Ещё два дня назад всё было хорошо.

Ка́о-ки поёжился и поплотнее закутался в одеяло. Холодный ветер пришёл из-за Края, покинув свой далёкий дом во льдах ради только-только просыпающихся садов Инн'Аха́ра - и что-то надломилось в его обитателях, словно пошли трещинами вековечные камни. Ала́рну, сезон роста и расцвета, никогда ещё на памяти Као не был таким... тревожным. Этой тревогой был пропитан сам воздух, она тончайшей нитью пронизывала песни, пряталась в каждой тени. Исполинская золотоцветная а́хда, укрывающая в своей тени чуть ли не половину площади Несказанных Слов, сбросила все бутоны - впервые за семьдесят два круга. Дурной знак.

Порыв ветра колыхнул полотняные занавеси на окнах, поиграл подвешенным к ним стеклянными бусинами, бросив на стены и потолок стаи радужных рыбок. Као медленно опустил ноги на холодный каменный пол и, подавив желание снова отдёрнуть их, ладонями растёр уши и нос. Собственное лицо казалось застывшей маской, пальцы не слушались.

"Творец... Великий Творец, за что? Что мы сделали? Дай только знак..."

Старшие из Хранителей нередко говорили, что Создатель мира слышит каждое обращённое к нему слово и всегда отвечает - надо лишь уметь слушать. Так это или нет, но Као-ки ни одного ответа пока не получил.

Он умылся водой, ещё с ночи оставленной в медном тазу возле окна. В первое мгновение она обожгла кожу, но после в голове заметно прояснилось - мёрзлое оцепенение, граничащее с забытьём, ушло. Белёсый утренний свет, отражаясь от едва колышущейся поверхности, разбивался о стены неровными бледными пятнами.

Као-ки небрежно скинул на пол просторную спальную тунику, оставшись в одном нун-а́ре, никогда не снимающейся "второй коже", которую чуть более трёх кругов назад из прочных липких нитей сплели прямо на его теле толстые крапчатые гусеницы. Однако время прошло, будущий Хранитель подрос и вытянулся, и нерукотворное одеяние его истончилось, истаяло на коже, где-то и вовсе являя дыры с ровными полупрозрачными краями. Ещё три-четыре круга - и нун-ар полностью исчезнет, а на его месте будет воссоздан новый.

Одевшись, Као несколько раз обернул вокруг талии длинную поясную ленту, сплошь вытканную символами рода - единственное, кроме медного кольца на шее, имеющееся у него украшение. Одежда его, как и всей его родни и многих других, состояла из нескольких элементов, простых и довольно тонких. На землях секке́рмов никогда не было льдов, и даже в самый холодный сезон случалось искать спасения от зноя. Но теперь... Теперь, когда всё вокруг должно было вот-вот начать цвести и благоухать, а воздух - звенеть от мириад насекомых-опылителей, было пусто и холодно. Као видел, какими глазами смотрят члены его семьи на всё не пробуждающийся сад. Даже самые младшие, едва ли осознающие происходящее, будто чувствовали что-то: их игры и беготня по дому и саду, обычно довольно шумные, стали тише и словно бы сдержаннее, а между игр они больше жались к родителям.

За тяжёлым занавесом, какие во всём доме заменяли двери, слышалась возня слуг, с утра пораньше приставленных к работе. С внутреннего двора доносились голоса, шуршание метлы, уютный звон посуды и пока ещё слабые, едва различимые запахи съестного. Као-ки улыбнулся, предвкушая завтрак, и вышел на балкон, ровным кольцом опоясывающий внутренний двор. Первый же его судорожный от холода выдох превратился в пар.

Дом ки-Та́дэар постепенно просыпался, скинув с себя мёрзлые оковы ночи. В устроенном посреди двора очаге уже завели свой танец робкие языки пламени, странно яркие и чёткие, словно нарисованные. Старый повар, замешивая что-то в большом чане, то и дело покрикивал на своих юных помощников, гоняя их то за тем, то за этим. Чуть позже можно будет попробовать утащить что-нибудь вкусное, а пока поварам предстоит изрядно потрудиться - как-никак, праздник.

Точно в этот день, сорок восемь сезонов назад, на рассвете родился Ака́й-ки, которого Као называл и считал своим ра́о, хотя это наверняка было не то же самое, что иметь рао единокровного, рождённого твоим собственным родителем. У Акай-ки были Ка́йрэ и малыш А́оке, а ещё в доме жили кроха Ке́лле и его старший рао Кое́к-ки, уже совсем взрослый, уже давший клятву и постоянно где-то пропадающий. Но все они были детьми других родителей, и только Као-ки был один.

