|
|
||
Двери автобуса разверзлись. В лицо пахнул свежий воздух, вкусный от трав и воли, сдобренный забытым запахом жареных пирожков. Тележка-продавщица с проблемной дикцией тут же оживилась: - Свежие пр-жки, - застенчиво предложила она хриплым голосом. - Берите, пжста! - В недрах её загремело, плюнуло наружу горячим пирожковым воздухом. Стоящая рядом тележка с надписью "мороженое" значительно молчала. Разруха и безобразие, понял Вадим. Но это не важно. Забыть всё, не вспоминать, очиститься, начать новое - и чтобы настоящее! - загадал он, глубоко вдохнул, поправил рюкзак и шагнул в тёплую придорожную пыль. Воля ослепила светом, обожгла солнцем. И оглушила: - Опаздываем, гражданин практикант! - Это не я, - возмутился Вадим, невольно принюхиваясь к запаху пирожков, - это автобус!.. Нависшая над ним тень хехекнула и отступила в сторону. Вадим разглядел массивную по всем измерениям тётку в чём-то неуместно цветастом и бесформенном, что никак не соответствовало ожиданиям от ближайшего будущего. - Гхм, - откашлялся он. - А вы, простите, кто? - Я, милый, твоё начальство. На, вот, возьми пирожок. - А вы ничего не путаете? - Вадим отчаянно завертел головой в поисках настоящего встречающего - кого-нибудь солидного, с выправкой полковника в отставке, хотя бы. - У меня, вообще-то, в группу быстрого реагирования направление, в отдел В. Цветастую тётку это признание ничуть не смутило: - Это ко мне, не сомневайся. Пирожок-то скушай, полегчает. А то вид у тебя какой-то недовольный. Вадим взял пирожок, хмуро оглядел его, откусил и не заметил, как умял целиком. Стало и правда легче: хоть и случилась непонятная ошибка, но это не страшно, ведь всё обязательно разъяснится. - Пойдём, что ли, - сказала тётка, ненавязчиво оттирая его от автобуса. - Можешь называть меня Федя, - она послушала, как Вадим давится остатками пирожка, и добавила: - Ну или Федора Иванна, ежели угодно.
И они пошли, и вышли к большой площади с битым асфальтом, где было неожиданно людно: народ кучковался группками, кое-где толкали речи, в меру задорные. Народ отпускал комментарии и подхихикивал. Веяло бардаком и безобразием. - Это что за стачка? - насторожился Вадим. - Ну, стачка, - пожала плечами Федя, - товарища Ленина ждём. - Как так? - Да вот так, - она указала на низенький постамент, на котором Вадим разобрал старую затёршуюся надпись; над буквой "е" кто-то пририсовал двух толстых жуков и получилось "Лёнин". Вид у надписи был удалой и легкомысленный. Народ меж тем расступился и на площадь вырулил грузовичок, гружёный Лёниным не первой свежести: на голове и плечах у него сохранялись птичьи отметины. Рядышком деловито трусила группа поддержки, у постамента уже поджидал небольшой кран и готовили систему обвязок. - Вообще-то, - сказала тётка, задумчиво наблюдая за работой, - это ты должен был руководить операцией, да пока ты шлялся, они сами разобрались. Досадно, да? Вадим снисходительно улыбнулся и призвал себя к выдержке и терпению. - Во-первых, с чего я должен их в чём-то убеждать, а во-вторых, мне всё же кажется, что произошла путаница. Я должен практиковаться совсем не по этому, э... профилю. - Как сказать, - усмехнулась Федя. - Направление-то в отдел В, так? А "В" расшифровывается как "внезапно". Понял? Надежды на новое, чистое и настоящее улетучивались в дальние дали. Надо же, какой отвратный день, подумал Вадим. Чувствовал он себя обречённым - ещё не совсем ясно, на что именно, но уже ясно, что ему это не нравится. - Я вам не верю. Бред какой-то. Зачем это всё? - О, - восхитилась тётка, - решил с ходу бить по азам философской мысли? - Издеваетесь? - Да больно надо. - Так объясните толком, если я ваш, типа, практикант. - Сам поймёшь, - отозвалась Федя. - А мне лениво с твоим дурным настроением спорить. - Моё настроение тут вовсе не при чём, - надулся Вадим. - Тратите время на какую-то ерунду, а я и виноват ещё. - Что, девушка отшила? - А вы всегда за будущими практикантами следите? - Вадим невольно выпятил челюсть. Намечающаяся практика нравилась ему всё меньше. Да и Люська ещё... Заявила, мол, коли они в разные места по распределению едут, так лучше им боле не