Аннотация: Этот рассказ я начал писать 3 июля 2001 года на даче, глядя на ночь и просто в ужасном настроении. Потом месяца на два про него совершенно забыл и дописал только 11 октября того же года, когда вдруг придумал концовку.
Резов Александр
Яма
Ему ничего не было нужно, кроме дороги, спокойствия и тишины. У него когда-то имелось все необходимое, но сейчас не осталось ничего, поэтому потребности свелись к минимуму. Еще несколько дней и он удовлетворился бы пустотой, той, имеющейся в наличии. Она была единственно доступной и единственно правдивой, не дающей строить иллюзии. Очень даже может быть, что все его будущее и строится на пустоте. И не только его, теперь было лишь одно будущее, а он его знал, он его видел так же ясно, как настоящее или прошлое. И, идя по дороге, которая никак не хотела ему подчиниться, путник оставлял позади всю изрытую, в колдобинах стезю, шел по разбитому, строящему болезненные гримасы мириадами трещин асфальту, а стремился к гладкому, светло-серому покрытию теплому и мягкому на вид. Позади обычно были одни руины - развалившиеся старинные замки, сгоревшие хижины, разнесенные по камушку некогда великолепные дворцы, - повернув голову вбок, он постоянно натыкался взглядом то на выжженные поля, то на дымящиеся танки, броневики, то на протянувшиеся до горизонта кладбища с изъеденными временем каменными крестами, с новенькими аккуратными надгробиями и четкими памятными надписями, но без фотографий и имен; впереди всегда виднелись огромные, ужасного вида воронки, способные накрыть целые города, на дне которых, если очень сильно напрячь зрение и встать на цыпочки, можно рассмотреть строительные леса... но порядком измученные временем, осыпающиеся на глазах; черное, вечно затянутое облаками небо, искрящееся временами синими разрядами молний и не пропускающее ни лучика света (чтобы осветить дорогу впереди всегда хватало света, льющегося сзади и с боков). И эту картину он видел уже добрых пять лет.
Да, у него была дорога, но спокойствия не было и в помине. Правда, поначалу казалось, будто более спокойных времен человечеству не доводилось видеть никогда. Ведь что может быть прекрасней, когда на всей Земле царит мир, царил мир и будет царить мир? Только очень скоро он понял, что этот мир доступен только ему, а в кажущемся спокойствии есть нечто жутковатое. Не то в этом виноват легкий ветер, вздымающий в воздух пыль и пепел, шелестящий микроскопическими крупинками по голой земле, не то горячий воздух, с шумом проникающий в легкие и со свистом покидающий их, не то тихие шаги, издаваемые его босыми ногами (ботинки не выдержали уже в первый год), не то лучи света, резво рассекающие спертый воздух и бьющие прямо в спину.
Наверное, спокойствие придет вместе с тишиной, но он почему-то предпочитал их желать по отдельности. Он понимал, что спокойствие может быть достигнуто и с отсутствием тишины, но на душе бушевали непокорные стихии. Путник никогда не мог вспомнить, с чего начался его путь, что было до него, до дороги, и что побудило человека на столь длительное путешествие. Можно было догадаться только о конце странствия, который мог наступить в любой момент, а также мог произойти и в любой момент этих прошедших пяти лет, но так и не настал. А каков будет этот конец? Самым ужасным будет конец дороги, самым желанным - смерть или возвращение к точке отправки...
Так что же делать, если дорога закончится? Пойти к развалинам, поискать живых? Нет, этого он никогда не делал и уж точно не сделает, зная - живых там нет, и не могло, и не может быть. Нет там и мертвых, там ничего нет.
Бывало, в своих снах он видел траву, видел людей, животных, рыб. Трава высилась огромными желтыми стогами по всему полю, с виду была мягкой и уютной, манила к себе душистым запахом, похожим на запах дороги.., люди были искусно вырезаны из камня, стремились вдаль за невидимым поводырем, холодили своим прикосновением, раскрывали пустые рты и пели голосом ветра.., животные смотрели на него стеклянными глазами с полок из-за витрин, кто жалобно, да испуганно, поджав под себя лапки, а кто с явной ненавистью, занеся над головой массивную лапу, скаля ряды острых зубов, походящих на развалины старинного замка.., рыбы ярко блестели на солнце, кружились на своих прозрачных нитях и мелодично звенели, когда дул ветерок, ни на что не похожий, ибо прохладный и мягкий.
После этих снов ему хотелось, наконец, поскорее дойти, он убыстрял шаг, иногда бежал, сбивая в кровь ноги, а когда не мог больше терпеть боль, просто полз на локтях... когда и они стирались до костей, путник падал в изнеможении и проводил в забытьи несколько дней. Совсем скоро человек понял, что не достичь ему желанного времени, коли он будет грезить о нем дни напролет. Это может только сломать его, но не придать жизненных сил...
Тогда прекратились и сны, все ночи стали похожими друг на друга - темными, тихими, безжизненными.
Однажды путник вспомнил о питании. Как ему казалось, пища была необходима любому живому существу, дабы поддерживать в нем жизнь - снабжать тело витаминами, жизненной энергией, заставлять мышцы работать, органы функционировать, мозг переваривать информацию. Но ведь и пищи ему не требовалось, не было нужды и в воде. Если вдруг у путника появлялось ощущение голода или жажды, то со временем все проходило как усталость. Вероятней всего это и была усталость, но выраженная в другой форме. Отсюда отпадала необходимость справлять нужду.
Путнику не приходилось знать никаких болезней, потому что инфекции здесь не было и в помине. Независимость от пищи играла в этом также большую роль. Человеку оставалось только идти, спать, идти и идти...
Путник проснулся. Сзади всходило раннее, прохладное, бледно-желтое пятно солнца, лучи которого ласково поглаживали голую мертвую землю и очередную череду руин, выгоняя из них ночные тени, сменяя одну пустоту другой, высвечивая времени поле для работы. С боков, сквозь дым, сочились тоненькие струйки света, они скудно освещали изуродованную землю, груды металла, силились пробраться все дальше и дальше, но плотный дым не оставлял им той радости, а впитывал в себя их энергию, некогда сочный лимонный цвет; от струек света оставалась лишь серая каша, падающая к его босым ногам. Впереди, как обычно, было темно...
Путник поднялся с твердого асфальта, потер затекший бок и немного размялся, хрустя суставами, готовясь к новому дню, без сомнения насыщенному предостаточным количеством утомительных и эффективных упражнений для ножных мышц. Он огляделся по сторонам, с удивлением заметил, что спал сегодня на целых двадцать минут дольше обычного. Сказалась вчерашняя пробежка - попытка догнать тьму, серое покрытие, огромные воронки. Но сколь быстро бы он ни бежал, будущее все скорее от него ускользало, дразня лоскутками тьмы, водя перед носом пепельными крыльями.
То была еще одна попытка уйти от однообразия, и она провалилась. Следующую попытку он предпримет нескоро.
Солнце за спиной уже совсем вышло из-за горизонта, а дорогу впереди стало довольно-таки отчетливо видно. Теперь можно было снова отправляться в путь, шагать по знакомой до боли дороге. Человек вздохнул и зашагал...
Что-то было не так. С начала пути прошло всего два часа, а он уже чувствовал себя утомившимся как за день пути. Хотелось прилечь, поспать, но необходимо было продолжать поход, и путник это отлично понимал. Каждый шаг давался ему с трудом, дыхание сделалось учащенным, и вдруг он увидел это. Оно виднелось далеко впереди, на сколько хватало света, озаряющего путь - на границе его с тьмой. Это стояло у самой дороги и отражало скудный падающий на него свет. Путник продолжал идти, не очень-то рассчитывая, что предмет есть и в настоящем времени, хотя, несколько удивившись его наличию когда бы то ни было, в любом времени. Сколько он ни шел, подобного он не встречал ни разу, а тут сразу это...
