Аннотация: Простите за английский текст монаха))) Хотел латынь вставить, но проблемно.
Рини был не похож на других послушников. И.. увы, отличие это имело негативную окраску. Монах Виталий, присматривающий за молодыми барчуками, проходящими "науку жизни" в Слепинском монастыре, при упоминании о четвёртом сыне Тарушинского князя, лишь сокрушенно покачивал головой.
Не к добру, ох, не к добру велись все эти экзерсисы с чрезмерным угнетением плоти, с поисками чего-то, что могло оказаться вовсе не светлой стороной Пути. В Иринархе не было тяги к изучению догматов, не было вовсе смирения или раскаяния, одно лишь не слишком духовное желание раскалить себя до предела и, как клинок, ухнуть в хладные воды. Желание испытать себя, дойти до предела, до сути своей. А что там может быть у нас, смертных? Горсть праха. В лучшем случае. А что затем? Разочарование. И поиск чего-то, что заполнит зияющую пустоту души. Чего-то сильного, чего-то надчеловеческого... чего-то нечеловеческого. Via lacrimosa. Вечный путь богоотступников.
Бес появился сразу, мгновенно. Развернувшись из одной маленькой чёрной точки, метель которых танцевала перед глазами Рини. Он был похож на чумазого, после проверки угольных складов, отцовского ключника Василия.
"Всё", сказала ухмыляющаяся рожица.
"Что?", еле слышно сорвалось с высохших губ Рини.
В парилке волны жара искажали деревянную обшивку в немыслимый калейдоскоп из сучков и планок.
"Всё. Я же говорю, малыш, всё. Злато и любовные успехи пропустим, не тот уровень. Хочешь узнать такую безделицу как смысл жизни? Или, для чего вообще всё? Я же говорю - ВСЁ!", рожица ехидно усмехнулась.
После двухнедельного голодания (скрытого, тайного от отца Виталия) высокая температура парной монастырской бани почти не чувствовалась. Первые сотню биений сердца.
"Божью милость, пожалуйста, чернявенький".
"Я тебя умоляю. Не оригинальничай! Ну не в первый же раз. Помнишь? В Сочельник в проруби. А помнишь, на Ивана Купалу на углях?".
"Отче наш..."
"Ну... ну нет, блин!"
"Иже еси на небесах"
"Да перестань!"
"Да святится имя твое"
"Хватит!"
"Да приидет царствие твое"
"Дурак!"
Вспышка, и бесёнок снова стал одной из мушек, роящихся перед глазами послушника.
"Да пребудет воля твоя яко на небесех так и на земле"
"Лей на него! Давай!"
Как острый нож, но желаемый, сладкий нож, врывались струи в раскаленное тело Рини. И с ними приходило возвращение в реальный (да ладно!) мир. Мир известковых стен келий, мир сморкающихся постоянно в водянистой атмосфере Слепинских болот монастырских служек. В мир обыденный до зубовного скрежета.
Скрипторий. Слово то какое! На зубах крошками. Наказание или урок от настоятеля, чёрт их разберёт! Сиди себе, переписывай гусиным пером письмена, авторы которых давно уже сгнили. Вот и сейчас, какие-то замысловатые каракули монаха, умершего пятьсот лет назад. Да ещё и иносказанием, да ещё и зашифрованы. Впрочем, шифр не из сложных.
А ну-ка. Сюда альфу если во второй ряд пятой. Значит дзетта здесь.
Так. Читаем. Чёрт! Это же не... Balbes. Балбес. Как похоже на нашего "балбеса".
Davay ne kopaysya. Давай, не копайся.
Господь! Нет, это дурь какая-то, это же просто набор букв.
Da, eto prosto nabor bukv. Ne duri, chitay dalyshe.
Что? Да. Ну... ladno.
Четвёртый сын тарушинского князя Владислава, Иринарх, исчез из Слепинского монастыря в ночь на праздник святого Иоанна Отшельника. И искали его на всех дорогах при свете дневном и в тьме ночной.