мучиться, а на том и расстаться. Это он, судя по обрывкам воспоминаний, дополнительно отметил в ближайшем питейном заведении, за что теперь и страдал. То есть, страдал он, конечно, не за это, но и за это тоже. - Да больно надо, - повторила мучительница. - Не в первый раз практиканта с отягчённым обидами похмельем вижу. Или ты думал, что особенный? - А к вам разве не особенных отбирают? Федора фыркнула. Вадим демонстративно отвернулся и ухватил за рукав пробегающего мимо горожанина. - Извините, вы памятник обратно зачем ставите? - Как зачем? - удивился тот. - Чтобы было!.. - А убирали тогда зачем? Сзади засмеялись, кто-то похлопал Вадима по плечу: - У нас этот... флешмоб! - А ещё - культурное мероприятие с целью одухотворения социума! Он обернулся со своими вопросами к новым жертвам, но там со смехом отмахнулись. - Народу нужны символы, игрушки и Деды Морозы, - сказала Федора, задумчиво глядя на копошение вокруг. - И даже лешие и змеи-горынычи... иногда. Для коллективной веры в светлое будущее и в то, что всё будет хорошо, как надо, и, может, даже весело, если повезёт. - Вы же вроде не собирались ничего объяснять? "Сам поймёшь" и всё такое. - Да поглядела на тебя и что-то сомнения взяли. Как бы слишком долго ждать не пришлось. Вадим задумался, не обидеться ли окончательно, вот прямо насмерть. - Ну что ты как девочка? - услышал он голос Люськи. - Обидели мышку... В голосе её сквозили слегка презрительные нотки. И как он раньше их не замечал? На этой мысли он споткнулся о пробивший асфальт корень и едва не полетел носом вниз. - Не о том думаешь, - заметила Федора. - О том, что прямо сейчас в реальности - о том думай. Может, так интереснее получится. Уж смысла точно больше. "И нос целее будет" повисло в воздухе. Вадим, огляделся в порыве неясного исследовательского интереса: и то! - на площади в оспинах трещин, из которых торчали задорные кустики зелени, на скамейках, покрытых облупленной краской, источавших, казалось, осязаемое тепло, под покосившейся крышей сарая, изображавшего продуктовый ларёк, царила атмосфера легкомысленного и даже вздорного веселья.
Народ катился, кто на чём горазд, прыгал, улюлюкал, сидел в траве, стоял кучками и смеялся. Неподалёку шумно и весело обсуждали столкнувшихся робота-доставщика и кривоногого пса на скейте - кто из них виноват в ДТП и как именно. В остальных местах тоже не скучали. Ленина в процессе едва не уронили, но веселье от того только усилилось. - К тому же, - заметила Федора Иванна, провожая Ленина хозяйственным взглядом, - их много. Это очень удобно. - Вот сейчас совсем не понял. - Поймёшь ещё. Тётка наблюдала происходящее с выражением глубокого удовлетворения - наверное, для неё литера В означала весело . Вадиму на мгновение стало завидно. Поддавшись этой слабине, он принял из чьих-то рук сбитень в пластиковом стаканчике и не заметил, как втянулся в гулянья и празднования. Очнулся лишь когда кто-то гаркнул "Дорогой товарищ Ленин!" и все заржали. Федя потянула его за рукав и Вадим вдруг обнаружил себя за спиной у памятника. - Три пятку. Вадим не понял, но на всякий случай попытался сбежать. Федя его ловко перехватила и никакие тренировки по уходу от захватов не помогли. Он окончательно убедился, что день сегодня отвратительный (со вчера ещё) и поделать с этим нечего. - Да ну вас совсем! - Три пятку! - рявкнула тётка внезапно мощным, нечеловеческим каким-то басом. - Три пятку, кому сказано! Вадиму показалось, что у тётки внезапно образовались усы и погоны с аксельбантами (а может ещё и сапоги со шпорами). Он решил, что не в том состоянии, чтобы препираться с сумасшедшими, и начал разуваться. - Да не свою! Вадим проследил за её взглядом. - Я на вас жалобу напишу, - пообещал он проникновенно. Но пятку потёр (благо постамент оказался невелик ростом). - А теперь кричи Дорогой товарищ Ленин , да погромче. Вадим мысленно представил все красочные эпитеты для грядущей жалобы, и крикнул. От волнения дал петуха. Собрался повторить, но Федя подло толкнула его в спину: вокруг замелькало буйным калейдоскопом, и вдруг оказалось, что они уже в большой бревенчатой избе с дощатым полом, где меж