Предмет уже был совсем близко, и его можно было рассмотреть до мельчайших подробностей. Он медленно приближался, подплывал к путнику, подступал к настоящему и... перешел в него. Путник встал как вкопанный. Прямо перед ним, ярко выделяясь из окружающего пейзажа, стоял высокий дорожный знак с красным круглым полем и белым прямоугольником посередине. Подобный дорожный знак в природе существовал только один, так что путнику не пришлось долго размышлять над его смыслом и предназначением. Человек не знал откуда это ему известно, но в голове четко всплыло название "кирпич" и его расшифровка "проезд запрещен". Он догадался, что этот знак предназначен лишь для машин, но глупо было полагать, что и здесь знак был установлен специально для них, поскольку до этого (за все пять лет) путник не встретил ни одного подобного знака. Да и вообще кроме дороги ничего не было. А это давало основание считать, что знак предназначался для него.
Что же теперь делать? Дальше пути нет. Дорога не закончилась, но пути нет - вот чего он ожидал меньше всего. Назад не повернуть, ибо там пять лет пути и... прошлое.
Как это будет выглядеть, если он повернет назад? Будущее останется позади или поменяется местами с прошлым? А если поменяется, то будет ли разница куда продолжать путь? Если подумать, то все зависит от цели путешествия, но ее-то он и не мог вспомнить, оставалось надеяться, что любое его действие приблизит путника к конечной цели изнурительного пути.
Может быть, стоит продолжить путь, наплевав на этот дурацкий знак? Нет, зря бы его здесь не поставили, на розыгрыш тоже не слишком похоже. Хм, человек улыбнулся своей внезапной идее, еще ведь можно сойти с дороги, отправиться к дымящимся развалинам, искать цель там. Раньше он думал, что никогда этого не сделает, но обстоятельства изменились.
Мысль казалась очень разумной.
Если уж он и там ничего не обнаружит, то отправится по дороге назад, к тому месту, откуда он начал путь, ведь вполне возможно, что тогда он пошел не в ту сторону, а исправление своих же ошибок - святое дело.
Путник повернул голову и посмотрел на уходящие вдаль каменные кресты. Сюда идти было бесполезно, в отличие от другой стороны, где недалеко от дороги стоял полу уцелевший двухэтажный дом, от торчащих обгоревших балок которого шел вверх ровными струйками сизый дым... а из трубы поднимался клубящийся белый. Кто-то топил печь. Человек аж подпрыгнул от неожиданности. Там, в доме, были люди!!! Может статься кто-то, как он, провел несколько лет в пути и наткнулся на этот проклятый знак. Тогда ему больше ничего не оставалось, кроме как поселиться в том чудом уцелевшем доме. То-то он обрадуется новому гостю, другу по несчастью! Путник сделал пару шагов и уверенно сошел с дороги.
Дом был сделан добротно, наверное, оттого и пережил своих собратьев, распластавшихся по земле жалкими огарками. Мощный фундамент, толстые несущие балки, аккуратно подогнанные друг к другу доски - все говорило об умелом строителе, хоть и было порядком подпорчено пламенем. Но то, что дом уцелел, было и в самом деле чудом, ибо редко встречались на пути деревянные дома, все чаще каменные, да и те уже не служили серьезной преградой даже для ветра. Этот дом лишился только двух комнат на первом этаже, одной на втором, скалясь в пространство искаженными дверными проемами, близоруко щурясь битыми окнами, выдыхая удушливую гарь, навечно поселившуюся в его порах и медленно живущую своей нелегкой жизнью.
В дом можно было войти и через обнаженную комнату, но путник из приличия предпочел парадную дверь. Петли оказались тщательно смазаны, и мерзкий скрип, который так ожидал услышать человек, заглох где-то в самой утробе этого старинного жилья. Путник оказался в удивительно чистой прихожей. Толстый коврик перед дверью гостеприимно сверкал белизной, человеку даже стало совестно ступать на него своими немытыми ногами; на вешалке у двери оказался длинный коричневый плащ и мягкая широкополая шляпа, скорее всего принадлежащая тому незнакомцу, топящему печь.
Пересилив смущение, путник прошел через коридор и заглянул в уцелевшую комнату. Она была пуста, лишь дрова глухо потрескивали в закрытой заслонкой печи, да жаркий сухой воздух хозяйничал среди кресел, стола и книжных полок. Человек прошел дальше и огляделся, выделяя для себя некоторые наиболее странные моменты: по всем стенам были развешены фотографии, отражающие тот или иной фрагмент жизни бывших хозяев, но на месте лица в каждую фотокарточку было помещено по некоему предмету, очень похожему на зеркало. Оставалось только наблюдать за собой на берегу огромного водоема, в сводах пещеры, в объятиях другого, такого же зеркального, лица, высоко в горах, при получении какой-то награды, на охоте, на рыбалке, пожимающим руку бородатому субъекту с живым лицом и проницательным взглядом... Путник вздрогнул и обернулся. Бородач стоял перед ним и, улыбаясь, протягивал для приветствия руку:
- Добро пожаловать в мое скромное жилище, - произнес он на удивление низким голосом. - Я Гаабилтоп.
- Сергей, - почему-то совсем не удивившись его странному имени представился путник. Говорить было трудно, а слово вылетело из горла нехотя, скребя гортань, заставляя шевелиться так давно бездействующие связки. Он скорее промычал, чем проговорил свое имя, ему пришлось виновато улыбнуться и пару раз кашлянуть, пытаясь тем самым восстановить функцию речи. Но и это не помогло.
- Вы не торопитесь, постепенно способность говорить вернется, главное нагружать связки работой. Это как затекшая рука, в которой постепенно возобновляется кровообращение и возвращаются двигательные способности. - Человек вел себя так, будто ему каждый день доводилось встречать подобных гостей. Говорил он спокойно, убедительно, даже чуть ласково, сопровождая свою речь сдержанными движениями рук.
Гаабилтоп взял путника под руку, проводил его к плетеному креслу и, усадив в него, сам расположился на стуле напротив.
- Может быть, желаете чаю? - Осведомился он, следя за реакцией гостя. Когда тот неуверенно кивнул, ушел куда-то быстрым шагом. Совсем скоро хозяин вернулся с двумя большими чашками, одну из которых поставил на подлокотник кресла, а вторую взял себе. - Понимаете, я знал, что вы придете и ждал вас вот уже пять лет... Да не делайте такое удивленное лицо! Раз вы здесь, это значит, вы как никогда близки к цели. Всего-то стоило сойти с дороги и все, и вы оказались бы здесь. Но на это у вас ушло пять лет. Ну что ж, Сергей, а ведь могло бы уйти и десять лет и двадцать, и целая вечность.
Путник хотел было что-то ответить, но кроме скупого мычания ему из себя выдавить ничего не удалось. Даже когда он промочил горло горячим чаем, слова не намеревались лезть на белый свет. А ему многое было интересно: что случилось в прошлом, настоящем и будущем, из-за чего повсюду лишь гиблый мир, можно ли идти назад по дороге, что находится за ее пределами, если уходить все дальше и дальше, кто установил тот знак, кто такой Гаабилтоп, кто такой он сам и почему начал путь, а, главное, какова его цель. Эти вопросы мучили Сергея уже давно, хотя существовала еще уйма других, как он считал, менее важных, с ними можно было повременить.
Но бородач нес какую-то чушь и был доволен неразговорчивостью собеседника.
-...вы никогда не задумывались, что говорить обо всем и говорить ни о чем - фактически совершенно одинаковые вещи? Вот я с каждым годом все больше в этом убеждаюсь, можете даже со мной не спорить. - Гаабилтоп весело рассмеялся своей шутке и сделал очередной глоток из чашки. - А вы пейте чай, пейте. Это лекарство, оно поможет вам быстрее начать говорить. Это вам очень может понадобиться завтра, когда все начнется. - Хозяин резко поднялся, не обращая внимания на ожесточенные попытки гостя заговорить, да направился к выходу из комнаты. Потом вдруг обернулся, - да, это ваша комната. Ложитесь сейчас спать, видок-то у вас не из лучших. Утром как проснетесь, двинемся к цели... Спокойной ночи.
