Я - самая среднестатистическая из всех среднестатистических женщин. И это значит, что я читаю женские журналы со всеми их прибамбасами - тестами на психологическую и сексуальную совместимость партнёров, пяти- и семидневными чудо-диетами, советами в области любви и брака и рекламой косметических средств. Конечно, ночует у меня и другое чтиво, но для поездов, самолётов и всевозможных очередей подобные издания - самое то. Или вот как сейчас - что мало-мальски содержательное полезет в голову, когда глаза закрываются и больше всего хочется последовать примеру мужа, отложившему свой детектив, выключевшему лампу в изголовьи кровати и только-только задремавшему (тихое, нежное блаженство - погружение в лиловую теплоту), но нельзя - через десять минут смывать маску. Вот и листаю, почти ничего не видя, журнал, который, впрочем, уже просмотрела в электричке - по дороге с дачи. Так... Наша почта... Азбука здоровья... Салон красоты... Поэтическая страничка... Советы на... СТОП! Ну-ка, ну-ка - назад. Господи, да где это.. А, вот - поэтическая страничка. "В шумном платье муаровом, в шумном платье муаровом по аллее олуненной Вы проходите марево..."
Я несколько мгновений ошарашенно смотрю на имя поэта, потом опять бегло читаю стихотворение и толкаю заснувшего уже мужа: "Саш, ты это знаешь: "В шумном платье муаровом, в шумном платье муаровом по аллее олуненной..."?" Саша заспанно и бестолково глядит на меня как на чокнутую и не сразу собирается с мыслями: "Обалдела женщина. Северянин, кажется... - и, падая опять на подушку и закутываясь поплотнее, ворчит, засыпая, - ...с кроссвордами своими..." Я молча смотрю на его начинающий уже лысеть затылок и мне хочется заорать: "Так что ж ты молчал-то все эти годы!" Хотя он тут абсолютно не причём - он просто оказался в ситуации человека, сболтнувшего женщине, боготворящей своего умершего уже мужа, о каком-то его давнем-давнем дельце, причём проговорился он не потому, что по-бабски несдержан в разговоре, а просто потому, что считал - тут и говорить-то не о чем - история эта - факт общеизвестный, за давностию лет забытый и пришедшийся сейчас к слову только как милая ненавязчивая связка между двумя анекдотами. И вот вечер окончен, хозяйка провожает последних гостей, устало смотрит в зеркало в прихожей, снимая драгоценности и улыбку, поднимается в свою комнату, достаёт письма мужа, его фотографии и бросает в камин. Вынимает из шкафа револьвер и стреляется. Дело в том, что все эти годы...
Я тихо вышла из спальни и прошла в ванную. Смыв маску, вошла в кухню, уселась на табуретку и, закурив, принялась обдумывать случившееся. Значит так...
...Дело в том, что все эти годы - пятнадцать лет - я была уверена, что стихи эти посвящены... мне.
Закончив школу средней (очень средней) хорошисткой, я поступила в первый попавшийся институт, умудрившись протащить с собой контрабандой полный чемодан отроческих комплексов, которые люди поумнее предпочитают оставлять на границе своего семнадцатилетия. В моей (ничем не примечательной - прямо скажем) головке ещё твёрдо сидели принципы, вбитые домашним воспитанием и "правильными" книжками, типа "умри, но не давай поцелуя без любви", а об этой самой любви я не только мечтала (разумеется, тщательно это скрывая), но была абсолютно уверена, что она наступит вот-вот.
Первый курс был закончен со счётом 0:0. Впрочем, это меня не очень разочаровало - всухую отыграли первый тайм девочки куда красивее меня. Но тем настырнее замахала крылышками моя синяя птица на горизонте второго курса с неотвратимым как судьба колхозом.
...И был колхоз...
