Я долго бродил по улицам родного города в поисках будущей резиденции для Властелина мира. Не день, не неделю, а, может быть, целый месяц.
Воображение работало на полную мощь и рисовало картины восьмого, девятого и последующих чудес света, по сравнению с которыми все ранее возведённые архитектурные произведения казались бы старыми обветшалыми постройками.
В редкие моменты осознанности мне открывалась правда.
Вовсе не величественные апартаменты заботили меня. Мой мозг просто хотел отдохнуть и занимался необременительным для него делом - игрой в кубики. Он очень устал. Устал скрипеть извилинами, как перегруженный автомобиль скрипит своей трансмиссией. Устал думать не о том, о чём хочется, а о том, о чём думать необходимо. Устал входить в состояние, при котором руки и ноги превращаются в ледышки, а голова - в раскалённый докрасна камень. Устал! Устал!
"Какому идиоту пришло в голову произвести обыкновенного Константина Матвеева во Властелины мира, - думал он. - Сколько сил пришлось затратить на эту роль. А сколько энергии отняла борьба с Пожирателями планет?
Нет! Быть обыкновенным человеком, строить несбыточные планы, конструировать здания, которым никогда не суждено будет воплотиться в мраморе, просто мечтать о том, о сём, и никому ничем не быть обязанным, не нести на своём горбу непомерно тяжёлую ношу - вот истинное счастье".
Однако дуализм - неотъемлемое свойство ума. Другая его частичка тут же выуживала из информационного поля Земли всякую непотребность и, как бы дразня первую, цитировала её.
"Взялся за гуж - не говори, что не дюж. Любишь кататься - люби и саночки возить. Назвался груздем - полезай в кузов", - ничего не поделаешь: закон равновесия положительных и отрицательных энергий существует, и его никто не отменял.
В конце концов, немного отдохнув, ум сдался и принял существующее положение вещей таким, какое оно есть.
Властелин, так Властелин. Нужно же кому-то играть и эту роль.
В одно прекрасное зимнее утро, после возвращения из мира грёз, я понял, что мне не нужны дворцы и свита, охрана и лакеи, мне не нужны были даже армия и аппарат принуждения - ничего, что считают необходимым, без чего не мыслят своего существования обычные лжевластелинчики - президенты, короли и прочая шошь-ерошь.
Я был настолько велик и силён, что мог позволить себе жить, как самый заурядный и обыкновенный человек.
С того дня весь мир узнал, что моё поместье является отныне и резиденцией Властелина планеты Земля.
Я не устраивал приёмов, не проводил пресс-конференций, не давал званых обедов и не встречался ни с президентами, ни с председателями, ни с королями.
Все законы и указы доводились до них по-старинке - через средства массовой информации.
Справедливости ради следует отметить, что охрана у моего поместья всё-таки была. Высказанное вслух желание, незримо присутствуя в эфире, надёжно охраняло меня.
Никто из посторонних или праздношатающихся не мог приблизиться ближе, чем на десять километров к моему родовому гнезду, независимо от причин, побудивших его к этому поступку.
Чтобы мне не грозила опасность вне очерченной десятикилометровой зоны, было высказано желание, заставляющее всех тех, кто замыслил против меня недобрый акт, тут же расстаться с нехорошими мыслями, по крайней мере, на период моего пребывания в опасной близости.
Так, защищённый, как мне казалось, со всех сторон от любых неожиданностей я начал менять мир.
Наступило двадцать первое декабря. С того момента, как я вместе с Тамарой Ивановной и Домбровским получил Великие полномочия, прошло два года.
Многое изменилось за это время.
На земле воцарился мир.
Исчезли армии, питающее их смертоносное оружие, а вместе с ними и войны. Правительствам всех стран, однако, разрешено было иметь полицию для внутреннего употребления из расчёта один полицейский на три тысячи человек.
Я не стал опускаться до бытового уровня и не расправился со всеми видами преступности, как планировал вначале. Пусть люди решают сами хотя бы некоторые из своих проблем.
Мною не были изменены границы государств, даже ни один правитель не покинул своего насиженного трона.
Единственное, что я позволил себе, так это уничтожить раз и навсегда систему титулов и званий, давно набившую оскомину простому люду.
Отныне все, пребывающие во власти, от первого лица государства до самого низшего звена самоуправления именовались одинаково - жизнеустроители.
Каждый из них служил в своём ранге. Первое лицо государства именовалось Жизнеустроителем первого ранга. И так далее, вниз по нисходящей.
Система рангов давала простолюдину ясное представление о том, сколько нахлебников сидит на его шее. А название должности - "жизнеустроитель" - напоминало властьпридержащим об их прямых обязанностях: заботиться об устройстве жизни своих сограждан.
Реформа возымела успех.
Жизнеустроителям сразу стало как-то совестно летать на персональных самолётах, ездить на бронированных автомобилях, всюду таскать с собой вооружённую до зубов охрану или даже обыкновенных телохранителей, а так же воровать и брать взятки. Не даром говорят: как корабль назовёшь, так он и поплывёт.
Многое произошло во второй год моего правления.
Однажды, когда я просто гулял по своему родному городу, мы встретились.
Рита пыталась втиснуться в переполненный автобус.
Повинуясь моему приказу, который я отдал шёпотом, чтобы не привлекать внимания прохожих, она оставила бесплодные попытки уехать от своей судьбы. Чудодейственная сила заставила Риту вспомнить всё то, что ей пришлось в своё время забыть.
