Аннотация: Жизнь секретарши суда - неприятная штука. Мизерная зарплата, авгиевы конюшни работы, стресс, разочарование родственников. К счастью, у главной героини есть подружка - опасная бритва...
Лучшие друзья девушек - это бритвы
Дверь в квартиру захлопывается, и она прислоняется к ней лопатками, дыша тяжело и неритмично. Замок, защелка, цепь. Стул! Его можно прижать к ручке! Она не должна поворачиваться! Табуретка с кухни не подходит, не достает, компьютерное кресло срывается, танцует по кругу в беззвучном хохоте. Бессмысленно! Все бессмысленно! Ничего не получается. Она чувствует, что запал проходит, угасает, как последние капли горячей воды в кране на перекрытой ремонтом теплотрассе, но все же протаскивает диван сквозь коридор, царапая линолеум ножками. Рисует картину разрушением. Ацтекские фигуры в пустыне, различимые лишь с высоты. Она смеется, но звук застревает в горле. Слишком много сил потрачено. Слишком. Много. Колени подкашивается, и она садится, а вернее - падает. На краешек, на подоконник, океан линолеума под ногами. Царапины - волны. Ха. Царапины.
Она встрепенулась, и посмотрела на часы. Часы спешат на пять минут. Чтобы не опаздывать. Минуты из будущего за настоящее. А стрелка перечеркивает все, отрезает дольки яблока. Червивые, сочные, с пятнами. И не факт, что белая полоса следует за черной. Может быть, именно это яблоко испорчено полностью. До последней капли.
Она вспоминает, что надо сменить воду у кошки. И корм насыпать. И лоток поменять. Ее давно не было дома. Муся должна была заскучать. Ходить, изогнувшись дыбом, мяукать не останавливаясь, и глаз с хозяйки не спускать. Вот только нет здесь Муси. И не будет. Она же ее отдала. Сама. Отрубила комочек счастья из жизни. Часть обязанностей, уютных, разветвленных, как ветви дуба. Ветви с ласково-голубыми листьями.
Включать лампочку не хочется, потому она активирует фонарик на мобильнике. Контролируемые яркость и направление луча. Что-то, что она может изменить. Иметь именно тогда, когда ей хочется. И то, не полностью, частично, в зависимости от уместности действия в окружающей обстановке. Зеркало гардероба напротив отражает свет. У него нет возможности его создать, потому оно крадет чужой. Как Прометей. Забирает и дарит всем желающим. Нет. Она сигналит своему отражению, закрывая и открывая фонарик ладонью. Длинная, две коротких, длинная. Нет.
Ей понравилось это слово, оно оказалось емким, с четкой границей, как будто вылитое из стали. Можно поставить штамп на этом. Или отклонить то. Папки с делами на зеленом сукне стола. А она - генералиссимус товарищ Сталин. Это нэ нужно совэтскому народу. Для совэтского народа это излишнэ! Забраковать. Пэрэсмотрэть. Пэрэоцэнить. Уйти в монастырь, мэдитировать, сбрить усы. Нэээт, мэня это большэ не касаэтся. Разбирайтэсь с этим дэрьмом сами. Мэня это большэ нэ касаэтся.
Она не замечает, как оказывается в ванной. Опять перед зеркалом. Как будто сквозь портал прошла. Из прихожей в ванную. Сквозь зеркала. А может, это и не она уже? Двойник, доппельгенгер, копия. Надо проверить. Нужно узнать.
Она снимает рубашку, обнажая порезов палочки. Как отметины в камере пожизненного заключения. Некоторые белые, другие еще алые, большая часть - коричневые. Узелки на веревочке с рассказами. Жемчужины коллекции - ожоги. А лучшие друзья девушек - бритвы.