"Нет, уже не один", - подумал будущий Хранитель и улыбнулся. Мысль об этом не давала покоя. Малыш должен был появиться на свет в самом начале Кепе́ну, сезона урожая, и старейшины сочли это хорошим предзнаменованием. Ребёнок Урожая - что может быть лучше?

"Послушает а́йе, если я попрошу назвать его Оа́лле? - размышлял Као. - Оалле-ки... Будет красиво."

С бесшумностью дикого зверя сбежав по лестнице во двор, к очагу, кин сунул нос в один кувшин, в другой, и, едва не обжёгшись, схватил с раскалённого металлического листа уже подрумянившуюся личинку корневика.

- Эй, эй! - спохватился повар. - С'ха́ну Као, ещё нельзя есть! Не до обряда.

- Это Акай нельзя, - с набитым ртом ответил тот, - а мне можно.

Старик только вздохнул.

- Не бери много. Чем семью твою угощать буду?

Као-ки только фыркнул, мол, как ты мог обо мне так подумать, сцапал ещё одну личинку и вернулся на балкон. Какое-то время он ещё стоял напротив входа в комнату Акай, дожёвывая лакомство, после чего осторожно отвязал полог и проскользнул внутрь.

Акай-ки ещё спал, завернувшись в одеяло подобно гусенице, готовящейся стать бабочкой, и, по обыкновению своему, безмятежно улыбался. Као подкрался поближе и, едва сдерживая смех, запустил руки под одеяло. Едва его пальцы коснулись тёплой, совсем уже не прикрытой нун-аром кожи, кина́м вытянулся струной, взвился, вытаращив ещё смотрящие сон глаза, и сел, чудом не свалившись, на самом краю кровати, подальше от Као-ки. А тот хихикал, довольный удавшейся шалостью.

- Не надоело тебе? - возмутился Акай-ки, отчаянно зевая и снова кутаясь в одеяло. - У тебя пальцы холодные.

- Так там холодно, - отозвался Као и безо всяких церемоний полез под одеяло, поближе к тёплому боку рао. - Я хотел поздравить тебя до того, как старшие Дома уведут тебя не пойми куда.

- Не "не пойми куда", а на Каменный Холм.

Као-ки поморщился.

- О, - протянул он, - всего только первое утро кинам, а говоришь как Роу́ну-лу, а он уже, наверное, и не помнит, когда был таким, как ты! Ты уже стряхиваешь песок с кровати по утрам?

- Ах, так!? - Акай-ки, хохоча, попытался стряхнуть нахала с кровати, но не тут-то было. - Я тебе это припомню ещё, - сказал он, оставив все попытки выпроводить настырную мелочь, - когда придёт твой срок.

Као-ки только улыбнулся.

И они ещё долго сидели так, грея друг друга и думая каждый о своём будущем, полном надежд и открытий, которое, даже наступая на хвост, казалось таким ещё бесконечно далёким...

По внешней галерее барабанной дробью пронеслись чьи-то шаги, и Као встрепенулся, почуяв что-то недоброе. Спешить было некуда и незачем. Да и кому? Као-ки напряжённо вслушивался во вновь сгустившуюся тишину, стараясь убедить себя в том, что кто-то из слуг просто что-то забыл, или кого-нибудь из младших застукали за попыткой утащить сладости. Однако успокоить сердце никак не получалось.

Акай-ки наконец-то слез с постели и уже почти оделся, когда снаружи в обратном направлении прозвучали скорые шаги тех, кому бегать было уже не по возрасту. Или не по силам. Акай подошёл к двери и одним глазом выглянул за полог.

- Звенят... - наконец произнёс он, не глядя завязывая пояс. - Слышишь? Это Исцеляющие.

- Исцеляющие? - выдохнул Као. - Но зачем они здесь? Никто не болен.

Акай-ки пожал плечами.

- Ге-та'а́йе уже стар. Быть может... - начал он и замолчал, так и не завершив мысль.

Они оба не верили в то, что старейшина Дома мог вот так вот взять и умереть. Да, он был стар, но отнюдь не слаб, и не было в доме ребёнка достаточно быстрого и ловкого, чтобы не быть им пойманным и избежать наказания за шалости.

- Да и меня они должны будут проверить, - совсем уже тихо добавил старший рао.

Као-ки молча кивнул. Да, должны.