Сергею захотелось крикнуть о том, что он совсем не устал, и сейчас далеко не вечер, но почувствовал в теле ужасную усталость. Когда же он взглянул за окно, то кроме черноты ничего не смог разглядеть. Перед тем как полностью отключиться, путник подумал о своем чае. Наверное, там было подмешано нечто... Нечто вроде снотворного...
Он проснулся от собственного крика.
Ему снился огромный город, состоящий из целых, не разрушенных домов. Путник шел по улице, а вокруг ходили люди, толпы людей в которых он тотчас заблудился. Сергей пытался выбраться из людской каши, но поток за потоком уносил его все дальше от спасительных переулков. Он с ожесточением толкал их, кидал друг на друга, но никому не заглядывал в лицо. Путник чего-то боялся, да только чего - быть унесенным прочь от спокойных и пустых переулков или посмотреть кому-то в лицо, увидеть человека, не позволяющего ему спастись? Но когда он вконец отчаялся и бросил сопротивляться, толпа вынесла его в маленькую и весьма тихую подворотню, где кроме него сидел лишь нищий, на табличке которого значилось "Слепой". Однако человек не просил денег, не просил еды, не просил, чтобы его приютили, а выклянчивал себе новые глаза. Он вскинул вверх свои грязные руки и потянулся к путнику, намереваясь покрепче в него вцепиться и самому забрать требуемые органы. Сергей в ужасе принялся отдирать от себя цепкие персты, которые были противно липкими, да хрустели в руках. Никогда еще путник не чувствовал такого страха. Пальцы старика один за одним оставались в дрожащих десницах путника, в то время как слепец начал жутким голосом проклинать его, пророчить огромные беды и несчастья, сулить скверную жизнь и долгую, мучительную смерть. Но Сергей скоро вырвался из кровоточащих обрубков и бросился бежать без оглядки, подальше от голоса, быстрее от гнусных слов.
Подъезды пролетали мимо, дома сменяли друг друга с пугающей частотой. Дворы, машины, деревья, кусты - все казалось одинаковым. Серые громадины провожали его взглядом, следовали за ним, встречали его, и, в конце концов, окружили человека. Тогда Сергей понял, что заблудился и здесь, среди домов. Как выбраться он не знал, некого было даже спросить. Внезапно во двор вбежала стая ребятишек и стала громко о чем-то спорить. Путник поспешил к ним и спросил, как ему отсюда выйти. Тогда дети поинтересовались, куда ему нужно, и Сергей глубоко задумался, ведь он и в самом деле не знал, куда идет. Сначала ему хотелось попасть туда, где тихо, потом он убегал от сумасшедшего старика, а теперь, когда его спросили о цели, были готовы указать путь, ответить путник не смог.
Пока Сергей размышлял, голоса детей поутихли, дома вокруг стали медленно расти, росли и деревья, и трава, и машины, и даже песочница, в которой он стоял. А когда путник очнулся, то ничего вокруг не было, лишь голубое небо над головой, желтый диск обжигающего солнца, простирающиеся далеко-далеко пески. Куда идти, уже не имело ни малейшего значения, и Сергей пошел. Раскаленный песок нещадно жег незащищенные стопы, впивался в загрубевшую за годы ходьбы босиком кожу, продавливал ее, проникая все глубже и глубже, пока не достигал кровеносных сосудов, а с кровью разносился по всему телу. Шаг за шагом путнику становилось все труднее двигаться. Песок уже был повсюду. Закружилась голова, резкая слабость свалила Сергея наземь - это дало о себе знать задохнувшееся песком сердце... но оно не болело. Вдруг путник ощутил, что его тянет куда-то вниз, словно лежит он на неспешно сдувающемся безумно толстом надувном матрасе и, глянув на ноги, увидел как их медленно, но верно затягивает в песок. Задыхаться он начал еще до того, как покрывшие руки крупинки начали аккуратно подбираться к лицу жертвы. В тот момент удушье достигло столь высокой точки, что широко раскрытый рот и частые, краткие, сиплые вдохи, сопровождаемые свежими потеками крови в уголках рта, да наполняющими ее песчинками, прибавляющимися с каждой новой попыткой жить, приносили столько же облегчения, сколько принесло бы умирающему от жажды в пустыне вбирание вожделенной влаги из сухого жгучего песка. Проще было бы вообще не дышать.
Тогда пустыня добралась до его лица и при очередном нервном вдохе порция мелкого песка ворвалась в его горло и поплыла по дыхательному каналу навстречу легким, заставляя человека биться в ужасных судорогах - рефлекторной попытке очистить путь воздуху. Сергей уже не обратил особого внимания, когда колючие песчинки засыпали его слезящиеся глаза, проникли в ушные раковины и накрыли волосы, когда нахлынула абсолютная тьма, идеальная тишина и можно было не вспоминать, что такое дыхание, но когда единственную оставшуюся на поверхности руку вдруг кто-то крепко схватил, принявшись тянуть на себя, путник закричал от обуявшего его страха и немедленно проснулся.
Первым делом путник обратил внимание на вернувшийся голос. Он казался каким-то чужим и звучал чуть выше, чем представлял себе Сергей. А хотя по одному только крику мало что можно определить. Путник пробормотал несколько бессмысленных фраз, пробуя голос, и результаты его не разочаровали. Если не брать во внимание некоторую шепелявость, то речь звучала весьма разборчиво. Ночной кошмар пока еще ярко стоял перед глазами, но детали уже начинали забываться, только от этого сон не казался менее жутким, а, напротив, давил на голову обрывочными воспоминаниями - будто неумело или специально смонтированный фильм, где вырезали все ненужные беседы, скучное вступление, бесполезные и глупые переживания, а оставили одни погони и перестрелки, сцены убийств и экзекуций; страх и ненависть, злоба и безумство, отражающиеся в глазах и на лицах, в перекошенных ртах и раздувающихся ноздрях, на вздутых на шее венах и трясущихся руках, подгибающихся ногах, падающей на грудь голове; а что самое страшное - была вырезана и концовка... только вот зритель об этом никогда не узнает, да вряд ли захочет, и останутся при пробуждении лишь хищные лица маньяков вкупе с бледными абрисами жертв - тянущиеся крючковатые пальцы, песок, проникающий внутрь, - а кроме этого бросающее в страх нервное дыхание, как зловещий шепот на незнакомом языке - отпечаток недавнего забытья.
Никогда путнику не приходилось видеть таких ярких и насыщенных действиями сновидений, а это прямо-таки восполнило все предыдущие блеклые ночные картинки с бессмысленными поворотами событий, грозящими не закончиться никогда, но всегда прерывающимися с пробуждением. Этот сон был явно необычным. Кошмар навеяло это странное место с его единственным обитателем, которого сейчас не было видно поблизости. Что бы он мог значить? Предупреждение или всего-навсего разыгравшееся воображение, подкрепленное неожиданной встречей с живым человеком, к тому же весьма необычным? Воспоминание или предречение неизбежного будущего, являющего собой уже не темное пространство впереди, неспособное на существование без прошлого и настоящего, а некое совсем реальное время, в которое Сергей начинал понемногу вступать незаметно для себя самого? Сейчас этого не выяснишь. Все покажет время.
Путник приподнялся. Он лежал на диване, укрытый тонким коричневым пледом из верблюжьей шерсти. На подлокотнике стоящего неподалеку кресла все еще была пустая чашка. Огонь в печи угас. Сергей ожидал, что Гаабилтоп вот-вот вбежит в комнату в беспокойстве за дико кричавшего гостя, недавно так мирно спящего в гостиной, но дом безмолвствовал, даже не думая прерывать свой сон из-за какой-то там незначительной помехи, возникшей за столько лет спокойствия и относительной тишины.
Тогда Сергей поднялся, чувствуя непривычную тяжесть в теле - спать на мягком диване было для него сущей мукой (может быть, как раз это и повлияло на сон?) - и осторожным шагом двинулся к дверному проему.
Где-то хлопнула дверь, послышались быстрые шаги. Двумя секундами позже в комнату вошел запыхавшийся Гаабилтоп, неся в руке серый сверток. Подняв глаза, он с удивлением отпрянул, чуть было не столкнувшись с направляющимся к выходу путником.
