Аннотация: Короткий рассказ имеющий отсылки к Харуки Мураками, Маркесу и творчеству Жан-Люка Годара.
Весь клуб был заполнен дымом. Свет прожекторов, который разрезал темноту помещения разноцветными полосами, и, проходя сквозь дым, создавал причудливые картины, сюрреалистичные и импрессионистские. Звучала музыка, но Дэвид не слышал её. Он стоял посреди танцующей толпы и вдыхал аромат дыма. В нём были запахи иствудской вишни, ментола и каракумской ванили, всё это смешалось в один невообразимый коктейль. Один среди толпы и неповторимый аромат жизни.
Дэвид стоял у зеркала, по лицу стекали капли воды.
- Ты мне нравишься, Дэвид. В тебе есть огонь, как во мне когда-то, - сказал человек в зеркале.
- Я устал, Эл, - тихо ответил Дэвид.
Он посмотрел на себя в зеркало. За дверью гремела музыка, были слышны обрывки людских разговоров. Всё это было словно звуки из другого мира. Дэвид не хотел туда возвращаться. Всего двадцать лет, но лицо уже уставшее и глаза словно потухли.
- Парень, ты мне нравишься, ты реально крут. Выйди отсюда, из этого мирка и иди туда, куда хочешь, иди и отдохни. Забудь на время об этой жизни. Ещё успеется. Но потом ты возвращайся, да, когда будешь готов - возвращайся.
Дэйв быстро покинул клуб, вышел на улицу и смешался с потоком людей. Была ночь, но центральные улицы были всё ещё заполнены людьми. Он пробирался всё глубже в город, подальше от центра и его оживлённости, к тихим и безлюдным улочкам, где редки фонари и лишь лунный свет освещает улицы, где можно было найти работающее до рассвета кафе и посидеть там. Он шёл по парку, вдыхая свежесть зелени, был расцвет лета.
Одинокая неоновая вывеска. Старое, потёртое и потускневшее кафе, словно застывшее во времени, оно никуда не спешило, как бы в противовес всему остальному миру, который, казалось, обезумел и наглотался метамфетаминов. Теперь было не модно останавливаться и наслаждаться чем-то, все стремились вперёд, дальше, словно ожидая впереди какие-то золотые горы и при этом, не замечая то прекрасное, что рядом с ними.
Дэвид вбросил монету в музыкальный автомат, заиграл один из сэйшнов Чарли Паркера. Подсев за столик у окна, он взял кофе, и медленно пил смотря на улицу. Одинокий фонарь освещал перекрёсток и стены старых кирпичных зданий заводского района. Он ощутил себя героем картин Хоппера. Да, он был одним из них, из 'Полуночников'. Под музыку раннего би-бопа, она вошла в кафе. Обычная одежда, ничем не примечательная, разве что лёгкий плащ цвета заварного крема, который был не по погоде. Взяв кофе, она подсела за его столик, и они посмотрели друг на друга. Недавно подстриженные, слегка вьющиеся, но всё ещё длинные волосы, тёмно-зелёные глаза, милое личико. Они молча смотрели. Держа кружку двумя руками, она отпила, не отрывая взгляда от лица Дэвида.
После они разговорились и болтали до утра, пили кофе и развлекались. Вспоминали фильмы, которые оба смотрели. Слушали музыку и, наверное, почти весь музыкальный автомат пролистали. Смотрели на звёзды. А на рассвете они загорелись идей, как новый рассвет разгорелся в небе над городом.
Девушка любила слушать рассказы других людей о городах, откуда они были родом. Эти истории она собирала как крупицы золота. Не записывала их, а запоминала. Чего только не выслушивала. Как-то раз ей один парень рассказал про свою родную планету Сатурн, где такая большая сила притяжения, что его знакомый раздробил себе ступню, когда уронил чашку. Но больше всего Дэвиду понравилась последняя история. Её рассказала одна студентка из университета.
История про маленький городок, который был основан группой семей, крепко друживших до этого. Они ушли из большого города и поселились вдали от цивилизации у подножья гор. Каждая семья построила там огромный дом в колониальном стиле, развели собак, посадили прекрасные сады. А теперь, спустя чуть больше двух сотен лет, этот городок пришёл в запустение, дома обветшали, а семьи основателей почти все покинули эти места. Но не это её заинтересовало, потому что таких городков много по всей стране. Студентка рассказывала про свору бродячих собак на перроне, которые постоянно там живут и ждут людей, чтобы у них выпросить чего-нибудь.