Он осторожно выскользнул за полог, на открытую ветру и солнцу галерею, и медленно побрёл вслед за, казалось, уже вечность назад ушедшими лекарями, изо всех сил стараясь убедить себя в том, что они здесь из-за Акай-ки. Только из-за Акай-ки. Не получалось.

Миновав несколько тихих комнат, в том числе и опустевшую свою, Као подошёл к двери в комнату своего родителя ровно в тот момент, когда тяжёлая занавесь откинулась и из комнаты вышел секкерм-Исцеляющий.

Као-ки узнал его сразу. Это был Мемнне-нге, давний друг старейшины Дома, по стечению обстоятельств ставший постоянным лекарем семьи ки-Тадэар. Он был уже довольно стар, время иссушило его, туго натянув тёмную кожу на костлявое тело и гладкий вытянутый череп. В нём ничего не менялось: всё тот же пронзительный взгляд, плотно сжатые губы, узловатые пальцы, не утратившие сноровки с возрастом, и точные, лишённые суеты движения. На шейных кольцах болтался овальный мутно-голубой камень - знак общины Исцеляющих - в окружении целой стаи крошечных медных пластинок, по числу спасённых жизней, звеневших при каждом движении.

Ме́нне-нге посмотрел на Као и улыбнулся, молчаливо приветствуя, но в улыбке этой не было радости. В руках он бережно, словно хрупкое стекло, держал плотно свёрнутую тряпицу, тёмно-багровую от крови.

Као-ки впился в неё взглядом.

- Что это? - спросил он, не услышав собственного голоса.

Исцеляющий не ответил. Он осторожно передал свёрток своему помощнику и ученику, а тот завернул его в грубую ткань и куда-то унёс. Као проводил его взглядом, преодолевая желание броситься следом, и только когда он скрылся из виду, осмелился встретиться взглядом с Менне-нге.

- Прости, малыш, - тихо произнёс старый лекарь, так, словно каждое слово причиняло ему боль. - Я сделал всё, что было в моих силах. Но у тебя не будет рао. Не в этот раз.

Као почувствовал, что у него немеют ноги.

- Айе?..

- Он оправится.

Будущий Хранитель шагнул к двери, намереваясь войти внутрь, но на пороге ноги у него подкосились, и он не столько сел, сколько плюхнулся на пол.

- Айе...

Горло жгло. Менне-нге, невидимый за пеленой слёз, держал кина за плечи, не давая упасть окончательно. Као-ки попытался было вырваться, но сил не хватило - вместо этого он уткнулся носом в грудь Исцеляющего и разрыдался, придушенно всхлипывая.

- Твоему родителю сейчас нужен покой, - говорил Менне-нге, хотя Као не слышал и половины его слов. - Но он поправится. Нужно только время... да и я буду рядом - и он поправится. Не всё ещё потеряно.

- Что... что с ним случилось? - спросил Као-ки, едва переведя дух.

Старый лекарь ответил не сразу.

- Лучше тебе никогда этого не узнать.

Незамеченным подошёл Кие́к-ки, старейшина Дома, поднял Као, заставил идти за собой. Словно сквозь сон, кин отметил, что его привели в купальню, раздели, вымыли и снова одели. Новая одежда пахла цветами. Во всём Инн'Ахаре не распустилось ещё ни одного бутона, но всякий, зашедший в это утро в дом семьи ки-Тадэар, пожалуй, должен был бы засомневаться.

В любое другое время Као-ки возмутился бы, что его вот так одевают и раздевают, - мало что не кормят, как маленького! - но сейчас ему было всё равно. Как большая подвижная кукла, он безучастно делал всё, что укажут, и шёл туда, куда позовут. Лишь в зале Встреч, перед самым выходом, он поймал взгляд Акай-ки, обеспокоенный и ничего не понимающий. Ему, очевидно, никто ничего не сказал.

Као показалось, что он внезапно проснулся.

- Я знаю, что тебе больно, - тихо произнёс стоявший рядом Киек-ки. - Знаю, поверь, и хотел бы я уметь забирать эту боль... Но жизнь продолжается, видишь? Твой рао празднует сегодня своё совершеннолетие. Не порть ему праздник, прошу тебя.

"Это не мой рао! - с внезапной обидой и злостью подумал Као-ки. - Мой рао даже не успел родиться!.." Он тут же устыдился своих мыслей и согласно кивнул, очень некстати подумав о том, что это за праздник такой, что начинается с горя.

"Впрочем, это же не его родитель".