Когда наши взгляды случайно встретились, она широко раскрыла глаза, выражающие крайнюю степень удивления и восхищения. Ни слова не говоря, Рита подбежала ко мне и бросилась на шею.
Её руки нежно обнимали меня, будто я был и не мужчиной вовсе, а нежнейшей фарфоровой вазой, красивой и бесценной.
Слова сбежали от нас. Мы держали друг друга в объятиях до тех пор, пока люди, стоящие на остановке, не начали обращать на нас внимание: посмеиваться и осуждающе шушукаться.
- Пойдём ко мне? - ни то предложил, ни то спросил я.
- Да, мой Властелин, - пропела она.
- Постой! А откуда ты знаешь, что я ..., - ум не мог сформулировать фразу, - ну, что я Властелин. Меня никто не знает в лицо.
- Теперь все будут знать, что ты мой Властелин, мой Царь, мой Бог. Я хочу поделиться этим со всем светом, - музыка ниспадала с её уст.
Я снял шапку и вытер выступившие на лысеющей макушке капельки пота.
Мы направились ко мне пешком, через лес, держа друг друга за руки и переполняясь энергией, которая начинала бурлить и клокотать в нас, совсем, как это было позапрошлой осенью.
Она не смогла найти в себе силы покинуть меня, а я не смог отпустить её.
Через девять месяцев у нас родился сын, и с тех пор моя усадьба стала иметь полное право называться родовым гнездом
Мир быстро претерпевал изменения, причём в лучшую сторону.
Люди - странные существа - начали жить без войн и конфликтов так, будто тех никогда и не было на Земле.
Я не переставал удивляться: почему они не сделали этого раньше, без моего вмешательства. Чудны дела твои, Господи!
Однако больше всего меня заботили не канувшие в лету войны, а состояние экосистемы на нашей планете, которая балансировала на грани жизни и смерти.
О причинах такого положения вещей я догадался сам, но не был уверен в своей догадке на все сто, и поэтому мне пришлось прибегнуть к проверенному способу и задействовать все ресурсы своего измученного мозга.
Я вновь испытал мучительный холод в руках, ногах и животе, а так же нестерпимый жар в голове, но в результате лишь получил подтверждение в правильности своих выводов.
Виной всему были не отсталые технологии, не чрезмерные выбросы в атмосферу двуокиси углерода и прочей бяки, а банальное перенаселение планеты.
Самые примитивные расчёты, которые под силу произвести любому второгоднику из первого класса, подтверждали это.
Если среднестатистический человек запихивает за одни сутки во входное отверстие своего организма один килограмм еды и примерно столько же источает из выходного, то семь миллиардов человек за один день съедают и выделяют... А за год ...
Цифры ошеломляли. К этому надо добавить, что каждый из семи миллиардов стремится жить в отдельных, забитых до самой крыши барахлом хоромах, иметь автомобиль, а лучше два или три, яхту размером с "Титаник" и много-много ещё всяких нужных и ненужных вещей, без которых, по большому счёту, вполне можно обойтись.
Всемирный Совет Жизнеустроителей первого ранга, который являл конгломерат покинувшей этот мир Организации Объединённых Наций и обыкновенного парламента, получил от меня предписание, согласно которому он должен был разработать и претворить в жизнь меры, обеспечивающие сокращение населения планеты до одного миллиарда человек. На такой радикальный шаг, равного которому в истории человечества не бывало, был отпущен весьма короткий срок - двести лет.
Каждый житель планеты был лишён права иметь в личном пользовании автомобиль, а так же любое другое средство передвижения, которое приводилось бы в действие при помощи тепловых источников энергии. Это был настоящий подарок природе и нашей матушке - Земле.
Я вынужден был пойти на такой шаг, так как всегда помнил дурацкий вопрос, который невпопад задал лаянцам Домбровский: что такое нефть? И мне навсегда врезался в память их ответ: нефть - это кровь Земли.
Конечно, большинство взрослых людей возопили от такого моего решения, но кого я буду спрашивать. Да и сами потом спасибо скажут.
Между делом я освободил от страданий несметное количество всякой живности, запретив показывать её в цирках, всякого рода передвижных зоопарках, а так же уличных представлениях.
Отныне зверей и птиц можно было увидеть только в зоопарках, которые по своему статусу не уступали Берлинскому, либо в специально созданных общепланетарных заповедниках.
Последние, как следовало из моего указа, должны были занимать не менее десяти процентов от всей территории суши.
* * *
Я стоял на поверхности чёрной планеты, которая одиноко парила в межзвёздном пространстве. Она была сиротой. У неё не было ни братьев, ни сестёр, ни отца - какого-нибудь захудалого светила, вокруг которого так хорошо можно было бы кружиться, подставляя свои бока тёплым солнечным лучам.
Да и размером Бог явно обидел эту планетку. Она была совсем крохотной: не более десяти километров в поперечнике. На ней не было ни растительности, ни гор, ни морей.
Идеально круглый чёрный шар мог бы показаться совершенно никчемным, похожим скорее на ошибку природы, нежели на космическое тело, если бы не титаническое сооружение, одиноко стоящее на поверхности планеты. Оно напоминало пирамиду, закрученную в спираль. Из-за отсутствия светила я видел только первые сто или двести этажей этой пирамиды. Сколько этажей скрывала космическая темнота, можно было только предполагать.