окон висят украшения с деревенским колоритом - то ручник с вышивкой, то рога, то пук травы, - а вдоль стен длинные лавки. Недалеко от печи, на высокой тумбочке примостился бюстик Ленина, украшенный венком полевых цветов. - Где ж я так набрался... Вадим с силой потёр лоб, пытаясь собрать мысли в кучку. Ещё вчера он был почти в центре цивилизации, где всё относительно логично и понятно, отмечал окончание подготовки (и Люську - это тоже, да...) готовился к свершениям и подвигам. Последствия возлияний и резкое перемещение в глухую и немного сумасшедшую провинцию сказалось, выбило из колеи. А может не было никакого перемещения? Может, он всё ещё отсыпается - если и не в своей кровати, то где-то поблизости? Вадим с подозрением огляделся в поисках признаков бредового происхождения реальности. Признаков было хоть отбавляй.
Федора бесцеремонно вытолкала его за дверь. Снаружи тоже была площадь, и тоже людно, но всё не так, как Вадиму помнилось: площадь в траве и проплешинах грязи, народ в одёжках неведомых времён. - Кино, что ли, снимают? Они прошли мимо низкого помоста, на котором стоял, понурившись, щуплый, сильно обросший мужичонка. Перед ним, подбоченившись, замер другой, в кафтане и шапке набекрень, и звали его наверняка Феофан. Феофан громко зачитывал со свёрнутой в рулончик бумажки: - ...Путал пошедшую по грибы бабу Фёклу! - он строго посмотрел на мужичонку. - Признаешь вину? - Ой, вина моя тяжкая, - закручинился тот. - А ещё меж трёх сосен водил! - выкрикнул из толпы обиженный голос. - Ой, водил... - Спутал ночью волосы вдовы мельника! - заорал Феофан. - А так же шерсть у овцы вдовы мельника! Спутал. - Ой, вина моя... Собравшаяся толпа с умилением внимала и одобрительно покрякивала. - Побросал в колодец семь предметов сервиза... - А ещё котелок! - вставила какая-то баба. Вадиму вдруг показалось, что это Люська, и вид у неё был кислый, совершенно неинтересный. Они уже удалились на немалое расстояние, а Вадим всё продолжал озираться, пока не запнулся, да не растянулся во весь рост среди пыли и овечьего помёта. Взбрыкнувший рюкзак прихлопнул его сверху. - Команды ложись не было, - заметила тётка. - Вставай уже, работать пора. Вадим ответил невнятным междометием. Подняв голову, он увидел мужиков, ожидавших у канавы и демонстративно чешущих в затылке. Между ними торчала из канавы баранья голова. Встретившись взглядом с Вадимом, голова слезливо заблеяла, мужики хором вздохнули. Тётка объяснила практиканту стоящую перед ним задачу. Прикинув фронт работ, Вадим тоже вздохнул, сделал дыхательные упражнения для бодрости духа и раздал мужикам указания. Сначала тянули за рога, промучились минут двадцать. Потом на ощупь протянули верёвку под ноги. Грязь держала плотно, Вадим начал подозревать, что баран порвётся раньше, но канава вдруг смачно чавкнула, а мужики, тянувшие за лямки, повалились на землю. Освобождённый баран, издав напоследок дурной вопль, дал дёру. - А я уж на шашлыки настроился, - вздохнул один из мужиков. - Ну, что, - сказала Федя грязному с головы до ног практиканту, - срочное реагирование на блеянье из канавы тебе можно доверить. Считай, что посвящение пройдено успешно, где-то даже с огоньком. Можно и искупнуться теперь. - С огоньком? - переспросил Вадим ледяным тоном. - Вы этого барана специально в грязь затолкали, чтобы мне не скучно было? Федя сначала потупилась, потом принялась блуждать взглядом по облакам. - Ясно, - Вадим повернулся и пошёл прочь, спиной выражая крайнюю степень порицания. Народ на площади по-прежнему внимал перечислению грехов: - А так же завязал узелками всю пряжу, - надрывался Феофан, - и завлёк невинного барана в канаву с грязью, которую сам же и учинил... Куцый мужичонка вдруг поднял голову, встретился взглядом с Вадимом. Тряхнул головой, словно морок согнать пытался. - Ой, да ну вас, - сказал он. - Надоело, - и пошёл прочь. - Ты куда ж это? Свиток ещё не кончился! Мужичонка, не оборачиваясь, махнул рукой. А потом и вовсе припустил на полусогнутых в сторону леса, придерживая штаны, чтоб не упали. - Вот леший! - досадливо сплюнул Феофан, а народ, внезапно соскучившись, начал расходиться.