Слуги помогли завершить сборы: накинули на каждого из членов семьи тяжёлые длинные плащи, вышитые по краю защитными рунами и знаками рода, скрепили их у ключиц медными застёжками, после чего молча поклонились и ушли, не имея никакой вовлечённости в таинства и ритуалы семьи. Киек-ки вложил в руки каждого небольшую плошку с углями из домашнего очага, сбрызнутыми цветочным маслом и присыпанными травами. Поднимающийся от углей ароматный дымок тонкой струйкой щекотал нос Као, явно намереваясь забраться поглубже и выветрить из головы все дурные мысли. Будущий Хранитель вздохнул и последовал за старшими в прохладный утренний воздух.

Дорога к Каменному Холму начиналась от небольшой круглой площади, объединяющей все дома общины, за естественным пологом из вьющегося синего те́рпника, скрывающего неприметный проход между стенами садов. Каменный Холм вовсе не был запретным местом, и всякий керм мог посетить его по своему желанию, но только у общины Хранителей Знания был собственный путь. Он пролегал в стороне от городских дорог, вился меж дикорастущих кустов, в тени домовых стен, через узкие, никому не известные мостики над оросительными каналами, через овраги и туннели, за стенами которых наверняка были чьи-то погреба. Для чего нужна была такая секретность, Као-ки не знал, но полагал, что причины, как таковой, давно уже нет, а простой переход превратился в ритуал, повторяемый лишь потому, что "так надо".

Путь до Каменного Холма прошёл в молчании. Первым, указывая не всем известную дорогу, шёл ге-та'айе. За ним, неровно ступая от волнения и наверняка улыбаясь, как и всегда, шёл Акай-ки. Следом остальные члены семьи, от старшего - к младшему, не прожившему ещё и трёх кругов Келле-ки. Малыш нёс плошку с углями так, словно она могла в любой момент выпрыгнуть у него из рук и ускакать прочь.

На самой вершине похожего на оголённую кость холма, в окружении островерхих камней, их ждал старейшина общины Хранителей, мудрый Роу́ну лу-Шаотаа́н. Здесь, миновав внутреннее кольцо камней, секкермы остановились, поставили плошки с курящимися травами каждый перед своим камнем и снова отступили, покинув сердце Холма. Один лишь Акай прошёл внутрь и остановился перед Роуну-лу.

Одним движением кинам скинул плащ, и только сейчас Као-ки увидел, что под тяжёлым покровом его рао был полностью обнажён: на его теле не осталось даже маломальских следов нун-ара, и все до единого украшения были сняты. Као с удивлением отметил, что не помнит, каким на Холм три с лишним круга назад вышел Ка́йрэ, старший единокровный рао Акай-ки. Он покосился на малышей, широко распахнутыми глазами следящих за старшими. Их впервые посвятили в дела взрослых, и, разумеется, сейчас им казалось, что они никогда этого не забудут...

Акай-ки уже с макушки и до кончика хвоста был покрыт замысловатыми белыми узорами, делавшими его в чём-то схожим с окружающими его каменными исполинами. Старик Роуну-лу что-то говорил ему, завершая сложный рисунок на коже. Голос Старейшего звучал весомо и размеренно, но всё же недостаточно громко, чтобы можно было хоть что-то разобрать.

Ветер беспрепятственно гулял меж острых каменных клыков, испещрённых полустёртыми рисунками и надписями - следами предков, свидетельствами их жизни, до поры безмолвными. Сколь многое должно было измениться, чтобы никто из ныне живущих не мог прочитать их? Кому они захотят открыться - да и захотят ли? Као бывал здесь часто. Ему нравилось бродить меж камней, описывая неровные круги, водить кончиками пальцев по истёршимся впадинкам узоров, представляя, как они светлеют, впитывая его тепло. Серые камни, изгибаясь, тянулись друг к другу острыми вершинами, словно поддерживая невидимый купол. Мало где Као-ки чувствовал себя так защищённо - но именно сегодня быть здесь не хотелось.

Там, внутри трёх каменных колец, стоял Акай-ки, с сегодняшнего дня - кинам, младший из совершеннолетних членов семьи. Вместо одежды на нём была паутина узоров, вместо привычной улыбки - лишь бледная её тень. Никогда ещё Акай не был так взволнован.

Никогда прежде на памяти Као ни один праздник не был таким... подпорченным.

"А если бы сегодня было моё совершеннолетие? Захотел бы я сам праздновать? Это ведь мой родитель..."

