножом. После этой картины смотреть мы уже ничего не могли - думали только о ней и всё другое как-то терялось.
   После Третьяковской Галереи мы решили сходить в Мавзолей Ленина и Сталина. Времени было уже много - половина четвёртого. К Мавзолею змеилась огромная очередь, а закрытие в четыре часа. Подумали, простоим зря. И не стали стоять. Я подписала и отправила домой открытку с описанием наших дел.
   Вчера в киоске на Выставке мы видели фильмоскоп и решили купить такой же в ГУМе. Туда и поехали. Из-за высокомерия продавцов у нас ничего не вышло. За фильмоскопом поехали на ВСХВ.
   Быстро нашли киоск, купили фильмоскоп. У нас теперь было много вещей, которые мы не сдавали в камеру хранения: саквояж, балетка, фильмоскоп, плащ, сумка большая и Мамина маленькая сумочка для денег и документов. Мы решили перекусить и отдохнуть на скамеечке. Зашли в аллею, поглубже, подкрепились и хотели уходить. Тут Мама сказала: "Сходи и купи два мороженых". Я вышла из аллеи и направилась к фонтану "Дружба народов". Около него стояло много продавщиц мороженого. С мороженым пошла назад. Но когда я вернулась - Мамы не нашла. Стала искать - тщетно. Мороженое уже начало таять, и мне пришлось уничтожить обе порции. Отчаявшись найти Маму, я пошла в детскую комнату милиции. Когда я вошла, строгая женщина лет сорока, в очках, спросила:
   - Девочка, в чём дело?
  - Я потеряла маму.
  - Что же, ничего удивительного. Выставка у нас большая, многие теряются. Сколько тебе лет?
  - Двенадцать.
  - Откуда вы приехали?
  - Из Казахстана.
  - Из Казахстана? Далеко. Как твоя фамилия и имя?
   Когда я ответила, женщина сказала:
   - Ну вот что, Таня. Найдём твою маму. В 8 часов мы объявим по радио и мама подойдёт к выходу.
   - Но до 8 ещё полтора часа, и, кроме того, у Мамы много вещей.
   - Ничего. Всё равно без тебя мама отсюда не уйдёт.
   Я согласилась и пошла к выходу. Вдруг ко мне подошли юноша и девушка и спросили, почему я плачу. Я ответила, и Валя (так звали девушку) сказала своему спутнику:
   - Витя, давай поможем! Всё равно нам сейчас делать нечего.
   Витя согласился, и мы пошли искать Маму. Мы прошли несколько аллей и вдруг увидели, что к нам навстречу идёт Мама со всеми вещами. Как я обрадовалась! Сначала я бросилась к Маме, потом мы стали благодарить моих попутчиков. Узнав, как мы мучаемся, Валя предложила переночевать эту ночь у неё (потому что мы хотели уехать завтра).
   - Я живу одна, Витя уйдёт, и вы хорошо отдохнёте у меня.
   Но мы поблагодарили и отказались. Молодые люди помогли нам донести вещи до станции Метро.
   Всю ночь мы с Мамой простояли в очереди за билетом. Мы уже давно решили не ехать в Феодосию, а сразу - в Красноуфимск. Мама всё-таки закомпостировала билеты на поезд "Москва - Свердловск", который отходил 13-го июля в 11 часов утра. Купили еды в дорогу.
   Как только поезд тронулся, мы перекусили и легли спать. Проспали 8 часов, проснулись только вечером. Хоть и трудно было, и устали безмерно - всё равно впечатление от Москвы осталось хорошим.
   У Тёти Клавы и Дяди Максима мы хорошо погостили. Отдохнули, походили с Тётей Клавой в лес, поели ягод, сварили варенье из земляники и повезли его домой в купленном здесь берестяном туеске.
   Побывали у знакомой Трейтеров, тёти Тани Дворниковой, удивительно умной, хорошо воспитанной и доброй женщины.
   Тётя Клава, Дядя Максим и их сын Юрий возили нас к Соколовскому камню - в живописнейшее место в окрестностях Красноуфимска. Мы с Мамой лезли на гору из последних сил, потом долго это вспоминали.
   Но вот пришла пора ехать домой. По-хорошему, надо ехать до Петропавловска. Там - пересадка на поезд "Петропавловск - Алма-Ата". Но этот поезд в Петропавловске надо ждать почти сутки. И мы поехали Джезказганским поездом до станции ДарьЯ. Наш поезд опоздал, и тот, который довёз бы нас до Агадыря, ушёл 15 минут назад. Приходилось ждать его целые сутки. Было уже 12 ночи. И тогда Мама попросила главного кондуктора товарного поезда взять нас. И уже в час ночи товарный поезд, в открытом тамбуре которого под тулупом кондуктора приютились мы с Мамой, тронулся из Дарьи. В 5 утра мы приехали в Агадырь.
  
    []
   Станция ДарьЯ, 2014 год. Фото Н.Миргорода.
  
   С хитрыми мордочками мы постучались домой. Баба всплеснула руками: "Да как же вы приехали? Никогда не приедете по-человечески!". Но она, конечно же, была рада, что мы целые и невредимые вернулись домой.
  
  
  Больше дневников я не писала, а потому описание путешествия в Ленинград летом 1959 года получилось очень коротким.
  Из Красноуфимска мы с Мамой решили привезти домой "лес": ящик с землёй и крошечными саженцами берёзы, сосны, крапивы и ещё какой-то лесной травы. Дорогой всё это поливали, домой привезли в хорошем состоянии. Ящик был тяжёлым и неудобным. Но, к сожалению, в Агадыре у нас ничего не прижилось, даже крапива.
  
  
  
  

7-й класс - 1958 - 1959

  
  
   Однажды заменить заболевшего преподавателя, кажется, физики, пришла женщина с вьющимися чёрными волосами и смеющимися глазами. Звали её Саломея Соломоновна. Дома мне рассказали, что Саломеей в древности звали иудейскую принцессу, а имя Соломон носил библейский царь, который был очень мудрым. По преданию, он понимал язык животных и птиц. (Позже я полюбила книгу Конрада Лоренца "Кольцо царя Соломона").
   У Саломеи Соломоновны было великолепное чувство юмора. Она прекрасно знала свой предмет, знала, что можно ожидать от школьников средних классов, а потому на её уроках было интересно. Жаль, что уроков этих было только два.
  
  
   Выпускная фотография - мы на том же месте, в зале перед печкой.
  
   7-й
   Эмиль Матейс, Слава Сидельников, Виктор Журавлёв, Джамиля (Ляля) Абсалямова, Люся Хитева, Тая Высочинская, Валя Иванова, Гена Тимофеев, Вова Журавский, Коля Хрыкин, Люда Гужева, Рахим Омарбекович Смаилов (историк, кл. рук.), Валентина Григорьевна Антипова (Литератор), Николай Дмитриевич Остапенко (завуч), Таня Разумкова, Флора Цой, Галя Никонова, Фрося Цой, Галя Николайчук, Люба Кузьменко.
  
