На городском кладбище я не без труда нахожу место, где лежит моя родня. Родительский день давно минул, могилки успели зарасти травой, но внутри оградки, где лежит моя родня, всё чистенько. Чувствуется уход Аркадия Сергеевича и Надежды Григорьевны. Здесь мои все: дед Гришка, баба Фёкла, мой отец, мои дядья и уже многие мои двоюродные братья и сёстры. Есть даже те, которые моложе меня. Могилки аккуратно убраны и уставлены искусственными цветами.
Я подхожу к памятнику отцу и смотрю на него. На нём он молодой и красивый. Моя мать захотела, чтобы рисунок на мраморе сделали с его давнишней фотографии. В молодости отец мой был на самом деле очень красивым мужчиной. Я прикасаюсь к его изображению рукой.
- Извини, пап, - говорю я и незаметно смахиваю слезу, - в этот раз наливать тебе не будем. Жди следующего Родительского дня.
Потом перехожу к памятнику моей двоюродной сестрички Нины. Она утонула сорок лет назад. Мы были с ней почти ровесники. Когда мы только родились, её отец предлагал моему отцу поменяться нами. Не знаю, всерьёз он это делал или в шутку... Но я почему-то помню это до сих пор.
Утонула она в нашей неглубокой речке второго августа, сорок лет назад. Я тогда помогал отцу по каменщицким делам, мы строили подвал. Было это недалеко от места трагедии, но я ничего не почувствовал... А ведь уже тогда я умел нырять и плавать лучше всех на нашей улице.
Я глажу мраморные черты её юного лица, уже никогда не постареющего, и шепчу про себя:
- Прости меня, сестричка, что не уберёг тебя. Я знаю, ты мне всегда помогала... и тогда и теперь...
У Коли неожиданно звонит телефон. Он что-то пытается объяснить кому-то на том конце провода, но у него не получается. Он отдаёт трубку Ирвану и просит его:
- Скажи моей подруге, - говорит он, - что я сейчас в Почепе, и что со мной настоящий француз. Она мне не верит, думает, я шучу. Скажи ей что-нибудь по-своему.
Ирван берёт телефон и начинает говорить:
- Бон жур, комман са ва (добрый день, как дела)?
Мы с Колей смеёмся, француз улыбается. Чувство утраты, только недавно захлестнувшее меня, куда-то уходит. Жизнь есть жизнь...
Уже после отъезда Ирвана, я позвоню Коле, узнать, как у него дела, и он радостно сообщит мне:
- Только что компания ушла, - скажет он, - день рождения был у моей подруги. Человек десять за столом сидело.
- Ну, ты хоть похвастался, что теперь у тебя в друзьях француз? - поинтересуюсь я.
- А как же, - засмеётся Коля...
Возвращаясь в Брянск и уже подъезжая к городу, совершенно расслабленный Ирван говорит мне:
- Какие же хорошие у тебя родственники. Твой дядька просто чудесный человек...
- Ты ещё многого про него не знаешь, - говорю я, обернувшись, - он не только Гагарину помогал, Аркадий Сергеевич в прошлом двадцать лет был начальником уголовного розыска. У него есть медали и ордена за задержание особо опасных преступников. Сейчас ему 77-мь, за плечами три инфаркта и сложнейшая операция на сердце, а он ничего - молодец: жизнелюб, хозяйственник и заядлый рыбак. После операции на сердце, ему нужны были деньги на послеоперационный уход. Не знаю, как другие, а я помог. Аркадий Сергеевич и раньше ко мне хорошо относился, но после этого случая просто души во мне не чает. Ну а мне приятно.
Перед въездом в город мы заезжаем на заправку. Я пытаюсь всучить Николаю тысячу на бензин, по договорённости это моя доля, но Ирван замечает это и, когда Николай выходит из машины, предлагает мне со своей стороны поучаствовать в оплате поездки. Я отрицательно киваю головой, но он просовывает между сидений пятисотрублёвку и говорит твёрдо:
- Я по-другому уже не могу, теперь я тоже немножко русский.
Дома за ужином, уставший и довольный, он вспомнит нашу поговорку:
"То, что русскому хорошо, то немцу смерть...".
- Это и французу тоже? - поинтересуется он.
- И французу, и англичанину, и американцу, и всем вам нерусским однозначно, - подтвержу я.
- Так что, я теперь вместо немца могу говорить француз?
- Нет, - возражу я, - в оригинале должен быть всё же немец. До девятнадцатого столетия на Руси всех не знающих русский язык называли немцами, поэтому и поговорка такая. Но относится она ко всем иностранцам.
Ирван достанет свою записную книжку и опять всё тщательно в неё запишет.
Вечером перед сном я намажу его обгорелую спину тайским тигровым бальзамом, а потом дам понюхать карандаш-ингалятор. Не знаю, будет ли ему хорошо спаться от этого, но утром он встанет другим человеком, выздоровевшим и почти постигшим русскую душу.