Теперь ездить за границу стало совсем не интересно. Если есть у тебя деньги, получай визу, покупай билет и на все четыре стороны катись. А вот в прежние времена, когда граждане делились на "выездных" и "невыездных", каждую поездку за кордон считали важнейшим жизненным успехом, знаменательным фактом в биографии. И пусть перед отправкой людей долго мурыжили - принуждали писать длиннющие анкеты, гоняли с характеристиками по партийным инстанциям, заставляли проходить медкомиссии строже военкоматовских - вся эта нервотрепка, по большому счету, воспринималась как приятные хлопоты. На что ни готов пойти засидевшийся в затхлой казарме солдат, чтобы получить хоть короткую увольнительную!
Чем хороша была советская власть, так тем, что научила нас ценить маленькие радости жизни. Получил кило гречки в продуктовом заказе, сумел подписаться на дефицитный литературный журнал, пробрался в обход очереди в пивной бар - и ты уже, кажется, на верху блаженства, пой и пляши. А уж если родная страна милостиво дозволяла гражданину отлучиться на недельку-другую на ненавистную чужбину, то тут и вовсе именины сердца и праздник души. Только нужно было отчетливо понимать: санкционируя такую отлучку, тебе "оказали большое доверие", и, если ты его не оправдаешь, спрос будет самым строгим.
Париж стоит мессы
Первым моим путешествием за рубеж была поездка на курорт в Болгарию, но тогда подобные вояжи слишком престижными не считались. Как говорили, "курица - не птица, Болгария - не заграница", хотя, чтобы выехать даже в это братское социалистическое государство, необходимо было собрать кучу документов и пройти многочисленные утверждения вплоть до самого ЦК КПСС. А вот в капстраны меня, по разным причинам, долго не выпускали: впервые я сподобился быть командированным туда лишь в 1974 году, когда мне было уже под тридцать. Зато поехал сразу в малопосещаемую советскими гражданами Испанию, где в то время у власти стоял давний враг СССР злодей-диктатор генералиссимус Франко.
Послали меня переводчиком с командой спортсменов, направлявшейся на международный турнир по классической, вольной борьбе и самбо. Заманчивой особенностью маршрута была двух-трехдневная остановка в Париже. Дипломатические отношения между нашими странами отсутствовали, и, чтобы получить визы, следовало обращаться в испанское посольство во Франции. "Посмотрю Париж!" - радовался я, предвкушая яркие впечатления, перед отъездом, однако по прибытии на место мои планы неожиданно оказались под угрозой срыва.
Вопреки тому, что можно было предположить, большинство нашей спортивной делегации составляли отнюдь не непосредственные участники соревнований, а разного рода спортивные чиновники, почетные гости, обслуживающий персонал и т.п. Люди опытные, бывалые, повидавшие мир, но, тем не менее, очередной выезд "за бугор" представлялся для них таким знаменательным событием, что его нужно было немедленно и на широкую ногу отпраздновать. Вселившись во французскую гостиницу, они тут же разогнали своих подопечных борцов по комнатам, строго-настрого приказав им как следует сосредоточиться и заняться психологической подготовкой к предстоящим поединкам. А сами собрались в "штабном номере" - как было мне сказано, "на совещание".
Нужно отдать должное профессионализму этих работников: совещание - по всем пунктам повестки дня - было хорошо подготовлено еще в Москве. Из увесистых свертков на свет божий были извлечены водка, сало, сырокопченая колбаса, селедка, шпроты, крутые яйца, соленые огурцы и прочие соответствующие теме обсуждения ингредиенты. Если же вдруг на импровизированном столе обнаруживался какой-либо пробел (пристойно ли, например, заседать во Франции без французского коньяка?), то вопрос решался оперативно. А для чего еще существует в командировочной смете статья "представительские расходы", как не для того, чтобы такие расходы, по мере производственной необходимости, совершать?
Время за приятной, содержательной беседой ("А помнишь, Вася, весной мы так же сидели в Лондоне?" "Это что - а как надрались прошлой зимой в Риме!" ) текло незаметно. "В Лувр мне уж точно сегодня не попасть!" - пронзила рассудок горестная мысль. И, набравшись храбрости, я, чуждый элемент на их ритуальном пиршестве, задал нахальный вопрос:
- А что, выходить на улицу мы сегодня не будем?