- О! Так вы уже поднялись! Очень хорошо, а то я шел вас будить... Вот, держите. - Он протянул Сергею сверток. - Наденьте это, а то от вашей одежды остались одни воспоминания, - и криво усмехнулся.
- Зачем это мне? Меня вполне устраивает мой старый костюм, - путник критически посмотрел на поданный ему сверток.
- Да вы посмотрите на себя! Я бы даже пугало так не одел, мы же пытаемся сделать из вас нечто большее. Одевайтесь. Сейчас я принесу ботинки.
Мужчина развернулся и исчез за дверью, оставив гостя недовольно разворачивать одежду, казавшуюся чуть ли не на два размера больше. Но когда путник оделся, то новый легкий матерчатый костюм оказался ему в самую пору. Одежда была будто сшита на заказ. Странное дело: пока все, что делалось, шло на пользу Сергею, безошибочно определялись его желания и угадывались намерения (или навязывались?). Видимо, стоило бы радоваться такой прозорливости хозяина дома, ведь нечасто встретишь столь радушного человека, особенно, учитывая тот факт, что это было первое живое существо, увиденное Сергеем за все то время, как он себя помнил, пребывал в здравом уме или достаточно большом намеке на оный, чтобы считать себя вполне нормальным человеком. Но радости как-то не наблюдалось, в душе оставалась смутная тревога - неопределенная, страшная своей скрытностью. А когда день за днем, неделю за неделей, месяц за месяцем, просыпаясь, видишь перед собой темное полотно дороги, с видом на которое засыпал предыдущим вечером, да еще с сотню таких же вечеров до этого, совершенно не сомневаясь в том, что знакомый до боли пейзаж будет сопровождать тебя еще очень долго: не исчезнет до наступления темноты, не позовет за собой до восхода солнца, будет надежной опорой на все время своего существования, и не слишком уж он любит риск; но вдруг понимаешь, что теперь ты начисто лишен всего привычного, а вынужден за несколько часов... да что там часов - минут, приспосабливаться к новой обстановке, которая не только смущает своей новизной, да еще и диктует свои условия (хоть и невзначай); понимаешь, будто не стоит эта сомнительная игра свеч, не оправдает всех затраченных на нее сил и может в любой момент сожрать тебя заживо, так что лучше за нее даже и не браться. Но, на то она и игра, чтобы затягивать...
Ботинки были на липучках и весили вряд ли намного больше воздуха. Да и вообще, откуда он все это берет - абсолютно новое, до жути удобное!? Сергея брали сомнения, что в свободное от скуки время Гаабилтоп широко практикует пошив всякого рода одежды, да изготовление обуви; тогда пришлось бы пойти в своих рассуждениях и дальше, предполагая бородатого хозяина сидящего у печи со спицами в руках и вяжущего толстые носки на зиму. А что такое зима?
- Все, ты готов, - не спросил, а будто уведомил он гостя. - Пошли.
Путник с удивлением уставился на Гаабилтопа:
- Куда пошли? К чему готов?
- Тебе все еще нужна цель? - Не оборачиваясь осведомился он.
- Да, но я думал, это требует какой-то подготовки, каких-то испытаний... А тут и дня не прошло...
- Прошло пять лет. Пошли, - повторил он, и путнику удалось догнать его только в дверях.
Они вышли из комнаты, но направились не налево - к двери, - как можно было предположить, а направо - в сторону лестницы, ведущей на верхний этаж. Полы здесь сильно скрипели, но Гаабилтопу удавалось как-то так удачно ставить ноги, что его продвижение сопровождал лишь шорох подошв о поистершийся ворс ковра. За путником следовал целый оркестр.
Когда они подошли ближе, то стало возможным разглядеть мощные грубые перила и грубые же квадратные балясины, играющие только опорную роль, но никак не украшающие лестницу. На стене справа висела картина, изображавшая то ли этот дом на фоне густого, темно зеленого хвойного леса, то ли дом, очень похожий на него. Над лесом поднимался дым, заволакивающий полнеба, гонимый ветром вправо. Всю остальную часть небосвода занимали набухшие, мрачные черные тучи, готовые вот-вот взорваться снопами молний.
Однако и тут Гаабилтоп не стал подниматься по лестнице, а поднырнул под нее, зайдя сбоку, и отворил маленькую да узенькую, почти незаметную дверку. За ней открылась ведущая вниз череда ступеней. Мужчина протянул руку, щелкнул выключателем, заставляя с десяток старинных светильников, расположенных на одинаковых расстояниях на стенах по всей длине лестницы засветиться тусклым, рассеянным светом, вырывающим из тьмы большую часть ступенек и дающим возможность разглядеть далеко внизу ровную площадку и серую дверь.
Время спуска заняло несколько минут, а уже в самом низу в лицо путнику пахнуло теплой сыростью. Запахло плесенью, стало труднее дышать.
Гаабилтоп открыл дверь.
Если вначале, увидев этот чудом уцелевший дом, путник откровенно удивился невероятному зрелищу, усомнился в правдивости своих глаз, то сейчас он просто лишился дара только недавно обретенной речи. Перед ним, повинуясь очередному жесту провожатого, появился уходящий вдаль коридор. Под потолком задрожали, разогреваясь, лампы, и, когда все можно было подробно рассмотреть, Сергей не увидел конца коридора, по обеим сторонам которого разглядел частые двери; тот терялся где-то в недрах огромного подземелья, если существовал вообще. Но кому и зачем понадобилось вырывать все это? Вряд ли всем занимался один Гаабилтоп, если вообще принимал в постройке хоть какое-то участие. Скорее здесь трудилась не одна сотня людей, которых, не исключено, уже долгое время нет в живых. Тогда зачем они трудились? Для чего тратили время и усилия на сей безумный проект? Хотя, ведь это могло быть бомбоубежищем, и строили его в расчете на целый город... или же это только лишь ловкий обман, иллюзия, а коридор имеет не больше десяти метров в длину. В таком случае зачем этот спектакль? Но спектаклем это не было.
Когда путник вновь пошел за провожатым, и они достигли первой двери, Сергей заметил странную табличку на ней, где значилось "боль". Следующая дверь была слева, и табличка гласила "радость", на очередной двери справа было "зависть". Затем "любовь" - слева, "злость" - справа и снова слева "честность". И чем дальше продвигались они вперед, тем больше новых слов узнавал путник. Некоторые из них он все же знал. Как, например, не в новинку звучали слова "страх", "злость", "боль" и слово "любовь". Все это он понемногу испытал в своем походе, но хоть и не знал названия этих чувств, как-то подсознательно (или же пользуясь скрытой памятью, как недоступным и богатым ресурсом?) сопоставил их с этими сочетаниями букв, с живыми словами: Сергей боялся, что не достигнет цели - не сможет, либо не захочет, узнав о ней, - злился на себя, не в силах ничего вспомнить - мозг воспринимал действительность как должное, но разум вторил, что так не должно быть, - испытывал ужасную боль в ногах в конце каждого дня и в то же время любил дорогу, просто не представлял без нее жизнь. Таким образом, путник догадался, что на дверях по левую руку написаны благие чувства, а с правой стороны значатся негативные. Но куда его вел Гаабилтоп? За все пятнадцать или двадцать минут он не проронил ни слова и ни разу не остановился, только двигался как машина.
Шаг - другой, шаг - другой, шаг - другой - не сбиваясь с ритма, словно часы-ходики, год за годом выполняющие свою нехитрую работу - левой, левой, левой. Когда-нибудь завод обязательно заканчивается и приходится вмешиваться стороннему лицу, пользователю, совершенно не смыслящему в механизме часов, но абсолютно точно знающему, что если они остановились, нужно потянуть за цепочку - поднять груз вверх - и тогда все снова станет на свои места, а время потечет дальше. Создатель только творит, дальше не его дело. Часовщик лишь правит, а больше он не нужен. А что сделать, чтобы остановить часы? Достаточно ли их не заводить?