  
   Туризм по-Агадырски - 59. В Ленинграде
  
   В июле мы с Мамой, как давно собирались, через Свердловск поехали в Ленинград.
   С жильём нам повезло - все две недели мы жили в гостинице, в здании которой до революции размещались спальные комнаты Смольного института благородных девиц. Мы любовались архитектурой города, ходили по музеям, были в Эрмитаже. Запомнились огромные сапоги Петра I, его посмертная маска, которую заказала Екатерина.
   Вечерами ходили в театры. В театре Драмы им. А.С.Пушкина посмотрели спектакль "Игрок" по роману Ф.М.Достоевского; в бывшем Мариинском театре (им. С.М.Кирова) слушали "Князя Игоря" А.П.Бородина.
  
    []  []
   1. Титульный лист программы спектакля 'Игрок'. 2. Репертуар Ленинградского государственного Ордена Трудового Красного Знамени АКАДЕМИЧЕСКОГО ТЕАТРА ДРАМЫ им. А.С.ПУШКИНА на 1958 год.
  
    []
  
  Как много позже я увижу из этой программы, роль мистера Астлея играл Бру́но Арту́рович Фре́йндлих, отец несравненной Алисы Бруновны. Но что я тогда о них знала?
  
   Съездили мы и в Петергоф, здания которого тогда ещё только начали реставрировать. Нам удалось посмотреть лишь фонтаны. Мы с Мамой, как всегда, примкнули к экскурсии. Узнали много интересного о забавах царя Петра I. Как он приглашал знатных вельмож в напудренных париках, например, в беседку. В земле у её входа были спрятаны включающие воду устройства, не наступить на которые было невозможно. Расфуфыренные вельможи становились узниками беседки - боялись попасть под струи, которые хлестали из отверстий, расположенных по всему периметру крыши. Видели фонтан в виде яблони и ещё много всяких фонтанов, которые как-то не сохранились в памяти.
  
  
  
  

8-й класс - 1959 - 1960

   В сентябре мы ездили в совхоз Кзыл-Тау с нашей замечательной преподавательницей истории Тамарой Васильевной Хованской. Она много рассказывала нам о студенческой жизни, о моде, о стиле и стилягах. Даже вечер в школе провела на тему "Что такое стиль и стиляги?" Почему-то на фотографии класса нет ни её, нет Стасика Гребелюка. Повзрослев раньше других мальчишек, он влюбился в Тамару Васильевну. Она была неразлучна с нами, девчонками, и посмеивалась с нами над ним. Что делали мы в этом совхозе - не могу вспомнить. Скорее всего, что-то убирали - кажется, морковку.
  
   Выпускная фотография - на том же месте, в зале перед печкой. Но стены завесили монтажами с фотографиями Ленина и другими, более мелкими, которых не разобрать.
  
   8-й
   Вася Рыков, Слава Сидельников, Эмиль Матейс, Гена Тимофеев, Валентин Стародынов, Люба Кузьменко, Галя Никонова, Валя Иванова, Галя Дробнова, Люся Хитева, Люда Гупало, Люба Марченко, Флора Цой, Пётр Семёнович Пономарёв (химик, директор школы), Клавдия Сергеевна Лагай (историк), Галина Дмитриевна Кан(физкультура), Антонина Григорьевна Кабардина (немецкий, кл. рук.), Николай Дмитриевич Остапенко (завуч), Юрий Яковлевич Коробко (математик), Таня Разумкова, Нина Власенко, Галя Николайчук, Надя Емельянова, Юля Лим, Фрося Цой, Галя Чухно, Роза Ибраева, Люда Гужева.
  
  

9-й класс - 1960 - 1961

  
  
   31 августа, когда мы пришли в школу - в девятый класс, нам сказали, что совхозу нужна наша помощь. Учёба подождёт. Едем стричь баранов. Нам велели взять матрацы, одеяла и постельное бельё. Но Мама поберегла меня: "Зачем тебе два километра тащить на себе матрац? Я сошью тебе приличный мешок из чёрной ткани, в совхозе не может не быть сена. Ты набьёшь сеном мешок и будешь на нём спать".
   Ехали в кузове открытой машины. Было весело. В школе нашим "поварам", двум Людмилам, дали продуктов. Была и свежая капуста. Дорогой мы ели её с солью. Мы с девчонками заранее в аптеке купили слабительной "английской" соли. В машине, вместо обычной соли, дали её мальчишкам и стали ждать эффекта. Он всё не наступал. Тогда мы во всём признались. Мальчишки это дело обыграли, в общем, ржали и пели всю дорогу.
   В совхоз приехали под вечер. Нас привели в "казённый" дом, помню, что на стенах облупилась и отошла сухая листовая штукатурка. Нам всем предложили располагаться на дощатом полу. Мы вышли, посмотрели вокруг, но сена я нигде не увидела. Спросить ни у кого не решилась. Что делать, пришлось свернуть мешок вдвое и спать на нём на полу.
   Работа была такая: в кошаре стояли столы-настилы. Ребята ловили баранов, связывали им ноги и приносили их, упирающихся, норовящих лягнуть, на столы. Девочки, пользуясь большой электрической машинкой, последовательно стригли шерсть, натягивая кожу. Если, по неосторожности, на коже баранов бывали порезы, их надо было замазать маслянистой темно-коричневой жидкостью - креолином. Ребята быстро уставали, а стричь надо было помногу. И мы ловили и связывали баранов зачастую сами. Бараны напинывали нам огромные синяки.
   Там, в совхозе, я в первый и единственный раз в жизни каталась верхом на лошади. Масть - тёмная. Лошадь была смирная. Но Слава Сидельников, который дал мне на ней покататься (ему поручили что-то подвозить), бежал за лошадью, чтобы, если что, помочь (и не быть наказанным), чем навлёк на себя весёлые разговорчики мальчишек.
   Перед сном в нашем общем бараке велись долгие разговоры. Из страшилок мы выросли. Много смеялись.
   Наши "повара" не блистали умением, а продукты не отличались разнообразием. Похолодало. Я стала замечать при пробуждении, что ноги и нижняя часть туловища у меня холодные, и никакие растирания не помогают согреться.
   Когда вышли сроки, мы собрали вещи и стали ждать машину. Домой хотелось всем. Но вместо этого приехал гонец из школы и сказал, что по приказу директора школы (естественно, с подачи руководства совхоза) нас оставляют работать ещё на некоторое время.
   Не помню, сколько проработала я, не помню, как везли меня одну, с температурой, сразу в Агадырскую больницу. Помню, как я там лежала, как болел глаз, сначала один, потом оба. Потом конъюнктивит перешёл в кератит. Свет я стала видеть, как сквозь плотный пергамент. Кроме этого, у меня сильно болели суставы, тазобедренные, коленные и правый голеностопный. Студент-практикант делал мне компрессы, краснел и потел, а я не могла понять, почему. А женщины в палате посмеивались.
   Потом стало известно, что в том совхозе, где мы были, бараны заражены бруцеллёзом. Меня тут же перевезли в железнодорожную больницу, в Караганду, в инфекционное отделение.
   Там положили в отделение, где лежали больные брюшным тифом, но - в одиночный бокс, чтобы не добавить мне и тифа. Это была одиночная камера. Глаза к тому времени были уже хорошие, но суставы болели. Настроение было крайне подавленное. Маму я могла видеть только в окно, ко мне её не пускали. Помню, что радовалась изюму, который она мне передавала. Радио не было. Но там я учила уроки и что-то читала. Хорошо помню, что мне доставляло удовольствие до последней ноты вспоминать музыку, которую довелось услышать раньше. У меня в голове были целые "концерты по заявкам". Понемногу я начала привыкать к одиночеству. Как выяснилось, даже полюбила его, потому что потом у меня появились болтливые, беспардонные соседки.
   К счастью, вскоре выяснилось, что в питательном бульоне, в который поместили мою кровь, ничего бруцеллёзного не выросло. Так что держать меня в инфекционном отделении не имело смысла. Не зная, что со мной делать дальше, перевезли в "скорой помощи" в областную клиническую больницу, что на проспекте Советском. Это было уже во второй половине ноября.
   Маму стали пускать ко мне. Она так же ездила по выходным, привозила мне вкусные радости, письма-задания от педагогов, письма и приветы от одноклассников.
   Однажды Мама порадовала письмом: "Мы купили "большой приёмник "SAKTA" за 1 100 руб., рижский, с проигрывателем для простых и долгоиграющих пластинок. 300 руб. взяли в долг, ушли и деньги на твоё пальто, но ты не беспокойся, пальто у тебя будет: послали Николаю Чугину кроличьи шкурки, он вышлет деньги".
   Я выполняла все задания, в общем, четверть закончила неплохо.
   Фотография - слева от сцены в том же зале.
  