- А зачем? - удивился глава делегации, легенда советского спорта, заслуженный борец СССР. - Знаешь ли, мы в этом Париже не в первый раз, все уже повидали. А честно тебе сказать, тут и смотреть особенно нечего. Ты лучше не стесняйся, наливай себе и закусывай. Готовься к соревнованиям!
...Все-таки (настырность всегда была отличительной чертой моего характера) вырваться на волю - выпив "штрафные" сто грамм за не предусмотренную жестким регламентом совещания отлучку - мне, в конце концов, удалось. Пошатываясь от принятого на грудь - как борец после тяжелой схватки - я посетил Собор Парижской Богоматери и могилу Наполеона во Дворце Инвалидов. Залакировал выпитую "московскую" холодным светлым пивом во французской "брассери". Как полагается, приобрел на набережной Сены акварель с видом Сите...
А потом ноги сами привели меня на Плас Пигаль - "Плас Пугаль", как однажды оговорился, делясь впечатлениями о турпоездке во Францию, мой отец. Оговорка в высшей степени красноречивая, в духе Фрейда: как пугали нас, предостерегая от посещения этой площади, гнездилища разврата, на предшествовавших поездкам за рубеж инструктажах! Но, как известно, запретный плод сладок, и пуганая ворона, сколько ее ни гоняй, на куст, где этот плод наливается соком, все равно рано или поздно садится.
"Держите меня, я сейчас кончу!"
В Португалии, после происшедшей в 1974 году "Революции гвоздик", резко возросла посещаемость кинотеатров. Не то чтобы народ внезапно воспылал любовью к "самому важному и массовому из искусств", а просто - в порядке проведения демократических преобразований - начали повсеместно крутить эротические фильмы. У касс образовывались огромные очереди; в хвост одной из них пристроился и автор этих записок (в СССР о подобных кинозрелищах тогда и не слыхивали).
Войдя в зал и устроившись в кресле, я с удивлением услышал родную
речь. В ряду позади меня разместилась большая группа моих соотечественников - как я догадался, команда советского парохода, пришвартовавшегося в лиссабонском порту. Говорили они громко и не стесняя себя в выражениях, будучи полностью уверенными, что их никто не понимает. При этом - по мере развития киносюжета - тон их высказываний повышался.
- Ой, мальчики, больше не могу, держите меня, я сейчас кончу! -то и дело выкрикивала сидевшая за моей спиной и прерывисто дышавшая мне в затылок толстуха - единственная женщина в матросской компании. Возгласы эти мне вскоре стали надоедать, и, наконец, не выдержав, я обернулся и резко, на чистейшем русском языке, произнес:
- Слушай, кончай уже побыстрей, и дай людям смотреть кино!
Видели бы вы, какое ошеломляющее действие произвели на моряков мои слова! Тут же наступила гробовая тишина, затем прозвучала отрывистая команда "Встать!", и весь ряд, как один человек, поднялся и дисциплинированной вереницей зашагал к выходу. Нет сомнения, они приняли меня за подосланного империалистической разведкой провокатора, о коварстве которых столько рассказывали всем выезжающим в загранку. До сих пор вспоминаю этот эпизод с чувством стыда. Мало того, что из-за своей невыдержанности я лишил уставших от дальнего плавания людей увлекательного сексуального зрелища, но еще - что вообще не простительно для уважающего себя мужчины - не дал женщине кончить!
Впрочем - возвращаясь к рассказу о своей вылазке на Плас Пигаль - замечу, что этих самых "провокаций", будучи за границей новичком, опасался и сам я. Попасть из "невыездных" в "выездные" было непросто, вылететь же обратно - раз плюнуть. Стараясь не забывать об этой элементарной истине, я петлял по запретной для совграждан парижской площади, как заяц, которого преследуют ушлые охотники. С одной стороны меня осаждали проститутки, тыкавшие мне - прямо в физиономию - голые груди. А на противоположном тротуаре хватали за рукав зазывалы, убеждавшие посетить разные злачные места.
- Я обязательно побываю в вашем заведении, - попытался я отвязаться от самого назойливого из них, - но попозже, поближе к вечеру, когда начнется представление.
- Вы меня плохо поняли, мсье, - отвечал он, - женщины начнут раздеваться, как только вы войдете - специально для вас, мсье!