Провожатый остановился столь резко, что путник чуть было не налетел на него, совсем отключившись от мира сего, выполняя свое ежедневное занятие, забыв, что дорога осталась где-то далеко наверху. Он с удивлением посмотрел на стоящего спиной к нему человека и вспомнил, где он, по крайней мере, где начинал сегодняшний поход. Гаабилтоп стоял перед дверью, которой оканчивался коридор. На двери, в отличие от остальных, не было никакой таблички, только ручка и замок, который был, видимо, заперт. От кого здесь могли запирать двери? Скорее всего это просто останки прошлого... или будущего.
Зазвенели ключи - провожатый возился с замком: то ли никак не мог подобрать ключ, то ли тормошил заржавевший механизм. Вскоре нечто щелкнуло, и дверь со скрипом отворилась. Гаабилтоп тотчас вынул из замка ключи и нырнул в обнаружившуюся тьму, прикрыв за собой дверь. Внезапный страх остаться в одиночестве сработал быстрее разума. Сергей кинулся к ручке и рванул ее на себя, влетая в кромешную темень, в неизвестность. Теперь, когда цель была близка, он не собирался упускать провожатого.
Здесь было темно. Пахло все той же плесенью и сыростью. Сзади нудно скрипела закрывающаяся дверь, эхо при этом, отскакивая от стен, пола и потолка, многократно повторялось, смешиваясь с новыми тональностями скрипа, улетало далеко вперед, но не спешило возвращаться. Когда же скрип затих, а дверь негромко хлопнула - раздался щелчок закрывающегося замка и под потолком вспыхнул свет. Путник недоуменно смотрел на еще один уходящий вдаль коридор. Гаабилтопа здесь не было и в помине, но куда он мог деться за этот мизерный промежуток времени, пока не зажегся свет? Все было очень странно. Особенно Сергею не понравился новый коридор. Он вроде был совершенно идентичен предыдущему, но ни на одной двери не было табличек. Путник развернулся и схватился за ручку двери, из которой только что вышел, но она не поддавалась. Теперь ее можно было открыть лишь при помощи ключа,... который можно было получить, только отыскав Гаабилтопа. Ну а это уже было проблемой.
Почему-то Сергей знал, что если пойдет вперед - к концу коридора, то найдет там точно такую же дверь, а если сможет открыть ее, то за ней будет опять коридор идентичный этому, в конце которого найдет еще одну дверь... и так далее, пока не убедится, что, отворив дверь позади себя, обнаружит за ней ведущую наверх - в дом - лестницу. Или не в дом?... Но позади точно что-то должно быть, а он так не привык возвращаться.
Путник осторожно подошел к первой двери слева и открыл ее.
Позади захлопнулась дверь, ударив Сергея по затылку. Он был в комнате, хоть и не помнил, как в нее заходил. В голове стоял туман, все мышцы болели, невозможно было пошевелить пальцем без разрывающей тело ужасной боли, через слипшиеся ресницы неохотно проникал тусклый и мерзкий свет, даже при всей своей робости ножом режущий глаза, заставляя мышцы судорожно сжиматься, выжимая несуществующие слезы, рот казался пересохшим колодцем, а попытки говорить - камнями, царапающими его стены и дно, булыжниками, затыкающими уже мертвое русло. Сергей согнулся пополам и судорожно закашлялся, выворачиваясь наизнанку. Что-то длинное и толстое заполнило собой дыхательные пути медленно, сантиметр за сантиметром, вырываясь наружу; горло распирало от недостатка воздуха, вены вздулись, а это нечто продолжало ползти, подгоняемое рвотными судорогами. Из носа хлынула кровь, пресекая воздуху последний путь. И когда сознание начало покидать путника, боль резко отхлынула, позволяя Сергею выпрямиться во весь рост и рывком открыть непослушные глаза.
Комната.
Диван, окно, картина, пыль на люстре, дохлая муха.
Пустота внутри.
Есть зачем жить, но нет в чем. Нет тела. Полноценного тела.
Свет в окно.
Желтое пятно на полу, красное пятно, рука.
Нет боли.
Под ногами жалкая кучка внутренностей, они - ничто.
Сергей перевел недоуменный взгляд на свою руку. В ней был зажат столовый нож. Липкая и влажная ручка не хотела падать из скрюченных пальцев, лезвие настойчиво указывало на растянувшееся на полу тело, кровь капала с кончика на ботинок, глухо ударяясь о плотную ткань. Путник присмотрелся к телу - это был глубокий старик в бедной, рваной одежде, с морщинистым, высохшим лицом и черными дырами вместо глаз, да злобно оскаленным ртом. Раны не было видно, но в том, что старик мертв, не оставалось никаких сомнений.
- Отлично, - раздалось из пустоты, - я знал, что у тебя все получится! - Голос разносился по всей комнате и был совершенно незнаком. - Я всегда в тебя верил, ты отличный ученик.
- Что? - Замотал головой в поисках собеседника Сергей. - Что у меня получилось? Кто ты такой?
- Ты убил его! Это выше всяких похвал. - Продолжал голос. - Мне всегда казалось, что убить человека - это сильный поступок, а тем более того человека, которого знаешь почти всю жизнь!
- Кого? Я никого не убивал! Кто этот старик?
- Ну-ну, неужели ты не узнаешь отчима? Ты ведь любил его и называл папой. Никто не сделал для тебя больше, чем он. Ели бы не старик, не знаю что бы из тебя выросло... вор, бездомный, попрошайка? Ты бы валялся в грязи, тебя бы топтали, как дорожный мусор, в тебя бы плевали, кидали окурки, бутылки, разряжали на тебе свою злость. И жил бы ты не лучше уличной крысы, жрал падаль, убивал за еду, для еды, разносил чуму, и смерть твоя слилась бы с грязными буднями, а память о тебе гнила бы в сточной канаве.
- О, боже, нет! Я не мог этого сделать! - Боль сжала сердце путника, он вдруг вспомнил доброго и мудрого слепого старика, которого помнил стариком еще в детстве. Тогда он учил мальчика наукам: умению вести себя в обществе, выживанию на улице, мудрому общению с людьми, умелому слушанию и многим-многим другим. Старик часто говаривал, что Сергей - его душа, а, главное, его глаза. С его помощью он снова мог почувствовать себя человеком, не вспоминать об ужасной трагедии, лишившей его очей. Но что могло заставить путника убить его? Он совершенно ничего не помнил. Оставался лишь кровавый нож и тело, остальное вытерлось из памяти. Не сон ли это?
- Нет, это не сон, - с чуть слышной усмешкой ответил голос, - ты убил того, кто любил тебя - во второй раз лишил его глаз, теперь уже навеки. Ты сделал великое дело, но, к сожалению, такое не проходит бесследно. Я бы рад тебе помочь, но, понимаешь ли, дела, заботы. Дело в том, что своими действиями ты навлек на себя проклятье. Никто и никогда не оставался безнаказанным за подобные поступки, за все ведь надо платить. Иногда дорого, иногда отдавать все, иногда больше, чем все. Плати и ты. А теперь смотри, - и голос раскатисто захохотал.
Сергей внезапно увидел, что тело на полу судорожно дернулось, голова повернулась в его сторону, а рука вытянулась вперед. Рука была обращена ладонью к путнику и вдруг, рывком, сжалась в кулак, рванула в сторону. Тотчас тьма поглотила комнату, заставив путника испуганно вздрогнуть, и раздался блаженный старческий возглас. Послышалось тихое шуршание. Что-то закапало на пол. Шаги. В панике Сергей принялся размахивать руками, в поисках двери, пятясь все дальше от надвигающихся шагов. Но неожиданная догадка заставила его резко остановиться. Сергей осторожно поднес руки к лицу и положил их на глаза. Пальцы беспрепятственно проскользнули в продолговатые ямки, не находя привычного сопротивления, касаясь теплой и влажной плоти. Путник заорал. Почти сразу же холодные пальцы легли на его тонкую шею и сдавили ее со зверским рвением и силой. Путник дернулся назад и ткнулся спиной во что-то твердое. Оно неожиданно легко поддалось, уехало из-под лопаток, и Сергей почувствовал, что пальцы отпускают его, а он сам куда-то падает, летит навстречу смерти.
