Он стоял перед стойкой, но, казалось, еще немного - и грозил через нее перевалиться.
Солнце сквозь окна светило на два пустых стола, и видно было, как над ними кружат мухи. Жирные: еще бы, в такое-то лето. Но сейчас кроме меня и Кери Януварии здесь не было никого, и кружили они зря.
Он так и не сводил с меня помутневших от жары глаз.
- Где это место?
За мутью во взгляде Кери маячило и кое-что еще. Он затянулся сигаретой, и дым поплыл между нами. Янувария был теперь единственным здесь, кто курил сигареты, а не самокрутки. И ради них даже мотался в такую чертову даль, как Нарвик.
- Далеко. Так сразу и не объяснишь.
Я поставил перед ним виски, но он даже не взглянул.
- Ты попробуй, Марко, а я послушаю. Все равно ведь тебе сейчас делать нечего.
Тут он был прав. Стоял полдень, и с тех самых пор, как Кери зашел, на улице не показалось ни души. Ни одной завалящей душонки. Только белели под солнцем доски ссохшихся настилов, кое-где совсем щербатых: в последний раз их меняли перед закрытием шахт, и я начинал подозревать, что не сменят уже никогда.
Что ж, нельзя отказать, когда тебя так просят.
- Дорогу к горам знаешь? - спросил я.
Янувария кивнул.
- Вот там, где она к Красному Пику поворачивает, сходишь с нее и идешь дальше наверх. До середины склона или вроде того. Только тропу я и тогда с трудом нашел, а теперь даже пытаться б не стал.
Кери дернулся, будто хотел что-то спросить, но в итоге только закурил снова. Хотя, кажется, я знал, что его интересовало.
- Вот там, этой тропой, я шел дальше на север. До самого соленого озера.
Пепел с сигареты Кери упал на стойку, а я взял тряпку и стер его. Янувария следил за каждым моим движением. Такой тощий, будто жравшая его ум лихорадка добралась уже и до крови.
- Ну а дальше, дальше-то куда? - не удержался он.
Я пожал плечами и отошел, чтобы положить тряпку в таз, но все это время знал, что он смотрит на меня. Единственный сын бывшего владельца шахт, Кери Янувария, который уехал отсюда вместе отцом, но теперь вернулся. Янувария, который годился в сыновья и мне. Но у меня не было сыновей, а дочь сбежала с разъездным торговцем, стоило только закрыться шахтам.
Кери взял стакан, но пить не стал. И было в этом кое-что необычное, потому что на все время, что он провел здесь, виски заменил ему воду. Люди говорили: семейное, от отца. Но Кери пил не так, как пьют ради веселья - и не так, как когда уже не могут не пить. А Януварию-старшего сгубило совсем не спиртное.
- Почему ты вернулся, Кери?
Он сжал пальцы на стакане, а потом поставил тот и крепче запахнул куртку. Узкую, будто и не на него шилась. Я знал, что именно такие носит сейчас молодежь в больших городах. Когда он приехал, кроме куртки был еще серебряный браслет. Но браслета я уже давно не видел - с тех самых пор, как Кери в последний раз привез себе сигареты.
- Как твоя учеба? Ты ведь не закончил?
Он тряхнул давно не стриженой головой и промолчал. А потом снова поднял взгляд и посмотрел на меня в упор.
- Там, у соленого озера. Куда ты пошел дальше?
Но я молчал, и тогда он прибегнул к последнему средству.
- Я же не собираюсь идти туда, Марко.
Все то время, что Янувария стоял передо мной, я знал: его отец объявил себя банкротом, пытался скрыться и теперь мертв. Но я видел руки Кери - нервные руки мошенника, а не скорбца, и даже здесь мы понимали: долговые псы не оставили бы его в покое, если бы у него оставалось хоть что-то. Однако только когда Кери, и глазом не моргнув, солгал, я все-таки сказал ему, где видел вход в тайник старого Даллоу.
А потом Янувария ушел, а виски его так и остался нетронутым. И хотя он сказал, что еще вернется за ним, не вернулся ни в тот день, ни на следующий. Как не вернулся ни за чем из своих вещей. Была суббота, и закат уже горел за Красным Пиком, когда я запер за последним посетителем дверь и вышел через черный ход. И пока я шел долгой дорогой к соленому озеру, я вспоминал.
Старого скобянщика Даллоу, жену его Еву, похожую на тень, и дом, где он, в конце концов, ее уморил. Жадного скобянщика Даллоу, который взял потом себе супружницей женщину из народа чавени: ведь должен же кто-то следить за хозяйством. От побоев та тоже начала чахнуть, а брачный выкуп Даллоу не доплатил. И одной зимней ночью племя ему отомстило.
Сухая трава у подножия гор качалась под ветром - целое море сухой травы, - и где-то в ней чернели еще уголья мастерской, которую Чезмо Даллоу построил для себя и где вместе со своею семьею жил. Но, хотя в доме его не нашлось бы корки для нищего в церковный день, Чезмо стал богат до того, как пришел в наши края. Потому что кроме замков и петель умел ковать еще и капканы.
Дикие собаки завыли в траве, когда я начал подниматься по тропе. Но это были трусливые собаки, и ни одна из них не перешла на лай. Не чета тем, что собрались в то утро вокруг Чезмо.
Их была почти дюжина - оголодавших тварей, которые, наконец, нашли, чем набить себе брюхо. И только когда мы взяли ружья, собак удалось согнать. Но даже и тогда они остались невдалеке, надеясь, что им дадут закончить. Закончить то, что начали, впрочем, другие: ведь вытащили Даллоу в поле не собаки и содрали с него кожу тоже не они.
Три дня мастерская Чезмо еще стояла, и никто не решался зайти в нее, а потом мои друзья ночью перерыли там все вверх дном и подожгли. Но они не нашли ничего. Ни одной монетки из того богатства, которое, как всем было известно, Даллоу скопил. Решили - кто-то успел взять деньги раньше. И только один я подумал тогда, что это не так.
Но подозревал я еще и другое: Чезмо не оставил бы свой тайник без охраны. И оказался я прав.
Горы за соленым озером шли все вверх, но горы эти не были пусты. Когда я двинулся по ним и засветил фонарь, глубокие лазы старых шахт темнели тут и там из-за можжевеловых кустов. Я не остановился ни у одного из них, кроме того, где видел двадцать лет назад скобянщика Даллоу и в котором тот устроил тайник.
Закат за Красным Пиком потух, а я поднял перед собой фонарь и протиснулся в шахту. Я пошел по ней вниз, и в левой руке у меня была лопата, а на поясе - моток веревки. А когда шахта уперлась в шурф, я обмотал веревку вокруг того перекрытия, вокруг которого обмотана была уже одна, и спустился вниз.
Но еще наверху я услышал те звуки. Будто бы один из псов, что выли там, у подножья, в полях, оказался вдруг здесь и все скулил. Однако это был не пес, а Кери Янувария, и я нашел его, спустившись, у стены, хотя не думал, что найду так близко.
Подняться обратно он бы не смог все равно. Потому что за ногу его держал пудовый капкан - такой же, как те, что таились в песке шахты дальше. А штанина почернела от крови.
Рядом с Кери лежал тугой мешок, и когда я взял его за горловину, мешок тот зазвенел, а Янувария вдруг перестал скулить. Он схватил меня за руку, и по сухим от жара его глазам я увидел, что он меня узнал.
Тогда я отпустил мешок, перехватил удобнее лопату и улыбнулся Кери, чтобы он не слишком-то боялся. А после опустил лопату.