Какую нравственную закалку и идейную выдержку нужно было иметь, чтобы сохранить в этой экстремальной ситуации присущий советскому человеку "облико морале"!..
Что наша жизнь? Икра...
Отличительной особенностью членов борцовской сборной, состоявшей, в основном, из "лиц кавказской национальности", был неукротимый аппетит. На завтрак спортсменам, которым в этот день предстояло выступать на ковре, выдавали за дополнительную оплату бифштексы, остальные смотрели на них жадными глазами. А на обед и на ужин еда всем полагалась одинаковая, но, по мнению джигитов, ее было явно недостаточно. Поэтому они постоянно шумели и буянили, требуя добавки. А поскольку официанты азербайджанского, грузинского, русского и других языков народов СССР никак не хотели понимать, борцы требовали от меня, чтобы я переводил их протесты и "договаривался" с ресторанным начальством.
Тщетно я пытался объяснить им, что в ресторанах, где подают порционные блюда, добавки не приносят - ни в Испании, ни где-нибудь еще: за сколько заплачено, столько и ешь. Они мне не верили и каждый день грозились, в наказание за нерадивость в отстаивании их интересов и "сговор" с метрдотелями, поколотить меня всей командой. Страшно подумать, что бы сталось со мной, если бы эти здоровенные лбы исполнили свою угрозу!.. Но Бог миловал, и поездка прошла без особых инцидентов, если не считать утра перед самым вылетом домой.
С берегов Каспия кавказцы привезли огромные банки с кустарно засоленной икрой - чтобы ее "толкнуть" и выручить дополнительную валюту. Тут они уже объяснялись с ресторанными работниками без меня - что называется, на пальцах, - при этом торг продолжался на протяжении всего турнира. Прижимистые испанцы не хотели давать запрашиваемой цены, наши тоже уперлись и согласились с предложенной суммой только в последний день - не увозить же товар обратно. И надо же: утром во время посадки в едущий в аэропорт автобус прибегают взволнованные покупатели и требуют деньги назад! Как выяснилось, икра, пока шли переговоры, пришла от жары в полную негодность - когда банки вскрыли, из них шибанул зловонный дух.
Дело было чревато вмешательством полиции, так что руководству сборной, пуще всех бед опасавшемуся "международного скандала", пришлось немедленно раскошелиться. Думаю, что незадачливым икроторговцам вся эта история сошла с рук. Команда завоевала много медалей, укрепила престиж советского спорта, а победителей, как известно, не судят.
...В следующий раз - лиха беда начало! - я поехал за границу в том же 1974 году - но уже на более долгий срок. И в составе очень многочисленной группы - ансамбля народного танца, включавшего, кроме собственно плясунов, оркестрантов и разных специалистов и технарей, представителей сапожного и костюмерного ремесла, а также секретных личностей, в задачу которых входило обеспечивать безопасность и охрану артистов. Здесь в гостиницах тоже случались вавсевозможные казусы, но уже иного рода.
Друзья познаются в биде
Эти ЧП были для нас жизненной рутиной: когда ансамбль приезжал в какой-нибудь город и прибывшие расселялись по номерам, тут же вырубалось электричество и здание отеля погружалось во тьму. Портье и прочий обслуживающий персонал метались в панике - "что произошло?" - а ребята только посмеивались. Дело привычное - проголодались с дороги, включили все разом свои электронагреватели, чтобы приготовить пищу, вот и не выдержали нагрузки предохранители на щите.
- Почему же они не отправились перекусить в кафе или бар? - недоумевали, выяснив причины аварии, гостиничные служащие. И получали ответ:
- Советские артисты не привыкли к вашей национальной кухне. К тому же им, мастерам танцевального искусства, необходима особая диета.
Озвучивавшаяся мной официальная версия, разумеется, была очень далека от реальности. На самом деле, все было проще: помимо - и даже превыше - чисто художественных задач, звезды хореографии ставили перед собой задачу чисто практическую: по возможности не израсходовать ни гроша из выплачиваемых в инвалюте командировочных, чтобы иметь возможность закупить побольше промтоваров и ширпотреба. Это теперь в Москве можно приобрести все - или почти все. А тогда загранпоездки были единственным способом отовариться и прибарахлиться. Чего только не везли из Забугорья! Некоторые, самые деловые, даже исхитрялись отправлять - багажом в трансатлантических авиарейсах - кирпичи и доски для строительства дач.