- Только мне кажется, что этот бюст тут выглядит несколько чужеродно? - уронил Вадим, когда они вернулись в избу с бюстиком. - Его леший спёр в 1967 году из пельменской школы номер три, ему претензии и неси, - Федя покосилась на вытянувшееся лицо Вадима и добавила: - Не расстраивайся, в школу нового завезли. Даже двух. Три пятку. - Да у него ж нет! - А ты представь, что есть! Когда стены избы словно растаяли в воздухе, Вадим почти не удивился. Оглядел залитые солнцем кусты, за которыми виднелись скалы и зелёное море. "Здесь был Ленин", - гласила кривая надпись на одиноком, давно покинутом постаменте. От него вела дорожка плитами, изрядно заросшая; было тепло и уютно. - Это что ж за чертовщина? - не выдержал Вадим. - Я, конечно, слышал про всякие нанотехнологии, да и жидкими роботами уже никого не удивишь, но вот это уже антинаучно! - Теория потом, - слегка глумливо отозвалась Федора Иванна. - Сначала практика! Ты же практикант? Вот и практикуйся. Чуть далее, ближе к посёлку, обнаружилась свалка банок из-под напитков, обёрток, пакетиков всех сортов и стыдно сказать, чего ещё. Откуда-то издалека доносились крики отдыхающих. - Некоторые вещи никогда не меняются, - сообщила Федя, непонятно о чём - о ленинском ли постаменте, о свалке ли, или в общем - о красотах родимой природы. Море было удивительным: словно и не Чёрное, а какое-нибудь Ионическое или вовсе из тридевятой сказки. Прозрачное, как акварель, безмятежное. Казалось, душа отлетает в неведомые сферы блаженства и парит там беспечной пушинкой. Вадим подумал о Люське - вот бы её сюда, хорошему деньку порадоваться, - и вдруг понял с удивлением, что совсем этого не хочет, не нужна она здесь. Ему, по крайней мере. Кому-нибудь другому, в другом месте, подальше отсюда, пусть будет нужна, а ему - нет, не надо. Чувствуя себя оглушённым от всех последних открытий, совсем новым и неизвестным, он заплыл поглубже, нырнул, невольно ожидая, что там, на дне, среди колючих камней, так и не обтёсанных морем, лежит голова Ильича (непременно с усмешкой), и вытащить на берег эту голову наверняка его священный долг и посвящение второй ступени. Но нет: голова отсутствовала, а Федора Ивановна присела на берегу, сладко зажмурившись и подставив лицо солнцу - вид у неё сделался домашний и удивительно добрый. Волшебство, да и только, подумал Вадим и внезапно понял, что означает литера В. Улыбнулся. - А ещё Пушкины! - неожиданно для себя самого крикнул он. - Пушкиных тоже много! Федора только отмахнулась, но Вадим был уверен, что она довольно ухмыляется. Ухмыльнулся в ответ. И чем ему этот день не нравился? Волшебный же день!.. А ещё тётка Федора змея-горыныча давеча обещала!
|