   9-й
   Валентин Стародынов, Слава Сидельников, Вова Журавский, Толя Скрипниченко, Гена Тимофеев, Вася Рыков, Валя Иванова, Галя Никонова, Роза Ибраева, Люба Кузьменко, Люда Гужева, Таня Разумкова, Люба Марченко, Лида Шкуратова, Галя Чухно, Флора Цой, Юрий Яковлевич Коробко (математик), Николай Дмитриевич Остапенко (завуч), Пётр Семёнович Пономарёв (директор школы), Антонина Григорьевна Кабардина (немецкий язык), Феоктиста Зиновьевна Чеснокова (химик, кл. рук.), Фрося Цой, Юля Лим, Ада Лагай, Рая Садыкова.
  
  
   Ранней весной на нашем вокзале мы увидели Хрущёва.
  
   Не забыть утро 11 апреля 1961 года, когда от горделивых, восторженных слов диктора о полёте в космос Юрия Алексеевича Гагарина я застыла с веником в руках. Мы слушали и поверить не могли, восторг распирал: человек в космосе! А главное: наш, советский!
  Восторги поумерились, когда нередкое загадочное появление красного небесного тела на юго-западе от нас, стремительно поднимающегося, а потом падающего по зигзагообразной траектории, мы увязали с неудачными стартами.
  А на уроке математики наш преподаватель, Юрий Яковлевич Коробко, сказал: "Когда у вас будут дети и внуки, и вы будете рассказывать им сказки, вы начнёте со слов: "Это случилось давным давно, когда люди ещё не летали в космос... "
  
  

10-й класс - 1961 - 1962

   На почве увлечения фотографией я познакомилась с лаборанткой химического кабинета Розой Блейле. И как раз в это время уволилась лаборантка физического кабинета. Роза замолвила за меня словечко, и с 16 декабря 1961 года я стала работать лаборантом физкабинета. Кабинетной системы в школе ещё не было, а потому это был просто склад, длинный и узкий. Вдоль стен стояли шкафы со стеклянными дверцами, в них - физические приборы. Я знала расписание всех уроков физики (в обе смены) и приносила в классы всё, что заказывали преподаватели.
   Платили мне 35 рублей в месяц. В свободное время мы с Розой печатали фотографии в её приспособленном кабинете.
  
   Несколько уроков русского языка и литературы у нас провела Аделия Николаевна Шелларь. Вероятно, настоящим её именем было красивое "Адель", но кто же не знает, что имена существительные женского рода должны иметь окончание "а", "я" - она, моя. Кто-то один так решил - так все и стали её называть: Аделия Николаевна.
   Вся школа знала, что они с Клавдией Сергеевной Лагай окончили один и тот же институт, кажется, в Алма-Ате, и давным-давно дружат, теплоту их отношений трудно было не заметить. Кругленькая, общительная Аделия Николаевна дополняла худенькую и скромную-прескромную Клавдию Сергеевну. Как-то случайно в коридоре я услышала, как сестра Аделии Николаевны, хвастаясь обновкой, говорила: "Клавдия Сергеевна, а Вы заметили - я в Вашем подарке хожу!".
  
  В январе 2023 года, через 60 лет после окончания школы, неожиданно нашёлся Вячеслав Сидельников. Он рассказал, что Аделия Николаевна сыграла большую роль в его увлечении классической музыкой.
  Началось с того, что они втроём с Толиком Скрипниченко и Геной Тимофеевым после 9-го и 10-го класса летом подрабатывали в геологоразведочной экспедиции. К ним в отряд по служебным делам в качестве проверяющего приезжал главный геофизик Шестой экспедиции по фамилии Игнатович. Он был музыкален и прекрасно владел художественным свистом. Оказалось, что он женат на Аделии Николаевне Шелларь. Игнатович пригласил их к себе домой слушать музыку - у них большая фонотека.
  "Аделия Николаевна провела со мной несколько уроков музыкального искусства. Все началось с "Вальса-фантазии" Глинки. Затем произведения Паганини, Листа, Шопена, Хачатуряна и много других стали предметом моего внимания.
  Потом я научился играть на баяне. (Кстати, Вячеслав послал мне ролик, где он вполне прилично играет "Танец Анитры" Эдварда Трига.)
  Теперь моя фонотека классики составляет более 500 произведений (и это - не только баян).
  Игнатович умер, прожив с Аделией Николаевной недолгое время. На момент окончания нами школы его уже в живых не было".
  
   Как-то на уроке Аделия Николаевна рассказала нам, как, будучи студентами, на перемене они нашли дохлого воробья и устроили ему похороны. А ей поручили написать эпитафию. И как эта эпитафия всем понравилась.
   А однажды Аделия Николаевна посетовала, как плохо пришлось их поколению: верили они, верили в непогрешимость Сталина - и вот открылось, что верить-то в него не стоило. Как будто корни им подрубили...
   Это было время, когда все мы твёрдо знали, что через 20 лет, в 1980-м году, должен был наступить коммунизм: на уроках обществоведения мы проходили "Программу КПСС 1960 года"...
  
   Была ли общая фотография, нет ли - не могу вспомнить.
  
   Выпускной класс во дворе школы зимой  [Т.П.Разумкова]
   Впереди: Лариса Цой и Ира Пак.
   В среднем ряду: Фрося Цой, Люда Ли, Лида Шкуратова, Нина Сергеева, Галя Никонова, Люба Кузьменко.
   Сзади: Валя Самойленко, Валя Павлова, Маруся Занковец.
  
  

11-й класс - 1962 - 1963

   Сёстры Цой - Флора и Фрося - переехали в Сарань.
   Люба Марченко - в Бийск.
   Они писали письма мне, а я - им.
  