День совершеннолетия. Семя, из которого произрастает вся последующая жизнь. Традиционно на этом празднике присутствуют все члены семьи. Они и были здесь, наблюдая, как Акай, словно оглушённый, пошатываясь и нелепо взмахивая руками, медленно переходит от одного камня к другому, мало что не обнимаясь с ними. Они были здесь все, даже самые маленькие.

Все, кроме одного.

Као-ки развернулся и пошёл прочь. Это был не его праздник.

С высоты Каменного Холма город казался ещё спящим. Долгое время сумерек закончилось, но по-настоящему светлело ещё достаточно поздно. Отсюда многое можно было увидеть: белые дома, утонувшие в сизой листве садов, мощёные разноцветным камнем улицы, конусы крыш над колодцами и кольцо стен, спасающее Инн'Ахар от песка и хищников. Сколько хватало глаз, за стенами был один сплошной песок, исполосованный змеями дорог, не хранящий следов, забивающийся во все щели. Ветер, игравший песчинками в дюнах, беспрепятственно влетал в город и холодными пальцами лез под одежду.

Као-ки сам не заметил, как ноги привели его под старую ахду. Её тень причудливой паутиной ложилась на площадь, словно пытаясь укрыть - или поймать? - сотни желтоватых бутонов, со стороны больше похожих на сотни дохлых мух. Ахда всегда сначала цветёт и цветёт долго, и лишь много позже на ней появляются листья, похожие на гибкие белые иглы. Кин уселся на шершавый корень, возле самого ствола, подбирая бутоны и методично раздирая их по лепесткам. В этом сезоне ахда не зацветёт.

Вокруг уже пробуждалась жизнь: Защитники лениво оглядывали пока ещё полупустые улицы; молодой ученик-Исцеляющий, не заслуживший ещё ни одной медной пластинки, усевшись на бортик колодца, бережно укладывал в сумку только что купленные лекарственные травы; один из Творящих, заговорившись с попутчиком, чуть не уронил на мостовую целую стопку тонких расписных чаш; кин-поварёнок спешил на рынок за продуктами, явно прикидывая в уме, не хватит ли сдачи на сладости; слуги поливали цветы на окнах и мели дворы. С утра всегда много дел.

У Као и самого были некоторые обязанности: в частности, он сам был обязан поддерживать в своей комнате порядок, несмотря на наличие слуг. Также всех детей Дома с малых лет учили ухаживать за растениями, чтобы они понимали, как хрупка жизнь и как бережно нужно относиться ко всему живому. А кроме того, сам Као, десять сезонов назад достигнув необходимого возраста, начал приобщаться к уделу Хранителя - и, как и следовало ожидать, началось это приобщение с самых скучных дел, вроде переписывания старых табличек.

Однако заниматься этим никогда не хотелось, идти домой - тем более, да и не было там никого из взрослых, кто мог бы посадить его за уроки.

Сверху послышался шорох. Као-ки поднял голову и увидел в ветвях прямо над собой незнакомого юного керма, темнокожего и желтоглазого, с любопытством смотрящего на него.

- Что ты там делаешь? - спросил его Као.

- Сижу. А что?

Будущий Хранитель не ответил и полез на дерево. Он полагал, что по деревьям, подобным этой ахде, которые из растения-дающего-тень превратились в символ и почти живое существо, со своей душой и памятью, не принято лазать, но не поколебался и ни разу не оглянулся по сторонам. Вскоре он уже сидел напротив незнакомца, инстинктивно обвив хвостом толстую ветвь.

Желтоглазый широко улыбнулся.

- Я Нам мэ-Раваа́л из общины Защитников Жизни. А кто ты?

- А я Као ки-Тадэар из общины Хранителей Знания, - ответил Као-ки. - Почему ты здесь сидишь?

- Мне здесь нравится. Это моё любимое место, - Нам-мэ похлопал ладонью по шершавой коре и снова улыбнулся. - Одно из. Айе не позволяет мне лазать по деревьям в городе, но он куда-то ушёл, а остальные не особо за мной следят.

Као-ки подумал о том, что ему-то как раз ничего такого не запрещали, но откуда-то он знал, что можно, а чего нельзя, куда лезть опасно, а где можно пройти и с закрытыми глазами. Его родитель позволял ему практически всё.

- А моё... Я его потом тебе покажу. Когда там никого не будет.

- А, - понимающе протянул Нам-мэ. - Я тоже не люблю, когда там, - он указал вниз, на вздыбившие мостовую корни, - собирается слишком много народу.