Гастроли крупных артистических коллективов предоставляют дополнительные возможности для реализации лозунга "не истратим ни цента на еду!" Под видом бутафории и реквизита очень не сложно провозить за границу - за государственный, естественно, счет - тяжеленные мешки картошки и ящики с консервами, кастрюли, самовары и тарелки. А упомянутый выше примитивный электрический прибор - нагреватель - всегда был (да и остается сейчас) неразлучным, наподобие перочинного ножика, карманным инструментом каждого странствующего по белу свету россиянина.
У любого народа есть свои представления о нужности или ненужности тех или иных бытовых приспособлений и удобств. К примеру, распространенное на буржуйском Западе биде - накой оно сдалось приученному к очередям в коммунальные уборные русскому человеку! Но - голь на выдумки хитра! - классово чуждое сантехническое изделие можно с успехом применить в кулинарных целях.
Сообщаю полученный от танцоров рецепт: затыкаете гостиничное биде пробкой, наполняете водой, опускаете туда купленную в супермаркете дешевую курицу и суете, опять же, электронагреватель. Если есть желание и позволяют средства, добавьте еще луковицу, морковку и соль. Обед, первое вместе со вторым, вскорости будет готов - зовите гостей, коллег по профессии и друзей по жизни! Пир на весь мир, что важно - не нужны тарелки. Каждый может зачерпывать ложкой из общего котла, а это, говорят, очень сплачивает коллектив.
Что русскому здорово, то немцу смерть
На следующий день после прибытия в Мадрид ко мне в номер явились представители мужской части ансамбля с жалобой на работников аптеки, находящейся в соседнем с отелем здании. Дескать, те, пользуясь незнанием советскими людьми местного языка и законов, их бессовестно обжуливают: вчера продавали лекарство по одной цене, а сегодня уже назначили другую, намного выше. Особую пикантность ситуации придавало то обстоятельство, что лекарство, из-за которого разгорелся конфликт, было ни чем иным, как медицинским спиртом.
- Да, вчера действительно произошел необыкновенный случай, - заявил в ответ на предъявленную мной претензию хозяин аптеки. - За один вечер был распродан наш месячный запас спирта! Видимо, русские танцоры используют его для растирания нижних конечностей перед выступлениями, не так ли? Но вы нас тоже должны понять: если какой-то товар пользуется ажиотажным спросом, мы, естественно, повышаем на него цену. Таковы законы коммерции, так что уж не обессудьте!
Спорить было бесполезно, и я посоветовал участникам ансамбля поискать жизненно необходимое им медикаментозное средство в каком-нибудь другом месте, где хозяева не такие жмоты. Проблем никаких - аптеки в Мадриде попадались на каждом шагу, и спирта в них (в отличие от Москвы, где он в открытой продаже отсутствовал) было хоть залейся.
Поиск в скором времени увенчался успехом, и я как уважаемое в коллективе лицо получил от группы товарищей приглашение поучаствовать в дегустации приобретенного напитка. Купили его, правда, не в аптеке, а в москательной лавке, но зато, похвастались мне удачливые добытчики, по смехотворно низкой цене, почти что даром! Взяв в руки литровую бутыль, я прямо-таки обмер: на этикетке значилось "Технический спирт". И, ниже: "Категорически запрещается употреблять внутрь!"
- Да вы что, - заорал я, как ошпаренный, - собрались яд пить? Будет же массовое отравление, больница, срыв гастролей, скандал!
- Да ты не кипятись, - ответили мне собутыльники, глядя, как на полного дурака, - зелье что надо! Сапожник с осветителем еще утром целую бутыль выжрали - и ни в одном глазу, сейчас за добавкой побежали. Это, может, слабаки иностранцы от такого дохнут, а нам все нипочем - что для русского здорово, то немцу смерть!
Дабы не терять авторитет и не отрываться от масс, мне пришлось присоединиться к веселому застолью - и, как видите, здоровья своего я сильно не подорвал, раз - более трех десятилетий спустя - твердой рукой пишу эти правдивые строки. Подчеркиваю - правдивые - потому что в мире до сих пор есть немало людей, не желающих верить, что спирт - даже чистейший медицинский - пить вообще возможно.