Сейчас я не могу уже вспомнить, с какой стати я решила, что он влюблён. Почему влюбилась я - это ясно - потому что он был старшекурсник, потому что он пел и играл на гитаре, потому что у него была добрая улыбка, потому что он был спортивен, потому что у него были смешные уши, потому что о нём говорили "та-а-акой мальчик" - в-общем потому, что пришло время любить. А я не верю, что есть такой человек, который любит, абсолютно не надеясь на взаимность. И если для подкорма этой надежды нет ничего существенного, с голодухи она не загнётся - выживет, питаясь воздухом, эфиром - какой-то случайно пойманый взгляд, улыбка у костра, брошеная в никуда и неумышленно в тебя угодившая, участливое слово, сказаное из жалости к усталой носатенькой второкурснице, так же по доброте душевной поднесённое ведро (ну, это уж вообще для надежды - лакомство), и настоящий пир, обжорство (позовите Рабле) - бедная моя надежда не только сыта, но в стельку пьяна - за несколько дней до отъезда забрёл к нам в вагончик в поисках анальгина: "Голова болит" - нашёл наивную.
Пока я роюсь в тумбочках соседок, пытаясь согнать с лица улыбку счастья (знаю из книг - мужчинам нравятся серьёзные и недоступные, именно таких выбирают в подруги жизни), он бренчит что-то на взятой с одной из кроватей гитаре. Я протягиваю ему таблетку с ледяным лицом, на моём угрюмом лбу написано несмываемым ляписом: "Девственица. Не подходи - убъёт", и вдруг чувствую, как ценит он эту мою несгибаемость - делая вид, что не обращает на меня ни малейшего внимания (О! Как я понимаю тебя - мой милый, закомплексованый мальчик), тихо-тихо поёт: "В шумном платье муаровом, в шумном платье муаровом..." Увидев, наконец, мою протянутую руку он нежно и с любовью улыбается мне, тщетно пытаясь выдать это за простую улыбку благодарности и, не прерывая пения, кивком головы приглашает меня сесть.
Я усаживаюсь на краешек кровати напротив и начинается отсчёт трёх счастливейших в моей жизни минут. Потому что с первых же слов - а слышали ли Вы слова волшебнее? - я понимаю, что песня эта посвящена мне - понимаю по тому, как он поёт и как смотрит на меня, пытаясь поймать блуждающий мой взгляд (я долго бегаю глазами по комнатке, ища предмет поромантичнее - не созерцать же грязные кеды, слушая "Для утонченной женщины ночь всегда новобрачная..." - в конце-концов останавливаюсь на окне - вид из него, правда, на картофельные кучи, но всё-таки... Дождь... Листья мокрые, жёлтые...). Так и сижу всё время, пока он поёт - скосив глаза и с выражением лёгкой задумчивости на лице.
Когда песня заканчивается, я спрашиваю кто автор - спрашиваю для того только, чтобы не дать повиснуть неловкой паузе - сама-то я до того уверена в ответе, что скажи он сейчас: "Игорь Северянин" - я не поверю (знаем, знаем, мол, что это за Игори Северянины). Впрочем, он ничего такого и не сказал. А вот что ответил он на самом деле - никак не могу вспомнить. Все эти годы я была уверена, что он так прямо и заявил - так, мол, и так - песня вчера написана мной и посвящена тебе, любимой. Поэтому и пронеслось в голове: "Караул! Плагиат!" десять минут назад, когда бросились в глаза эти строки. А вот сейчас, пытаясь детально воссоздать эту сцену в вагончике, всё больше убеждаюсь (к своему ужасу и разочарованию) в том, что обманула-то себя я сама. Собственно говоря, ничего конкретного на мой вопрос он не ответил - не исключено, что в поэзии он был дремуч не менее моего и сам не знал автора. В самом деле... Северянин... Хм... Северянин... Кажется, с Гумилёвской долины... Вроде бы где-то поблизости прогуливаются Белый с Волошиным... Ходасевич... Или нет?.. А в общем-то эти имена для меня до сих пор как названия экзотических фруктов - что-то слышала, где-то читала, но никогда не ела, а если случайно и довелось попробовать в каком-нибудь фруктовом салате у кого-нибудь в гостях, не разобрала - чем же именно я лакомилась, а спросить было неловко. Но самое удивительное (и печальное) - мой аскетизм для нищих никогда меня не удручал - не баре, похрумкаем антоновку. Хотя нет - здесь опять оговорка - вот как раз при слове "антоновка" возникают ассоциации скорее литературные, нежели гастрономические, потому что - убей - не отличу яблоки сорта "антоновские" от "белого налива". И так во всём - какие-то верхушки, отрывки, ничего основательного, а ведь сорок лет скоро бабе. Кошмар! ...что-то меня повело. Так... Что же было дальше?
А ничего. Кто-то пришёл - он ушёл, на следующий день паковали вещи, пили, пели, и вот тут я совершила ошибку, о которой сожалею вот уже полтора десятка лет - я, сделав взгляд робким и доверчивым, поворачиваюсь к нему и говорю (тихо-тихо): "Спой, пожалуйста, - ну ту - вчерашнюю...". Он с недоумённой улыбкой пожимает плечами - не помню, мол (скорее всего - действительно не помнит - сколько всего У НЕГО вчера было, помимо этих трёх минут...), а меня как током бъёт - Господи! - какая дура! Человек вкладывает в руки мои свою одинокую озябшую душу, а я, вместо того, чтоб согреть её тёплым дыханием, плотно сомкнув мягкие ладони, протягиваю её толпе на ледяном ветру: "Эля-качеля - а у меня вот что есть!" И вот его улыбка непонимания уже оборачивается для меня гримасой разочарования и грусти, а потом... А потом прошло пятнадцать лет.
Первое время я металась отчаянно, пытаясь спасти нашу бедную новорождённую слабенькую ещё любовь - хотя метания эти были, так сказать, более душевные, нежели как-то практически выраженные. Ну старалась я в то время почаще попадаться ему на глаза в перерывах между лекциями, ну помолчала пару раз в трубку, посылая телепатические сигналы (причём был раз случай! - он ответил, послушал моё молчание и, с теплотой, от которой телефонная трубка, плавясь, полилась за рукав моего халата, выдохнул: "Малыш... Ты измучила нас обоих... Ну хочешь - я приеду?" У меня остановилось дыхание. Я собрала всё своё мужество, и хотела уж было крикнуть: "Да!", когда он опять заговорил: "Через двадцать минут - я у тебя" и повесил трубку. Я прождала всю ночь, но он не приехал - наверное, автобус поломался), но ни разу не попыталась с ним заговорить, кроме жалких "Привет" иногда (и тогда он удивлённо на меня смотрел, а мне взгляды эти казались излучающими то же страдание, что царило и в моей душе) и ни разу - ни разу! - не попыталась навести о нём какие-никакие справки (возможно - я узнала бы много чего интересненького).
Сейчас мне трудно объяснить даже себе самой, почему я не поделилась с подругами всеми этими переживаниями - ведь сколько раз я утирала на своей ночной кухне их пьяненькие слёзы! Может быть, боялась быть непонятой - они приходили просить то ключи от дачи, то деньги на больницу, а я бы принялась плести им о какой-то эфемерной любви, началом, концом и единственным доказательством которой служит стихотворение, из которого я помню лишь первую строчку. А может быть, подспудно понимая, как хрупок и ненадёжен воздвигнутый мною песочный замок (тень радуги, вздох мечты), я интуитивно оберегала его от чужих неосторожных движений.
А через год он уехал по распределению. Я же, понянчившись со своей придуманой любовью ещё некоторое время, решила её умертвить (всё-равно - не жилец). Пепел хотела было развеять по ветру, но передумала и взгромоздила драгоценную урну в святейшую нишу моего душевного колумбария - туда, где покоилась уже парочка светлых воспоминаний - что-то из далёкого детства - милое, нежное... И вот когда становилось совсем уж гадко или скучно - я принималась прохаживаться мимо этой ниши туда и обратно, иногда даже вынимала драгоценный сосуд (оникс с солнечными вкраплениями янтаря) и, присев перед ним на корточки, трогала сердцем невыразимо тёплую ласковую гладкость: "Ну и что... А зато - кому бы ещё посвятили такое "В шумном платье..." А остальное - забудется..." Хотя, справедливости ради надо отметить, что гадко мне бывало не так уж и часто. Вот скучно - да. Да, да - было мне частенько скучно и грустно без Моего Прекрасного Принца. Я имею в виду уже не того, колхозного, а, так сказать, вообще... Потому что возникающие время от времени симпатии (чаще всего по причине цейтнота) отличаются от Прекрасного Принца как тюремная роба от моего муарового платья. Где-то там к концу третьего курса во мне что-то завозилось - мол, все - уже, и только я - ещё.., причём завозилось это только в голове - физиологически моя нетронутая целина меня нисколько не волновала. Но, как бы то ни было, я решила "пора, мой друг, пора", скоренько сочинила себе какую-никакую привязанность, так же скоренько состирнула с простынки её следы, пока родители с дачи не вернулись, а потом избегала с ним встречаться в институтских коридорах (впрочем, он и не подкарауливал).
"А кого же в любовники? И найдётся ли пара Вам..."
И последующие несколько лет до моего замужества вместили в себя какую-то мелконькую - иногда стыдненькую, иногда просто скучненькую - дребедень, а само замужество я считаю событием правильным, заслуженным, своевременным, но никак не свершившимя на небесах (какие небеса! - пахала как стахановка, этого добиваясь, и всё по той же причине - тик-так, тик-так - а он парень серьёзный, из хорошей семьи...)
Ну, а потом... Объявляю вас мужем и.., а моя мама суп не так.., Саш, я кажется.., папаша, не волнуйтесь.., уа-а - уа-а-а.., опять картошки нет.., уа-а - уа-а-а.., Свет, а не попробывать ли свою фирму.., ма-ма - па-па.., Саш, я кажется.., папаша, не волнуйтесь.., уа-а - уа-а.., мама, а почему.., опять в погреб не сходил.., уа-а - уа-а.., да от твоей фирмы никакого толку.., ты где такое слово слышал?!, ма-ма - па-па.., горшок на что?., картошка будет когда-нибудь в этом доме?..
И только иногда, уже засыпая: "В шумном платье муаровом..."
Причём постепенно этот мерцающий отсвет моей колхозной любви стал для меня значимей, чем сама любовь. Как-то пару лет назад была в командировке на заводе в Красноуфимке - здрассьте! - возглавляет там какой-то бабский отдел. В общем-то, ничего - потаскан малость, по-провинциальному пижонист, но - мужик, как мужик. Конечно, не узнал, а напоминать не захотелось - мой муж в сто раз лучше. Но вы понимаете, ведь всё это уже совершенно, совершенно не важно! Главное - "В шумном платье муаровом..."
И вот - ОКАЗЫВАЕТСЯ! МОЯ! УРНА! ПУСТА!
И что же мне тогда остаётся? Нет-нет, надо по сусекам поскрести - может ещё что-нибудь выскребу... Но это завтра... Господи, как спать хочется...
Я иду в спальню, ложусь в нагретую мужем постель - помурлыкать бы - тепло-о, мррр, тихо-о, мррр, двое славных мррр ребятишек мррр, муж, который с полоборота мррр на Северянина заводится мррр, да и не только на Северянина (довольно улыбаюсь) мррр, что же мррр ещё мррр надо мррр мррр мррр...
Ну, а стихи... Да поспорю на что угодно, что та, кому они были посвящены, как две капли воды была на меня похожа... ИЛИ? Да ясно же - это я была! Только в той, в прошлой жизни...
"В шумном платье муаровом, в шумном платье муаровом по аллее олуненной Вы проходите марево..."