В коридоре по-прежнему было пусто, а десятки дверей уходили вдаль. Путник ошеломленно вертел по сторонам головой в поисках кого-то или чего-то, последовавшего за ним из того ужаса. Оно могло нагнать и убить. Не тело, но разум. Хотя, это мало успокаивало. Тело без разума, без содержания - пустышка. Разум без тела вечен.
Чувство было столь сильно, что прийти в себя удалось лишь спустя несколько минут, когда расширившиеся от ужаса глаза перестали бегать из стороны в сторону, а остановились в одной точке - двери с проявившейся на ней надписью "боль". Глаза? Глаза! У него были глаза! Несмотря на явное этому подтверждение, Сергей все же аккуратно поднял руки и, дрожа, отыскал веки. За ними пульсировала жизнь, за ними скрывался целый мир, они трепетали от счастья и пережитого потрясения, они все понимали, все знали, но молчали, скрывая доступную каждому, но распознаваемую единицами мудрость. Но сейчас по обеим сторонам глаз стояли зеркала, уводящие в безумный коридор дверей, зовущий в бесконечное скитание. На все двери не хватит сознания, а Гаабилтоп может быть где угодно. "Хотя, - путник задумался, - он вряд ли пошел бы испытывать отрицательные чувства, скорее всего его выбор лег на благие. Значит нужно идти туда". Сергей взглянул на противоположную дверь. Что теперь ждет его там - по другую сторону? Захочет ли он оттуда уходить, познав совершенно новый, иной по всем рамкам мир, или неведомое снова заставит бежать без оглядки, хоть и будет в совершенно иной маске? Сергей чувствовал страх и нерешительность, но понимал, что поступив иначе обрекает себя на бесцельное скитание по этим катакомбам. Поэтому путник в очередной раз неуверенно взглянул на дверь, осторожно подошел и со вздохом открыл ее.
Изысканный, тонкий аромат, чуть сладковатый и необычайно нежный, мягкими прикосновениями овевал лицо, путался в воздушных седых волосах, погоняемый теплым, ласковым ветерком и оседал на порах кожи, передавая телу неповторимое ощущение легкости, почти невесомости, абсолютной свободы, вынуждая дыхание изумленно затаиться в ожидании дальнейшего волшебства благоухания вкупе с удивительной магией, охватывающей весь спектр прекрасных чувств, данных человеку хоть и в изобилии, но, определенно, недостаточных для совершенного восприятия всего великолепия, которым наградила его природа. Аромат исходил от изящных маленьких цветов, занимавших все видимое пространство. Их лепестки весело искрились на розовом закатном солнце, и казалось, будто состоят они вовсе не из доступной этому миру материи, а возникли из красивой детской сказки, наполняющей душу добротой и будящей ностальгию.
Совсем близко раздался веселый детский смех. Путник осторожно приподнялся с кресла, опираясь руками о широкие подлокотники, взглянул на приближающуюся стайку ребятишек, ласково улыбнулся и снова погрузился в мягкие объятия. Скоро они будут здесь. Они всегда приходят в это время и задают море вопросов - когда детских, наивных, а когда настолько мудрых, да занимательных, что порой Сергею приходилось тратить несколько дней, дабы найти на них подобающий ответ. И ничто не могло заменить отрады общения с ними, посему каждый раз путник припасал для детей скромные подарки, как-то: фигурки из бумаги, стихи, новые хитроумные фокусы, леденцы, миниатюрные поделки из камня и глины - которым они беспрестанно удивлялись и радовались, доставляя Сергею непередаваемое чувство упоения детским счастьем - наилучшим ответным подарком.
- Здравствуйте, дедушка! - Звонким хором закричали подбегающие дети. Они были уже достаточно близко, чтобы разглядеть в их руках небольшую круглую корзину доверху заполненную чем-то пестрым.
- Добрый вечер, ребятки. - Сипло поприветствовал их путник, когда те подошли к креслу. - Очень ждал вас, вы себе представить не можете, как скучен день без вас.
- Мы тоже очень скучали, - улыбнулась конопатая девчушка, подходя к Сергею и протягивая ему корзину, - это вам гостинец от наших родителей, кушайте на здоровье.
- Ой, да ребятки! Добрые вы мои души! Огромное вам спасибо! Даже и не знаю что сказать... - слезы навернулись на его глаза, и путник неловко замолчал, поспешно смахивая их дрожащей тыльной стороной ладони.
- Что с вами, дедушка? Что-то случилось? Вам помочь? - Забеспокоился самый старший мальчик восьми лет. Он уже сорвался с места и хотел бежать в деревню за помощью, когда Сергей его остановил.
- Нет-нет, со мной все нормально... просто... это хорошо, это очень приятно осознавать, что кто-то о тебе заботится, что ты кому-то еще нужен. Понимаете, я уже начинал задумываться о том, что наш мир уже не тот, что был раньше. Он совершенно изменился, вывернулся наизнанку, и то, что было добром, стало злом, что считалось плохим, считается хорошим, кого проклинали, теперь благословят, с чем воевали, то теперь взращивают, за что боролись, то сейчас борется против нас. Я думал, что никогда не быть больше красному красным, большому большим, а подлость и лесть никогда уже не назовут своими именами. Но об этом никто не знает, все верят, что так оно и было изначально. Почему-то, живя в вашем мире, на меня давило все - высоченные дома, постные лица, тяжелые мысли их обладателей, запыленный и пахнущий злобой воздух, грязное, безумное солнце, все еще способное давать нечто похожее на свет. Наверное, мне так казалось лишь потому, что я уже был стар. Мне хотелось жить одному и не думать, что в теперешнем мире, чтобы достичь желаемого и выйти в люди, быть поощряемым высшими силами, приходится вершить зло. А здесь - здесь я сразу понял, что жил не просто так, увидел настоящую красоту, почувствовал запах живого воздуха и, наконец, взглянул на пылающее светило. Затем нашли и вы меня - маленькие, но мудрые - и многому научили старика, не бросили, чего я как раз больше всего и боялся. Остались со мной, спасибо вам. И это было великолепно! Я жил и знал свою цель, знал, что непременно ее достигну. Знал - результаты меня не разочаруют, ведь вы - это и есть путь к цели.
- Что? - Робко подал голос третий ребенок. - Что это за цель? Куда мы вас ведем?
- Это... - путник замешкался, - цель - это... - он склонил голову и обхватил ее руками. - Я знаю... Я знаю? Нет, не может быть... - бормотал он, покачиваясь из стороны в сторону, мысли его путались и рвались, как клубок в игривых кошачьих лапах. - Какая у меня цель?
Солнце неслышно спряталось в затухающих лепестках, укрывая цветы бордовым одеялом. Оно всегда заботилось о своих младших братьях и сестрах, растило их, любовалось, прощалось. На поляне не было уже ни ребятишек, ни мягкого кресла, ни старика, а один только человек, в ногах которого лежала опрокинутая корзина и рассыпавшиеся фрукты. Но вскоре не осталось и этого.
Вдаль уводил длинный, скучный коридор.
- Наконец-то, ты вышел, - послышался сзади знакомый сварливый голос, - я уж думал, тебе там понравилось.
Сергей развернулся и увидел стоящего перед собой Гаабилтопа.
- Да я это, я. Кого ты еще ожидал увидеть? - Усмехнулся он. - Другие далеко отсюда, но тебе их никогда не узнать.
- Я больше здесь не выдержу! Черт, зачем ты меня сюда привел?
- Я тебя привел? Неужто? Кто, позволь узнать, принял мое гостеприимство, кто твердил о неведомой цели и просил о помощи?
- В том-то все и дело! - Закричал Сергей. - Ты обещал привести меня к цели! Зачем я все эти пять лет таскался по дороге? Чтобы теперь и тут слоняться по чертовым коридорам?
- Пять лет по дороге - это не сорок лет в пустыне, тем более что это всего лишь твоя жизнь, где пять лет, десять, пятнадцать сливаются в дорожную колею, тогда как мои года сливаются в полуразрушенные стены дома и вот эти вот двери. Ты привязан к дороге, она твоя. У меня есть все это, - он обвел вокруг себя рукой. - Каждый к чему-то привязан.