Как-то, в далеком Буэнос-Айресе, для группы коллег - иностранных журналистов, упрямо утверждавших, что "такого не может быть", я устроил специальную демонстрацию того, "как это делается". Пригласил гостей в свой кабинет, рассадил по креслам, достал емкость, набулькал себе граненый стакан, сделал глубинный выдох, заглотал, занюхал рукавом пиджака, запил водицей... Смотрю на их реакцию: растерянно глядят на меня, как на какого-то космического пришельца, предлагаю попробовать - испуганно машут руками... Не знаю уж, что они подумали, но я, к разочарованию своему, не заметил, чтобы после этих показательных выступлений меня кто-то из них стал больше уважать.
Русская тройка: выездной вариант
Незнакомый с жизненными реалиями читатель может сказать: ну и артисты, приехали в интересную страну, а сидят, как мыши в норах, по номерам, глушат спирт!.. Но надо бы знать, что выйти на волю, "в город", было не так-то и просто, для любой отлучки по личным делам требовалось разрешение начальства. Выпускались люди "по списку", причем не поодиночке, а только тройками. Правило это касалось не только рядовых членов коллектива, но и тех, кто принадлежал к руководящему звену.
В каждой тройке назначался "старший", отвечавший за то, чтобы никто из его подопечных не потерялся и, тем более, не сбежал. Но помимо этого, в составе тройки, как говорили, обязательно был еще и "стукач" - соглядатай, надзиравший за самим "старшим" и потом подававший, куда полагается, соответствующие рапорты.
Единственным из всего коллектива человеком, обладавшим правом независимого передвижения и индивидуального общения с иностранцами, был переводчик, то есть автор этого очерка. Предполагалось, что в случае какого-либо инцидента или провокации я смогу объясниться с полицией, а значит не пропаду. Такое привилегированное положение делало меня объектом нездоровой зависти окружающих и особо пристального внимания со стороны руководительницы делегации Марьи Петровны.
Эта немолодая женщина, имевшая весьма отдаленное отношение к хореографическому искусству кадровая партаппаратчица, немилосердно тиранила подчиненных. Постоянные головные боли и другие недомогания делали ее еще более невыносимой. Правда, эти ипохондрические состояния - при умении и желании - можно было использовать с пользой для себя.
- Только что, обманув бдительность охраны, за кулисы прокралась подозрительная старушка, представившаяся наследницей русского престола великой княгиней Анастасией, - бойко докладывал ей я. - Имел с ней длительную беседу, полагаю, что речь идет об очередной антисоветской провокации. Княгиня настоятельно просила - через ваше, Марья Петровна, посредство - сообщить товарищу Брежневу, что она еще жива, а также передать наилучшие пожелания народу России!
После таких сообщений у Марьи Петровны резко повышалось артериальное давление. Это означало, что в ближайшую пару часов она от нас, а мы от нее сможем отдохнуть. Но, придя в себя, начальница начинала вызвериваться с новой силой. Лично меня она пугала тем, что "вышлет в двадцать четыре часа на Родину" - за недостойное поведение. Одним из вопиющих примеров моей аморалки стала покупка - по слезной просьбе одной сексапильной кордебалетной девочки - нескольких пачек противозачаточных таблеток.
Девочка, на радостях, проболталась подружкам, подружки настучали. "Вы растлеваете молодежь, наносите непоправимый ущерб здоровью советских артисток!" - заходилась в истерике Марья Петровна. Но, пожалуй, самый серьезный конфликт с ней произошел при возвращении на Родину, в аэропорту "Шереметьево", когда, на санитарном контроле, у меня неожиданно обнаружилось отсутствие сертификата о прививке против черной оспы. "Вы - носитель инфекции, я не пущу вас в Советский Союз!" - кричала она, мощной грудью оттесняя меня от пограничного поста.
Не только меня, но и всех присутствующих это заявление привело в подлинный шок. Не выпускать из СССР было делом вполне обычным, но не впускать обратно, гнать с порога - о таком еще никто не слыхивал... Хотя в принципе, чего только не могло случиться в Стране Чудес, где нам довелось благополучно явиться на свет и - хотел бы надеяться - дадут еще спокойно умереть! И - вообразите себе - с каким душевным трепетом я переступал в тот день нашу священную Государственную Границу: как ни злобствуй, Марья Петровна, а я - дома!
...Дальше было больше, но об этом в другой раз.