Свою она носит на груди, на веревочке, в фиолетовом чехле, приятном на ощупь. Старинная, с Удельного рынка, перламутровая рукоять, силуэт летучей мыши на лезвии выгравирован. Она долго и тщательно счищала ржавчину, затачивала кромку войлочным кругом, алмазной пастой полировала до блеска. Ее ребенок, ее малышка. Смазана, открывается без скрипа. Ножницы мойры на каждый день, круги на стволе дерева генеалогического. Ее бритва нравится ей больше, чем ее грудь, вся в шрамах от мастэктомии. Жаль, что она отрезала себе сосок не сама. Ее тело - ее храм. Разрушать его кому-то другому - кощунство. Она сделает все сама. Она уже большая, она не ребенок.
А начнет, пожалуй, с ушка.
***
- На основании изложенного, руководствуясь статьей триста семь, триста восемь и триста девять Уголовно-Процессуального Кодекса Российской Федерации суд приговорил подсудимого Петренко Илью Романовича признать виновным в совершении преступлений, предусмотренной статьей сто тридцать первой, часть два, пункт "в", и статьей сто тридцать...
Хозяич бубнит, не поднимая глаз на подсудимого. На материалы дела он тоже не смотрит - диктует по памяти, отвлекаться не хочет. Ему надо еще два решения за процесс написать, и тогда он сможет до конца дня на мобильнике в "Войны гильдий" играть. Решения Хозяич принимает загодя, на потом. Судебное следствие еще идет, адвокат что-то запросил, заседание перенесли, но результат в любом случае известен. Хозяич уже восемь лет как районный, а до этого десять лет в мировых ходил, и семь - в помощниках. Нет обстоятельств, что его удивят. Закон последователен и единообразен. Как "Войны гильдий". Накопил ресурсы? Получай ратушу. Через десять часов. Ну, или можешь скинуть пару золотых, и здание возведется тут же.
А она должна записывать эту галиматью. Всю, до последней буквы. Протокол вести. Но она не может. Она почти засыпает сидя, клюя носом. Машинально поправляет рукав рубашки, он съезжает, обнажая шрамы. А всю работу за нее делает диктофон. Вернее, откладывает работу на потом. Печатный вариант все равно нужен. Хорошо хоть, не рукописный. Или нет. У нее почерк не всегда разборчивый. Напрягать зрение приходится, чтобы прочесть. А если не воспринимать информацию, можно сделать вид, что ее не существует. Бог исчезает, если о нем не думать. Это всего лишь синие узоры на белоснежных полях. Их оставили пришельцы. Тонкой иглой чистой энергии. Ничего не значащие символы. А списывать с диктофона можно автоматически. Как на лекции в универе. Суд установил, что гражданин Петренко, насильно удерживая гражданку Кривенко, увел в безлюдное место - берег реки Охты, где против воли Кривенко, осознавая опасность своих действий, предвидя неизбежность наступления общественно опасных последствий в виде нарушения половой свободы Кривенко и желая их наступления, с целью удовлетворения своих сексуальных потребностей, угрожая убийством и применяя насилие в отношении Кривенко, умышленно, преодолев сопротивление потерпевшей, путем применения насилия, выраженного в надавливании рукой на шею потерпевшей, удерживая Кривенко на земле, подавив тем самым волю последней к сопротивлению, заставил ее раздеться, после чего совершил с Кривенко половое сношение в естественной форме, а также насильственные действия сексуального характера, путем введения полового члена в задний проход, с применением насилия, с угрозой его применения к потерпевшей, соединенное с угрозой убийством, причинив Кривенко разрыв, по типу трещины, в области слизистой заднего прохода, не повлекшего за собой кратковременного расстройства здоровью или значительной стойкой утраты общей трудоспособности, оценивается как повреждение, не причинившее вред здоровью.
Хорошо хоть, списывать легко и удобно. Длинные предложения, к концу забываешь, что было в начале. Жаль только, мама жалуется на диктофон. Почему ты свои ужасы на работе не оставляешь? А еще маме не нравится кошка. Не нравилась. Она увезла Мусю с собой на съемную квартиру, где никто не возмущался полуночным аудиоспектаклям с Хозяичем в главной роли. Кто больше всех базарит - тот и барин. А у судьи на реплики карт-бланш. И огромное желание. Решение дописано, виадук строится, надо же как-то убить время. Разнообразить бюрократию. Ничего же все равно не изменится, а так у Хозяина будет зрелище, он немного поразвлекается...
- И зачем вы это сделали, молодой человек? Не знаете? Отличная характеристика с места учебы, кандидат в мастера спорта по троеборью, паспорт радиста, ни одного привода в полицию. Стыдно, молодой человек, не-при-ят-но. Как, не признаете? Отрицаете? Ну-ну. А вот мне товарищ прокурор Иванченко обратное докладывает...
Она с универа помнит: на слух от информации запоминается процентов тридцать. Значит, их можно сделать безопасными. Легкими, без острых углов, не оставляющими ни малейшей ранки. Максимум - белые полоски, след прохода. Наушник в ухо, максимально бессмысленная песня. Я тебя, милый, жду, наша судьба - кольцо, нам не избежать иного итога. Возьми меня за руку, и води по кругу. Все быстрее и быстрее. Хоровод белых линий становится красным. Сужаем диаметр, отсекаем реснички, к синей синеве того чистого неба, что знакомо каждому сталкеру. Ведь ты вернешься, из Зоны, рука об руку с мечтой, а я тебя встречу, усталого, грязного, приголублю и накормлю борщом.
- Нет. - отвечает она Иванченко. - Я не могу пойти. Я работаю.
- Ох, милочка, вы работаете слишком много! - Иванченко разочарованно разворачивается. - У вас синяки под глазами, вам надо отдыхать почаще!
- Это тушь такая. - говорит она в спину прокурору, и шилом протыкает папку. Из глаза льется что-то белое, мутное, перемешанное с красным. Как лейбл "Пепси-колы". Как флаг Страны заходящего солнца, перечеркнутый грязью. Как семейное древо, подкошенное девственностью и кипой папок. Они захламляют стол. Баррикадируются, бастионы организуют. Хозяич позавидует. Донать он в "Гильдии" доллары, и то не сможет взять штурмом эту обитель бумагомарательства, часть архива Вселенной уголовной спецификации. Но Хозяич постарается. Он бы с радостью уменьшил ей объем работы, но она недостаточно откровенно для этого одевается. Не то, что Флора из сто второго зала. Ей стоит брать с нее пример, как подозреваемому стоило больше слушать маму. Плевать на мастэкомию, ее не видно за кружевом. Юбку покороче. Волосы - распустить. Она - секретарша суда, а не серая мышь. Кто захочет тратить доллары на чучело? Иванченко рискует свободой, Хозяич - тем более, надо компенсировать беспокойство да страхи приятной обстановкой. Может быть, прогуляемся? У меня тут прибавка к зарплате. Да забей ты на психиатрическую экспертизу, его все равно посадят. Точно тебе говорю. Видишь дядьку, крайнего в левом ряду? Он из Бригады. Его людей трогать нельзя. Посмотри, как Флора вокруг него увивается. Как кот вокруг ног. Хоровод мягких лапок. Она же помойная. Вдруг с паразитами? Вот когда жить сама будешь, тогда и притаскивай домой всяких кобелей да мышек. Когда, кстати, свадьба? Детей рожать не вздумай, на твою нищенскую зарплату не проживете. Не получится. Кошку выброси, я сказала! И какого черта ты кончала юридический? Где успех? Где финансовая самостоятельность? Я совсем не этого ожидала!
- Чего ты ждешь, дуреха? - заливая дошик кипятком, вопрошает Флора. - Иванченко - классный парень. Молодой, амбициозный. Далеко пойдет. К нему благоволит Хозяич. И Бригада. Собой хорош, да, нос кривоват чуток, но я уверена, ты найдешь в нем множество приятных качеств. Он пробивной. За такими бабы не бегают - летают. Смотри, провалякаешь свое счастье. Останешься девой с котом. В наши дни нельзя быть пассивным, нужно крутиться да перекатываться. И не быть такой ханжой на передок.
Она не смотрит на Флору. Как будто стыдится. Слишком тяжело поднять глаза с пола, трудно нашарить, легко удариться лбом или затылком. На ощупь, как будто хрустящие купюры пересчитывая. Сколько их не хватало для счастья? На обед, на кошачий корм, на подарки маме? На кино и мороженное, на продвижение по службе. Больше долларов! И руки больше резать не нужно. А поверх шрамов она набьет татуху. Листья с цветками. Улыбка Чеширского кота. От уха до уха.
- Все, что тебе надо - сказать правду! - горячится Иванченко, снимая и надевая перстень на мизинец. У того - длинный ноготь, накрашенный, он выделяется среди всех остальных пальцев ухоженностью, женственностью, опрятностью. Входит в перстень и выходит. Как Марио. Как червячок прячется в ямочку. Как банкноты в кошелек.
- Ну, потеряла ты оригиналы документов, такое в суде сплошь и рядом случается. Флора и просто так это делает, по случайности. А тебе кэш предлагают. Серьезный. Ну же, не хлопай своими синими глазками. Не первый день живешь. Все понимаешь. Ну же, милочка, давай просто забудем про одну-единственную бумажку? Ради кучи других. Ты сможешь в них как в листьях купаться. И уверенность в будущем появится. Обеспеченность. Перспективы. Ты же не хочешь вечно оставаться в секретаршах? Решай быстрее, мы не можем дольше процесс затягивать. У Хозяича поводы легальные заканчиваются. У Бригады - терпение. Они добрые люди, но только тогда, когда их требования выполняются. Мы все добры к тем, кто поступает так, как мы хотим. Если бы не возникало всяких неприятных препятствий...
Одно из таких препятствий - зубы. Язык за них с трудом вытягивается. Не хочет, предчувствует, понимает происходящее. И держать его пальцами как-то неестественно. Влага высыхает. Металлический вкус крови и холод лезвия у самого корня. Совсем немного осталось. Как хлопнуть дверью, и никогда никуда не возвращаться.
- Ого, это тебе Иванченко подарил? - Флора с восхищением вертит в руках норковую шубу. - А я ж говорила! Он в тебя влюблен. Молодца, холодной держалась, распаляла его, вот он к тебе пригорел, на коленях ползет, тепленький лежит. Можешь веревки вить. Эх, мне бы твою сдержанность! Наверное, дело в таблетках. Поделись рецептом, а? Я слишком падка на лесть, любой мужик способен голову вскружить. Ха-ха! Шучу. Да какие у них шансы? А колеса у тебя интересные, да. Прозак? И где я про такие слышала? Не припоминаю. Ну да не важно. Давай, подруга, не жмотничай. Делись!
- Они не действуют сразу же, - она бросает в кружку лекарство. Спасательные круги дрейфуют в воде, медленно набухая и теряя молекулы пузырьками. - Надо неделю принимать, и тогда эффект появится.
Глоток - и круги падают в пропасть. В водовороте, в воронке. В движении глобуса, в законах природы, независящих от людских желаний и обстоятельств.
- Бери лучше шубу. - продолжает она. - Мне она нахуй не сдалась.
- Ого, да ты жестока! - взвизгивает Флора. - Добить его хочешь? Чтобы сразу Ламборджини подогнал? Или Бугатти? Славно, славно, подруга! Так держать! Долби его дальше!
Они выходят на улицу. Флора кутается в шубу, хорохорясь, как воробушек при купании. Часы приближаются к полночи. Не страшно, метро еще работает. Она привыкла приходить и уходить в темноте. Ей это даже нравится. Людей мало, почти нет. Коты на помойках сверкают когтями. Сплетаются в схватках за огрызок окорока. Сиюминутные дрязги, возведенные в жизненные задачи. Ведь завтра мусор увезут. Ничего не останется. Лишь люки канализации, островки тепла, передышки перед океаном опасностей. По два-три котика на круг, прижавшиеся друг к другу боками. Вместе перед ужасами ночи. И плевать, уродливый ты или красивый, рыжий или черный, здоровый или калека. У животных нет предрассудка. Лишь инстинкты. Уродство - ерунда, ведь перед тобою самка. А смогла бы она так? Забыв о мастекомии? С первым попавшимся? Пустые мысли. Времени все равно нет. И сил. И зарплата заканчивается. Новые сапожки нужны. У этих шнурки износились, рвутся, приходится друг с другом перевязывать. Склеивать разбившееся зеркало, в котором отражается что-то страшное.
Она останавливается на секунду, затянуть сползающие сапожки. Из-за спины лениво, бесшумно, рисуют восьмерки фары. И вдруг - рык мотора. Уверенный, хищный. Совсем рядом. Она не отшатывается, не успевает понять, лишь разворачивается. Как раз хватает времени рассмотреть сквозь лобовое стекло иномарки дядьку, крайнего в левом ряду, с азартом крутящего баранку. Удар был не сильным, по касательной, боковым зеркалом в норковую шубу, но Флоре хватило и этого.
- Уебок! Спермобак! Татарин! - кричит Флора сквозь слезы, грозя средним пальцем. - Чего стоишь, дура! Номер запомнила? Вызывай ребят, пусть они его опиздюлят, расхуячат! Мы юристы, или хер собачий?
Она подчиняется, слепо, глухо, немо шатается, совершает какие-то действия, руками на стены опирается. Нет, это будет после, а сейчас у нее еще есть возможность сказать, глядя прямо и правдиво, доложить об услышанном кому повыше, раскрыть этот притон взяточников, накрыть преступную группировку, получить заслуженные поощрения и причитания. Или пойти по иному пути, не испугаться, а с радостью принять появившуюся возможность. Навестить Флору в больнице, в обнимку с Иванченко, в новеньких мехах, оставив на парковке серебристый Порше. Получить увесистые извинения от крайнего в левом ряду дяди, произведение в помощники от Хозяича, отпуск, Мальдивы, шампанское. Пузырящееся, толчками, как струи боли, гноя, крови, грязи. Они выходят из ее тела. Они есть ее сущность. Ими она заливает пол, потолок, стены, их она дарит миру, людям. Дерьмо стекает по ноге, но она этого не чувствует. Боже, благослови бритвы. Подари их всем, в каждый дом, к каждому сердцу. Совесть в чистом блеске клинка. Правда, отделяющая добро от зла. Единственный момент, где она получает по заслугам. Ведь за страх за собственную жизнь ее никто не осудит. В Уголовном кодексе есть статья о принуждении. Под угрозой жизни и здоровья, реальной, или воспринимаемой таковой, суд снимает с нее всю ответственность. Она не должна рисковать за зарплату в пятнадцать тысяч. Она имеет право на компенсацию. Просто не пользуется. Маленькие подарки и большие подачки за возможность получить необходимую печать или подпись. Это все поймут и порадуются. В особенности мама. Это называется финальной социализацией. Перестройка своей шестеренки, добавление удобств, фикус в кадке на полочке. Масло, бархатная обивка рабочего места. Сделай, что от тебя хотят. Для своей же пользы. Рубцы на руках - достойная плата. Сама же знаешь: привыкнешь. И скроешь татуировкой. А бритву выбросишь. Ты же не маньячка. Не психованная. Не суицидальный подросток. Бритва как процесс становления. Отсечь все лишнее от глыбы мрамора, получив идеальную фигуру в подарок. Удалить заражение, раковую опухоль, провести мастекомию. Нет прыщика на ровной поверхности. Гребенки причесаны. Водная гладь без волн. Без биения пульса.
Лишь маленькая мертвая девушка в обнимку с бритвой. Лучшей и любимой подружкой.