   Выпускной класс во дворе школы весной [Т.П.Разумкова] Выпускной класс во дворе школы весной [Т.П.Разумкова]
   Выпускной класс весной во дворе школы, слева направо:
  1. Сидят: Толя Салбуков и Гена Коломеец.
   В среднем ряду: Зоя Жунуспекова, Нина Власенко, Люда Науменко, Валя Иванова, Роза Ибраева, Люда Ли, Нина Сергеева, Валя Павлова.
  Сзади: Люда Гужева, Лида Шкуратова, Маруся Занковец, Слава Сидельников, Вова Журавский, Дима Югай.
   2. Читают: Нина Власенко, ..., Валя Павлова.
   В первом ряду: Зоя Жунуспекова, Люда Ли, Маруся Занковец, Лида Шкуратова, Люда Гужева, Валентин Стародынов.
   Во втором ряду: Валя Самойленко, Галя Никонова, Вова Журавский, Толя Скрипниченко, Слава Сидельников, Дима Югай, Толя Салбуков.
  
  
  
   На нашей последней фотографии написано: "Первый выпуск 11-го класса СШ N 149 ст. Агадыр 1963 года".
  
   11-й класс школы 149, первый выпуск, 1963 год [И.И.Чмельков]
   Вадим Югай, Валентина Васильевна Караваева (препод. физики), Клавдия Александровна Логвиненко, Николай Дмитриевич Остапенко (завуч), Пётр Семёнович Пономарёв (директор школы), Юрий Яковлевич Коробко (математик), Александра Ивановна Пономарёва (литератор), Валентина Николаевна Кириллюк (препод. немецкого), Володя Журавский, Маруся Занковец, Люся Хитева, Валя Павлова, Галя Дробнова, Демьян Кузьмич Агупов (препод. физкультуры), Юля Лим, Люда Пак, Зоя Жунуспекова, Валя Иванова, Валя Тютюнник, Люда Ли, Лида Шаля, Галя Никонова, Таня Разумкова, Валя Самойленко, Люда Науменко, Нелли Гофина, Лида Шкуратова, Тулеген Ахметов, Роза Ибраева, Ира Пак, Толя Скрипниченко, Люда Гужева, Слава Сидельников, Люба Кузьменко, Нина Сергеева, Нина Власенко, Толя Салбуков, Валентин Стародынов, Гена Коломеец, Жунус Сейтказин.
  
  

Вот и выпускной вечер

    []  []
   Застолье выпускного класса.
  
    []  []
   1, 2. Мамы. 2. За столом: Люда Ли, Слава Сидельников и Толя Скрипниченко.
  
    []
   Зоя Жунуспекова, Люда Гужева, Саша Клочков, Таня Разумкова, Юля Лим.
  
   Весна 1963 года. Позади нервная пора школьных экзаменов. Готовились мы к ним с нашей круглой отличницей Юлей Лим. Чаще всего - у нас, в увитой вьюнками беседке. Раньше я знала Юлю как усидчивую и удивительно скромную. Нигде, кроме как у доски, её не было слышно. Исключительная порядочность Юли сомнений у меня никогда не вызывала. А теперь я узнала её, как человека с удивительно доброй внутренней силой, с мягким юмором, не по годам мудрую, с широчайшим кругом интересов.
   На многочасовом сочинении родители устроили для нас перекус, чтобы мы не умерли от голода. Родительский комитет, в который входили "Акчатаусцы" - мамы Никоновой, Кузьменко и Журавского, закупил невиданные прежде конфеты "Лето" - мармелад в шоколаде. В перерыве эти добрые феи принесли нам их с чаем.
   К выпускному вечеру тётя Маруся Чубенко сшила мне платье с широким поясом-бантом из белого капрона с набивными цветами, на чехле.
   Вот и выпускной вечер.
   Сначала нам выдали аттестаты, Юле Лим - Золотую медаль, Гале Дробновой - серебряную. Прощались со школой всю ночь. В нашем актовом зале, где проводились все вечера, поставили столы. За столом сидели все вместе - и мы, и учителя, и родители. Моих не было. Сохранились слабенькие фотографии. Толик Салбуков играл на гитаре, мы много пели, танцевали.

Куда?

   Я всё выспрашивала домашних: "Ну, куда же мне идти дальше?"
   Мама твердила: "Иди, учись. Я вот не выучилась - видишь, как мне пришлось тяжело? Вот и ноги больные от стоячей работы. Поступай в институт, человеком будешь".
   А я: "Так в какой институт идти?"
   А Мама: "Куда хочешь, туда и иди. А то, если неправильно тебе посоветую, - будешь корить меня всю жизнь. Решай сама".
   Я не знала, на какую ногу встать. Хотелось быть и врачом, и учительницей, но в душе мне больше всего всегда хотелось стать писательницей. Однако писательница отпала ещё классе в шестом, когда любимая подруга Галка Ситникова в запале ссоры дала понять, что никакого писателя из меня не получится. Я тогда затаённо обиделась но, поскольку мнением Галки дорожила, посчитала, что дорога туда мне заказана.
   Классе, кажется, в пятом, когда мы только начали изучать химию, я приходила домой с горящими глазами от эффектных опытов. Тогда захотела было стать инженером-химиком, но родные вовремя отговорили: химическая промышленность вредна для здоровья, там газы, которые дурно пахнут, скоро состаришься. Эта перспектива меня никак не радовала, да и наигралась я химическими опытами: модное в то время веяние - "Связь школы с жизнью" - дало возможность освоить специальность химика-лаборанта при Депо.
   Когда мы в классе обсуждали наше будущее, Вова Журавский обронил, что для девчонок есть только две дороги - в "пед" или в "мед".
   Галя Никонова и Люба Кузьменко сразу решили идти в Карагандинский медицинский институт на факультет санитарной гигиены. Если бы я решила стать врачом - то только лечащим. Но у меня с детства дрожат руки. Кто поверит такому врачу? И ещё: а вдруг от моего лечения кто-нибудь умрёт? Страшнее этого ничего нет.
   Вовино высказывание как-то принижало, хотелось доказать, что девчонки тоже люди и вольны выбирать профессию без ограничений.
   Слава Сидельников и Толик Скрипниченко решили стать геофизиками и отправили документы в Алма-Атинский Политехнический. Геологом я уже "побывала" классе в седьмом-восьмом, под впечатлением от знакомства с прекрасной четой геологов Кудрявцевых. Кто-то из людей, имеющих на меня влияние, кажется, мама девочек Тёткиных , тётя Зина, рассказала, как тяжело женщине в поле, где сложно помыться, какие тяжеленные рюкзаки с образцами камней надо носить. И потом: ты - в поле, а семья - дома.
   В то время мне хотелось гармонично развиваться во всех направлениях. Думалось, что если гуманитарные науки войдут в меня сами, для познания точных наук потребуются значительные усилия, которые мне вряд ли захочется затратить без внешнего воздействия, а потому учиться надо на инженера.
   Агадырь - железнодорожный посёлок. В воздухе витало поступление в один из Институтов инженеров Железнодорожного транспорта: в Московский или Ташкентский. Оттуда к нам приезжали гонцы с рекламой. Поступление возможно в Политехническом институте, в Алма-Ате, а там, по результатам отметок, - в какой попадёшь. Там есть очень заманчивый факультет - "Телемеханика и связь". Вот туда-то я и решила поступать. А Валю Павлову привлекал факультет экономический. И мы собрались с ней ехать вместе.
   Наш классный руководитель, математик Юрий Яковлевич Коробко, который ставил мне пятёрки по черчению (хотя графика у меня была прескверная, а на подписи к чертежам страшно было смотреть), в характеристике отметил, что у меня несомненные способности к точным наукам.
   В конце июня мы послали документы и стали ждать вызова. Сидели, как на иголках. Кто-то пустил слух, что документы могут потеряться, что из-за множества "блатных" на них могут просто не обратить внимания, а потом скажут: всё, приёма больше нет. Вывод: надо ехать самим.
   И вот, в июле 1963 года, мы с Валей Павловой, движимые надеждой, уехали в Алма-Ату. После этого я бывала в Агадыре только на каникулах и в гостях.
  