Строение состояло из чёрных и белых кубиков, которые располагались в пирамиде без всякой системы. Иногда казалось, что целые этажи состояли из кубиков одного цвета, но, приглядевшись внимательно, можно было понять, что это всего лишь обман зрения.
Меня никак не покидало чувство, что кубиков белого цвета гораздо меньше, чем кубиков чёрных. Это не давало мне покоя, тревожило и тяготило меня. Мне нестерпимо хотелось восстановить равновесие и справедливость. Только понимание того, что я нахожусь не у себя дома, а на совершенно незнакомой планете, удерживало меня от решительных действий.
Внезапно я вспомнил, что ношу титул Властелина миров, и осознал своё приоритетное право на вмешательство в чужую жизнь.
Без раздумий я принялся исправлять допущенный кем-то перекос. Чёрные кубики покидали насиженные места. Я, что есть силы, отшвыривал их подальше от пирамиды. Тело не знало усталости, и гора чёрных кубов увеличивалась и росла.
Остановившись на мгновение, я окинул взглядом пирамиду и поразился тому факту, что чёрные кубики по-прежнему находились на своих местах, а белых становилось всё меньше и меньше.
Вдруг раздался громоподобный треск.
Тело пирамиды сотрясалось и начало разваливаться на моих глазах. Я не знал, куда бежать.
Страх и ужас раздирали меня. Паралич пригвоздил моё тело к самому опасному месту. Руки и ноги не шевелились, а кубики низринулись на меня с космических высот.
Мне стало невыносимо больно, и сон, внезапно развалившись на кусочки, уступил своё место яви.
Я потёр глаза и сразу сообразил, что это было сновидение.
"Чёртовы мысли! Не дают покоя ни днём, ни ночью", - подумал я.
Сын безмятежно посапывал в своей кроватке. Рита полулежала, подперев голову рукой, и с нежностью смотрела на меня.
- Ты так мычал во сне, что я проснулась, - сказала она и погладила мои волосы рукой.
- Опять снился сон на производственную тему, - словно оправдываясь, пробормотал я.
- Пора тебе в отпуск. Надо отдохнуть от дел государевых, а то, неровен час, крыша съедет, и останемся мы без Властелина, - Рита тихонько засмеялась, боясь разбудить малыша.
- Властелины отдыхают только на небесах, - сказал я грустно и сделал робкую попытку встать с кровати. Однако Рита обхватила меня рукой за то место, где у девушек находится талия, и привлекла к себе.
Я не мог сопротивляться и попытался задушить её в своих объятиях. Она не оказала сопротивления и сразу сдалась на милость Властелина.
"Хорошая штука - жизнь", - подумал я спустя час, когда звонкий крик малыша возвестил о пробуждении ещё одного человека на этой планете и вывел меня из состояния устало-сладостной дремоты.
В тот день я взял отгул. Должность Властелина имела свои плюсы: не надо было писать никаких заявлений, убеждать начальство в том, что законный выходной нужен тебе именно сегодня, испытывать угрызения совести от того, что подвёл родную контору, бросив её на произвол судьбы на пару дней.
Мы втроём бродили по лесу и наслаждались его ароматом. Шутливые разговорчики несколько отвлекали от невесёлых дум, но не настолько, чтобы ум совершенно перестал генерировать тревожные мысли.
Тревога вытекала из предчувствия, а предчувствие - из опыта. Пока всё складывалось слишком хорошо, чтобы продолжаться долго.
Если я прав, и закон равновесия энергий существует, если количество сотворённого положительного потенциала рождает одновременно равное количество потенциала отрицательного - жди беды. Она не за горами.
Жизнь - зебра. Творишь добро, возделываешь светлую полосу, а где-то в астрале твои деяния уже создают предпосылки для утверждения тёмных сил. И это происходит не потому, что я или кто-то другой плохой конструктор, нет, просто, так устроена Вселенная. Каждое явление в ней опирается на свою противоположность. "Да" существует, только если существует "нет".
Мне очень хотелось бы убедиться в обратном. Я мечтал о том, чтобы кто-то указал мне на язык (пусть древний или исчезнувший), где имелось бы только слово "да", и не было бы слова "нет". Я бы опрометью бросился творить благие дела, и им не было бы числа. К сожалению, даже надежды на это не было. Здоровье в конечном итоге порождает боль, а боль - выздоровление. Солнечный день - это только прелюдия к тёмной ночи, а птичий гомон - к тишине.
Много раз я ставил себя на место Творца и в мыслях своих пытался создать мир, в котором бы не было противоречий. И всякий раз получалась такая туфта.
Ничего не поделаешь. Законы нашей Вселенной не изменить. Хочешь мира - готовься к войне, творишь благо - молись за тех, кому оно принесёт смерть.
Профессия журналиста сродни работе сыскаря. Нужно иметь нюх. Нужно поступиться кое-какими нравственными принципами: научиться давать взятки, лгать, притворяться, нагло пролезать во все щели, вербовать осведомителей и приучить свою совесть не мучиться от этого всего.
