Рукопись сна, найденная в школьном шкафу 17-летнего парня, после того как он погиб в аварии на своём мотоцикле. Записал Брайан Моор.
Находясь в состоянии между бодростью и сном, я оказался в комнате. Не было видно никаких определённых очертаний, кроме одной стены, которая была усеяна маленькими ящичками для учётных карточек. Они были как ящички в библиотеках, в которых в алфавитном порядке находятся списки по "Фамилии автора" или "По темам". Но на этих архивных ящичках, которые занимали всю стену от пола до потолка и слева направо, сколько было видно глазом, были совсем другие заголовки.
Когда я подошёл к стене с архивами, первый, который попался мне на глаза, был "Люди, которые мне нравились". Я открыл его и начал просматривать карточки, и тут же захлопнул, с ужасом осознав, что все имена, написанные там, были мне знакомы. И тогда, без всяких слов, я вдруг понял, где находился.
Эта безжизненная комната с её маленькими ящичками была каталогом беспристрастных фактов всей моей жизни. Каждое действие за всю мою жизнь, каждое мгновение, важное и незначительное, были записаны в таких подробностях, которые я сам был не в состоянии помнить.
От чувства заинтересованности и любознательности, смешанного с ужасом, я встрепенулся, когда начал наугад открывать ящички и осматривать их содержимое. Некоторые вызывали радость и приятные воспоминания, другие - чувство такого глубокого стыда и сожаления, что я даже оглядывался через плечо и смотрел, не смотрит ли кто.
Ящичек под названием "Друзья" находился рядом с ящичком "Друзья, которых я предал".
Разнообразие названий составляли как обычные, каждодневные вещи, так и не совсем обычные: "Книги, которые я читал", "Ложь, которую я говорил", "Утешение, принесённой мной", "Шутки, над которыми я смеялся".
Некоторые чуть ли не вызывали смех своей дотошностью: "Слова, которые я выкрикивал на своих братьев и сестёр".
Над другими я не мог посмеяться: "Дела, совершённые в гневе", "То, что я бормотал на родителей".
Я не переставал удивляться содержимому. Часто было намного больше карточек, чем я ожидал. Иногда меньше, чем я надеялся.
Я был ошеломлён таким объёмом проведённой мной жизни. Возможно ли это, что за мои 17 лет у меня было столько времени, чтобы написать все эти тысячи, а то и миллионы карточек? Но каждая карточка подтверждала это. Каждая карточка была написана моим почерком. Под каждой карточкой стояла моя подпись.
Когда я вытащил ящичек "Песни, которые я слушал", я понял, что ящик удлинялся, чтобы вместить содержимое. Карточки стояли очень плотно, и всё же через два или три метра я так и не нашёл, где был его конец. Я задвинул его, постыженный, не столько качеством музыки, но скорее огромным количеством времени, которое представлял этот архив.
Когда я подошёл к ящичку "Похотливые мысли", по мне пробежала холодная дрожь. Я выдвинул ящичек на пару сантиметров, не желая проверять его размер, и вытащил карточку. Я вздрогнул от её содержания. Мне стало тошно, что такой миг был записан. Меня охватило чувство унижения и гнева.
В голове преобладала одна мысль: Никто ни в коем разе не должен увидеть эти карточки! Никто не должен увидеть эту комнату! Я должен их уничтожить!
В неудержимом порыве неистовства я выдернул шуфлядку. Уже неважно было, какого она размера. Я должен был её опустошить и сжечь карточки.
Но, взяв шуфлядку за один конец и начав стучать ею об пол, я не мог вытрясти ни единой карточки. В отчаянии я выхватил карточку, но когда я пытался её порвать, оказалось, что она была прочна как сталь.
Сокрушённый и совершенно беспомощный я вернул шуфлядку на своё место.
Облокотившись лбом к стене, я издал длинный, беспомощный, жалостливый выдох. В тот момент я увидел ящичек с надписью "Люди, с которыми я поделился Евангелием". Её ручка выделялась на фоне других своим блеском, она была более новой, за неё почти не брались. Я потянул её за ручку, и маленький ящичек, не больше 7 сантиметров в длину, упал мне в руки. Я мог пересчитать эти карточки на пальцах одной руки. И тогда подступили слёзы. Я начал плакать. Я всхлипывал так глубоко, что в животе становилось больно и аж передёргивало меня. Я упал на колени и заплакал. Я заплакал от стыда, от непомерного стыда за всё это. Ряды полок с шуфлядками кружились в моих глазах, полных слёз.
Никто никогда не должен узнать об этой комнате. Я должен закрыть её на замок и спрятать ключ. Затем, взглянув сквозь слёзы, я увидел, как в комнату вошёл Он.
Нет! Пожалуйста, только не Он! Кто угодно, только не Иисус. Я беспомощно смотрел, как Он начал открывать шуфлядки и читать карточки. Я не мог сносить, как Он на них реагировал. Украдкой взглянув на Него, я увидел на Его Лице такую печаль, что моё сердце чуть не разрывалось.
Казалось, Он интуитивно брал самые плохие ящики. Зачем Ему их все читать? Наконец, Он повернулся и взглянул на меня с другого конца комнаты. Он смотрел на меня с сожалением в Своих Глазах. Но эта жалость не раздражала меня. Моя голова поникла, я закрыл лицо руками и снова начал плакать.
Он подошёл и обнял меня Своей Рукой.
Он так много чего мог сказать. Но Он не сказал ни слова. Он просто заплакал вместе со мной. Потом Он встал и снова подошёл к стене с ящичками. Начав с края комнаты, Он вытащил шуфлядку и начал подписываться Своим Именем поверх моего, на каждой карточке, одну за другой.
"Нет!" - закричал я, бросившись к Нему. Я не находил других слов, кроме как: "Нет, нет", - пытаясь вырвать у Него карточку. Его Имя не должно стоять на этих карточках.
Но Оно там стояло: надпись красного цвета, такая сочная, такая отчётливая, такая живая. Имя Иисуса покрывало моё имя. Это было написано кровью. Он нежно забрал карточку, улыбнулся и продолжил подписывать их.
Мне кажется, я никогда не смогу понять, как Он это сделал так быстро, но мне показалось, что буквально в следующее мгновение я услышал, как Он закрыл последний ящик и подошёл ко мне. Он положил Свою Руку мне на плечо и сказал: "Закончено". Я встал, и Он вывел меня из комнаты.
На двери не было замка. Но были карточки, которые ещё должны будут быть написаны...
Виолетта Багдасарян, церковь Филадельфия, г.Брюссель, Бельгия.
Спасибо за эту статью. На самом деле мне было просто необходимо прочитать свидетельство, подтверждающее мне, что Иисус меня любит. Да я всегда знаю и помню, что Иисус умер за меня, но временами приходит страх, что Он про меня забыл, что есть у него кто-то важнее меня. Но это ведь не так, мы все для Него важны. Он нас всех любит одинаково.
Статья заставила задуматься о том, как много времени мы проводи не за теми делами, которые задерживают нас на пути к призванию.