- Каждый? Значит, кроме нас есть еще люди?
- О да, я не знаю точно, сколько их, но уверен, что они есть. В книгах сказано, что их много, очень много, но я видел лишь троих. Тебя, маленького мальчика и еще одного старика.
- Книги... У тебя есть книги?
- Да, я нашел их в доме. Там целая библиотека, огонь унес лишь часть книг - из самых дальних шкафов, остальное уцелело. У меня было достаточно времени, чтобы все их прочитать.
- Значит, и ты здесь давно. Ты не можешь выбраться отсюда. Кто же тогда написал все книги?
- Это для меня остается загадкой. Человек, который написал книги, тоже был привязан к дому. Он писал, что за шестьдесят лет пребывания здесь выявил массу интересных вещей, например, ему удалось узнать, что каждый "привязанный" способен увидеть только двоих других - тех, кто "привязан" до него и после. Таким образом, мир представляет собой нечто вроде веревки или очереди, где перед тобой и за тобой место занято, а по бокам - высокие стены, не позволяющие влезть не на свое место.
- Но я никого кроме тебя не видел, - удивился путник, - да и ты сказал, что видел троих, а не двоих, как сказано в книгах.
- Что касается тебя, так это в порядке вещей. Других "привязанных" можно увидеть лишь на границе - там, где заканчивается твоя территория и начинается его, или наоборот. Для этого, бывает, приходится сидеть у границы годами, в ожидании человека... Но вот со мной, действительно, что-то странное... Старика и мальчика я видел на двух границах, а ты пришел из ниоткуда. Об этом в книгах не сказано ничего. Но, вполне возможно, что и ты заменил кого-то, как некогда случилось и со мной. Скорее всего это был старик.
- Да, это довольно печально. - Сергей опустил голову, и его сердце вдруг болезненно защемило от неведомой потери. Откуда вдруг эти чувства? - Но, постой... ты говоришь, что не ожидал увидеть меня, почему же при встрече сказал, будто ждал моего прихода, будто бы я как никогда близок к цели?
- Ты здесь не впервые. Встретив тебя в первый раз, я и в самом деле был удивлен, но теперь я привык. А цель - это всего-навсего насмешка. Ты приходишь, каждый раз твердишь о ней и всегда возвращаешься. - Гаабилтоп ухмыльнулся и добавил. - Только я предпочитаю всегда оставаться дома, мне больше ничего не надо.
- Но я ничего не помню... Куда я уходил? Зачем возвращался?
- Этого я не знаю. Мне больше нравится одиночество.
- Ясно... Что еще сказано в книгах? Почему мы здесь? Можем ли как-то выбраться отсюда?
- Как раз этот момент наиболее подробно описан в книгах. Человек писал, будто на изучение этого вопроса у него ушло чуть ли не все шестьдесят лет. Он наблюдал за миром, расспрашивал обо всем "привязанных", неоднократно проходил все комнаты здесь - в подземелье, и оказалось, что все эти комнаты, рассказы, наблюдения складываются в одно целое - в невероятное открытие: кроме этого мира существует еще один. А что самое невозможное - этот мир является неким побочным продуктом того мира - мир "Яма". То есть мы сидим в Яме, а где-то существуют счастливые люди, для которых нет границ, нет "привязей", которые способны беспрепятственно общаться между собой. Да и мир тот состоит вовсе не из руин и тлена, а, как ты мог убедиться в комнате "добра", из чистого неба, травы, множества домов, огромной палитры различных чувств...
Сергей, раскрыв рот, с изумлением слушал Гаабилтопа. Он не мог в это поверить, но очень хотел, чтобы все оказалось именно так. Если есть другой, идеальный мир, то стоит попробовать пробраться в него. Не зря он шел все эти годы! Теперь путник отчетливо видел свою цель.
- Должно быть, все живущие там абсолютно счастливы! - Воскликнул он, перебивая говорящего. - Мы должны постараться попасть туда, должен быть способ!
- Хм, понимаешь, в чем дело. - Помедлил Гаабилтоп, - мы... как это тебе сказать... Мы - это часть тех людей. В книге сказано, якобы полноценный мир далек от совершенства. Ты даже увидел часть того мира, войдя в комнату "боли". Если бы ты прошелся по всем дверям по ту же сторону коридора, ты бы во всей красе увидел "прелести" полноценного мира. Противоположная сторона - это Яма... В общем-то, я все веду к тому, что все мы когда-то жили в полноценном мире, но были выброшены в Яму. Тот мир живет по единственному закону - закону стабильности, то есть мир стабилен, когда в нем преобладает большинство, уровень которого строго контролируем. Если большинство немного уменьшилось (а меньшинство, соответственно, возросло), то мир выбрасывает кого-то из меньшинства в яму, но выбрасывает его не целиком. Например, человек очень добр, честен, мягок и вообще состоит из положительных качеств, тогда как отрицательные качества сидят где-то глубоко (но есть они у всех). И внезапно человек добивается неимоверного успеха. Он богат, знаменит, он стал кумиром, и люди стараются подражать ему... тогда-то его и кидает в Яму. Человек остается самим собой, но с того момента существует в двух мирах. Однако, в полноценном мире на место честности, добра и мягкосердечия незаметно выползают злоба, вульгарность, лесть, подлость и другие негативные качества. Мир обретает стабильность.
- О, боже... значит каждый из нас - часть кого-то еще? Но как-то же можно воссоединиться!? Из ямы всегда можно выбраться!
- Бывают просто ямы, бывают колодцы, бывают котлованы... Тут все дело в устройстве мира. Из колодца можно выбраться лишь со сторонней помощью... ну, по крайней мере, из нашего. Чтобы попасть в полноценный мир, нужно действовать всем вместе - всем дружно сесть на противоположную чашу весов, но мы-то разделены и "привязаны", поэтому ничего не получится. Тут все продумано. А выбраться в одиночку не удастся потому, что невозможно остановить время. Оно толкает тебя в спину и гонит вперед, отгораживает от полноценного мира. Время постижимо разумом. Если ты выберешься, тебя тут же забросит обратно.
- Но что я должен делать? Что теперь со мной станет? - Путник понемногу впадал в отчаяние, так внезапно разбуженная надежда была вмиг и беспощадно уничтожена. Опять не существовало цели, снова все напрасно...
- Ничего. - Ответил Гаабилтоп на оба вопроса, - возвращайся на дорогу, иди к будущему, убегай от прошлого.
- Нет! С меня достаточно!... Ты говорил, что человек, писавший книги, исчез, может быть, он выбрался!? Я тоже должен попробовать!
- Глупый ты человек. Он умер, то же случится с нами - и это неизбежность. Зачем идти наперекор судьбе? Плыви по течению и не обращай внимания на то, что оно круговое. Природе присущ круговорот во всем, а чем мы хуже природы? Мы ее часть и должны следовать ее законам.
- Но я хочу попытаться! Кому от этого будет хуже?! Только мне! Я сам в ответе за свои поступки, мне даже не нужно ничья помощь! Я все сделаю сам!!!
- Черт, - разозлился Гаабилтоп и, срываясь с места, схватил Сергея за руку, - пошли! Хочешь найти цель?! Будет тебе цель! Хочешь выбраться отсюда?! Скатертью дорожка!
Он быстрым шагом направился к двери, достал из кармана ключ и открыл дверь. По ту сторону опять была кромешная тьма.
- Шагай!
Путник в нерешительности остановился на пороге, не понимая, куда выпроваживает его Гаабилтоп, что его ждет за дверью. Полноценный мир? Нет, он бы сам давно туда отправился. Снова коридор? Тоже исключено, это было бы уж очень глупо. Тогда что?
- Пошел, я сказал!!! - Уже совсем дико заорал человек, указывая дрожащим пальцем на дверной проем. - Надейся, что мы больше не встретимся!
Сергей молча посмотрел во тьму, пытаясь уловить в ней хоть какие-нибудь очертания, хоть что-нибудь: контуры дома, лестницы, квартиры, крестов, свое отражение... но ничего подобного разглядеть не удалось. И все-таки надо идти. В неизвестность - но надо, за смертью - но придется. Путник закрыл глаза, поглубже вдохнул и сделал шаг.