Однако у этих двух профессий есть и различия. Главное из них состоит в том, что в момент беды, трагедии или несчастья, которые происходят с каким-либо живым существом, а, может быть, и с неживым (например, с механизмом или строением), сыщик опрометью бросается на помощь, а журналист сначала достаёт фотоаппарат, делает снимки в различных ракурсах, затем на всех парусах несётся в редакцию, лишь по пути крича "караул" и призывая на помощь.
Бесспорно, нужно было иметь определённый талант, чтобы узнать, когда Властелин празднует свой день рождения, выследить его жену, не имея возможности самому проникнуть в десятикилометровую запретную зону, и преподнести ей пять огромных корзин с цветами для передачи Властелину.
Такси, которое доставило Риту домой, было оплачено всё тем же журналистом. Среди бутонов роз в одной из корзин виднелась небольшая открытка, на обратной стороне которой была начертана всего одна фраза: "От журналистской братии с наилучшими пожеланиями и искренними поздравлениями".
Такой акт внимания заставил меня улыбнуться и восхититься профессиональным мастерством неизвестного журналюги.
Однако цветы, хоть и не были отправлены немедля в силосную яму, не произвели на меня никакого впечатления. Собственно, это были и не цветы вовсе, а трупы цветов.
Странно, но люди редко дарят друг другу прекраснейшее творение Создателя - цветок - в первозданном, живом виде. Они сначала умертвляют его, отделяя стебель от корня и матушки-Земли, а потом предлагают труп растения в качестве подарка по тому или иному поводу. При этом принимающая сторона, согласно ритуалу, должна понюхать трупик растения, затем блаженно закатить глаза и пробормотать что-нибудь нечленораздельное.
Странные мы существа. Никому ведь не придёт в голову познакомить молодого человека с юной красавицей, предварительно зарезав её. А с цветами мы поступаем именно так.
Когда-то человечество учредило праздник, длящийся всего лишь одно мгновение, и нарекло его Новым годом. Одни сообщества встречают его в ночь с тридцать первого декабря на первое января, другие в день весеннего или осеннего равноденствия, третьи в середине лета - кому как нравится.
На самом деле это всего-навсего удобная точка отсчёта для производства летоисчисления, и ничего более.
Праздником этот день сделало больное человеческое воображение, да неистребимое желание рода людского повеселиться по любому поводу. С таким же успехом можно было учредить праздник прямого угла, или устроить карнавал по поводу неистребимого числа "Пи". Всё одно!
Но существует настоящий, истинный Новый год, и у каждого человека он свой. Это день рождения. И важен не только день, но и час, и минута, и даже секунда, когда твоё тело впервые материализовалось в этом мире. Важна та точка бесконечной орбиты Земли, вращающейся вокруг Солнца, в которой твоё существо явилось этому миру. Миллиарды звёзд и планет создали в тот момент неповторимый рисунок мироздания, подобного которому не было и уже никогда не будет во всей истории Вселенной.
Миг рождения. С него начинается первый год жизни. Ровно через триста шестьдесят пять дней наступит Новый, второй год жизни, и это не обязательно будет первое января.
В этот день не надо рубить и украшать, подобно язычникам, хвойные деревья. Не надо напиваться до бесчувствия, не надо отплясывать так, чтобы у соседей снизу сыпалась штукатурка с потолка. Обозреть пройденный путь, сидя в безмолвии, гораздо полезнее любых возлияний. Затем необходимо воздать хвалу Вседержителю за то, что он позволил дожить до Нового, для тебя, года.
Так я и поступил, если не считать скромного семейного ужина с любимой женщиной и маленьким непоседливым сынишкой.
* * *
Не знаю, случайно ли лаянцы появились в моём доме именно в первую ночь Нового для меня года, или эта встреча была вызвана чрезвычайными обстоятельствами, и правила приличия прекратили своё существование во Вселенной вплоть до особого распоряжения. Мне не известна лаянская логика, и я не постиг моральных устоев великой цивилизации. Тем не менее, они возвратились, хотя именно в этот день их никто не ждал.
В ту ночь мне не спалось. Думы различных калибров, мечты о счастливом будущем нашей планеты, а также тревожные опасения роились в моей голове.
Мои глаза зафиксировались на нём, поэтому не сразу отреагировали на возникшее в комнате мерцание, а когда спохватились, наконец, то микроскопические искорки уже начали складываться в знакомую мне картину.
Мгновением раньше я почувствовал онемение в теле. Попытка шевельнуть хоть чем-нибудь не увенчалась успехом. Присутствовало осознание того, что друзья-лаянцы решили проведать меня.
Вместе с тем волнение, если не сказать - страх, всё более и более овладевали мною. Я отчётливо помнил, что лаянцы обещали не возвращаться до срока, до которого оставалось ещё почти пять лет. Значит, что-то пошло не так.
Подумалось, что, может быть, я виноват в чём-то, может быть, мои действия привели к чему-то такому, что потребовало вмешательства галактических инженеров-строителей.
Но через мгновение мысли уже не мучили меня. Наступило состояние полной осознанности, когда моя сущность способна была впитывать слова лаянцев, как губка воду.
Толстяки, как и прежде, парили на своём старом диванчике в дюйме от пола. Ни их опухшие веки, ни носы-картошки, ни двойные подбородки, ни тоги - одежды лаянских инженеров, совершенно не изменились за два с небольшим года. На их лысых головах не появилось за это время ни одного волоска.
Когда Толстяки подняли веки, они, как и прежде, превратились в Мудрецов. Бездонные, полные осознанности глаза говорили о высочайшем полёте великомудрой лаянской цивилизации.