    [] Проводы в Алма-Ату, Агадырь, 1963 год [Разумкова Т.П]
   Агадырь, 1963 год. 1. Я и Валя Павлова. 2. Мама с моим "добром". Слева - наш дом, справа - землянка Рисовых.
  
  А в Алма-Ате я повидалась с двоюродной сестрой моего Деда, Валентиной Степановной Калининой, с семьёй её старшего сына, Сергея Ксенофонтовича Калинина.
  
    []
  
  

Два года спустя

Через два года после выпуска у окна роддома: у Люды Науменко родился первенец [Т.П.Разумкова]
   У роддома, где у Люды Науменко рождался первенец. Агадырь, 1965 год:
  Впереди: Гена Коломеец, Люда Пак, Лида Шаля, Маруся Занковец, Нина Сергеева, Люба Кузьменко.
  Сзади: ..., ..., Стасик Гребелюк, Галя Никонова, Дима Югай.
  
    [] Ю.Я.Коробко покидает Агадырь [Разумкова Т.П]
   Проводы Юрия Яковлевича Коробко в Днепродзержинск:
  Впереди: : ..., ..., Юрий Яковлевич с женой, Галя Никонова, Люба Кузьменко.
  Сзади: Стасик Гребелюк, Юра Никонов, Нина Сергеева, Лида Шаля.
  
  
    []  []
  
   1. Люда Гужева с первенцем. 2. Мама фотографирует.
  
  

Соседи

   С юга к нашему огороду примыкал домик, где жила казахская семья. Хозяин дома хвастливо рассказывал, что он взял хороший калым за свою старшую дочь, а уж за младшую-то, полноватую девушку по имени Актай, он и вдвое больше возьмёт. Ей было лет пятнадцать. И вдруг Актай исчезла. Оказалось, её украл жених и увёз к себе в другое селение. Правда, потом выяснилось, что против этого воровства она не возражала, как говорила моя Баба, "сама укралась". Как выяснилось, жениху просто нечем было платить калым, который измерялся в лошадях. Как бы то ни было, больше Актай в этом домике мы не видели.
  
   На юго-западе за нашим огородом жила Лидия Ш. Это была красивая, молодая ещё белокурая женщина. Но с некоторых пор я старалась даже не смотреть в сторону её дома. А дело было так. Чья-то несчастная голодная кошка съела её цыплёнка. Лидия подвесила кошку за хвост и стала нещадно хлестать её палкой. При этом Лидия громко кричала, посвящая всех в обстоятельства случившегося. Бедное животное давно погибло, а она всё хлестала и хлестала, не переставая кричать.
   Был и ещё пример изуверства - не менее чудовищный: как-то я видела, как Лидия передавала ватаге большеньких мальчишек большую рыжую собаку на верёвке со словами: "Ведите её в степь и там убейте". Страшнее всего было смотреть на кровожадную реакцию мальчишек: им это поручение пришлось по вкусу. Они, похохатывая, уже начали бросать в рыжую собаку камни. На крики "малявки" "Вы что делаете?" они не обратили никакого внимания, только прибавили шагу. Малолетние живодёры были возбуждены предстоящим убийством, санкционированным взрослым человеком.
   Лидию в нашем доме называли не иначе, как "фашистка".
   К счастью, вскоре она уехала, а в её доме поселились Щербаковы. Хозяйку дома я звала "бабушкой": она воспитывала маленькую внучку. Родители девочки приезжали в Агадырь нечасто. Бабушка Щербакова как-то подарила для меня кусочек мягкой фланели кремового цвета - "пусть у Тани будут тёпленькие штанишки". Штанишки мне не сшили - пока собирались, я подросла, зато из этой фланельки, ласковой на ощупь, Мама сшила мне саше для носовых платочков - внутреннюю сторону. Сверху был чёрный сатин, который Мама вышила мелкими розочками.
  
   З.Н.Разумкова (справа) с соседкой, Н.Щербаковой [ Разумкова Т.П.]
   Бабушка Щербакова (слева) и моя Баба перед нашим домом. Видно Депо и дом Фоменко.
  

Друзья и знакомые

   Семью Чубенко у нас принимали, как родную. У Деда с Бабой были свои друзья: чета Нестеренко, чета соседей Скорых. У нас бывали Светлана Герман и Шура Медеубаева - с ними Мама работала в компрессорном цехе. Дружила Мама и с тётей Милей Кузиной, и с тётей Машей Ярмузиной. Потом Кузины переехали в город Курганинск, районный центр в Краснодарском крае, а Ярмузины - в Набережные Челны. И Мама писала письма и в Курганинск, и в Набережные Челны. О моих подругах я много писала в эссе "Агадырь моего детства. Станция Агадырь".
   В сентябре, в дни моего рождения, в гостях у меня бывали все девочки моего класса. В годы моего отсутствия у Бабы появилась юная подруга, Таня Голубева. Она часто приходила к Бабе, та давала ей почитать книги, а чаще дарила. Они много говорили о книгах и о жизни вообще.

    []  []  []
   Алла Васильевна: 1. со Светой Герман в нашем огороде. 2,3. с тётей Машей Ярмузиной в Депо.
  
    []  []  []
   1. с М. Кузиной в компрессорном цехе. 2. Шура Медеубаева. 3. Алла Васильевна (в центре). Слева - Эрна.
    []
   Таня Голубева.
  
  
    []  []
   1-2. Застолье в честь приезда В.В.Разумкова, зима 1962 года. Слева направо: 1. Муж тёти Нади Лобановой - дядя Вася , сосед - дедушка Скорый, В.Д.Разумков, Мария Ефимовна Чубенко. 2. В.Д.Разумков, Н.И.Лобанова, М.Е.Чубенко, ..., бабушка Скорая, З.Н.Разумкова, чета Нестеренко, В.В. Разумков.
  
    []  []
   Застолье в честь приезда В.В.Разумкова, зима 1962 года. 1. Зеркально с предыдущей фотографией. 2. Слева направо:. А.В.Разумкова, чета Нестеренко, В.В.Разумков, Пётр Романович Чубенко, Надежда Александровна и Юрий Васмльевич Разумковы. Сзади - Миша Разумков.
  
    []
   В гостях у соседей - Скорых. Деды - сзади, Баба справа от бабушки Скорой.
  