Као-ки вспомнил все те спокойные и счастливые вечера, проведённые у очага в кругу семьи, истории из разных времён и земель, над которыми вместе и грустили, и смеялись. И Каменный Холм сегодня утром.

- Я теперь, кажется, тоже.

Желтоглазый собеседник весь превратился в вопрос, однако подробностей не последовало, и он не стал настаивать. Но мгновения текли, сыпались подобно песку, а Као всё молчал, гадая, что за судьба свела их, и для чего. В это утро тревога не оставляла его. Нам-мэ шумно вздохнул, устав ждать.

- Я сказал что-то не то? Я обидел тебя?

- Нет! Нет. Сегодня... просто... плохой день для встреч.

Будущий Защитник только фыркнул.

- Был бы плохой - мы бы не встретились. Творец не делает плохих дней.

"Да неужели?"

- Пойдём! - Нам-мэ повис на руках и легко спрыгнул на землю.

- Куда? - удивился Као, спускаясь следом. Не оставаться же наверху, в самом деле.

Новый знакомый оказался высоким, почти на голову выше Као, и обещал вырасти ещё. Долговязый и нескладный, как и любой подросток, он, тем не менее, уже производил впечатление сильного.

- Я покажу тебе то, что никто ещё не видел.

- Кроме тебя?

- Кроме меня, - с широкой улыбкой подтвердил Нам-мэ и вдруг замер, задумавшись. - Наверное. В любом случае, я там ещё никого никогда не встречал.

И он повёл кина с площади, уверенно взяв направление на Каменный Холм. Тот без колебаний последовал за своим темнокожим проводником, но когда приблизились и вновь отдалились изукрашенные выбитыми узорами стены садов Творящих, а дома общины Хранителей и вовсе исчезли из виду, словно вчерашний день, Као-ки заволновался. Впереди был мост, крутой дугой перекинувшийся через оросительный канал, и мост этот, и всякий, кто проходил по нему, были очень хорошо видны с Холма, несмотря на выросшие по берегам деревья. Будущий Хранитель, конечно, сомневался, что будет узнан с такого расстояния, но рисковать не хотелось. Его отсутствие всё равно заметят, так лучше уж позже.

Однако опасения Као-ки не оправдались: не дойдя даже до края окаймляющей берег растительности, Нам-мэ вдруг свернул направо, ныряя в проход между садовых стен. Впрочем, он тут же высунулся обратно и махнул кину рукой:

- Сюда! - и снова скрылся.

Као мгновение помедлил, бросив взгляд на далёкий Каменный Холм, изогнутыми серыми зубьями вгрызающийся в светлое небо. С такого расстояния сложно было понять, то ли по Холму ещё ходят члены его семьи, то ли обряд вступления в возраст пробудил даже камни, и те зашатались, разминая затёкшие за много кругов корни... Будущий Хранитель нервно вздохнул и, догоняя Нам-мэ, юркнул за ним в проход, больше похожий на разросшуюся трещину в стене сада, слишком узкий, чтобы взрослый керм мог расправить плечи, - но в самый раз для двух подростков, продирающихся через жёсткие, никогда не знавшие рук стебли.

Вскоре земля под ногами пошла под уклон, дикие травы же, наоборот, вытянулись выше головы, пытаясь урвать и без того скудные крохи света. Каменные стены ушли вверх, сменившись стенами земляными, и узкий проход словно бы стал ещё уже - а потом и вовсе сомкнулся.

Нам-мэ стоял в самом конце овражка, возле зияющей чёрной пастью дыры в земле, и ждал.

- Вот, - тихо сказал он, когда Као-ки подошёл достаточно близко, чтобы не надо было повышать голос, - здесь мы пойдём в темноте. Недолго. Держись правой рукой за стену, тогда не собьёшься.

Као не ответил. Он обернулся и посмотрел назад, разрываясь между желанием пойти за новым знакомым в пугающую черноту подземелья и невыразимым притяжением родного дома. День разгорался, теплел, из-за стен и с далёких улиц, словно из другого мира, доносились звуки ежедневной городской суеты. Дома совсем рядом, несколько громких слов - и их могут услышать... и что сделают?

- Ты боишься?

- Нет! - медноглазый кин резко обернулся к своему проводнику. Все сомнения в мгновение ока вылетели из его головы.

И он, пригнувшись, нырнул в чёрный провал вслед за Нам-мэ, держась к нему настолько близко, насколько ещё позволяли приличия.