Ему ничего не было нужно, кроме дороги, спокойствия и тишины. Он стоял на разбитом асфальте, далеко вперед уходила дорога, превращаясь неподалеку из грубого асфальта в светло-серое покрытие теплое и мягкое на вид. Он не знал как здесь оказался, но в одном был уверен - ему нужно идти вперед. Что там, он не знал, однако подсознательно ощущал - это его предназначение. Главное было начать идти, а там неважно, сколько это займет времени. Время - ничто. Время загладит самые глубокие ямы...
Яма.
Нога замерла в воздухе, готовая было опуститься, начать путь.
Яма.
Такое знакомое слово. Что оно может означать? Что-то важное?
Яма.
В нее падают, в нее толкают, в нее заманивают, из нее пытаются выбраться... Выбраться - спастись, спастись - выжить, выжить - понять...
И тут он вспомнил. Вспомнил все - дорогу, дом, коридор, двери, Гаабилтопа, его рассказ. События перемешивались в голове и не давали осесть какой-то одной мысли, они были подобны снежному вихрю в стеклянном шаре - взлетали, оседали и тут же, подхваченные своими собратьями, снова уносились ввысь. Если постараться поймать мысль, взмахнуть рукой и ловко ухватить желаемое, то в кулаке остается лишь горстка быстро тающего смысла. Такого никогда не было, и этого не должно было случиться.
Вдруг что-то произошло, нечто перевернулось у него в голове, на миг останавливая крупинки и давая мыслям осесть на дно.
Путник был в самом начале. Он отсюда начал свое путешествие пять лет назад, теперь он снова был здесь. Но почему? И зачем? Гаабилтоп обманул его! Он наглым образом избавился от путника, просто выбросив того в начало пути.
- Нет!!! - Закричал Сергей, закрывая лицо руками. - Не хочу!!!
Небо впереди раскатисто захохотало хрипловатым громом, солнце сзади прищурилось от удовольствия, земля под путником задрожала от еле сдерживаемого смеха. Это было забавно - пять лет провести в пути, а затем вернуться на начальную точку. У кого-то отличное чувство юмора.
- Будь ты проклята, Яма!!! - Завыл он еще сильнее, срывая голос до хрипа.
Руки путника сжались в кулаки, колени подогнулись, и он упал наземь. Некоторое время он лежал так, сотрясаясь от беззвучных рыданий, потом вдруг поднялся на колени, размахнулся и изо всех сил ударил кулаками по асфальту. Сергей заорал от безмерной боли и, не переставая кричать, снова ударил. Снова, снова и снова. Пальцы почти не чувствовались. Асфальт отзывался глухим гулом, а руки бешеной болью. После очередного удара кисти окончательно онемели, разбитые в кровь кулаки перестали быть частью путника. И тогда он почувствовал на себе взгляд.
Сергей обернулся через плечо. Там - на изрытой глиняной дороге стоял мальчик и с грустью глядел на него. Во взгляде не было сожаления, страха или удивления, в нем была только самая что ни на есть глубокая грусть и ничего кроме нее. Поймав на себе взгляд Сергея, он улыбнулся одними губами, развернулся и побежал прочь, смешно передвигая ногами. Мальчик убегал все дальше, а путник никак не мог отвести от него взгляд. Яркая вспышка понимания озарила затуманенный мозг. Теперь путник знал все. Он знал, кто этот мальчик, знал, кто тот сумасшедший слепой старик, который стоит где-то далеко впереди и с тоской, еще более глубокой, чем у мальчика, "смотрит" на дорогу. Понимал, что Яма - это не веревка, и даже не очередь, а всего-навсего разрозненные звенья цепи, где каждый элемент замкнут сам в себе. Только два звена сомкнуты - это его звено и звено Гаабилтопа. Человек, написавший книги, смог это сделать, но никто другой не достигнет его уровня. А если и достигнет, то очень нескоро... лет через двести...
С лихорадочным блеском в глазах Сергей вскочил на ноги и развернулся к прошлому, туда, где уже еле-еле виднелась фигурка убегающего мальчика. Ничего не произошло. Путник попытался развернуться еще раз, но будущее неизменно оказывалось впереди, мир будто крутился вместе с человеком. Последняя надежда угасла, подобно свечи под проливным дождем.
- Не-е-ет... - жалко прохрипел сгорбившийся человек, - есть только один путь... Я так не могу... Я его уже прошел...
Путник опять упал на колени. Слабый ветерок погнал многовековую пыль по разбитой дороге, приподнял ее и аккуратно положил на мокрое от слез лицо Сергея, поиграл его волосами и скрылся в глубоких дорожных трещинах. Природа затихла, только снег в шаре поднялся и закружился с новой силой.
В расширившихся глазах человека уже ничего нельзя было прочесть, они стали односторонним зеркалом. Бешеные удары возобновились с новой силой, и теперь он бил сосредоточенно, изо всех сил, ломая тонкие кости, кроша суставы, оставляя на асфальте мокрые темные пятна. Боль ушла, ушел страх, ушла ненависть, не было безысходности, не было ничего. Удар, удар, удар... Асфальт затрясся. С каждым новым ударом он трясся все больше и больше, когда, наконец, из-под того, что некогда было кулаком, не вылетел большой черный кусок. Асфальт крошился. Удар - кусок, еще удар - очередной кусок. Вскоре асфальт начал проваливаться внутрь, в обнажившуюся яму. Куски улетали вниз, но и не думали отзываться ударами, обнаруживая дно, его попросту не было. Путник снова замахнулся, с силой опустил руки, но, не встретив никакого сопротивления, перевалился через край ямы и полетел навстречу безумной бездне. Навстречу бездне безумия.
- Сергей Сергеевич, вас к телефону, - пропел нежный женский голосок, беспардонно ворвавшийся в мысли директора. - Вторая линия.
Проков, пребывавший все утро не в самом лучшем расположении духа, со вздохом поднял трубку телефона и, как можно более официально произнес:
- Да, слушаю вас.
- Серега! Это я! Узнал? - Радостно отозвались с той стороны.
- Мишка? - Неуверенно начал Проков, боясь обознаться. - Ха-ха! Вот уж не ожидал, так не ожидал! Безумно тебе рад, молодец, что позвонил!
- Я ненадолго, только сказать, что я в городе и...
- В городе? У нас? Боже, говори, где ты, я вышлю машину!
- В аэропорте, только что приехал... по-моему, третий подъезд.
- Все ясно, считай, что машина уже в пути... Слушай, а как там Вера поживает?
- Хм, что-то с ней в последнее время творится. - В трубке возникло недолгое молчание, затем голос продолжил. - Ты теперь ее не узнаешь. С тех пор, как ее определили на местное телевидение, она стала совершенно другим человеком: бац и в момент переменилась. Теперь ей слова поперек не скажи - испепелит.
- Она? Не верю!
- Слушай, у меня уже карточка на пределе, давай я приеду, и мы обо всем поговорим, хорошо?
- Да, извини, конечно.
- До встречи.
- Жди машину, через минут пятнадцать-двадцать приедет. Пока.
Сергей положил трубку. Надо же, как один-единственный звонок может поднять настроение! Он уже давно не чувствовал себя таким счастливым, одни переживания, ссоры, утомительные заседания. А сегодня он как заново родившийся, как пять лет назад, когда только получил эту должность. Красота!
«Так, сколько сейчас времени?», - Сергей откинулся в кресле и взглянул на висящие напротив стола часы.
- Что за?...
Время шло вспять. Секундная стрелка, отсчитав таким образом секунд десять, совсем остановилась, дернулась и пошла в своем обычном направлении. Сергей закрыл глаза и потряс головой. Тут же его внимание привлекли далекие, шаркающие шаги и редкие, печальные подвывания. Он вскочил с кресла, огляделся, но никого в комнате не было. Тогда Проков подошел к двери и выглянул в коридор. Он тоже был пуст.
- Да уж, совсем я переработал. - Усмехнулся директор. - Пора бы взять заслуженный отпуск.