Трехмерные иллюстрации из третьесортных учебников. Мертвенно-белые, с сухими волосами, пустым колчаном и дряблым торсом. Стоят они недвижимо на заветренных островах, среди живых камней под лиственным небом. Симметричная Афродита, оплакиваемый псами Юпитер, упившийся гипса Вакх. Позор природы. Лишаи садов.
На самом деле боги лишь изредка и очень неохотно облекались в камень. Мощное производство - громов и заутрени, голода и златой капели - требовало необычайной расторопности. Покидали они сожженные города; уцепившись за волны, плыли к далеким островам. В жалких отрепьях преступали границы времени и цивилизации.
Преследуемые и преследующие, взмыленные, вопиющие - в неустанной погоне за отступающим человечеством.
Церковная мышь
Брела себе краем канавы голодная мышь. Вместо белого сыра оказался перед ней костел. Она туда и зайди - не из смирения, просто по случаю.
Внутри она делала все, что требуется: ползла к кресту, склоняла колени пред алтарями, клевала носом на скамейке. Не перепало ей, однако, ни единого зернышка манны. Господь бог в тот момент занят был усмирением океанов.
Повернуть назад мышь уже не могла. Стала она мышью церковной. Принципиальная разница! Ныне она куда посварливей своей полевой сестры, пробавляется прахом, пахнет миррой, так что нетрудно ее разыскать. Еще она может долго поститься.
До известных пределов, конечно.
На дне золотого потира обнаружилась однажды черная капля молитвы.
Рассвет
В самый темный час перед рассветом раздается первый голос, глухой и пронзительный одновременно, словно удар ножа. Потом с каждым мгновением усиливающиеся шорохи врезаются в дерево ночи.
Кажется, нет никакой надежды.
Все, что борется за свет, смертельно хрупко.
И когда на горизонте появляется окровавленный пень, необыкновенно большой и явственно наболевший, да не позабудем мы благословить чудо.
Сумасшедшая
Ее пылающий взор держит меня крепко, точно в объятиях. Она произносит слова, помешанные снами. Зовет. Счастье твое, если уверуешь и прицепишь свою каретку к звезде. Она кротка, когда кормит облака грудью, но едва ее покидает покой, как она бежит над морем, вонзая руки в небо. В ее глазах отражаются два ангела, что стоят у меня за плечами: бледная, злонамеренная Ирония и неистовая, любвеобильная Шизофрения.