Нескончаемая земляная стена, по которой, временами запинаясь, скользили пальцы Као-ки, была прохладной и твёрдой, как камень. Порой он натыкался на мягкие нити пронизывающих землю корней, однажды случайно стряхнул сухо стукнувшуюся об пол многоножку. Он не заметил, как земля под ногами перешла сперва в сухую пыль, а затем - в камень. И лишь когда впереди забрезжил мягкий, голубовато-белый, совершенно невозможный для этого места свет, будущий Хранитель остановился.

Нам-мэ услышал это и остановился тоже.

- Что случилось?

- Там, впереди... свет?

- Да. Мы почти пришли, - в темноте Као-ки мог различить лишь силуэт своего желтоглазого проводника, и ему показалось, он увидел, как Нам-мэ ладонями потёр плечи.

Под землёй и впрямь было очень холодно.

До источника света было всего несколько шагов. Вопреки ожиданиям Као, он вовсе не был ярким, но мягко очерчивал неровные каменные своды небольшой пещеры. Голубовато-белые блики скользили по камню, выписывая витиеватые узоры, сливались и вновь распадались, мелкими как песок искрами ложась на мягко колышущуюся возле самых стен поверхность воды. Словно здесь, под землёй, кто-то умудрился запереть день, и тот, пытаясь выбраться, разбился на мелкие осколки.

Свет двигался, словно дышал, то становясь ярче, то затухая.

Свет был живой.

Кин нашёл глазами Нам-мэ. Тот улыбался, наблюдая за новым знакомым, и его улыбка была совсем не похожа на улыбку Акай-ки, всегда уверенного в своей правоте. Неровное отверстие в каменном полу, возле которого он сидел, до краёв было заполнено светом.

Као-ки медленно подошёл ближе. На мгновение ему показалось, что он перепутал верх и низ и смотрит в небо... но это оказалась лишь вода. И в воде были рыбы - тонкие, гибкие, прозрачные настолько, что видны были все внутренности. Они были совершенно слепы и, прокладывая себе путь в толще воды, ощупывали каменные стены и некстати подвернувшихся сородичей длинными, похожими на стебли плавниками. Толстые панцири, покрывающие их головы и спины, испускали мягкое бело-голубое свечение.

Никогда прежде Као-ки не видел таких рыб. И никогда не слышал о них.

Крупная рыбина ткнулась в подставленную ладонь, попыталась прихватить кожу зубами, но передумала и поспешила скрыться в глубине.

- Откуда они здесь?

- И об этом спрашиваешь меня ты, Хранитель? - изумлённо воскликнул Нам-мэ. Эхо его голоса разбилось на мелкие острые осколки и затерялось меж камней и скользящих по ним бликов.

"Я ещё не Хранитель!"

Као резко вытащил руку из воды и отвернулся, уже жалея, что пришёл сюда. Или всё-таки нет?..

"Но он прав. Такое должен знать я, а не он."

Не оборачиваться было легче. Не признавать свою неправоту. Не видеть лица Нам-мэ с этими его большущими жёлтыми глазами, не слушать его. Будет ли он извиняться - опять ни за что? Он, наверное, зол и потому молчит, чтобы не сказать лишнего. Не стоило всё же вот так поворачиваться к нему спиной. Ге-таайе палкой бы отходил за такое.

Но Као-ки не шевелился, словно надеясь, что пещера и рыбы, и новый знакомый за его спиной как-нибудь сами исчезнут. Кончики пальцев, вцепившихся в камни, болели.

- Ты злишься, - голос желтоглазого Защитника был на удивление спокоен и мягок. - Айе говорит, что злость - плохой напарник. Она вроде бы делает тебя сильнее, но слепит, заставляет делать глупости...

- Какое мне дело до того, что говорит твой... айе?.. - голос Као дрогнул, и он спрятал лицо в ладонях.

"Айе..."

Всё, всё было неправильно.

И он не должен был быть здесь.

Он встал и повернулся к Нам-мэ.

- Прости мне мою грубость, Нам из рода мэ-Раваал. Я не хотел обидеть тебя.

- Ты не обидел меня, Као из рода ки-Тадэар, - так же серьёзно ответил тот. - И грубости я не слышал.

Будущий Хранитель вздохнул так, словно лишь сейчас обрёл способность дышать. И снова - но уже совсем иначе.

- Мне надо вернуться домой.

- И правда, - согласился Нам-мэ. - Пора. Айе скоро вернётся и будет в бешенстве, если не увидит меня дома. Я обещал присмотреть за малышами.