   Сушковы
  

   Самые первые наши знакомые в Агадыре - семья Сушковых. Отец семейства работал токарем в Депо - был Маминым коллегой. Жили они в том же переулке, что и мы, но немного западнее нас. Дом у них был добротный, с большим деревянным крыльцом. Как-то сложилось, что праздники отмечали или у них, или у нас. Когда это бывало у нас, Сушковы приходили со своими стульями: в нашей землянке их не хватало. Помню, как тётя Катя Сушкова пела во время застолий. У неё был высокий, сильный голос. И сама она была очень властная и хозяйственная.
   У Сушковых трое детей: Тая, Вова и Люда. Тая - на четыре года старше меня. Патефон у них появился гораздо позже, чем у нас, и Тая приходила слушать пластинки к нам. Тая, добрая девочка, часто играла со мной, в основном, в школу. Став постарше, ходила в посёлок "за колонкой" к Вите Трестеру учиться играть на баяне. Дружила Тая со своей одноклассницей Томой Фоменко. Когда Сушковы купили патефон, Вова всё пытался спеть вместе с певцом с пластинки. Делал он это с явным усилием, и выходило забавно. Но тётя Катя грозила насмешникам пальцем: "Пусть поёт, ему надо учиться".
  
   В.Сушков []  []  []  []  []
   Потом они куда-то переехали, кажется, в Исилькуль.
  
  
   Клочковы
  
   Одно время Дедовым начальником был Иван Тимофеевич Клочков. Он иногда приходил к Деду, а однажды пришёл не один, а со своей обаятельной женой, тётей Олей. Она стала часто приходить к нам вместе с двумя сыновьями-погодками, и мы хорошо с ними играли. Саша был моим ровесником, но в школу пошёл годом позже. Об этих ребятах у меня остались самые тёплые воспоминания. Они не были драчливыми, запомнились их доброта и рассудительность. Позже Ольга Михайловна стала преподавать в нашей школе домоводство. Мне этот предмет познать не удалось, "домоводство" наш класс не застал, а вот моим знакомым девочкам посчастливилось у неё учиться. Ольга Михайловна была им как мама. Помимо преподавания основных знаний и секретов домоводства, она учила девочек тому, о чём они не решались спросить дома, учила корректно и с приязнью, предостерегала девочек от всего, что могло им навредить. "Вы у меня смотрите!" - говаривала она.
  Когда у меня в 2009 году появился Интернет, от Томы Фоменко я узнала, что её младшая Сестра Света замужем за Сашей Клочковым, что живут они в Агадыре, что ни родителей, ни брата Серёжи у Саши уже нет в живых.
   Саши не стало 29 сентября 2017 после тяжёлой болезни, которая на шесть лет приковала его к постели. Светлая память...
  
   Бухгалтерия Депо []  []  []  []
   1. Бухгалтерия Депо. В первом ряду Василий Дормидонтович Разумков, справа - Иван Тимофеевич Клочков. 2.Саша Клочков 3, 4. Ольга Михайловна Клочкова.
  
   Чубенко
  
   Помню, как году в 1956 Дядя Юра и Тётя Надя пригласили нас в гости в новую квартиру.
   Мы отправились в Центр, к деревянному дому, что стоял рядом с парком. У нужного подъезда увидели хрупкую большеглазую девочку. Спросили, не знает ли она, где живут Разумковы. Девочка сказала: "Знаю! Я их сейчас позову!" и побежала вверх по лестнице. Это была Катя Чубенко.
   Мария Ефимовна и Пётр Романович приехали из Хабаровска с тремя детьми: Ритой, Катей и Славой. Они познакомились с нашими Разумковыми-младшими, которые были их соседями, и стали дружить семьями. "Взаимопомощь, взаимная выручка и поддержка, дружеские посиделки в честь семейных дат облегчили и скрасили нам первый, самый трудный год на чужбине", вспоминает Екатерина Петровна.
  
    []  []
   1. Надежда Александровна и Юрий Васильевич Разумковы и Мария Ефимовна Чубенко. 2. Тётя Надя Лобанова, Баба и тётя Маруся Чубенко.
  
   В.В. Разумков в Деповском посёлке [И.И.Чмельков]
   Праздник в честь приезда Всеволода Васильевича Разумкова, Агадырь, 1962 год. 1-й ряд: М.И.Чмелькова, Н.И.Лобанова, дедушка Скорый, Юрий Васильевич и Надежда Александровна Разумковы, Мария Ефимовна Чубенко, З.Н.Разумкова. 2-й ряд: Муж Н.И.Лобановой, В.В.Разумков, В.Д.Разумков, ..., А.В.Разумкова, бабушка Скорая.
  
   Когда к нам приезжал кто-нибудь из родни, в честь гостя собирали застолье. В числе гостей непременно бывала семья Чубенко. Тётя Маруся подружилась с Бабой и часто бывала у нас в доме. Баба хвалила нам её деловые качества и покладистый характер. Восхищалась тем, что эта энергичная женщина освоила мотоцикл, и что она - прекрасная рукодельница.
  С Катей, которая чуть постарше меня, мы много говорили о школе, о книгах, о фильмах. Они с сестрой Ритой постоянно что-то напевали.
   Тётя Маруся говорила на очаровательном суржике. Как сейчас помню её "Слухайтэ сюда...".
  Помню, Катя навестила нас в Караганде в 1971 году. А потом послала мне по почте поистине царский подарок: пластинку с записями песен моей любимой Новеллы Матвеевой. Я помню эти песни до последней ноты и до сих пор бережно храню эту пластинку...
   Младший, Слава, немного постарше нашего Миши. Он тоже навещал нас в Караганде в 70-е годы и что-то из бытовой техники нам с Мамой в квартире отремонтировал.
   Когда в 1990 году мы с дочерью были в Агадыре, на ночь нас приютила Мария Ефимовна. Она тут же стала учить мою дочь машинной вышивке! Тётя Маруся тогда сказала, что Катя замужем, живёт в Брянске.
   В декабре 2010 года Майя Бахрамова помогла мне связаться по Интернету с Екатериной Петровной, дала телефон тёти Маруси. Оказалось, Екатерина Петровна на пенсию вышла в должности директора школы. В последние годы у неё появились увлечения: она пишет стихи и рисует пейзажи масляными красками.
  Я узнала, что мужем Кати стал Артур Дмитриевич Французов. До пенсии он работал ведущим конструктором на машиностроительном заводе, конструировал тепловозы, дизельные электростанции. В законном браке они с 1989 года. Артур близок ей по духу, по характеру, у них даже один день рождения - 11 мая. Артур - большой любитель лесных прогулок, в молодости много путешествовал туристическими маршрутами. Очень заботливый и обязательный. Книголюб. При первой возможности освоил компьютер. Так же, как и мы с Катей, любит авторскую песню.
  Потом из Брянска полетели горестные вести: Артур Дмитриевич болен, кажется, серьёзно... А 30 сентября 2019 его не стало. Катя с прискорбием сообщила мне об этом и добавила: "Сколько отпущено природой - столько и живет человек! Артур прожил жизнь достойно, вдохновенно, творчески, организованно! Его биологические резервы выживания были основательно истрачены - в июне исполнилось ему 83 года. Он не боялся смерти, умер с улыбкой, так и похоронили его, улыбающегося. Он не жаловался, не ныл, не проклинал судьбу. Будучи без сил, с постоянной болью, он молча переживал свою жизнь - самобытную, наполненную содержанием интересным. Уходя, на прощание поблагодарил ее улыбкой! Так, наверное, умирали герои! Артур был героем своего жизненного рубежа. Мне так его не хватает..."
  