- Созидатель да не оставит тебя, - изрекли все три лаянских тела одновременно.
-Здрасьте! - хотел выкрикнуть я в ответ, но всепоглощающая осознанность отвергла это желание и просто приняла приветствие лаянцев.
- Мы здесь, чтобы говорить. Ты - чтобы слушать и запоминать.
Величайший из Величайших, Отец нашей Галактики - Созидатель - направил нас к тебе до срока. Направил, чтобы предостеречь. Направил, чтобы предупредить.
Закон, установленный Созидателем, гласит: каждый объект галактики, проходящий испытание на эволюционную зрелость, должен быть изолирован от любых внешних влияний на всё время испытания. Это нужно для чистоты эксперимента.
Испытание объекта требует максимальной отдачи сил и энергии или, иначе говоря, полного освоения дополнительно полученного потенциала. На время испытания объект, как бы, помещается в стерильные условия. Ничто внешнее не должно препятствовать внутренней трансформации.
Когда женщина вынашивает ребёнка, внешнее не должно вмешиваться в этот процесс.
Лаянская цивилизация призвана обеспечивать стерильные условия для таких объектов.
- А как же Пожиратели планет? Почему вы не оградили нас от них? - мелькнул и тут же растворился в пучине осознанности вопрос.
Лаянцы как будто уловили искорку моей мысли, а, может быть, так совпало, и они именно в этот момент хотели пролить свет на историю с Пожирателями планет.
- Это явление входило в обязательную программу испытаний. Оно было инициировано нами. Если бы вы не выдержали этот экзамен, то мы не стали бы препятствовать Пожирателям планет, и от Земли сейчас вряд ли бы что осталось.
Осознание беспристрастно зафиксировало зарождающийся внутри моего существа гнев. Он появился сначала в виде маленькой негодующей точки, потом достиг размеров беснующейся сферы, которая уже не могла более помещаться в моём теле и вот-вот готова была разорвать сдерживающие её силы и вырваться наружу. Внутри всё разрастающегося негодования возник план: взять лежащий возле кровати тапочек и запустить им в лаянцев.
"Гнев!" - безразлично констатировал сторонний наблюдатель, которым в тот момент являлся я сам.
"Гнев!" - снова повторил он, наблюдая, как бесноватая энергия безуспешно пытается вырваться наружу.
Гнев понял, что его раскусили и ни при каких обстоятельствах не дадут завладеть человеческим существом, именуемым Константином Матвеевым. Он предпочёл не растрачивать понапрасну имеющиеся в его распоряжении запасы энергии, снова уменьшился до размеров точки, которая незаметно растворилась в моём существе.
-Однако сейчас вашей планете угрожает реальная опасность извне. И если бы это были Пожиратели планет, то мы с легкостью остановили бы их и перенаправили в другую историческую нишу. Но это - Пожиратели времени и пространства.
Отец наш - Созидатель сотворил Галактику, установил в ней свои законы. Он является Богом для всего сущего в созданном им мире. Многие его проявления не поддаются нашему пониманию, но и сам он, являясь лишь маленькой частичкой мироздания, не всегда может осознать суть явлений, исходящих из недр Непостижимого - того, кто сотворил Всё.
Откуда в нашей Галактике появились Пожиратели времени и пространства не знает даже Созидатель. Даже Он не может постигнуть их сути.
Любое явление, которое можно наблюдать, можно понять и объяснить. Можно экстраполировать будущее и найти возможность противостояния нежелательным воздействиям извне. В этом нет ничего особенного, ибо борьба за выживание - лишь один из способов существования материи. Так было, например, когда Пожиратели планет соприкоснулись с человеческой расой.
Ты видел их, понял их суть, быстро разобрался в происходящем и спрогнозировал будущее, в котором роду человеческому была уготована участь победителя. У тебя была информация, на основании которой ты предпринял определённые действия.
Пожиратели же времени и пространства никак не проявляют себя в нашем мире. Их нельзя увидеть или услышать, нельзя измерить, почувствовать, представить. Нет никакой информации, кроме той, что они пожирают время и пространство, некогда сотворённые Созидателем и, безусловно, принадлежащие нашей Галактике. Материя, которая является концентратом пространства и времени, также бесследно исчезает при соприкосновении с Пожирателями.
На вашей планете Пожиратели времени и пространства известны, как Чёрные дыры. Их предсказание до недавнего времени было сугубо теоретическим, но современная астрономия Земли недавно сумела зафиксировать два таких объекта в глубинах космоса.
Пожиратели появляются в нашем мире в виде точки, которая в то же мгновение начинает поглощать пространство и время. Они не останавливаются ни на секунду и постоянно растут в размерах. Увидеть их невозможно, и мы определяем их местоположение только по потокам движущейся к ним энергии нашего мира.
Существуют Чёрные дыры, которые поглотили за всё время существования более миллиона звёзд вместе с планетами, которые вращались вокруг них.
Имеется некоторая вероятность того, что наша Галактика будет уничтожена этим непознанным явлением прежде, чем пройдёт весь эволюционный путь, предначертанный ей Созидателем.