- У тебя есть рао'ни?

Ужасное утро.

- Да.

Кину только и оставалось тихо поблагодарить Творца за то, что ответ был таким коротким и... лишённым подробностей.

"Рао'ни..."

Обратный путь прошёл в молчании: Као-ки боялся открыть рот, дабы ненароком не ляпнуть ещё что-то недопустимое, а Нам-мэ... Нам-мэ, похоже, был совсем не из тех кермов, что трещат без умолку, позволь им только заговорить. Вроде Акай.

После холодной сырой пещеры тёплый воздух надземья обнял их ласково и мягко, словно родитель, соскучившийся по своим детям. Но мир был другим: в этом мире не было холода, не было Исцеляющих, не было даже Каменного Холма - зато был Нам-мэ и светящиеся слепые рыбы.

В тени молчаливой, лишившейся своего наряда ахды они посмотрели друг другу в глаза.

- Давай встречаться здесь иногда, - предложил Нам-мэ, - хочешь?

- Хочу, - ответил будущий Хранитель, подумав, что Творец, отняв у него рао, подарил друга, но справедлива ли эта замена? Он опустил глаза. - Я видел тебя.

Юный Защитник кивнул, и они разошлись, сделав вид, что не заметили, как цеплялись друг за друга кончики их хвостов.

Не желая быть замеченным кем-то из слуг, Као-ки обошёл ограду и прошёл через садовые ворота, увитые потемневшим от холода плющом.

Сад встретил его безрадостным молчанием, пришедшим на смену полусонной утренней дымке. Не шуршали мелкие камешки дорожек под ногами взрослых, не звенел смех малышни - все были ещё на Каменном Холме. Као вздохнул и пошёл через сад. Здесь были собраны самые разные растения, помнящие руки всех членов семьи и многих поколений их предков: одни были высокими и тонкими, будто огромные спицы, другие красовались раскидистой кроной и неохватными шершавыми стволами, третьи были покрыты иглами, четвёртые - странным подобием пуха, иные и вовсе не походили на растения, словно пытаясь спрятаться среди окружающих их камней.

Ничто так больше не любили в Инн'Ахаре, как растения. Не было дома, не окружённого садом, не было окна, на котором бы не стояла плошка с цветами. Самое ценное, что может быть подарено, кроме жизни, - это цветок. Причём непременно живой, с живыми корнями во влажной земле, в каком ни на есть горшочке, хоть в черепке.

Было здесь и собственное растение Као-ки, совсем ещё молодое деревце, пурпурнолистная серте́ра, чуть более четырёх сезонов назад привезённая с гор по особому заказу Айке-ки ко дню рождения его единственного ребёнка.

"Единственного..."

Сегодня это звучало как проклятие.

Као-ки осторожно погладил серые, едва тронутые пурпуром почки и поднялся к родителю. Однако он снова оказался там не один - на самом пороге кин столкнулся с незнакомцем, высоким и темнокожим, с жутковатыми шрамами от чьих-то когтей на плече и широким костяным поясом Защитника. Он изучающе посмотрел на Као-ки, едва ли достающего ему макушкой до груди, и молча посторонился, освобождая проход.

Ступив уже было за порог, Као обернулся, но так и не решился спросить у нежданного гостя, кто он и что здесь делает. В конце концов, никто из взрослых ещё не вернулся - прилично ли заходить в чужой дом без их ведома? А он ходит тут, словно не впервые, словно ему всё дозволено, как в своём доме! И всё же Као-ки - не старейшина Дома, и даже не совершеннолетний, и не имеет права не то что выпроводить, даже слова поперёк сказать гостю, пусть и незваному. Проводив Защитника взглядом, пока тот не скрылся из виду, будущий Хранитель вошёл в комнату своего родителя.

Айке-ки лежал в своей постели и выглядел совершенно больным. Кожа его стала бледнее и как будто бы тоньше, веки покраснели, под глазами залегли тёмные круги. Он был измучен и слаб, и Као-ки никогда прежде не видел его таким.

- Айе... - тихо позвал он.

Айке-ки открыл глаза, услышав голос своего дэе, а тому на мгновение показалось, что он мог бы и не откликнуться. Что он мог бы и не проснуться. Никогда.

Проглотив подступивший к горлу ком, Као забрался на кровать и лёг рядом со своим родителем, вцепившись в его руку так, словно его могли отобрать.

- Айе, пожалуйста, - прошептал он, и голос его предательски дрогнул, - пожалуйста, не умирай...