  Через полгода, в марте 2020, когда мы с Катей поминали Артура, она написала:
  Артура нет. Но я не одна - внутри меня целый мир пережитых жизненных впечатлений, представлений, потребностей. Они живут во мне, ярчайшим из них явлением остается Артур! Он был за всю мою жизнь дорогим мне подарком. Нас долго испытывало время на прочность и надежность добрачных отношений. Прожив 30 лет в браке, мы поняли, что значим друг для друга. Он говорил мне: "Ты для меня все!". "Всем" и он был для меня. Как технарь, не любил высокопарных фраз, был краток, но точен в изъявлении своих чувств. Уже будучи больным, на моем юбилее в этом году, сказал: " У меня достойная жена". Да, он всегда старался видеть во мне только достойные черты; трудолюбие, упорство в достижении поставленной цели, тягу к познаниям нового, не угасающий интерес к творческому деянию. Говорил, боялся в холостяках нарваться на бабу-фурию! Время остановило его на мне, как и меня тоже! У нас было много общего, даже один день рождения. Мы смотрели в одну сторону, стремились свой каждый день прожить со смыслом, интересом, с удовлетворенностью от совершения чего-то доброго, хорошего. нужного! У нас был гостеприимный дом, Артур был хлебосолом необыкновенным, никогда не считался с затратами. Он был человеком безмерной щедрости, доброты, отзывчивости. Но не без "перца", как говорится! Не терпел вранья, хитрости, лживости, лукавства в людях. Мог открыто выразить свое отношение к этому, но без конфликтов, ссор, придирок. Просто с кем-то больше хотел общаться, а с кем-то был предельно закрытым в общении. Артур за эти 30 лет мне много дал, многому научил, многое взял и от меня. Получился нерушимый братский семейный союз, которым мы оба дорожили. Так что есть о чем печалиться безутешно, оставшись без такого подспорья!
  
  Светлая память этому хорошему, доброму человеку, а Кате - мои искренние соболезнования...
  Время лечит. Уверена, что Катя на своей страничке вновь порадует нас своими воспоминаниями и рецензиями. Жду и надеюсь.
  
  Рассказы Екатерины Петровны о матери - Марии Ефимовне, о любимом педагоге, Зинаиде Андреевне Соляновой, о родне - "Непростые судьбы простых людей", о племяннике - "Памяти Чубенко Жени" - на её страничке в рубрике "Творчество моих земляков-агадырцев" Екатерина Петровна Чубенко.
  
    []  []  [] Е.П. Чубенко с мужем, Артуром Французовым []
   1. Пётр Романович и Мария Ефимовна Чубенко 2. Рита Чубенко. 3. Катя в гостях у Марии Ефимовны и Риты. 4. Артур Дмитриевич и Екатерина Петровна.
    []  []  []  []
   2004 год. 1. Мария Ефимовна (сидит), Вячеслав Петрович с женой Ниной и Маргарита Петровна. 2. Мария Ефимовна и Вячеслав Петрович. 3. Мария Ефимовна с правнучкой Сонечкой. 4. Мария Ефимовна в день Победы.
  
   Анна Ивановна Касторская
  
   Помню Анну Ивановну Касторскую. Видела я её лишь однажды, но много слышала о ней: она познакомилась с Бабой во время моей учёбы в Воронеже. У Анны Ивановны грамотная речь, приехала она, кажется, из Прибалтики. Я знала, что у неё есть внук Митя, которого она очень любила. Анна Ивановна связала для меня крючком красивый полосатый шарф, длинный-предлинный. Она всё время передавала приветы мне, а я - ей. Увидеть её внука мне не пришлось. Майя Бахрамова говорила, что Дима Касторский учился в том же интернате, что и она, был на год постарше. И только в 2009 году с помощью Саши Бугаева я нашла в Интернете две фотографии Дмитрия Касторского. Саша говорил, что Дима - радиолюбитель. Но о дальнейшей жизни Анны Ивановны и Мити я так ничего и не знаю.
  
    []  []  []
   1.Анна Ивановна Касторская у нашего дома, Агадырь. Справа - Зоя Николаевна Разумкова 2. Митя Касторский 3. Дмитрий Касторский.
  
  
   Тёткины
  
   А ещё к нам приходила тётя Зина Тёткина. Она дружила с Бабой. В детстве эта фамилия казалась мне неправильной, и я велела всем говорить "Тётина". Тётя Зина, полная белолицая женщина, мне очень нравилась. Речь её была грамотной, и, казалось, знала она обо всём на свете. Много позже от её дочери, Маргариты Ефимовны, я узнаю, что настоящая их фамилия - Оленины, а фамилия "Тёткин" у их предка появилась случайно, когда он, будучи политическим заключённым в царское время, был сослан в Сибирь.
  Муж тёти Зины окончил московские курсы журналистики с железнодорожной специализацией. Работал сначала на Дальнем Востоке, а потом его перевели в Кокчетав главным редактором газеты "За большевистские темпы". Газета писала о железнодорожных делах на линии от Петропавловска до Балхаша. В то время юная тётя Зина в Кокчетаве преподавала французский язык. Она приехала из Москвы после окончания гимназии, кроме того, вела занятия по т.н. ликбезу. Они поженились. Потом главу семьи перевели редактором газеты политотдела в Акмолу. Позже назначили главным редактором газеты "Агадырская новь". В 45 лет у мужа тёти Зины случился инфаркт, и через три месяца, в 1959 году, его не стало. Старшая дочь, Рита, училась тогда на втором курсе.
  Жили они в кирпичном доме под номером 22. В семье было пятеро детей: Борис, Юрий, Рита, Тома и Лена. Старший сын, Борис, был писателем и работал сценаристом на киностудии "Казахфильм" в Алма-Ате. Маргарита Ефимовна рассказала мне, что прототипом главной героини его сценария "Берёзы в степи" является их мама, так хорошо знакомая нам обаятельная тётя Зина.
  Статную красивую жену Бориса Ефимовича, Людмилу Ярошенко, актрису Казахского Драматического театра им. М.Ю. Лермонтова, я видела однажды на нашем агадырском рынке, а в 1955 году нам с Мамой довелось даже погостить у них в Алма-Ате.
  
    []  []
   Тёткины: 1. Тома 2. Лена.
  
    []  []  []
  
    []  []  []
  
    []  []
   Маргарита Ефимовна Тёткина.
  
    []  []
  
  
   Юрия я не знала. Помню Риту, добрую и надёжную. Когда я только начинала учиться, Рита была старшеклассницей. Она отдыхала в пионерском лагере в одно время со мной, в 1954 году. Об этом - в подглавке "Пионерский лагерь". Помню боевую, весёлую Тому. Она носила длинные косички. Помню и младшую, скромную Лену. Год её рождения 1948 - 1949. Все девочки очень грамотные и рассудительные.
  
