Люся шмыгнула носом - в автобусе на Берлин ее продуло, а все из-за Ромочки, которому всегда жарко и душно. Сначала на его нытье пытались не обращать внимания, но когда его дважды вырвало, оба раза не в пакетик, окно ему открыли, а то, что дуло и на Люсю, уже не считалось. Переплюнуть Ромку по спецэффектам ей бы не удалось, а пересесть было некуда - малоимущих детей был полный автобус, спасибо большое депутату Карпову, расщедрился перед выборами.

Люся протянула руку и дотронулась до синего блестящего кирпича Ворот Иштар. Тут же воровато оглянулась - не бежит ли злая тетка кричать про руками не трогать. Но все вокруг были заняты своими делами, некоторые тоже трогали глазированные гладкие кирпичи, улыбались, качали головами, проводили пальцами по контурам драконов и ослов с рогами. Одна так и вовсе распласталась по стене и гладила ее обеими руками, на запястье правой качалась пристегнутая длинная белая тросточка. Люся обошла ее зачем-то, захотелось на лицо посмотреть - лицо было красивое, молодое, а глаза жутковатые, белесые, смотрящие в никуда.

- А как они их выкапывали и перевозили, такие огромные? - поинтересовался Вася, серьезный любознательный (слишком) мальчик из Люсиного класса.

- Это реконструкция, - улыбнулась гид, - фрагменты из раскопок были дополнены современными элементами, и то, что вы видите - это лишь малая, передняя часть ворот, задняя слишком огромна, она хранится в запасниках...

Люся перестала слушать, потому что сердце внезапно провалилось в никуда, она задохнулась, глаза ее заметались по залу, остановившись на слепой девушке. Та смотрела прямо на Люсю.

- Йумалатар тули, - закричала она внезапно. - Туливат портин!

В зале стало тихо, все смотрели на девушку и на Люсю. К слепой бросились двое подруг, подхватили ее под руки, повели присесть на лавку в центре зала. Оттуда она опять обернулась, найдя Люсю невидящим взглядом, опять выгнула губы в "йумалатар".

- Чего она тебе кричала? - спросил Вася, когда экскурсия закончилась и их группа жужжала и перешептывалась в огромной сувенирной лавке.

- А я знаю? - раздраженно бросила Люся. - Больная какая-то. На всю голову.

Ромочка ("расслабленный", как охарактеризовала его бабуля) уронил с полки и разбил стеклянный шар, и Светлана Михайловна, руководитель группы, запричитала подбежавшей продавщице на своем плохом немецком. Белые хлопья снега из шара кружились в воздухе.

В Люсиной голове было темно, горячо и странно.

Богиня пришла, пришла к воротам, - билось в виски на языке, который Люся впервые услышала полчаса назад. Светлана Михайловна вещала суровой немке про Ромино трудное российское детство на немецком, которого Люся тоже не знала, но теперь понимала каждое слово. На столе перед нею стояли барельефы сирруфов и львов со стены у ворот Иштар. Лев приоткрыл рот и облизнулся, а когда Люся в ужасе попятилась, повернул голову, чтобы проводить ее глазами.

Вася подошел и вручил ей сувенирный календарик за два евро.

- Вот, я подумал, тебе понравится, - застенчиво сказал он. - Мне все равно евро девать некуда, завтра же уже домой ехать. Хочешь, пойдем в кафе, тут за колонной, я тебе пирожное куплю, и шоколаду горячего?

В гостинице Люся натянула на себя два свитера - они пахли домом и бабулиными руками, но озноб никак не проходил. В дверь постучали.

"Опять Наташка ключ потеряла" - раздраженно подумала она, открывая. Но за дверью оказалась не соседка, а очень бледная Светлана Михайловна.

- Люсечка, - сказала она растерянно, кладя ей руку на плечо. Отдернула руку и заломила пальцы другой. - Люсечка, девочка, нам только что позвонили про твою бабушку... Час назад... Обширный инфаркт... Ничего сделать было нельзя...

Она еще что-то говорила, губы у нее дрожали, но Люся уже не слышала - кровь шумела в ушах. Она сказала, что хочет побыть одна и закрыла дверь.

- Теперь в детский дом, - сказала Люся своему отражению в зеркале в ванной.

Тринадцать лет, никого живого из родни, какие у нее варианты. Ноги задрожали, кости в них растаяли, Люся ухватилась за раковину, но не удержалась, опустилась на пол. Уснула прямо на холодном кафеле.

Во сне она стояла в луче света перед огромными золотыми воротами и кричала на незнакомом гортанном языке. Она требовала ее впустить, открыть ворота, иначе ее волею преграды разлетятся в щепки, твердь взорвется, а время остановится. Так сильно ей было нужно то, что за воротами, хотя она и не знала, что это было.

- Богиня пришла к воротам, - прошептала Люся, проснувшись. Она вышла из номера, не оглянувшись. Сбежала по лестнице, не дожидаясь лифта. Музей был недалеко, она бежала всю дорогу, не обращая внимания на боль в боку. Охранник на входе был тот же, Люся стрелой пролетела мимо него, размахивая календариком, как пропуском, он что-то закричал ей вслед, но догонять не стал. Музей был огромный и запутанный, почти пустой перед закрытием. Люся вышла прямо к воротам. В зале никого не было.

Люся закрыла глаза и вернула свой сон. Она стояла перед воротами и говорила, и слова ее вязли в тяжелом подземном воздухе. Врата открылись, чтобы она вошла, чтобы ее предали и погубили, чтобы она умерла, и прошла над болью, и научилась воскресать, и поднимать мертвых.

Шмыгнув носом и почесав комариный укус на худой веснушчатой руке, богиня вошла в ворота.

Мама замахала ей рукой от красной глиняной стены, улыбаясь, повернулась что-то сказать бабуле, подошедшей с Люсиным маленьким братиком на руках. Три года назад ей его так и не показали, но теперь она видела - глазки у него были карие, а волосики - белые, как у папы. Малыш улыбался ей. Папа стоял дальше, на другой стороне улицы, и тоже махал обеими руками с целыми венами, и посылал ей воздушные поцелуи.

Иштар шла по рыжей брусчатке и старалась не плакать, а вокруг нее из небытия вставал Вавилон, город крепкий, и над ним всходило большое круглое солнце, сверкая на синем лаке высоких ворот.