Испытание, выпавшее на долю вашей планеты может так и не закончиться, - лаянцы замолчали, и мне показалось, что они печально вздохнули. - Дело в том, что всего в двух парсеках от вашей солнечной системы образовалась Чёрная дыра. Пока это только точка, но она уже поглощает пространство и время. Скоро она достигнет в размерах воздушного шара, которым на вашей планете играют в игру под названием "футбол", и тогда вы начнёте ощущать мощь её гравитации.
Ни мы, ни Созидатель не можем помочь вам и не можем, согласно установленным законам, прекратить испытание. Вы должны смириться с этим. Но у вас остаётся неотъемлемое право побороться за свою жизнь.
В сложившихся обстоятельствах мы предоставим в распоряжение людей все свои знания и всю свою силу, которые вам могут понадобиться в предстоящей борьбе за жизнь.
Ты можешь вызвать нас в любое время. Для этого необходимо просто высказать желание вслух.
Да пребудет с тобой Созидатель.
Сынишка за всё время разговора с лаянцами ни разу не пошевелился в своей кроватке. Рита ни разу не перевернулась с боку на бок, хотя обычно проделывала это раз по сто за ночь. Моё тело приобрело способность двигаться, осознанность улетучилась, как утренний туман, а ум вступил во владение существом, именующим себя Константином Матвеевым.
Первым делом он подумал о том, что всё плохо, очень плохо. Потом в его недрах родилась мысль: жить нам осталось совсем немного и, следовательно, прожить этот последний отрезок времени нужно так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые мгновения, чтобы не жёг позор за мелкое подленькое существование. Попросту говоря, остаток дней нужно прожить с размахом, с помпой, на широкую ногу.
Появление лаянцев означало, что настал конец изнурительной и нудной работе по улучшению мира, и пришло время поиграть в свои божественные игры, какими бы бесшабашными они не были.
Пока ум генерировал свои провокационные мысли, лаянцы растаяли в темноте, и последняя искорка-звёздочка напоследок ярко сверкнула где-то у изголовья кровати моего сынишки.
Несмотря на то, что тело моё неподвижно лежало на спине и бесстрастно пялилось в тёмный потолок, я негодовал. Все фибры моей души отчаянно вибрировали, источая жгучую ненависть к лаянцам и их небесному отцу - Созидателю.
Ум не мог вместить в себя, как можно бросить целую планету со всей обитающей на ней живностью и семью миллиардами человек на произвол судьбы, на верную погибель, ехидно пожелав при этом удачно побороться за свою жизнь. Если нельзя справиться с Чёрной дырой, то можно переселить людей на какую-нибудь другую планету, да при этом ещё прихватить с собой каждой твари по паре.
Воображение рисовало постыдные картины: океанский лайнер проплывал мимо терпящей бедствие шлюпки с измученными людьми на борту, умирающими под палящими лучами солнца без воды и еды. Капитан судна, во всём белом, стоял вместе с пассажирами и командой, высыпавшими на палубу, держался одной рукой за поручень, а другой - приветливо махал умирающим и желал им успешно бороться за свою жизнь.
Картина вызывала омерзение и стыд за обесчестивших своё честное имя лаянцев.
Негодование росло, словно пена у закипевшего молока. Мозг усиленно работал над тем, как бы насолить лаянцам, да так, чтобы они запомнили этот урок на всю жизнь. Но на ум ничего не шло, кроме понимания той простой истины, что мы ещё дети, а они уже взрослые.
Успокоился я только к вечеру следующего дня. Мне стало предельно ясно, что к непомерно тяжёлой ноше, которую я уже тащил на своём горбу, добавилась ещё одна, да такая, что была уж совсем неподъёмной. Как бы не напрягалось моё существо, ему не перепрыгнуть через установленные Созидателем законы, и если уж творец Галактики пребывает в растерянности, то мне, человечишке по имени Костя Матвеев, остаётся лишь лечь на спину, подобно паучку, поджать ручки, ножки и засохнуть.
* * *
- Здравствуйте, Константин! - приветствовала меня Тамара Ивановна, когда я отворил калитку. Звук отъезжающего автомобиля говорил о том, что она не забыла дорогу к моему дому, и такси доставило её точно по адресу.
- Здрасьте, тетя Тома! - высунулась с крыльца озорная физиономия Домбровского, подставив свой чуб под весеннюю капель - порождение активно тающего на крыше снега.
- Здра-а-авствуй, Витенька! - улыбка Тамары Ивановны расползлась от уха до уха. - Как же я по тебе соскучилась, сынок.
- Прошу в дом, - я взял из рук гостьи сумку, и та, ковыляя, преодолев пару ступенек, забралась на крыльцо, отставила в сторону клюку, подошла к Домбровскому и обняла его нежно-нежно, как может обнять только родная мать. Блаженный взгляд её в тот момент был устремлён в синее весеннее небо и излучал полнейшее счастье.
Тёща - мать Риты, добрейшей души женщина, с превеликим удовольствием приняла в своём доме родную дочь и горячо любимого внука. В этом не было ничего удивительного.
Во-первых, ей давно наскучило прозябать в одиночестве на ста квадратных метрах своей четырёхкомнатной квартиры, которую ещё в застойные времена их семье, а уж если быть предельно честным - её мужу, выделило государство за непомерно большой вклад, который тот сделал в дело укрепления обороноспособности нашей страны.
Муж Зинаиды Михайловны - так зовут мою тёщу - не дожил до рождения внука каких-нибудь пять лет и умер в расцвете сил прямо на производстве. За это государство наградило его ещё одним, десятым по счёту орденом, разумеется, посмертно.