Девушка так загорелась идеей увидеть эту станцию, что Дэвид легко согласился с ней.
Они сели на первый же поезд в ту сторону. Дорога должна была занять часа четыре. Было раннее утро и кроме них в вагоне больше никого не было. Они дурачились, пели или дремали, убивая время в пути. Когда же они вышли, то их встретил абсолютно пустой перрон. Дэвид устало сел на скамейку, после, подумав, лёг.
Девушка прошлась туда-сюда по перрону. Всюду было пусто, ни одной собаки. Внезапно, за пределами станции, она увидела одинокую тощую бродяжку. Достав из кармана жвачку, она свистом привлекла внимание собаки, помахала ей упаковкой, после чего кинула её в сторону перрона. Сорвавшись с места и, оказавшись на станции, собака взяла жвачку и убежала. Довольная, девушка села к Дэвиду, тот обнял её и они стали ждать обратного поезда.
Возвращаясь в город, она уснула у него на плече, а он смотрел в окно. В нём показался Эл, его изображение было словно размыто и слова доносились издалека. Он говорил что-то про его отдаление от мира, что Дэвид разрывает все связи, что ему нужно срочно вернуться, иначе он замкнётся в своём маленьком мирке, что-то про танцы, что надо всю жизнь танцевать и не останавливаться, если не хочешь быть полностью отрезанным от мира. Вскоре Дэйв уснул.
Проснулся лишь тогда, когда они подъезжали к городу. Девушки рядом не было. Напротив него сидел мужчина средних лет, с почти поседевшими волосами, он смотрел в окно и напевал какую-то мелодию.
- Что вы делаете? - спросил Дэвид, потому что вагон был пустой, а мужчина сел рядом с ним.
- Всё эта проклятая музыку, всё она. Вы не представляете, что я испытываю, когда её слышу. Вы её слышите?
- Нет, я ничего не слышу.
Только перестук колёс поезда.
- Непостижимо. В этой мелодии вся моя жизнь, когда я её слышу.... Знаете, однажды я был дома, и играла эта музыка. Она была рядом со мной - прекрасная, восхитительная женщина. Понимаете? Я взял её за руку, вот так, - он взял себя за руку, - и затем стал ласкать и гладить её, вот так, и спросил её: 'Вы любите меня? Любите?', а она: 'Нет'. Потом я купил эту пластинку, потому что эта музыка напоминала мне, навевала. Она как будто вызывает во мне массовую истерию. Однажды я был дома, включил эту мелодию, она всё вертелась, вертелась и вертелась у меня в голове, а рядом со мной была женщина, не та, другая. Она была не такая красивая, как первая, но, в общем-то, было не важно. Я взял её за руку и, поглаживая, спросил: 'Вы меня любите?', а она сказала: 'Да, да'. Но я её не любил. Тогда я разбил пластинку, вот так - он взмахнул рукой, словно что-то кинул об пол, - и всё! Однажды я включил радио, и там играла эта мелодия. Именно она. Почему она, а не что-нибудь другое? Она была рядом со мной, с этой стороны, мы были у неё. Эта была уже третья женщина, я взял её за руку и стал гладить и ласкать её, потому что хотел разобраться уже, что к чему. Мне всё стало надоедать, я спросил её: 'Вы любите меня?', а она сказала: 'Да, мсьё'. Я попросил её: 'Тогда дайте мне вашу руку'. Она ответила: 'Но вы её уже десять минут держите'. 'Действительно, да, сказал я', и вот я её не отпускаю уже десять лет, десять лет! Я больше слышать не могу эту музыку! Слышать больше не могу! Вы слышите её? Да?
- Нет.
- Я сумасшедший? Скажите мне, что сумасшедший. Хочу услышать, что сумасшедший.
- Вы сумасшедший. Как вас зовут?
- Пьеро или Фердинанд, я уже не помню, всё забыл, всё словно в тумане, это из-за этой мелодии.
Поезд подъехал к вокзалу и Дэвид встал, чтобы уйти, как тут упал небольшой листок бумаги. Он быстро поднял его.
- Так может быть, этой музыки вообще не существует, раз её никто не слышит? - продолжал мужчина.
- Вы Безумный Пьеро.
Дэвид зашагал к выходу.
- Вы не слышите её, потому что вы не чуткий человек! Нет, вы не чуткий! Ведь это такая нежность....
Остальные слова Дэйв не услышал, он вышел в тамбур и двери отсекли оставшиеся слова.
Выйдя на перрон, он развернул записку. На ней было лишь три слова 'дэнс, дэнс, дэнс'.