Как Лоуренс Аравийский я угнал
полуостров Аравийский
и управлял им как погонщик
земляного червя на Дюне.

Я знал, что свобода подобие гиперболоида
инженера Гарина, она оставляет пустоту
на месте горы. Словно гора свалилась с плеч
атланта, пока держал небо Геркулес.

Я видел "Ассу",
там карлик 
падал с кормы
в бурлящие струи.

Белухи кичились тем, что Эволюция
слепит из них что-то получше человека.
Дружелюбные привидения - 
души наших ушедших родных.

Я видел златые солнца и медные чайники,
туканов с зелеными рубильниками,
я видел тигровую акулу: она
всего-то хотела стать гаражом для фольксвагенов.

Песок звездной пыли укладывает пляж райского атолла бикини, 
убаюкивая заснувший ядерный гриб. Альфа луч 
пронзает кораллы стрелами, летящими кометами по Вселенной. 
Пушистым хвостом смахивают песчинки с панциря мечехвоста.

Стетакантус был как фаршированная голова
Губернатора города Глупова,
Граммофончик улитки норовил
Переварить собаку голосом своего хозяина.

В меня вселилась душа угонщика авиалайнеров,
Я навяжу свою судьбу облепившим днище прилипалам,
Чайкам - безбилетным пассажирам, как зайцам Дед Мазай ранее,
Как нитка с иголкой швеи дальнозоркой, я разминусь с причалом.

Я оторвал щупальце у гигантского кальмара,
Как Беовульф у приснопамятного Гренделя,
Я мчался как всадник без головы и в продолжение кошмара
Я видел великомученика в виде карточного кренделя.

Дельфины несли море, как ангелы зеркало перед Венерой, 
и пышные купола, облака,
взбитые сливки торта, 
и я как паучок прятался между грудей.

Я видел, что движение косяка рыб 
гармоничней и отлаженней русских балетов Дягилева, 
а рыба-молот делает гвозди из людей проще металлического пресса.
Я видел, что эффективней рыбы-меч рыба-автомат-калашникова.

Я видел море, постепенно становясь им,
ибо все мы становимся тем, что любим.
На гребнях волн возникали балерины в белых пачках,
их держали на мускулистых руках Демоны Врубеля.

Я видел как проходит краш-тест авто в Детройте, 
так разбивается
волна 
о гранит.

Когда я был молод, я плавал легко и бесшабашно, и солнце улыбалось мне, и чайки пели мелодично, 
и волны шумели как духовой оркестр, играя марш прощание славянки в саду имени Горького, 
и киты трубили мне как паровозные гудки,
и мой кильватер не зарастал как народная тропа к нерукотворному памятнику.

Я мчался как свадебный лимузин с открытым люком, проносясь под аркой цветущих яблонь,
я срывал красное яблоко с ароматом от NINA RICHI, и 
поля невинности перегоняли волны гнущихся трав, 
и жуку в муравейнике казалось, будто волны гасят ветер.

Течения были как одержимости, то морскими черепахами, то болотными орхидеями. 
Приливы и отливы, как взбирающиеся по лесенкам штурмующие NOTR DAM, 
и кверх тормашками летящие вниз, ибо чан с кипящей смолой,
опрокинутый Квазимодо пришелся им не по вкусу.

Рифы прятались, как гаишники с радарами в кустах, или бандиты с досками, протыкающими шины,
мели миновали меня, смысл жизни - глубина, хоть радость глубже, чем она. 
Я несся во власти розы ветров, ( как Кант, принося логику в жертву симметрии,)
как агент под прикрытием, пряча прослушку в бутоне на лацкане.

Морские животные считали меня за своего, я был многоликим как волшебник изумрудного города, 
скаты видели во мне ската, а акулы акулу. 
Милые скаты, птенцы, оперившиеся из детсада для фараонов, они вывернулись наизнанку 
как конверт, становясь невидимыми, маяча перед носом сыщика Скотланд-Ярда.

Стань моим капитаном Люк Скайуокер и Звездные войны
сложились бы в нашу пользу,
в пользу кораблей, играющих на скрипках,
в пользу скрипок, играющих на кораблях.

Я знал, что штиль 
это подготовка к штурму,
в бурю мой киль
становился птичьим.

Я искал место, где нет места подвигу, 
ветер сносил меня как гибкую пулю, 
я летел как камень из пращи Давида,
но не в лоб Голиафу, а ложь - полиграфу.

Я видел как кит процеживал кубометры воды, 
как Михаил Таль (гроссмейстер) миллионы вариантов,
и из суммы пустяков
рождалось совершенство.

Акулы воплощали идею неутолимого голода:
они глотали чугунные ядра из пушек как горячие пирожки, 
а детективы донцовой в метро,
склонясь над чужой книжкой.

Если химерам с Нотр-Дам-де-Пари снятся люди, 
если спруты в морских глубинах смотрят телесериал об итальянской мафии,
то тележка в Китае будит рикшу,
соскучившись по работе.

Я был как взбесившееся чертово колесо,
отправляющее пассажиров, как катапульта во все века и во все среды:
кислотные, щелочные, твердые, жидкие, газообразные 
и магматические, как Эмпедокла в Этну.

Я плыл как кошмар,
как строительный кран, не поставленный на тормоз,
я плыл как айсберг после встречи с титаником,
перхоть на плече слегка портила картину.

Я хотел бы плавать вечно, как муха Солнца, влипшая в янтарь Моря,
но, как видно, нельзя, янтарную комнату свиснули фрицы,
и я тоже уйду, поминальные свечи 
сосен сочатся смолой в мою честь.

Я плыл в окружении дельфинов,
как последний мамонт
в гурьбе 
юных слонов.

Нарвалы катились на мне как зацеперы,
а девятый вал делал меня руфером поневоле,
небоскребы волн рушились
от касания крыла буревестника.

Я видел небо, упавшее как палатка Дятлова,
и команду Летучего Голландца истерзанную 
морскими медведями - их нет таких.
Императорский пингвин был затычкой в ванне Океана.