Во-вторых, Зинаида Михайловна всегда считала раннюю весну чрезвычайно коварным временем года и очень боялась того, что её дочь, не будучи искушённой в воспитании детей, может по недосмотру, ненароком простудить малое дитя и тем самым подвергнуть опасности самоё продолжение её рода.
На природе дуют ветры. Из-под пола веет влажный воздух. Кошки бегают туда-сюда, вынуждая людей постоянно открывать-закрывать наружную дверь, вызывая тем самым весьма опасное явление природы - сквозняк.
Всё это тревожило Зинаиду Михайловну, и она не раз предлагала нам с Ритой переехать к ней, хотя, мне казалось порой, что если бы полезная площадь нашего родового поместья была чуточку больше, она с удовольствием переселилась бы к нам сама.
Вы когда-нибудь видели, как падает человек с десятого этажа? Это зрелище подкупает своей нелогичностью. Приговорённый к смерти, тот, кому осталось жить-то всего несколько мгновений, вместо того, чтобы смириться и устремиться камнем вниз, оставив поскорее позади затянувшийся ужас, барахтается, машет руками и кричит.
Он кричит, призывая на помощь, потому, что надеется спастись или просто верит в то, что произойдёт чудо: невидимый крючок подцепит его за штанину и приостановит эту ужасную увертюру к смерти.
Таковы все живые существа. Все дрыгают ножками до последнего мгновения. Все на что-то надеются. Собственно, мгновение потому и называется последним, что до него ещё существует надежда. Я не был исключением.
Когда, проснувшись ранним утром, я смотрел на Риту, на нашего сынишку, на кошек, которые так любят спать рядом с нами, мне становилось страшно за их жизни.
Мыслеформы вселенской катастрофы одна за другой возникали в моей голове. Чёрная дыра умертвляла близких мне существ особо жестокими способами, отягощая своё злодеяние невиданной извращённостью и кровожадностью.
Осознание того факта, что скорая кончина неизбежна, как день Страшного суда, не только не подавляла волю к жизни, но наоборот, придавало силы и возбуждало желание провести последнее и, может быть, единственно настоящее сражение в моей жизни с полной отдачей сил и нанесением возможно большего урона неприятелю.
Я знал, что моё скромное жилище скоро станет похоже на центр управления полётами. Список аппаратуры, необходимый мне для сношения с внешним миром, уже зрел в моей голове.
Передо мной стояла дилемма: либо переехать в президентский дворец, а Риту с малышом оставить здесь и обречь их на тяжёлое существование, обусловленное отсутствием мужского начала в доме, либо отправить любимых домочадцев к тёще, а существующее родовое гнездо превратить в штаб народного сопротивления засилью Чёрных дыр во Вселенной.
О том, чтобы сделать свою жену помощником и соратником не могло быть и речи, ибо трудно представить себе горе матери, которая ведает о скорой кончине своего сына.
Никто, кроме жизнеустроителей первого ранга, не должен был знать о предстоящей кончине. По крайней мере, до тех пор, пока действие Чёрной дыры не станет ощущаться.
Груз, свалившийся на меня, казался неподъёмным. Хотелось, чтобы рядом со мной находился хоть кто-то, кто бы мог помочь или поддержать морально. А кого можно выбрать из семи миллиардов человек? Только того, кто с первого дня был со мной у истоков назревающей трагедии.
Так родилась идея вызвать на подмогу Тамару Ивановну и Домбровского.
Память вернулась к ним по моему велению. Вместе с ней в их сущности был внедрён приказ: немедленно прибыть ко мне. Никому из родственников, знакомых или друзей Тамары Ивановны и Домбровского даже в голову не пришло спросить - куда это они направляются, а когда мой дом принял долгожданных гостей, то про них во всём мире уже не вспоминала ни одна живая душа.
- Вот такие дела, - закончил я свой рассказ о той беде, которая постигла нашу планету и о визите наших друзей лаянцев.
Тамара Ивановна тяжело вздохнула и изрекла:
- Так ведь мы, однако, помочь-то чем сможем? Сила-то наша теперь у вас, Константин. Да и знания наши с вашими не сравнить. Хотя и они не пригодятся, однако, коль скоро даже Созидатель не знает, как с этими дырами совладать.
- Но вы говорите, что нужно делать, мы всё сделаем, - Домбровский, как мне показалось, значительно повзрослел за последние два года. - С Пожирателями планет вы ловко расправились. Как знать, может быть, и на этот раз повезёт.
- Да делать-то особо ничего и не надо. Потому, что я понятия не имею, что нужно предпринять в данной ситуации. Завтра здесь установят прямую связь со всеми жизнеустроителями первого ранга, а заодно и с Всемирным Советом Жизнеустроителей. Вот тогда и начнём тыкаться все вместе, как слепые котята. Повторим подвиг трёхсот спартанцев, которые знали, что всем им придёт хана, но оружия не сложили и погибли стоя, с чувством выполненного долга.
- А где, Константин, вы собираетесь аппаратуру-то размещать. Тут у вас места-то нет, однако, - Тамара Ивановна с удивлением оглядела комнату, как будто видела её впервые в жизни.