   Галя Николайчук, моя одноклассница, рассказала мне, что все девушки Тёткины стали педагогами и преподавали в школе Агадыря в 21 экспедиции. От Майи Бахрамовой я узнала, что Рита Тёткина работала преподавателем немецкого языка в вечерней школе, позже она и ее младшая сестра Лена работали в редакции газеты "Агадырская новь". В ноябре 2010 года я с прискорбием узнала, что все дети тёти Зины, кроме 71-летней Риты, умерли.
   А в ноябре 2017 сама Рита мне сказала, что в Сибири живёт её сестра, Тамара, а у неё - четыре дочери. С ними Маргарита Ефимовна всегда на связи. А я-то семь лет считала Тамару умершей! Жить ей теперь до ста лет.
   Рита, хоть и живёт одна, одинокой себя не чувствует. Её не забывают коллеги, ученики, она общается и с племянницей Алёной, дочерью брата Бориса. Людмилы Ярошенко, первой жены Бориса, не стало в 2012 году.
  
   Часть третья
  

Горькое

Киносеанс

   Когда я училась в средних классах, мое восхищение Бабой как-то затушевалось. Я перестала замечать её достоинства, зато Бабины недостатки стали для меня явными. Как-то, когда я училась классе в седьмом, мы с Мамой пошли в кино. Посреди сеанса в зале неожиданно отключили электроэнергию (к этому мы, в общем-то, привыкли). Но нас попросили не расходиться - скоро свет появится. И тут мы с Мамой разговорились. Это был первый наш "взрослый" разговор: раньше у Старших была "круговая оборона" - они всегда все были заодно.
   Мне и в голову не приходило кому-то из них на кого-то пожаловаться. А тут Мама сама впервые выразила мне своё недовольство Бабой. К этому времени и у меня возникло немало поводов позлословить по Бабиному адресу. В общем, мы славно отвели душу. С тех пор я стала говорить Бабе "дерзости" и весьма в этом преуспела. А с Мамой мы стали ближе. Баба, конечно, огорчалась, но всё равно не переставала меня любить.

Вылечить кашель кагором

   В часы застолий Баба брала самую маленькую коньячную рюмочку и только пригубливала. Всех пристрастных к выпивке резко критиковала. Всю жизнь Баба была трезвенницей, но череда досадных событий изменили её отношение к алкоголю. Всё началось в январе 1968 года с её неудачной попытки переехать в Казань, к брату. Через два месяца, в конце марта, она вернулась. Мама встретила её на перроне в Агадыре - похудевшую, подавленную, с опустошённым сердцем и уже начавшейся смертельной болезнью. Вскоре это подтвердили врачи. Они сразу же уложили Бабу в больницу и быстро отпустили. После выписки Баба простудилась. Попытавшись вылечить кашель кагором, она вдруг почувствовала давно забытый прилив сил. И во время походов в Баню стала покупать себе спиртное сама, а позже просила об этом Маму. Мама не перечила. Она уже знала, что у Бабы рак - пусть хоть спиртное немного облегчит боль.
   Этим же летом (1968 года) мы со Светой (Боря служил в армии) проводили последние каникулы в Агадыре. Бабу застали неузнаваемо похудевшей. Конечно же, зная о ее Казанских злоключениях, мы относили их исключительно за счет Бабиной вредности. Между собой мы вышучивали и ее пристрастие к спиртному. Про ее рак и его первый и главный симптом - похудение - мы еще не знали.

Совпало

   Когда Бабе стало совсем плохо, Дед много ночей был рядом с Бабиной постелью. Сам очень похудел. Умерла Баба 19 декабря 1968 года, в лютый мороз. Чтобы вырыть могилу в твёрдой каменистой почве, на каждом её слое жгли старые автомобильные шины, а Тетя Надя, жена Дяди Юры, разогревала землекопов водкой. Дядя Юра, по давней просьбе Бабы поиграть у неё на похоронах, мобилизовал духовой оркестр, которым много лет руководил.
  
    []  []
   1.У могилы Зои Николаевны Разумковой: Миша, Надежда Александровна, Василий Дормидонтович, Алла Васильевна - Разумковы; Мария Ефимовна Чубенко. 2. После похорон. Музыканты духового оркестра.
  
   После защиты дипломного проекта 21 декабря 1968 года я получила телеграмму такого содержания: "Поздравляем защитой диплома Мама Дед Тетя Надя Дядя Юра Ира Миша". Слова "Баба" не было. Почуяв недоброе, я всё же очень надеялась на ошибку телеграфа. Но Мамино письмо лишило этой надежды. Родные просто не хотели сообщать мне страшную весть накануне дня, ради которого столько лет вся семья отдавала все возможные силы...
  

Прощай, Агадырь

  
   На работу после института меня направили на Карагандинский Областной Молочный комбинат. Жила я в общежитии. На выходные ездила домой в Агадырь. В завкоме мне обещали жильё. И вот прошёл слух, что скоро должны освободить ведомственную квартиру - работник уволился. На квартиры была очередь. Но однокомнатная, да ещё в промышленном Майкудуке, для большинства работников интереса не представляла. Значит, можно было надеяться мне.
  
    []
  
   В это время в Караганду на гастроли приехал Алма-Атинский Оперный театр. Желая порадовать Деда, я послала ему в Агадырь в почтовом конверте билет на "Травиату". И Дед приехал ко мне в гости. Мы послушали оперу. В фойе театра Дед галантно подавал мне плащ. Мы погуляли по Караганде. Сосед по общежитию, Костя Масс, со своим велосипедом уехал на спортивные сборы. В его комнате и переночевал Дед две ночи. Мама рассказывала, что в Караганду уезжал старик, а вернулся и пришёл к ней в Депо молодой человек. Он сказал, что в Караганде ему лучше дышится, что там другое атмосферное давление, что надо туда переезжать, пока Таньке дают квартиру.
   Приехала я летом 1969 года в Агадырь на выходные и увидела, что во дворе всё не так. От предчувствия сжалось сердце.
  Так и оказалось: дом уже продали соседям.
  
  И в июле Мама и Дед с котом Кичи переехали ко мне в Караганду. С квартирой, что обещали мне в завкоме, случилась заминка, а потому мне пришлось искать частное жильё. Нашлось оно быстро: одна из уборщиц нашего завода сказала, что мы временно можем пожить у неё. Этот домик находился в квартале от моей работы..
  Всю библиотеку, фонотеку и кое-что, по мелочи, взяли с собой, многое оставили соседям. Мама в Караганде очень жалела наш дом, где много места и всё удобно устроено, где были свой огород и цветник. Но труды с домом стали непосильны, - здоровье ухудшалось. К тому же в Караганде местом работы она выбрала больницу - врачи будут рядом, помогут в случае чего.
  Мне тоже было жаль Агадыря, нашего тёплого гнёздышка. Но город притягивал сильнее. Да и работа захватила. У меня уже начались командировки в Алма-Ату.
  А Дед был очень рад городу. Он нашёл самую лучшую баню и каждую неделю на автобусах с пересадками туда ездил. Пел ли он там - теперь не скажет никто. Мы с Мамой его об этом не спрашивали...
  
  
  Пока были живы мои родные, они несли с собой частицу Агадыря. Теперь, когда жизнь моя клонится к закату, на новом витке я снова и снова обращаюсь к нему, Агадырю моего детства...
  
  
  

* * *

  
  Посёлок Карагайский, август 2010 - декабрь 2019 года.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"