- Отсталый вы человек, Тамара Ивановна, - я улыбнулся, давая понять, что это шутка. - Сейчас двадцать первый век на дворе. Телевизор перенесём на кухню, а на его месте аппаратуру и установим. Плазменную панель повесим на стену, а пульт управления - вместо телевизора.
- Куда уж нам уж, - обиженно сказала Тамара Ивановна, - я с сотовым телефоном-то разобраться до сих пор не могу, а тут такое. Связь со всеми государствами.
- Трезвая мысль, как известно, не может прийти в трезвую голову, - Домбровский, хоть и повзрослел, но от юношеской привычки расслабляться при помощи спиртного так и не смог отказаться. - Не завалялось ли у вас, Константин, где-нибудь под кроватью бутылочки красного сухого вина, из тех, что мы пили в первую нашу встречу?
Я был и сам не прочь затуманить рассудок, хоть на время забыть обо всём происходящем и избавиться от навязчивых мыслей, тем более, что тема спасения Земли и войны с Чёрными дырами не нашла продолжения и как-то сама собой сошла на нет.
- Того вина предоставить вам не могу, потому что не помню уже ни его названия, ни как выглядит бутылка, а вот ящичек коллекционного, лет восьмидесяти от роду - это мне по силам.
Я встал, прошёл на кухню, порылся в картонной коробке, в которой на первый взгляд не могло быть ничего, кроме прошлогодней картошки, и, словно маг, выудил оттуда четыре бутылки заморского раритета.
Стол сервировался быстро, будто бы сам собой. Старые знакомые - хрустальные фужеры с щербинками на краях - с удовольствием вспомнили молодость и чванливо предоставили свои чрева для знакомства с невиданным напитком.
Когда процедура наполнения была закончена, я взял слово и по праву главы планеты произнёс тост. Тост получился куцым и вялым. Что-то не срослось в моих извилинах, а, может быть, это просто был не мой день.
Тем не менее, слово было сказано, а вино было выпито.
Положенный мне по статусу Властелина Земли напиток удивил и разочаровал. Старьё есть старьё. Рубиновая жижа вопреки ожиданиям имела вкус обыкновенного уксуса. Давно канула в лету приятная терпкость, умер естественной смертью содержащийся в вине хмель - необратимые химические реакции сделали своё дело.
Домбровский и Тамара Ивановна, однако, не поняли этого или не показали виду.
Я поспешил исправить свою ошибку и вновь поскрёб по сусекам. На наше счастье там оказалась бутылка первоклассного ямайского рома, которая и спасла положение.
Мы с Домбровским приговорили её за час, а Тамаре Ивановне пришёлся по вкусу розовый уксус, и она не переставала нахваливать его.
- Витя! А почему ты до сих пор не в армии? - задал я Домбровскому праздный вопрос.
- Так не взяли. Оказалось, что после укуса динозавра я бегать с полной выкладкой не могу. Мышцы на ноге не восстановились, а заросли соединительной тканью. Когда долго бегу, нога быстро устаёт, и я начинаю хромать.
- Повезло тебе, - ласково проворковала Тамара Ивановна, но спохватилась и добавила, - что в армию не взяли.
- Повезло! - согласился Домбровский. - Благодаря этому я дело своё открыл. Диагностику заболеваний практикую. Лечить не могу. Ни черта в этом не смыслю, а вот диагноз ставлю всегда правильный. Ко мне со всей области люди едут. Бывает у дома очередь стоит. А недавно даже с Архангельска мужик приезжал. Рак у него. Недолго бедолаге осталось.
- А ты что же, Витя, вот так, однако, всем правду и говоришь? - доброе сердце Тамары Ивановны испытывало жалость к незнакомому человеку. - Люди ж разные бывают. Кто послабее и руки на себя может наложить.
- Нет, конечно. По людям смотрю. Кто, как мне кажется, действительно истину желает знать - правды достоин, а у кого страх в вопросе ощущаю - в того надежду вселяю.
Разговоры на медицинскую тему, особенно за столом, меня никогда не воодушевляли.
Во-первых, они заставляли задумываться о бренности всего сущего, а, во-вторых, невольно проецировали медицинскую тематику на собственный организм, и те болячки, которые в суетной жизни отходили на второй план, начинали токать и пульсировать.
- А расскажите-ка мне, кто, сколько выиграл в лотерею. Мне это очень интересно, - я ловко перевёл разговор в другую колею.
- У меня тыщ сорок получилось, - с гордостью похвалился Домбровский.
- А у меня и десяти не вышло, - уныло констатировала Тамара Ивановна.
- Ну, не беда. Теперь вы больше не будете думать о деньгах, - обнадёжил я своих друзей. - Друзья Властелина, благодаря которым он и стал тем, кем является, достойны безбедной жизни. По крайней мере, до тех пор, пока нас не слопает эта позорная Дыра.
Упоминание о дыре вырвалось непроизвольно и тут же испортило настроение всем присутствующим, включая меня.
Цены не было Тамаре Ивановне. Мудрая женщина быстро сообразила, что добрая встреча старых друзей могла быть испорчена одним единственным неосторожно произнесённым словом, и, чтобы исправить мою ошибку, скоропалительно попросила:
- Константин! Мы так давно не слушали ваших песен. Спойте нам что-нибудь.
Слегка окосевший Домбровский присоединился к её просьбе.
Я не заставил себя упрашивать, снял со стены гитару и с чувством предварил песню словами: