Р-ин Валерий Георгиевич : другие произведения.

Подводные волки

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Роман вышел в изд-ве "ЭКСМО" в конце 2011 года.

 []
   Бесконечно уважая своего командующего - адмирала Карла Деница, немецкие подводники дали ему прозвище "Лев". В ответ адмирал называл подчиненных "Мои серые волки"...
  
  
   Часть первая
   Открытие генерала Горчакова
  
  
   Пролог
   Баренцево море
   1951 год
  
   Ночью Матвей метался в душной тесноте от снившихся кошмаров. Вроде бы должен был ко всему привыкнуть за время допросов, этапов, лагерной чехарды. Нет же - опять задыхался и кричал; опять больно ударился локтем о что-то твердое и холодное. Видно из-за этих снов не сразу ощутил близость смерти, когда судно содрогнулось от жахнувшего в соседнем отсеке взрыва.
   Сказать, что взрыв был мощный - не сказать ничего. Старенький транспорт, словно наткнулся полным ходом на банку, взмыл метра на три-четыре. В трюме все перемешалось: тела, подстилки из худой одежки, бачки с парашей. Вслед за хлопком оглушила какофония звуков: грохот, скрежет метала, вопли, пронзительный гудок гибнущего "Вельска"...
   Вскочив, Матвей зашарил в темноте руками.
   - Что случилось, братцы?! Мы напоролись на мину?
   Голос потонул в шуме и криках. Да и что толку было спрашивать у таких же, как он сам?
   Определив по памяти направление, Матвей стал пробираться к трапу. Где-то на середине пути он вдруг отчетливо понял: судно дало опасный крен и вот-вот ляжет на правый борт...
  
  
   Сутками ранее небольшой пароход "Вельск" отшвартовался от причалов архангельского порта и вышел через Двинскую губу в Белое море. В тесном трюме кое-как разместились сто одиннадцать заключенных, коим "подвезло" разменять относительно мягкий климат Мехреньгского лагеря на ледяные ветры Новой Земли. Поговаривали, будто в тамошних неприветливых скалах затевалась большая стройка, нуждавшаяся в рабочей силе.
   Ровно через час тем же маршрутом вышел транспорт солидного дедвейта с топливом, продуктами, пресной водой, теплой одеждой и лесоматериалами для строительства бараков. На траверзе Мезенской губы суда встали в походный ордер и направились на северо-восток. Оба транспорта были зафрахтованы руководством ГУЛАГ Архангельской области, конечным пунктом маршрута в документах значился новоземельский поселок Белушья Губа.
   Полярный день. Погодка несколько дней держится знатная - штиль, редкие высокие облака и отличная видимость. Используя благоприятные условия, капитан пообещал доставить "груз" до пункта назначения за пятьдесят часов. Исходя из этого срока, начальство расщедрилось, выделив на переход полтора десятка мешков с сухарями и несколько бочек с водой.
   В полдень конвойные выгнали заключенных на палубу, бросили им три мешка и выкатили бочку с водой. Это был обед, после которого разрешалось пять часов посидеть на палубе. Затем последовал ужин из тех же "роскошных блюд" и резкий окрик главного вертухая, приказывавшего возвратиться в душный трюм.
   Спускаясь по осклизлым ступеням, Матвей улыбнулся в темную духоту. Вроде и радоваться было нечему, ведь жизнь стала на сутки короче. А с другой стороны вместе с жизнью укоротился и семилетний срок заключения, пять из которых остались в прошлом.
   "Еще каких-то два года! Два года, и я обрету свободу, - пробирался он поближе к центру переборки, где меньше ощущалась бортовая качка. - Сыну скоро исполнится семь, а я ни разу его не видел. Ни разу..."
  
   * * *
  
   Трюм заполнился водой еще до того, как судно легло на правый борт. Зэки метались, барабанили кулаками по переборкам и кричали, требуя выпустить их на палубу...
   Тщетно - никто не торопился отпирать овальную дверцу у верхней ступеньки трапа.
   Когда же транспорт перевернулся, воздуха в трюме осталось катастрофически мало. Началась жуткая неразбериха и паника, усугублявшаяся мраком. Каждый норовил взобраться повыше - к спасительному воздушному пузырю, толщина которого с каждой секундой убывала.
   Прослужив несколько лет офицером Военно-Морского Флота, Матвей отлично плавал. "Скорее всего, напоролись на старую мину, - решил он, сбрасывая вмиг отяжелевшую телогрейку и мешавшую обувь. - Вода поступает через пробоину или трещину в корпусе по правому борту. Значит, нужно ее найти и попытаться выбраться наружу..."
   Набрав в грудь воздуха, он нырнул и, продираясь сквозь тела погибших, двинулся вниз...
   Первая попытка закончилась неудачей. Трюм казался чрезвычайно тесным для перевозки сотни человек, но в абсолютном выражении его внутренний объем все же был приличным.
   Вернуться наверх к жалким остаткам воздуха становилось все сложнее. Те, кто вдыхал эти остатки, не желал без борьбы уступать своего места.
   Лишь с третьего раза Матвею удалось прорваться к так называемому пузырю, толщиной не более пятнадцати сантиметров. Он дышал тяжелым влажным воздухом, слушал истошные крики товарищей по несчастью, ощущал беспорядочные эволюции корпуса тонувшего парохода и кривил губы, усмехаясь очередному "подарку" судьбы. Буквально несколько часов назад он радовался прожитому дню и спокойному ночному отдыху, а сейчас не взялся бы предположить, сколько минут отпущено богом.
   "Нужно искать пробоину, - сделал Матвей глубокий вдох. - Если не найду, то останусь в этом трюме навечно. И уже никогда не увижу жену и сына..."
  
  
   Он отсидел в советских лагерях долгих пять послевоенных лет. Осужден был в апреле сорок шестого - ровно через год после освобождения из концентрационного лагеря Дахау. В немецких застенках и научился радоваться каждому прошедшему дню и предстоящей ночи - самому благословенному времени в любой неволе.
   Первые годы в ГУЛАГЕ душила обида. Как же так?! Тысячи людей попросту перемещались из немецких лагерей в советские. Без суда, без справедливого следствия. Однако в последнее время обида уступила место страстному желанию поскорее возвратиться к нормальной жизни. Он готов был провести эти два года где угодно: в воркутинских лагерях, в норильских, в пермских и даже на голых скалах Новой Земли, где по слухам приходилось крайне туго - лишь бы не схлопотать дополнительный срок, освободиться и увидеть близких людей.
  
   * * *
  
   Правая ладонь наткнулась на рваные края листов металла примерно через минуту. Запас кислорода в крови имелся, однако под водой предстояло сделать многое: найти приемлемую по размерам дыру, выбраться через нее наружу, а затем усиленно работать конечностями, всплывая на поверхность.
   "Не успею, - ощупывал Матвей пробоину. - Придется возвращаться. Иначе задохнусь, едва сунусь в пробоину".
   Найденное им было не самой пробоиной, а длинной щелью между краями лопнувшей от взрыва металлической обшивки. Сама дыра, проделанная в борту ниже ватерлинии неизвестным взрывным устройством, находилась где-то дальше - за пределами трюмного отсека. Это стало понятно, когда Матвей двигался вдоль щели, оценивая ее ширину, и внезапно уперся плечом в поперечную переборку.
   "Если постараться, то пролезу", - решил он, рванув к воздушному пузырю.
   Не тут-то было. Пузырь почти исчез - наверху плавали тела мертвых зэков, а в угол отсека несколько оставшихся в живых никого не подпускали.
   Получив пару ударов тяжелой зэковской обувью и не сумев пробраться к воздуху, Матвей ответил столь же жестко: схватил кого-то за ноги и потянул вниз...
   То, что он вдохнул после короткой борьбы, уже нельзя было назвать воздухом. Азот и углекислый газ, изрядно сдобренные удушающей влагой.
   Помимо Матвея в углу из последних сил копошилось несколько человек. Никто не кричал, никто не звал на помощь - люди просто доживали последние минуты.
   - Парни, я нашел внизу узкую щель, - сдавленно прошептал бывший краснофлотец. - Кто хочет отсюда выбраться - айда за мной. Только не толкаться и соблюдать очередность - иначе погибнем все...
   Он не знал, сколько человек последовало за ним во мрак затопленного трюма. Он просто ушел вниз - к самому широкому месту образовавшейся щели. Отыскав ее, Матвей, не раздумывая, юркнул в пасть искореженного металла и тут же зацепился одеждой за острый край.
   "Черт! - уперся он руками в корпус снаружи. - Ну, давай же! Давай!!"
   Кажется, вместе с зэковской робой порвалась и кожа на брюхе.
   Но это неважно. Главным было то, что он выскользнул из идущего ко дну судна. Мало того, он успел выдернуть из узкой трещины еще двух человек. И лишь после этого устремился вверх - туда, где колыхалась бирюзовая поверхность Баренцева моря, освещенная косыми лучами северного солнца.
   Душа трепетала. Надо же! Выжить в такой непростой заварушке - это вам не солянку на камбузе сварганить!..
   Пока зэки отчаянно гребли к поверхности, очевидные вопросы дальнейшего выживания душу не тревожили. Трое мужчин были счастливы, выбравшись из жуткой западни, и в эти мгновения хотели только одного - поскорее добравшись до поверхности, вдоволь надышаться.
   Матвей первым вырвался из морской пучины. С громким хрипом вобрав в себя воздух, он откашлялся и помог удержаться на поверхности всплывающим товарищам. Лишь после этого огляделся по сторонам.
   Метрах в сорока на мелкой волне колыхалась деревянная шлюпка, основательно набитая моряками с "Вельска" и охранниками. Молодой парень, спасенный Матвеем, вскинул руку, позвал.
   Куда там! Перегруженная шлюпка едва не цепляла бортами воду - никто из ее пассажиров даже не подумал повернуть к несчастным.
   "Плохо дело, - подумал бывший капитан-лейтенант. - В такой холодной водице нам не продержатся и часа".
   Однако случившееся через минуту повергло в шок и заставило скорректировать оставшееся до смерти время. Буквально в одном кабельтовом вода внезапно вскипела, забурлила.
   Зэки обеспокоились:
   - Что это? Что за черт?!
   - Подлодка, - догадался Матвей.
   - Наша?
   - А чья же?! - нашел он силы засмеяться. - Это же наше море! Наши территориальные воды!
   - Значит, скоро согреемся, - прошептал дрожащими от холода губами молодой светловолосый парень.
   - Спасены, - вторил другой.
   Радостно закричали, замахали руками и многочисленные пассажиры шлюпки.
   И только Матвей, хорошенько приглядевшись к силуэту рубки, не выразил восторга...
  
  
   Глава первая
   Российская Федерация; Москва; Лубянская площадь
   Наше время
  
   - Большинство друзей, Евгений, умирают еще при жизни. Зато единицы выживших навсегда поселяются в сердце, - сказал на прощание босс, оформил короткий отпуск и отправился на шестидесятилетний юбилей к старому товарищу в Мурманск.
   "Интересная мысль", - пожал я плечами и порадовался предстоящему отдыху от въедливой персоны моего престарелого начальника.
   Зовут его Сергей Сергеевич Горчаков. Он долгое время руководит очень серьезным Департаментом Федеральной службы безопасности и носит звание "генерал-лейтенант". Честно сказать, из-за пристрастия Горчакова к штатским костюмам, генеральских погон на его плечах я не видел ни разу в жизни.
   Увы, отдохнуть не довелось. Сизифов труд - пытаться расслабиться, если босс находится на одном с тобой континенте, да еще ближе тысячи морских миль.
   Вскоре моя мобилка пронзительно заверещала, экран высветил ненавистный номер, а динамик вкрадчиво спросил зловещим тенорком:
   - Соскучился?
   Примерно так миллион лет назад спрашивал тираннозавр у загнанной и обессиленной жертвы.
   Соврать не получилось.
   - Нет.
   - Вот как! Жаль...
   В голосе старика послышалась обида, и я поспешил исправиться:
   - Вас встретить?
   - Не надо - я уже подъезжаю к Лубянке. Загляни завтра утром. Есть небольшой разговор...
   Вздохнув, жму "отбой".
   Знаю я эти "небольшие разговоры". Начнет за здравие, а в конце заставит жрать кутью...
  
   * * *
  
   - Однажды я сделал интересный вывод: любой символ технической победы Советского Союза, бережно сохраненный для потомков на постаменте или в музее, лучше тысячи слов говорит о величии ушедшей эпохи...
   Десять утра. Мы сидим в кабинете Горчакова на Лубянской площади. Хозяин кабинета как всегда подтянут, свеж, чисто выбрит и одет в костюмчик замшелого советского интеллигента, пахнущий табаком и ядреной туалетной водичкой.
   Он как всегда много курит и начинает разговор с таких далеких материй, что угадывать, куда приведет тропинка философских рассуждений - бессмысленное и неблагодарное занятие.
   - ...К сожалению этих символов осталось ничтожно мало. Ракета "Восток" в Самаре, крейсер "Михаил Кутузов" в Новороссийске, подводная лодка К-21 в Североморске и атомный ледокол "Ленин" у мурманского морвокзала...
   Ага, понятно: увиденное в Мурманске навеяло воспоминания. Накипело, наболело, чирей созрел и требовал прорыва. Тут я и подвернулся.
   Горчаков староват, небольшого росточка и щуплого телосложения. Короткие седые волосы обрамляют лицо с правильными чертами. Кожа от большого количества ежедневно выкуриваемых сигарет тонка и почти бесцветна. Однако внешность мало перекликается с внутренним содержанием. При некоторых недостатках характера Сергей Сергеевич остается настоящим спецом, воспитанным в старой доброй школе контрразведки КГБ.
   - ...А по добру надо было многое сохранить для будущих поколений. К примеру, неплохо бы возвратить первый советский авианосец "Киев", проданный за бесценок в Китай для парка аттракционов развлечений; в Каспийске отремонтировать и установить на постамент единственный в мире экраноплан "Лунь", вооруженный комплексом противокорабельных ракет; в Петербурге создать музей на первой в СССР атомной подлодки К-3...
   Что-то моего сухопутного босса потянуло к флоту. Не к добру.
   О его способностях можно говорить часами, но я обойдусь короткой ремаркой: Горчаков не имеет ничего общего с большинством армейских служак, для которых существует два мнения - свое и неправильное. К тому же его высочайшие профессиональные качества щедро приправлены незаурядным умом и бесценным опытом.
   - ...Меня всегда удивляло одно малоприятное и совершенно необъяснимое свойство представителей русской цивилизации: в какой-то момент они вдруг остервенело крушат собственные символы. Иногда за деньги, а чаще безо всякого смысла. Спустя десятилетия осознают допущенную глупость и с долгим упорством восстанавливают фрагменты утраченных ценностей. И так происходит из века в век...
   - Сергей Сергеевич, если не ошибаюсь, вы привезли из Мурманска нечто интересное?
   Видя, что "аудитория" проявляет рассеянный интерес, старик потянулся за сигаретами.
   - Верно, привез. Я знаю тебя как облупленного, но и ты успел изучить мои повадки. Ладно, хватит лирики. Переходим к делу...
  
   * * *
  
   - Нет, в течение шести послевоенных лет суда в тех районах не тонули и не пропадали. По крайней мере, сведений о подобных случаях у нас нет.
   Услышав странные предположения Горчакова, я хотел было поинтересоваться, как много он злоупотребил спиртным в Мурманске. Но по этическим соображениям промолчал - как ни крути, а я гожусь ему в сыновья.
   - А знаешь, когда у меня зародились сомнения? - пожевав тонкими губами, поинтересовался он.
   - Понятия не имею.
   - Во время изучения твоего личного дела.
   Обалдело смотрю на старика. Цензурных слов нет, потому молча скриплю зубами.
   - Один из твоих родственников погиб в пятьдесят первом, верно? - не замечает он моего "теплого" взгляда.
   - Вы же о его гибели знаете лучше меня. Чего же спрашиваете?
   - Не кипятись. Твой дед - честный человек и его давно реабилитировали, восстановили в партии, вернули офицерское звание и все награды, - примирительно хрустит он пачкой сигарет.
   Не могу удержаться от эскапады:
   - Боюсь, это вторая особенность русской цивилизации: вначале сгноить человека, раздавить, утопить в дерьме, а после его мучительной смерти возвести огромный памятник, написать красивую эпитафию и петь дифирамбы!
   Я произнес это ясно и отчетливо, словно раздал по щелбану каждому виновнику гибели моего героического деда. Наверное, именно так и должна звучать настоящая правда.
   Возразить нечем, и шеф возвращает беседу в деловое русло.
   - Он ведь на "северах" погиб - в Баренцевом море, верно?
   - Где-то там. При пересылке из одного лагеря в другой.
   - Вот-вот. По официальной версии два гражданских судна, перевозивших грузы и заключенных из Архангельска на стройку новоземельского ядерного полигона, подорвались на старых немецких минах. А на самом деле...
   Вздохнув, Горчаков замолкает.
   - Что на самом деле?
   - Я поднял кое-какие архивные документы. Покопался, почитал... На самом деле произошло следующее: в район предполагаемой гибели парохода "Вельск" и сухогруза был послан тральщик; прочесав район, он нашел десяток пустых металлических бочек, обломки деревянного такелажа и шлюпок, спасательные круги и жилеты. А самое главное - несколько мертвых тел.
   Напрягаюсь, ожидая услышать нечто для меня важное.
   Но Сергей Сергеевич качает головой:
   - Нет, твоего деда среди них не было. Зато все поднятые на борт тральщика тела были буквально напичканы пулями.
   - Пулями?! Значит, их расстреляли?
   - Выходит так. Причем пули были от патрона Парабеллум калибра девять миллиметров, используемые в немецких пистолетах-пулеметах MP-40.
   Пожимаю плечами:
   - Это ни о чем не говорит. Мало ли немецкого стрелкового оружия оставалось на руках после войны...
   - Согласен, но это не главное. Кому, скажи на милость, понадобилось топить суда и добивать из немецкого оружия выживших людей?
   Молчу, ибо ответа не знаю.
   - То-то же, парень. Есть в том происшествии что-то необычное, интересное. И потом гибель "Вельска" и сухогруза - это только начало длинной истории, - раскуривает Горчаков сигарету. - Позже пропал норвежский рыболовецкий бот в ста милях к северу от полуострова Варангер. Затем при загадочных обстоятельствах погиб вместе с командой наш траулер. Следующими опять стали норвежцы - неподалеку от Шпицбергена затонуло судно богатой туристической компании. После настал черед Карского моря - там также по невыясненной причине сгинуло судно РТ-611...
   Генерал по памяти озвучивает перечень трагедий, а я не могу сдержать удивленияй, ибо ни черта не понимаю его внезапной озабоченности. Да, происшествие с "Вельском" загадочно, но все остальное на сенсацию не тянет - в море иногда случаются трагедии: тонут по разным причинам суда, гибнут люди. Никуда не денешься - издержки опасной профессии.
   Сергею Сергеевичу надоедает моя ухмыляющаяся физиономия; он достает из ящика стола какой-то листок и цепляет на нос очки.
   - Вижу, озвученная информация тебя не возбуждает. В таком случае, перехожу к главному.
   Наконец-то! А начать с него было слабо?
   - В послевоенные годы в северных морях действительно наблюдалось затишье: ни аварий, ни катастроф, - повторяет он, вооружившись карандашом. - "Вельск" пропал спустя шесть лет после победы. С того момента и начались странности.
   - Какие странности? - не сдерживаю сарказма. - О чем вы? Корабли гибнут во всех судоходных районах, а не только на крайнем севере. Поймите, морской транспорт подчинен той же элементарной закономерности, что и транспорт сухопутный: нет трассы - нет дорожных происшествий; построили трассу, пустили поток - получите статистику ДТП. Просто сразу после войны нам и по морям-то ходить особо было не на чем, вот и не тонули. Или вы имеете в виду что-то другое?
   Горчаков укоризненно смотрит на меня поверх толстых линз и продолжает:
   - Происшествий с судами в акваториях Баренцева и Карского морей довольно много; причины одних ясны как день, других - не установлены до сих пор. Так вот странность заключается в следующем: те катастрофы, причины которых остались загадкой, происходили и происходят с одним и тем же интервалом. Каждые шесть лет. Вот полюбуйся...
   Он двигает ко мне листок. Я нехотя вникаю в список погибших или исчезнувших кораблей. Напротив каждого значится дата трагедии и короткое описание обстоятельств гибели. Если таковые, конечно, известны.
   Изучив материал, возвращаю боссу справку. Сарказма у меня поубавилось, но сомнений хватает. Мало ли в жизни случается совпадений!
   - И, наконец, последнее, - пускает он в ход крупный калибр. - В тех редких случаях, когда специалисты пытались выяснить причины катастроф, водолазы находили серьезные повреждения судовых корпусов. Мне ты не поверишь - я не специалист. Зато профессионалы в один голос утверждали, будто видели последствия атаки подводной лодки. Кстати, это касается и гибели "Вельска".
   - Подводной лодки?! Кому это нужно - атаковать небольшие гражданские суда, да еще на краю света - в холодных северных морях? Американцам? Англичанам? Японцам? Чего ради устраивать партизанскую войну на море?
   - А вот в этом тебе и предстоит разобраться.
   - Мне?!
   - Тебе и твоему славному отряду боевых пловцов.
   - Сергей Сергеевич, неужели для нас не найдется более серьезных и конкретных дел?
   - Черенков, у тебя что было в школе по арифметике?
   - Не помню.
   - Тогда смотри сюда, - снова двигает он лист и обводит карандашом дату последней катастрофы. - Усек? Логику прослеживаешь?
   Усек. Прослеживаю. В последний раз трагедия вновь случилась недалеко от Шпицбергена - огромную пробоину в балластном баке вследствие взрыва получило немецкое круизное судно. Пассажиры эвакуированы, лайнер остался на отмели в притопленном положении. Причины взрыва не установлены, однако в первую же ночь после трагедии с судна загадочным образом исчез весь запас продуктов и почти половина дизельного топлива. И, наконец, дата столь неординарного происшествия - 22 августа 2005 года. То есть ровно шесть лет назад. Значит, если в предположении Горчакова имеется рациональное зерно, в этом году должно снова что-то произойти.
   - Молчишь? - победно глядит на меня шеф. - Вот и я растерялся, вычислив эту страшную закономерность.
   - Что же вы предлагаете?
   - Ну, по крайней мере, заставлять вас до конца года патрулировать Северный Ледовитый океан я не намерен.
   - Тогда что?!
   - Догадайся сам.
   Давно догадался. Придется мне с товарищами на пару-тройку недель отправиться туда, где снег лежит круглый год, и никто его не чистит.
  
  
   Глава вторая
   Германия; военный порт Ростока
   Балтийское море; двадцать миль северо-западнее Варнемюнде
   2-3 марта 1945 года
  
   Командующий флотилии, командир береговой обороны, военно-морской комендант района, военный капитан порта и еще десяток морских офицеров, оставшихся на одном из пирсов порта Ростока, печально глядели вслед уходящей на север подлодке. В сумерках еще долго было видно ее черную обтекаемую рубку с белыми цифрами бортового номера "3519".
   Близился финал затяжной и самой жестокой войны. Потери Кригсмарине ужасали: если за четыре первых года боевых действий на море германский флот потерял полторы сотни подлодок, то за 1943-44 годы из походов не вернулось около пятисот субмарин. Фактически после второго боевого похода погибали восемь подлодок из десяти. Потому никто из топтавшихся на пирсе офицеров не чаял надежды снова увидеть этот корабль.
   Миновав пролив длинной в одну милю, он вышел из канала в Мекленбургскую бухту и медленно исчез в сизой дымке, покрывавшей западную Балтику с середины февраля...
   U-3519 являлась сверхсовременной подлодкой XXI серии, построенной на верфи в Данциге. Спуск на воду осуществлен в конце 1944 года, далее последовали трехмесячные испытания и боевая подготовка. Даже катастрофические неудачи в конце войны не сломали этого незыблемого порядка, сегодняшний выход в море был первым боевым крещением и для судна, и для недавно сформированного экипажа.
   Темнело. Корабль окончательно исчез из виду.
   Не смотря на торжественность мероприятия, пришедшие на пирс офицеры предпочли надеть теплые маскировочные куртки, а не строгую черную форму - очевидно, сказывалась усталость и стыд за проигрываемую войну. Провожавшие докуривали сигареты и ждали команды молодого контр-адмирала - посланца самого Карла Дёница. Не замечая пронизывающей сырой прохлады, тот задумчиво глядел на россыпь мелких огней Варнемюнде. Всего полчаса назад он выполнил возложенную миссию: вручил командиру подлодки два секретных пакета. Первый тот обязан вскрыть в пяти милях от берега. Второй - через восемь суток. Ровно столько понадобится подлодке, чтобы дойти до места назначения.
   - Как скоро вы обратно в Берлин? - негромко поинтересовался командующий местной флотилии - рослый фрегаттен-капитан.
   Контр-адмирал глянул на запястье и, не оборачиваясь, бросил:
   - Через полчаса.
   - Не желаете ли поужинать перед дорогой?
   - Благодарю. В автомобиле есть термос с крепким кофе.
   По прошествии получаса к причалу подкатила машина. Посланник гросс-адмирала попрощался с каждым из офицеров и медленно подошел к распахнутой дверце. Однако вместо того, чтобы забраться в теплый салон, снова потянул из кармана сигарету...
   "Будто не торопится. Будто чего-то ждет, - подумалось фрегаттен-капитану. - Поскорее бы уезжал. И ему лучше, и нам спокойнее..."
   Машину начальника штаба флотилии он узнал издалека, стоило той поднырнуть под приподнятый шлагбаум.
   - Опять что-то случилось, - прошептал командующий. - В последнее время начальник штаба приносит исключительно плохие вести.
   Так и вышло. Машина резко затормозила; выскочивший из салона корветтен-капитан замер в пяти шагах и обратился к старшему по званию:
   - Господин контр-адмирал, пришло сообщение с радиопоста.
   - Говорите, - резко обернулся тот.
   - Подлодка... Подлодка U-3519 только что подала сигнал бедствия.
   - Что с ней?
   - Предположительно подорвалась на английской авиационной мине. Несколько дней назад над Мекленбургской бухтой летала пара бомбардировщиков и...
   Адмирал швырнул в сторону окурок.
   - А, ч-черт!! Немедленно организовать поиски!
  
  
   Подав сигнал бедствия, подлодка на запросы по радио не отвечала, и сама на связь не выходила. Поиски начались поздней ночью. Вначале руководство поисковой операцией принял на себя контр-адмирал. Однако несколько часов спустя в Росток прибыла группа высших офицеров из Берлина во главе с заместителем Карла Дёница - хмурым и молчаливым генерал-адмиралом.
   Уже утром следующего дня экипаж самолета-разведчика заметил надувную шлюпку в восемнадцати милях северо-западнее Варнемюнде. Спустя час посланный в указанную точку тральщик поднял из шлюпки трех моряков. Это были единственные члены экипажа, сумевшие выбраться из тонущей субмарины U-3519. Все трое были в крайне тяжелом состоянии из-за переохлаждения. Двое, не приходя в сознание, скончались; третий выжил, но его психическое состояние было плачевным: он не мог связать и двух слов, выдавая малопонятные обрывки, из которых командование Кригсмарине с большим трудом смоделировали картину гибели гордости немецкого подводного флота.
   Тральщики еще несколько дней утюжили западную акваторию Балтийского моря в надежде найти следы подлодки, указывающие на точное место катастрофы. Экипажи осмотрели огромное пространство от датского острова Борнхольм до Кильской бухты и больше никого не нашли. Ни одного человека из семидесяти пяти оставшихся на борту.
   Иногда на поверхности попадались огромные масляные пятна, обломки деревянных ящиков, предметы обмундирования и даже листы из судового журнала... Но все это несло по Балтике безжалостным течением, что не позволяло точно рассчитать координаты подрыва подлодки.
   Пятого марта - ровно через трое суток после получения сигнала "бедствие" - поисковая операция завершилась.
   Составив подробный отчет о происшествии, генерал-адмирал сухо попрощался с командованием местной флотилии и отбыл в Берлин.
  
   * * *
  
   Массовый исход фашистской элиты состоится в апреле-мае 1945 года - подводные лодки одна за другой будут исчезать из Киля и Гамбурга. А спустя некоторое время тысячи нацистов высадятся на берегах Чили, Перу, Бразилии, Уругвая, Аргентины. И уже во второй половине 1945 года в крупнейших городах Южной Америки откроются многочисленные германские банки и компании.
   Однако далеко не все немецкие субмарины отправятся через Атлантику, выполняя хоть и скрытные, но довольно простые перевозочные функции. Некоторым подводным кораблям надлежало тайно добраться до заранее обустроенных секретных баз и встать на длительное дежурство, ожидая сигнала к активным боевым действиям для возрождения великого Рейха. Сигналом должно было послужить закодированное радиосообщение на рабочей волне Кригсмарине. Каждому командиру подлодки эта волна была хорошо известна, но ни один из них не догадывался, когда начнется великое возрождение. "Как долго нам предстоит ждать? - задавались вопросом подводники после ознакомления с текстом приказа из пакета N2. - Пять, десять, двадцать лет? Или всю оставшуюся жизнь?.."
  
  
   На мостике боевой рубки стоял командир подводной лодки - молодой капитан-лейтенант Хайнц Мор. Хайнц был симпатичным шатеном лет двадцати шести с голубыми глазами, прямым носом, тонкими губами и волевым подбородком. Как сказали бы прожженные нацистские физиономисты: он обладал идеальной внешностью арийского мужчины. Ну, если не считать небольшого родимого пятна в форме оливки на левой скуле. Впрочем, эта "оливка" чаще пряталась в зарослях рыжей бородки, которую капитан-лейтенант отращивал в каждом боевом походе.
   Рядом, не выпуская из рук бинокля, торчали два лейтенанта цур зее: штурман Людвиг Ланге и первый вахтенный офицер Отто Шнайдер. Обоих командир неплохо знал по предыдущим походам на других кораблях.
   Субмарина миновала узкость пролива, вышла в Мекленбургскую бухту и взяла курс на датский пролив Большой Бельт. Вечерние сумерки сгустились, до наступления темноты оставались считанные минуты, но бортовых огней капитан приказал не включать. Командование специально выбрало позднее время для выхода в западную часть Балтики - в последний год войны сюда слишком часто наведывались английские и американские бомбардировщики. Вокруг порта и авиазавода Эрнста Хейнкеля дежурили зенитные расчеты, а в мелководных балтийских проливах от проклятых самолетов мог спасти только ночной мрак.
   - Сколько миль от берега? - нащупал командир в кармане серой кожаной куртки два запечатанных конверта.
   Штурман доложил:
   - Три с половиной мили, герр капитан.
   "Рано, - решил он. - Еще полторы мили. Подождем..."
   Все немецкие подлодки предыдущих серий ни в чем не уступали американским, английским и русским субмаринам. Зато подводные корабли XXI серии стали настоящим прорывом, оставив далеко позади западных и восточных конкурентов. По сути, это были первые океанские подводные лодки.
   Почти две тысячи тонн водоизмещения, новейшие дизели с турбонаддувом, мощные электродвигатели с бесшумным режимом "подкрадывания", большое количество аккумуляторных батарей вместо цистерн с пергидролем, великолепная навигация. Эти и другие новшества дали потрясающий результат: глубину погружения до двухсот восьмидесяти метров, семнадцать узлов подводной скорости и одиннадцать суток движения малым ходом без подъема телескопического шноркеля. А система кондиционирования, водоопреснительная установка, множество холодильников с продуктами, объемные топливные цистерны и шесть торпедных аппаратов с боезапасом из двадцати трех торпед существенно расширяли боевой радиус действия. Кроме того, перекомпоновка прочного корпуса позволила отказаться от системы "теплых" коек, когда один матрос возвращался с вахты, будил своего сменщика и устраивался на освободившееся место. На лодках XXI серии каждый подводник получил индивидуальное пространство для отдыха. Одним словом, новейшее оружие обладало всеми необходимыми качествами, для перелома ситуации в битве за Атлантику и северные моря в пользу Германии.
   - Герр капитан, - нарушил тишину вахтенный офицер.
   - Да.
   - Вы просили предупредить: мы в пяти милях от берега.
   - Спасибо, Отто. Оставайтесь здесь...
   Соскользнув вниз по трапу, капитан-лейтенант прошел в капитанскую каюту, включил лампу над рабочим столом и вскрыл пакет N1.
   - Двадцать миль к северо-западу от Вернемюнде, - прочитал он первую строчку боевого распоряжения, отпечатанного на небольшом бланке.
   Ниже имелась вторая строчка, состоящая из координат точки, куда надлежало прибыть субмарине под номером "3519" после исполнения первой задачи. Запомнив цифры, командир щелкнул бензиновой зажигалкой. Языки пламени затрепыхались на скомканной бумаге...
   Спустя минуту он разыскал одного из гражданских членов экипажа - профессора Нойманна.
   - У вас ровно час на подготовку, - вполголоса оповестил он врача. - Успеете?
   - Конечно, - ответил тот. - У нас все готово...
  
   * * *
  
   В последние годы состав подплава Третьего Рейха резко помолодел: средний возраст экипажа едва переваливал за двадцать. В начале войны субмаринами командовали корветтен-капитаны, в середине - капитан-лейтенанты, ближе к завершению - обер-лейтенанты цур зее. Подводник, доживший до двадцати семи лет, считался морским волком.
   Экипаж U-3519 формировался несколько иначе. Командиром был назначен опытный капитан-лейтенант Хайнц Мор, уничтоживший два десятка боевых кораблей и транспортных судов союзников; прошедший вдоль и поперек всю Атлантику, а так же все северные моря от Исландии до Таймыра. Его шею украшал Рыцарский крест с Дубовыми листьями, полученный лично от фюрера в сорок втором за невероятный случай в восточной Атлантике. Командуя небольшой устаревшей подлодкой, Хайнц обнаружил недалеко от Гибралтара одиночный торговый корабль под английским флагом. Он начал маневрировать для атаки, но судно вело себя странно: шло зигзагом, то приближаясь, то удаляясь от лодки. Командир решил всплыть, чтобы не тратить торпеды и расстрелять цель из артиллерийского орудия, но в последний момент интуиция подсказала не делать этого. Наконец, две торпеды удачно поражают транспорт. Получив тяжелые пробоины, "англичанин" задирает нос, кренится, постепенно уходит под воду... А Мор с изумлением видит сквозь оптику перископа хорошо замаскированные два десятка артиллерийских орудий и огромный запас глубинных бомб. Несколько подобных кораблей-ловушек специально бороздили воды северной Атлантики, привлекая своей "безоружностью" внимание немецких подводников, а потом безжалостно расстреливали из мощных орудий всплывшие неподалеку субмарины. К счастью для экипажа, Мор устоял перед соблазном сэкономить торпеды.
   Старшим помощником значился обер-лейтенант цур зее Рудольф Кляйн, совершивший один поход в Атлантику в качестве командира "дойной коровы" - подлодки XIV серии, перевозившей свыше четырехсот тонн дополнительного дизельного топлива, запас торпед и продовольствия. Первым вахтенным офицером стал лейтенант цур зее Отто Шнайдер - потомственный моряк, награжденный за храбрость Железным крестом первого класса. Остальные подводники, прибывшие в пункт формирования, также имели боевой опыт и определенные качества, необходимые для продолжительного похода.
   Избежать суеты, неразберихи и нервотрепки при подготовке к первому выходу в море на новейшей подлодке не удалось. Не проходило и дня, чтобы командование не тасовало подводников и чтобы одни туманные задачи не менялись другими. Окончательный вид команда приобрела лишь за несколько часов до выхода в первый боевой поход. И самым удивительным свойством, объединявшим новый экипаж, было отсутствие близких родственников. На материке ни у кого из подводников не оставалось ни жен, ни детей, ни братьев, ни сестер. Да и состав команды выглядел необычно: вместо штатных пятидесяти семи подводников на борту оказалось аж семьдесят восемь человек.
   - Вы подсаживаете ко мне целый взвод "гувернанток"? - возмутился Мор в последнем разговоре с провожавшим адмиралом. - По штату должно быть пятьдесят семь подводников! Почему на борту моей лодки семьдесят восемь человек? Кто эти люди?..
   "Гувернантками" в Кригсмарине называли опытных старших офицеров, прикрепляемых к только что сформированным экипажам на время первого боевого.
   - Нет, дорогой Хайнц, - успокоил тот, - эти специалисты к флоту отношения не имеют, следовательно, контролирующих и руководящих функций нести не могут. Ты назначаешься старшим на весь срок боевой операции...
   "Пассажиры" и в самом деле не были похожи на военных. Данная группа прибыла на лодку незадолго до выхода, и держалась особняком, избегая общения с военным контингентом экипажа.
   Итак, субмарина успешно вошла в Балтийское море. В центральном посту нес вахту старший помощник Рудольф Кляйн - спокойный, исполнительный и надежный офицер. Рядом колдовал над планшетом штурман Людвиг Ланге.
   За десять минут до истечения означенного часа в каюту капитана постучали.
   - Да, - резко сдвинул дверь капитан-лейтенант.
   В проходе стояли два врача.
   - У нас все готово. Можно перетаскивать тела из носового отсека и поднимать на палубу.
   Командир отдал несколько распоряжений, прошел через центральный пост, поднялся в рубку и вышел на палубу. Снаружи под тусклым светом единственного фонаря кипела работа.
   Небольшая резиновая лодка была наполнена воздухом и покачивалась рядом, прижатая волной к борту. Команда матросов во главе со штабсобербоцманом готовилась к большому представлению. Врачи спешно переодевали трех молодых мужчин в морскую униформу. Все трое почти не подавали признаков жизни.
   - Это они? - поинтересовался командир.
   - Они, - кивнул один из врачей.
   - Спят?
   - Да и очень крепко. Двое уже не проснутся, а третий выживет, но никогда и ничего не скажет.
   - Уверены?
   - Абсолютно. Вы же успели с ним познакомиться, не так ли?
   Да, капитан-лейтенанту "посчастливилось" увидеть этого несчастного, когда врачи вели его под руки на борт субмарины. Кажется, его отыскали в ближайшем концлагере. Этот тип и до введения специальных препаратов выглядел лишенным воли, слабоумным. А уж после обработки он, скорее всего, не сможет и говорить.
  
   * * *
  
   Много странностей было и в подготовке к будущему походу.
   К примеру, командование приказало уменьшить боезапас торпед с двадцати трех до двенадцати, а освободившееся пространство заняли большие банки с грунтовкой и краской, всевозможное снаряжение, стрелковое оружие и боеприпасы. Весь экипаж переодели в новенькую форму, выдав к тому же по комплекту теплого альпийского (!) обмундирования.
   Хайнц Мор не раз обращался за разъяснениями той или иной нестандартной ситуации к командующему флотилии, но тот и сам не владел информацией. Он лишь скрупулезно выполнял приказы и распоряжения адмиралов Кригсмарине.
   А за двое суток до выхода в море началась загрузка продуктов. Матросы таскали ящики и коробки до тех пор, пока в отсеках практически не осталось свободного места. Помимо замороженного мяса, свежих фруктов, соков, овощей и яиц на борт загрузили огромное количество консервов, макаронных изделий, галет, разнообразных круп, чая, кофе, шнапса, сигарет...
   Кок команды - низкорослый матрос-гауптефрейтор Бауэр - недоумевал:
   - Не понимаю! Я побывал в трех боевых походах. Обычно запасались на двенадцать недель - максимальную продолжительность похода, а тут провизии на полгода!..
   Многого не понимал и командир подлодки. Впрочем, ровно за сутки до выхода из порта капитан-лейтенанта вызвали в берлинский штаб Кригсмарине, где в приватной беседе сам гросс-адмирал изложил суть сверхсекретного задания. А также предупредил о приезде контр-адмирала с двумя секретными пакетами.
   - Из боевого распоряжения, запечатанного в пакете N1, вы получите координаты двух точек, - сухо наставлял Карл Дениц - легенда германского подводного флота. - В первой точке вам надлежит сымитировать гибель подводной лодки вследствие контакта с английской авиационной миной. Подробности имитации вы обсудите с моим заместителем. Вторая точка - то место, куда ваша лодка обязана прибыть после имитации, соблюдая строжайшую секретность...
   Стоя на узкой палубе сбоку от желтого пятна света и наблюдая за действиями подчиненных, капитан-лейтенант снова и снова вспоминал устные инструкции, полученные от заместителя гросс-адмирала. Кажется, все было сделано так, как требовало высокое начальство. Надувная лодка с тремя "спасшимися" членами экипажа исчезла в темноте; за борт ухнули продырявленные бочки с отработанным маслом, следом полетели несколько элементов немецкой униформы, сломанные деревянные ящики и даже новенький судовой журнал, в котором командир с вахтенными офицерами успели сделать не более десятка записей.
   - Готово, герр капитан! - бодро доложил штабсобербоцман.
   - Уводите людей, - ответил тот и направился на мостик боевой рубки.
   Теперь необходимо передать сигнал бедствия на базу в Росток. Затем, включив максимальную осторожность, пройти в надводном положении через узкое мелководье датских проливов. Лишь под утро на траверсе Гётеборга глубина позволит продолжить поход под водой.
   Это будет не скоро. А пока впереди маячил топовый белый огонь на фок-мачте неизвестного гражданского судна, за которым стоило пристально понаблюдать...
   Судно с белым топовым огнем шло тем же маршрутом на север - к проливу Каттегат. Это устроило капитана. Приказав штурману выдерживать дистанцию, а вахтенному смотреть по сторонам "в оба", он спустился внутрь подлодки. Пора было пройтись по отсекам...
  
  
   Глава третья
   Российская Федерация; закрытый пансионат в Подмосковье
   Наше время
  
   - Да, снег там чистить некому, - смеется Горчаков. - Поэтому отбери наиболее подготовленных парней из отряда, проверь снаряжение, оружие и жди команды.
   - Район работы известен?
   - Настолько приблизительно, что пока об этом говорить не стоит. В общем, готовьтесь. Пиво с водкой в вольных пропорциях употреблять не разрешается, а по маленькой для аппетита - рекомендую...
   На том и попрощались.
   Подготовительные мероприятия я произвел быстро. Опытных и обкатанных на всех глубинах пловцов в отряде не так уж много - отбирать особенно не из кого. Вооружение и снаряга тоже в постоянной готовности.
   С неделю живем вшестером на родной базе в тихом местечке под Москвой - в бывшем закрытом санатории, отданном с потрохами в распоряжение особого отряда "Фрегат-22". Кроме меня в составе группы капитан второго ранга Георгий Устюжанин, капитаны третьего ранга Жук и Степанов, а также капитан-лейтенанты Фурцев и Савченко. Устюжанин и Жук - мои старые друзья. Первому тридцать пять, он мой заместитель; второй на три года младше. Оба - опытные пловцы и надежные товарищи.
   Довольно неожиданно в состав группы настойчиво просится самый молодой пловец из "Фрегата" - старший лейтенант Маринин. Посчитав просьбу обычным рвением юнца, отказываю. Но тот упорствует, не отступает.
   - В чем дело, Володя? - пытаюсь разобраться в проблеме.
   Он мнется, говорит дежурные фразы о желании поработать, поучиться у старших товарищей.
   - Не крути. Раз обратился - говори прямо.
   - С женой поругался.
   - Причина?
   - Да... как-то навалилось все разом, - мычит он, опустив голову. - Квартира ее, моей зарплаты не хватает, мест в детском саду нет, ребенок часто болеет...
   Знакомо. Кольцо, ипотека, дети по лавкам. Разбитые вдрызг стекла розовых очков.
   - Это все?
   - Не совсем. Жена заявила, что я не умею спорить. Еще бы, ведь я в споре аргументировано отстаиваю свою позицию, а она тупо исполняет ритуал.
   - Какой ритуал?
   Мальчишка сердито бодает лбом воздух.
   - Ритуал, состоящий из крика и бессвязных фраз, с которыми я обязан покорно согласиться, признать свою вину и восхититься ее безграничной мудростью.
   Да-да, припоминаю. В личном деле старшего лейтенанта сказано, что жена его - дочь известного предпринимателя. Дурачок! Зачем жениться на самке в кружевной обертке? Для серьезных целей нужно знакомиться в метро или трамвае - там ездят отличные девушки: и приготовят, и накормят, и спать уложат. А потом детей умненьких родят.
   Смотрю на него насмешливо:
   - И ты намерен в таком состоянии отправиться на глубину?
   - Я надеюсь, работа на глубине излечит.
   - Не уверен.
   У юнца адекватная реакция в виде густого покраснения лица и глубокого проглатывания языка. Кажется, еще минута, и на глазах появятся слезы.
   - Ладно, давай поступим так, - немного сдаю позицию, но мысль выражаю твердо. - В предстоящей командировке мне понадобится всего три пары пловцов, и они уже сформированы. На всякий пожарный случай я возьму резервную четвертую пару, в которую войдешь вторым номером, но сам понимаешь: шансов полететь на север чрезвычайно мало.
   - Спасибо, товарищ капитан второго ранга, - благодарит мальчишка.
   Резервную пару я заставляю появляться на базе через день. Остальных отправляю в краткосрочный отпуск - не часто нам выпадает возможность пообщаться с семьями и нормально отдохнуть.
   На базе живем по обычному распорядку: утром кросс по прилегающему лесопарку и три часа занятий в бассейне или в классе; обед и отдых; несколько часов игровых видов спорта. Ну, а после ужина свободное время, которое мы иногда проводим за столом, поглощая качественный алкоголь.
   Дважды звонил шефу - пытался узнать, когда вылет. Тому как всегда некогда - он где-то носится, с кем-то встречается, что-то выяснят...
   - Расслабься. Когда понадобишься - вызову, - недовольно пыхтит он в трубку.
   Ладно, дважды мне повторять не надо. Ближе к вечеру, когда становится ясно, что миру в эту ночь ничего не угрожает, я отправляю гонца за расслабляющим препаратом. Спустя час он возвращается с позвякивающей сумкой, и мы добросовестно выполняем приказ начальства...
  
  
   Пожалуй, самое время представиться: Евгений Арнольдович Черенков. Рост под сто девяносто, вес - ровно сто. Сутуловатый, но крепкий - с широкими покатыми плечами. Мои усталые серые глаза, вокруг которых уже завязались мелкие морщинки, скорее излучают печаль по чему-то несбывшемуся, нежели тоскуют о потерянном. По отцу я русский, по матери - украинец и немного белорус. Капитан второго ранга, командую особым отрядом боевых пловцов "Фрегат-22".
   Все мои подчиненные - люди особого склада и отменной закалки, прошедшие длительную и уникальную по сложности подготовку. Таких как мы невероятно мало в сравнении с элитой сухопутных спецподразделений, а методика подготовки моих ребят является величайшей тайной для конкурентов: итальянцев, немцев, американцев и англичан. Да, когда-то советским пловцам приходилось у них учиться, теперь же эти господа не прочь позаимствовать кое-что из наших технологий создания идеального боевого пловца.
  
   * * *
  
   За столом разговор долго кружит вокруг да около, но, в конце концов, закатывается в лунку волнующей нас темы.
   - Куда же на сей раз? - наслаждается вискариком мой давний друг Устюжанин.
   Остальные глядят на меня и ждут откровений. Напрасно.
   - Север, граждане. Больше ничего не известно.
   - Крайний?
   - Скорее бескрайний. Норвежское море, Баренцево, Карское; Шпицберген, Земля Франца Иосифа, Новая Земля. Возможно, северо-восточная часть Гренландии. Короче, начальство само в непонятках.
   - Мда. Ясности ответ не привнес, - разливает очередную порцию Георгий. - Ладно, братцы, куда пошлют, туда и отправимся. А пока предлагаю выпить за наших преподавателей, инструкторов и наставников. Без их тяжелейшего труда не вышло бы из нас профессионалов.
   Мы дружно поднимаем бокалы...
   Да, преподавателями в Питерском военно-морском училище служили настоящие спецы! Это вам не бухгалтеры из мухоморного эконома и не отставные казнокрады из академии государственной службы. Это была настоящая научная ЭЛИТА, прошедшая практику в боевых условиях.
   К примеру, начальником кафедры мино-торпедного вооружения работал ветеран-североморец Герой Советского Союза Виктор Васильевич Старшинов. Лекции он читал виртуозно - курсанты мгновенно забывали о сне и усталости, стоило ему войти в аудиторию. Он был в годах, но по памяти называл номера узлов и агрегатов, перечислял точные паспортные данные сотен деталей. И частенько при этом вворачивал ядреный флотский юмор. "Внутри изделия, - с почтением обходил он вокруг полноразмерного макета торпеды, - содержится двести килограммов тринитротолуола. От взрыва оного богатства под днищем, кораблик среднего дедвейта расколется напополам. Это если счастье привалит, а если не привалит, то на три или четыре части. Нормально? Для врагов нашей Родины - в самый раз..."
   "Стоп! - мысленно командую сам себе. - А ведь Виктор Васильевич был знаменит не только отменной памятью и рассказами о военных подвигах. Еще он коллекционировал материалы и всевозможные истории, больше походившие на легенды, мистику и фантазии журналистов. Он слыл ходячим архивом, знавшим буквально все о пропавших экспедициях, о секретных нацистских базах, о загадочных катастрофах..."
   - Георгий! - окликаю друга, когда компания разбредается по комнатам. - О Старшинове ничего не слышал?
   - О герое минно-торпедной войны?
   - Да-да, о нем.
   - С год назад кто-то обмолвился, что прибаливает, перенес сложную операцию.
   - А где он сейчас?
   - Здесь, в Москве. После выхода на пенсию переехал из Питера к дочери.
   - Адресок знаешь?
   - На северо-западе Москвы. То ли в Красногорсе, то ли в Химках...
  
  
   Мне тридцать шесть. Через несколько лет перешагну заветный порожек, за которым придется корректировать профессиональную деятельность. После сорока я постараюсь остаться во "Фрегате", однако на предельные глубины врачи не пустят - это факт. Пока же удается с легкостью выдерживать тяжелейшие психофизические нагрузки. Не представляю, кем буду работать, если выгонят из "Фрегата", ведь подводным плаванием занимаюсь с тех пор, как начал уверенно передвигаться на двух нижних конечностях.
   Моя карьера стартовала в те далекие времена, когда на зарплату врача или учителя можно было купить полторы тонны бензина, когда слово "террорист" мелькало исключительно в зарубежных новостях, а чиновникам с депутатами приходилось быть честнее, ибо за взятки не штрафовали и не грозили пальчиком, а расстреливали.
   В жизни мне постоянно везло: я рос здоровым ребенком и совершенно бесплатно учился в сильной школе; верил в справедливость и мощь своей страны; не боялся ни бандитов, ни педофилов, ни милиции; ходил в общедоступный бассейн, расположенный в квартале от дома. Пока я был совсем маленьким, мама трижды в неделю приводила меня за руку в секцию плавания и безбоязненно сдавала тренеру - добродушному здоровяку Вениамину Васильевичу. С ним мне тоже здорово повезло.
   Позже, повзрослев, поумнев и окрепнув, я уговорил тренера взять меня с собой к теплому морю, где к привычному снаряжению добавилась диковинная штука - акваланг. С тех пор морские глубины стали моей заветной мечтой, а сам я стал постоянным спутником Вениамина Васильевича в глубоководном дайвинге.
   Так незамысловато и буднично легкое увлечение, когда-то навязанное мамой "для общего развития детского организма", превратилось в серьезную спортивную карьеру: я показывал неплохие результаты, побеждал на различных чемпионатах, выигрывал кубки...
  
   * * *
  
   Следующим утром я обзвонил однокашников и выяснил место жительства Героя Советского Союза Старшинова с точностью, необходимой для очного визита.
   - А если нагрянет Горчаков? - пытается остановить мой порыв Устюжанин.
   - Я ненадолго...
   Естественно "ненадолго" не выходит, ведь летающий Ситроен есть только у Фантомаса. Кучу времени теряю на преодоление пробок, на поиск нужной улицы и дома. Потом привожу в норму радостные эмоции ветерана... В общем, до конкретики доходит через три часа после отъезда.
   Не став объяснять суть нарисовавшейся проблемы (ее и Горчаков-то толком объяснить не сумел), я спросил в лоб:
   - Виктор Васильевич, не приходилось ли вам слышать загадочных историй об исчезновении судов в наших северных морях?
   - Как же не приходилось? - подивился ветеран минно-торпедного дела. - Пару случаев запросто вспомню.
   - Прямо сейчас?
   - А чего ж тянуть? Пойдем на кухню - вдарим по рюмочке. Там и расскажу...
   Первая трагедия случилась во время войны и вряд ли имела отношение к тревожившей босса тенденции. Вторая произошла тридцать лет спустя и действительно имела загадочный характер. Настолько загадочный, что не только не проясняла ситуацию, а напротив добавляла туману.
   "Не густо", - вздохнул я и опрокинул в рот содержимое большой рюмки.
   Хорошо пообщавшись, мы стали прощаться.
   Пожимая мне руку в прихожей, Старшинов вдруг просиял:
   - А ну, задержись на минуту!
   Он исчез в кабинете. А, вернувшись, подал желтую пластиковую папку:
   - Держи. Этот материал тебе пригодится...
   Стоя в пробках на пути к базе, я с любопытством листал вырезки из газет, текстовые распечатки, фотографии.
   Возле КПП базы "Фрегата" мне было понятно, что заинтересовало старика Старшинова, и ради чего он собрал целое "досье". Однако взгляд мой наткнулся на машину Горчакова.
   "Шеф нагрянул. Вот свезло-то! Сейчас влетит по самые гланды..."
  
  
   К семнадцати годам мне удалось выиграть несколько серьезных чемпионатов в России и дважды занять призовые места на Европе.
   Скорее всего, благодаря громким спортивным победам меня и заметили кадровики из Комитета госбезопасности. За три месяца до окончания средней школы я получил приглашение в Управление КГБ. В задушевной беседе мне предложили зачисление без вступительных экзаменов в Питерское высшее военно-морское училище.
   Я задал единственный волновавший меня вопрос:
   - А к подводному плаванию моя будущая служба будет иметь отношение?
   - Наипрямейшее, - добродушно усмехнулся пожилой мужчина в штатском костюме.
   Я дал согласие и вскоре примерял курсантскую форму. Затем в течение двух лет постигал азы военной службы с практикой на кораблях и подводных лодках.
   К слову, никогда не жалел о выборе. Мой двоюродный брат в тот же год поступил в универ. Говорил, что нравилось, хотя вся учеба сводилась к веселым пьянкам с последующими попытками вспомнить, кто с кем переспал, кто кому начистил нюх, кто на кого наблевал... Романтика!
   КГБ тем временем реформировался и менял вывеску: КГБ РСФСР, АФБ, МБ, ФСК... К моменту моего перевода из военно-морского училища в закрытую школу боевых пловцов, идиотизм с названиями закончился - правопреемницей ФСК становилась Федеральная служба безопасности.
   Минули еще два года. Сдав последние экзамены, я получил диплом, лейтенантские погоны и направление стажером в недавно созданный отряд боевых пловцов "Фрегат-22".
  
   * * *
  
   Без взбучки не обошлось.
   Горчаков встретил на пороге: брови нахмурены, лоб в морщинах, над головой того и гляди шарахнет молния. Он долго разглядывал меня, как редкостное насекомое, потом пригласил в мой же кабинет и принялся потрясать бледными кулачками, расхаживая вдоль открытых окон:
   - А если бы я привез приказ о срочном вылете?! А если бы ты мне понадобился для какого-то важнейшего дела?! А если бы...
   Я героически молчу. В голове заевший плеер прокручивает одну и ту же известную фразочку: "А если бы ты вез патроны?!"
   Выпустив пар и упав в кресло, босс бурчит:
   - Чего молчишь-то?
   - А чего говорить? Виноват. Готов отправиться в ссылку на Каспий.
   - На Каспий... Ты еще в Сорренто попросись. Где был?
   С этого и надо начинать - давно говорили бы о деле.
   - Мотался на северо-запад Москвы - навещал старого знакомого.
   - Это кого же, если не секрет?
   - Вы его не знаете, - протягиваю папку с материалами. - Вот взгляните, что он мне подкинул.
   Оттаявший Горчаков цепляет на нос очки и углубляется в чтение...
  
  
   В добытых мною материалах подробно изложено о факте гибели южнокорейского корвета "Чхонан". Условия, обстоятельства, версии и, наконец, заключения весьма авторитетной комиссии, состоящей из экспертов США, Великобритании, Швеции, Австралии. Более сотни фотографий погибшего корабля и остатков торпеды, якобы выпущенной с северокорейской подлодки. А в конце самое интересное: выводы нашего отечественного эксперта - ветерана-североморца Старшинова.
   "Полнейший бред, - старательно выведено шариковой ручкой. - Всякому дураку известно, что подлодки КНДР вооружены китайскими или корейскими копиями советских торпед типа "53-56". Это тяжелая кислородно-керосиновая торпеда несет четыреста килограммов взрывчатого вещества со скоростью сорок узлов. Она стара, как каменный уголь, не имеет приборов самонаведения и является настоящей классикой. Так вот те части торпеды, показанные южнокорейцами на пресс-конференции, не имеют никакого отношения к типу "53-56". На всех представленных фотографиях мы отчетливо видим части и агрегаты торпеды немецкого производства. Это ясно по электромотору с дифференциалом; по рулям, размещенным перед винтами; наконец, по меткам на немецком языке..."
   Заключение довольно объемное, но Горчаков, ознакомившись с ним до середины, заканчивает читать и возвращает мне желтую папку.
   - Спасибо за материал, но... эти сведения не имеют значения.
   - Почему? Разве история с корветом "Чхонан" не вписывается в череду загадочных катастроф?
   - Нет.
   - Но почему?
   - Не вписываются хотя бы потому, что мне известно о подробностях гибели южнокорейского корабля несколько больше, чем твоему знакомому североморцу.
   - И что же вы такое знаете?
   Старик вздыхает:
   - Северная Корея к гибели корвета отношения действительно не имеет. У нас есть две версий происшествия в Желтом море. Первая: чистейшая провокация.
   - Чья?
   - К примеру, спецслужб США, которым ради достижения цели не составит труда купить любую торпеду и пустить на дно судно союзника.
   - Согласен. А вторая?
   - Оплошность южнокорейских моряков. Предположим, взрыв глубинных бомб. Ну а дальше хорошо обкатанный сценарий: южнокорейский президент - кстати, великий интриган, коррупционер и взяточник - не желая признавать бардака в собственных вооруженных силах, обвиняет в государственном терроризме северян и приказывает состряпать липовое дело. Американцы в полном восторге и помогают создать "международную экспертную комиссию". В результате мировое сообщество негодует, а мы помалкиваем, ведь южане строят под Питером автозавод и вообще не прочь вложить в нашу экономику крупные бабки...
   Да, с Горчаковым не поспоришь. Там, где правит бал бабло, совесть в гувернантках.
   - Ладно, Женя, - совсем уж миролюбиво говорит старик. - Ты не хочешь спросить, для чего я примчался сюда, на ночь глядя?
   "И вправду, для чего?" - гляжу на шефа.
   - Помнишь наш последний разговор? - спрашивает он почти шепотом.
   - О вычисленной вами закономерности?
   - Да, о ней.
   - Конечно, помню.
   - Мои худшие предположения подтверждаются: прошедшей ночью исчезло норвежское гражданское судно.
   Теперь я перехожу на шепот:
   - Где?
   - В районе острова Медвежий.
   Медвежий... Далекая норвежская земля. А точнее - торчащие из моря скалы. Долгой зимой эти скалы покрыты снегом, коротким летом - зеленоватым мхом. Нам доводилось бывать поблизости. Холодное и очень неприветливое местечко, расположенное аккурат между Шпицбергеном и северным побережьем Норвегии.
   Впечатление о купании в тамошних широтах, мягко говоря, не из приятных. Неужели придется ехать туда снова?
   - Так что готовьтесь, товарищ капитан второго ранга, - произносит Горчаков так, словно читает мои мысли. - Командировочные выписаны, кораблик под парами.
   - Что говорят норвежцы?
   - Пока ничего конкретного. Ведем переговоры - их власти уже дали предварительное согласие на наше предложение помочь с поисками пропавшего судна. В общем, дойдете, посмотрите, оцените, сфотографируете. Кстати, пора бы дать нашей операции какое-нибудь название. Как ты считаешь?
   Ухмыляюсь:
   - "Охота за призраком".
   - "Охота за призраком"? А что - здорово звучит.
   - Когда вылет?
   - Утром. За вами как всегда придет автобус.
  
  
   Глава четвертая
   Архипелаг Земля Франца Иосифа; остров Земля Александры
   Март 1945 года
  
   Ранним утром U-3519 миновала остров Самсё и достигла глубоководного фарватера в проливе Каттегат. А едва небо над шведским берегом окрасилось в серые тона, капитан-лейтенант приказал задраить люки и уйти на перископную глубину.
   К одиннадцати утра вышли из залива; нырнув на восемьдесят метров, повернули на северо-запад.
   В полночь штурман доложил:
   - Траверс Бергена.
   Обычно штурманами в экипажах подлодок служили унтер-офицеры; в сороковом Людвиг Ланге начал морскую карьеру матросом-ефрейтором. К сегодняшнему дню он носил погоны лейтенанта цур зее и, не смотря на юный возраст, был одним из опытнейших штурманов Кригсмарине.
   - Всплываем для подзарядки? - поинтересовался старший помощник.
   - Нет, - качнул головой командир.
   - Поднимаемся на перископную глубину и идем под шноркелем?
   - Нет, - повторил Хайнц Мор. - Идем малым ходом на этой глубине. Всплытие и подзарядка через сутки в Норвежском море...
   Дальнейшее продвижение новейшей лодки по указанному в пакете N1 маршруту происходило спокойно и без приключений. Лишь однажды, идя ранним утром под шноркелем для подзарядки аккумуляторов, вахтенный офицер заметил через зенитный перископ воздушную цель. Случилось это неподалеку от острова Медвежий. Какой из воюющих стран принадлежал самолет - определить никто бы не взялся. Капитан-лейтенант Мор приказал убрать выдвижные устройства и произвести срочное погружение на сто двадцать метров.
   Следующее подвсплытие на перископную глубину осуществили глубокой ночью через восемнадцать часов...
  
  
   Война была безнадежно проиграна - Третий рейх содрогался в предсмертных конвульсиях. 18 апреля 1945 года Карл Дениц перевел свой штаб из Берлина в Мюрвик под Фленсбург, а 30 апреля возложил на себя пост президента Германии. В этот же день новый преемник фюрера провозгласил новую задачу нации: "Необходимо спасти Германию от уничтожения большевиками! Во имя одной только этой цели вооруженная борьба будет продолжаться!"
   Эти слова, сказанные за несколько дней до капитуляции, многим показались бравадой на эшафоте. Увы, но это оказалось не так. С начала весны 1945 года из морских баз Кригсмарине чуть ли не ежедневно исчезали в неизвестных направлениях подводные лодки. Проверенные рабочие "лошадки" VII серии отправлялись в последние боевые походы. Крупные корабли IX и X серий, выгрузив практически весь боезапас и взяв на борт представителей германской элиты, уходили через океан к берегам Южной Америки. Эти лодки ждала незавидная участь - большинство будет затоплено на мелководье сразу после высадки на берег высокопоставленных пассажиров.
   Другая судьба была уготована "Дойным коровам" - субмаринам XIV серии, и некоторым из новейших боевых электролодок XXI и XXIII серий. Им надлежало продолжать тайную войну.
  
   * * *
  
   - Мы на месте, герр капитан, - доложил штурман.
   - Хотелось бы поточнее, Людвиг! - недовольно крутанул Мор ручку настройки резкости мощного бинокулярного перископа.
   - Архипелаг Земля Франца Иосифа. Пролив Кембридж; справа остров Земля Георга, слева остров Земля Александры. Впереди по курсу бухта Нагурского, координаты которой точно соответствуют заданной в приказе точке.
   Хорошенько разглядев каменные холмы с белеющими прожилками ледников, командир выпрямился и достал из внутреннего кармана заветный пакет N2. Пакет был заметно толще первого.
   Под напряженными взглядами сослуживцев он разорвал плотную бумагу и заглянул внутрь...
   Сначала под тусклым светом плафонов центрального поста появилась подробная лоция всех проливов архипелага. Особенное место в лоции занимал пролив Кембридж с юго-восточным побережьем острова Земля Александры. На подробном плане была изображена линия маршрута, проходящая сквозь узкие ворота в минном заграждении на входе в бухту Нагурского. Далее линия упиралась в высокую скалу, соседствующую с обширным ледником.
   Вслед за лоцией Мор извлек из пакета карту самого острова с множеством пометок и пояснительных сносок.
   Последним он вынул белоснежный лист, развернул его и пробежал строчки приказа...
   - Что там? - нервно сглотнул старший помощник.
   - Не томите, Хайнц, - поторопил Нойманн.
   - В соответствии с приказом Карла Деница нам надлежит организовать длительное боевое дежурство на территории секретной подскальной базы острова Земля Александры. Здесь указаны точные координаты входа в грот, - капитан-лейтенант протянул листок штурману. - Будьте внимательны, Ланге, впереди нас ждет барьер из двенадцати ударно-гальванических мин.
   Приняв лоцию, штурман углубился в ее изучение.
   Профессор тихо спросил:
   - Это все?
   - Нет. Дежурство бессрочное и продлиться до тех пор, пока на рабочей частоте Кригсмарине не пройдет сигнал к возобновлению боевых действий. Сигнал должен подать один из руководителей Рейха. Следующим приказом гросс-адмирал присваивает всему личному составу очередные воинские звания и желает удачи.
   Потирая тонкими холеными пальцами подбородок, Нойманн задумчиво сказал:
   - Поздравляю. Отныне корветтен-капитан. Кажется, это звание соответствует майору вермахта.
   - Вас тоже не обидели, господин оберштурмбанфюрер. И ваше новое звание равнозначно подполковнику.
   - У меня к вам личная просьба, Хайнц, - покосился на присутствующих Нойманн и прикрыл блестевшее на безымянном пальце левой руки наградное кольцо "Мертвая голова".
   - Слушаю.
   - Давайте забудем о чинах и перейдем на "ты".
   - Принимается, - кивнул командир подлодки, отлично понимая причину "демилитаризации" отношений. Война проиграна; их могут отыскать даже здесь - на краю земли. Он - Хайнц Мор - простой офицер военно-морского флота Германии. Да, бывало, что приходилось топить беззащитные гражданские суда, обрекая на верную смерть сотни людей. Но эти поступки не сравнить с жестокостью тех, кто служил в гвардии рейхсфюрера СС.
   Штурман пыхтел над картой, прокладывая с помощью лоции курс к точке входа в подскальную базу.
   - Готово, герр капитан, - доложил он через пару минут. - Прикажете до входа в базу идти в надводном положении?
   - Разумеется. Бухта покрыта льдом и нам не поднять перископа.
  
   * * *
  
   Взломав рыхлый лед, U-3519 подошла к скале на дистанцию четыре кабельтова. Судя по лоции, глубина под килем сохранялась приличная - не менее пятидесяти метров, что позволило бы в будущем подходить сюда под перископом.
   Мор требовательно посмотрел на Ланге:
   - Вход в базу здесь - ты уверен?
   - Да, герр капитан, ошибки быть не может, - твердо произнес новоиспеченный обер-лейтенант цур зее и, передав бинокль, указал на скалу: - Мы точно в створе.
   Створ указывали острые верхушки двух крупных глыб, торчащих из склона на разной высоте. Информация о них была подробно изложена в лоции.
   - Смотри, штурман. Я не собираюсь понапрасну уродовать об лед легкий корпус.
   Три офицера стояли на рубочной площадке. Лодка покачивалась в проделанной от середины пролива полынье. Ланге волновался за расчеты и молчал; Хайнц надолго прилип к окулярам мощного бинокля, изучая высокую скалу; старший помощник беспрестанно крутился, осматривая воздушное пространство.
   Наконец, командир решился.
   - Малый вперед тем же курсом, - скомандовал он. - Подойдем поближе.
   - Сомневаешься в данных лоции? - уточнил старший помощник.
   - Нет. Просто не имею опыта вхождения в подводные гроты.
   - Понимаю. Мне тоже не по себе от этой затеи. Промахнешься на пяток метров и...
   - Вот что, Рудольф, - опустил бинокль Мор. - Приготовь-ка две пары пловцов для обследования береговых скал. Я поведу корабль под скалу только после того, как удостоверюсь в наличии этой чертовой норы...
   Обследование длилось более часа. Подлодка застыла в надводном положении в двух кабельтовых от берега, пока команда пловцов, ведомая опытным обербоцманом, изучала подводную часть отвесных скал.
   Все это время Мор прятал лицо от холодного ветра в поднятый воротник кожаной куртки. На голове белела офицерская фуражка - символ командира подлодки. Только командиру по неписаным правилам дозволялось носить подобный головной убор...
   Наконец, шлюпка повернула и причалила к борту U-3519. Моряки помогли пловцам взобраться на горизонтальный палубный настил.
   - Что там? - крикнул сверху Мор.
   - Грот, - отвечал кто-то из пловцов. - Мы нашли большой грот, в точности совпадающий с описанием в лоции.
   - Какова глубина перед гротом?
   - Около двадцати пяти метров. Дно гладкое, края грота немного скошены.
   Командир обернулся к вахтенному офицеру:
   - Проводить пловцов вниз и дать шнапса. Экипажу приготовиться к погружению!
  
   * * *
  
   К строительству секретных подскальных баз в заполярных районах Германия приступила задолго до начала Второй Мировой войны. Вначале века при кайзере Вильгельме II был обустроен грот естественного происхождения в проливе Маточкин Шар на Новой Земле. Внутри грота находилось довольно обширное озеро, в акватории которого спокойно размещалось до четырех небольших германских подлодок. С той базы в годы Первой мировой войны они совершали успешные рейды в Белое море для нападения на российские и английские суда.
   После поражения в войне и позорного Версальского договора лидерам Германии стало не до содержания отдаленных военных объектов. Однако разведка в полярных районах продолжалась. К примеру, в начале тридцатых годов над значительной частью советской Арктики пролетел, выполняя аэрофотосъемку, дирижабль "Граф Цеппелин". Добравшись до архипелага Земля Франца Иосифа, он обменялся почтой с советским ледоколом "Малыгин" и продолжил свое "мирное" путешествие...
   Одним словом, рассекречивать и сдавать свои объекты в Заполярье победителям немцы не собирались. Они полнили запасами базы на островах Северного Ледовитого океана и законсервировали их до лучших времен.
   Лучшие времена наступили довольно скоро.
  
  
   Войдя самым малым ходом в широкий грот, субмарина вскоре ткнулась носовой частью во что-то мягкое.
   - Всплываем, - тотчас приказал Мор.
   После всплытия офицеры и боцманская команда выбрались на палубный настил; один из сигнальщиков включил прожектора на рубке и осветил низкие своды.
   - Ого! - не сдержался командир, оглядываясь по сторонам. - А здесь довольно просторно!
   - И холодновато, - поежился профессор.
   Лодка покачивалась во внутреннем водоеме огромной рукотворной пещеры. Водоем имел строгую прямоугольную форму и заканчивался пологим тупиком, предусмотрительно прикрытым отбойником - четырьмя слоями толстой резины. В нее-то и ткнулась носом субмарина.
   - Каменный тротуар ведет к какому-то проходу, - прокомментировал старший помощник, поворачивая прожектор. - И все же здесь очень мрачно и неуютно.
   - Довольно жалоб, господа, - одернул командир. - Нам следует быть образцами стойкости духа, иначе подчиненных надолго не хватит.
   - Вы правы, - поддержал Нойманн. - Одному богу известно, сколько здесь придется торчать...
   Тем временем, матросы пришвартовали субмарину к правому причалу; вся команда, за исключением вахты, сошла на ровный каменный тротуар причала, простиравшийся на всю длину между водоемом и вертикальной стеной; такой же тротуар имелся и слева от водоема. Хайнц Мор определил две группы во главе с офицерами, снабдил их фонарями и отправил в разные стороны для изучения секретного объекта. Остальным приказал собрать личные вещи и приготовиться к переселению...
   Новое место жительства впечатлило. Буквально все внутри огромной скалы было создано не природой, а человеческими руками. На каменных тротуарах, стенах и сводах отчетливо виднелись следы инструментов. Все говорило о том, что здесь здорово потрудилось несколько сотен или даже тысяч военнопленных, вырубивших в твердой скальной породе убежище для двух подводных лодок и сеть различных помещений. Впрочем, Мор не отрицал природного происхождения подскального водоема - скорее всего грот с небольшим озером существовали изначально, а строители существенно расширили их объем, придав правильную, удобную форму и соорудив ряд вспомогательных зон. После строителей эстафету приняли инженеры, снабдив помещения водопроводами, электрической сетью, телефонной связью, радиорубкой и трансляцией.
   Вскоре возвратившиеся группы доложили о результатах разведки. Коридор справа от водоема вел в несколько жилых отсеков, включавших две внушительные казармы, десяток комнат для офицерского состава, два продовольственных склада, банно-прачечный отсек, камбуз и большую столовую. По левую сторону стоянки подлодок находилась техническая зона. У входа в нее возвышалось мощное подъемное устройство, предназначенное для ремонта и перезарядки субмарин торпедами. Вглубь скалы уходил такой же коридор с просторными мастерскими, множеством складов для хранения аккумуляторных батарей, инструментов, обмундирования, топлива, оружия и боеприпасов...
   - В дальнем конце технической зоны расположены четыре помещения, - заканчивал доклад один из офицеров. - Двухместный карцер, генераторная и две резервные комнаты.
   - Что с генераторами? - поинтересовался Мор.
   - Генераторы очень старые - изготовленные при кайзере Вильгельме II. Мы не стали их трогать. Во-первых, в этом закутке невероятно холодно. А во-вторых, непонятно, куда уходит выхлоп от двигателей.
   Команда крайне нуждалась в электричестве и нормальном освещении, без которых было невозможно нормально обустроиться на новом месте. Подумав, командир поручил инженеру-механику Гюнтеру разобраться с генераторами. Сам же направился инспектировать склады. Их жизнь отныне зависела от количества продовольствия и топлива.
  
  
   Глава пятая
   Российская Федерация; Москва; Лубянская площадь
   Наше время
  
   Последующие пару дней наша жизнь проистекает по давно заведенному распорядку: ранним утром на территорию базы въезжает знакомый автобус, должный вместить в свое чрево нас и огромное количество багажа. В сумках обычный скарб: гидрокомбинезоны "сухого" типа, баллоны с разнообразной дыхательной смесью, дефицитные регенеративные патроны для ребризеров, маски, перчатки, ласты, специальные коробки с оружием, боеприпасы. Да, оружие мы всегда возим с собой - таким где попало не обеспечат.
   - Евгений Арнольдович?! - ноет Маринин. - Как же наша резервная пара?..
   - А никак, - убиваю последнюю надежду юноши. - Ты семейные проблемы решил? С женой помирился?
   - Нет.
   - Вот ты и сам ответил.
   Он растерянно мнется рядом.
   - Свободен, старший лейтенант. Я не знаю, когда состоится следующая командировка, но настоятельно советую привести нервишки и внутреннее состояние в норму. Иначе так и будешь гнить на базе...
   Понурив голову, Маринин уходит, а мы принимаемся за дело: для начала плотно завтракаем (обеда может не случиться), потом неспешно грузим в автобус снарягу и усаживаемся неподалеку от водилы. И начинаем трудно продвигаться сквозь череду пробок на один из ближайших аэродромов, где ожидает "конторский" самолет.
   Наконец, долгожданный взлет. После набора высоты парни хитро глядят в мою сторону. Ну а что еще делать в салоне самолета, если на загородной базе выспались на неделю вперед?
   Снисходительно киваю:
   - Ладно, наливайте. Только понемногу.
   Бойцы выуживают из закромов пару бутылок хорошего вискаря, простенькую закуску в виде апельсинов, шоколада и минералки. Приняв на грудь сто пятьдесят миллилитров, отворачиваюсь к окну. Мне достаточно, парни тоже свою норму знают - увлекающихся спиртным в моей команде нет, и никогда не будет. Тяжелая, сопряженная с постоянным риском работа боевого пловца требует отменного здоровья и великолепной физической формы. А это с безмерным употреблением алкоголя несовместимо.
   Прикрыв глаза, пытаюсь заснуть, но в памяти всплывает разгневанный за мою самовольную отлучку с базы Горчаков. Его сжатые кулачки, дребезжащий тенор и резкие по форме слова...
  
   * * *
  
   У моего шефа много недостатков и странностей, над которыми окружающие втихоря подтрунивают. Посмеивался над ними и я, пока однажды, где-то на первых этапах нашего знакомства, не получил хороший урок.
   В тот год меня назначили заместителем командира "Фрегата", следом поменялся куратор - вместо ушедшего на повышение человека к нам приставили Горчакова. Первые впечатления о нем сложились быстро: слишком правильный, очень строгий, невероятно занудливый. Тут же подоспело и соответствующее прозвище - Кощей - за внешнее сходство со сказочным злодеем...
   Он был вполне обеспеченным (к тому моменту десять лет носил генеральские погоны): большая квартира в центре, дача в Подмосковье, солидная иномарка, крутые часы и навороченные ноутбуки стоимостью от ста "штук" и выше. Но при этом для мобильной связи почему-то использовал неприличный даже для столетней бабульки аппарат - тяжелый черный брусок, размером с ладонь землепашца.
   Когда мы впервые увидели этот телефон, то зажали рты, чтобы не приведи Господи не заржать в голос. Так и сидели, вытаращив глаза и понимая, что первый издавший звук отправится на эшафот.
   Нет, мы на самом деле и очень искренне недоумевали:
   - Товарищ генерал, да выбросьте вы этот атавизм лихих девяностых - в нем даже дисплей монохромный!..
   Он бледнел, глаза наливались яростью.
   - Займитесь прямыми обязанностями! А я без вас решу, каким пользоваться телефоном!
   Однажды мы скинулись и подарили Сергею Сергеевичу на юбилей очень хороший современный аппарат - громкий, с большим экраном и кучей полезных функций.
   Он молча принял коробку, сухо поблагодарил и... продолжал ходить на службу со старым бруском.
   Спустя несколько месяцев мы заметили, что ископаемый телефон из-за поломки задней крышки перемотан изоляционной лентой. Однако никто уже не предлагал боссу избавиться от хлама. А кто-то из моих парней остроумно заметил:
   - В этом телефоне Кощей прячет яйцо. В яйце лежит игла, а на кончике иглы - его смерть...
   А что еще скажешь? Как-то нелепо пытаться учить жизни неглупого и вполне обеспеченного человека.
   И все-таки я рискнул. В последний раз.
   Буквально на следующий день судьба привела меня по каким-то делам на рынок с развалами разнообразного хлама. Там в голову пришла сумасбродная идея, и я взялся надоедать удивленным торговцам... Задача была не из легких, но через час я ее решил, и при ближайшей встрече с Горчаковым положил на начальственный стол почти новенькую заднюю крышку от бруска-телефона.
   Он бережно взял ее, придирчиво осмотрел со всех сторон и... просиял.
   - Ты не представляешь, Женя, что для меня значит эта вещица, - впервые назвал он меня по имени. Через пять секунд лопнувшая крышка была заменена целой. - Смотри, он стал как новый! Поживет еще мой телефончик!..
   Ни черта не понимая, я поплелся к выходу. И у самой двери услышал:
   - Спасибо, Женя. Понимаешь... в памяти этого допотопного аппарата сохранилась диктофонная запись моего последнего разговора с женой. Я был в одной из горячих точек; она возвращалась с работы, позвонила и поздравила с днем рождения, сказала, что очень любит, ждет, считает дни до встречи... С тех прошло больше десяти лет. Домой она так и не доехала. Сразу после разговора погибла в автокатастрофе...
   В полном смятении я вышел из кабинета. А в следующий раз, услышав от своих охламонов насмешки в адрес генерала, резко одернул:
   - Так орлы, забудьте об дурацком прозвище - никакой он ни Кощей! Мы слишком плохо его знаем...
  
   * * *
  
   Через два часа пятнадцать минут наш самолет производит посадку на военном аэродроме Североморска. За время службы во "Фрегате" мне довелось бывать здесь довольно часто; в последний раз, если не изменяет память, прилетал сюда около года назад.
   К самолету подруливает автобус. Молодые матросы шустро помогают забить кормовую часть его салона нашими шмотками, и мы снова трясемся по неровностям гарнизонной дороге...
   Североморск. Хоть за бортом и лето, но местные пейзажи сочностью красок не балуют. Все непривычно блекло, тоскливо, пасмурно.
   Минут десять петляем по улочкам военного городка, прежде чем тормозим у медленно открывающихся ворот КПП. Последний рывок, и автобус останавливается у предпоследнего пирса.
   - Приехали, - радостно докладывает водила.
   И в третий раз за короткий временной промежуток стартует разгрузка-погрузка. Теперь наши вещички кочуют из автобуса на борт спасателя "Георгий Титов" - весьма солидного судна с полным водоизмещением около восьми тысяч тонн.
   У сходней нас встречает командир корабля. Знакомимся, поднимаемся на борт. Капитан второго ранга - мой ровесник. Он небольшого роста, хорошо сложен и с правильным открытым лицом.
   - Когда выходим? - интересуюсь, петляя по коридорным лабиринтам.
   - Минут через тридцать. Мы давно готовы - вас ждали. А вот и ваши апартаменты...
   В коротком аппендиксе у трех открытых офицерских кают встречает мичман со связкой ключей.
   - После размещения прошу в кают-компанию на ужин, - улыбается командир.
   Шесть вечера. Покушать не помешает - кроме завтрака и вискаря с легкой закуской в желудок за день ничего не упало.
   И аккурат за ужином нас застает объявление по трансляции: строгий голос командира корабля, объявляющий экипажу готовность к бою и походу. Пиликает дудка, звенят пудовые коридорные звонки; по металлическим палубам грохочет тяжелые матросские ботинки.
   "Титов" содрогается от набирающей обороты машины. Корпус судна медленно отваливает от пирса, разворачивается на север и набирает ход по Кольскому заливу. Наша командировка в Баренцево море стартовала, а с ней началась и операция "Охота за призраком".
  
   * * *
  
   Четыреста сорок миль, отделяющие Североморск от острова Медвежий, наш корабль резво протопал за тридцать часов.
   Мы на месте. Небо серое, низкая облачность медленно проползает над самыми мачтами. Одной из особенностей здешнего климата является резкая смена погоды: сейчас ветерок ласкает приятной прохладой, а через полчаса запросто свалит с ног. Так что обольщаться не следует.
   Трагедия с норвежскими рыбаками произошла в тридцати милях к северо-востоку от острова. Затонувшее судно уже найдено, над ним дежурят тральщик типа "Оксёй" и небольшой гражданский спасатель.
   Встаем в паре кабельтовых. Командование начинает переговоры...
   Прощаясь, Горчаков поставил передо мной две задачи. Первая (официальная): помочь норвежцам разобраться в причинах гибели траулера, а также по возможности найти и поднять тела пропавших рыбаков. О второй задаче на "Титове" не знает никто, кроме меня. В соответствие с ней, я обязан исследовать характер повреждений траулера и сделать подробный анализ случившегося.
   Поднимаюсь в ходовую рубку, где помимо командира корабля, комбрига и вахты околачиваются трое гражданских "пиджаков" - сотрудники МИДа. Брать их на борт - обычная практика, когда в походе планируется взаимодействие с иностранцами. Мидовцы через переводчика общаются с норвежцами и сговариваются о времени начала подводных работ.
   С комбригом - достаточно молодым контр-адмиралом - я немного знаком. Он отлично осведомлен о секретной специфике работы моей команды. Заметив меня, он подходит, здоровается и негромко поясняет:
   - Небольшой траулер "Tynset" занимался промыслом северо-западнее острова Медвежий. Неожиданно прогремел сильный взрыв. Несколько рыбаков оказались в воде, а судно затонуло буквально в течение минуты. Три человека пропали.
   - Сигнал бедствия подать успели?
   - Нет. Поэтому спасатели с Лонгьира не сразу узнали о трагедии. Короче, вертолет прибыл к месту только через полтора часа и поднял из воды единственного выжившего рыбака. Он и рассказал о подробностях...
   Закончив переговоры, "пиджаки" объявляют:
   - Траулер "Тинсет" лежит на глубине ста пятнадцати метров. На норвежском спасателе имеются дыхательные смеси для погружения только до ста метров. Они связались с основной базой, и завтра утром вертолет доставит им нужные баллоны.
   Тем временем, один из дипломатов (или переводчиков?) интересуется:
   - Товарищ адмирал, норвежцы предлагают два варианта. Либо мы одалживаем им снаряжение для немедленного погружения, либо идем на глубину сами. Ваше решение?
   Контр-адмирал вопросительно глядит на меня.
   Киваю:
   - Через час пойдем сами...
  
   * * *
  
   На военных кораблях мы разбиваем свой "бивак" на вертолетных площадках или в районе юта - там, где палуба пониже и удобнее спуститься в шлюпку. "Георгий Титов" внешне напоминает обычный сухогруз, правда с двумя огромными универсальными кранами, установленными ближе к центральной части корпуса. Его корма высоко поднята над водой, поэтому мы "фрахтуем" местечко у левого борта под одним из кранов. Матросы канителятся с трапом, затем спускают на воду катер, а мы готовим вещички...
   Вначале извлекаем из сумок самую теплую рабочую одежку, так называемые "сухари" - гидрокомбинезоны-мембраны сухого типа, полностью изолирующие тело и обеспечивающие длительное пребывание в ледяной воде. Одежка склеена из специального многослойного материала, поэтому ей нужно немного повисеть для выпрямления складок. Многие подводники недолюбливают комбинезоны из-за утомительной процедуры одевания. Но, как говориться, здоровье дороже.
   После комбинезонов переключаемся на дыхательные аппараты.
   В своей работе мы используем ребризеры (re-breathe - повторный вдох) замкнутого цикла с электронным управлением. Это очень дорогие и самые незаметные дыхательные аппараты, в которых углекислый газ поглощается химическим составом регенеративных патронов. В процессе дыхания смесь обогащается так называемой "донной смесью" (кислородом с дилюэнтом, содержащим воздух или нитрокс; чаще смесь на основе гелия) и снова подается на вдох. Ценность аппаратов подобного класса обусловливается наличием микропроцессора, дозирующего кислород в зависимости от глубины. За счет автоматической дозировки происходит эффективная и быстрая декомпрессия, иной раз не требующая выполнения "площадок". В нижней части ребризера размещен двухлитровый резервный баллон, наполненный обычной воздушной смесью. Он предназначен для аварийного всплытия с глубины пятнадцать-двадцать метров, и поэтому шутливо именуется "парашютом дайвера".
   Вообще-то для настоящей тяжелой работенки нас маловато, но для заурядного осмотра затонувшего судна - в самый раз. Делю ребят на три пары. Георгия Устюжанина с молодым пловцом оставлю в резерве на палубе. Миша Жук с Сережей Савченко будут парить на промежуточной глубине, ну а я с Игорем Фурцевым пойду к тральщику выполнять поставленную Горчаковым задачу.
   Разобравшись со снарягой, начинаем одеваться.
   В северном полушарии сейчас в разгаре лето, к тому же на температурный режим оказывает влияние известное теплое течение. Благодаря этим факторам температура воды в Норвежском море держится на уровне плюс одиннадцати градусов. Это максимум, на который способны расщедрится здешние широты. Неподготовленный человек без соответствующего снаряжения продержится в такой водичке час-полтора; подготовленный протянет немногим дольше. Исходя из данной арифметики, утепляемся по полной программе: вначале натягиваем специальное тонкое бельишко, сшитое швами наружу; поверх него надеваем толстое шерстяное белье. Наконец, очередь доходит до многослойных гидрокомбинезонов. Долго торчать на палубе во всей этой амуниции нельзя - слишком жарко, зато под водой будет в самый раз. А на глубине, когда давление с силой обожмет костюмы вокруг наших тел, не оставляя даже крохотной воздушной прослойки - нам станет холодно. Ужасно холодно. И на этот случай у каждого пловца в снаряжении имеется небольшой баллон с системой аргонного поддува.
   Застегивая подвесную систему, замечаю сбегающего по трапу офицера.
   - Товарищ капитан второго ранга, это приказали передать вам, - протягивает он пару распечатанных на принтере листов.
   - Кто приказал? - рассматриваю карту профиля дна и план с расположением затонувшего судна.
   - Командир бригады. А ему передали норвежцы.
   - Ясно. Спасибо...
   Ознакомившись с глубинами и рельефом, отдаю листы коллегам. И, подхватив автомат, шагаю к трапу. В пришвартованном к трапу катере нас давно поджидает Устюжанин, назначенный мной командиром спуска.
   Подготовка закончена, и обе пары пловцов стоят перед Георгием. Опытный взгляд моего товарища цепко выхватывает каждую мелочь: целостность дыхательных мешков, шлангов, легочного автомата, байпасных клапанов и автомата промывки дыхательной системы. Параллельно он контролирует давление в заправленных баллонах, наличие свежих регенеративных патронов.
   Мои парни не любят высокопарности, но отлично понимают: от исправности и надежной работы всех перечисленных "мелочей" зависит жизнь боевого пловца.
   Итак, все в порядке.
   Смотрю на часы. С момента разговора с контр-адмиралом минуло пятьдесят пять минут. Уложились.
   Георгий дружески хлопает меня по плечу и подает последний элемент - своеобразный символ власти командира группы - навигационно-поисковую панель. На ее экране, светящимся таинственным голубоватым светом, отображается великолепная картинка со сканирующего гидролокатора кругового обзора.
   Устюжанин возвращается на палубу и занимает место у станции гидроакустической связи. Наш катер отваливает от борта и несется к оранжевой точке - бую-маркеру, обозначающему точное место затопления траулера.
   Приехали.
   Надвигаем на лица маски, открываем баллоны. Садимся на борт и по очереди опрокидываемся назад.
  
  
   Глава шестая
   Архипелаг Земля Франца Иосифа; остров Земля Александры
   Март-сентябрь 1945
  
   На протяжении Второй Мировой войны германские подводники имели в Александровской подскальной базе все необходимое для нормальной и относительно комфортной жизни.
   Используя бесценный опыт обустройства баз на Новой Земле, немецкое командование решило построить нечто похожее и здесь - вблизи северного пути в Японию, которым из-за малоизученности и сложной ледовой обстановки не осмеливался пользоваться никто, кроме немецких подводников. Во второй половине тридцатых годов на пустынный архипелаг прибыли три судна с оборудованием, инструментами, стройматериалами, продуктами, охраной, инженерами и несколькими сотнями военнопленных.
   Некоторое время ушло на изыскательские работы, а спустя две недели на прибрежных скалах бухты Нагурского стояло четыре деревянные постройки, после чего закипела работа по возведению главного сооружения внутри высокой скалы. Вначале пробили наклонный шурф, расширили его до приемлемых размеров, установили рельсы с лебедкой, пустили пяток вагонеток. И приступили к горизонтальной выработке.
   Тяжелая работа по расширению природного грота не прекращалась в течение восемнадцати месяцев: три смены круглосуточно вгрызались в твердую скальную породу. В итоге был построен глубокий искусственный водоем, сообщающийся с проливом Кембридж широким подводным тоннелем; влево от водоема внутрь скалы уходила обширная зона технического обслуживания субмарин, вправо вел коридор к жилым отсекам.
   Готовую базу приезжал принимать генерал-адмирал - один из заместителей Деница. И говорят, остался весьма доволен. Еще бы - под скалой он увидел целый город! Каменные тротуары, казарменные отсеки; продовольственные, топливные, оружейные склады; небольшая ремонтная мастерская, пара цехов, погрузочно-разгрузочные механизмы, автономная электростанция, система вентиляции... И самое главное - стоянка во внутреннем водоеме, рассчитанная на прием и обслуживание сразу двух современных подводных лодок.
   - Что прикажете делать с наклонным шурфом? - спросил у генерал-адмирала начальник строительства.
   - А какие имеются варианты?
   - Можем засыпать каменными обломками - я специально оставил наверху полтысячи кубов. Или залить бетоном - как вам будет угодно. Главное, выдержать требования маскировки...
   - Знаете что, любезный, у меня другое предложение.
   - Слушаю вас, - подобострастно глядел на заказчика военный строитель.
   - Я уверен в том, что обитателям этой базы иногда придется делать вылазки на остров. Поэтому оборудуйте шурф ступенями и самыми надежными дверьми - внешней и внутренней. Ну и позаботьтесь о маскировке - тут вы абсолютно правы...
   Так строители и поступили. А по окончании работ два специальных арктических танкера "Пелагос" и "Кернтерн" выполнили несколько рейсов из Германии в бухту Нагурского, завозя в склады новой базы дизельное топливо, консервированные, сушеные и замороженные продукты, грузоподъемные средства, инструменты и большое количество запасных торпед. В широкой подскальной гавани свободно умещались две небольшие подлодки "второй", "седьмой", "девятой" серии или же одна - "десятой", "четырнадцатой", а также новейшей "двадцать первой" серии. В начале сороковых годов наверху стояли два комфортабельных коттеджа вместимостью двести человек. Оба "этажа" лагеря были прекрасно приспособлены для несения длительной вахты, все было рядом - в двух шагах.
  
   * * *
  
   О наклонном шурфе за бронированной дверью с хитрым замком Мор узнал через день после прибытия лодки на базу. Разбираясь с документаций, оставленной в сейфе командирского жилого отсека, он наткнулся на перечень инструкций, а также подробные чертежи и схемы. На одной из схем и был изображен шурф длинной в две сотни метров. Помимо бумаг на полках вмурованного в стену стального ящика обнаружилась связка ключей от всех основных помещений базы. Получив доступ к запасам, Хайнц прихватил Нойманна и отправился инспектировать хозяйство...
   "Да, отныне наше благополучие зависит от количества этих банок и ящиков", - повторял он про себя, прохаживаясь с фонарем между высокими стеллажами одного из продовольственных складов. Здесь же беззвучной тенью ходил профессор...
   Вскоре из-за соседнего стеллажа послышался его воодушевленный голос:
   - Да-а... эту базу готовили настоящие профессионалы.
   Корветтен-капитан вертел в руках банку с тушеным мясом, пытаясь выяснить дату производства...
   "Произведено в 1936 году. Верхний Пфальц, Бавария. Хранить при температуре не выше +5", - прочитал он на этикетке.
   Поставив банку на место, он вздохнул и зашагал дальше. Лицо Мора с самого начала инспекции было мрачным и неулыбчивым...
   Сложность ситуации состояла в том, что никто не догадывался даже о приблизительных сроках заточения под гранитной скалой, соседствующей с толстой шапкой ледника. На первый взгляд продуктов было предостаточно, но... сколько его команде придется прожить в этой норе, насквозь пропитанной запахами машинного масла, смолы и прелых морских водорослей?..
   Оба продовольственных склада имели приблизительно равную площадь. Стеллажи первого были плотно заставлены разнокалиберными консервами: от пятидесятикилограммовых жестяных коробок с норвежской патокой, сгущенным молоком, чаем, кофе и шоколадом, до полукилограммовых банок с венгерским яичным порошком, с датской свининой, вареньями, мармеладом, пудингами, печеньем, сушеными фруктами и изюмом. Здесь же высились штабеля ящиков и коробок из толстого картона с восковым покрытием. В них хранились крупы, мука, сахар, макаронные изделия, галеты, стеклянные емкости с превосходным оливковым маслом, тысячи бутылок с разнообразным спиртным, сигареты, спички... Второй склад был устроен ближе к леднику и предназначался для хранения свежезамороженных продуктов - в основном мяса, рыбы, птицы и масла.
   Разглядывая этикетки и читая маркировку на упаковочной таре, новоиспеченный корветтен-капитан предавался безрадостным рассуждениям:
   - Если нам суждено провести в заточении пару лет, то запасов хватит с избытком - мы ни в чем не будем себе отказывать. Если срок ссылки увеличится вдвое - рацион станет скудноват. Ну а чтобы протянуть лет пять или шесть - придется здорово экономить и жить впроголодь...
   Внезапно висящие под потолком лампы весело моргнули и ожили желтоватым светом.
   Мор выключил фонарь и удовлетворенно хмыкнул:
   - Значит, кайзеровские генераторы в порядке. Хорошая новость.
   - Кстати, о новостях, - вторил Нойманн из-за стеллажной полки. - Мне кажется, настала пора объяснить вам, Хайнц, для чего я и мои люди прибыли сюда на вашей замечательной субмарине.
   - Разве у вас есть конкретная цель?
   - А ты полагаешь, мы просто спасали свои задницы?
   Подводник усмехнулся, но промолчал, из чего можно было заключить, что он именно так и считал.
  
   * * *
  
   Команда обустраивалась и продолжала исследовать секретный бункер. В том, что все механизмы и агрегаты исправно работали, ничего удивительного не было - военная промышленность курировалась первыми лицами Рейха, а рабочие, допустившие брак, немедленно попадали в гестапо.
   Не смотря на относительно свежие следы пребывания на базе коллег из Кригсмарине (вероятно, подскальное убежище регулярно использовалось для пополнения запасов субмарин и отдыха экипажей), склады были забиты провиантом, обмундированием, топливом и боеприпасами.
   Члены экипажа и пассажиры U-3519 перенесли личные вещи из подлодки в казармы и офицерские отсеки. Хайнц Мор оставил на борту сменяемую стояночную вахту, в обязанности которой входило поддержание субмарины в боевой готовности; вторая вахта занималась несением службы внутри базы; третья, состоящая из двух связистов, в назначенные часы крутила ручку выдвижной радиомачты и слушала эфир на волне Кригсмарине. Остальные занимались хозяйственными работами - сделать еще предстояло многое.
   К примеру, инженера-механика Гюнтера здорово напрягал вопрос: куда уходит выхлоп от работающего дизель-генератора? В дальнем холодном закутке, где монотонно тарахтел дизель, здорово пахло выхлопными газами, однако дальше железной двери запах не распространялся. "Чудеса!" - подумал Мор и снарядил группу разведчиков. Те обрядились в специальные теплые маскировочные костюмы, прихватили бинокли, оружие. Корветтен-капитан отыскал на заветной связке нужный ключ, открыл сложный замок и дважды провернул круглую ручку. Разведчики помогли открыть невероятно тяжелую дверь и по очереди исчезли в темном жерле наклонного шурфа...
   Вернулись они только к вечеру.
   - Недалеко от края восточного ледника обнаружены блиндажи и заброшенный метеопост, - докладывал обербоцман. - В блиндажах найдены пустые консервные банки с маркировкой на немецком языке.
   - Здесь? - ткнул командир в карту.
   - Так точно.
   Мор задумался. Значит, и остальные метки, скрупулезно нанесенные на карту в штабе Кригсмарине, должны соответствовать имеющимся на острове объектам.
   - Взлетную полосу на северо-восточной оконечности острова не заметили?
   - Нет, судя по вашей карте аэродром далековато.
   - А насколько заметна выдвижная радиомачта?
   - Телескопическая антенна поднимается на скалистом склоне и со стороны моря наверняка сливается со скалами.
   - А из глубины острова?
   - Оттуда ее не видно вообще.
   - Это хорошо. Ну а запах? Сверху чувствуется запах выхлопными газами?
   Разведчики переглянулись.
   - В чем дело? - насторожился Мор.
   - Я не почувствовал. А Шлоссер, вроде, унюхал.
   - Я же моторист, - пожал плечами Альберт Шлоссер. - Я этот запах из тысяч других узнаю.
   - Покажи на карте, где воняло выхлопом?
   - Здесь.
   - Все верно. Спасибо. Отдыхайте...
   Отпустив разведчиков, он вооружился фонарем и прошелся по стометровому шурфу до выхода на поверхность. Снаружи выход из скалы был великолепно замаскирован под каменную породу.
   Хайнц удовлетворенно кивнул. Подышав свежим морозным воздухом, он возвратился вниз, тщательно запер массивную стальную дверь и... наткнулся на Нойманна.
   - Мы останемся без электричества? - испуганно зашептал тот.
   - Не останемся.
   - Но моторист унюхал на поверхности выхлоп!
   - Сегодня Гюнтер - мой инженер-механик - изучал техническую документацию, найденную в сейфе, и кое-что выяснил.
   - Да? И что же?
   - Вы заметили течение в нашем внутреннем водоеме?
   Судя по выражению лица профессора, он вообще не понимал, о чем речь.
   Хайнц улыбнулся невнимательности врача и пояснил:
   - Впервые я обратил внимание на течение, бросив в воду окурок. Его довольно резво потащило от грота к тупику с резиновым отбойником.
   Нойманн лихорадочно тер высокий лоб.
   - Простите, не понимаю.
   - Я тоже не сразу догадался, - засмеялся подводник. - Дело в том, что от тупиковой стенки к соседнему заливу пробит неширокая подводная протока, по которой постоянно движется вода.
   - Почему она движется?
   - Из-за общего течения или благодаря перепаду уровней - пока не знаю. И дело не в этом. Главное состоит в том, что строители этого бункера установили в протоке подводную электростанцию - несколько гребных винтов с генераторами. Ее документацию сегодня и обнаружил инженер-механик...
   Команда обживала неуютный, мрачный и холодный бункер. Увы, но поначалу холод оставался главным неудобством нового жилища. После первой же ночи, проведенной на кровати в одной из офицерских комнат, Мор понял, для чего интенданты в Ростоке выдали его команде большое количество комплектов альпийского обмундирования. Утром он еле заставил себя вылезти из-под вороха прихваченной с лодки одежды. И тут же распорядился раздать людям теплые вещи, присовокупив к комплектам по одному лишнему одеялу из местного вещевого склада. Правда через несколько дней механики разобрались с электростанцией и запустили ее в работу, что позволило использовать дизель-генераторы для обогрева жилых отсеков тепловыми вентиляторами. Это немного улучшило ситуацию с ночным отдыхом, однако для нахождения в рабочих помещениях морякам все одно приходилось надевать толстые свитеры...
  
   * * *
  
   Минули первые месяцы длительной вахты.
   Нойманн ежедневно занимался своими секретными делами. Одну из казарм профессор моментально нарек "лазаретом" и зарезервировал его за собой и коллегами-врачами. Они долго возились с привезенными на подлодке металлическими частями странного вида и, в конце концов, собрали несколько десятков стальных цилиндров.
   - Зачем эти капсулы? - заглянул как-то к профессору Хайнц.
   Мор и Нойманн по праву старших офицеров занимали отдельные отсеки; полтора десятка старших унтер-офицеров ютилось в трех больших комнатах, в остальных с относительным комфортом размещались офицеры, врачи, инженеры.
   В жилище профессора соблюдался идеальный порядок. Все вещи лежали строго на отведенных местах, исключением был рабочий стол - на нем царил невообразимый бардак.
   - Заходи, Хайнц, - оторвался тот на секунду от толстого фолианта.
   - Благодарю. Так для чего же вам капсулы? - повторил подводник.
   - У меня имеется четкие указания рейхсфюрера, и я обязан их выполнить.
   - Я чего-то не знаю, профессор? - в голосе подводника прозвучали угрожающие нотки.
   - Я обязан продлить тебе жизнь, Хайнц. Тебе и твоей команде.
   - Продлить жизнь?!
   - Да, ты не ослышался. Прощаясь со мной, Генрих Гиммлер сказал: "Ожидание благоприятного момента может затянуться на многие десятилетия". Понимаешь?
   - Он так и сказал?
   - Да, сам рейхсфюрер неуверен в сроках возрождения рейха.
   - Так вот почему мой новый экипаж сформирован из моряков, не имеющих родственников, - сокрушенно покачал головой Мор.
   Нойманн ехидно улыбнулся:
   - Я рад, что постиг эту истину самостоятельно. Кстати, моя команда формировалась по тому же принципу: чем меньше сантиментальных воспоминаний - тем лучше для дела.
   - Что же ты предлагаешь?
   - Для начала урезать норму довольствия, затем морально подготовить команду к необходимости лечь в капсулы и принять мой препарат "бессмертия".
   - А если мои люди откажутся?
   - В таком случае, - жестко отчеканил профессор, - через несколько лет им придется собирать на скалах мох и охотиться на белых медведей.
   - Хорошо, - сказал корветтен-капитан, - я готов тебя выслушать.
   - Присаживайся. Наша беседа будет длинной - мне нужно многое объяснить...
   Монолог Нойманна длился более часа и почти не прерывался. Ученый с увлечением повествовал об экспериментальной биологии, об успешных опытах по вводу испытуемых в искусственный гипобиоз - клинический аналог природного обратимого снижения интенсивности жизнедеятельности теплокровных организмов.
   Дважды далекий от медицинских вопросов подводник переспрашивал о сути непонятных терминов, и еще дважды сам профессор замолкал, дабы налить в походные металлические рюмки хорошего темного рома.
   - Что ж, меня ты почти убедил, - подпалил Мор сигарету. - Но главное - заставить поверить команду. Мы оказались в такой ситуации, в которой лучше действовать посредством убеждения, а не приказов.
   - Согласен. Начните издалека, - провожая подводника до стальной двери, приговаривал врач. - Пригласи для ревизии складов кока и еще кого-нибудь. Продолжай сокращать норму довольствия и прилюдно объяви причину. И постоянно напоминай морякам о длительности нашего здесь пребывания...
  
   * * *
  
   С точки зрения профессора Нойманна, изоляция от внешнего мира была огромным благом для науки в целом и для любого конкретного опыта. Занимаясь медицинскими экспериментами в Дахау, он пользовался неограниченной свободой в выборе "материала" и научных методов, имел полную индульгенцию от рейхсфюрера СС. Однако близость высокого начальства, страх ошибиться или не успеть к назначенной дате - висели над ним подобно остро отточенному двуручному рыцарскому мечу. Здесь же - под землей и на краю света не довлели политические задачи и сжатые сроки, здесь не докучало начальство, и никто не мешал делать то, к чему профессор готовился долгие годы.
   В беседе с командиром подлодки он рассказал далеко не все. "За кадром" остались летальные исходы, случавшиеся в секретной лаборатории Дахау с каждым третьим испытуемым при выходе из экспериментального сна.
   "Когда они улягутся в капсулы и заснут - у меня будет время поработать над ошибками, - решил он, закрыв за Хайнцем тяжелую дверь. - Лишь бы ему удалось убедить своих головорезов..."
   Но с головорезами вышла заминка.
   Мор четко следовал советам профессора: назначил второго помощника ответственным за продовольственные склады; приказал ему совместно с коком произвести полную инвентаризацию и рассчитать новую - уменьшенную норму довольствия; неоднократно в присутствии подводников намекал на необходимость строжайшей экономии...
   Бесполезно. Все это вкупе с пугающей неизвестностью только озлобляло людей. И пока Нойманн с помощниками готовил капсулы к первому длительному погружению в сон, в команде моряков-подводников зрел бунт. Офицерам все чаще и чаще приходилось слышать прямые вопросы:
   - Сколько нам тут гнить?!
   - Надоело жить впроголодь! Склады забиты продуктами - почему нас кормят как юнцов из гитлерюгенд?
   - Не пора ли выйти в море на свободную охоту?
   - Если здесь закончатся продукты, разве нам не поможет великая Германия?!
   Хайнц Мор "охлаждал" активность оглушительными дозами шнапса, всячески убеждал и пускал в ход психологические навыки, коими изредка пользовался в длительных походах в Атлантику. Вначале это помогало - он считался хорошим командиром и пользовался безоговорочным авторитетом. Но к концу лета ситуация стала почти неуправляемой.
  
   * * *
  
   Как ни доказывал Мор необходимость залечь в капсулы и принять препарат профессора Нойманна, как ни старался погасить разгоравшийся пожар всеобщего недовольства - буза все же началась. И грянула она в тот момент, когда ситуация не предвещала взрыва.
   Каждый сентябрь великий Рейх отмечал годовщину Имперского партийного съезда в Нюрнберге. Празднество проходило с помпой: гремели военные оркестры, мимо стоящих на трибунах вождей маршировали под штандартами бесконечные колонны. А после трехдневных фестивалей наступал черед кульминации - на трибуну поднимался сам фюрер.
   Казалось бы, живя в неопределенности и с ограниченными запасами еды, нет нужды в точном соблюдении традиций Рейха. Однако корветтен-капитан посчитал грядущую дату хорошим поводом для поддержания боевого духа своих людей. Он приказал коку приготовить праздничный ужин и выдать каждому по двойной порции шнапса.
   Удивительно, но сие послабление дало обратный эффект: плотно закусив, и изрядно напившись, моряки вспомнили вкус нормальной жизни. И тут началось...
   Вначале в кают-компании (так подводники нарекли столовую) вспыхнула драка - после короткой словесной перепалки два десятка младших чинов набросилось на старших унтер-офицеров. Подоспевший офицеры попытались погасить конфликт, но только подлили масла в огонь.
   Оберлейтенант Отто Шнайдер, отвечавший за порядок и несение общей вахты, выхватил пистолет и дважды выстрелил вверх. Но и это сработало против здравого смысла - кинувшись к арсеналу, обезумевшие моряки смяли караульного и вооружились. Под высокими сводами базы заметалось эхо беспорядочной пальбы...
   Плотным автоматным огнем толпа оттеснила слабо вооруженных офицеров, врачей и инженеров к жилым отсекам.
   - Что они намерены с нами сделать, Хайнц?! - прижимался спиной к холодной стене бледный Нойманн.
   - А вы не догадываетесь? - стоял Мор по другую сторону дверного проема.
   В толстую стальную дверь стучали пули.
   - Что мы им сделали? Почему они хотят нас убить?
   - Чтобы преспокойно сожрать все запасы, а потом выйти в море на свободную охоту. Пока мы живы - им это не позволено.
   - У вас есть какие-нибудь мысли?
   - Никаких. Нас спасет только чудо...
   Внезапно стрельба за дверью стихла.
   Мор с Нойманном переглянулись.
   - Не вздумайте открывать! - зашипел профессор, заметив движение руки подводника. - Это ловушка!..
   В дверь тихо постучали. Один раз, второй, третий. Стук становился все сильнее и сильнее, пока не превратился в сплошную дробь.
   - Господин корветтен-капитан! - донесся голос моториста Альберта Шлоссера - одного из зачинщиков бунта. - Герр командир, пожалуйста, откройте!
   Мор процедил сквозь зубы:
   - Чтобы ты пристрелил меня?
   - Нет-нет, господин корветтен-капитан! Мы не будем стрелять - даю слово!
   - Откуда такое милосердие, матрос-ефрейтор? Вы же возомнили себя пиратами и собирались вздернуть нас на рее - не так ли?
   - Герр командир, выслушайте! Со стороны моря слышны странные звуки. Кажется, нашу базу обнаружили русские или англичане!
   Старшие офицеры вновь переглянулись. Нойманн выразительно покачал головой: не верьте - это заурядная уловка!
   - Альберт, пригласите к двери кого-нибудь из офицеров.
   Спустя минуту послышался слабый голос оберлейтенанта Шнайдера:
   - Господин корветтен-капитан, они говорят правду... Со стороны грота доносится посторонний шум, похожий на звук электромоторов.
   - Отто, ты ранен?
   - Да, зацепило...
   Хайнц крутанул запоры и рванул дверь быстрее, чем Нойманн успел раскрыть рот.
   За порогом два матроса поддерживали истекающего кровью Шнайдера. Рядом стоял растерянный Шлоссер.
   Хайнц на миг обернулся к врачу:
   - Карл, окажите помощь Отто.
   - А вы?
   - Я к причалу...
   Пробежав полсотни метров, командир подлодки выскочил на каменный тротуар, обрамлявший прямоугольный водоем.
   Недавние бунтовщики стояли на палубном настиле подводной лодки и, направив стволы автоматов к подводному гроту, напряженно всматривались в бурлящий поток. На лицах был отчаянный испуг.
   Мор в два прыжка преодолел сходни, нырнул в рубку, поднялся на мостик и направил луч прожектора к поверхности воды. Огромное темное пятно медленно заползало во внутренний водоем.
   Шум нарастал. А вместе с ним все сильнее вскипала вода.
   Неожиданно лодка содрогнулась от сильного удара. Хайнц выронил пистолет, но на ногах устоял, ухватился за поручень. Его взгляд по-прежнему метался по узкой полосе водоема между левым бортом субмарины и соседним причалом.
   - Ч-черт! - прошептал он.
   Под водой явно что-то двигалось, и вот-вот должно было показаться на поверхности...
  
  
   Глава седьмая
   Баренцево море; 30 миль северо-восточнее острова Медвежий
   Наше время
  
   Где-то в дальних закутках моего подсознания имеется некий прибор, в шутку называемый мной "набором шестеренок". Замечательная, между прочим, штука, почти безошибочно предсказывающая исход любого события. Кажется, это называют предвидением или предчувствием. Несколько раз "механизм" спасал мою шкуру, за что я чрезвычайно ему признателен. В другие моменты, не связанные с риском для жизни, он тоже работает без сбоев - достаточно прислушаться, и он правдиво расскажет о ближайшем будущем. Так вот сегодня "прибор" молчит. А это означает то, что затея генерала Горчакова - пустое сотрясание кабинетного воздуха.
   Ладно, это все лирика. Приказ поступил, и наше дело его выполнять.
   Оказавшись под водой, первым дело проверяем дыхательные аппараты. С ними все в порядке.
   Теперь гидроакустическая связь.
   - "Скат", я - "Ротонда", - первым нарушает безмолвие Устюжанин. - Как меня слышно?
   Позывной "Скат" присваивается старшему рабочей смены. Если под водой одновременно находятся две смены (или пары, как в нашем случае) - "Скатом" остается работающая на глубине, а та, что выше, зовется "Барракудой". "Ротонда" неизменна и непотопляема, ибо она всегда находится на берегу или на палубе судна.
   Каждый из нас для проверки работоспособности гарнитуры и приемопередатчика выдает в "эфир" по паре слов.
   - Отлично слышу.
   - Пять баллов.
   - Лучше не бывает.
   - "Ротонда", связь в норме, начинаем погружение.
   - Понял. Удачи...
   Достигаем сорока метров - промежуточной глубины, на которой остается дежурить первая пара. На глубинах до пятидесяти метров инжекторно-регенеративные аппараты с гелиево-кислородной дыхательной смесью работают вдвое дольше. И если у нас с Фурцевым вдруг что-то не заладится, то Миша Жук с Сергеем Савченко, имеющие хороший запас смеси и свежие силы, придут на помощь.
   Медленно опускаемся с Игорем в пучину, держа в поле зрения полосатый фал, на котором болтается оранжевый буй-маркер...
   Вода в северных широтах невероятно чиста и прозрачна, что обусловлено небольшим количеством планктона и неорганики. Горизонтальная видимость около семидесяти метров; вертикальная - поменьше. Дело в том, что солнце в заполярных районах никогда не поднимается высоко над горизонтом, а от его положения на небосклоне напрямую зависит, насколько далеко свет проникает под воду. Или, выражаясь научным языком: насколько значителен фотический слой - верхняя толща воды в океане, в которой имеется достаточно света для фотосинтеза. Наиболее глубоко солнечные лучи проникают на экваторе, когда солнышко находится в зените. Погружаясь в океан в тропических широтах, порой кажется, будто видишь дно на полукилометровой глубине. На самом деле, значение вертикальной видимости гораздо скромнее, однако со здешним его не сравнить.
   Пятьдесят метров. Здесь холоднее, чем в поверхностном слое и уже темно. Включаю фонарь и периодически посматриваю на голубоватый экран навигационно-поисковой панели. Пока он чист - сканирующий луч гидролокатора кругового обзора на этой глубине донный рельеф не цепляет.
   Семьдесят метров. Костюм все плотнее и плотнее обжимает тело, добавляя неприятного ощущения ледяного плена. Да, это не Карибское море и не Бенгальский залив, где на предельную глубину можно ходить в одних плавках.
   На восьмидесяти метрах гидролокатор определяет довольно крупный объект, находящийся почти строго под нами. В том же направлении исчезает и полосатый капроновый фал, удерживающий на поверхности буй-маркер.
   Фурцев держится рядом - на дистанции вытянутой руки. Лучи наших фонарей рыщут в поисках цели...
   А вот и она. На глубине девяносто метров мы отчетливо видим под собой лежащее на боку небольшое судно.
   Лучи осторожно нащупывают светлый борт с рядом круглых иллюминаторов и с темной полосой ватерлинии. Приближаемся, осматриваем, ищем название...
   И вскоре останавливаемся у самого носа. Рядом с якорной нишей аккуратно начертано масляной краской "Tynset".
   - "Ротонда, я - "Скат".
   - Да, "Скат", слышу вас отлично.
   - Мы на месте. Цель найдена. Отчетливо вижу название траулера: "Тинсет".
   - Все верно - это он.
   - Приступаю к осмотру...
  
   * * *
  
   Траулер лежит на левом бору; такелаж смят и разбросан по светлому илистому дну; мачты, портал и грузовая стрела погнуты, сломаны. Повсюду болтаются обрывки трала.
   Вначале заглядываем в рубку. Все стекла выбиты - значит, произошел сильный взрыв, от которого суденышко основательно встряхнуло.
   Приказываю Игорю осмотреть помещение в небольшой надстройке, а сам ухожу вдоль борта - меня интересует причина трагедии, а не ее последствия...
   Как ни странно, нижняя часть корпуса цела - ни единой пробоины. Удивленно копаясь в памяти в поисках аналогий, подплываю к кормовой части. И только здесь фонарный луч натыкается на искореженные листы обшивки.
   Подхожу ближе. Ощупываю острые, загнутые внутрь края...
   Хреновое зрелище. Всегда испытывал почти физическую боль, глядя на смертельные раны судов. Что может быть отвратительнее вида рваных пробоин или подробного "поперечного плана" корпуса на месте его разлома?
   Взрыв произошел в районе кормы. Это становится ясно по изуродованному слипу - специальному лотку, по которому лебедка выбирает трал. Вместе со слипом разворочены и распорные траловые доски, и кормовая вьюшка; перо руля вывернуто вбок.
   Продолжая осмотр, все более утверждаюсь во мнении: причинной сих повреждений стал внешний взрыв средней мощности. И сразу пытаюсь вычислить причину взрыва.
   Торпеда отпадает. Во-первых, слишком необычный сектор для торпедной атаки - точно в корму. Во-вторых, попади настоящая торпеда в этот несчастный тральщик - его разнесло бы на заклепки и молекулы.
   И вдруг память подбрасывает подсказку: я отчетливо припоминаю случай, давным-давно описанный все тем же легендарным североморцем Старшиновым. Кажется, речь шла о Балтике. В рассказе фигурировал похожий тральщик, занимавшийся промыслом в неспокойное послевоенное время. Как выяснилось позже, во время донного траления команда случайно сорвала с якоря немецкую мину. Выбирая трал, моряки дотащили ее почти до люка грузового трюма. Заметив "улов", выключили лебедку и поспешили выйти на связь с военными моряками. В общем, им здорово повезло - неразорвавшуюся мину обезвредили вызванные саперы.
   "А этим ребятам, похоже, счастье не привалило, - заглядываю внутрь огромной дыры посередине слипа. - Очень похоже на взрыв обычной якорной мины. Очень... Теперь неплохо было бы отыскать парочку улик, без которых будет сложно убедить одного упрямого старикана..."
   Проще всего найти их внутри поврежденного отсека. Освещая фонарем развороченные внутренности, осторожно вторгаюсь в то, что недавно именовалось "машинным отделением".
   Внезапно натыкаюсь на обезображенный труп моряка.
   От неожиданности сбивается дыхание, но я быстро его восстанавливаю, поняв откуда и почему он появился. Мое вторжение взбеленило воду внутри отсека, и та вынесла труп из ближайшего темного уголка.
   Это был молодой темноволосый парень, скорее всего моторист. Одежда опалена, тело испещрено повреждениями, левая рука оторвана в районе плечевого сустава - из обрывков рукава яркой робы торчат и покачиваются белые жилы с остатками бесцветной плоти...
   Сказать, что в машинном отделении хаос - не сказать ничего. Предстоит потрудиться, дабы отыскать здесь хотя бы один осколок проклятой мины.
   Но искать не приходиться. Потревоженная вода медленно разворачивает тело, и я вижу торчащий в спине моториста осколок - кусок ржавого металла с зазубренными и необычайно острыми краями.
  
   * * *
  
   - "Ротонда, я - "Скат".
   - "Скат", "Ротонда" на связи.
   - Работу закончили. Начинаем подъем. С нами двое.
   - Понял вас. Ждем...
   Держимся с Фурцевым у полосатого фала и, неспешно работая ногами, поднимаемся к поверхности. Каждый несет из глубины печальную ношу: я держу за робу останки норвежского моториста; Игорь обхватил свободной рукой почти не пострадавшее при взрыве тело капитана или матроса, стоявшего в момент трагедии на руле. Он нашел его в рубке - единственном помещении крохотной надстройки.
   Где-то в недрах погибшего судна осталось тело последнего попавшего рыбака - за ним предстоит вернуться. А у нас уже маловато дыхательной смеси, да и продрогли мы до самых костей. Все-таки сто пятнадцать метров - не шутка. На этой глубине давление воды обжимает наши тела достаточно твердыми костюмами до такой степени, что ощущается каждая складка шерстяного нательного белья.
   Восемьдесят метров. Все наши мысли крутятся вокруг горячего душа и какого-нибудь крепенького согревающего напитка...
   Шестьдесят.
   Дежурная пара встречает нас чуть ниже промежуточной глубины. Жук с Савченко выглядят посвежее - передаем им тела и дальнейший подъем осуществляем налегке...
   Наконец, достигаем поверхности. Тело отдыхает от бешеного давления и отогревается в относительно теплой воде.
   Устюжанин через представителей МИДа успел сообщить норвежской стороне о найденных телах, и возле нашего катера уже поджидает маломерное иностранное судно. Мы помогаем норвежским матросам поднять на его борт человеческие останки. А через несколько минут и сами восходим по трапу на палубу "Георгия Титова"...
  
   * * *
  
   Мы возвращаемся в Североморск.
   Если бы вода в Норвежском море была теплее, а каюты "Титова" самую малость комфортабельнее, то пловцы моего отряда посчитали бы короткую командировку круизным отдыхом. В ней и на самом деле не было ничего сложного. После первого погружения мы сделали двухчасовой перерыв, а потом снова пошли на глубину - в том же составе и тем же порядком.
   Тело последнего из трех пропавших рыбаков обнаружилось у трапа под крохотной надстройкой. Это был пожилой мужчина, совершенно не пострадавший от осколков мины. Вероятно, его оглушило или отбросило с трапа, когда судно тряхнуло взрывом. Мы подняли его и бережно передали норвежцам.
   Перед уходом из района, меня вдруг вызвали в ходовую рубку.
   - Вас, - подает трубку радиотелефона командир бригады.
   Первая мысль: кому это я понадобился на краю света? Ответ находится молниеносно: конечно, Горчакову! Старику не терпится первым узнать результаты охоты за призраком.
   Но интуиция меня подводит.
   Телефонный динамик оживает незнакомым голосом - на проводе норвежский адмирал, руководитель поисково-спасательной операции. Он медленно и с диким акцентом произносит слова благодарности за помощь, за риск и проделанную работу.
   Я слушаю и с грустью поглядываю на норвежский тральщик типа "Оксёй". Признаться, мне завидно: этим красавчикам скоро двадцать лет, а у нас таких кораблей нет, и еще долго не будет. Катамаран, выполненный из современных радиопрозрачных материалов, воздушная подушка, великолепное оснащение. Мда...
   Дослушав благодарственную речь, скомкано прощаюсь и возвращаю трубу адмиралу.
   Он посмеивается:
   - Ну как - отогрелись? Или подкинуть коньячку из адмиральского НЗ?
   - Благодарю. Наших запасов хватит согреть полкоманды. Когда подойдем к стенке?
   - Ровно через тридцать часов.
   Возвращаюсь в каюту. Там в верхнем ящике рабочего стола лежит завернутый в тряпицу осколок мины, извлеченный из спины погибшего моториста. Я знаю, что этот "подарочек" не обрадует Горчакова, ведь согласно его версии очередная загадочная история с трагическим финалом должна произойти в холодных северных морях в этом году.
   Что ж посмотрим. Сейчас на дворе середина лета - время еще есть...
  
  
   Глава восьмая
   Архипелаг Земля Франца Иосифа; остров Земля Александры
   Сентябрь 1945 года
  
   - О, мой бог, что это? - прошептал Мор, глядя на выползавшую из воды штангу.
   Но спустя мгновение он уже понимал, что это. Понимал и судорожно проталкивал в желудок вставший в горле ком: во внутренний водоем подскальной базы вошла неизвестная подводная лодка. Всплывая, она пыталась втиснуться в узкое пространство между U-3519 и пустующим левым причалом.
   - О, мой бог, - повторил Хайнц, спускаясь вниз по вертикальному трапу. - Хоть бы это оказались наши соотечественники. И хоть бы их лодка не была такой же громадной как наша. Иначе оба корабля никогда отсюда не вылезут...
   Сердце бешено колотилось в груди до тех пор, пока он не узнал так называемый "зимний сад" - зенитное вооружение, размещенное на открытой платформе позади ограждения бочкообразной рубки.
   - Свои! Слава богу - свои!.. - шумно выдохнул он, выскочив на палубный настил.
   Перед ним покачивалась субмарина типа VIIC/41 - одна из многочисленных модификаций распространенной "седьмой" серии. Это меняло дело - "семерка" была на два метра уже представительницы новой "двадцать первой" серии.
   Тем временем на каменном тротуаре появлялись офицеры, старшие унтер-офицеры и гражданские специалисты, покидавшие свои убежища после неудавшегося бунта. Притихшие мятежники безропотно разоружались.
   Наведя порядок, к Мору подошел старший помощник:
   - Как думаешь, Хайнц, кто к нам пожаловал в гости?
   - Сейчас узнаем...
   По бортовому номеру вычислить команду не получалось - буквенно-цифровой индекс отсутствовал. Вместо него на рубке белой масляной краской было выведено женское имя "Верена", в прямом переводе означавшее "Священная мудрость".
   Обернувшись и оглядев свою команду, корветтен-капитан процедил:
   - Вот что, Рудольф. Мне плевать, кто пришел на борту "семерки" - полагаю, в ее отсеках такие же как и мы - лишенные родины и будущего. Меня больше беспокоит сегодняшнее происшествие со стрельбой, неповиновением и попыткой захватить корабль.
   - Я разделяю твое беспокойство.
   - Отлично. Наделяю тебя полномочиями дознавателя - к завтрашнему утру я должен знать имена всех зачинщиков. А сейчас возьми в помощники трех офицеров и начни свое расследование с ареста моториста Шлоссера.
   - Слушаюсь, - кивнул Кляйн.
  
   * * *
  
   "Да, это один из подвариантов "седьмой" серии, спроектированный в начале 1941 года, - глядел Мор на рубочную площадку всплывшей субмарины. - В итоге конструктивных доработок рабочая глубина данных субмарин возросла до ста двадцати метров, а максимальная - до двухсот пятидесяти. Но почему "Верена"? Прочему на борту нет номера?.."
   Вначале загудел электродвигатель принудительной вентиляции отсеков, и подскальное пространство тотчас наполнилось знакомым коктейлем из углекислого газа, паров дизельного топлива и масел, пота, человеческих испражнений и огромного количества одеколона, коим подводники сдабривали все зловонные уголки, притупляя истошную вонь.
   Грохнул люк прочного корпуса. Над ограждением рубки появилась чья-то голова в капитанской фуражке с белым чехлом.
   Мор прищурился, угадывая знакомые черты.
   Командир "Верены" встал в полный рост и повернулся лицом к морякам, толпившимся на палубном настиле U-3519.
   - Хайль! - вяло вскинул он правую руку.
   - Альфред, ты?! - окончательно признал старого товарища корветтен-капитан.
   - Хайнц?! - изумленно воскликнул тот. - Вот уж кого не ожидал тут увидеть!
   Вскоре под каменными сводами слышались радостные возгласы - среди экипажей двух немецких субмарин оказалось немало друзей и бывших сослуживцев. Недавние бунтовщики, позабыв о намерении покончить с офицерами и выйти в море, оживленно выспрашивали у прибывших коллег последние новости.
   А новости были безрадостными.
  
   * * *
  
   Два однокашника и давних друга стояли на каменном тротуаре.
   - Поздравляю, ты стал старшим офицером, - покосился Альфред на нарукавные нашивки товарища. - А я остался капитан-лейтенантом. И, похоже, надолго...
   - С некоторых пор наши звания мало что значат, - отмахнулся Хайнц. - Необходимо подумать, как сообщить моей команде о гибели третьего рейха.
   - Может быть, не стоит? Из моего экипажа об этом знают только офицеры...
   - Лучше выложить все и сразу. Между прочим, сегодня вспыхнул бунт.
   - Бунт?!
   - Моим матросам наскучило сидеть под холодной скалой. Они разоружили караульного, ворвались в арсенал, открыли стрельбу... В результате убит обербоцман и ранен один из офицеров.
   - Весело тут у вас!..
   - От смертельной кульминации "веселья" нас спасло появление твоего корабля. Мы здесь уже полгода - нервы и терпение матросов на пределе.
   - Но ведь у наших экипажей и раньше случались длительные походы, - недоумевал Ценкер. - А мои ребята совершили почти кругосветку и ничего!
   - У вас была цель. Сначала вы прорывались к берегам Японии, потом шли сюда. А мы терпим здесь лишения, питаемся по урезанной норме, дышим гнилым воздухом и, засыпая вечером, знаем, что завтра их ждет то же самое.
   Альфред подавлено молчал.
   - Так что выкладывай все начистоту, - приобнял товарища командир U-3519. - По крайней мере, твоя речь остудит на некоторое время пыл потенциальных мятежников.
   - Как скажешь, Хайнц, - вздохнул тот. И вдруг встрепенулся: - Кстати! В кормовом отсеке "Верены" припрятан неплохой сюрприз, должный поднять дух твоим ребятам. И не только дух!
   - Что за сюрприз? - насторожился Мор.
   - Не представляешь, как нам повезло! Примерно месяц назад запасы продуктов, пресной воды и дизельного топлива иссякли - никто же не рассчитывал на поход до Японии и обратно без заходов в порты.
   - И ты славно поохотился, - догадался Хайнц.
   - Точно! Мы шли к Беренгову проливу мимо берегов Аляски и во время подзарядки аккумуляторов внезапно повстречали торговое судно под американским флагом. Нам послал его сам бог! К тому же по инструкции Дёница мы не имели права отпустить с миром свидетелей нашего существования. Сблизившись, начали атаку и выпустили одну торпеду - чтоб судно не развалилось и преждевременно не сгинуло под воду. Затем подошли и сняли часть необходимого груза, а заодно разжились шестью женщинами.
   - Ты привез сюда женщин?!
   - Ну конечно! Правда, две по дороге сдохли, но мы не расстроились и заставили оставшихся трудиться за шестерых! - громко расхохотался командир "Верены". И, сделавшись вдруг серьезным, спросил: - Ты случаем не привез сюда врача?
   - Привез, и не одного. У тебя кто-то болен?
   - На переходе из Японии мы похоронили троих; несколько человек жалуются на плохое состояние. Надо бы показать их докторам.
   - Пусть подойдут к профессору Нойманну.
   - Отлично. А женщин мы привезли на любой вкус: блондинки, брюнетки, стройные, полненькие, в возрасте и совсем молоденькие. Пойдем, покажу...
   Они взошли на палубу "семерки", спустились в центральный пост и добрались до самого последнего - электромоторного отсека. По его левому борту размещался электрический компрессор высокого давления, по правому - дизель-компрессор Юнкерса. Почти весь центральный проход был плотно заставлен какими-то ящиками. На них-то и было утроено жилище четырех женщин.
   "Боже, до чего страшные и вонючие, - разглядывал Мор полураздетых американок, спавших в ворохе грязного тряпья. - Впрочем, если кто-то пересилит отвращение - я не стану возражать. Все лучше, чем исподволь ожидать мятежа".
   Осмотрев "сюрприз", друзья покинули борт "Верены" и направились к жилым отсекам, где Мор намеревался предложить однокашнику поселиться в его апартаментах. Женщины не произвели на него впечатления. Напротив, спрыгнув на тротуар, он казался мрачным и озадаченным.
   - Сколько людей в твоем экипаже? - спросил он Альфреда.
   - Выходили в море, имея полный комплект - сорок четыре человека. Трое умерли, но прибавились четыре женщины. Итого - сорок пять.
   - С продуктами совсем плохо?
   - Не считая недельного НЗ в опечатанной кладовой, запасов осталось дней на пятнадцать-двадцать.
   - Не густо, - повернул Хайнц в коридор жилых отсеков. Толкнув металлическую дверь, пригласил: - Прошу.
   Оглядев жилище, товарищ повеселел.
   - Здесь в тысячу раз лучше, чем в утробах наших подлодок!
   - Не знаю, не знаю. Прожив полгода в каменном мешке, я уже так не думаю. Да, хотел тебя спросить: почему твоя "семерка" называется "Вереной"?
   - Я получил ее прямо у стапелей и борта боевой рубки были девственно чисты. К тому же, командование решило не наносить буквенно-цифровой индекс из соображений секретности.
   - Понятно.
   - Кстати, что ты намерен сделать с зачинщиками? - поинтересовался Альфред, выкладывая на полку шкафчика свои вещи. - Таких поступков прощать нельзя. Однажды в сорок четвертом мне пришлось лично расстрелять двух матросов.
   - Знаю. С ними разбирается старший помощник, и завтра утром мы поставим в этом деле жирную точку. Ты продумал свой доклад?
   - В общих чертах, - пожал тот плечами.
  
   * * *
  
   Главного зачинщика по приказу старшего помощника заперли в карцере - в каменном мешке довольно скромного размера. Угол пола по левую сторону от двери занимало отхожее место, над ним из стены торчал бронзовый кран. У дальней стены стояли две солдатские кровати и тумбочка между ними. Из постельных принадлежностей были матрацы, подушки и грубые шерстяные одеяла. Все нехитрое хозяйство освещалось единственной тусклой лампой.
   Через час экипажи двух субмарин собрались в кают-компании. Пока рассаживались за столики, в углу на каменном приступке крутил пластинку патефон, радуя моряков звуками современного американского джаза.
   Однако мероприятие не получилось сугубо праздничным: помимо здравиц по поводу неожиданной встречи соотечественников, в повестке значился доклад Альфреда Ценкера о последних событиях в мире.
   Патефон умолк. Два кока бесшумно сновали меж столами, разнося шнапс и горячую закуску. А командир "Верены", стоя рядом с офицерским столом, говорил низким глухим голосом:
   - Увы, господа, великий рейх проиграл войну. За две недели до прекращения боевых действий приемник фюрера Карл Дёниц приказал мне доставить в Японию спецгруз, что мы и намеривались сделать, выйдя из Киля. Мы почти добрались до цели, но... немного не успели. Япония также потерпела поражение и подписала капитуляцию на борту американского линкора "Миссури". Оставшись без родины и союзников, мы решили укрыться на этой базе - я знал о ее существовании (однажды просидел здесь три месяца) и приказал штурману рассчитать новый курс. За время плавания по северным морям мы периодически всплывали для подзарядки аккумуляторных батарей и с нетерпением вслушивались в эфир с надеждой узнать что-то позитивное. К сожалению, господа, обрадовать вас нечем: в начале мая 1945 года Йодль, Кейтель, Штумпф и фон Фридебург подписали протоколы актов о капитуляции Германии.
   Кто-то тихо спросил:
   - Что стало с фюрером?
   - Мы располагаем только теми сведениями, которые передаются по радио странами Европы. Судя по их сообщениям, фюрер покончил с собой в берлинском бункере.
   - А с Гиммлером? - поднял голову Нойманн. - Жив ли рейхсфюрер?
   - Мертв, - вздохнул Ценкер. И продолжил доклад: - После завершения войны наши противники: СССР, США, Великобритания и Франция создали Международный военный трибунал, объявивший в конце августа список из двадцати четырех человек - главных с их точки зрения военных преступников.
   - И кто же среди них?
   - Все те, кто не успел или не смог покончить с собой. Геринг, Риббентроп, Кейтель, Кальтенбруннер, Борман, Йодль, Гесс, Шпеер, Дениц и другие.
   Штурман Людвиг Ланге, лично знакомый с гросс-адмиралом, поинтересовался:
   - Значит и у Деница есть шанс в ближайшее время отправиться на тот свет?
   - У всех, кто попадет в руки трибунала, есть такой шанс. Даже у нас с вами, - ответил за своего друга корветтен-капитан. Встав, он поднял кружку и с каменным лицом подвел итог: - Как бы там ни было, и что бы ни говорили русские, американцы и англичане - наша война еще не окончилась.
  
   * * *
  
   Ночью убитого обербоцмана уложили в специальный мешок и похоронили на "кладбище" - в самом дальнем закутке технической зоны. Закуток был устроен аналогично складу-морозильнику, отчего температура в нем сохранялась низкой.
   Утро следующего дня началось с общего построения команд двух подлодок на каменном тротуаре одного из причалов.
   Каменные своды освещались прожекторами, меж корпусов подлодок тихо плескалась вода. Офицеры и старшие унтер-офицеры как всегда заняли правый фланг длинного строя, далее в соответствие с уставом стояли младшие унтер-офицеры и матросы. Замыкали строй гражданские специалисты - инженеры и врачи. Отдельной группой у дальнего края прямоугольного водоема выстроилась вооруженная команда надежных моряков.
   Нойманн, имеющий звание оберштурмбанфюрера СС, торчал во время подобных мероприятий среди офицеров-подводников.
   - Что ты хочешь с ним сделать? - прошептал он в затылок Мору, когда к тупиковой стене подвели связанного моториста Альберта Шлоссера.
   - То, что положено в таких случаях - расстрелять.
   - Отдай его мне.
   Корветтен-капитан слегка повернул он голову.
   - Зачем?
   - Он пригодится для последнего эксперимента.
   Старший помощник Рудольф Кляйн поставленным высоким голосом зачитывал решение военно-судебной комиссии, состоящей из трех офицеров экипажа U-3519.
   - Исключено, - отрезал Мор. - Он должен сдохнуть на глазах у всей команды, а не в тиши твоего "лазарета"!
   Из двух подстрекателей, выявленных старшим помощником, Шлоссер вызывал у командира наибольшую антипатию. Он постоянно был всем недоволен, вечно что-то бубнил под нос и зыркал на офицеров злыми глазами. Однажды Хайнц услышал в его исполнении анекдот: "Представители новой расы будут стройны как Геринг, светловолосы как Гитлер и рослы как Геббельс". Он задал Шлоссеру хорошую трепку, но доводить дело до гестапо не стал. А зря! Если бы из здоровой плоти экипажа своевременно удалили гнойный нарыв, возможно мятежа бы не случилось.
   - Но почему?! - донимал из второй шеренги Нойманн.
   - Во-первых, приговор подписан и уже оглашен. Во-вторых, его необходимо расстрелять, чтобы никто из нас в будущем не опасался за свою жизнь. И, наконец, в-третьих...
   В этот момент Кляйн завершил оглашение приговора. Обернувшись и сделав шаг назад, он вопросительно смотрел на командира.
   - Заканчивайте с ним, - кивнул Мор.
   Трясущегося Шлоссера подвели к глухой стене, повернули лицом к группе автоматчиков. Старший помощник отдал сухой приказ, и под высокими сводами вновь заметалось густое эхо выстрелов.
   - Жаль. Хороший пропал материал, - кашлянул в кулак профессор, глядя на упавшее тело. - Кстати, ты не договорил. Что же "в-третьих"?
   - В-третьих, по результатам расследования есть еще один зачинщик мятежа, виновный в несколько меньшей степени.
   К тупичку подвели следующего осужденного со связанными руками. Это был здоровяк Эрих Вебер - матрос-гауптефрейтор, торпедист.
   - Подойдет? - криво усмехнулся Мор.
   - Отменный экземпляр. Я обратил на него внимание, когда шли сюда из Ростока.
   - Надеюсь, твой эксперимент не смертельный?
   - Девять к одному, что он останется жив.
   - Сколько времени займут твои опыты?
   - Не дольше пяти дней.
   - Договорились, - кивнул командир подлодки и шагнул вперед.
   Эрих Вебер служил в экипаже Мора два года и имел за плечами четыре боевых похода. Он был награжден двумя медалями и нагрудным знаком "U-Bootskriegsabzeichen", особо почитавшимся среди ветеранов подводной войны. Простой трудяга, никогда не читавший книг и не выезжавший дальше границ Передней Померании.
   Дам ему шанс, решил Хайнц и обратился к строю подводников:
   - Господа! Я успел ознакомиться с результатами расследования и хочу спросить у Вебера, раскаялся ли он в организации вчерашних беспорядков?
   - Да, - кивнул тот.
   - Не слышу, Эрих.
   - Да, господин корветтен-капитан, я раскаялся! - громко повторил торпедист. - Если вы сочтете возможным сохранить мне жизнь - даю слово: этого больше не повторится!
   - Что ж, вверенной мне властью заменяю матросу-гауптефрейтору Веберу смертную казнь на недельный арест. На время ареста он поступает в распоряжение профессора Нойманна. И в заключении приятная новость для тех, кто не участвовал в мятеже: в нашей волшебной пещере появились женщины!
   Моряки, конечно же, успевшие пронюхать о прибывшем сюрпризе, одобрительно загудели, и командиру пришлось повысить голос:
   - После бани и непродолжительного медицинского обследования четыре обворожительные американки начнут принимать немецких гостей. Вы довольны?
   В ответ раздался не гул, а настоящий рев.
   - Разойдись! - ухмыльнулся Мор.
  
   * * *
  
   - Зачем тебе потребовался последний эксперимент? - спросил он профессора после общего построения.
   - Видишь ли, на большой земле я не успел получить чистый результат с выходом из искусственного гипобиоза.
   - С выходом из чего?
   - Искусственный гипобиоз - клинический аналог природного состояния пониженной жизнедеятельности организма. Внешне процесс напоминает обычный сон.
   - Что-то наподобие зимней спячки у животных?
   - Совершенно верно. Но человеческий организм устроен несколько иначе, поэтому пришлось немало потрудиться, чтобы обмануть природу. Герметичное внутреннее пространство капсул разбито на несколько температурных зон, что позволяет существенно замедлить обмен веществ и процесс старения.
   - А что означает "чистый результат"?
   - Абсолютно безвредный для жизни испытуемого.
   Хайнц с непониманием и опаской глядел на доктора.
   - Нет-нет, не пугайся, - рассмеялся тот, - на протяжении последнего месяца моей работы в секретной лаборатории концлагеря Дахау не было зафиксировано ни одного случая с летальным исходом. Ни одного! Все испытуемые возвращались к жизни в удовлетворительном состоянии. Ну, а мне как всякому ученому хотелось бы довести процесс до совершенства. Вот и все.
   - Хорошо, Карл. Но более пяти дней я тебе не дам.
   - Опять проблемы с экипажем?
   - Как раз наоборот - после показательного расстрела главного бунтовщика мои подводники готовы лечь в твои капсулы хоть сегодня. И, согласись, не следует вторично испытывать их терпение.
   - Да-да, понимаю...
   - И потом капсул всего пятьдесят, народу в подскальной базе прибавилось, а продуктов с каждым днем становится меньше.
   - Хорошо, Хайнц. Ровно через пять дней первая партия из десяти моряков ляжет в капсулы и уснет...
  
   * * *
  
   Карл Нойманн работал в своем "лазарете" как проклятый - это вынужденно признавали даже те, кто ежедневно ремонтировал во главе с инженером-механиком вышедшее из строя оборудование базы. Ассистенты под руководством профессора сооружали врачебный пост с операционным блоком; инженеры с техниками корпели над криогенной установкой и над постом приборного контроля. В коротких перерывах ассистенты с инженерами отдыхали, а Нойманн принимал больных из команды "Верены". Случались заболевания и в экипаже U-3519, но все они носили простудный характер из-за скверного климата под скалой...
   Тем не менее, профессор сдержал обещание и в назначенный срок явился в отсек корветтен-капитана.
   - Поздравь меня, Хайнц, - устало переступил он порог. - Эксперимент завершен с поразительной чистотой - твой торпедист пробудился в полном здравии.
   - Пробудился? - растерянно пробормотал Мор. - И не жалуется на свое состояние?
   - Ни одной жалобы! Более того - он выразил готовность идти работать сразу после пробуждения! Пришлось сослаться на недельный срок ареста, чтобы удержать его в постели. Можешь в любое время зайти и поговорить с ним лично.
   - Не помешает навестить и расспросить его о здоровье при подчиненных.
   - Неужели твои моряки опять возмущаются? - изменился в лице профессор.
   - Скорее, сомневаются. И я их понимаю: страшновато засыпать на целых шесть лет. Что произойдет в мире за это время? Не обнаружат ли русские нашу секретную базу? Сумеем ли выйти из этого... как его?..
   - Гипобиоза.
   - Вот-вот.
   - Не волнуйся, Хайнц. Ты являешься большим специалистом по погружению в морскую пучину, а я в деле погружения в долгий сон...
   Спустя полчаса у кровати Вебера толпились офицеры во главе с командиром U-3519. Через некоторое время всем им предстояло заснуть, а потому каждый с любопытством осматривал первопроходца и задавал элементарные, а порой и глуповатые вопросы.
   - Эрих, что тебе снилось?
   - Я не запомнил, - скромно улыбался торпедист, до сего дня не знавший внимания и славы.
   - Ты проспал очень долго - есть во сне не хотелось?
   - Нет...
   - А когда просыпался - болевых ощущений не испытывал?
   - Было немного - будто затекли мышцы, - пожимал плечами здоровяк, - но массажист это быстро исправил...
   Прощаясь с офицерами, Нойманн напомнил:
   - Господа, перед погружением в сон необходимо пройти небольшое медицинское обследование.
   - Могу присылать людей командами по пять-шесть человек, - ответил Мор.
   - Отлично. Начнем сразу после обеда...
   В результате осмотра к вечеру определился список из пятидесяти кандидатов на долгий шестилетний сон. Полный экипаж субмарины XXI серии после расстрела мятежника Шлоссера состоял из пятидесяти шести человек. Капсул же было всего пятьдесят.
   Однако проблема "лишних людей" решилась просто.
   Троих подводников профессор забраковал из-за простудных заболеваний, и один из них очень кстати оказался связистом - таким образом, была определена кандидатура человека, прослушивающего частоту Кригсмарине. Еще трое сами выразили желание остаться бодрствовать. Это был инженер-механик с двумя мотористами.
   - В чем дело, Гюнтер? - подивился его решению Мор.
   - Здесь полно работы, герр капитан, - отвечал тот. - Многие механизмы устанавливались двадцать лет назад и требуют серьезного ремонта.
  
  
   Глава девятая
   Российская Федерация; Москва - архипелаг Новая Земля
   Наше время
  
   Покончив с короткой и похожей на отдых командировкой в холодном Норвежском море, мы без приключений вернулись в Североморск, откуда немедленно вылетели в столицу.
   И вот я снова сижу в кабинете незабвенного шефа. Сижу, слушаю его извечные проповеди и незаметно зеваю...
   - ...Подробную карту наших северных архипелагов подготовили и издали лишь через несколько лет после окончания Великой Отечественной воины. А в тридцатых и в начале сороковых там почти в буквальном смысле не ступала нога советского человека, - рассуждал он, расхаживая вдоль висевшей на стене карты. - Вот погляди... - вооружился он указкой, - работу неизвестных немецких радиостанций в течение нескольких лет фиксировали в разных районах Новой Земли: на мысе Выходной и в заливе Благополучия, в Белушьей Губе и у мыса Крашенинникова, в шхерах Минина и в заливе Иноземцева...
   Решаю сказать что-нибудь умное, дабы босс не усомнился в моей адекватности:
   - Я слышал о существовании двух громадных подскальных сооружений в Белушьей губе и в проливе Маточкин Шар.
   - Забудь, - отмахивается генерал.
   Его реакция меня забавляет.
   - Вы так уверенно исключаете данный факт, будто лично облазили там все шхеры и ничего не нашли, - окидываю я взглядом тысячекилометровый архипелаг.
   - Я не о факте строительства нацистами всевозможных подземных убежищ - этого добра они возвели по всему миру предостаточно.
   - А о чем же?
   - На Новой Земле немцами действительно было что-то построено. Это установлено с достаточной точностью, ибо в наших архивах имеются сведения о систематических перелетах в те районы немецкой авиации. Сотни только зафиксированных перелетов! А на самом деле их было во много раз больше.
   - Почему же вы предлагаете забыть о тамошних объектах?!
   Он кривит губы и вздыхает:
   - Тебе должно быть известно, что с пятьдесят пятого по девяностый годы на Новой Земле произведено более ста тридцати ядерных взрывов: в атмосфере, на земле, под землей, под водой. Там же жахнула и знаменитая "Кузькина мать" мощностью около шестидесяти мегатонн. Такой сейсмической нагрузки не выдержит ни одно подземное сооружение. Ни одно! Даже построенное с традиционным немецким качеством.
   Шеф прав, и я умолкаю.
   - Но ты мыслишь в правильном направлении, - неожиданно оживляется он и задумчиво интересуется:
   - А ты слыхал о том, что немцы хозяйничали в других районах советского Заполярья?
   - Нет.
   - Сегодня я не стану заострять внимания на нацистских базах в устье реки Лены, на полуострове Таймыр и в некоторых других тыловых районах Советского Союза. Я не стану говорить и о том, что к середине войны нацисты контролировали почти половину наших внутренних арктических трасс. Сегодня я расскажу о другом...
   Господи, до чего же мой босс любит размазывать белым по белому. Или черным по черному - цвет зависит от настроения. Задача, способная уместиться в паре предложений, в его исполнении занимает объем средней скандинавской саги или коротенького бразильского фильма из двухсот серий.
   - Итак, в течение нескольких лет "серые волки" гросс-адмирала Деница хозяйничали в холодных водах советской Арктики, безнаказанно уничтожая отдельные суда и целые караваны. Нашим военно-морским силам удача улыбалась редко, - воодушевленно продолжал Горчаков. - В августе сорок третьего подводная лодка С-101 под командованием капитан-лейтенанта Трофимова утопила немецкую субмарину U-639. А ровно через год тральщик Т-116 искал у северного побережья Таймыра пропавший гидрографический бот и случайно наткнулся на поднятый шноркель немецкой подводной лодки. Командир тральщика капитан-лейтенант Бабанов предпринял несколько атак глубинными бомбами, после чего вода "вскипела" воздушными пузырями, и началось интенсивное выделение дизельного топлива и масла. А вскоре на поверхность всплыли обломки деревянных ящиков, изоляционной пробки, обмундирование и брезентовая сумка.
   - Сумка? - встрепенулся я.
   - Да, сумка с документацией, принадлежавшая командиру немецкой подлодки U-362 Людвигу Францу.
   - Это становится интересно.
   - Я рад, что встряхнул тебя и разогнал сонливость, - усмехнулся генерал. - Документы в сумке представляли большую ценность, но, к сожалению, в особый отдел Северного флота попасть не успели - тральщик Т-116 наскочил на мину, и трофей был утерян. Со слов спасшегося Бабанова среди прочих бумаг в сумке имелась объемная лоция всех проливов архипелага Земля Франца Иосифа. Особенное место в лоции занимал пролив Комбридж с юго-восточным побережьем острова Земля Александры. На подробном плане изображалась линия маршрута, проходящая сквозь узкий коридор в минном заграждении на подступах к непонятному подскальному сооружению.
   Молчу, обдумывая услышанное. Горчаков подпаливает сигарету и терпеливо ждет моей оценки.
   Пожимаю плечами:
   - Маловато, Сергей Сергеевич, для полной уверенности в существовании секретной базы.
   - Есть еще парочка незначительных фактов, говорящих в пользу моей версии. Первый: в конце пятидесятых годов на острове Земля Александры наши военные строители приступили к возведению аэродрома. Во время строительных работ были обнаружены несколько вентиляционных труб, уходящих глубоко под землю.
   - Кто-нибудь проверил, куда ведут шахты?
   - Увы, Евгений. Во всей этой истории прослеживается невероятное попустительство и равнодушие наших спецслужб.
   - У вас имелся второй факт.
   - Да-да. Но это скорее косвенная улика. Дело в том, что в названной капитаном Бабановым бухте несколько раз были замечены американские подводные лодки.
   - В наших территориальных водах?!
   - Ты так удивляешься, будто впервые узнал о врожденной наглости американцев.
   Я снова вынужден признать правоту шефа. Поднимаюсь и подхожу к большой карте.
   - И где же находится эта удивительная скала с входом в мистическую базу?
   - Стало быть, не веришь? - грустно усмехается генерал.
   Рад бы соврать, да не выходит.
   - Пока нет.
   Он очерчивает небольшой район:
   - Приблизительно здесь - в бухте Нагурского.
   - Уж не хотите ли сказать, что нам опять предстоит дальняя дорожка?
   - Да, Евгений Арнольдович - готовься. Недельку отдохнешь от командировки в Норвежское море, а потом собери человек семь-восемь и в путь. Надо детально исследовать это местечко и продолжить операцию "Охота за призраком"...
  
   * * *
  
   У моего шефа есть отвратительная привычка выдавать важнейшую информацию не сразу, а порциями, изрядно разбавленными водицей.
   Отдыхая от одной северной командировки и готовясь к следующей, я часто вспоминал наш разговор в его кабинете. И всякий раз задавался одними и теми же вопросами: "Зачем сейчас, упустив уйму времени, городить проблему с поиском проклятых подскальных баз? Это нужно было делать сразу после войны или в течение лет десяти-пятнадцати после победы - тогда в их тайных недрах можно было почерпнуть нечто полезное для науки, армии, страны. А что в них проку теперь? Что можно найти под скалами, кроме истлевших трупов, ржавых механизмов и устаревшего оружия?.."
   За раздумьями закончился короткий отдых.
   Я и семеро моих товарищей летим самолетом на новоземельский аэродром Рогачево, расположенный по соседству со знаменитым поселком Белушья Губа. Помимо тех пятерых, что вместе со мной обследовали погибший норвежский траулер у острова Медвежий, я прицепил к группе четвертую пару - на всякий случай. Узнав о моем решении увеличить количество участников экспедиции к архипелагу Земля Франца Иосифа, Маринин вновь принялся канючить.
   - Товарищ капитан второго, возьмите меня с собой, а?.. Надоело мне торчать на базе. Разве я для этого проходил специальную подготовку?..
   - Семейные проблемы решил?
   - Не полностью. Но процесс пошел.
   Отчаянно хотелось развернуть его на сто восемьдесят и, дав пинка под зад, отправить заканчивать "процесс".
   Не развернул. И не дал. Ибо так можно навсегда отбить у человека желание работать. Иной раз выгоднее проявить слабину.
   - Ладно, собирайся. И чтоб никакой хандры в командировке! Усек?
   - Так точно! - просиял мальчишка.
   И вот мы всей компанией сидим в салоне "конторского" лайнера - небольшого, но скоростного и комфортабельного. Где-то неподалеку от Новой Земли нас поджидает судно, на котором предстоит дойти до архипелага Земля Франца Иосифа.
   Сегодняшний полет проходит "на сухую" - без коньячка или вискарика, потому как рядом со мной торжественно восседает Горчаков.
   - Решили подышать свежим морским воздухом? - подковырнул я на подмосковном аэродроме, узнав о его намерении проводить группу до архипелага.
   - Должен быть в команде охламонов хотя бы один умный человек, - восходит он по трапу в салон небольшого самолета.
   Вот и подковырни его...
   Первую половину маршрута народ спит, ибо вылет состоялся в восемь утра. Через час дружно просыпается, шуршит журналами, просит у миловидной стюардессы кофе.
   - Зачем вы летите на север, Сергей Сергеевич? - гляжу я на уставшее лицо соседа. - Взяли бы отпуск, съездили бы куда-нибудь - поизучали мир в пятизвездочном комфорте.
   - А сам не догадываешься, зачем я лечу с вами? - хмурится он в ответ.
   - Нет.
   - Объясняю: мне не удалось выбить для нашей операции военный корабль. Вместо него командование ВМФ выделило старенькое научное судно "Академик Челомей" и оружия у нас - ваши двухсредные автоматы и мой наградной пистолет.
   - И что с того?
   - А то, что я обязан разделить с вами весь риск предстоящей затеи.
   Ясно. Кстати, это тоже одна из фирменных черт характера моего шефа. Правда, ее смело можно отнести к числу достоинств - своих он не бросает, в обиду не дает, а главный удар предпочитает принимать на себя. Такой вот у нас правильный генерал. Правильный, настоящий и реликтовый - маловато таких осталось.
   Прихлебывая крепкий обжигающий напиток, я задаю давно мучающий вопрос.
   - Вы на самом деле верите в наличие действующих секретных баз третьего рейха?
   - Не хотел бы, но приходится, - мрачнеет он.
   - Сергей Сергеевич, мой дед принимал участие в Великой Отечественной войне и был одним из самых молодых офицеров бригады подводных лодок. Шесть лет назад, когда пропал последний корабль из вашего списка, ему было бы восемьдесят четыре, а в этом году исполнилось бы девяносто. Вы понимаете, о чем я?
   - Хочешь сказать, что старики не в состоянии вывести из укрытия подлодку, найти в океане цель, спланировать и провести торпедную атаку?
   - Да, именно это я и хочу сказать. Для управления подлодкой требуется здравый ум, твердая рука, отличное зрение. Одним словом, все то, что проверяет строгая медкомиссия при приеме абитуриента в военно-морское училище.
   - Ты прав. Но я должен рассказать одну невеселую историю...
   Подозвав стюардессу, он просит еще чашечку кофе и парочку бутербродов.
   - Что-то есть хочется - утром перекусить не успел, - объясняет он свой аппетит. И сразу переходит к делу: - Ты читал материалы Нюрнбергского процесса?
   - Знаю о нем в общих чертах: с сорок пятого по сорок шестой в Нюрнберге вершился суд над главными нацистскими преступниками.
   - Верно. А после суда над главарями состоялись двенадцать процессов по делам второстепенных нацистов, включая врачей-преступников.
   - Нет, об этом не слышал.
   - Так вот... На одном из процессов давал показания некий Вальтер Нефф - поляк, лагерный узник, служивший санитаром при докторе Рашере.
   - Рашере? - не расслышал я фамилию.
   - Да. Зигмунд Рашер - известный эсэсовский врач, садист, отправивший в концлагерь собственного отца. В числе прочего Нефф описал несколько опытов по переохлаждению человека в ледяной воде...
   Горчаков благодарит девушку, оперативно исполнившую заказ, и пускается в долгий рассказ, в очередной раз поражая феноменальной памятью.
   - По словам бывшего заключенного, это был один из худших экспериментов, которые когда-либо проводились под началом Рашера. Из лагерного барака привели двух русских офицеров. Рашер приказал снять с них всю одежду и поместить в чан с ледяной водой. Другие испытуемые теряли сознание максимум через час подобного купания и вскоре умирали, но русские находились в полном сознании и после двух с половиной часов пребывания в чане. Все просьбы офицеров умертвить их натыкались на отказ - Рашер намеревался довести эксперимент до конца.
   - Сволочь! - не сдерживаюсь я.
   - Тот еще изверг, - соглашается босс. - Примерно к концу третьего часа один из наших соотечественников слабым голосом повторил просьбу закончить мучения. Его товарищ ответил, что он не ждет пощады "от фашистской собаки". Оба пожали друг другу руки и попрощались. Слова русских офицеров были дословно переведены Рашеру молодым поляком. Тот выхватил пистолет и пригрозил санитарам расстрелом. Опыт продолжался не менее пяти часов, прежде чем оба русских погибли.
   С минуту молчим - каждый по-своему переживает давнюю историю.
   Вздохнув, решаюсь нарушить тишину:
   - Надеюсь, этого гада шлепнули по решению Военного Трибунала?
   - Представь, нет. По официальной версии Зигмунд Рашер сильно проштрафился перед Генрихом Гиммлером, после чего был брошен в концлагерь, где и погиб за несколько дней до окончания войны. Однако у нас имеются основания не верить в его гибель.
   - Почему?
   - Потому что по заказу Гиммлера этот страшный человек занимался в медицинской лаборатории Дахау еще одной чрезвычайно важной работой: проводил сверхсекретные эксперименты по искусственному продлению жизни. И, судя по попавшим в наши руки документам, преуспел в этом деле.
   - То есть вы хотите сказать, что он нашел эликсир бессмертия, и в данный момент уцелевшие нацисты...
   - "Эликсир бессмертия" - слишком сильное выражение. Скорее он добился некоторых положительных результатов, позволяющих продлять жизнь до приемлемых значений. Предположим, лет до ста двадцати или ста сорока.
   - Ого!
   - Вот тебе и "ого". Вспомни, какие поразительные результаты практически во всех направлениях показывала Германия с середины тридцатых годов. Вооружение, машиностроение, радиоэлектроника, телевидение, авиация, ракетостроение, медицина и много другое. Вначале сороковых немцы делали то, о чем другие развитые страны только мечтали.
   Старик прав. У нацистов получалось практически все, за что брались их специалисты. Правда, немного запоздали с оружием возмездия - с атомной бомбой. Но на то имелись свои объективные причины.
   Киваю:
   - Согласен.
   - А коль согласен, почему ж не допускаешь мысли, что корабли в данном районе погибают неслучайно?
   - Пожалуй, допускаю. Просто трудно сразу поверить в то, что где-то еще живут и действуют сподвижники Адольфа Гитлера.
   - Теперь осознаешь значение своей командировки?
   - Вполне.
   Самолет выполняет разворот и приступает к снижению.
   Рассматривая в иллюминатор Новую Землю, генерал негромко замечает:
   - Знаешь, а люди постепенно умнеют. Перестали сотрясать бедную землю ядерными взрывами, запретили химическое и биологическое оружие. Так глядишь и выживем...
   Меня же волнуют менее глобальные вопросы: какая температура воды в районе архипелага Земля Франца Иосифа и не подведет ли наше снаряжение? Работать под водой в девятистах километрах от Северного полюса нам еще не доводилось...
  
  
   Глава десятая
   Архипелаг Земля Франца Иосифа; остров Земля Александры
   1945-46 годы
  
   Зигмунд Рашер не знал, что такое сентиментальность или приливы душевной теплоты. Все, кого он встречал на жизненном пути, оценивались с точки зрения пригодности для научных экспериментов или в как трамплин для прыжка в карьере. Свою мать он довел в юности до сердечного приступа, на родного брата написал донос и того исключили из университета, отца отправил умирать в концлагерь. Спутницей жизни он выбрал Каролину Диль, бывшую на шестнадцать лет старше. Певица, вдова известного театрального режиссера не отличалась ни умом, ни внешностью, однако была знакома с рейхсфюрером СС, что и послужило причиной зарождения близких отношений. И здесь в далекой от цивилизации подскальной базе ничего не изменилось. Командира подлодки U-3519 и всю ее команду он рассматривал лишь в качестве винтиков, обеспечивающих его собственную безопасность и относительный комфорт существования.
   К утру следующего дня "лазарет" был полностью подготовлен к приему первой десятки подводников.
   Ранее казарма представляла собой длинное помещение с рядами обычных армейских кроватей. Половину разобрали и унесли в вещевой склад, другая половина послужила ложементами для пятидесяти стальных капсул. В ближнем торце зала по соседству с тяжелой бронированной дверью находилась криогенная установка с инженерным постом наблюдения. В дальнем был обустроен врачебный пост с операционным блоком, с хирургическим и реанимационным наборами.
   Каждая из капсул представляла собой цилиндр, собранный из нескольких частей. Верхние части, имеющие круглое окошко наподобие судового иллюминатора, аккуратно стояли рядом. К боковым поверхностям подготовленных капсул примыкали гибкие шланги и электрические провода.
   За час до обеда в дверь "лазарета" постучали.
   - Войдите! - крикнул профессор.
   Первым в длинном зале появился Мор. За ним в сосредоточенном молчании поочередно переступили порог "усыпальницы" десять человек.
   - Очень хорошо, - оставил свои дела Нойманн. Скрупулезно осмотрев пациентов, поинтересовался: - Надеюсь, никто из вас перед приходом сюда не набил желудок?
   - В наших желудках нет ничего, кроме легкого завтрака, - ответил за всех старший помощник Кляйн - ему предстояло заснуть в первой группе.
   - Похвально. Те не менее, господа, всем придется пройти через процедуру очищения желудка и кишечника - такова суровая необходимость. Итак, приступим...
   Попрощавшись с товарищами, корветтен-капитан отбыл из "лазарета". А врачи дружно взялись за дело, и к семи вечера переодетые в мягкие пижамы пациенты заняли места в десяти капсулах. Нойманн подходил к каждому и делал внутривенную инъекцию своего "волшебного" препарата, уменьшающего порог чувствительности гипоталамуса и частично изменяющего гомеостаз - процесс поддержания постоянства внутренней среды организма. Так называемый "препарат бессмертия" профессор получил в результате сотен экспериментов в секретной лаборатории концлагеря Дахау. И только ему - бывшему сотруднику Аненербе Зигмунду Рашеру было известно истинное количество заключенных, погибших в процессе страшных бесчеловечных опытов.
   Через несколько минут после инъекции ассистенты подключили к телам засыпавших подводников датчики и привинчивали к капсулам верхние крышки с круглыми иллюминаторами. Лишь после этого инженер криогенных установок Курт запустил в работу первый компрессор, подающий по шлангам в термосистемы капсул охлажденный воздух...
  
   * * *
  
   Матрос экипажа "Верены" опирался рукой о стену и самозабвенно блевал у выхода из кают-компании. Нойманн не в первый раз наблюдал подобную сцену с того момента, как под скалой появилась вторая подлодка.
   Остановившись, он тронул моряка за плечо:
   - Проблемы с желудком?
   - Сам не пойму, - сплюнул тот тягучую слюну. - Постоянно подташнивает.
   - Как тебя зовут?
   - Шульц. Йохан Шульц.
   - Умойся и зайди ко мне в "лазарет".
   - Слушаюсь, доктор...
   В "лазарете" шла подготовка к помещению в капсулы последней десятки из команды U-3519. За прошедшую неделю сорок человек были погружены в сон без каких-либо осложнений, поэтому оставшиеся уже не тряслись, безропотно отдавая себя в руки медиков.
   - Когда у тебя это началось? - осматривал профессор бледного парня.
   - У берегов Аляски, сразу после атаки американского торгового корабля. Мы долго шли в надводном положении, заряжая аккумуляторные батареи. Там сильно штормило, и многих выворачивало.
   - Кожные покровы чистые... Температура и давление в норме... Симптомы обычной морской болезни, - предположил Нойманн. - Но они довольно быстро проходят.
   - У большинства прошли, а некоторых полощет до сих пор...
   Да, это он заметил. А еще настораживали жалобы некоторых подводников из экипажа "Верены". Особенно тех, что обращались к нему за помощью после долгого похода из Тихого океана. Все они жаловались на сильные головные боли, на поражение слизистой оболочки ротовой полости и носоглотки, на частичное выпадение волос и на жесточайший понос. У многих наблюдалось увеличение лимфатических узлов и ухудшение зрения.
   - Чем вы питались по пути в Японию, Йохан? - ломал профессор голову над причинами загадочного заболевания.
   - Как обычно - две недели ели свежие запасы: мясо, овощи, яйца, фрукты, - отвечал матрос. - Затем перешли на консервы.
   - А что взяли на борт с торпедированного американского судна?
   - Несколько замороженных говяжьих туш, картофель, фрукты, отличные консервы (тушеное мясо и рисовая каша), датский сироп, пресную воду...
   - Не было ли в этом плавании заходов в иностранные порты?
   - Нет...
   У профессора не получалось свести обнаруженные симптомы к какому-то известному недугу. Все чаще он склонялся к мысли, что столкнулся с малоизученным венерическим инфекционным заболеванием, принесенным на борт "Верены" американскими женщинами.
   Он приказал осмотреть этих шлюх сразу, как только прознал об их существовании. Ассистенты провели обследование и серьезных болезней не обнаружили. Женщины были обессилены, на телах и половых органах имелись кровоподтеки и ссадины; у двух из четырех наблюдались психические расстройства. И больше ничего...
  
   * * *
  
   В конце октября 1945 года в подскальной базе острова Земля Александры стало тихо.
   Пятьдесят подводников субмарины U-3519 мирно спали в капсулах под пристальным наблюдением сменявших друг друга врачей. Бригада инженера-механика Гюнтера занималась ремонтом и профилактикой механизмов. Молодой связист в назначенное время слушал эфир. А экипаж "Верены" по решению профессора Нойманна проходил углубленный медицинский осмотр.
   Это решение он принял сразу после гибели светловолосого Йохана Шульца. Перед смертью его постоянно рвало, а на кожном покрове начал проявляться язвенный дерматит.
   Сорок человек, оставшихся от экипажа "Верены", пришлось изолировать на время обследования в казарме. Общение с американками Нойманн строжайше запретил и выставил возле их отсека вооруженную охрану. На срок шестилетнего отсутствия Хайнца Мора он принял командование базой на себя и действовал энергично. Подводники морщились, бухтели, но, понимая необходимость экстренных мер, подчинялись...
   - Скажите, Герберт, а не было ли среди американских продуктов чего-то необычного? - в который раз интересовался Карл. Сегодня объектом опроса был старший помощник командира "Верены" обер-лейтенант цур зее Герберт Прин.
   - Нет, мы обнаружили на тонущем судне стандартный набор запасов: замороженное мясо, овощи, фрукты, консервы, макароны, крупы, несколько ящиков виски, датский брусничный сироп и десяток бочек с пресной водой... Похожие продукты имеются в кладовых и трюмах любого морского судна.
   - Маркировку на бочках читали?
   - Конечно! Обычная питьевая вода.
   - В таком случае остается мясо, - задумчиво чесал доктор коротко остриженный затылок.
   - Бросьте - это была отличная говядина!
   - Насколько хорошо ее обрабатывал кок?
   - Горячую пищу удавалось приготовить не часто - только в спокойную погоду или на большой глубине, где не беспокоила качка. Если он занимался варкой, то блюда выходили отменные - сырого мяса в пищу никто не употреблял.
   Нойманн опять вздыхал, не находя причин смертельного заболевания.
   - Профессор, выдайте нам побольше шнапса и покончим с этим обследованием, - взмолился старший помощник.
   - Герберт, люди из твоего экипажа подхватили серьезное заболевание и продолжают умирать. Я обязан разобраться с этой проблемой...
  
   * * *
  
   Обследование затягивалось. Состояние некоторых подводников ухудшалось, а врачи так и не пришли к единому мнению относительно причин странного заболевания.
   В первых числах ноября все от той же неизвестной болезни умер молодой парень - рядовой матрос, машинист. И вот тут Нойманну удалось ухватить за самый кончик тонкую логическую нить, ведь матрос-ефрейтор Йохан Шульц тоже нес вахты в машинном отделении.
   - Послушайте, Альфред, - немедленно насел профессор на командира "Верены", - а кем по специальности были те трое, что скончались по пути из Японии?
   - Помощник инженера-механика, вахтенный машинист и торпедист, - отвечал тот.
   - Значит, двое систематически бывали в машинном отделении?
   - Почему двое? Все трое оттуда.
   - Постойте, а торпедист?.. - неуверенно возразил врач.
   - Согласно боевому расписанию, парень был закреплен за кормовым торпедным аппаратом, вот и ошивался поблизости от машины.
   В предчувствии скорой разгадки Карл воодушевился:
   - Альфред, я должен осмотреть твою лодку.
   - Пожалуйста. В любое время, - недоумевал тот.
   - Я хотел бы это сделать прямо сейчас.
   Спустившись в центральный пост первым, Ценкер помог преодолеть последние ступени своему спутнику.
   - Здесь не так просторно, как на лодке XXI серии, - огляделся он вокруг, - но мы привыкли. Это центральный пост, где сосредоточены все системы управления, зенитный и командирский перископы, посты управления клапанами и кингстонами...
   - А что там? - указал вперед Нойманн.
   - Впереди по курсу два отсека. Носовой жилой и торпедный.
   - Понятно. Проводите меня в машинное отделение.
   - Прошу, профессор...
   Из центрального поста они прошли в кормовой жилой отсек. Ценкер остановился посередине.
   - Этот отсек именуется "Потсдамской площадью". Здесь восемь коек для младшего плавсостава, камбуз, второй гальюн, электроподстанция.
   - Как ты его назвал?
   - "Потсдамской площадью". Знаете почему?
   - Конечно, нет.
   - Из-за постоянной беготни по отсеку и топоту матросских башмаков. Он находится между Центральным постом и машинным отделением - самыми обитаемыми и рабочими отсеками. Да и сам он никогда не бывает тихим...
   Из "Потсдамской площади" они прошли в дизельный отсек.
   Почти весь его объем занимали два дизеля, здесь же размещались баллоны со сжатым воздухом и с углекислотой. Остальное пространство было заставлено добротными деревянными ящиками и металлическими контейнерами, выкрашенными в темно-серый цвет.
   - Что в них? - спросил Нойманн.
   Альфред поморщился:
   - Груз, который я должен был доставить из Киля в Японию.
   - Это я уже понял. А что конкретно?
   - В ящиках находятся детали и техническое описание ракеты ФАУ-2. В контейнерах - две тонны какого-то вещества, необходимого для изготовления оружия возмездия.
   - Как оно называется?
   - Кажется, уран.
   - Уран? - переспросил профессор.
   - Да, в секретном приказе было сказано "обогащенный уран-235".
   - Это последний отсек?
   - Нет. Последний - электромоторный.
   - Там такой же груз?
   - Такой же.
   - Много?
   - Почти столько же...
  
   * * *
  
   Зигмунд Рашер не был специалистом в области влияния радиации на живые организмы. Впрочем, если бы данная проблема находилась в рамках его специализации, бонусов бы это не принесло - лучевую болезнь и ее страшные последствия в конце тридцатых только начинали исследовать.
   Учась на медицинском факультете во Фрайбурге, практикуя в Базеле, защищая кандидатскую диссертацию в Мюнхене и работая по заданию Аненербе над проблемами диагностики рака, Рашер даже не слыхивал о таком заболевании. Лишь в начале сороковых среди врачей поползли слухи о разработке учеными-физиками третьего рейха новейшего оружия, должного помимо колоссальных разрушений и психологического воздействия нести смертельную болезнь от радиоактивного излучения.
   Узнав о наличии на "Верене" страшного груза, профессор постарался не выдать волнения. Бегло осмотрев скупую маркировку ящиков, он повернулся и спокойно зашагал к трапу центрального поста.
   - Сколько продлится обследование моих ребят? - сошел вслед за ним нам на каменный тротуар Альфред.
   - Не знаю. Неделю или две.
   - Почему так долго?!
   - Все оказалось сложнее, чем я предполагал...
   Расставшись с Ценкером, Нойманн вернулся в свой отсек и вызвал двух заместителей - практикующего хирурга Циммермана и опытного терапевта Рихтера. Однако рассказ о содержимом секретного груза "Верены" большого впечатления на коллег не произвел.
   - На мой взгляд, ты сгущаешь краски, Карл, - постукивал хирург пальцем по крышке портсигара. - "Верена" слишком долго пробыла в море. Шутка ли - пройти по Атлантике вокруг Европы и Африки, пересечь Индийский океан и попасть в Тихий, а от Японии направиться обратно северным путем.
   - Это практически кругосветное плавание, за время которого лично я сошел бы с ума, - поддержал терапевт.
   - Но факты говорят сами за себя! - кипятился Нойманн. - Все умершие, так или иначе, имели дело с машинным отделением, где складирован этот проклятый груз!
   - Они могли просто надышаться какой-нибудь гадостью из дизелей.
   - А пленные американки?
   - Во-первых, они жили там же и дышали той же дрянью. А, во-вторых, им приходилось беспрестанно удовлетворять похоть наших подводников. По десятку раз в день - представляете нагрузочку?! Неудивительно, что две женщины скончались по дороге.
   Профессор не сдавался:
   - Здесь шлюхи от своих обязанностей освобождены. По крайней мере, с тех пор, как экипаж U-3519 уснул, а подводники "Верены" изолированы для медицинского обследования. Однако состояние двух стремительно ухудшается. И то же самое я могу сказать обо всех машинистах.
   - Послушай, Карл, все это чистой воды совпадение, - начал было Циммерман, но в железную дверь отсека громко постучали.
   - Войдите! - крикнул Нойманн.
   - Прошу прощения, господа, - появился на пороге один из ассистентов. - Только что скончалась одна из женщин. Вторая находиться в критическом состоянии.
   Профессор откинулся на спинку стула и обвел коллег победным взглядом.
   - Что скажете теперь?
   Те потеряно молчали...
  
   * * *
  
   К концу 1945 года в страшных мучениях скончались все машинисты, помощник инженера-механика и сам инженер-механик "Верены". Еще раньше - в ноябре - испустила дух последняя из плененных американок. Умерли также двое постоянных обитателей "Потсдамской площади" - кок и матрос-электрик, отвечавший за работу электроподстанции. А из выживших хуже других выглядели матросы и унтер-офицеры, чьи спальные места располагались в том же четвертом кормовом отсеке.
   К январю следующего года половина врачей разделяла версию профессора Нойманна о гибельном излучении изотопа урана с атомной массой 235.
   - Забудьте об инфекции и вирусах. Мы имеем дело с сильнейшим излучением, которое не способно остановить даже металлическая оболочка контейнеров, - говорил Нойманн своим заместителям. - Более того, мы не можем знать, останавливает ли его прочный корпус субмарины. Поэтому запрещаю вам появляться рядом с "Вереной", запрещаю использовать в пищу продукты из запасов ее экипажа.
   - Что с назначенным курсом новейших препаратов - стрептомицина и пенициллина?
   - Отменить - у нас мало этих препаратов. Обследование подводников "Верены" закончить, а истинную причину заболевания хранить в строжайшей тайне.
   - Какова официальная версия летальности?
   Профессор поморщился:
   - А кто-нибудь интересовался?
   - Нет, но...
   - Отравление. Пусть будет отравление вредными газами от дизеля или подгоравшей смазки - не имеет значения. Они слишком долго плавали и данная причина не вызовет подозрений...
  
   * * *
  
   Люди из экипажа "Верены" чахли и уходили из жизни с угрожающей стабильностью.
   - Как вы думаете, кто будет следующим? - спросил профессора кто-то из ассистентов.
   - К середине 1946 года в живых не останется никого из обитателей четвертого жилого отсека, - не задумываясь, ответил тот.
   - Почему вы так уверены?
   - Неужели вы не понимаете?! - взорвался Нойманн. - Вначале умерли те, кто нес рабочие вахты в "Потсдамской площади" и отдыхал там же. Теперь настал черед тех, чьи рабочие места были в носовых отсеках подлодки, но спать они все равно возвращались в четвертый отсек. Ясно?
   "Потсдамская площадь" соседствовала с дизельным отсеком, где хранился опасный груз. В результате произошло именно так, как прогнозировал профессор: к лету 1946 года один за другим скончались все обитатели кормового жилого отсека - унтер-офицеры и матросы, возвращавшиеся туда после вахт, дабы завалиться на свою койку и как следует отоспаться.
   После этих событий уже никто из авторитетных врачей группы Нойманна не сомневался: причиной заболевания являются контейнеры с природным изотопом урана с атомной массой 235. Изотоп, по их мнению, представлял собой смертельную опасность для всякого живого организма, некоторое время находящегося в непосредственной близости.
   - А что будет с остальными? - опять же интересовались ассистенты.
   Профессор отмахивался:
   - Ничего с ними не случится!..
   Остальные чувствовали себя нормально, на тошноту и головную больнее не жаловались, аппетит имели нормальный. К тому же свое будущее Нойманн связывал отнюдь не с подводниками "Верены" - ими он занимался из научного интереса, повинуясь желанию докопаться до причин неизвестной болезни. Основное же внимание бригада врачей и инженеров по его приказу уделяла обитателям капсул.
   Состояние пятидесяти человек, заснувших в стальных герметичных капсулах, сохранялось стабильно удовлетворительным, что вселяло надежду на общий успех. Хотя памятуя о частых неудачах в секретной лаборатории Дахау, радоваться профессор не спешил. Ведь в большинстве случаев смерть испытуемых наступала не во время сна, а на этапе пробуждения. Кое-какие белые пятна при выходе из гипобиоза еще имелись.
   "Когда они улягутся в капсулы и заснут - у меня будет время поразмыслить и устранить последние шероховатости", - полагал он, вводя подчиненным корветтен-капитана Мора препарат "бессмертия".
   Шероховатостями он в основном и занимался, проводя многие часы в "лазарете" или за письменным столом своего жилого отсека.
   Для всех остальных, включая подводников "Верены", тянулись тяжелые однообразные будни в замкнутом пространстве, насквозь пропитанном запахами машинного масла, смолы и прелых морских водорослей...
  
  
   Глава одиннадцатая
   Российская Федерация; архипелаг Земля Франца Иосифа
   Наше время
  
   Рогачево. До начала известных перемен здесь был добротный военный аэродром - база гвардейского истребительного полка. В лихие девяностые полк перебросили на материк, где объединили с другой частью, а рогачевское аэродромное хозяйство, говоря цивилизованным языком, обанкротили бывшие тогда при власти мутанты.
   Нас тепло встречает местное авиационное начальство. Расспросив о житие на материке, офицеры помогают перегрузить сумки со снаряжением под тент грузовой машины, усаживают в "будку" и отправляют в Белушью Губу.
   Проскакав по неровной дороге и зацепив западный краешек поселка, мы въезжаем на территорию небольшого порта и останавливаемся на длинном пирсе. У его оконечности покачивает мачтой скромный катерок, а встречать нас бегут два матроса и свора крупных мохнатых дворняг. Через несколько минут вся моя компания стоит вдоль фальшборта и любуется пастельными красками северного лета.
   Научное судно "Академик Челомей" поджидает на внешнем рейде - в паре миль от мыса Южный Гусиный нос. Катерок весело домчал мою группу до места встречи.
   - Сколько идти до точки, Евгений? - интересуется Горчаков, поднимаясь по трапу.
   - Пятьсот пятьдесят морских верст. Если наш круизный лайнер даст узлов пятнадцать, то тридцать пять часов скучного каютного бытия вам обеспечены.
   - Хоть бы он дал поменьше - десять или пять.
   - Это почему же?
   - Давно хотел по-человечески отоспаться, - мечтательно говорит генерал. - В столице вечно нервотрепка, сутолока; вечно срочные дела...
  
   * * *
  
   Мы на месте. Прямо по курсу "Остров стоячих херов" - так меж собой моряки, полярники и летчики величают Землю Франца Иосифа. Здесь действительно встречаются торчащие вертикально вверх острые обломки скал. Разные по размеру и форме, но чем-то напоминающие то, о чем идет речь в шутливом названии.
   Расталкивая шугу и мелкие льдины, "Челомей" осторожно входит в пролив Кембридж. Погодка не балует: солнца не видно за плотными облаками, нижний слой которых проносится над самыми мачтами; крепкий западный ветерок; температура плюс шесть.
   Справа по борту Земля Георга - самый крупный остров архипелага, испещренный бухтами, фьордами и почти полностью покрытый ледниками. Слева - Земля Александры. Судя по рассказам Горчакова, в одной из бухт этого неприветливого острова и находится злополучная подскальная база.
   "Да-а, нелегкую он нам придумал задачку, - оглядываю бесконечные шхеры, мысочки и заливчики. - Все бы ничего, да уж больно холодновато решать задачи в здешних условиях. Тут не работа, а сплошной экстрим..."
   В центре архипелага на острове Хейса есть действующая обсерватория имени Кренкеля. Еще здесь можно отыскать законсервированные метеостанции, полуразрушенные отдельные строения, оставшиеся от полярных экспедиций или кресты, поставленные на могилах исследователей. А по-настоящему обитаем только один остров - Земля Александры. В северо-восточной его части имеется приличный аэродром, гидрометеорологическая полярная станция "Нагурская" и одноименная база пограничной службы ФСБ России.
   Стою у левого борта "Челомея". На дворе середина лета, а на плечах куртка, под ней свитер "а-ля геолог", на голове кепка. И все равно ледяной ветерок пробирает до костей.
   - Кажется, прибыли, - неслышно подходит Горчаков.
   - И где же ваша замечательная скала?
   - Видишь правее большой ледник?
   - Вижу.
   - За ним глубокая бухта с обрывистой черной скалой.
   - Это она?
   - Да - бухта Нагурского. Судя по описанию капитан-лейтенанта Бабанова, база находится где-то здесь.
   - Когда приступаем к работе?
   - Не спеши. Необходимо действовать с максимальной осторожностью.
   - Вы о минных заграждениях, описанных в немецкой лоции?
   - О них. Разве это не повод быть предельно внимательными?
   Тяжело нам морякам с сухопутным начальством...
   - Видите ли, товарищ генерал, те, кто устанавливает якорные мины, преследуют другие цели.
   - Какие же?
   - Например, блокировать проход по фарватеру крупных кораблей или подводных лодок. А всякая мелочь, наподобие рыбацких или научных судов будет преспокойно ходить над этими заграждениями. Не говоря уж о моих пловцах...
   Горчаков твердо стоит на своем:
   - Тем не менее, опасность есть. А посему вначале ребята с "Челомея" прощупают своей аппаратурой дно. Только после этого пойдете под воду вы.
  
   * * *
  
   В первой половине дня три смены отработали по сорок минут. Затем я объявил трехчасовой перерыв с тем, чтобы отогреться, пообедать и восстановить силы.
   Пришли в себя, отдохнули и снова надеваем "сухие" гидрокомбинезоны. "Академик Челомей" сместился на пару кабельтовых ближе к берегу - именно столько мои ребята успели обследовать под водой за первые погружения.
   Мы с Игорем Фурцевым идем на глубину первыми.
   Под килем исследовательского судна около пятидесяти метров - не мелководье, однако небольшие волны прорываются с пролива в бухту и "стаскивают" с берега муть с немногочисленным органическим мусором, существенно ограничивающим видимость. Плюс извечная проблема северных водоемов - плохая освещенность.
   Шарим с Фурцевым фонарными лучами по дну. Оно здесь необычное. Глубина на середине бухты по данным замеров ребят с "Челомея" - более трехсот метров. К северу и востоку дно резко ползет вверх, а к западной скале (там, где по расчетам Горчакова запрятана база) повышается плавно. Впрочем, близко к берегу судно не подходило - рассмотрев сползающий в море ледник, капитан решил не рисковать и приказал бросить якорь в полумиле от чернеющих скал. Для нашей работы боцманская команда спустила на воду шлюпку, после чего завертелся маховик обыденной работы...
   - "Скат", я - "Ротонда", - в третий раз за десять минут зовет Устюжанин. Уж больно холодна водичка, и друзья наверху беспокоятся.
   - "Ротонда", я - Скат". Все в норме, продолжаем обследование дна.
   - Как самочувствие? Не пора заканчивать?
   Гляжу на своего напарника. Он поднимает большой палец.
   - Терпимо, - отвечаю командиру спуска. - Минут через восемь-десять пойдем домой.
   - Понял. Ждем...
   Над нами маячит днище шлюпки с парой матросов. Шлюпка медленно описывает виражи, постепенно смещаясь к западным скалам - так мы условились для удобства работы. А еще пришлось подкорректировать порядок погружений: дабы не морозить понапрасну людей, я отказался от обязательного дежурства одной из пар на промежуточной глубине, получив в результате три полноценных смены и одну пару в резерве. А глубина здесь плевая - детский "лягушатник" в тренировочном бассейне.
   Разглядывая илистое дно с обломками крупных каменных глыб, двигаюсь к западной скале - главному объекту наших исследований. Изредка по привычке поглядываю на экран навигационной панели...
   Что ни говори, как ни не геройствуй, а мы здорово замерзли. "Еще минута и уходим наверх, - решаю про себя. - После нас поработают две смены и на сегодня хватит. А завтра вплотную подойдем к скале..."
   Внезапно мое внимание привлекает крупный объект, появившийся на самом краю голубоватого экрана.
   Останавливаюсь. Поворачиваю панель и жду повторного прохождения по кругу сканирующего луча гидролокатора...
   Есть! На дне в сотне метров от нас покоится нечто очень большое, по размеру сравнимое с затонувшим судном среднего тоннажа.
   Показываю Игорю подводный объект на экране и спрашиваю о самочувствии.
   - Нормально, - отвечает он. - Предлагаю прошвырнуться и посмотреть.
   Меняем направление движения, и вскоре желтоватые фонарные лучи выхватывают из мутной тьмы корпус затонувшей подводной лодки. Высоко вздернутый и похожий на корабельный нос вырастает, заслоняя и без того скудный дневной свет. Субмарина стоит с небольшим левым креном; корпус изрядно покрыт илом.
   Уж не тот ли это призрак, за которым Горчаков организовал охоту?
   - "Ротонда", я - "Скат", - зову Георгия. - Мы нашли старую "хозяйку".
   "Хозяйками" мы величаем подводные лодки всех типов и назначений.
   - Понял вас, "Скат". Очень старую?
   - Времен Второй Мировой.
   - Принадлежность определили?
   - В процессе...
   Решаем пройтись вокруг находки и внимательно ее осмотреть.
   Медленно проплываем вдоль заметно выраженных боковых утолщений в районе центральной части корпуса...
   Пока мое воображение более склоняется к тому, что перед нами одна из знаменитых советских "Щук". Но... палубного орудия нет, зато в задней части бочкообразной рубки размещено аж две площадки для зенитных автоматов. Это характерные черты немецких подлодок самой распространенной и надежной "седьмой" серии - знаменитой "рабочей лошадки" Кригсмарине.
   Завершая осмотр, замечаем в носовой части легкого корпуса большую рваную пробоину. Не иначе ткнулась в свою же немецкую мину...
   - На выход, Игорь, - командую напарнику, намереваясь по дороге взглянуть на бортовой номер субмарины.
   Подходим к боковой поверхности "бочки" высотой в два человеческих роста. Расчищаю перчаткой металл в надежде на сохранность краски. Появляются полосы светлой краски, насквозь изъеденные пятнами ржавчины. Одна буква, вторая, третья...
   Странно. Обычный буквенно-цифровой индекс на рубке отсутствует. Вместо него красуется женское имя "Верена", выведенное готическим шрифтом.
  
   * * *
  
   Находка перечеркивает наши планы. Оказавшись в шлюпке, отменяю дальнейшие погружения и приказываю боцману править к судну - следует посоветоваться с Горчаковым.
   - "Верена", говоришь? - пускает тот клубы дыма, пока мы скидываем снаряжение и снимаем комбинезоны. - На глубине сорок пять метров?
   - "Верена", - отбивают мелкую дробь мои зубы. - Кажется, женское имя.
   - Считаешь, она напоролась на мину?
   - Для артиллерийского снаряда пробоина великовата, для торпеды - мала. А для мины - в самый раз.
   - Значит, как и в случае с норвежским траулером. Что-то многовато получается мин.
   - Их в северных морях тысячи и в основном немецкие, - накидываю я теплую куртку. - Просто здешняя сработала много лет назад, а возле острова Медвежий - недавно.
   - Кстати, что скажешь о времени гибели этой подлодки?
   - Судя по слою ила - лежит не менее тридцати лет. Или дольше. Предлагаю завтра в первой половине дня детально обследовать ее тремя сменными парами, а после обеда заняться поиском входа в базу.
   Горчаков стреляет в меня хитрым взглядом прищуренных глаз.
   - Ага! Теперь поверил в наличие базы?
   Прислушавшись к вещанию своего "шестереночного механизма", киваю:
   - Скорее да, чем нет.
   - Позволь полюбопытствовать: и что же тебя убедило?
   - Субмарина лежит носом к западным скалам. Если она не выскользнула из подводного грота, то очень сложно представить маневр, который выполнял ее командир перед гибелью. Я ведь прилично походил на подлодках и знаю, с какой предосторожность подводники ходят в узкостях и проливах. А тут...
   - Ладно, зови своих ребят - пойдем греться чайком, - обнимает меня довольный генерал.
   Оставляем на палубе возле снаряги дежурного и вваливаемся в теплую надстройку...
  
   * * *
  
   Вечером Горчаков связывался с коллегами, имеющими доступ к военным архивам. Описав с моих слов найденную субмарину, он просит выяснить ее происхождение, боевой путь и обстоятельства гибели.
   Утром приходит ответ: "В архивных материалах, касающихся подводных сил Кригсмарине, подводная лодка VII серии с названием "Верена" не значится. Возможно, данный корабль ранее имел стандартный буквенно-цифровой индекс или сошел со стапелей несколько позже, чем составлены имеющиеся в нашем распоряжении документы..."
   - Вот так, Женя, - стоит над душой босс, пока товарищи обряжают меня и Фурцева в комбинезоны. - Придется тебе самому потрудиться над установлением истины.
   - Придется, - ворчу я, - но только в том случае, если удастся попасть внутрь.
   - Знаешь, ты особенно там не рискуй. В конце концов, мы пришли сюда не из-за этой подлодки.
   - Понимаю...
   Шлюпка подбирается к тому месту, где мы отыскали лодку. В последний раз проверив снарягу, уходим с Игорем под воду.
   Для начала проверяем люк на рубочной площадке. Люк задраен и "зарос" илом, поэтому идем вниз - к пробоине...
   Вот она, дорогая. Дыра в относительно тонком металле легкого корпуса огромна - в человеческий рост. Рваные края загнуты внутрь, что говорит о внешнем взрыве, а не о внутреннем. Прочный корпус, конечно же, поврежден меньше - в нем всего лишь большая вмятина с метровой вертикальной трещиной. Осторожно просунув руку, ощупываю разлом...
   Толщина металла около двадцати миллиметров, а максимальная ширина трещины - сантиметров тридцать. Надо же! Взрыв мины оказался не таким уж и разрушительным для корпуса, однако для гибели корабля его хватило с избытком.
   Что ж, попасть внутрь погибшей подлодки не удалось, а дыхательной смеси в баллонах достаточно, да и замерзнуть не успели.
   - "Ротонда", я - "Скат", - зову Георгия.
   - Да, "Скат", "Ротонда" на связи.
   - "Хозяйка" не пускает. Идем к скале.
   - Удачи...
  
   * * *
  
   Под скалой видимость ухудшается до десяти метров - волны невысоки, но все же стаскивают с берега мусор, к тому же поверхность бухты кое-где покрыта огрызками рыхлого льда. Это не добавляет морской воде света и прозрачности. Глубина здесь в районе тридцати метров, и мы буквально ползаем по дну в поисках входа в таинственную пещеру...
   Через полчаса поисков холод дает о себе знать. Все чаще посматриваю на напарника - как он?
   Терпеливому Игорю мужества не занимать.
   - Нормально, - всякий раз показывает он большой палец.
   Я его понимаю: жаль прекращать поиски, не израсходовав и половины дыхательной смеси.
   "Еще пять минут", - решаю закончить осмотр непонятной кучи крупных обломков базальта. Склон этой кучи постепенно повышается и уходит куда-то вправо - за пределы видимости. Слой ила на обломках небольшой, стало быть, возраст данного образования невелик.
   "Откуда здесь глыбы? - изучаю нагромождение камня и постепенно смещаюсь к вершине склона. - Их тащит за собой медленно сползающий в бухту ледник или это следствие банального разрушения скальной породы?.."
   - Евгений Арнольдович, - вдруг слышу голос напарника.
   Почему он использует открытый текст? Что за пренебрежение правилами?
   Оглядываюсь. Ага, вот он - уставился куда-то вверх.
   Прослеживаю его взгляд и... вижу над грудой каменных глыб огромную черную дыру - вход в подводную пещеру.
  
  
   Глава двенадцатая
   Архипелаг Земля Франца Иосифа; остров Земля Александры
   Баренцево море
   1951 год
  
   За день до старта первого этапа пробуждения в дверь жилого отсека Карла Нойманна постучали.
   - Войдите, - разрешил хозяин.
   Едва сумев сдвинуть тяжелую стальную дверь, на пороге появился Ценкер - бледный, ослабший и едва живой.
   - Присаживайся, Альфред. Чем обязан?
   - Профессор, на "Верене" много отличных продуктов! - начал тот без предисловий. - Вы же сами их видели, когда я водил вас смотреть на ящики с грузом!
   - Видел. Но их использование исключено, - со спокойной непреклонностью сказал Нойманн.
   - Почему?
   - Корветтен-капитан строго запретил спускаться на борт "Верены".
   - Доктор, этому запрету шесть лет! Шесть!! У нас кончаются припасы, мы питаемся подобно шестилетним детям и того же корветтен-капитана нечем будет накормить, когда он проснется. Вы сами говорили, что в первые дни пробуждения нашим товарищам потребуется качественное калорийное питание. А у нас скоро не останется никакого - ни качественного, ни самого паршивого. Так ведь?
   Тут Ценкер был прав на все сто: провизии действительно катастрофически не хватало, и ее качество оставляло желать лучшего.
   - Хорошо, Альфред, я скажу по секрету одну важную вещь. Только пообещай, что не нарушишь запрета и не полезешь внутрь "Верены".
   - Обещаю.
   - Так вот смею заверить, что у нас есть небольшой неприкосновенный запас качественных продуктов, который был создан по моему приказу. Как только закончится третий этап пробуждения подводников экипажа U-3519, всех обитателей подскальной базы переведут на довольствие по усиленной норме питания.
   - Всех? - недоверчиво переспросил капитан-лейтенант.
   - Всех, включая твоих людей.
   - Это правда?
   - Правда. А теперь извини, дружище - мне пора готовиться к ответственной работе.
   Альфред поднялся и, противно шаркая по полу разбитыми ботинками, направился к тяжелой бронированной двери...
  
   * * *
  
   Заканчивался первый этап пробуждения. В соответствие с программой данного этапа температура подаваемого в капсулы воздуха плавно повышалась на три с половиной градуса.
   Ассистенты Нойманна суетились в "лазарете". Инженеры у ближнего торца зала, где рядом с тяжелой бронированной дверью находился пост диагностики и приборного контроля. Доктора по большей части толпились в дальнем конце - у врачебного поста с операционным блоком: хирургическим столом, накрытым стерильной простынкой и аккуратно разложенным поблизости медицинским инструментом на тот случай, если кому-то из подводников потребуется оперативная помощь.
   Помимо исправно работающей подводной электростанции инженеры запустили дизель-генератор, и бывшая казарма отлично освещалась двумя десятками ярких ламп. Вдоль одной стены ровным рядком располагались пятьдесят одинаковых капсул с круглыми окошками наподобие судовых иллюминаторов. Напротив стояли обыкновенные армейские койки, возвращенные из кладовых, собранные и застеленные чистым постельным бельем.
   Одетый в белый халат профессор нервно расхаживал по центральному проходу между капсулами и пока еще пустующими кроватями...
   Казалось, за шесть прошедших лет он сотни раз проверил и перепроверил все расчеты, сотни раз отрепетировал действия по пробуждению подводников. И все же в душе шевельнулся животный страх, перед тем как он дал соответствующую команду ассистентам. "А вдруг что-нибудь пойдет не так? Вдруг один из параметров выйдет из-под контроля, и скомкает весь процесс?" - с ужасом думал он. И тотчас представлялась картина, от которой холодело в груди: весь экипаж во главе с Мором не возвращается из сна, а профессор с горсткой помощников и полуживыми моряками "Верены" остается один на один с многочисленными проблемами. Остается и медленно умирает под холодной серой скалой...
   - Ну что там? - остановился он посередине прохода и, не поворачивая головы, резко выпалил: - Температура?! Пульс?!
   - Температура и пульс у всех пациентов в пределах нормы, - поспешно доложил терапевт Рихтер.
   - Частота дыхания?
   - От тридцати до сорока пяти ударов в минуту.
   - Что с давлением?
   - Успели измерить у тридцати пяти пациентов. Давление в норме.
   В делах, касающихся работы, профессор всегда оставался непреклонен и тверд.
   - Измеряйте остальным и начинайте перекладывать людей на койки...
  
   * * *
  
   Первый этап пробуждения прошел успешно: температура тел поднята на два-три градуса, люди извлечены из герметичных капсул и уложены на кровати. На втором этапе каждому моряку вогнали в вену иглу, подсоединенную к системе с двумя пузырьками со специальным реабилитирующим препаратом - еще одним изобретением Зигмунда Рашера. Препарат окончательно восстанавливал работу сердечной мышцы, приводил в норму дыхание и кровеносную систему.
   Профессор продолжал чеканить шаг по центральному проходу бывшей казармы. Волнение не оставляло, ведь риск летального исхода присутствовал не только на первом этапе, но и на втором и даже на третьем, когда человеческий организм переходил из одного статичного состояния в другое.
   Пока процесс шел без сбоев.
   "Вероятно, сказывается молодость и отличное здоровье подводников, чего явно не доставало моему подопытному "материалу" в лаборатории концлагеря Дахау, - рассуждал он, остановившись напротив кровати со спящим командиром U-3519. - Что ж, дай бог. Дай бог..."
   Внешность Мора практически не изменилась - будто и не прошло шести лет с момента их последнего разговора и короткого прощания перед инъекцией секретного препарата. Все такой же симпатичный шатен лет двадцати шести с прямым носом и тонкими губами. Идеальная арийская внешность, если не считать небольшого родимого пятна в форме оливки на левой скуле. Впрочем, сейчас эту "оливку" прикрывала густая рыжая борода, обрамлявшая лицо капитана.
   Нойманн нащупал его запястье, посчитал пульс...
   - Пятьдесят пять. Отличный результат, парень! - радостно прошептал он, обнаружив к тому же и нормальную температуру тела. - Ты молодчина! Давай, Хайнц, просыпайся!..
   Все обитатели подскальной базы ждали пробуждения своих товарищей. Но с особенным нетерпением ждал его профессор.
   Во-первых, ему не удалось до конца разгадать тайну страшной болезни моряков с "Верены" - давно не появляясь на борту своей подлодки и не контактируя с опасным грузом урана, они продолжали умирать.
   Во-вторых, запасы провизии и медикаментов из-за большого количества обитателей базы стремительно таяли - настолько стремительно, что порой Карла охватывал панический страх.
   Он все еще держал за руку Мора, когда по его неподвижному телу вдруг прошла судорожная волна. А через пару секунд тот бился в невероятных конвульсиях.
   - Ко мне! - закричал Нойманн. - Кто-нибудь - живо ко мне!
   Подбежавшие ассистенты навалились на корветтен-капитана, зажали конечности, удержали, заставили затихнуть.
   - Он продолжает спать, - удивленно сообщил помощник.
   - Скорее сюда! - послышалось с другого конца "лазарета", - здесь похожее явление!..
   Сильнейшие мышечные спазмы и судороги мучили пробуждавшихся подводников на протяжении последующих четырех часов.
   - Что это может быть? - спросил обессилевший терапевт.
   - Это предстоит выяснить - раньше в экспериментах такого не наблюдалось, - поморщился Нойманн. - Возможно, "ломка" вызвана реакцией сосудов на восстановление кровяного давления. Или же виной тому мышечная реакция...
   Команда затихла. Больше никто не дергался, не шумел, профессор не покрикивал на подчиненных, а те не бегали по центральному проходу. В "лазарете" наступила тишина - процесс пробуждения почти завершился, и все подводники спали обычным человеческим сном.
   - Вот что, коллеги. Мне неизвестно, когда они проснутся, но ускорять выход из этого состояния я не стану, - устало выдохнул Нойманн. - Слишком большой риск возникновения побочных эффектов. Поэтому разделимся на две смены; первая остается дежурить до трех ночи...
  
   * * *
  
   Пробуждение шло своим чередом и строго по плану, минуя все страшные прогнозы, которые зачастую рисовало воображение бывшего эсэсовского врача. Первым окончательно очнулся от долго сна Хайнц Мор. Нойманн сразу нашел в этом некую символичность: организм командира подлодки - опытнейшего подводника, награжденного Рыцарским крестом с Дубовыми листьями - оказался сильнейшим в экипаже.
   Сфокусировав зрение, корветтен-капитан сделал судорожный глоток, глубоко вздохнул и спросил:
   - Сколько я спал?
   - Долго, дружище. Очень долго! - рассмеялся в ответ врач. - Шесть лет и четыре месяца.
   - Неужели сейчас весна пятьдесят первого?
   - Молодчина, Хайнц! Ты обнаруживаешь способность быстро восстанавливать память. Как ты себя чувствуешь?
   - Поганей не бывало, - прохрипел Мор и попытался пошевелить рукой. Попытка увенчалась неудачей - рука осталась без движения.
   - Не торопись. Сейчас тобой займется массажист, - успокоил профессор. - А движения начинай с кончиков пальцев.
   Моряк едва заметно кивнул и, пробуя шевелить пальцами, поинтересовался:
   - Какие новости на базе?
   - Продукты на складах заканчиваются - это главная новость. Экономим. Я максимально урезал суточную норму питания. Подводники из экипажа "Верены" продолжают умирать от неизвестной науке болезни.
   - Ценкер выжил?
   - Да, твой друг пока жив. Сдал, ослаб, но держится.
   - А что с моими людьми?
   Нойманн расплылся в довольной улыбке.
   - Экипаж U-3519 прибыл из шестилетнего сна в полном составе. Правда, ты очнулся первым.
   - Неужели все?
   - Все. Скоро твои подводные волки проснутся и будут такими же счастливыми, как и ты.
   - А сигнал?
   - Какой сигнал?
   - Сигнала на рабочей частоте Кригсмарине не поступало?
   - Увы, Хайнц, - покачал головой профессор.
   Тот взволнованно прошептал:
   - Неужели за шесть лет ни одного намека?!
   - Успокойся, дружище. Тебе нельзя нервничать...
  
   * * *
  
   Наконец, миновали все опасные стадии пробуждения. Наступал последний реабилитационный этап - наименее опасный по расчетам Нойманна для выхода из физиологического эквивалента сна. На четвертые сутки все пациенты бодрствовали, неплохо соображали, питались витаминным коктейлем, говорили и даже смеялись. Над их мышцами колдовала парочка опытных массажистов, а сам профессор заставлял подводников по семь-восемь раз в день заниматься легкой гимнастикой. Дважды - утром и вечером к каждому подходил один из ассистентов и тщательно измерял давление, температуру, пульс.
   По мере возвращения мышцам способности переносить нагрузки, Нойманн усиливал питание, увеличивал продолжительность массажа и физических упражнений. На пятые сутки после пробуждения Хайнц Мор поднялся с постели и, опираясь на трость, сделал первые неуверенные шаги. За ним, не желая отставать или показаться слабаками, потянулись другие...
   - А ты почти не изменился, - с нотками зависти говорил Ценкер.
   Он сидел на табурете возле кровати однокашника, в бледной руке поблескивала опасная бритва, которой он осторожно снимал с лица Хайнца рыжую бороду, густо перемешанную с мыльной пеной. Он сам вызвался для этой работы, дабы побыть рядом с другом, пообщаться, выговориться...
   - Да, ты отлично выглядишь, - повторил он. - А я здорово постарел - по утрам даже противно смотреть в зеркало. Еще появилась отвратительная слабость, и я стал хуже видеть - иногда не сразу узнаю тех, кто идет навстречу по коридору...
   Мор нащупал ладонь товарища.
   - Брось, Альфред - ты в хорошей форме. Я едва настроил резкость "перископа", и сразу же тебя узнал - это о чем-нибудь говорит?..
   Тот промолчал, жалко улыбаясь и гадая: правда это или дежурные слова утешения.
   - Так что там с твоими людьми?
   - Умирают. Каждый год по несколько человек.
   - Ого! И сколько же вас осталось? - натянул левую щеку Мор.
   Сняв с нее остатки щетины, Ценкер отложил бритву и подал другу полотенце.
   - Пятнадцать. Два офицера, три боцмана и десять матросов.
   - А что говорит Нойманн?
   - Ничего.
   - Как ничего? Разве его это не волнует?
   - В последнее время его волнует только одно: сколько на складах осталось провизии...
   Улучив подходящий момент, Мор вновь заговорил с профессором о состоянии подводников из экипажа "Верены". Однако тот не оставил надежды:
   - Мне не известен способ лечения этой болезни.
   - Но ты же отличный врач!
   - В здешних условиях мои возможности ограничены. Нам удалось за эти годы добиться в этом направлении только одного - отсрочки летального исхода.
   Не понимая, подводник пристально смотрел на собеседника.
   - Я попробовал переливать больным кровь, взятую у здоровых доноров - в данном случае у инженера-механика Гюнтера, его машинистов и парочки моих инженеров. Это помогло и замедлило развитие болезни.
   - Так в чем же дело?! Возьми кровь у нас.
   - Крови нужно много, Хайнц
   - Значит, ты бессилен, и Ценкер обречен?
   - Имея соответствующий "материал", я бы попытался его спасти, - заверил Нойманн. - Тем же интенсивным переливанием крови или более радикальной мерой - пересадкой костного мозга. Но ты же не согласишься, чтобы я потрошил одних немецких моряков ради спасения других?
   - Да, в этом нет никакого смысла...
   Спустя двенадцать дней профессор объявил процесс реабилитации завершенным. Все пятьдесят подводников чувствовали себя нормально, настроение было бодрым, никаких патологических изменений в их организмах врачи не выявили.
  
   * * *
  
   Прошло всего две недели с того знаменательного часа, когда Нойманн отдал приказ о начале пробуждения пятидесяти подводников. Всего две недели, а он не узнавал преобразившейся базы. Здоровые, бодрые и почти не изменившиеся за шесть лет мужчины ходили по коридорам и каменным тротуарам, шумели, смеялись, радовались жизни. Казалось, от их широких улыбок даже электрические лампы вдруг засияли ярче. А ведь совсем недавно подскальное пространство напоминало царство мертвых с его пугающей тишиной и призрачными тенями, с безысходностью и мрачной атмосферой.
   Однако за всеобщим весельем все же тлела неоспоримая проблема, состоявшая в том, что за шесть лет врачи, инженеры и подводники с "Верены" изрядно подчистили содержимое двух продуктовых складов. К тому же почти закончилось топливо для дизель-генераторов.
   Едва Мор окреп и восстановил способность нормально передвигаться, Нойманн повел его в продовольственные склады.
   - Ого, - присвистнул подводник, переступив порог первого. - Здесь осталась не больше десятой части от первоначальных запасов!
   - Так и есть. И это заметь при минимальной норме питания. Меньшую норму выдавали только в концлагерях.
   - Мда-а... Сколько по-твоему мы продержимся на этих остатках?
   - Без вас мы прожили бы месяцев восемь-десять. Теперь прибавилось пятьдесят человек. Думаю, месяца два протянем.
   - Значит, будем готовиться к выходу в море на свободную охоту, - твердо произнес Мор.
   - Ты прав. Но с походом торопиться не стоит - твоим ребятам надо окрепнуть.
   Хайнц улыбнулся:
   - И не только окрепнуть. Как минимум дней десять займут тренировки экипажа - это обычная практика перед боевыми походами.
   Весть о предстоящем выходе в море всколыхнула обитателей подскальной базы. В особенности тех, для кого предыдущие шесть лет не пролетели одним махом, а тянулись однообразной и мучительной пыткой...
  
   * * *
  
   Десять дней команда повторяла теорию и методично отрабатывала действия по срочному погружению и всплытию, по маневрированию на глубине и устранению течи, по подготовке торпедной атаки и отражению зенитными расчетами налета авиации.
   В перерывах между учениями инженер-механик Гюнтер с бригадой машинистов копался в главных электродвигателях и контролировал емкость аккумуляторных групп. Торпедисты суетились у боезапаса и электромеханического устройства быстрого заряжания. Зенитчики чистили и смазывали механизмы автоматических пушек Flak-38, торчащих из двух башен приземистой рубки. Акустики проверяли эхолот и сонар "Нибелунг"...
   - Хайнц, возьми меня в море, - взмолился накануне выхода Альфред.
   - Зачем?
   - Пожалуйста, возьми! Я больше не выдержу здесь ни одного дня и готов пойти в поход кем угодно! Хоть рядовым торпедистом!..
   Посмотрев на изможденное и постаревшее лицо друга, Мор согласился:
   - Хорошо, пойдешь вторым вахтенным офицером. А твоего старшего помощника оставим заместителем Нойманна...
   Выход был назначен на шесть утра.
   В половине шестого корветтен-капитан открыл бронированную дверь наклонного шурфа и впустил группу разведчиков, загодя отправленную наверх.
   - Герр капитан, горизонт чист, - коротко доложил обербоцман.
   - Остров осмотрели?
   - Прошли вглубь около полутора километров. Не видели никого, кроме двух песцов.
   - Следов не заметили?
   - Нет, герр капитан, по снежному покрову этого острова много лет не ступала нога человека.
   - Отлично. Выходим.
   Спустя полчаса грохнул верхний люк на рубочной площадке. Содрогнувшись, U-3519 с шипением выпустила из балластных цистерн воздух.
   Пространство под каменными сводами наполнилось тихим гулом. Вода вокруг подлодки взбеленилась, вскипела и накатила мелкими волнами на стоявшую по соседству "Верену".
   Та качнулась, прижалась к причалу и... осталась в прямоугольном водоеме в одиночестве.
  
   * * *
  
   Около недели немецкая субмарина рыскала по Баренцеву морю, подобно оголодавшему хищному зверю. Вначале команда жаждала встретить большое гражданское судно, дабы хорошенько поживиться его трюмными запасами.
   Однако пустота северной акватории разочаровала. Земля Франца Иосифа была девственно необитаема; на Шпицбергене горели редкие огни шахтерских и рыбацких поселков; Новая Земля как всегда пугала голыми безжизненными скалами, а вдоль Кольского полуострова шныряли катера береговой охраны.
   - Хайнц, ты специализировался на Атлантике, а я не раз охотился в этих краях, - сказал на седьмые сутки похода Ценкер.
   - У тебя есть предложения?
   - Неплохо бы занять позицию у русского острова Колгуев. Вот здесь, - показал он на карте.
   - Чем выгодна эта позиция?
   - Все суда, выходящие из Белого моря в сторону Новой Земли и Карского моря, неизменно двигаются этим путем.
   Палец Альфреда прочертил по карте ломаную линию вдоль северного побережья материковой России. Линия прошла точно у края округлого острова.
   Подумав, Мор кивнул:
   - Пожалуй, ты прав - не будем напрасно расходовать топливо. Право руля! Курс один-один-ноль!..
   Через несколько часов они включили ночное освещение и подвсплыли на перископную глубину в двадцати пяти милях севернее острова Колгуев.
   - Чисто! - проверив горизонт, доложил вахтенный офицер Отто Шнайдер.
   - Чисто! - осмотрел в зенитный перископ воздушное пространство старший помощник Рудольф Кляйн.
   - Сколько под нами? - спросил командир.
   - Ровно полсотни метров.
   - Ложимся на дно.
   - Ты не хочешь подзарядить аккумуляторы? - забеспокоился Альфред.
   Хайнц похлопал его по плечу:
   - Ты видно забыл, что это лодка XXI серии. Мы способны идти малым ходом без подъема шноркеля целых одиннадцать суток.
  
   * * *
  
   Шесть долгих часов лодка лежала на ровном грунте. Часть команды отдыхала, вахта находилась в постоянной готовности. Лишь три человека продолжали интенсивно трудиться: кок готовил пищу, а два гидроакустика выискивали в наружных шумах признаки работы гребных винтов. Первый не снимал наушников самого современного на момент окончания войны гидрофона с дальностью действия до пятидесяти миль, второй слушал море с помощью сложнейшей эхокамеры "Balkon Great", умеющей сопровождать, идентифицировать и разделять групповые надводные цели.
   В начале седьмого часа матрос-ефрейтор доложил в центральный пост:
   - Внимание, слышу посторонние шумы!
   - Пеленг? - склонился над картой Мор.
   - Пеленг двести пятьдесят. Удаление... около сорока пяти миль.
   - Продолжай наблюдение. О движении цели докладывать каждые десять минут.
   Через час акустики сумели определить количество судов в ордере.
   - Герр капитан, - вынырнул из круглого переборочного люка вахтенный офицер Шнайдер. - Целей две. Следуют походным ордером восточным курсом со скоростью двенадцать-четырнадцать узлов.
   - Значит, через два с половиной часа будут над нами.
   - Так точно.
   - Вот что, Отто... Проведай-ка торпедистов в носовом отсеке. У них должно быть все готово к атаке.
   - Слушаюсь, - покинул центральный пост Шнайдер.
   - Намерен атаковать оба судна? - поинтересовался Ценкер.
   - Разумеется. Во-первых, мы должны максимально забить свои отсеки продуктами и топливом. А, во-вторых, нам нельзя оставлять свидетелей.
   - Ах, да, - горестно усмехнулся командир "Верены", - я иногда забываю, что война давно закончилась...
  
   * * *
  
   - Дистанция шесть миль, - доложил акустик.
   Штурман сделал на карте очередную пометку и подсказал:
   - Через тринадцать минут первая цель достигнет нашего траверза.
   - Отдать балласт! - скомандовал Мор. - Всплываем! Перископная глубина!
   Подняв командирский перископ, он сам оглядел горизонт...
   Раннее утро, низкое северное солнце. Свежий ветерок, поднимающий метровые волны - в таких условиях торчащий перископ заметить непросто. Лишь бы не появилась проклятая авиация - гроза подводного флота.
   Хайнц быстро нашел в северном секторе небольшой транспорт с развивающимся красным гюйсом.
   - Ржавая калоша под странным названием "Вельск", - прокомментировал он. - Обычно на таких перевозят скот или военнопленных.
   - К черту военнопленных! А скотина нам бы не помешала, - пошутил кто-то из офицеров.
   За калошей на удалении одной мили плелся довольно большой сухогруз. Эскортных кораблей поблизости не было. Да и с чего бы им быть - война закончилась шесть лет назад.
   - Лево руль - курс три-один-ноль.
   - Есть лево руль - курс три-один-ноль.
   - Малый вперед, - привычно командовал Хайнц. - Типичный походный ордер. В носовом отсеке, приготовиться к атаке первого судна!
   Повинуясь оператору на руле, подлодка подвернула на заданный курс, открыла люки торпедных аппаратов и медленно пошла наперерез.
   Выдав расчетные данные по стрельбе, штурман докладывал дистанцию...
   Наконец, настал момент "Х".
   Инструкции требовали перед атакой задраить все двери в переборках, а команды отдавать по переговорным трубам. На практике все выглядело по-иному.
   - Первый аппарат - залп! - крикнул Мор, и команда полетела по цепочке из центрального поста к торпедистам.
   Лодку слегка подбросило от выстрела, но торпедозаместительные цистерны автоматически приняли нужное количество забортной воды, удерживая корабль на заданной глубине.
   Командир ни на секунду не оторвался от окуляра, штурман замер рядом с включенным секундомером...
   - Есть попадание, - прошептал Мор еще до того, как ослабленная взрывная волна вернулась к подлодке. - Руль - лево тридцать! Приготовиться к атаке второго судна!
   Следующая торпеда вышла из трубы второго торпедного аппарата ровно через тридцать секунд. Значительная дистанция до сухогруза не позволила определить поражение визуально, однако детонация боевой части торпеды произошла в расчетное время, что означало точное попадание в цель.
   - Сбросить балласт! Всплываем! Малый вперед - курс три-пять-ноль!..
   Всплывшая U-3519 двинулась малым ходом, рассекая форштевнем огромное масляное пятно.
   Первым делом над рубкой появились артиллеристы под командой второго вахтенного офицера, занявшие места у спаренных зенитных автоматов. Развернув их, они дали несколько длинных очередей по надстройкам судов с тем, чтобы уничтожить радиорубки и не дать возможности русским подать в эфир сигнал бедствия.
   И тотчас на палубном настиле засуетилась боцманская команда, готовившая к спуску надувную шлюпку.
   - Быстрее, быстрее! - поторапливал Ценкер. Под его началом группа матросов должна была разобраться с выжившими моряками "Вельска" и успеть спасти с тонувшего судна часть необходимого груза.
   Надувные борта шлюпки обрели твердость; заняв места, команда налегла на весла. Подлодка же, не сбавляя скорости, направилась к сухогрузу, потерявшему ход и заметно осевшему на корму.
  
  
  
   Часть вторая
   Последний рейс U-3519
  
  
   Пролог
   Баренцево море - подскальная база немецких подводных лодок
   1951 год
  
   Вырвавшись из плена морской пучины и поддержав на поверхности двух товарищей, Матвей огляделся по сторонам.
   Вокруг плавали ящики, бочки, трупы людей, обломки такелажа; от воды нестерпимо несло соляром. Неподалеку покачивалась белая деревянная шлюпка с надписью "Вельск". Ее борт едва не захлестывали волны от того количества моряков и охранников из МВД, что набившихся в ее утробу. Никто из них даже не повернул головы на просьбу о помощи.
   "Худо дело, - откашлялся бывший капитан-лейтенант. - В такой холодной водице не продержатся и часа". Один вызволенный из трюма бедолага чувствовал себя неплохо, на лбу второго кровоточила рана, он с трудом шевелил конечностями. Поймав колыхавшийся рядом поломанный спасательный круг, Матвей подтолкнул его товарищам по несчастью.
   - Держите. И дышите ровнее - так сбережете силы.
   Однако вскоре он понял: беречь силы незачем. В одном кабельтовом над водой показалось ограждение рубки субмарины.
   - Что это? - обеспокоились зэки.
   - Подводная лодка.
   - Чья? Наша?..
   - Конечно, это же Баренцево море - советские территориальные воды!
   - Значит, нас спасут. Значит, скоро согреемся!..
   Возрадовались и на шлюпке. И только Матвей, приглядевшись к силуэту черной рубки, сник и не выразил восторга.
   Он хорошо знал типы советских подводных лодок, неплохо разбирался в кораблях Кригсмарине и видел парочку английских проектов. Форма низкой обтекаемой рубки приближавшейся субмарины не была знакома, зато сбоку отчетливо белела надпись "U-3519".
   Матвея сразу смутил буквенный индеек "U", присваиваемый германским подлодкам любого класса после ходовых испытаний. Собственно, потому лодки нацистов и называли U-ботами. Это раз. И только воюющая Германия умудрилась понастроить такое невероятное количество субмарин, что для их обозначения пришлось использовать четырехзначный цифровой индекс. Это два.
   - Откуда здесь немцы? - шептал он дрожащими от холода губами. - Ведь после победы прошло столько времени! Целых шесть лет! Бред...
   Увы, но картина надвигавшегося форштевня современного подводного корабля вовсе не была плодом воспаленного воображения или следствием недавнего потрясения. Острый, немного закругленный сверху нос взрезал темную воду, расталкивая плавающий такелаж, и плавно подворачивал вправо - туда, где дымил и оседал на корму большой сухогруз.
   Внезапно предутреннюю тишину оглушил густой бас скорострельных пушек, попарно торчавших из носовой и кормовой башен ограждения рубки.
   - Что они делают? - заволновались товарищи. - Куда они стреляют?
   - По антеннам и радиорубкам, - мрачно пояснил Матвей.
   - Для чего?
   - Чтобы радисты не успели подать сигнал бедствия.
   - Но зачем?!
   - Затем, что это немцы.
   - Какие немцы?! Откуда?!
   Бывший офицер оглянулся по сторонам. "Вельск" ушел под воду, рядом не было ничего, кроме деревянной шлюпки с десятком пассажиров, плавающих трупов и обломков. Не спрятаться, ни отплыть подальше.
   Выхода он не видел. Тем более что боцманская команда спускала на воду большую надувную шлюпку с гитлеровскими орлами на покатых бортах.
   - Да, парни - это немцы, - тихо сказал Матвей. - Кажется, мы серьезно влипли...
  
   * * *
  
   Не сбавляя хода, субмарина повернула к тонущему сухогрузу. А команда немецких моряков на резинке подошла вплотную к деревянной шлюпке и расстреляла всех ее пассажиров.
   - Вот это поворот, - тихо отплевывался молодой зэк.
   - Сейчас и нас в расход пустят, - прошептал другой - с разбитым и кровоточащим лбом.
   Однако немцы не обращали на них внимания, решив видно, что болтавшиеся в воде люди окоченеют и отдадут концы без посторонней помощи. Они были заняты изучением трофеев, оставшихся на плаву после гибели "Вельска": двое налегали на весла, а двое подтаскивали баграми и подбирали деревянные ящики, картонные коробки, мешки...
   Приглядывая за парнями, Матвей осторожно наблюдал за незваными гостями. Головные уборы у всех были разными: "шапки пуделя" - шерстяные шапочки с помпоном; "зюйдвестки" - типичные морские шапки с простроченным "хвостом", закрывающим ворот от дождя и брызг; "балаклавы" или обычные форменные фуражки. Кто-то был одет в черный прорезиненный плащ, кто-то в серую двубортную кожаную куртку. Почти все члены боцманской команды были вооружены автоматами MP-40...
   Прошло минут сорок. Было ужасно холодно и дабы не отключилось сознание, Матвей постоянно работал конечностями и периодически тормошил товарищей. Особенное беспокойство вызывало состояние парня с косой раной на лбу - он здорово обессилил из-за потери крови. Второй - широкоплечий, светловолосый, с украинским говором - пока держался.
   "Если в ближайшие четверть часа не случится чуда - мы погибли", - с горечью заключил краснофлотец.
   Вскоре снова послышалась стрельба.
   Раненный парень на далекий звук не отреагировал, а украинец лишь вопросительно посмотрел на Матвея.
   - Добивают выживших с сухогруза, - пояснил он. - Скоро вернутся, чтобы забрать своих с резиновой шлюпки.
   - А потом? - открыл глаза и безо всякой надежды спросил раненный.
   - Потом отчалят.
   - Суки, недобитые, - прошептал тот. - Лучше бы меня свои расстреляли. В теплой Бутырке...
   Подлодка действительно повернула к собирающей трофеи команде и застопорила ход всего в полусотне метров. Шлюпка причалила к борту; началась перегрузка добычи...
   Скоро на палубном настиле стояли ряды бочек, из которых матросы с помощью заправочных шлангов перекачивали соляру в топливные танки; опустевшая тара сразу летела за борт. Тут же теснились штабеля из деревянных ящиков, ближе к рубке высились горы из замороженных говяжьих туш и каких-то мешков. Все это быстро передавалось по цепочке моряков и исчезало в темном боковом проеме рубки.
   Командовал действом молодой офицер в морской фуражке с белым чехлом. Стоя на мостике, он отдавал команды и постоянно поторапливал подчиненных. Рядом торчало несколько наблюдателей, обозревавших в бинокли горизонт и воздушное пространство.
   - Ты как? - спросил Матвей украинца.
   - Почти не чувствую ног, - тихо ответил он.
   Бывший капитан-лейтенант поддержал под руку раненного парня. Тот не открывал глаз, не шевелился, но еще дышал.
   - Кажется, я тоже их плохо чувствую.
   - По-немецки гутарят? - кивнул парень на лодку.
   - По-немецки...
   Переброска трофеев внутрь корабля заканчивалась; боцманская команда приступала к подъему надувной шлюпки.
   Вдруг моряки остановились, повинуясь окрику командира. На палубе их действиями руководил второй офицер в фуражке с белым верхом. Между офицерами состоялся короткий разговор.
   - О чем это они? - спросил украинец.
   - Я не очень-то понимаю, - прислушался Матвей. - Что-то о крови... О болезни и врачах...
   - Смотри! Они снова спускают на воду свою посудину!
   Спустя минуту крепкие руки матросов затаскивали обессиленных зэков на борт надувной шлюпки. Правда, осмотрев раненного парня, два боцмана подхватили его и, раскачав, бросили обратно в воду.
   Зато Матвей с украинцем остались сидеть на упругом резиновом днище. Поглядывая на спасителей, оба вспоминали последний час своей жизни и гадали: повезло им или испытания только начинаются?..
  
   * * *
  
   Подлодок подобной конструкции Матвей никогда не видел. Сглаженная форма рубки и легкого корпуса с минимальным количеством выступающих частей; отсутствие крупнокалиберной артиллерии и бортовых противоторпедных булей; поворотно-выдвижные горизонтальные рули в носовой части...
   В январе сорок пятого - за три месяца до освобождения американцами концлагеря Дахау, в их барак прибыла последняя партия заключенных, среди которых оказался офицер-подводник с Северного Флота. Он рассказывал, будто слышал от офицеров разведки о строительстве на немецких верфях новейших электрических субмарин с невероятными показателями малошумности и дальности подводного хода.
   "Видимо нас угораздило попасть на одну из таких", - покачиваясь, шлепал Матвей босыми ногами по ледяной металлической палубе. Сзади и спереди пленных сопровождали вооруженные моряки.
   Обоих грубо затолкали в боковой рубочный люк и заставили спуститься по вертикальному трапу внутрь прочного корпуса лодки. Снаружи оставалась боцманская команда, поднявшая шлюпку и выпускавшая из нее воздух.
   - Где мы? - стуча зубами, вопрошал светловолосый парень.
   - В центральном посту, - осторожно огляделся Матвей и получил тычок в спину.
   Унтер-офицер повернул к корме и провел пленных сквозь кормовой отсек жилых и бытовых помещений. Все свободное пространство, кроме узкого прохода, было заставлено ящиками, коробками, мешками; повсюду болтались подвешенные сетки с фруктами и овощами. В следующем отсеке, занятом двумя огромными дизельными двигателями, места было еще меньше. Немец бросил в угол какое-то тряпье и знаком приказал располагаться. Сам же уселся напротив и положил на колени автомат.
   - По крайней мере, здесь тепло, - опустился на тряпки украинец. Его все еще колотило от холода.
   - Погоди, - невесело усмехнулся краснофлотец, - скоро станет невыносимо жарко.
   Экипаж готовился к погружению: через отсек сновали машинисты в рабочей одежде, из-за дальней переборки доносился гул электродвигателей.
   "Малый вперед", - догадался Матвей.
   А в ответ на эволюции корпуса прошептал:
   - Цистерны приняли балласт. Дифферент на нос. Пошли на глубину...
  
   * * *
  
   Шли на приличной глубине.
   Через несколько часов хода в отсек наведались два молодых офицера в фуражках с белым чехлами. Что-то сказав вооруженному охраннику, они присели на ящики, стоявшие неподалеку от пленников.
   - Вы русские? - спросил один из них, изрядно коверкая слова.
   - Да, - кивнул Матвей.
   - А ваши корабли?
   - Что наши корабли?
   - Те корабли, которые мы потопили - куда они шли и зачем?
   - На Новую Землю. А куда именно - не знаем.
   - Разве вы не члены экипажа? - допытывался немец лет двадцати семи с нарукавными нашивками капитана третьего ранга.
   У него была типичная арийская внешность: высокий лоб, обрамленный светлыми волосами; прямой нос и тонкие губы. Правда, наличествовал небольшой изъян - родимое пятно в форме оливки на левой скуле. "Оливка" терялась в зарослях рыжей бородки, и углядеть ее с первого раза было сложно.
   Матвей коротко переглянулся с Богданом: молчи, говорить буду я.
   - Мы заключенные, и нас конвоировали в один из лагерей Новой Земли.
   Блондин перевел ответ товарищу и снова обратился к пленникам:
   - Вы здоровы?
   Вопрос заставил их переглянуться.
   - А вы часто видели больных, способных продержаться в ледяной воде дольше часа?
   Немецкие офицеры расхохотались.
   - Кто вы по профессии? - прищурившись, задали блондин следующий вопрос.
   - Этот, - кивнул Матвей на Богдана, - борец за независимость Украины, за что и осужден на десять лет без права переписки. Я помощник агронома.
   - А ты за что осужден?
   - За урожай. Точнее, за его отсутствие.
   Перекинувшись парой фраз, немцы вновь засмеялись. Затем блондин встал, похлопал Матвея по плечу и, прощаясь, сказал:
   - Вы будете хорошо кушать и хорошо отдыхать. Но за вами все время будет смотреть наш человек. Советую вести себя благоразумно...
   Кормили действительно неплохо. Не трогали, не били, не допрашивали. Но свободно ходить по лодке не позволяли и даже в гальюн соседнего кормового отсека водили под усиленной охраной.
   За время перехода Матвей успел познакомиться с собратом по несчастью. Украинца звали Богданом, родом он был из Винницы. Отца расстреляли за связь со Степаном Бандерой, сам же подался в банду уголовников и скоро попался на заурядном грабеже. В армии не служил ни дня, ни черта не умел, в морском деле не смыслил.
   - Дивлюсь, почему они нас спасли? - чесал он белобрысое темечко.
   - Не знаю, - качал головой капитан-лейтенант. - Во всяком случае, благородством здесь не пахнет.
   - Вот и я о том же. Нас горемычных спасли, а тех в лодке - здоровых, сытых и прилично одетых - покрошили. Почему?
   Матвей и сам не сумел бы объяснить причины, по которой их жизнь не оборвалась в ледяной воде Баренцева моря, а продолжилась в сносных условиях дизельного отсека неизвестной субмарины. Беседа с двумя офицерами-подводниками ровным счетом ничего не прояснила: невесть откуда появились, всадили по торпеде в два судна, уничтожили команды и сопровождение, собрали трофеи. И еще с какой-то целью прихватили двух исхудавших и еле живых зэков.
   Нет, вникнуть в замыслы фрицев возможности не представлялось.
   - Сам удивляюсь, - отмахнулся моряк. Ему надоело ломать голову над вопросами, ответов на которые никто давать не торопился. Посему он просто наблюдал и анализировал...
   По грубым прикидкам путь до места базирования немецкой подлодки занял не менее четырех суток, и самым поразительным было то, что за все это время корабль ни разу не всплыл на поверхность для подзарядки аккумуляторных батарей.
   Вторым по значимости необычным фактом Матвей назвал бы малошумность электродвигательных установок. В свое время ему пришлось немало походить на отечественных надводных и подводных кораблях - было с чем сравнивать. Начинал на легендарных эсминцах "проекта N7", затем командование доверило службу на "Ленинце", перед войной принял минно-торпедную группу на "Щуке", в сорок втором был переведен помощником командира на "эску". На ней же и закончил войну, подорвавшись на мине в сорок третьем и угодив с выжившими товарищами в немецкий плен...
   "Да-а... просторная лодочка и комфортная: два гальюна, система кондиционирования, душ, изолированные от коридоров жилые помещения, - рассуждал он по себя. - Дизели и аппаратура контроля - загляденье. Выходит, повезло нам, что не успели фрицы наклепать на своих верфях этих лодок и запустить их в дело..."
  
   * * *
  
   По эволюциям и толчкам корпуса Матвей безошибочно определил окончание перехода. Подвсплыв, субмарина подняла перископ; командир осмотрелся и отчего-то снова приказал уйти на небольшую глубину. Несколько минут лодка шла самым малым, покуда легонько не тюкнулась в ограничительный брус. После толчка всплыла окончательно.
   - Приехали, - прошептал краснофлотец, уловив затихающий гул из соседнего электромоторного отсека.
   Богдан настороженно прислушался.
   - И что теперь?
   - Скоро узнаем. Да ты не дрейфь! Не для того нас сюда привезли, чтобы вывести на причал и шлепнуть...
   Через несколько минут их в сопровождении вооруженного конвоя провели через два отсека и заставили вскарабкаться по вертикальному трапу и выйти на палубу. Оказавшись снаружи, пленные потеряли дар речи - оба рассчитывали увидеть что угодно: остров, покрытый ледниками или причал крохотного норвежского городка; большое гражданское судно или замаскированную во фьордах базу... И вдруг огромная пещера с искусственным водоемом посередине!
   В себя они пришли только внутри небольшого каменного чулана, куда их привели три вооруженных матроса.
   Когда за спиной грохнула стальная дверь, Матвей прислонился спиной к холодному камню и громко расхохотался.
   - Ты чего? - испугался Богдан.
   Отсмеявшись, краснофлотец грустно пояснил:
   - В сорок третьем меня и шестерых товарищей немецкие моряки так же вытащили из ледяной воды, привезли на материк, сдали эсесовцам в айнзатцкоманду. А те, обработав и ни черта не поимев, отправили в концлагерь. В сорок пятом лагерь освободили американцы, но радость была преждевременной - из вернувшегося в родную страну эшелона сотрудники НКВД раскидали нас по тюрьмам, а следом, почти не разбираясь, упрятали в лагеря. И вот история повторяется: опять взрыв, ледяная вода, неожиданное появление немецких моряков, чудесное спасение... Правда, вместо Дахау - глухой карцер.
   Размер жилища был скромен: четыре метра в длину, три в ширину. Каменные стены, пол и потолок; ни окна, ни отверстия вентиляции. Угол пола по левую сторону от двери занимало отхожее место - плита из того же камня с выточенным углублением-протокой посередине. По протоке текла морская вода, появлявшаяся из двухдюймовой трубы и исчезавшая в вертикальной дыре. Над "унитазом" из стены торчал старый бронзовый кран. Из мебели имелись две солдатские кровати и тумбочка между ними. Из постельных принадлежностей - матрацы, подушки и грубые шерстяные одеяла. Помещение освещалось единственной тусклой лампочкой, висящей над дверным проемом.
   - Не густо, - побурчал Матвей, осматривая "роскошь" карцера, - но получше, чем в Дахау и в лагерях ГУЛАГа.
   - Где мы? - безвольно опустился на кровать Богдан.
   - Если ты о географии, то сравнительно недалеко от места гибели "Вельска". Четверо суток малым ходом - миль пятьсот.
   - Миль пятьсот?.. Мне это ни о чем не говорит. Не понимаю... - оглядывал тот безумным взором серые стены. И вновь повторял: - Куда же мы попали?..
   - Ты про это? - Матвей выразительно развел руками. - Думаю, немчура построила хитрую и довольно вместительную базу внутри какой-то скалы. Видел, рядом стояла вторая лодка?
   - Заметил.
   - Ну вот. Судя по ровным причалам - водоем искусственный с входом ниже уровня моря.
   - А почему "хитрую"?
   - Внутри целый город, а снаружи - наверняка обычная скала. Так что если нас и найдут, то очень не скоро.
   Богдан тяжело вздохнул.
   - И что же нам делать?
   - Ложиться и отдыхать, пока есть такая возможность. А то клацнет замок, скрипнут петли, появится какой-нибудь матрос-ефрейтор и, прикрикнув, поведет нас исполнять самую тяжелую и неприятную работенку...
  
   * * *
  
   Замок клацнул через несколько часов. На пороге появился сорокалетний мужчина среднего роста с большими залысинами на голове. В сопровождении двух вооруженных моряков он вошел в карцер и на очень плохом русском приказал пленным встать.
   Матвей с Богданом подчинились.
   - Снимите свои робы, - последовал следующий приказ.
   "Где-то я этого шваба с повадками врача встречал, - терпеливо сносил осмотр капитан-лейтенант. - Уж больно знакома его высоколобая морда с темными бегающими глазками..."
   Богдан привлек внимание доктора в меньшей степени. Зато Матвея он осматривал долго и дотошно - то ли из-за возраста, то ли благодаря хорошему телосложению. Завершился визит взятием крови из вен, после чего компания удалилась.
   - Как думаешь, что они с нами сделают? - лежа на кровати, разглядывал потолок украинский парень.
   Бывший краснофлотец не стал отвечать - отвернувшись к стене, он прикинулся спящим. Откуда ему знать, что будет завтра? Их "спасители" носят нацистскую форму, а для нацистов не существует других народов. А если и существует, то исключительно для исполнения рабских обязанностей.
   Ужасно хотелось есть. В последний раз их кормили на подлодке и, судя по силе голода, с тех пор минуло не менее суток.
   "Надо поспать, - закрыл Матвей глаза. - По себе знаю: голод легче переносится во сне..."
   Разбудил все тот же противный скрип дверных петель. Мгновенно проснувшись, пленные поднялись на грозный окрик вооруженных матросов.
   Вслед за матросами в карцер вошел уже знакомый тип с высоким лбом и темными неспокойными глазками. Ткнув пальцем в Богдана, он сказал:
   - Этот.
   Матросы подхватили парня под руки; дверь гулко ухнула о стальной проем, сухо щелкнул замок. И Матвей надолго остался в одиночестве...
  
   * * *
  
   Часа полтора он мерил шагами крохотное пространство - надо было двигаться, иначе замучают проблемы с суставами и мышцами. Эту аксиому он тоже познал в годы пребывания в концентрационном лагере.
   Потом, обессилев, упал на кровать, и некоторое время лежал в полудреме, прислушиваясь к каждому звуку. Извне звуки в карцер почти не проникали, зато собственный желудок регулярно урчал, извещая хозяина о необходимости подкрепиться.
   Матвей сызнова встал и пошарил в правом кармане брезентовых штанов. Еще на палубе "Вельска" он заныкал туда часть ужина - половинку ржаного сухаря. Увы, сказалось долгое пребывание в воде - в кармане остались прилипшие к материи мелкие крошки.
   Закинув их в рот, он постоял возле двери. Зачем-то зацепил край металла и потянул на себя.
   Усмехнувшись своей наивности, посмотрел по сторонам...
   Взгляд случайно упал на "унитаз". А точнее, на журчащую по углублению плиты воду.
   - Что это? - присел на корточки пленник.
   В водном потоке колыхался странный бесформенный предмет темно-зеленого, почти бурого цвета.
   Он осторожно опустил руку в ледяную воду и сомкнул пальцы. Предметом оказалась морская растительность, пустившая корни в небольшой трещине. Оторвав один листок, Матвей сполоснул его под пресной водой и положил в рот...
   Вкуса водоросли почти не имели - во всяком случае, прожевав лист, отвращения он не испытал.
   - За неимением палтуса сойдет и килька, - вздохнул моряк и потянулся за следующим листом...
   Богдан появился в карцере часом позже. Он был бледен и слегка пошатывался. Один конвойный остался у двери, второй довел его до кровати, уложил и накрыл одеялом.
   "Ого! - удивился Матвей. - С чего бы такая забота?"
   Дождавшись ухода матросов, он пересел на кровать товарища по несчастью.
   - Рассказывай.
   - Вот, - показал тот повязку на локтевом сгибе, - всадили в вену толстую иглу и откачали целый литр крови.
   - Зачем?
   Парень пожал плечами:
   - Не знаю...
   - А чего ж так долго? Тебя ведь не было часа три-четыре.
   - После того, как откачали кровь, дали полежать. А потом покормили.
   - О, это хорошо. А про меня, похоже, забыли.
   - Я так думаю, что скоро и за тобой придут - тоже возьмут кровь и покормят.
   "Наверное, так и случится, - подумал Матвей. - Теперь, по крайней мере, ясно, зачем немцы спасли нас и притащили на секретную базу".
   В сороковом году, учась в Ленинградском военно-морском училище, ему в составе группы курсантов пришлось сдавать кровь для раненных бойцов Красной Армии - участников советско-финской войны. Из того небольшого опыта он запомнил несколько незыблемых правил: перед сдачей крови донору запрещается употреблять алкоголь, лекарственные препараты, жирную, острую и копченую пищу. Донор должен хорошо выспаться и отдохнуть. После сдачи крови для скорейшего восстановления полагается усиленное питание: сладкий чай, соки, овощи, фрукты, хлеб, отварные крупы и макароны.
   "Что ж, стать донором - не самый плохой вариант", - улегся Матвей на свою кровать. Закинув руки за голову, он прикрыл глаза и принялся ждать конвойных моряков...
  
  
   Глава первая
   Архипелаг Земля Франца Иосифа - Баренцево море
   Наше время
  
   "Откуда здесь эти глыбы? - изучаю склон и постепенно смещаюсь к его вершине. - Их тащит за собой сползающий в бухту ледник или это следствие обычного обвала из-за разрушения скалы?.."
   Да, видимо так и есть: поверхность некоторых обломков чиста от ила. Это означает, что камни откололись от скалы и упали сюда недавно.
   Внезапно тишину нарушает взволнованный голос напарника:
   - Евгений Арнольдович, посмотрите сюда!
   Что за дела? Почему Фурцев использует открытый текст?
   Оглядываюсь. Ага, вот он - уставился вверх.
   Прослеживаю взгляд молодого пловца и... вижу огромную черную дыру - вход в подводную пещеру.
   Ого! Молодец, глазастый ты наш.
   Осторожно подбираемся ближе. Тормозим у входа и освещаем уходящее вглубь скалы пространство...
   Ни черта не видно. Глубина здесь небольшая - поверхность воды при отливе покрывает верхушку грота всего метра на три-четыре, и волна вперемешку с ледяным крошевом стаскивает в море всякую муть.
   Игорь вознамерился плыть внутрь. Схватив его за плечо, останавливаю порыв и знаком приказываю хорошенько осмотреть вход снаружи.
   Снаружи ничего примечательного, кроме одной детали: сверху имеется свежий скол приличного размера. Оценив приблизительный объем отвалившейся породы, понимаю, что рухнуло не меньше тридцати кубов.
   Фурцев глядит на меня умоляющим взором. Понимаю, насколько ему не терпится прошмыгнуть в нору и посмотреть, что там дальше. Мне и самому интересно, но... Едва мы вплываем в темное чрево, едва лучи наших фонарей устремляются вглубь длинного и на удивление ровного тоннеля, как о себе напоминает руководитель спуска.
   - "Скат", я - "Ротонда", - произносит Устюжанин и, не дожидаясь моего ответа, выдает команду: - Вам срочный подъем. Как поняли?
   - "Ротонда", я - "Скат". Что случилось?
   - Приказ "Первого". На борт поступила важная информация. Срочный подъем.
   "Первый" - это наш босс. Так мы его шифруем при общении по гидроакустической связи.
   - Понял. Возвращаемся...
   Спустя несколько минут мы сидим в шлюпке, подруливающей к борту "Академика Челомея". "Первого" нет, зато Георгий на месте - принимает вещички и помогает взобраться на палубу.
   Сняв надоевшую маску, интересуюсь:
   - Что за аврал?
   - Снимаемся и уходим.
   - Куда?!
   - В ста пятидесяти милях к юго-востоку терпят бедствие шведы.
   - Что им нужно в Северном проливе?
   - Гражданское судно. Шло с гуманитарным грузом в Японию.
   - Понятно. А без нас эмчээсовцы не обойдутся, надувным якорем им по лысине?! Нам туда пылить двенадцать часов!
   - Не знаю. Самолеты, наверное, уже в пути, а мы - ближайшее судно. Старик приказал сниматься и двигать в точку бедствия...
   Делать нечего. Если Горчаков чего-то про себя решил - ставь сургучную печать - не передумает.
   Переодеваемся, собираем шмотки и топаем греться в каюты. "Челомей" тем временем выходит из пролива Кембриджа и, набрав хороший ход, подворачивает на юго-восток...
  
   * * *
  
   - Нет, товарищ генерал, это невозможно, - устало повторяю в пятый или в шестой раз. - Грот под скалой действительно есть, но его размеры не соответствуют габаритам боевых подводных лодок времен Второй Мировой войны.
   - Как не соответствуют? - разводит он руками. - Я мало в этом смыслю - объясни на пальцах. И наливай-наливай! Грейся!..
   Мы сидим в его каюте. На столике горячий чай, коньяк, порезанный лимон и шоколад - все, самое необходимое для скорейшего приведения организма в норму после ледяной купели.
   - Та немецкая субмарина, что лежит на дне в паре сотен метров от западной скалы, имеет ширину корпуса чуть более шести метров, а высоту со всеми выступающими из рубки прибамбасами - около десяти. Представили?
   - Вполне, - кивает генерал, придвигая к себе рюмку.
   - Так вот. Ширина грота подходящая - лодка пройдет с хорошим запасом, зато высота - метров семь-восемь, что не позволило бы ей протиснуться внутрь. Или вылезти из пещеры на свободу. Поняли?
   - Погоди-погоди, - волнуется Сергей Сергеевич, - ты ведь говорил о каком-то обвале!
   - Верно, говорил. Перед входом в тоннель дно усеяно каменными обломками разной величины. Это осыпаются края у грота.
   - И много там обломков?
   - Полно.
   - Так может быть, вход просто завалило? - не сдается шеф.
   - Мы и собирались это выяснить. Не успели.
   - Жаль, - морщится он. - Но ничего. Вот окажем помощь шведам и...
   - Вернемся?
   - Обязательно. Вернемся и продолжим охоту за призраком!
   Опрокинув в рот содержимое рюмки, цепляю лимон, закусываю. И качаю головой:
   - Упорный вы человек.
   - Без упорства в нашем деле нельзя. Мы должны тщательно проверить каждую мелочь, касающуюся рабочей версии. А ты, стало быть, до сих пор отказываешься в нее верить?
   - Возможно, экипаж "Верены" когда-то и партизанил в этих краях, но теперь-то чего напраслину городить? Субмарина давно подорвалась на мине, вход в пещеру засыпан, экипаж либо погребен внутри погибшего корабля, либо умер с голоду внутри базы...
   - Все так, все так, - кивает Горчаков. - Знаешь, честно говоря, мне тоже не хотелось верить в существование хотя бы одной действующей базы нацистов. И все же для исключения любого совпадения мы обязаны проверить каждую деталь.
   Обреченно вздыхаю.
   - Как скажете.
   - Ты согрелся?
   - Да, вполне. Спасибо за коньячок.
   - В таком случае ступай - поспи. А то не ровен час опять придется лезть в воду...
  
   * * *
  
   Мы на месте. В район гибели шведского судна нас навели самолеты МЧС, сменяющие друг друга над огромным пятном разлившегося дизельного топлива. Между самолетами и "Академиком Челомеем" хорошая устойчивая связь. Из переговоров становится ясно, что живых моряков летчики не обнаружили. Немудрено - при такой температуре воды самый натренированный человек не продержится дольше двух часов.
   - Хорошенько осмотри корпус и установи причину гибели судна, - напутствует генерал, - а поверхность мы возьмем на себя. Действуй!..
   Моя пара идет в воду первой, однако глубина здесь приличная, и нас страхуют Жук с Савченко. Обе пары грузятся в одну шлюпку, а матросы "Челомея" уже готовят к спуску вторую. Задача ее экипажа - рыскать по волнам в поисках тел погибших моряков.
   Отходим на десяток метров от "Академика".
   - Поехали, - надвинув на лицо маску, сваливаюсь за борт.
   Осматриваюсь, проверяю связь, включаю панель. И начинаю плавное погружение...
   Объект находим не сразу. В указанном летчиками месте пусто и мне приходиться вспомнить о течении. Определив его направление, смещаемся к северу. И вот он - лежащий на боку "швед". Довольно крупное грузовое судно с белоснежной кормовой надстройкой и мощным краном посередине корпуса.
   Для начала осматриваем находку со всех сторон. Сегодня перед нами не стоит задача отыскать и поднять тела моряков - этим займутся позже наши или шведские водолазы. Сегодня работа максимально упрощена: мы обязаны установить причину трагедии.
   В носовой части корпуса имеются приличные разрушения, но это всего лишь следствие удара о грунт. Настоящую причину гибели, как и в случае с норвежским траулером, находим в районе кормы - метра на три ниже ватерлинии зияет огромная дыра неправильной формы.
   "А вот это уже похоже на последствия торпедной атаки", - подплыв поближе, освещаю типичную чашеобразную вмятину с разрывом обшивки посередине. Снизу и сверху пробоины торчат обрывки шпангоута; палуба и две переборки, прилегающие к поврежденной области корпуса, обрушены. Это так называемая "первая зона разрушения", образующаяся в районе взрыва. В ней полностью уничтожается корпус, технические средства и оборудование, а внутреннее пространство мгновенно заполняется забортной водой.
   Площадь пробоины внушительна. Осторожно заглянув внутрь, определяю границы "второй зоны", где корпусные конструкции и технические средства повреждаются частично, а затопление происходит постепенно. Торпеда угодила в одно из помещений машинного отделения и за обрушенными переборками видны соседние отсеки. Переборки "второй зоны" в трещинах и осколочных пробоинах, люки деформированы, а большой дизель сдвинут с фундамента.
   По всем канонам имеется еще и "третья зона" разрушения, способная образоваться в любом отсеке и на любой палубе корабля даже на приличном удалении от эпицентра взрыва. Однако нас она не интересует. Не станем мы искать и осколков торпеды, ибо сомнений в происхождении смертельных повреждений шведского судна практически не остается.
   - "Ротонда", я - "Скат", - зову старого друга.
   Тот откликается мгновенно:
   - "Скат", я - "Ротонда".
   - Мы заканчиваем. Можешь передать "Первому", что его версия частично подтвердилась.
   - "Хозяйка"?
   - Так точно - ее работа.
   - Понял вас. Приступайте к подъему. Наверху тоже кое-что нашли. "Первый" разбирается лично...
  
   * * *
  
   Специальное спасательное судно, высланное шведской стороной для разбирательства в катастрофе, должно было подойти в район через несколько часов.
   Поднявшись из шлюпки на борт научного судна, я вкратце и быстро изложил Горчакову свои соображения. Он просиял и тотчас повел меня в скромный мед-блок "Академика Челомея", где над телом мертвого шведского моряка колдовал местный эскулап.
   - Это наша единственная и очень важная находка. Летчики обнаружили его в миле к северо-востоку, - доложил он мне по дороге. Распахнув дверь медицинской епархии, громко известил о своем прибытии: - Ну-с, доктор, каковы наши успехи?
   Мужчина средних лет в зеленой спецодежде показывает пулю, ловко захваченную острием мудреного инструмента.
   - Как мы и предполагали - причиной смерти явилось не переохлаждение, а вот это. Держите...
   Нацепив на нос очки, Горчаков подхватывает улику, перемещается к иллюминатору и с воодушевлением изучает убийственный снаряд, будто на его стальной рубашке выгравировано имя жертвы и биография убийцы.
   Я же с грустью смотрю на мертвого шведа, каких-то пятнадцать часов назад двигавшегося, думавшего, говорившего, улыбавшегося и строившегося планы на будущее. Насколько же хрупкая эта штука - жизнь...
   Погибшему мужчине лет тридцать. Он полностью раздет; кожный покров неестественно белый; волосы на теле с рыжеватым оттенком - типичный скандинав.
   Покончив с визуальной экспертизой пули, генерал возносит указательный палец к небу и торжественно объявляет:
   - Парабеллум!
   Что ж, приходиться согласиться: есть нечто странное в череде катастроф с участием неизвестной субмарины и экипажа с немецким стрелковым оружием времен Второй Мировой войны.
   - Скажите, доктор, - потирает подбородок Сергей Сергеевич, - ваши шведские коллеги поймут, отчего он умер?
   - Разумеется.
   - А отсутствие пули?
   - Что "отсутствие пули"? - не понимает тот.
   - В черепе трупа пулевое отверстие, развороченные мозги, но почему-то нет пули. Это вызовет вопросы?
   - Разве вы не расскажете шведам о нашем исследовании? Разве не отдадите им пулю?
   - В том-то и дело, что не резон об этом распространяться, пока мы сами не найдем ответы на интересующие вопросы. Понимаете?
   - Да.
   - Вот и прекрасно. А посему попрошу вас никому о подлинной причине смерти этого моряка не распространяться.
   - Хорошо, - кивает врач, однако взгляд и голос выдают полнейшее недоумение.
   Горчаков теряет интерес к доктору и переключается на меня:
   - Евгений, нам срочно нужен мертвый шведский моряк.
   - Зачем? - перевожу я взгляд с босса на Доктора и обратно.
   - Затем, чтобы до поры до времени не привлекать внимания к этому серьезному делу. Все должно выглядеть, как заурядная катастрофа.
   - Что значит "заурядная катастрофа"?
   Обращаясь ко мне и к доктору, Сергей Сергеевич переходит на шепот:
   - В моей каюте лежит осколок немецкой мины времен Второй Мировой войны, поднятый несколько дней назад недалеко от острова Медвежий.
   Я отлично помню кусок железа, найденный мной в развороченном машинном отделении траулера и, кажется, вникать в замысел генерала.
   - Мы скажем шведам, что их судно подорвалось на старой немецкой мине, и предъявим этот осколок, - заканчивает он, подтверждая мою догадку.
   - А смерть моряков вы хотите представить следствием переохлаждения? - вступает в разговор доктор.
   - Совершенно верно.
   - А как быть с ним? - показывает он на труп с раскроенным черепом. - Вы о нем не забыли?
   - Нет, не забыл. Сейчас боевые пловцы возьмут его и отправятся вниз - на глубину.
   - Зачем?!
   - Затем, чтобы запихнуть его внутрь погибшего корабля, а взамен найти и поднять нормального.
   - В каком смысле "нормального"?
   - Без пулевых ранений. Просто утонувшего! - устав от объяснений, повышает голос генерал. - Ясно?
   - Так точно, - почти хором отвечаем мы с доктором.
  
   * * *
  
   Вскоре в район подошло российское спасательное судно из Мурманска. Встретившись с руководителем группы МЧС, Горчаков ввел его в курс и обрисовал официальную версию.
   - Нам без разницы, - легко согласился тот. - Мы же не эксперты, а обычные водолазы...
   Перед последним погружением мы поменялись ролями: Жук с Савченко отдыхают, я сижу у станции гидроакустической связи и командую спуском, рядом со мной Игорь Фурцев. На промежуточную глубину ушла пара капитана третьего ранга Степанова, а заглавную роль исполняет дуэт Устюжанин-Маринин. Когда я назвал фамилию мальчишки, лицо его озарилось таким счастьем, что и я не сдержал улыбку.
   Моим ребятам вручили тело застреленного моряка, упакованное в холщевый мешок и, подробно объяснили задачу. Она не самая сложная для такого опытного пловца, как Георгий Устюжанин, и по истечении сорока минут его бодрый голос докладывает об окончании работы:
   - "Ротонда", я - "Скат". Обследование закончил, причина установлена. Начинаю подъем.
   Ключевая фраза в докладе "причина установлена" означает, что тело одного моряка надежно упрятано на борту затонувшего судна, а тело другого найдено и готово к подъему.
   - "Скат", я - "Ротонда", понял вас. Ждем наверху...
   Мы вовремя заканчиваем операцию, так как с западной стороны горизонта появляется силуэт корабля.
   - Шведы, - предупреждает нас капитан "Челомея".
   К подходу небольшого судна с водолазной командой на борту, мы полностью готовы: на столе мед-блока лежит поднятый парой Устюжанина моряк, который, вне всякого сомнения, был оглушен взрывом и попросту утонул. Причиной взрыва согласно нашей версии является старая немецкая мина (осколок прилагается).
   Все это с подробными пояснениями представили шведской делегации, прибывшей на борт "Академика Челомея". Шведы выслушали наш доклад, осмотрели труп с ржавым осколком и, забрав улики, удалились. А через час приступили к подводным работам.
   - Поверили? - поднявшись в ходовую рубку, спрашиваю у Горчакова.
   - Не знаю, - выпускает он клуб табачного дыма. - Подождем немного, а перед уходом свяжемся по радио - спросим о результатах.
   Поверили или нет - сказать сложно. Во всяком случае, были вежливы и спокойны, а приметив наше намерение отбыть из района, поблагодарили и пожелали счастливого пути...
  
  
   Глава вторая
   Архипелаг Земля Франца Иосифа; подскальная база на острове Земля Александры
   Две недели назад
  
   Согласно созданной Нойманном программе, начинался первый этап пробуждения, суть которого состояла в плавном повышении температуры подаваемого в капсулы воздуха на три с половиной градуса.
   Дежурная смена - два пожилых человека - находились в разных концах длинного зала, едва освещаемого плафонами тусклых ламп. Вдоль одной стены ровным рядком располагалось несколько десятков одинаковых капсул с круглыми окошками наподобие судовых иллюминаторов. Вдоль противоположной стены стояли обыкновенные армейские койки, застеленные чистым, но весьма потрепанным постельным бельем. В ближнем торце зала рядом с тяжелой бронированной дверью находился инженерный пост наблюдения и приборного контроля. В дальнем был обустроен врачебный пост с операционным блоком, с хирургическим и реанимационным наборами.
   За приборами сидел сухощавый, сгорбленный мужчина в грязной одежде. Лицо не было видно за ниспадающими локонами засаленных волос; почерневшие руки дрожали, затуманенный взор надолго приклеился к каменному полу.
   У врачебного поста прохаживался другой старик - осанистый, высоколобый, с пронзительным, ястребиным взглядом. Хорошо отстиранный халат буквально слепил белизной в полумраке узкого зала.
   Мужчины ждали пробуждения своих товарищей с нетерпением и опаской. Нетерпение происходило от обычного человеческого желания сменить обстановку, пообщаться, выговориться. Чувство опасности появилось вследствие того, что процесс пробуждения с каждым разом усложнялся, становился более длительным и в некоторой степени непредсказуемым.
   Прокипятив и аккуратно разложив на столе медицинские инструменты на тот случай, если потребуется оперативная помощь, профессор Нойманн вытащил сигарету и разломил ее пополам. Спрятав одну половинку в портсигаре и подпалив другую, он с наслаждением затянулся.
   - Хватит дуться, Курт, - громко произнес он, и эхо разнесло низкий голос под сводчатым потолком залы. - Пора помириться - впереди тяжелая работенка.
   Напарник не откликнулся и даже не пошевелился. Его растрепанные волосы, вечно грязные руки, засаленная одежда и невероятный смрад, исходивший от давно немытого тела, жутко раздражали Нойманна. И это раздражение было одной из причин ссоры, произошедшей несколько дней назад.
   - Курт, - снова позвал профессор, - мы будем выглядеть перед товарищами не лучшим образом. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я?
   Тот медленно повернул голову, поправил волосы. Взгляд голубых подслеповатых глаз некоторое время бесцельно блуждал по стенам, по капсулам и кроватям, по источникам света, по фигуре ненавистного профессора...
   До Второй Мировой войны Курт окончил Технический университет в Мюнхене, затем работал младшим инженером на различных военных заводах, не особенно продвигаясь по службе. В команду "3519" он был зачислен инженером криогенных установок в последний момент - вместо погибшего под американскими бомбами коллеги. К слову, специалистом он оказался отменным.
   - Очнись, Курт. Пора браться за дело, - навис Нойманн над подчиненным, протягивая ладонь. - Ну же, Курт!
   - Я готов, - кивнул тот, пожимая руку. - Но с условием, что ты вернешь мне банки с рисовой кашей и датским брусничным сиропом.
   Профессор выпрямил нескладную фигуру, незаметно вытер ладонь о халат и бросил на подчиненного взгляд полный презрения. Так смотрят на опустившегося человека, подняться которому уже не суждено.
   - Хорошо. Ты заслужил праздничный ужин. Я отдам тебе банки, - отчеканил он. - Пошли...
  
   * * *
  
   "Есть многие вещи, которые мы не в состоянии понять. Но их необходимо использовать, в том числе силами дилетантов", - начертал Генрих Гиммлер в письме одному из чиновников Рейха.
   Дилетантов среди команды, обитавшей в подскальной базе, было с избытком. Нет, с профессиональной точки зрения все моряки-подводники, инженеры и врачи, прибывшие на остров Земля Александры, в честном соперничестве могли бы дать фору многим коллегам - все ж таки этих людей отбирали долго и тщательно. Но при всем своем глубочайшем профессионализме они оставались полнейшими дилетантами в большой политике и в способности просчитать будущее собственной страны. На эту неспособность и полагались такие люди как рейхсфюрер Гиммлер и профессор Рашер.
   Да, Зигмунду Рашеру - известному немецкому медику-экспериментатору довольно часто приходилось вспоминать высказывания человека, личное знакомство с которым предопределило его судьбу и, в конечном счете, спасло от виселицы. Именно Гиммлер в начале тридцатых предложил ему стать членом НСДАП; именно он рекомендовал молодого врача из Фрайбурга в институт Аненербе, а затем, присвоив звание гауптштурмфюрера СС, направил в концлагерь Дахау для проведения секретных медицинских экспериментов. Именно Гиммлер в конце войны организовал имитацию его ареста и гибели в Дахау, спасая тем самым от правосудия победителей. И, наконец, именно Гиммлер помог Рашеру улизнуть из Германии, дав ему вымышленное имя "Карл Нойманн" и назначив научным руководителем команды "3519".
   - "...В том числе силами дилетантов", - тихо процитировал Нойманн, подходя вслед за Куртом к стальной двери одного из дальних отсеков технической зоны.
   Когда-то этот отсек был под завязку забит стрелковыми боеприпасами: на стеллажах плотными рядами стояли цинковые коробки с патронами и снарядами для зенитных автоматов, ящики с гранатами и магнитными минами. Со временем их запасы таяли, а стеллажи освобождались. На свободные полки Нойманн приказал перенести из общего склада те продукты, что прибыли в подскальную базу на борту "Верены".
   Вставив в замок и провернув ключ, профессор потянул на себя тяжелую дверь:
   - Прошу.
   - Сколько можно взять? - не веруя в свое счастье, прошептал Курт.
   - Сколько унесешь.
   Тот сделал шаг к распахнутой двери, но внезапно остановился.
   - Я стал рассеянным и не помню, где включается свет.
   Нойманн протянул фонарь:
   - Держи.
   - И еще... я забыл, где лежат съестные припасы.
   - Банки с кашами стоят на нижней полке левого стеллажа. Датский брусничный сироп - на пару полок выше.
   Сгорбленная фигура прошмыгнула в склад, внутри нервно затрепыхался луч желтоватого света...
   Нойманн стоял снаружи и ждал, пока ассистент набьет карманы консервами. "Забирай, наивный дурашка, - посмеивался он про себя. - Не видишь дальше собственного крючковатого носа, не умеешь обуздать свою слабость, значит, умрешь, как умирали другие - в страшных судорогах и мучениях".
   Продукты, хранившиеся в течение долгого плавания в кормовых отсеках "Верены", стали такими же опасными для человеческого организма, как и сами контейнеры с изотопом урана. Это профессор выяснил путем экспериментов - осторожных и тонких, дабы не будоражить и не пугать подводников. Выяснив исходящую опасность от зараженной провизии, он под видом формирования неприкосновенного запаса приказал морякам перетащить ее в этот отдаленный отсек. С тех пор она здесь и хранилась...
   И вдруг много лет спустя он наткнулся на пустую банку из-под датского брусничного сиропа.
   "Курт! - молниеносно догадался профессор. - Мы полгода употребляем в пищу водоросли, вот он и не устоял..."
   Курт был талантливым инженером и при желании мог с легкостью изготовить любой дубликат ключа. Так оно и оказалось: нагрянув в его жилище, Нойманн застукал воришку за пышной трапезой - на тумбочке стояла вскрытая банка рисовой каши, в руках была большая кружка с разбавленным сиропом.
   - В следующий раз я тебя пристрелю, - грозно пообещал Нойманн, реквизировав украденное и отобрав дубликат ключа.
   Настоящий стратегический резерв продуктов для скорейшего восстановления сил пробуждающегося экипажа U-3519 профессор держал за семью замками в одном из отсеков под ледником. И никто, включая вечно голодного Курта, не смог бы подобраться к этому богатству - Карл Нойманн охранял его пуще, чем злобный карлик Румпельштильцхен берег свое богатство. Там было припрятано замороженное свиное филе, консервированный лосось, оливковое масло, крупы, превосходная мука, сухие сливки, сахар, кофе и пяток ящиков разнообразного шнапса. Запасов имелось немного, но вся провизия отличалась отменным качеством.
   Все это осталось от последней охоты 2005 года, а точнее от случайной встречи с роскошным гражданским кораблем неподалеку от Шпицбергена. Рассказывали, будто офицеры отговаривали Мора от рискованной атаки, но тот не удержался и, как всегда прицелившись в машину, выпустил торпеду. К тому времени на борту субмарины практически закончились съестные припасы - слишком долго пришлось скитаться по морю в поисках подходящей цели. Получив пробоину, белоснежный корабль потерял ход и, накренившись на правый борт, налетел на банку. Как и предполагали скептики, экипаж успел передать сигнал бедствия - вскоре в небе появились странные летательные аппараты и, зависая в воздухе, приступили к эвакуации пассажиров. Находиться на перископной глубине стало опасно - подлодке пришлось лечь на грунт...
   Подвсплыли под покровом ночи, осмотрелись. И, не обнаружив возле поврежденного корабля ни единой души, решились отправить на шлюпке группу разведчиков. Те вернулись через час и доложили:
   - Корабль пуст. Можно подходить, швартоваться и перекачивать топливо.
   Так и поступили. А вместе с топливом до утра успели "откачать" практически все запасы провизии из шикарного двухэтажного камбуза.
  
   * * *
  
   Послышались шаркающие шаги, внутри склада погас свет.
   - Доволен? - насмешливо спросил Нойманн.
   Вернувшийся инженер растянул в улыбке бледные губы.
   - Спасибо. Я готов работать.
   - Тогда пошли, - запер дверь профессор.
   Курт поплелся в лазарет. Карманы ветхой одежды смешно топорщились от банок, еще четыре штуки он нес в руках.
   "Интересно, сколько он успел сожрать этой отравленной гадости? - идя следом, размышлял врач. - Банок двадцать, тридцать?.. Впрочем, черт с ним. Главное, чтоб Курт помог мне на первых этапах пробуждения. А дальше пусть подыхает - он мне больше не нужен..."
   И вновь длинный сумрачный зал "лазарета", где двадцать четыре человека из команды "3519" возвращаются из состояния длительного сна. Да, всего двадцать четыре: двадцать моряков и четыре специалиста из группы Нойманна. Остальные капсулы пусты.
   Первый этап пробуждения завершен: температура тел восстановлена, люди извлечены из герметичных капсул и уложены на кровати. Над изголовьем каждого висит капельница со специальным реабилитирующим препаратом.
   - Температура? - не поворачивая головы, властно спрашивает профессор - в делах, касающихся работы, он всегда непреклонен и строг.
   - Тридцать пять и пять, - отвечает Курт.
   - Пульс?
   - В пределах нормы: от тридцати до сорока пяти ударов в минуту.
   - Частота дыхания?
   - В среднем двадцать в минуту.
   - Хорошо...
   Процесс пробуждения идет без сбоев, что в последнее время случается все реже и реже - видно сказывается возраст пациентов и изношенность медицинского оборудования. Да, по виду пациентам много не дашь - самые молодые и хорошо сохранившиеся мужчины выглядят лет на сорок - сорок пять. Это те, что надели форму Кригсмарине в юном возрасте, а, попав в подскальную базу, проспали все одиннадцать шестилетних циклов. Другим повезло меньше: кто-то, оставаясь в дежурной смене, пропустил один цикл; кому-то выпадало дежурить по нескольку раз. Этим людям на вид по пятьдесят-шестьдесят. А хуже других пришлось врачам - первые восемнадцать лет они жили в подскальной базе по обычному человеческому распорядку. Лишь в далеком шестьдесят третьем Нойманн впервые разрешил двум коллегам занять освободившиеся места в капсулах. Тот год выдался "урожайным" на трагические события: в страшных муках скончались последние члены экипажа "Верены", оставив в одиночестве своего командира Альфреда Ценкера - тот облысел, с трудом передвигался, но сдаваться не желал; U-3519 вышла на охоту в третий раз, и в процессе сбора трофеев потеряла двух матросов. В общем, появилась возможность продлять жизнь в капсулах не только морякам, но и научному персоналу.
   Тем не менее, обитатели подскальной базы регулярно уходили в мир иной: кто-то терял самообладание и добровольно лишал себя жизни; кого-то в короткие периоды бодрствования подкашивали болезни, справиться с которыми профессор был не в силах; некоторые погибали в результате несчастных случаев. А кто-то забирался в капсулу, засыпал и не просыпался. В последний раз команда пробудилась в полном составе в далеком восемьдесят первом. А с восемьдесят седьмого постоянно преследовали неудачи: из длительного сна не выходило по одному, а иногда и по несколько человек, часто происходили случайные трагедии. Так во время ремонта гидравлических механизмов субмарины был насмерть раздавлен инженер-механик Гюнтер. От сердечной недостаточности скончался хирург Циммерман, поспавший в капсуле всего однажды. Заснул и больше не проснулся кок Бауэр...
   Разглядывая розовеющие лица товарищей, Нойманн вдруг заметил неладное.
   - Курт, - позвал он инженера, - посмотри, что с температурой у Коха.
   - Все параметры в норме, - доложил тот через минуту. - А в чем дело?
   - У обербоцмана Коха не видно признаков улучшения кровообращения...
   Доктор прав: организм старого дизелиста начал давать сбои. Около получаса дежурная смена боролась за его жизнь, но... Кох умер, так и не выйдя из глубочайшего сна.
   Профессор устало упал на стул и взялся листать карту обербоцмана...
   Ничего особенного: родился осенью 1911 года в Инсбруке; окончил гимназию, реальное училище, школу младших морских специалистов; служил, воевал, участвовал; награжден...
   "Несколько месяцев не дожил до столетнего юбилея", - скривился в усмешке Нойманн и, небрежно закинув карту в ящик стола, направился к остывающему телу.
   Вместе с инженером они упаковали усопшего в специальный мешок, переместили на каталку и повезли на местное "кладбище" - в дальний закуток подскальной базы, чей тонкий каменный потолок соседствовал с ледником.
   Трупы на "кладбище" лежат тремя плотными рядами у северной стены. Их так много, что в закутке скоро не останется места. Все как живые - словно только что из капсул. Последним здесь был захоронен шесть лет назад вахтенный офицер Отто Шнайдер, пустивший себе пулю в висок вместо того, чтобы залезть в капсулу и принять препарат "бессмертия".
   Уложив Коха рядом с Отто, Нойманн помассировал свою нездоровую поясницу и с нескрываемой завистью произнес:
   - Как бы я хотел умереть также тихо и незаметно - ушел на шесть лет и не вернулся. Ни боли, ни истерик, ни сожалений...
   Ничего не ответив, Курт зашаркал к выходу.
   Не задержался на "кладбище" и профессор. Второй этап пробуждения еще не окончился - извлеченных из капсул товарищей нельзя надолго оставлять без присмотра.
  
   * * *
  
   Смерть подкарауливала людей на первом и втором этапах пробуждения - это был опаснейший промежуток времени, когда человеческий организм переходил из одного статичного состояния в другое. На третьем, заключительном и самом длительном этапе гибели членов команды "3519" еще не случалось. Однако от этого легче и спокойнее не становилось. Напротив, те несколько часов, в течение которых люди окончательно возвращались к жизни - истязали, выматывали и лишали дежурную смену последних сил.
   Смысл проблемы заключался в том, что пространство внутри капсулы разбивалось на три температурных зоны: область с грудной клеткой охлаждалась до тридцати одного, область с конечностями - до тридцати трех градусов. Голова же до уровня гипофиза, продолговатого мозга и аксиса (второго шейного позвонка) - "хранилась" при самой высокой температуре равной тридцати пяти с половиной градусам. В "подмороженном" состоянии тело не посылало в мозг сигналов, порождающих кошмарные сновидения, и человек забывался ровным спокойным сном. В этом профессор Нойманн имел возможность убедиться лично - как-никак четырежды ложился в капсулу и принимал препарат "бессмертия". Зато на третьем этапе возвращения к жизни тело возобновляло нормальное кровообращение, обмен веществ, чувствительность кожного покрова. И вот тут начиналось невообразимое - сон разума порождал чудовищ.
   - Помоги, Курт! - закричал профессор, обхватив руки могучего торпедиста - матроса-гауптефрейтора Вебера.
   - Он же привязан! - бежит, нескладно переставляя ноги, инженер.
   - Знаю! Только для его железных мышц эти жалкие ремешки - не помеха.
   Навалившись вдвоем, они кое-как справляются с силачом, неистово сражавшимся во сне с врагами Рейха. Затем приходится сдерживать похожие порывы еще двух десятков людей...
   К химерам Морфея добавлялись жуткие мышечные спазмы и судороги, заставлявшие членов команды биться в невероятных конвульсиях. Дежурные смены давно привыкли к подобной технологии пробуждения; называя происходящее "ломкой", Нойманн объяснял страшную боль естественной реакцией сосудов на восстановление кровяного давления.
   - Кажется, все, - в изнеможении прошептал Курт, усаживаясь прямо на пол между кроватями.
   "Когда-нибудь они меня растерзают, - тяжело дышал профессор, оглядывая лежащих людей. - Проснутся и разорвут за те страдания, что приносит мой препарат..."
   Команда затихла. Никто не дергался, не мычал, не скрипел зубами, не кричал. Процесс возвращения к нормальному существованию почти завершился, и все пережившие страшные этапы спокойно спали обычным человеческим сном. Теперь достаточно было подойти к любому и просто потормошить за плечо.
   Однако Нойманн событий не торопил.
  
  
   Глава третья
   Баренцево море - архипелаг Земля Франца Иосифа
   Подскальная база на острове Земля Александры
   Наше время
  
   Шведы припозднились, придя в район гибели своего судна через двадцать часов после нас. Горчаков лично передал прибывшей делегации тело погибшего моряка и осколок старой немецкой якорной мины, якобы найденной нами у затонувшего корабля. А также лично изъяснялся и выражал соболезнования. Чутья с дипломатическим тактом ему не занимать, и мы почти уверены: скандинавы не заподозрили подвоха. Хотя, что это за подвох? Ведь не мы же шарахнули по беззащитному судну торпедой. Тех, кто совершил это преступление давно уж и след простыл.
   Приметив наше намерение отбыть из района, шведское спасательное судно просигналило тремя длинными гудками, означавшими на морском языке "Желаем счастливого плавания!" Ну а "Челомей", взяв северо-западный курс, направился к архипелагу Земля Франца Иосифа...
   Погода к вечеру резко испортилась, и не слишком резвый ход старенького научного судна упал до неприличного значения. В итоге сто пятьдесят миль до уже знакомого пролива Кембридж мы тащились дольше суток. А, притащившись, поспешили укрыться от ветра и волн в ближайшую бухту острова Земля Георга.
   Потянулось тоскливое ожидание приемлемой для нашей работы погоды...
  
   * * *
  
   - Ты решил свои семейные проблемы? - по всей строгости допрашиваю старшего лейтенанта Маринина.
   - Не совсем, - мнется он у порога.
   Мы, ветераны "Фрегата": Георгий Устюжанин, Миша Жук, Толя Степанов и я - собрались в самой вместительной каюте, где уничтожаем скромные запасы крепкого алкоголя и провианта, захваченного в командировку. За плотно закрытыми иллюминаторами по-прежнему ревут волны, завывает ветер - погода скоро не наладится и можно перед сном накатить грамм по триста. На столе довольно аппетитный натюрморт с бутылками, коробками апельсинового сока, копченой колбаской, острым сыром и шоколадом.
   - Понимаете, я хотел... Я пытался... - растерянно лепечет мальчишка.
   Постучав в дверь моей каюты, он, скорее всего, надеялся услышать лестное предложение составить мне компанию в ближайшие рабочие дни. Ведь Игорь Фурцев приболел, и я остался без напарника. И вдруг снова вопрос в лоб о разладившихся отношениях с молодой супругой.
   Да, жестоко. А что прикажете делать? Он донимает меня просьбами взять на глубину - я отвечаю тем же.
   Киваю на свободное кресло:
   - Садись.
   Старлей смущается под нашими взглядами, но проходит.
   Да, есть в этом действе нечто от дедовщины. Но не от той, что насквозь пропитана бездушием и жестокой подлостью. Мы, опытные "старики" взираем на мальчишку беззлобно и пытаемся помочь, исходя из жизненного опыта.
   - Пойми, Владимир, - разливаю крепкий алкоголь по бокалам, - спорить с бабами бесполезно. Принять нас - мужчин такими, какие мы есть, способен только районный военкомат.
   - Согласен, - говорит он упавшим голосом. - Но понимаете, Евгений Арнольдович, у меня уже кончаются тряпочки, в которые я должен молчать. Квартиру нам подарил тесть, моей зарплаты хватает только на продукты. Жена меня любит, но слишком избалована и постоянно тычет в неустроенный быт: то краны текут, то стол качается, то шуруп не завинчен, то лампочка перегорела...
   Погоди, она тебя еще и ссать заставит сидя, чтоб унитаз не забрызгивать.
   - ...Стоит сказать слово против и тут же - обида или скандал.
   Классический случай истеричной жены.
   - Куда же ты смотрел раньше? Или она стала такой в последние пару месяцев?..
   - Нет, конечно. Сам виноват... Но и она изменилась!
   Совсем сник парень. Надо срочно выпить - оптимист отличается от пессимиста содержанием алкоголя в крови.
   Молча подаю ему бокал, молча пьем и также молча закусываем...
   Давить в данном случае бессмысленно. Маринин должен разобраться и принять решение сам - без постороннего вмешательства.
   Коротко постучав, в каюту заходит босс.
   - Расслабляетесь? - обдает он нас ледяных взором.
   Отвечаю за всех на правах старшего и хозяина каюты:
   - А что еще делать? Судя по всему, завтра тоже придется загорать.
   - Видимо так. Я сейчас разговаривал с оперативным дежурным пограничной заставы Нагурское.
   - ?
   - Ждут улучшения погоды, но не раньше послезавтра.
   Что и требовалось доказать.
   - Присаживайтесь, товарищ генерал, - уступает место Маринин.
   Генерал садится, а я ставлю на стол чистый бокал и наполняю его коньяком. Он предпочитает коньяк - мы это хорошо знаем.
   - Как настроение? - интересуется он, смакуя напиток.
   - Обычное.
   - Работать готовы?
   Двигаю к нему плитку шоколада.
   - А что вы называете работой? Повторное погружение к заваленному тоннелю?
   - Разве вы не хотели бы узнать, куда ведет этот тоннель?
   Глаза загораются азартом у молодого Маринина. Степанов и Жук воспринимают слова высокого начальства спокойно: прикажут - полезут в ледяную купель, не прикажут - будут сидеть в теплых каютах. Мы же с Георгием скептически пожимаем плечами.
   - Тоннель может оказаться короткой пещерой естественного происхождения, - поясняет Устюжанин.
   - Или же он ведет в давно заброшенную базу, в которой когда-то пряталась погибшая "Верена", - добавляю я.
   Хитро прищурившись, Горчаков интересуется:
   - А где же, по-вашему, прячутся те, кто утопил шведское судно?
   - Ну, мало ли в здешних архипелагах скал, где немцы могли устроить похожие базы! Шпицберген, Северная Земля, десятки островов Земли Франца Иосифа.
   - Что ж, не хотел раньше времени будоражить твои чувства, но видно придется, - лезет босс во внутренний карман своей куртки.
   Интересное дело! Чем же он собрался расцарапать мою загрубевшую на морских ветрах душу? Не приказом же о начислении премии!..
   Нет, это явно не приказ. Вынув бумажник, он аккуратно извлекает из него сложенный вчетверо ветхий листочек и протягивает его мне:
   - Читай.
   - Что это? - принимаю пожелтевшую бумагу.
   - Читай-читай...
   Осторожно развернув лист, вижу неровные строчки из больших неуклюжих букв, написанных нетвердою, дрожащею рукой. Надпись сделана карандашом и местами ее почти не видно - некоторые буквы и слова приходиться додумывать самому.
   Я ошеломлен, и сам того не замечая, перечитываю послание вторично...
   - Что там, Женя? - теряет терпение Устюжанин.
   Поднимаю взгляд на Сергея Сергеевича. Тот кивает, и я зачитываю текст:
   - Я, Матвей Черенков, бывший капитан-лейтенант ВМФ СССР. В 1951 году руководством ГУЛАГ Архангельской области был направлен в составе ста одиннадцати заключенных из Мехреньгского лагеря в новоземельскую Белушью Губу. На переходе в Баренцевом море судно "Вельск" было атаковано немецкой субмариной U-3519 под командованием корветтен-капитана Хайнца Мора. Все члены экипажа, сопровождавшие и заключенные, кроме меня и Богдана Остапчука, погибли или были расстреляны немецкими моряками. Нас двоих экипаж пленил и доставил в подскальную базу острова Земля Александры...
   Голос дрожит, а горло пересыхает от волнения. Я замолкаю.
   - Это все? - спрашивает кто-то из моих коллег.
   - Далее неразборчиво - текст размыт водой. А в самом конце значится дата - 25 марта 1993 года.
   - Да, Евгений, письмо написано твоим дедом всего лишь восемнадцать лет назад, - подает голос генерал.
   - Вы уверены?
   - Абсолютно. Наши специалисты подняли массу архивов, провели графологическую экспертизу. Можешь верить: это рука твоего героического деда - Матвея Никифоровича Черенкова.
   Вот так. Все тайное рано или поздно становится пьяной исповедью. Впрочем, нет - это обычная стратегия моего босса, которую я никогда не смогу осмыслить: знает раз в сто больше других, но помалкивает и выдает важнейшую информацию в час по чайной ложке.
   Он меж тем продолжает:
   - Мои ребята пытаются восстановить утраченные фразы из письма - возможно, мы узнаем нечто большее. Но даже из имеющейся информации напрашивается вывод о том, что до недавнего времени база исправно функционировала.
   - Откуда оно у вас? - понемногу прихожу в себя.
   - Полярники с острова Хейса нашли на побережье герметично запечатанную воском немецкую фляжку. Внутри находилось это письмо.
   - Неужели еще восемнадцать лет назад мой дед был жив?..
   - Это и хотелось бы выяснить. И не только это. А ты никак не желаешь помочь.
   Я ни хрена не понял, что вы, Сергей Сергеевич, сказали, но вы достучались до моего сердца.
   Вздохнув, виновато гляжу на шефа:
   - Теперь желаю.
   - Ну, вот и славно. Позволь, - забирает он послание, - пусть оно пока побудет у меня. Отдам, когда все закончится...
   Спрятав пожелтевший лист обратно в бумажник, и попрощавшись, он уходит, оставляя меня и товарищей в крайней степени растерянности.
   Наливаю в свой бокал приличную порцию коньяка. Выпиваю его одним махом и опять натыкаюсь взглядом на Маринина.
   - Так я могу рассчитывать, Евгений Арнольдович? - жалобно канючит он.
   Причина его появления напрочь мной позабыта.
   - На что?
   - Пойти с вами на глубину вместо заболевшего Игоря.
   Вот ты о чем...
   - Ты давно общался с женой?
   - Перед командировкой - дня за полтора, - почти шепотом отвечает мальчишка.
   - Завтра поговоришь с ней по спутнику.
   - Зачем?
   - Затем, чтобы помириться со спокойной душой пойти на глубину.
   - С вами?
   - Со мной.
   - А когда?
   - Послезавтра.
  
   * * *
  
   Как и обещали пограничники, сильный порывистый ветер стихает. "Академик Челомей" уже не бросает волнами вверх-вниз, верхушка мачты не цепляет низколетящие тучи. Судно снимается с якорей, выходит из уютной бухты и, протолкавшись средь мелких льдин по проливу Кембридж, достигает бухты Нагурского.
   Над горизонтом висит северное солнце, температура воздуха - плюс восемь. Можно сказать: "жаркое лето".
   На палубе возле разложенной снаряги топчется мой народ - все, кроме выздоравливающего Фурцева. Немного поодаль Горчаков беседует с капитаном "Челомея". Он достаточно мудр и ленив, чтобы вмешиваться в процесс нашей подготовки.
   В паре со мной идет Маринин. Утром я обеспечил ему короткий сеанс связи с домом - выпросил у Сергея Сергеевича специальный аппарат, настроил его и набрал нужный номер.
   - Держи, - подал я трубку мальчишке, - твоя жена на проводе.
   - Алё, - с опаской проговорил он в микрофон. - Это ты, Таня?..
   За те две минуты, которые я отвел им на общение, парень больше не сказал ни слова. Зато в ответ получил нескончаемый поток упреков, жалоб на жизнь, оскорблений... "Да, есть такие неповторимые штучки, - прикинулся я, будто занят своими мыслями и ничего не слышу. - Увидишь эту штучку и сразу в штанах тесно. Только непонятно где - спереди или сзади..." Забирая у расстроенного Маринина телефон, я пожалел о своем эксперименте.
   - Значит так, граждане, - начинаю инструктаж личного состава. - Руководит спуском Устюжанин, пара Степанова в готовности номер два. Глубина небольшая, поэтому дежурство на промежуточной глубине отменяю - идем к входу в грот двумя рабочими парами...
   Сегодня я хочу забраться под нависающую над горизонтом скалу с твердым намерением докопаться до ее тайны. Мне буквально не терпится поскорее узнать судьбу своего деда, о котором когда-то много рассказывал отец.
   - Далее. Я с Марининым лезу внутрь, Жук и Савченко подстраховывают нас на входе. Основной задачей на спуск определяю разведку глубины тоннеля. И последнее, - строго гляжу на молодого старлея Маринина. - Дебютантам приказываю быть особенно внимательными: вперед не лезть, не высовываться, дурной инициативы не проявлять, ибо храброе сердце - башке не товарищ. Вопросы есть?..
   Вопросов нет. Все с пониманием ждут команды к началу подготовки.
   И она следует...
  
   * * *
  
   Мы налегке - с оружием, фонарями, но без тяжелой навигационной панели. Зачем она здесь? Относительно небольшую бухту с навечно погребенной на дне "Вереной" мы изучили достаточно хорошо.
   Уйдя под воду, держим направление к гроту. И у самого входа получаем первый сюрприз.
   Видимость после шторма ухудшилась и нам приходиться подойти почти вплотную к скале прежде, чем обнаруживаем невероятную вещь: нагромождение каменных обломков будто распласталось - увеличилось в площади, но при этом стало гораздо ниже.
   Приказываю парням смотреть в оба, сам же изучаю глыбы...
   На большинстве из них нет ни намека на донный осадок. Это означает, что они скатились вниз недавно - в течение последних двух, максимум трех дней. Как раз во время нашего отсутствия.
   "Впрочем, как это скатились? - прикидываю новые размеры входа в тоннель. - Сами собой такие камешки не двигаются, а штормовые волны сильны лишь на поверхности. Да и не бывает высоких волн в спокойной глубокой бухте..."
   Ширина входа в подскальную пещеру и раньше завораживала своими размерами - в тоннель втиснулась бы не то что любая подлодка времен Второй Мировой войны, но и добрая половина современных дизельных субмарин. Теперь же до приемлемых значений увеличилась и высота прохода.
   "Метров четырнадцать-пятнадцать", - оцениваю высоту, осторожно освещая внутренние стены сооружения.
   - "Ротонда", я - "Скат", - зову старого друга.
   - "Скат", "Ротонда" на связи.
   - На глубине под скалой обнаружили кое-какие изменения. Передай "Первому", что он был прав. Приступаем к осмотру...
   Пора переходить на язык общения с помощью знаков - мало ли тут ушей, способных зафиксировать наше общение.
   Жук и Савченко остаются на входе: один должен вести наблюдение за внешним пространством, второй следить за нашими фонарями.
   Показываю Маринину знаками: "Держись на полкорпуса сзади, освещай нижнее пространство".
   "Понял", - отвечает старлей.
   Осторожно двигаемся по центру темной норы. На стенах отчетливо видны следы инструментов, коими неизвестные строители расширяли тоннель до нынешних размеров.
   Периодически оглядываюсь - контролирую молодого напарника, а заодно оцениваю пройденную дистанцию по светлому пятну входа в грот. Судя по его размерам, прошли метров восемнадцать-двадцать.
   Высота тоннеля постоянна, а вот ширина плавно увеличивается. За изучением этой странности, замечаю впереди отблески слабого света. Это сюрприз под номером "два".
   Притормозив, приказываю Маринину погасить фонарь. Свой же переключаю на самый слабый режим и направляю луч строго вниз. Прижавшись к стене, двигаемся со скоростью бешеной устрицы...
   Вскоре приходиться отказаться от использования последнего источника света - впереди отчетливо видны блики, играющие на поверхности внутреннего водоема. А справа...
   Напарник тормошит меня за руку и показывает на большое темное пятно у правой стены.
   "Вижу, не слепой".
   Темное пятно постепенно превращается в кормовую часть подводной лодки с мощным оперением вертикальных рулей, с двумя гребными винтами. Одновременно становится ясна конфигурация подводной части сооружения: относительно узкий у внешнего входа тоннель постепенно расширяется до размеров внутреннего водоема. А его ширина, судя по всему, прилична - здесь вполне уместятся две дизель-электрические субмарины времен Второй Мировой войны.
   Неужели перед нами тот самый призрак, о котором с таким упорством твердил старик Горчаков?..
   "И "Верена", - вспоминаю о второй подлодке, - как пить дать выпорхнула отсюда перед тем, как напороться на якорную мину".
   Находясь под сенью тоннельного свода, внимательно осматриваем водоем. Он, конечно же, имеет приличную длину, коль вмещает субмарину среднего класса. В пределах видимости - ни души.
   С минуту раздумываю над дальнейшими действиями: выходить из тоннеля в водоем или повернуть обратно для проведения серьезной подготовки?
   За вариант немедленного возвращения говорит многое.
   Во-первых, со мной неопытный мальчишка, рисковать жизнью которого я не имею права.
   Во-вторых, из оружия у нас пара автоматов с небольшим запасом патронов, а сколько под скалой прячется народу - неизвестно одному черту.
   Наконец, в-третьих, того, что мы разузнали - уже достаточно для благодушной улыбки старика Горчакова. Да, он опять на высоте. Интуицию нашего генерала с моей не сравнить...
   Ну, а за продолжение разведки выступает лишь любопытство и рациональность - нам обоим хотелось бы почерпнуть за эту вылазку максимум информации, облегчив тем самым работу последующим сменам.
   Толкаю старлея в бок и объясняю на пальцах: "Пройдемся до подлодки и возвращаемся в бухту. Ясно?" В тоннеле темно, но парень задумку понимает. Выбравшись из нашего убежища, мы осторожно направляемся к кормовой части неизвестной субмарины...
   Ощупывая единственный руль направления, боковым зрением замечаю мелькнувшую тень слева. Резко оборачиваюсь.
   У левого гребного винта маячит Маринин. Очередная выходка юнца, принимающего сегодняшнее погружение за увлекательную компьютерную игрушку, в которой можно сохраниться и в любой момент попытаться пройти уровень заново.
   Ухватив его за руку, оттаскиваю от винта и подношу к маске кулак: "Куда лезешь, идиот?! Одно движение механика и ты в блендере для мясного салата!"
   Он понял. Но надолго ли?..
   Кстати, лопасти гребных винтов имеют очень старую, малоэффективную форму. Металл легкого корпуса покрыт изрядным слоем ржавчины. Руль направления один, зато горизонтальное оперение разнообразно и по площади довольно велико.
   После осмотра кормовой части я догадываюсь, что за тип подводной лодки мы нашли под скалой. Зафиксировав в памяти детали, я могу с легкостью отыскать ее в специальном каталоге или на просторах всемирной Сети для подтверждения своей догадки. Надо только поскорее вернуться и рассказать обо всем Горчакову.
   С этой мыслью я протягиваю руку, дабы позвать Маринина и... вдруг слышу за спиной металлический лязг с оглушительным грохотом.
  
  
   Глава четвертая
   Архипелаг Земля Франца Иосифа; остров Земля Александры
   Несколько дней назад
  
   Ткани сосудов и мышц постепенно привыкли к нормальной температуре и естественному кровообращению, перестав посылать будоражащие мозг сигналы. Команда затихла. Никто из моряков боле не дергался, не извивался в судорогах, не рвал постельное белье. Процесс пробуждения завершился с минимальными потерями; все, за исключением не пожелавшего возвращаться дизелиста Коха, мирно спали обычным человеческим сном. Сейчас достаточно было подойти к любому из них и просто потормошить за плечо.
   Однако Нойманн событий не торопил - для восстановления мышечных функций всем членам команды предписывался строгий постельный режим. Два, три или четыре дня - каждый возвращался к жизни по-своему. Все это время дежурной смене надлежало ухаживать за товарищами, как за новорожденными: массажировать, растирать, хорошо кормить, развлекать, выносить дерьмо. А затем - по мере улучшения физической формы - помогать подниматься с кровати и делать "первые шаги"...
   Первым очнулся корветтен-капитан Хайнц Мор. Он всегда спал хуже и меньше других: отключался последним, пробуждался в числе первых.
   - Тебе как всегда не терпится, Хайнц. Поспал бы еще часиков десять-двенадцать - дал бы организму привыкнуть к новой нагрузке, - ворчал профессор, вытаскивая из его вены иглу от системы. Поправив очки и приблизившись к лицу пациента, спросил: - Ну как ты? Решил просыпаться или еще в дороге?
   Зрение подводника долго не могло выбрать правильный фокус - зрачки то расширялись, то сужались.
   - Все выжили? - откашлявшись, прошептал командир.
   - Все, кроме одного.
   - Кто?
   - Дизелист Кох.
   - Вот скотина... Решил не возвращаться?
   Нойманн не ответил.
   - Что с ним случилось?
   - Сердце отказало. Мы пытались его запустить, но... оно так и не смогло включиться в нормальную работу. Умер спокойно, без мучений.
   - Значит, подводников осталось всего девятнадцать?
   - Увы...
   Мор отдышался, облизал пересохшие губы, пошевелил пальцами правой руки. Зажмурился, затем резко открыл глаза.
   - Я стал хуже видеть.
   - Мы все теряем зрение - этот процесс необратим.
   - Черт... Какой сегодня год?
   - Две тысячи одиннадцатый.
   - Долой еще шесть лет из жизни.
   - Брось, Хайнц. Ты отлично знаешь, что все мы давно подохли бы без капсул и моего препарата.
   Мор усмехнулся, отчего вся левая сторона худого лица покрылась сетью морщин.
   - Эта база, господин оберштурмбанфюрер, с самого начала была общей могилой. С момента ее проектирования вашими коллегами из ведомства Генриха Гиммлера.
   - Ненужно вспоминать о рейхсфюрере. Мы же с тобой договаривались...
  
   * * *
  
   На вторые сутки пробуждения Хайнц Мор уже сидел на постели, а еще через день самостоятельно вышагивал вдоль ряда кроватей и, широко улыбаясь, подбадривал просыпавшихся товарищей. Правда, делал он это, опираясь на трость и под присмотром Нойманна.
   - Молодец, Хайнц! Так держать! - нахваливал профессор. - Я всегда удивлялся крепости твоих мышц и стойкости духа.
   - Мы обязаны быть сильнее других, - парировал Мор. - Оставшиеся моряки глядят на меня, медики с инженерами - на тебя.
   - Ты прав.
   - Значит, всего нас осталось двадцать пять. Как обстоят дела у остальных? Вижу, некоторые очень ослаблены.
   - Примерно половина чувствует себя удовлетворительно. У девяти человек процесс пробуждения проходит с отставанием от расчетного графика.
   - С чем это связано?
   - С возрастом - семеро из девяти хоть и выглядят на шестьдесят, но успели перешагнуть столетний рубеж.
   - Другие новости есть?
   - Есть. Правда, приятной эту новость не назовешь, - замялся Нойманн.
   - Выкладывай, - остановился в конце длинного зала Мор, в глазах появилось беспокойство.
   - Курт доживает последние дни - еле ходит, страдает одышкой, иногда невпопад отвечает. Пару раз я был уверен, что он не дотянет до вашего пробуждения.
   - Где он сейчас?
   - У себя. Я позволил ему есть до отвала пищу из запасов "Верены". Пусть насладится перед смертью.
   Мор испуганно огляделся по сторонам. О зараженных продуктах, как впрочем, и о смертельной болезни, проникшей в базу на борту "Верены", знал только он, Нойманн и несколько приближенных к нему врачей.
   - Плохо дело, - вздохнул он. - Скоро не с кем будет выйти в море.
   - К сожалению, настоящего эликсира бессмертия наука еще не придумала.
   Мор отдал профессору трость. Постояв у последней кровати и удерживая шаткое равновесие, сделал один шаг, второй, третий...
   - Получилось, - обнажил он в улыбке нездоровые зубы. Но, возвратив лицу серьезность, перешел к делу: - Ладно, Карл, продолжай.
   - Ты о чем?
   - Что еще произошло за шесть лет моего отсутствия?
   - Ничего, раз ты проснулся в добром здравии, - попытался отшутиться Нойманн.
   - Радио слушали?
   - Иногда включали.
   - И ни слова?
   - Ни единого звука, - безучастно отвечал профессор.
   Корветтен-капитан прошелся по проходу, вернулся.
   - А что русский?
   - Как обычно: курсирует бледной тенью от своих плантаций в дальнем тупике до камбуза и обратно.
   - Неужели он все еще жив?!
   - Да. Все так же выращивает водоросли, обрабатывает их, солит, маринует... не моется, не бреется и почти не разговаривает.
   - Странное дело...
   - Чему ты так удивлен?
   - Вот уже в который раз я пробуждаюсь с полной уверенностью что его больше нет в живых. А он по-прежнему ходит бледной тенью по коридорам, выращивает морскую капусту и мало разговаривает. И это безо всякого "Препарата бессмертия"!
   Профессор кисло усмехнулся и промолчал...
  
   * * *
  
   Неприкосновенный запас качественных продуктов, тщательно оберегаемый оберштурмбанфюрером, заканчивался. Его объем был небольшим и предназначался исключительно для реабилитации подводников - дабы те поднялись с кроватей, окрепли, подготовили субмарину и вышли в море на очередную охоту.
   На шестые сутки после пробуждения моряки, инженеры и врачи доели крупу и макароны. Поколдовав на камбузе, кок выпек на обед из последней муки хлеб, поджарил последние кусочки свиного филе, а на гарнир был вынужден подать отварные водоросли, выращиванием которых занимался престарелый русский пленник. Чуть солоноватая безвкусная кашица бурого или темно-зеленого цвета стала неприятным сюрпризом, напомнившим о голоде шестилетней давности. Некоторые из подводников с отвращением отказались от приема пищи.
   - У нас осталась сотня банок консервированного лосося, немного сахара и кофе, - отчеканил Мор так, чтобы слышал весь личный состав, собравшийся в кают-компании. - Имеется также две дюжины бутылок неплохого шнапса.
   - Почему же мы жрем водоросли? - недовольно спросил кто-то из моряков.
   - Потому что хорошую пищу мы захватим в поход, дабы имелись силы для поиска цели и торпедной атаки.
   Подводники радостно загалдели.
   - Когда выходим, герр капитан?
   - Скоро. Даю слово: очень скоро...
   После обеда Нойманн пригласил в лазарет Мора и несколько моряков, чье физическое состояние подходило к своей оптимальной форме. Бегло осмотрев подводников, доктор отпустил их, оставив "на закуску" корветтен-капитана.
   - Как самочувствие? - интересовался он, перемещая по его спине мембрану фонендоскопа.
   - Нормально.
   - Моральное состояние?
   - Ты о чем? - усмехнулся командир подлодки.
   - Об эмоциях, впечатлениях, настроении.
   - Более всего давит на психику эти проклятые запахи.
   - Какие запахи? - насторожился Нойманн.
   - Смесь машинного масла, смолы и прелых морских водорослей.
   - Разве?
   - Неужели ты его не чувствуешь?! Этой смесью здесь пропитано все! Боже, как же надоела эта вонь! Иногда хочется нашпиговать пулями этого русского старика!
   - А кто займется выращиванием водорослей? И что мы будем есть?..
   - Скорее бы выйти в море...
   - Потерпи, Хайнц. Вот завершим процесс реабилитации, и я сам с удовольствием составлю тебе компанию, - посмеивался профессор. Возьмешь меня судовым врачом?..
   Мор стоял перед ним по пояс раздетым. Редкие седые волосы, короткая и такая же седая борода; худощавое тело с совершенно бесцветной кожей. Шесть лет назад он также встал с постели первым, но двое суток пользовался при ходьбе тростью; на сей раз от помощи трости он отказался лишь на четвертый день.
   Поправив привычным движением пенсне, доктор простукивал печень, слушал легкие, осматривал кожный покров...
   - Сколько еще понадобится времени? - устало поинтересовался подводник.
   - С тобой и пятеркой самых крепких моряков я закончил. Завтра в полдень закончу со второй партией - после обеда ты сможешь загрузить их легкой работой.
   - А остальные?
   - Остальных я рекомендовал бы освободить от подготовки к походу. Дай бог успеть восстановить их к выходу в море. Кстати, на какой день ты думаешь назначить выход?
   - Если ты скажешь, что с завтрашнего дня мы переходим на питание одними водорослями, то я прикажу экипажу занять свои места согласно боевому расписанию прямо сейчас.
  
   * * *
  
   Раньше профессор с трепетным нетерпением ожидал пробуждение команды U-3519 по двум причинам.
   Первая относилась к заурядной человеческой слабости - к желанию перемен и новых ощущений. А как же иначе? Пока подводники крепко спали в капсулах, подскальное пространство напоминало царство мертвых с его пугающей тишиной и призрачными тенями, с безысходностью и угрюмой атмосферой. Но проходило всего несколько дней с момента начала первого этапа пробуждения, и база стремительно преображалась: здоровые, бодрые и почти не изменившиеся за шесть лет мужчины сбивались в небольшие компании, ходили по коридорам и каменным тротуарам, шумели, смеялись, радовались жизни. Казалось, от их широких улыбок даже электрические лампы светят ярче.
   Вторая причина носила практический характер. Дело в том, что не существовало на земле человека, к которому Зигмунд Рашер относился бы с теплотой и бескорыстием. В каждом он видел либо материал для будущего медицинского эксперимента, либо кирпичик для ступеньки карьерного роста, или же подручное средство для удобного обустройства собственной жизни. На карьере давно стоял жирный крест. С ухудшением зрения, с нехваткой материала, новых инструментов и препаратов пришлось покончить с научными изысканиями. Оставалось стремление продлить свое существование и сделать его максимально комфортным в вечно холодном подскальном городке. Команда подводников во главе с Хайнцем Мором как раз и являлась тем подручным средством, раз в шесть лет добывавшим пищу, топливо, медикаменты, книги и прочие артефакты, необходимые для создания приемлемых условий. В связи с этим каждое пробуждение моряков вызывало у профессора заметное воодушевление. Еще бы! Пройдет совсем немного времени, и они отправятся на охоту. А, вернувшись, снова улягутся в капсулы, передав в его распоряжение пополненные запасы вкусной провизии, крепкого шнапса и прочих полезных трофеев.
   Со следующего дня - седьмого с момента пробуждения - началась подготовка подводного корабля к боевому походу. Шестерых моряков профессор задержал в "лазарете", а остальные под началом Мора приступили к проверке агрегатов и оборудования.
   Начались трудовые будни, наполненные довольно тяжелой работой: механики подзаряжали аккумуляторные батареи от дизель-генератора, копались в гидравлике и главных электродвигателях; торпедисты суетились в носовом отсеке у торпедных аппаратов; единственный выживший зенитчик чистил и смазывал двухорудийные зенитные установки Flak-38. Несколько моряков были задействованы в очистке корпуса субмарины...
   Когда же к команде присоединились подводники, выписанные из "лазарета", корветтен-капитан приступил к последнему этапу подготовке - учениям. Несколько дней команда повторяла теорию и методично отрабатывала действия по срочному погружению и всплытию, по тушению пожара и устранению течи, по подготовке торпедной атаки с перископной глубины и отражению зенитными расчетами налета авиации.
   - Каковы успехи? - поинтересовался за ужином Нойманн.
   - С учетом возраста моих моряков - все идет нормально, - невесело ответил Мор. И, проглотив последнюю ложку маринованных водорослей, добавил: - Тренировки необходимы, чтобы вспомнить матчасть, восстановить порядок действий. А спастись в случае пожара, подрыва мины или атаки с воздуха все одно не удастся.
   - Почему?
   - Я прошел всю войну и с трудом припомню пару случаев чудесного спасения экипажа. Сотни других случаев заканчивались братскими могилами на океанском дне.
   - Как произошло с твоим другом Ценкером на выходе из базы?
   - Именно, - кивнул Хайнц. - Надеюсь, бедняга погиб сразу, а не задыхался в отсеке несколько дней.
   - Он был совсем плох, - признался профессор. - Не представляю, как ему удалось в одиночку справиться с управлением лодкой и пройти по тоннелю.
   - Альфред был отличным подводником и талантливым командиром, - вздохнул Мор и попросил: - Расскажи о последних днях его жизни.
   - Конечно... Если помнишь, одного из двух захваченных в пятьдесят первом году пленников я сразу определил донором - группа его крови в точности совпадала с группой Ценкера.
   - Да, я хорошо это помню! Пленниками были два русских парня со старого парохода "Вельск". Один из них - наш молчаливый седобородый старик, занятый выращиванием водорослей.
   - Я всегда поражался твоей памяти.
   - Дело не в хорошей памяти. Просто уважающий себя командир боевой субмарины обязан помнить названия всех судов, пущенных им на дно. Кстати, второго пленника ты решил тогда приберечь для пересадки костного мозга - верно?
   - Да, сначала я попробовал вливать небольшие порции его крови в тело Альфреда. Но это не дало положительного эффекта.
   - А потом?
   - Потом мы отправили твою команду на очередные шесть лет в капсулы, а сами всерьез занялись лечением командира "Верены". Признаться, мне и самому был интересен результат научного эксперимента: получится его спасти или нет.
   - И что же? - глотнул Мор слабого несладкого кофе.
   - Я назначил донору усиленный рацион питания, благодаря чему каждую неделю перекачивал в вены твоего приятеля около литра здоровой крови. И представь - вскоре Ценкер пошел на поправку. Так, по крайней мере, показалось мне и моим коллегам.
   - Значит, в итоге твое лечение не помогло?
   - Увы. Ровно через год случился рецидив, и переливание крови стало бесполезным. Ценкер быстро угасал и часто впадал в беспамятство. Тогда я решил использовать того же пленного мальчишку в качестве донора костного мозга: уложил обоих пациентов на хирургические столы и с парой ассистентов провел блестящую операцию по пересадке.
   Хайнц застыл с поднятой кружкой.
   - Да-да, блестящую, - подтвердил профессор. - Правда, пришлось пожертвовать пленным мальчишкой - он умер, не приходя в сознание. Зато твой товарищ практически исцелился, да так стремительно, что мы ощущали себя лауреатами Нобелевской премии по физиологии и медицине.
   Вспомнив о кофе, Хайнц поставил кружку на стол.
   - Тогда какого черта он устроил побег?
   - Процесс его выздоровления был нестабилен. При общей картине улучшения часто наблюдались кратковременные спады - это, в принципе, нормальное явление. Во время одного из кризисов у Альфреда сдали нервы. Чем это закончилось - ты прекрасно знаешь.
   - Да, мне много рассказывали о побеге. Детали разняться, но суть едина: бедняга Альфред не захотел встретиться со смертью здесь под скалой, а предпочел умереть в море - как настоящий морской офицер...
   К столику подошел один из ассистентов Нойманна.
   - Господа, - негромко обратился он к старшим офицерам, - пять минут назад в "лазарете" скончался Курт.
   - Что скажешь? - мрачно ухмыльнулся Мор.
   Карл от досады согнул и отбросил алюминиевую ложку.
   - Он был обречен, но при нормальном питании определенно протянул бы дольше.
   - Ты прав: нам пора браться за дело, - тяжело поднялся корветтен-капитан. Обернувшись по сторонам на сидящих в кают-компании моряков, он громогласно объявил: - Господа! Наш корабль исправен, имеет полный боезапас, подготовлен к походу и способен преодолеть не одну тысячу морских миль. Тоннель проверен и очищен; экипаж здоров, прошел полный комплекс тренировок и, насколько я понимаю, жаждет поскорее выйти в море. Не так ли?
   Отовсюду послышались одобрительные выкрики.
   Командир продолжал:
   - Завтра в семь утра назначаю торжественное построение личного состава базы. А в семь тридцать подлодка U-3519 должна пройти по тоннелю и отправиться на свободную охоту.
   Его последние слова потонули в радостных криках.
   "А что? - растянул в улыбке тонкие губы Рашер. - Эти ребята неплохо выглядят, настроены решительно и способны пустить на дно еще немало судов. Так что поживем..."
  
  
   Глава пятая
   Архипелаг Земля Франца Иосифа; остров Земля Александры
   Наше время
  
   Пошел второй час нашего пребывания под водой.
   Я регулярно поглядываю на манометр, но делаю это скорее по привычке - давление из-за малой глубины ерундовое, следовательно, расход дыхательной смеси минимальный. Слегка напрягает другое: температура воды близка к нулю, а мой напарник слишком молод - как бы не нажить беды.
   Мы с предельной осторожностью обследуем кормовую часть "призрака". Я двигаюсь впереди, он на полкорпуса отстает; фонари выключены, оружие наготове...
   Металл рулей и легкого корпуса здорово проржавел, местами покрыт приличным слоем ракушек. Последняя чистка и покраска корпуса в сухом доке производилась много лет назад...
   У меня уже родилась догадка по поводу типа подводной лодки, обитающей под скалой. Скорее всего, это представительница легендарной XXI серии подводных кораблей Кригсмарине. Верх инженерной мысли, великолепные для своего времени субмарины, разработанные немецкими инженерами и конструкторами с целью завоевания полного господства на Атлантике и в Северных морях Европы. Понастроено их было немало, но, к счастью, выйти в боевой поход после ходовых испытаний успела лишь одна, да и та (если не изменяет память) угодила в плен к британцам.
   Запомнив форму горизонтальных рулей и общий абрис кормовой части, я намереваюсь повернуть назад. Надо поскорее вернуться на борт "Академика Челомея", доложить результаты разведки Горчакову и отыскать в справочниках точную информацию о найденной субмарине.
   С этой мыслью я тормошу Маринина за плечо. Он оборачивается, и мы оба слышим оглушительный грохот, исходящий со стороны тоннеля.
   "Что это, командир?!" - вопрошают округлившиеся глаза мальчишки.
   "Если бы я знал", - верчу головой и замечаю падающую плоскость, отсекающую выход в тоннель. От резкого движения похожей на гильотину штуковины расходится мощная волна, наполненная пузырьками воздуха и мазутными пятнами.
   Последовал глухой удар плоскости об пол тоннеля, после чего наступила пугающая тишина.
   "Путь к отступлению отрезан", - молнией проносится нехорошая мысль.
   Быстро смещаемся под днище лодки и выжидаем, выясняя главное: нас засекли или же тоннель перекрыт из общих правил безопасности?
   Волны, поднятые многотонной задвижкой, понемногу затухают; в длинном прямоугольном водоеме никого, кроме нас. Ну, хотя бы это дает призрачный шанс на положительный исход разведывательного рейда.
   Начинаю движение в сторону задвижки. Маринин не отстает, но при этом опасливо озирается и поводит стволом автомата. Понимаю его состояние. Виду не показываю, но мне тоже не по себе от глубины той задницы, в которой мы внезапно оказались.
   Подходим, ощупываем, изучаем...
   Железяка огромна - на всю ширину подводного тоннеля. Судя по швам, сварена из множества рельсовых кусков, а значит, толстая и невероятно прочная.
   Занимаясь осмотром, мысленно ругаю себя за то, что не увидел боковых направляющих. Они тоже сварены из рельсов и прилично выступают от стен - не заметить их очень сложно. Как же это я? Наверное, все мысли в тот момент были заняты обнаруженной подлодкой. Ладно, чего теперь-то воду баламутить?..
   Ползаем по периметру в надежде отыскать спасительную щель. Бесполезно - по бокам задвижка точно входит в пазы направляющих, нижний край прилично заглублен в донный грунт, а верхнего попросту не видать.
   Показываю Маринину: "Смотри в оба". Сам вытаскиваю нож и начинаю откидывать илистый осадок...
   Минуты через три отчаянной работы острие ножа натыкается на скальный грунт. Оцениваю результат. Слой рыхлого ила между краем задвижки и скалой небольшой - не более пятнадцати сантиметров.
   Это окончательный приговор, означающий, что в тоннель из искусственного водоема нам не вернуться...
  
   * * *
  
   - А по какому времени они здесь живут? - шепчет Маринин.
   - Ты еще спроси, какому богу они здесь молятся! - так же тихо отвечаю на очередной идиотский вопрос мальчишки.
   Вот уже минут сорок как наши головы торчат из воды между кормой субмарины и каменным причалом. В эту щель почти не проникает света, и нас вряд ли обнаружат. Если конечно юный напарник не доведет меня своими вопросами до истерики.
   В щель нам видна лишь узкая полоса сводчатого каменного потолка и пара кабельных жгутов, тянущихся вдоль него.
   - Кажется, они не догадываются, что на территории базы посторонние, - снова бормочет старший лейтенант. - Слишком уж спокойно разговаривают...
   Это он верно подметил. Правда, поздновато. Меня данная мысль осенила через пару минут пребывания на поверхности - когда я услышал спокойную немецкую речь двух мужчин, тащивших что-то тяжелое по сходням с подлодки на причал.
   Оборачиваюсь к мальчишке:
   - Ты немецкий знаешь?
   - Немного. В школе и в училище проходил.
   - Тогда помолчи немного и попытайся понять, о чем говорят эти типы.
   - Понял...
   Две или три пары мужиков курсируют по сходням и таскают с борта подлодки какую-то поклажу: мешки, коробки, ящики... Настроены они позитивно и перекидываются меж собой отрывистыми фразами. Я неплохо понимаю английскую речь и даже способен вести простенькую беседу, но в немецком мои познания стремятся к нулю. "Ноль" - это несколько киношных фраз, известных каждому мальчишке с детства: "Хенде хох!" "Гитлер капут!" и "Цурюк".
   - Ну, - пихаю в бок старлея. - Переводи.
   Тот, стуча зубами, шепчет:
   - Радуются удачной охоте. Говорят, что сегодня будет отличный ужин: с настоящим мясом и крепкой выпивкой.
   В моем воображении материализуется Горчаков, потрясающий скрюченным пальцем: "Ну что, Фома-неверующий, теперь-то убедился в моей правоте?"
   Убедился, товарищ генерал, убедился. По крайней мере, в том, что шведов завалили именно эти ребята, лихо болтающие по-немецки. Насчет остального - пока не знаю. Надо бы проверить, если раньше не окоченеем в проклятом бассейне. Вода в нем ужасно холодна и воняет отвратительной смесью машинного масла, смолы и прелых морских водорослей...
   - Что, брат, совсем замерз? - смотрю на посиневшие губы Маринина.
   - Нет. Пока держусь.
   - Держись - разгрузка скоро закончится...
   Срок минут назад я оставил попытки связаться с парой Жук-Савченко. Чего я только не делал! Прислонялся к железной задвижке правой щекой полнолицевой маски, где расположен приемо-передатчиком гидроакустической связи, в надежде, что полезный сигнал проникнет сквозь толстый металл. Подплывал к небольшим щелям между направляющими рельсами и каменными стенами. Пытался докричаться до Михаила, "заглядывая" под проклятую задвижку...
   Порой до меня долетали обрывки его взволнованного голоса, и теперь в душе теплится крохотный уголек надежды на то, что и Жук меня все-таки услышал.
   Оставив дальнейшие попытки, я позвал Маринина и, осторожно всплыв между лодкой и причалом, перекрыл баллоны с дыхательной смесью.
  
   * * *
  
   Проходит четверть часа - разгрузка продолжается. Взгляд Маринина мутнеет, речь становится бессвязной.
   Плохо дело. В который раз жалею, что Игорь Фурцев так несвоевременно приболел. Он ненамного старше Маринина, но гораздо крепче и опытнее.
   Когда необходимость заставляет лезть на большую глубину - туда, где давление с силой обжимает костюмы вокруг тел, не оставляя даже крохотной воздушной прослойки - мы используем для обогрева систему аргонного поддува. Небольшой баллон с аргоном крепится слева от ребризера и соединяется с гидрокомбинезоном коротким шлангом. Неплохая вещица, спасающая на некоторое время от ужасающего холода. Сегодня нам не довелось побывать на большой глубине, и в течение первого часа запас аргона оставался нетронутым. Позже, почувствовав холодный озноб, начали периодически поддувать прослойку. К исходу второго часа Маринин полностью опустошил баллон, в моем осталось около трети от исходного запаса.
   - Володя, - тормошу его за руку. - Володя, очнись!
   Молчит, откинув назад голову.
   Пора действовать. Перекрыв шланги поддува, меняю местами наши баллоны. Пускаю под гидрокомбинезон напарника спасительный газ и легонько шлепаю по щекам.
   - Подъем, старлей! Не спать!..
   Лицо понемногу розовеет, дыхание становится глубже, и он приходит в себя.
   - Согрелся?
   - Да. Получше. Спасибо...
   Пора выходить из воды, иначе следующие пятнадцать минут могут стать последними в его жизни, ведь спасительного аргона больше нет.
   Тяну мальчишку в сторону носа:
   - Шевели конечностями - разгоняй кровь!..
   Разгрузка не окончилась, а мы уже плывем в другой конец водоема, где предстоит найти лестницу, ведущую на каменный причал.
   Да, водоемчик вместительный - в длину не меньше сотни метров.
   Дальний бетонный торец устроен под приличным наклоном и защищен толстым резиновым отбойником, дабы лодки не калечили форштевень. А по углам встроены металлические лесенки, на одну из которых мы и держим курс.
   - Ждем здесь, - останавливаюсь у крышки торпедного аппарата.
   - Кажется, они закончили, - опять стучит зубами напарник.
   - Вот и отлично. Подождем минуту для верности и чешем к лестнице...
   Мы на месте. Наши специальные автоматы АДС готовы к использованию в воздушной среде - регуляторы газоотводных механизмов переведены в соответствующий режим. Ласты сняты и пристегнуты ремешками к скрытой под водой арматуре, из которой сварена лестница. Я осторожно поднимаюсь по скользким перекладинам, за мной упрямо ползет Маринин - еле живой от холода, но по-прежнему не желающий показаться слабым.
   Разгрузка закончилась - не слышно ни мужских голосов, ни топота ботинок по сходням и каменному полу. Однако это не повод расслабляться: поднявшись до плоскости каменного тротуара, зорко осматриваю округу...
   Интересное местечко, давящее враждебной неизвестностью. Освещения маловато: над причалами, по обе стороны водоема горит по четыре слабых лампы - немудрено, что в этом сумраке нас никто не заметил. Над торцевой стороной водоема - по-над отбойником - причалы соединяются пешеходной перемычкой. В обе стороны от нее вглубь скалы уходят коридоры; тот, что слева - затемнен, в правом виднеется слабый свет. Дальше - в начале левого (пустующего) причала возвышается мощное подъемное устройство, обычно используемое для ремонта, а также для перезарядки субмарин торпедами.
   Повисев на ржавой лесенке, дабы с комбинезонов стекла вода, выскакиваем на тротуар и бежим в обратную сторону по правому причалу - в его конце на торцевой стене (в которой пробит тоннель) виднеется небольшой щиток. Вдруг он управляет задвижкой?
   Бежать в толстых комбинезонах чертовски неудобно.
   Но вот и цель нашего забега - вмурованный в стену щиток. Сверху надпись на немецком; рядом под желтым колпачком горит лампа, означающая, что пульт под напряжением. Ниже в два ряда расположены шесть больших черных кнопок, каждая из которых обозначена соответствующей цифрой.
   Пробую нажать одну, вторую, третью... Кнопки издают своеобразный хрустящий звук, и... ничего не происходит.
   - Сейчас поддену его ножом, - пыхтит мальчишка, вставляя кончик лезвия в тонкую щель между камнем и сталью.
   - Ты ничего не забыл? - оттаскиваю его от щитка.
   - Нет, а что?..
   - Это немцы делали, а не китайцы.
   - В таком случае, надо подбирать комбинацию.
   - Ты мозгами-то поскрипи - сколько можно состряпать комбинаций из шести цифр?
   - Да, многовато, - чешет он затылок.
   - Пойдем, - увлекаю его в сторону перемычки. - Что-то мне подсказывает: должен быть где-то выход...
   Из глубины правого коридора - вероятно, жилого - доносятся звуки джаза и пьяные голоса. Осторожно проходим мимо и рвем к темному коридору, где вряд ли повстречаем хозяев подземелья. Там и отогреемся. А затем приступим к поиску выхода из проклятой ловушки...
  
   * * *
  
   - Свой фонарь не включаешь. Идешь строго за мной - след в след и прикрываешь нас сзади, - инструктирую Маринина. - Автомат держишь наготове, но стреляешь в крайнем случае - при нападении или другой явной угрозе жизни. Усек?
   - Так точно.
   - Все еще мерзнешь?
   - Потихоньку согреваюсь.
   - Ну и ладненько, - включаю свой фонарь. - Пошли...
   Передвигаться без шума помогают прорезиненные подошвы гидрокостюмов. Луч шарит по пыльному полу, по каменным стенам и потолку...
   В сущности это обычный коридор, пробитый в скале специальным режущим инструментом. Ширина метра два с половиной, высота - около трех. Сначала он уходит метров на шестьдесят строго от водоема, затем поворачивает под девяносто градусов вправо. Сверху по стенам тянутся кабели, через каждые десять шагов под потолком висят громоздкие плафоны, однако спрятанные под ними лампы не горят. Видимо, по причине экономии электроэнергии.
   Слева и справа фонарный луч постоянно натыкается на проемы с тяжелыми стальными дверьми. Некоторые заперты, а некоторые открыты и нам удается осмотреть внутренности помещений...
   Судя по их содержимому, мы оказались в технической зоне - эквиваленте тех сооружений, что обычно соседствуют с причалами на территории обычной базы подводных лодок. В первом довольно просторном помещении размещается механическая мастерская, далее мы натыкаемся на токарный цех и склад аккумуляторных батарей.
   Делаем остановку у следующей двери. Изучив масляные пятна под ней, и принюхавшись к запаху, я определяю:
   - Здесь топливный склад.
   Слева доносится голос Маринина:
   - А здесь хранится обмундирование.
   Ну что за пацан, ей богу! Он уже у противоположной стены ковыряет пыль у такой же запертой двери. Позабыв обо всем на свете, показывает найденную пуговицу и затоптанную нашивку с германским орлом.
   - Ты назад почаще поглядывай, следак по особо важным делам!
   Сомнений нет - это обычная техническая зона.
   Дойдя до поворота, осторожно заглядываю за угол. Там тоже темно, безлюдно и множество дверей по обе стороны коридора. Продолжаем движение...
   Где-то здесь под замком хранятся стрелковые боеприпасы, оружие, продукты, медикаменты - все то, без чего невозможно существование засекреченной и изолированной от всего мира организации.
   - Та-ак, - присаживаюсь на корточки и ощупываю борозды в каменном полу, в которых когда-то были вмонтированы рельсы. Поднимаюсь: - Понятно.
   - Что понятно, товарищ капитан второго ранга?
   - За этой дверью торпедно-минный запас. Тут были рельсы, и по ним ходила специальная тележка, перевозившая огромные боевые чушки.
   - А куда же эти рельсы делись?
   - Думаю, из них сварили ту многотонную задвижку, перекрывшую выход в тоннель.
   - А-а-а...
   - На следующий вопрос ты получишь ответ прямым в голову. Понял?
   - Так точно.
   - Смотри назад!!
   Он послушно смотрит, и мы крадемся дальше по коридору...
   В конце технической зоны луч моего фонаря выхватывает из темноты тупик и две пары дверей, расположенных друг против друга.
   Толкаю первую. Открыто. В нос ударяет устойчивый запах выхлопных газов. В центре небольшой залы на двух бетонных фундаментах стоят заглушенные дизель-генераторы; вдоль стены рядок бочек с топливом.
   Ясно. Идем дальше...
   Вторая дверь столь же легко поддается усилию, открывая нам "прекрасную картинку" пустующего двухместного карцера. Две солдатские кровати со свернутыми в бухту матрацами, тумбочка, в углу параша - подобие каменного унитаза и бронзовый кран над ним с мерно подкапывающей водой.
   Третья дверь. Маринин четко выполняет приказ: присев на колено и взяв наизготовку автомат, глядит назад в темноту.
   Тяну на себя ручку; край двери выползает в коридор, обдавая мое лицо нас ледяным дурно пахнущим воздухом.
   "Что за гадость?!" - морщусь и шарю по внутренностям длинного помещения желтым лучом. Оно (помещение) раза в четыре больше карцера. Ни кроватей, ни тумбочек, ни параши. Зато на полу ровными рядами уложены мешки.
   - Смотри в оба, - перешагиваю через порог и присаживаюсь возле ближайшего.
   Расстегиваю несколько пуговиц, раздираю в стороны замерзшую мешковину и...
   - Здрасти, - киваю мертвому мужчине с белым лицом, покрытым слоем матовой измороси.
   Прикрыв первый мешок, подсаживаюсь ко второму, к третьему...
   - Ну что там, Евгений Арнольдович? - доносится из коридора.
   Выхожу к заждавшемуся Маринину.
   - Местное кладбище.
   Остается единственная дверь - последняя в темном тупичке.
   Почему-то она или точнее то, что за ней находится, вызывает наибольшее беспокойство. Приложив ухо к холодному металлу, я как будто слышу негромкие звуки...
   Молодой напарник по-прежнему сидит под стеной и целит автоматом туда, откуда мы притопали. Отступаю назад, покуда спина не упирается в камень; кладу на пол фонарь, луч которого направлен точно на последнюю дверь, поднимаюсь и, держа наготове оружие, делаю первый шаг к цели.
   И вдруг что-то заставляет остановиться.
   Указательный палец невольно прижимается к спусковому крючку, когда я понимаю, что стальная дверь, не дожидаясь моих усилий, сама подается навстречу.
   После секундного замешательства снова прижимаюсь к дальней стене и сигнализирую Маринину: "Замри!"
   Дверь медленно поворачивается без малейшего скрипа.
   Наши нервы напряжены до предела. Оба глядим в расширяющуюся темную щель...
   Лично я ожидаю увидеть кого угодно: толпу вооруженных престарелых фрицев с перекошенными от злости рожами, заспанного часового и даже уродливого монстра, похожего на гигантскую землеройку. Но то, что открывается нашему взору - повергает в легкий шок.
   Из темного помещения в коридор выходит высокий седобородый старец. Обрамленное белыми волосами лицо, неестественно приподнято, словно его обладатель вслушивается в каждый шорох. На худом теле запачканное брезентовое рубище, в правой руке - палка. Но более всего поражают глаза. Точнее, их отсутствие - пустые глазницы, чернеющие под кустистыми белыми бровями.
   Выйдя и затворив за собой дверь, старик безошибочно определяет нужное направление и, постукивая своим посохом, шаркает по каменному полу в сторону искусственного водоема.
   Мы безмолвно провожаем тощую и слегка сутулую фигуру...
   Не сдержав эмоций, Маринин вскакивает и, вытянув руку, хочет поделиться впечатлением. Я зажимаю его рот и киваю на старика.
   Отойдя шагов на тридцать, он останавливается посреди коридора. Седая голова поворачивается вбок...
   - Запомни, - шепчу в самое ухо старлея, - у слепых людей великолепно развит слух. Усек?
   Тот трижды кивает. А пространство коридора вновь наполняется звуками тяжелых шаркающих шагов и однообразным постукиванием палки...
  
  
   Глава шестая
   Архипелаг Земля Франца Иосифа; остров Земля Александры
   Баренцево море
   Несколько дней назад
  
   Сразу после завтрака состоялось назначенное построение моряков, трех врачей и парочки оставшихся в живых инженеров. Ради торжественного момента над правым причалом горели все лампы, а тротуар блестел после тщательной уборки.
   Мор встал перед строем. Окинув взглядом пожилых, старых, а подчас и совсем дряхлых мужчин, он на мгновение задумался...
   Вначале сороковых Гитлер обмолвился: "У меня есть реакционная армия, национал-социалистические военно-воздушные силы и христианский флот". Тогда он удивительно точно подметил настрой и черты основных родов войск. А сейчас в этих людях - оборванных, полуголодных, обросших и дурно пахнущих - не осталось ничего христианского. Более того, вот уже много лет их существование в подскальной базе было подчинено простым животным инстинктам: хорошо и вкусно питаться, чтобы выжить и проснуться через шесть лет; а проснуться для того, чтобы снова искать вкусную пищу.
   Мор начал говорить о нехватке продуктов, о необходимости пополнить складские запасы, о готовности экипажа и подлодки к очередному походу...
   Толпа была счастлива услышать от легендарного командира, пустившего на дно не один десяток судов, известие о скором выходе в море. Отовсюду неслись одобрительные выкрики.
   - Итак, ровно через полчаса подлодка U-3519 покинет базу, и отправиться на свободную охоту, - громко сказал в заключении Мор. - Сколько она продлится - мне не известно. Но я абсолютно уверен в одном: мы будем охотиться до тех пор, пока не улыбнется удача. И мы обязательно вернемся сюда с хорошей добычей!..
   Последние слова потонули в овациях.
   Стоявший на правом фланге Нойманн улыбнулся: кажется, у людей появилась надежда сытно прожить последние дни перед очередным шестилетним небытием. Да, будущее здесь оценивалось не годами, а короткими промежутками в несколько недель. Максимум - в два-три месяца.
   Мор скомандовал экипажу забрать личные вещи и занять места в подлодке согласно штатному расписанию. Матросы и унтер-офицеры потянулись к сходням, офицеры поднимались на борт последними.
   Профессор пожал Хайнцу ладонь, пожелал удачи.
   Инженеры подняли многотонную задвижку, освободив путь в тоннель. Лишь после этого над рубкой исчезла белая командирская фуражка.
   Внутри корпуса загудели электромоторы; зашипел воздух, выпускаемый из балластных цистерн. Субмарина качнула рубкой, опустила нос, следом корму и быстро превратилась в длинную тень в хорошо освещенном водоеме.
   Гребные винты ожили, подняв со дна муть, и тень медленно двинулась в сторону тоннеля...
  
   * * *
  
   Всеобщую радость от стартовавшего боевого похода омрачила маленькая неприятность - ближе к выходу из тоннеля лодка прочертила легким корпусом по каменным обводам.
   - Черт! - выругался Мор, услышав неприятный скрежет.
   - Кажется, мы опять обрушили стену, - отозвался старший помощник Кляйн.
   Командир хотело было ответить, да голос потонул в беспорядочном грохоте - по корпусу стучали падающий каменные глыбы.
   - Придется по возвращению ложиться на дно и расчищать тоннель, - сломал он в сердцах карандаш.
   Да, работа предстояла нелегкая. Впервые экипаж столкнулся с подобной проблемой восемнадцать лет назад, когда лодка так же на выходе приложилась рубкой о край грота. Тогда обрушилось несколько тонн скальной породы, и подводникам пришлось заниматься расчисткой несколько дней. И вот снова неудача.
   - Расчистим, - криво улыбнулся Рудольф Кляйн. - Лишь бы вернуться с хорошим уловом...
   Шесть лет назад после долгой и безуспешной охоты экипажу U-3519 посчастливилось подкараулить роскошное круизное судно недалеко от Шпицбергена. Офицеры Кляйн и Ланге пытались отговорить командира от рискованной затеи атаковать огромный корабль, но тот оставался непреклонен - запасы продуктов к тому моменту закончились. Хорошенько прицелившись, он пустил торпеду точно в балластный бак, лишив лайнер хода и посадив его на отмель. Расчет оказался верен: никому из находящихся на борту и в голову не пришла мысль о торпедной атаке, пассажиров и экипаж оперативно эвакуировали, а корабль оставили на ночь без присмотра в притопленном положении. Этим "серые волки" и воспользовались, основательно опустошив кладовые и топливные танки.
   Часто вспоминая о той удаче, Хайнц решил начать охоту с осмотра окрестностей Шпицберген. Была еще одна причина: восточные острова данного архипелага были ближе любой другой суши...
   Целую неделю субмарина курсировала вдоль южных границ архипелага в надежде перехватить судно, идущее с материка с запасами провианта. Пару раз на горизонте появлялись крохотные рыбацкие траулеры. Рассматривая их в окуляр перископа, Мор крепко ругался и приказывал не менять курса.
   - Я не буду тратить торпеды на подобную мелочь, - отвечал он на вопросительные взгляды подчиненных.
   - Хайнц, хорошее питание почти закончилось - я приказал коку урезать норму, - подошел вплотную старший помощник Кляйн. - С завтрашнего дня на гарнир у нас опять маринованные водоросли.
   - Знаю! - отрезал Мор. - Будем искать приличную цель!..
   На десятый день корветтен-капитан приказал повернуть на юг. Но и здесь - у берегов Норвегии - их ждало разочарование: те же мелкие рыболовные катера, вперемешку с кораблями береговой охраны.
   - Уходим отсюда! - рявкнул Мор, в очередной раз приметив в перископ военное судно.
   - Куда рассчитать курс, герр капитан? - спросил штурман.
   - На восточное побережье Новой Земли.
  
   * * *
  
   Семнадцать дней патрулирования Баренцева моря и его архипелагов ничего не дали.
   "Чертова Россия! Что у них там происходит? - часами вертелся Мор вокруг командного перископа. - В былые годы хотя бы изредка встречались старые калоши, а теперь словно все вымерло. Кто же из нас выиграл войну?.."
   А следующий, восемнадцатый день ознаменовался чрезвычайным происшествием. Качественной пищи, выдаваемой команде в нормальном количестве, хватило ровно на неделю боевого похода. Еще четверо суток кок растягивал остатки роскоши, сдабривая их отварными или маринованными водорослями, прихваченными с базы. А всю последнюю неделю люди питались исключительно морской растительностью.
   Накануне, находясь у северной оконечности Новой Земли, Мор осматривал в перископ горизонт и заметил большой военный корабль. На всякий случай сыграли тревогу, легли на дно и заглушили электромоторы.
   Но их все-таки заметили - гидроакустик определял шумы рыскающего противолодочного корабля на протяжении целых двенадцати часов. Все сидели как мыши, разговаривали шепотом и старались не двигаться.
   И вдруг в центральном посту прогремела автоматная очередь, буквально разорвавшая гробовую тишину. Кто-то вскрикнул от боли, одна из пуль щелкнула по перископу над головой Мора. Падая в сторону, он выхватывал пистолет и искал того, кто стрелял...
   Целью оказался торпедист Эрих Вебер, помилованный когда-то и не расстрелянный вместе с Альбертом Шлоссером. С перекошенной физиономией и обезумевшими глазами он стоял у кормовой переборки центрального поста, мычал что-то нечленораздельное, держал в своих огромных ручищах автомат и поливал все вокруг пулями.
   Лежа на палубе, Мор произвел единственный выстрел, после которого Вебер отлетел к переборке и рухнул с продырявленной головой.
   Из соседних отсеков сбежались моряки.
   - Что случилось, герр капитан?
   - У Вебера сдали нервы. Идиот, - проворчал тот, поднимая с палубы белую фуражку.
   Кто-то крикнул:
   - Двое раненных! Старший помощник и боцман на руле!
   Капитан-лейтенант лежал возле рулевого поста, зажимая ладонью окровавленную шею и судорожно хватая ртом воздух. Чуть дальше корчился боцман.
   Хайнц присел рядом с офицером, тронул его за руку.
   - Рудольф, позволь осмотреть рану.
   Рудольф не откликнулся. Сделав еще пару вдохов, он закашлялся, брызгая кровью; выгнул спину и... затих.
   - Герр, капитан! Герр, капитан! - прокричал из тесной радиорубки акустик.
   - Всем заткнуться и соблюдать тишину! - отчеканил Мор. - Акустик, слушаю!
   - Шумы винтов нарастают - корабль идет прямо на нас.
   - Понял, - поднялся и оттер он с лица кровь. - Запустить электромоторы подкрадывания. Курс три-пять-пять, самый малый вперед...
  
   * * *
  
   Малым ходом и практически бесшумно подлодка уходила из опасного района. После срыва Вебера обстановка пришла в норму: в отсеках установилась тишина, раненному боцману сделали обезболивающий укол.
   На случай атаки глубинными бомбами в пустой торпедный аппарат матросы зарядили так называемый "муляж смерти" - парочку спасательных жилетов, разломанные ящики от консервов, десяток емкостей с отработанным маслом, ветхое обмундирование, свитера, рубашки, несколько вышедших из строя дыхательных аппаратов и даже тела двух трагически погибших моряков: Кляйна и Вебера. Если все это "выстрелить" вместе с приличным пузырем воздуха, то отличить имитацию от настоящей гибели субмарины будет весьма проблематично. Во всяком случае, на это потребуется время.
   Штурман Ланге рассчитывает курс на северную оконечность Новой Земли, Мор нависает над акустиком. Тот сидит в наушниках перед светящимся "нимбом" - круглой шкалой гидрофона.
   "Ну что там, приятель?"
   "Они рядом!" - поднимает матрос многозначительный взгляд.
   Противостояние длится несколько часов: субмарина меняет курс, постепенно продвигаясь на север. В пятидесяти милях севернее Новой Земли акустик устало снимает наушники и докладывает:
   - Мы оторвались, герр капитан. Шумы остались на юго-западе.
   - Продолжай слушать, - бросает тот и возвращается в центральный пост. - Штурман, глубина?
   - Сто пять.
   - Боцман, ложимся на грунт.
   Голодать, почти не двигаться и соблюдать полную тишину пришлось около суток...
   Но все пытки рано или поздно заканчиваются. Ранним утром подлодка отдала балласт и поднялась до глубины в шестьдесят метров.
   - Самый малый вперед, - скомандовал Мор. - Курс три-ноль-ноль. Акустик, докладывать о наличии шумов каждые пятнадцать минут.
   - Есть...
   Через несколько часов следует команда:
   - Подсвсплыть на перископную глубину!
   Глубина четыре метра. Штанга бинокулярного перископа уходит наверх. Ухватив рукоятки, Мор быстро осматривает округу.
   Горизонт чист. Последнее напряжение спадает.
   - Куда рассчитать курс, Хайнц? - тихо спрашивает штурман.
   - Позже рассчитаешь. А сейчас нужно похоронить наших товарищей...
   Спустя полчаса заряженный в торпедный аппарат "муляж смерти" выстреливается в море. Вместе с муляжом лодку покидают тела старшего помощника Кляйна и торпедиста Вебера. Кок пробирается по отсекам, разливая в кружки по глотку последнего шнапса, оставленного на крайний случай...
   А вскоре акустик взволнованно докладывает в центральный пост:
   - Герр, капитан, я слышу шум винтов!
   - Опять военный корабль?! - хмурит тот седые брови.
   - Никак нет. Шумы другого характера.
   - Крупное судно? - оживляется корветтен-капитан, подсаживаясь к командному перископу.
   - Думаю, да. Я различаю работу не менее трех винтов.
   - Команда, внимание! Кажется, мы нашли то, что искали! Штурман, курс два-семь-ноль!..
  
   * * *
  
   Лодка приблизилась к цели на дистанцию уверенного торпедного выстрела.
   - Людвиг, посмотри, - отстранился от окуляров перископа Мор. - Не могу разобрать, что за гюйс болтается на флагштоке?
   Штурман устроился на велосипедном сиденье у перископа, положил ладони на рукоятки, прищурился...
   Не смотря на офицерское звание оберлейтенанта цур зее, штурман Ланге был одним из самых молодых членов команды U-3519. Выглядел он на сорок пять - сорок восемь; светлые волосы со временем стали пегими, вокруг глаз появились морщины, кожа пошла веснушками и пигментными пятнами. Однако тело оставалось неплохо сложенным, пальцы не дрожали, а глаза хорошо различали силуэты кораблей на дистанции до шести миль.
   - Шведы, - облизнул он пересохшие губы. И уточнил: - Шведское торговое судно.
   - Дедвейд?
   - Около двенадцати тысяч тонн.
   - Отлично, - потянулся к микрофону капитан. - Внимание, команда! Впереди по курсу цель нашей охоты - торговое судно под флагом Швеции. Приготовится к торпедной атаке!
   Экипаж действовал, словно на учебном полигоне близ Данцига: выйдя на пересекающий курс, подлодка открыла люки торпедных аппаратов и всплыла на перископную глубину; убедившись в отсутствии авиации и кораблей охранения, сблизилась с целью и без колебаний выпустила торпеду.
   - Десять, двадцать, тридцать...
   Под методичный отсчет секунд, Мор следил за движением торпеды сквозь оптику перископа.
   - Шестьдесят, семьдесят, восемьдесят...
   На девяносто пятой секунде послышался далекий разрыв, а над гражданским судном взметнулось облако черного дыма.
   - Есть!
   - Мы попали!
   - Наконец-то!.. - ликовали подводники.
   - Всплываем! - крикнул командир. - Зенитчики - к автоматам! Боцманской команде приготовить шлюпку!..
  
   * * *
  
   Ночь выдалась спокойной, над головой мерцало звездами безоблачное небо. U-3519 взрезал форштевнем невысокую волну и шел средним ходом к острову Земля Александры.
   Впереди на мостике стоял Мор, одной рукой опираясь на борт рубки, другой удерживая початую бутылку красного вина. Рядом колдовал с секстантом штурман; позади трепались два сигнальщика. А внизу пьяная команда буйно праздновала удачный выход в море.
   - Может быть, одному из нас спуститься и пройтись по отсекам? - включил Ланге небольшой фонарь, дабы записать в блокнот полученные цифры.
   - Не стоит. На руле сидит опытный обербоцман, в машине дежурит наш новоиспеченный лейтенант...
   Новоиспеченным офицером был моторист из команды покойного инженера-механика Гюнтера. Работящий, но весьма посредственный специалист, носивший до недавнего времени нашивки младшего унтер-офицера. После похорон старшего помощника Мор подумал: "Настроение у моих ребят - хуже некуда, надо бы их встряхнуть. Да и не дело, когда в экипаже остается всего пара офицеров..." Построив в жилом отсеке всех свободных от вахты, он зачитал приказ и вручил мотористу свои старые погоны младшего офицера без серебряных капитанских звезд...
   Корветтен-капитан допил вино.
   - Ты закончил с расчетами?
   - Да.
   - Где мы?
   - Шестьдесят пять миль к юго-востоку от нашей базы.
   - Пора уходить на глубину, - швырнул Мор пустую бутылку за борт.
   - Опасаешься авиации или встречных судов? - укладывал Ланге секстант в деревянный ящичек.
   - Здесь нет ни тех, ни других. Чтобы встретить шведское судно, мы проболтались в море целых двадцать дней!
   - Тогда зачем нырять? Мы могли бы еще подышать свежим воздухом и подзарядить аккумуляторные батареи...
   - Надводную цель могут заметить проклятые русские пограничники, обосновавшиеся на нашем острове, - пояснил командир. И рявкнул: - Всем вниз! Погружение пятьдесят метров!..
   Всё пространство внутри субмарины было забито трофеями. Ящики, коробки, мешки и разнокалиберные банки стояли везде - даже во втором гальюне и в единственной душевой кабине. Сетки с фруктами и овощами болтались под потолком по всей длине коридоров.
   К середине ночи команда угомонилась. Мор разделил с Ланге оставшееся время на две вахты и первым отправился отдыхать, оставив себе наиболее сложный этап - маневрирование в узкости пролива Кембридж и вход в бухту Нагурского. Что ни говори, а возраст сказывался - в юности после бутылки красного вина он крепко стоял на ногах, а сейчас плохо соображал и ощущал дикую слабость в мышцах...
  
  
   Глава седьмая
   Архипелаг Земля Франца Иосифа; остров Земля Александры
   Наше время
  
   Вскочив, Маринин эмоционально вскидывает руку в направлении удалявшегося человека и издает короткий сдавленный звук - то ли внезапно обрел дар общения на языке парнокопытных, то ли пытается привлечь мое внимание.
   Старик, одетый в темное брезентовое рубище, тотчас останавливается; слегка повернув голову, прислушивается...
   Зажав мальчишке рот, я шепчу в самое ухо:
   - Заткнись и запомни: у слепых великолепно развит слух. Усек?
   Тот кивает, и мы с минуту стоим неподвижно под звуки удалявшихся шаркающих шагов и частый стук палки...
   - А теперь давай посмотрим, откуда он явился, - подхожу к последней двери.
   Надежды обнаружить за ней вожделенный выход практически не остается. Но и выбора у нас - как на раздаче казенных харчей.
   Маринин плавно открывает дверь, одновременно освещая фонарем внутреннее пространство; я вместе с автоматным стволом заглядываю в расширяющуюся щель...
   Прежде всего, поражает ударивший в нос запах. Это адская смесь чего-то кислого, похожего на передержанные в уксусе огурцы, и оглушительно соленого.
   Внутри никого.
   По отработанной схеме оставляю напарника в коридоре, приказав потушить фонарь и постоянно вращать слуховым аппаратом. Сам захожу в помещение...
   Так... что у нас здесь?
   По всему периметру довольно большой залы устроен наклонный каменный желоб, по которому журчит проточная вода. Поверхность желоба испещрена трещинами; из каждой произрастает по нескольку кустов темно-зеленых и бурых водорослей. Середину залы занимают плотно составленные столы с множеством стеклянных банок - пустых и наполненных нарезанными водорослями. Здесь же обитает большая разделочная доска и пара кухонных ножей.
   Запустив руку в одну из банок, достаю кусочек тонкого лентообразного листа, похожего на обычную морскую капусту. Понюхав, пробую на вкус... Ничего. Чем-то напоминает маринованный чеснок, только с легкой горчинкой.
   Из следующей банки вынимаю нечто сморщенное и дырчатое. Пробую... Этот вид приготовлен с большим количеством соли. Помню, угощали меня в Приморье таежным папоротником. Так вот хранится он обильно пересыпанный солью и если перед варкой-обжаркой его недостаточно промыть, то вкус будет примерно таким же.
   В третьей банке мелко изрубленные водоросли буквально плавают в уксусном маринаде, щедро приправленном перцем и еще какой-то пряностью. Попробовав кусочек, я выплюнул его на пол, так и не поняв, на что походит данное блюдо.
   - Кавказско-турецкая жгучая смесь, - бормочу я, оглядываясь по сторонам. - Больше ничего интересного. Ладно, пора заканчивать с дегустацией и топать к водоему...
  
   * * *
  
   Обратная дорога занимает втрое меньше времени - мы идем, не задерживаясь для осмотра помещений.
   - Движения в этой части коридора не заметил? - спрашиваю на ходу у напарника. - Фонарного света не видел?
   - Нет, Евгений Арнольдович, - крадется тот следом. - Ни света, ни людей.
   Подходим к крутому повороту. Заранее выключаю фонарь, вжимаюсь в стену и "еду" бочком.
   Выглядываю...
   Никого. Вдали виднеется слабо освещенный тротуар вокруг искусственного водоема. Маринину не терпится попасть туда, а я несколько секунд стою в раздумье - от стремительного рывка удерживает нехорошее предчувствие. Какое именно - пока не знаю.
   - Идешь за мной - след в след, - вторично инструктирую новичка. - Отвечаешь за кормовой сектор. Усек?
   - Так точно.
   - Двинулись.
   Проходим полсотни метров. Вокруг тихо. Держим курс на светлое пятно...
   За несколько шагов до выхода тормозим. Полчаса назад, выскочив из водоема, мы не успели толком рассмотреть главную достопримечательность подскальной базы - гигантский зал с прямоугольным водоемом посередине, рассчитанный аж на две подводные лодки. Теперь торопиться некуда, позиция удобна - нас во мраке коридора никто не заметит.
   Мы находимся в начале левого коридора. Перед нами тротуарная перемычка, соединяющая два причала. Ширина водоема метров двадцать, а общая ширина зала - около сорока. Вдоль стен на причалах теснятся проржавевшие бочки из-под топлива, высятся штабеля пустых деревянных ящиков. Выше проложены кабели и трубы. Еще выше тускло светят матовые лампы. Что находится правее - нам, к сожалению, не видно - осмотру мешает корпус подводной лодки. На ее рубке начертан какой-то индекс, но из-за слабого освещения и потемневшей краски заметна лишь первая буква "U".
   - Странно, что здесь не выставлена охрана, - шепчет Маринин.
   - Зачем она нужна, если тоннель перекрыт стальной задвижкой?
   - Ну так... На всякий случай.
   - Кто их отыщет в этом медвежьем углу? Немцы - народ рациональный - лишних телодвижений делать не станут.
   - Согласен.
   Итак, что мы имеем?
   Вход в правый коридор расположен по ту сторону тротуарной перемычки, и нас отделяют от него полсотни шагов. Быстро бежать в толстых гидрокомбинезонах, стесненными ремнями подвесной системы, да еще с тяжелыми ребризерами - не получиться. А бежать надо. Не сидеть же, сложа руки в ожидании помощи извне?!
   - Ну что, готов? - спрашиваю юного напарника.
   - А куда я денусь! - задорно отвечает тот.
   Молодец, мальчишка - духом не падает. Значит, наш человек.
   Дружно выскакиваем на перемычку меж двух причалов. Уши торчком, взгляды рыщут по углам, оружие наготове. Быстрым шагом топаем к правому коридору, откуда изредка доносятся далекие голоса и звуки старого джаза.
   Но едва мы разогнались, как в проеме коридора появился все тот же слепой старик в грязном рубище, с палкой и парой пустых солдатских котелков.
   От неожиданности мы останавливаемся ровно посередине перемычки. Шаркая и подволакивая слабые ноги, старик двигается прямо на нас...
   Я осторожно перемещаюсь в сторону и тяну за собой мальчишку.
   "Тихо, - прикладываю палец к губам. - Подождем - пусть пройдет..."
   Поравнявшись с нами, он почему-то притормаживает. Подняв голову, прислушивается и будто нюхает воздух...
   "Что он мог унюхать? Многослойный материал наших гидрокомбинезонов? Ребризеры? Или оружейную смазку автоматов?.. - проглатываю вставший в горле ком. - Невероятно, ведь морская вода поглощает все запахи!"
   Тем временем седовласый старец медленно подходит к концу тротуарной перемычки, а наше внимание целиком переключается на правый коридор.
   "Пошли", - трогаю за плечо Маринина. Мы возобновляем движение, однако далеко отойти не успеваем - за нашими спинами раздается громкий скрип несмазанных дверных петель.
   Что это? Сквозняк или старик добрался до одного из ближайших помещений технической зоны?
   Оборачиваюсь и выдавливаю сквозь зубы ядреное матерное слово. Старик не при делах - он даже не успел войти в левый коридор, а одна из дверей технической зоны действительно распахнута. Только распахнул ее не ветер, а пожилой мужчинка среднего роста, глупо хлопавший зенками и хватавший ртом воздух.
   Как же так?! В чем дело?! Мы же только что стояли в метре от этой двери! Она была заперта, а изнутри не донеслось ни звука!
   Впрочем, сейчас не до "разбора полетов". Нужно действовать.
   По прижатому к пузу мужика ящику с бутылками, догадываюсь, что он послан начальством в продовольственный склад за шнапсом. Стало быть, момент рабочий и не слишком опасный. Главное - своевременно перехватить гонца и обезвредить.
   Однако затея проваливается, едва успеваю сделать три прыжка в сторону левого коридора. Мужик бросает ценную ношу и под грохот бьющихся бутылок заскакивает обратно в складское помещение. Дверь захлопывается, а внутренний засов лязгает за секунду до того, как я хватаюсь за дверную ручку.
   - Сука! - отступив на шаг, осматриваю стену.
   - Пусть сидит - он ничего не сможет сделать, - подбегает следом Маринин.
   - Надо поторопиться, - повернувшись, иду быстрым шагом к правому коридору.
   - А что вы намерены делать?
   - У нас есть отличный бонус. Нас ведь здесь не ждали, верно?
   - Так точно.
   - Стало быть, используем фактор неожиданности. Для этого...
   Закончить гениальную мысль мне не удается. Снова оказавшись на тротуарной перемычке, мы вдруг слышим истошно завывшую сирену.
  
   * * *
  
   Первых выскочивших из правого коридора обитателей базы мы кладем автоматическим огнем из АДС. Следующие открывают ответную стрельбу, засев за распахнутыми стальными дверьми.
   Это хуже. Теперь в невыгодном положении оказываемся мы - на узкой перемычке спрятаться от пуль негде. Разве что последовать примеру слепого старца, прислонившегося спиной к голой каменной стене...
   Схватив мальчишку за шиворот, бегу к левому причалу - там возвышается подъемное устройство, за мощными балками которого нас не достанут слабые пули немецких MP-40. К тому же по соседству сооружены штабели с десятком обильно смазанных солидолом торпед.
   Отстрелявшись, Маринин лихорадочно перезаряжает автомат.
   - Экономнее расходуй патроны, - посылаю короткие очереди в сторону жилого блока. - У тебя много запасных магазинов?
   - Один.
   - То-то же...
   Да, как учат любые боевые действия: лишних боеприпасов не бывает. Увы, но в соответствие со спецификой работы, мы придерживаемся иной практики и никогда не таскаем на глубину более одного запасного магазина. Во-первых, боеприпасы тяжелы и чрезвычайно затрудняют движение. Это имеет особенное значение на завершающем этапе - при подъеме с глубины, когда каждый лишний грамм снаряжения отнимает последние силы и вынуждает нещадно расходовать драгоценную дыхательную смесь. Во-вторых, все подводные баталии, в которых участвовали пловцы "Фрегата", имели скоротечный характер. Обычно хватает двух-трех очередей из мощного оружия, дабы противник был повержен или обращен в бегство. Я помню единственный случай в Тихом океане, когда мы с Михаилом Жуком противостояли голодным белым акулам - тогда действительно патронов стали дефицитом, и мы едва не погибли.
   Очень скоро ситуация становится критической: из жилого блока по нашему укрытию начинает работать пулемет. Мощные пули стучат по стальной конструкции, рикошетят, впиваются в стену, обдавая нас каменной крошкой.
   "Этого только не хватало!" - переключаю автомат в режим одиночной стрельбы - патронов остается по полмагазина.
   Единственное место, куда пулеметчик старается не стрелять - ложементы с торпедами.
   - Может, под них? - предлагает Маринин.
   - А смысл? Были бы у нас боеприпасы - сидели бы до следующей зарплаты.
   - Тогда давайте рванем в коридор технической зоны? - предлагает он.
   - А дальше?
   - Запремся в каком-нибудь помещении. Там стальные двери, и хрен они нас достанут!
   - Еще как достанут, - меняя позицию, переползаю на пару метров вправо. - Ты, наверное, с перепугу забыл, что у них тут инструментальный склад, механическая мастерская и токарный цех с полным набором станков. Для них вскрыть любую дверь - вопрос десяти минут. Другие предложения есть?
   Прицельно выстрелив в проем коридора, парень пригибает голову.
   - Остается последний вариант - в воду. Но у нас дыхательной смеси максимум на сорок минут.
   Это верно. А что делать под водой? Долбить прикладами в сваренную из рельсов задвижку? Глупее занятия не придумаешь. Пожалуй, мальчишка прав - надо прорываться в левый коридор. Там, по крайней мере, можно засесть за углом крутого поворота и хорошенько потрепать нервы немчуре, выиграв полчаса драгоценного времени. Надеюсь, мои парни снаружи к тому часу что-нибудь придумают...
  
   * * *
  
   Кому-то выскакивать первым, а кому-то прикрывать и потом бежать вторым - приемчик устаревший, а в нашем случае еще и бестолково-опасный. Чтобы по-настоящему прикрыть товарища плотным огнем - нужны патроны. И в хорошем количестве. А их у нас нет.
   Исходя из простых умозаключений, выбираю момент, когда в работе пулемета происходит заминка - то ли стрелок меняет ленту, то ли извлекает перекосившийся патрон. Выскочив из укрытия, несусь к левому коридору. За мной с интервалом в секунду шлепает прорезиненной подошвой Маринин. Бежим, постреливая на ходу одиночными в проем правого коридора, из глубины которого отвечает несколько "эмпэшек".
   Все идет отлично ровно до середины дистанции. Когда до входа в спасительную нору остается шагов тридцать, вновь густо забасил пулемет.
   Мы оказываемся в облаке пыли и каменной крошки, но, согнувшись пополам, продолжаем спурт.
   Слышу за спиной вскрик. Останавливаюсь, и тут же пуля бьет в висящий на груди ребризер.
   Удар выходит такой силы, что меня отбрасывает на пару метров. Я с грохотом приземляюсь спиной на каменный пол, потеряв на некоторое время дыхательный рефлекс.
   Стрельба затихает. Подняв голову, ищу напарника...
   Он рядом - корчится, ухватившись за бедро.
   - Зацепило? - трясу за съехавшую на затылок маску.
   Парень мычит сквозь плотно сжатые зубы.
   Краем уха слышу топот - к нам бегут несколько человек.
   - Держи! - прижимаю к лицу мальчишки маску и открываю вентиль баллонов. - Двигай в воду!
   Край причала рядом - всего в двух шагах. Маринин ползет к нему, подволакивая простреленную ногу. Схватив оба автомата, ползу и я.
   Успеть бы!
   В последний момент, уже переваливаясь через край причала, замечаю целящего в меня из автомата мужика в офицерской фуражке с белым верхом.
   "Конец!" - пулей проносится мысль.
   Но вместо автоматной очереди внезапно раздается сухой щелчок, словно два бильярдных шара ударили друг в друга.
  
   * * *
  
   Теперь нет смысла соблюдать молчание и маскировку - обитатели подскальной базы отлично знают о нашем вторжении. Более того - им хорошо известно, где мы скрываемся.
   Свалившись в воду, мы сразу ушли на максимальную глубину. И правильно сделали, потому что фашистские недобитки открыли сумасшедший огонь - весь водоем пронизали стремительные росчерки от пуль.
   Мы прошли вдоль дна до корпуса лодки и обосновались у кормовой оконечности - в районе ахтерштевня.
   - Держись, - приказываю по гидроакустической связи.
   Маринин послушно хватается за перо горизонтального руля, а я, вооружившись ножом, срезаю длинный ремешок с его подвесной системы. Она все равно в обозримом будущем не понадобится.
   Готово. Убрав нож, обвязываю ремешком бедро повыше раны и туго затягиваю.
   - Нормально?
   - Да, - кивает он. - Почти как настоящий жгут.
   Перетяжка жгутом ему необходима по двум причинам. Во-первых, чтобы уменьшить кровопотерю, а во-вторых, для "устранения течи" поврежденного гидрокомбинезона.
   - Как себя чувствуешь?
   - Терпимо.
   - Кость задета?
   - Не знаю. Когда пуля ударила - боль прострелила до затылка.
   Значит, повреждена. Это плохо.
   - Возьми, - снимаю с плеча один из автоматов. - И потихоньку шуруй за мной...
   Мы прячемся под днищем лодки - здесь долбанные ветераны нацистского движения нас не достанут. Правда, толку от выгодной позиции маловато - давление в баллонах неизменно снижается и минут через двадцать пять придется всплывать. У Маринина остается в запасе "парашют дайвера" - двухлитровый баллон с обычной дыхательной смесью. А мой героически погиб, защитив своего хозяина от немецкой пули.
   С тоской гляжу на темнеющую ржавчиной задвижку, отрезавшую путь к отступлению. Наши братья по разуму наверняка сейчас за ней, но помочь не в силах. Что можно предпринять в подобной ситуации? Мощные подводные резаки, способные справиться с толстой сталью, имеются лишь на специализированных судах. Разве что позаимствовать у погранцов сотню килограмм динамита, заложить его снаружи и...
   Нет, на такое безумство мои ребята не пойдут, да и Горчаков не позволит. Кто даст гарантию, что не обрушится тоннель, а вслед за ним и вся эта чертова база?..
   - Смотрите! - возвращает меня в действительность мальчишка.
   Я и сам уже слышу характерные звуки входящих в воду тел.
   Оборачиваюсь. Все верно - с левого причала в воду прыгают немецкие моряки, облаченные в резиновые костюмы.
   Один, два, три, четыре, пять... шесть.
   Шесть человек. На груди у каждого допотопный дыхательный аппарат красно-бурого цвета. Это даже не аппарат, а скорее жилет со встроенным фильтром для очистки и регенерации воздуха. Если не изменяет память, на немецком его название звучит "Драгер Лунг". Время работы под водой ограничено несколькими минутами, а основное предназначение - экстренное спасение с гибнущей подводной лодки.
   Однако от этого не легче. В руках у пловцов поблескивают длинные ножи.
   Напарник поднимает автомат, прицеливается...
   - Погоди, - кладу руку на ствол "адээса". - Далековато. Да и патронов у нас осталось - морской кот наплакал.
   - Что предлагаете? - растерянно мямлит юнец.
   - Сиди тут, гляди в оба и никого к себе не подпускай.
   - А вы?
   - Попробую с ними разобраться старым дедовским способом, - отдаю напарнику автомат и тащу из ножен свой любимый нож - страшную штуковину, способную перепилить арматуру.
  
  
   Глава восьмая
   Архипелаг Земля Франца Иосифа; остров Земля Александры
   Наше время
  
   К полудню следующего дня U-3519 осторожно вошла в пролив Кембридж. Преодолев "на ощупь" несколько километров, она подвсплыла, подняла перископ и уверенно завернула в родную бухту Нагурского.
   - Стоп машина, - скомандовал Мор, когда дистанция до грота сократилась до сотни метров. - Принять балласт - ложимся на дно.
   Медленно погружаясь, субмарина преодолела по инерции еще с полсотни метров, пока не скользнула закругленным "корабельным" носом по светлому илистому грунту. Окончательно потеряв скорость, она выровняла корпус и исчезла в облаке поднятого ила...
   Когда облако рассеялось, подлодка стояла на ровном киле. Беззвучно открылись крышки двух верхних торпедных аппаратов и в наружу один за другим выбрались четверо пловцов в прорезиненных костюмах и в дыхательных аппаратах красно-бурого цвета. Штатный спасательный жилет "Драгер Лунг" со встроенным регенеративным фильтром годился исключительно для экстренного выхода из аварийной подлодки, так как обеспечивал пловца воздухом в течение трех-пяти минут. Однако после серьезной доработки инженерами и химиками из команды профессора Нойманна дыхательные аппараты стали гораздо надежнее, а время пребывания на небольшой глубине увеличилось почти до получаса.
   Пловцы двинулись в сторону грота. Осмотрев образовавшийся завал из кусков скальной породы, они принялись расчищать его, скидывая вниз обломок за обломком. Ровно через двадцать пять минут их сменила вторая четверка, покинувшая субмарину через те же верхние торпедные аппараты. Затем у нагромождения появилась третья смена, четвертая...
   В работе по расчистке входа в тоннель принимали участие все, включая командира подлодки. Через сутки вход был свободен, и U-3519 двинулась к своему причалу.
  
   * * *
  
   Продув балластные цистерны, субмарина всплыла в подскальном водоеме. Вода еще шумно вырывалась из шпигатов, стекая по покатым бортам корпуса, а принудительная вентиляция уже изгоняла из отсеков тяжелый коктейль из углекислого газа, паров дизельного топлива и масел, пота и человеческих испражнений.
   Лодка качнулась последний раз и замерла ровно посередине водоема. Звякнул рубочный люк прочного корпуса, над ограждением появилась чья-то голова в капитанской фуражке с белым чехлом.
   - Приветствую тебя, Хайнц! - вскинул руку Нойманн.
   На каменном тротуаре правого причала команду морских охотников встречали все обитатели подскальной базы, кроме одного человека - слепого русского старика.
   Мор молчал и загадочно улыбался.
   - Вас не было три недели, Хайнц! - нарочито возмущался профессор. - Это целая вечность, учитывая, что наш суточный рацион состоял из двух порций осточертевших водорослей и несладкого чая цвета мочи младенца!
   Тем временем из нижнего рубочного люка на палубный настил выходили члены команды - усталые, но счастливые. Четверо моряков привычно заняли места вдоль правого борта и опустили в воду привязанные за канаты резиновые чушки. Двое других кидали швартовые концы...
   Наконец, субмарину подтащили к каменной стенке причала. Встречающие подали сходни, и подводники дружно хлынули на берег.
   - Чутье мне подсказывает, Карл, что сегодня ты отведаешь давно забытый вкус жареной свинины! - смеялся, спускаясь с мостика Мор.
   - Вас можно поздравить с очередной победой?
   - Разумеется! Посмотри на довольные рожи моих героических парней!
   - Кто же на этот раз пал от твоего карающего меча?
   - Мы пустили ко дну большого шведа, но прежде хорошо обчистили его закрома.
   - Много ли взяли трофеев?
   - Сейчас увидишь...
   Моряки с инженерами приступили к разгрузке. Мимо старших офицеров проносили замороженные мясные туши, ящики с консервами, коробки с разнообразными продуктами, упаковки с теплыми вещами и обувью...
   - А это что? - Нойманн проводил удивленным взглядом группу матросов, тащивших большое количество свернутых и упакованных в чехлы разноцветных тюков.
   - Палатки. Надеюсь, их прочный материал куда-нибудь сгодится. По документам судно следовало в Японию с грузом гуманитарной помощи. Похоже, наши узкоглазые союзники терпят бедствие.
   - Я всегда презирал эту нацию. Не взирая на союзнические обязательства.
   - Наш союз был стратегической уловкой, - отмахнулся Мор. Подойдя к штабелю ящиков, он выхватил бутылку красного вина и вздохнул: - Есть и плохая новость.
   - ?
   - Нас стало на пару человек меньше.
   - Кто на этот раз?
   - Торпедист Вебер. Ворвался с автоматом в центральный пост и открыл беспорядочный огонь. Пришлось пристрелить. Но до этого он успел уложить Кляйна.
   - Черт, - процедил врач.
   - Пойдем, выпьем...
   Отдав необходимые распоряжения, старшие офицеры направились в жилой блок.
   - Твои инженеры копаются с механизмом стальной задвижки. Что с ней случилось? - разливал Мор вино по кружкам.
   - Не закрылась после вашего выхода. Кажется, лопнула какая-то шестерня в лебедке, и парням пришлось вытачивать новую.
   Хайнц пригласил к столу:
   - Прошу. Соскучился по нормальному шнапсу и закуске?
   - Еще бы! - схватил тот кружку и яблоко.
   Молча выпив, они съели по ароматному фрукту.
   - Надежда есть?
   - Ты о чем? - не понял профессор.
   - О задвижке.
   - Конечно! Сегодня инженеры обещали ее починить...
  
   * * *
  
   Впервые Мор задумался о необходимости изолировать базу от внешнего мира в далеком 1951 году, когда его подлодка вернулась с удачной вылазки в Баренцево море и едва не столкнулась нос к носу с русским ледокольным пароходом "Семен Дежнев", шедшим навстречу по проливу Кембридж. Спустя шесть лет перед выходом на очередную охоту он послал по наклонному шурфу на вершину скалы разведгруппу. Вернувшись, те доложили: на северной оконечности острова русские строят аэродром; на окраине возведен небольшой поселок, всего на работах занято около полусотни человек.
   "Опасное соседство", - решил корветтен-капитан, вызвал инженер-механика Гюнтера и поставил задачу соорудить нечто, перекрывающее доступ из бухты во внутренний водоем.
   - Попробуем что-нибудь придумать, - ответил трудяга Гюнтер и принялся за расчеты.
   Через несколько дней он представил вполне реальный план. Правда, для его реализации требовалось разобрать узкоколейку, по которой на специальных вагонетках перевозили торпеды и аккумуляторы.
   - Вначале мы вывезем из арсенала все торпеды на левый причал - поближе к подъемному устройству, - посвящал в свой план старший механик. - Потом разберем рельсы и сварим из них надежную задвижку. А из остатков железной дороги соберем подобие двухъярусных стеллажей, куда и сложим боезапас.
   - Отлично придумано, Гюнтер! - оценил Мор. - Бери в помощь инженеров из команды Нойманна. Сколько тебе понадобится времени?
   - Думаю, за десять дней управимся...
   Они управились. Ровно через десять дней довольные механики продемонстрировали безупречную работу новенького, блестевшего смазкой механизма, наглухо перекрывавшего подводный тоннель широкой стальной задвижкой. А на левом причале вдоль каменной стены вырос прочный стеллаж, в ложементах которого ровными рядами покоились боевые торпеды.
  
   * * *
  
   В дверь блока постучали.
   - Войдите, - разрешил хозяин комнаты.
   На пороге появился один из инженеров Нойманна - сутулый старик с облысевшей головой.
   - Мы отремонтировали задвижку, - вытирал он ветошью грязные ладони. - Какие будут указания?
   - Полагаю, ее нужно закрыть - верно, Хайнц?
   - Разумеется.
   - Она уже закрыта, - уточнил инженер.
   - Отлично. Хочешь с нами выпить?
   - Не отказался бы.
   - Держи, - наполнил третью кружку подводник. - За удачную охоту!
   Они выпили и закусили свежими фруктами.
   Промокнув рукавом губы, Мор посмотрел на исхудавшего инженера.
   - Разгрузка закончена?
   - Подходит к концу: несколько моряков уносят с причала в склады последние трофеи.
   - Отлично. Я распоряжусь, чтобы сегодня на праздничном ужине вам выдали лишнюю порцию шнапса.
   - Благодарю...
   Дождавшись ухода инженера, врач допил свое вино и признался:
   - Этот тоже не жилец - еле ходит. Наверное, оставлю его дежурить вместо покойного Курта.
   Хайнц в задумчивости прошелся по жилищу.
   - Как думаешь, сколько нам еще отведено?
   - Ближайшие шесть лет продержимся. Дальнейшее зависит от тебя и удачливости твоих парней. А почему ты об этом спрашиваешь?
   - Нас становится все меньше и меньше...
   Да, малочисленность экипажа подводной лодки становилась настоящим бедствием. Даже проблема нехватки пищи в какой-то мере решалась с помощью русского старика, подсказавшего способ выращивания съедобных морских водорослей. Смерть же была неумолима, унося за каждый из шестилетних циклов в царство Аида по несколько человек.
   - Сколько нужно иметь на борту матросов и офицеров, чтобы вывести субмарину в море, отыскать подходящую цель, торпедировать ее и собрать трофеи? - спросил врач.
   - С относительным комфортом и надежностью - человек тридцать. Оптимально - двадцать. Минимально - шестеро.
   - Так мало? - удивился Нойманн.
   - Командир подлодки в состоянии выполнять обязанности штурмана и первого вахтенного офицера. Второй незаменимый член экипажа - инженер-механик. Третий - оператор на рулях. Четвертый и пятый - акустик с торпедистом. И последний - подвахтенный унтер-офицер.
   - Что ж, о комфорте и надежности придется забыть. Оптимальный состав тоже под вопросом. А до минимального нам, слава Господу, еще далеко...
   Внезапно глуховатый голос профессора потонул в истошно завывшем сигнале тревоги.
   Мужчины удивленно переглянулись. За шестьдесят шесть лет этот ужасный звук наполнил пространство секретной подскальной базы всего лишь в третий раз...
  
   * * *
  
   Впервые тревожный сигнал заставил понервничать бодрствующий персонал базы в далеком шестьдесят четвертом году. Тогда сирена включилась при несанкционированном открытии задвижки перед побегом с базы капитана Ценкера на "Верене".
   А спустя несколько месяцев система оповещения сработала вторично.
   Русский пленный со странным именем "Матвей" проявил удивительную смекалку в решении проблемы питания. После смерти второго пленника, ставшего донором костного мозга, о Матвее почти забыли. Он по-прежнему содержался в дальнем тупике технической зоны - в холодном двухместном карцере. Вспоминали о нем два-три раза в неделю, а иногда и реже; кормили объедками из кают-компании, коих не хватило бы на закуску и парочке взрослых крыс. Тем не менее, русский не собирался подыхать. Более того - выглядел вполне сносно, неплохо двигался и находился в здравом уме.
   Постепенно данный феномен заинтересовал Нойманна. Ведь к тому моменту призрак голодной смерти уже наведывался под скалу острова Земля Александры.
   Выведать секрет труда не составило: Матвей выращивал в проточной морской воде Ламинарию сахаристую или, выражаясь простым языком - морскую капусту. Ламинария была едва ли не самым распространенным и неприхотливым видом бурой водоросли, в изобилии произраставшей в водах Атлантики и Северного Ледовитого океана, у берегов западной Балтики и в Японском море. Русский употреблял ее в пищу дважды в день и как ни странно оставался в хорошей форме.
   Поразмыслив над тем, кому поручить организацию фермы по выращиванию больших объемов морской капусты, Нойманн вызвал двух сотрудников из своей команды. Те совместно с русским построили по периметру соседнего с карцером помещения ванны с проточным водотоком, рассадили первые водоросли, собрали первый урожай. И взмолились:
   - Герр, профессор! Матвей аккуратен, исполнителен и хорошо разбирается в тонкостях морской флоры. Доверьте ему выращивание Ламинарии.
   "Почему бы нет?" - подумал тот. И приказал привести пленного.
   - Я предоставлю тебе относительную свободу и некоторые льготы в обмен на лояльность и дисциплину, - угостил он русского сигаретой. - Согласен?
   - Что я должен делать? - затянулся тот табачным дымком.
   - Только то, что умеешь - выращивать свои водоросли.
   - Много?
   - Достаточное количество, чтобы в чрезвычайной ситуации прокормить всю команду подскальной базы.
   - Но для заготовок понадобится большое количество специй.
   - Мы обеспечим тебя всем необходимым.
   Докуривая сигарету и посматривая на доктора, русский молчал.
   Затушив окурок, кивнул:
   - Согласен.
   - Вот и отлично. Сегодня же кок выдаст специи. С Богом!..
   Матвей набрал нужных приправ, герметичной тары и приступил к работе...
   Нойманн не обманул - русский на самом деле получил относительную свободу, и довольно скоро команда привыкла к его перемещению из дальней части левого коридора в район камбуза и кают-компании. Стоило опустеть полкам продовольственных складов, как он начинал курсировать по коридорам, таская солдатские котелки, наполненные кулинарными "изысками". Вел он себя спокойно, в работе выказывал прилежность, и повода ужесточать режим не давал. А как выяснилось позже - просто усыплял бдительность немецких подводников.
   Русский отлично продумал детали коварного плана. Заранее подобрал ключ от комнаты, где хранились пересыпанные тальком резиновые костюмы и дыхательные аппараты. Завладев и тем, и другим, подкараулил у водоема профессора Нойманна и всадил в него кухонный нож. Затем запустил механизм подъема стальной задвижки и сиганул в воду.
   В тот день сирена завыла второй раз за всю историю подскальной базы острова Земля Александры...
  
   * * *
  
   - Что это может быть?
   - Откуда мне знать?! - подал автомат Мор. - Идем скорее!
   Выскочив в коридор жилого сектора, они влились в толпу нетрезвых моряков, вяло тянувшихся к причалам. Некоторые несли оружие, но большинство отнеслось к сигналу тревоги с недоверием.
   - Кто-то решил отсалютовать удачной охоте, - посмеивался один.
   - Или спьяну налетел на рубильник, - поддержал второй.
   Третий тоже хотел отпустить шуточку, однако голос его потонул в треске выстрелов. По стенам коридора зашлепали пули, брызнула каменная крошка, у начала коридора кто-то вскрикнул и упал.
   Моряки тотчас протрезвели, рассыпавшись по углам и по пыльному каменному полу.
   - Что там, Людвиг? - крикнул Мор.
   Дав очередь из автомата, тот на секунду обернулся:
   - Кто-то проник на территорию базы!
   - Сколько их?
   - Вижу двоих в темных прорезиненных костюмах с дыхательными аппаратами на груди.
   Корветтен-капитан крепко выругался. А Нойманн добавил:
   - Все-таки это произошло! Полагаешь, их больше?
   - Не знаю. Вот что, Карл, давай-ка свой автомат и займись раненными. Кажется, их уже трое...
   Вскоре непрошеные гости отступили на левый причал - к подъемному устройству. Это позволило перегруппироваться и занять более удобные позиции за распахнутыми стальными дверьми. К тому же Мор приказал притащить из арсенала один MG-42.
   - Аккуратнее, - предупредил он пулеметчика, - левее находятся ложементы с торпедами.
   - Да, герр капитан, я помню, - отвечал тот, укладываясь на пол и поводя длинным стволом в поиске цели.
   Пулемет заставил русских (в том, что на базу проникли русские - никто не сомневался) спрятаться и почти не огрызаться ответным огнем.
   - У них мало боеприпасов! - предположил штурман.
   - Возможно, - посмотрел Мор на необычную пулю, валявшую рядом в пыли и поморщился: - Не хотелось бы получить такую в грудь или голову.
   Небольшой калибр пули не смущал, зато длина более двух дюймов производила тягостное впечатление.
   Пулемет замолчал.
   - В чем дело? - рявкнул офицер.
   Пулеметчик возился с затвором и лентой.
   - Перезаряжаю.
   - Уходят! Смотрите, они бегут к левому коридору!
   Подводники открыли ураганный огонь из автоматов, но толку от них было мало.
   - Скорее-скорее! - поторапливал пулеметчика Мор.
   И тот успел справиться с лентой - пулемет вновь "заговорил" густым басом. Русский, бежавший вторым, рухнул как подкошенный. Другой остановился и тоже получил пулю.
   - Прекратить стрельбу! Взять живыми! - крикнул командир подлодки и первым покинул коридор.
   Он отлично видел, как русские ползут к водоему; видел, как один перевалился через край причала и ушел под воду. Однако тянул со стрельбой до последнего момента.
   "Зачем? - рассуждал он, - куда они денутся? Выход в море перекрыт задвижкой, а здесь им от нас не уйти. Сами вылезут, когда закончится воздух..."
   И все же нервы сдали. Остановившись, на середине перемычки, соединявшей два причала, он опустился на колено, вскинул автомат и прицелился...
   Но выстрелы не прозвучали. Откуда-то сзади, точно призрак, появился слепой русский старик. Коротко взмахнув своей палкой, он нанес точный удар в голову корветтен-капитана.
   Сию же секунду половина толпы накинулась на старика, другая половина принялась палить по водоему, пока не опустошили автоматные и пистолетные магазины.
   - Отставить, - прохрипел Мор, тяжело поднимаясь на ноги.
   Эхо выстрелов улеглось, в причальном зале стало тихо.
   Офицер подошел к лежащему старику.
   - Первый раз тебя спасли, во второй раз - лишив зрения, помиловали, - сказал он, вытирая с виска кровь. - В третий ты получишь по заслугам и умрешь вместе со своими соотечественниками. В карцер его!
   Полуживого старика схватили за ноги и потащили к коридору технической зоны...
  
   * * *
  
   Рассредоточившись вдоль водоема, подводники терпеливо ждали...
   В тягостном ожидании прошло пять минут.
   Сбоку к Мору подошел профессор.
   - Один наповал, один тяжелый - не протянет и до ночи. Двое легких. Тебя перевязать?
   - Позже.
   В следующие пять минут в водоеме и вокруг него ничего не изменилось. Моряки все так же стояли на причалах и палубном настиле подлодки, взяв наизготовку готовые к стрельбе автоматы.
   - Либо мы их нашпиговали пулями, либо русские используют неизвестные нам дыхательные аппараты, - негромко произнес Ланге.
   - Корветтен-капитан вытер вспотевший лоб и приказал:
   - Передай обербоцману, чтобы приготовил свою команду к погружению. Надо обыскать водоем.
   Прошло еще десять минут. Шесть матросов боцманской команды спешно надевали теплые вещи, резиновые костюмы и дыхательные аппараты "Драгер Лунг".
   - Герр капитан, мы готовы, - доложил обербоцман.
   - Они ранены и, тем не менее, соблюдайте осторожность, - отчеканил Мор.
   - Нам следует их уничтожить?
   - Постарайтесь взять живыми - хотелось бы узнать об их планах.
   Водолазы поочередно попрыгали в воду с левого причала.
   Все остальные: подводники, врачи, инженеры - замерли в напряженном ожидании...
  
  
   Глава девятая
   Архипелаг Земля Франца Иосифа; остров Земля Александры
   Наше время
  
   Отдав Маринину автомат, тащу из ножен свой любимый нож, способный за пару минут перепилить арматуру.
   Этими волшебными ножами отряд боевых пловцов "Фрегат-22" некогда обеспечил специальный цех одного из прославленных уральских заводов. Мастера постарались на славу. Лезвие из великолепного сплава, умопомрачительная заточка, не дающее бликов покрытие, продуманная балансировка и удобная анатомическая рукоять. Одно короткое движение, и противник получает ужасающие повреждения - данный факт многократно проверен в нашей подводной практике.
   Медленно плыву навстречу шестерым чужакам, облаченным в темные костюмы с бурыми жилетами на груди и в странные резиновые маски с раздельными стеклами. На ногах короткие ласты черного цвета.
   Чужаки замечают меня и расходятся веером.
   Очень скоро понимаю: передо мной не новички - срывать маску, пережимать воздушные шланги или заниматься фехтованием не будут. Подобные штучки прокатывают лишь в дешевых сериалах или в тех редких случаях, когда противник не ожидает нападения.
   В реале все иначе. В настоящем подводном бою натренированный профессионал даже без маски и загубника способен две-три минуты грамотно двигаться и выполнять разящие атаки. А хороший спец вообще не даст себя "раздеть", сунув лезвие под вытянутую руку желающего сорвать элемент снаряжения. В легкое, в печень, в селезенку или под плечевой сустав - разницы нет. В воде любая резаная рана приводит к сумасшедшей кровопотере - недаром склонный к суициду народ предпочитает вскрывать себе вены, лежа в наполненной ванной.
   Так что желательно действовать на дистанции. А если по какой-то причине ты лишился возможности применять штатный огнестрел, то снаряжение нужно выводить из строя с помощью ножа. Нож - основное оружие ближнего боя. Движения вооруженной руки короткие и желательно по прямой траектории, дабы избежать лишнего сопротивления воды.
   Итак, начали.
   Кружим, стараясь не сближаться. Противникам легче - их много. Мне сложнее, ибо нельзя обращаться к ним спиной.
   Пора действовать - запас смеси в баллонах ребризера на исходе.
   Нарочно сокращаю дистанцию с одним "товарищем". Он делает разящий выпад, я выполняю защиту "юлой" и успеваю полоснуть лезвием по единственному шлангу его дыхательного аппарата. Из шланга струится воздух, а хозяин аппарата резко уходит к поверхности.
   Неплохое начало. С пятью будет легче.
   Меж тем я оказываюсь в центре сумасшедшего хоровода.
   - Евгений Арнольдович, вам помочь? - оживает гарнитура встревоженным голосом Маринина.
   Понимаю его реакцию - пятеро оставшихся пловцов зажали меня в плотное кольцо. Точнее, в сферу, все выходы из которой отрезаны. Спереди близко не подходят, зато те, что оказываются вне поля зрения, норовят провести атаку.
   Ситуация и впрямь аховая. Когда вокруг вьется полдесятка человек, вооруженных длинными кинжалами, то ты хоть глистом извертись на солнцепеке, но кто-то обязательно окажется за твоей спиной. А это вернейший признак гибели.
   - Сумеешь отсечь нижнего? - кричу напарнику.
   - Попробую!
   Раздается резкий одиночный щелчок. Так звучит выстрел из АДС под водой - будто кто-то тюкнул молотком по толстой железяке.
   Из сумрака с противным шипением вырывается белый росчерк, напоминающий сверкнувшую и медленно угасающую молнию. Белый след - не что иное, как мелкие пузырьки воздуха, или следствие кавитации. Росчерк заканчивается точно в груди одного из пловцов, находящегося ниже других. Пловец трижды дергается всем телом, выпускает из руки нож и медленно уходит вниз.
   Случившееся на секунду вносит сумятицу в ряды немецких подводников. Мне же только этого и надо. Стремительным рывком оказываюсь возле зазевавшегося пловца и наношу прицельный удар в среднюю боковую часть корпуса - она наименее защищена ремнями дыхательного аппарата.
   Готово. Этот тоже корчится от боли, окрашивает "бассейн" в розовый цвет и укладывается на дно.
   В следующее мгновение мне приходиться вновь вращаться бешеным волчком, уклоняясь от целящего в подреберье лезвия. Вместо подреберья с длинным ножом встречается запястье толстой перчатки.
   Я ощущаю боль, но в тот момент не до нее - нужно драться до конца.
   Трое пловцов идут на сближение, видимо, решив со мной покончить. Один подходит сверху, второй снизу и слева, а третий - с которым мы меряемся ножичками - находится точно передо мной.
   Его повторный выпад я удачно парирую гардой своего ножа, а следующим движением всаживаю лезвие в его грудь по самую рукоятку.
   Поврежденный бурый жилет, исполняющий роль дыхательного аппарата, "испускает дух" - большой воздушный пузырь устремляется к поверхности. А хозяин жилета таращит на меня глаза сквозь круглые стекла резиновой маски.
   Порадоваться очередной победе не успеваю. Оглядываясь по сторонам и пытаясь выдернуть нож, вдруг понимаю, что это не так просто - видать, кончик лезвия вошел в позвонок и наглухо там застрял.
   - Подавись, сука! - отталкиваю умирающего пловца и отстегиваю от подвесной системы фонарь.
   Источник света довольно тяжел и тоже является оружием. Под водой (а особенно на большой глубине) даже ерундовая травма, с легкостью переносимая на суше, становится смертельной. К примеру, правильно выполненный удар в солнечное сплетение или чуть ниже вызывает у пловца баротравму легких с последующей газовой эмболией - воздушной интервенцией в кровь. Эмболия всегда ведет к прекращению сопротивления, а это равносильно смерти.
   Наспех осматриваюсь.
   Один пловец атакует со средней дистанции сверху, другой подходит снизу.
   Отпрянув назад от блеснувшего лезвия, направляю фонарь точно в лицо атакующему и нажимаю клавишу включения.
   Отлично! Немец на пару секунд ослеплен. Воспользовавшись этим преимуществом, бью его в голову тыльной стороной фонаря.
   И тут же получаю порез гидрокомбинезона под левой лопаткой. Тело вновь пронизывает острая боль.
   Черт! Тот, что был внизу, успел зайти сзади.
   Резко разворачиваюсь на сто восемьдесят и оказываюсь лицом к лицу с нападавшим. Он делает замысловатые пассы и тычет в мою сторону кинжалом, я периодически слеплю его ярким лучом и пытаюсь нанести удар.
   Внезапно по ушам бьет звук второго выстрела из нашего двухсредного автомата - этот отрывистый щелчок вряд ли спутаешь с чем-то другим. Из-под кормовой части снова вырывается белый росчерк, с шипением несется в мою сторону и, едва не коснувшись локтя, уходит за спину.
   - Охренел?! - ору на всю водную округу.
   - Сзади, - подсказывает Маринин.
   Да, боковым зрением вижу конвульсии немца, несколько секунд назад получившего фонарем по голове. Быстро, гад очухался...
   - Уходит! - радостно извещает напарник. - Последний уходит, Евгений Арнольдович!
   Точно. Тот, с которым мы так и не сошлись в единоборстве, поспешно покидает поле битвы. Выскочив на поверхность, он неистово гребет к краю водоема. Там его подхватывают руки товарищей и вытаскивают на причал вслед за другими выжившими в этой схватке.
   Что ж, неплохой результат: трое убиты, трое сбежали. Жаль воздушной смеси почти не осталось.
   Сбоку подплывает довольный Маринин и протягивает мой автомат. Молодец, парень. Наш человек.
   Вдруг оба слышим несколько всплесков. Вертим головами в поисках новой партии боевых пловцов...
   Но кроме нас в водоеме никого.
   - Смотрите, - вытягивает мальчишка руку.
   Лучше бы я не смотрел. В десятке метров от нас кружат в замысловатом танце, опускаясь ко дну ручные гранаты с длинными деревянными ручками. Пять или шесть - я сосчитать не успел.
  
   * * *
  
   Некоторое время я ощущаю себя покойником, лежащим на ровном холодном одре перед вознесением на небеса...
   Органы чувств и проклятый вестибулярный аппарат, по которым шарахнула многократная ударная волна, напрочь отказываются воспринимать мир таким, какой он есть на самом деле. Мерещится какая-то нелепица, я вижу быстротечные сны, падаю в бездонные шахты.
   Наконец, кошмары оставляют в покое мое бренное тело. Во времени я не ориентируюсь, а пространство постепенно осваиваю: вижу тускло мерцающий матовый плафон, высокий сводчатый потолок из темного камня, двоих мужчин, стоящих надо мною. Чуть поодаль несколько суровых стариков рассматривают подводное оружие и снятое с нас снаряжение: ребризеры, полнолицевые маски, ножи, подвесные системы... При этом крайне недружелюбно поглядывают в мою сторону.
   - Эй, русский! - вяло шевеля губами, говорит пятидесятилетний немец - статный, рыжебородый, в полинялой капитанской фуражке поверх перевязанной головы. - Очнись и расскажи нам о себе!..
   С ушами пока проблемы - голосов я почти не слышу, а скорее читаю по губам. Зато зрение понемногу восстанавливает резкость и глубину - я различаю контуры, цвет и мелкие детали.
   Сбоку появляется высоколобая отвратительная личность лет шестидесяти пяти.
   - Говори, или мы выкачаем из тебя всю кровь! - кричит он, промокая платком капли пота, густо облепившие бледное лицо.
   Одежда его примитивна, но если накинуть на плечи эсэсовский китель - вылитый нацист-убийца.
   - Давай-давай, русский! Или я отдам тебя на растерзание моим врачам! - снова теребит за плечо рыжебородый.
   У этого моряка типичная арийская внешность: приятное лицо, обрамленное пегими волосами; прямой нос и тонкие губы. Правда, имеется небольшой изъян - родимое пятно в форме оливки на левой скуле. "Оливка" теряется в зарослях курчавой рыжей бородки, и углядеть ее с первого раза сложно.
   Припомнив последние события, поворачиваю голову - ищу своего молодого напарника...
   Ага, вот он: лежит рядом и таращит на меня безумные сазаньи глаза. Слава богу - жив! А выпученные глаза, временная потеря подвижности и способности мыслить - обычные последствия легкой подводной контузии.
   - Русский. Что ты еще хочешь услышать? - приподнимаюсь на локте.
   - Ты вывел из строя половину моих людей, - доносится сквозь "пробки" в ушах. Голос у офицера глухой, хрипловатый; русским владеет на твердую четверку по меркам современной российской школы.
   Усевшись на каменном полу, сплевываю кровь немцам под ноги:
   - Говно вопрос, господа. Если что, обращайтесь - мы и со второй половиной разберемся.
   Офицер в белой фуражке усмехается, а высоколобого пожилого фрица ответ приводит в ярость - он хватает меня за ворот гидрокомбинезона и неистово трясет.
   Брезгливо отталкиваю его.
   - Да положить мне на тебя с размаху!
   Рядом подает признаки жизни Маринин: шевелит конечностями, потом долго кашляет, освобождая легкие от больного горячего воздуха.
   Немчура совещается меж собой. Потом высоколобый подзывает престарелых архаровцев, и те уносят парня в правый коридор.
   - Назови свое имя, русский, - приказывает капитан.
   - Зачем оно тебе?
   - На всякий случай. Вдруг придется пообщаться с твоими товарищами, оставшимися снаружи. Там ведь кто-то остался?
   Молчу, обдумывая незавидное положение.
   - Не хочешь отвечать? Тогда назови хотя бы звание.
   - Куда уволокли моего товарища?
   - В данный момент профессор берет у него кровь для моих раненных подводников.
   - Вот, суки...
   Все же есть на свете такие люди, которым вообще не стоит жить. Их и людьми-то нельзя - язык не поворачивается. Так... ходячая биомасса. Пара миллиардов клеток, бестолково собранных в одно тело. Выбраковка. Аппендикс...
   - Будешь упрямиться - мальчишка умрет, - ехидно улыбается немец. - Чтобы поторговаться с твоими товарищами, мне хватит и тебя одного. Итак, сколько вас пожаловало в бухту?
   - В этом тоже нет великой тайны. В бухте стоит большой противолодочный корабль водоизмещением восемь тысяч тонн и с экипажем в триста человек.
   - Большой противолодочный корабль? - хмурит брови капитан. Что это: эсминец или фрегат?
   - По классу ближе к крейсеру, но со спецификой поиска и уничтожения подводных лодок. Кстати, куда более современных, чем ваша старая калоша.
   - Я проверю эту информацию, - недовольно морщится немец и, отвернувшись, что-то отрывисто говорит своим людям.
   Меня подхватывают под руки и волокут к входу в техническую зону...
  
   * * *
  
   За спиной захлопывается тяжелая металлическая дверь, в коридоре стихают шаги.
   После стрельбы, взрывов, шума, криков и разговоров на меня вдруг наваливается невероятная тишина. Как в далеком детстве, когда я спал на даче. Ветер тогда внезапно унимался, птицы умолкали, и мой покой охраняли суровые гномы.
   Куда меня привели? Мы ведь были конце этого коридора...
   Вокруг темнота, сырость и тяжелый запах прелых морских водорослей. Я делаю несколько шагов на ощупь - выставив вперед руки.
   Ага, вот каретка солдатской кровати. Я в карцере, найденном нами и осмотренном с помощью фонарей часом раньше.
   Расстегиваю гидрокомбинезон, присаживаюсь на матрац жесткой кровати и пытаюсь хоть что-нибудь разглядеть в кромешной тьме... Бестолковое занятие, если не считать найденной светлой точки где-то в районе двери. Вставать и проверять не хочется - что измениться от моих проверок?..
   В какой-то миг начинает казаться, будто в трех шагах от меня кто-то дышит.
   Что за хрень?! Следствие контузии или я, в самом деле, здесь не один? Эта догадка посерьезней и заслуживает проверки.
   Осторожно встаю, тяну руку, нащупываю край соседней кровати и... натыкаюсь на чье-то тело.
   Правая ладонь невольно сгибается в локте, а ладонь сжимается в кулак.
   - Кто здесь?
   После небольшой паузы слышу слабый голос.
   - Значит, я не ошибся - вы русские.
   - А вы кто?
   - Слепой старик с палкой, которого вы повстречали на перемычке у водоема.
   Вот оно что!
   - Не вы ли помешали командиру подлодки подстрелить меня? - припоминаю "стук бильярдных шаров" за миг до падения в воду.
   Вместо ответа старик то ли громко вздыхает, то ли стонет.
   - Они били вас?
   - Досталось немного...
   - Могу ли чем-то помочь?
   - Вряд ли. Видать, близок час моего освобождения.
   - В каком смысле?
   - В самом широком. Сейчас ведь на дворе две тысячи одиннадцатый - так?
   - Так.
   - Поди уж осень?
   - Лето.
   - Лето... Все одно мне девяносто годков стукнуло. Аккурат в мае...
   В дальнем уголке моей интуиции шевельнулось слабое, недозревшее подозрение.
   - А как давно вы здесь? - настороженно спрашиваю, пересаживаясь на край его кровати.
   - Давно. Очень давно. Почитай с пятьдесят первого.
   - С пятьдесят первого?.. Значит, это вы были на "Вельске", шедшем в сторону Новой Земли?
   - Все так, сынок. А откуда ты знаешь?
   - Вы - Черенков?
   - Так точно - бывший капитан-лейтенант Военно-морского флота Черенков Матвей Никифорович.
   В зобу сперло дыханье, сердце отстукивает латиноамериканские ритмы. Пару минут я силюсь, но не могу поверить в происходящее. Я скорее поверю, что стал героем скрытой камеры или всенародно любимой передачи "Жди меня".
   Отыскав шершавую ладонь деда, легонько ее сжимаю.
   - Я тоже Черенков. Евгений Арнольдович. Твой внук...
  
   * * *
  
   Мы обнялись; посидели молча, каждый по-своему переживая невероятную странность этой встречи.
   Дед совсем плох. Схватив с другой кровати тощую подушку, я подложил ее под голову старика. Он задышал ровнее и почти перестал кашлять.
   Понемногу завязался разговор...
   Услышав о давней смерти своей жены, он замолкает. Очнувшись, признается:
   - Твоя бабушка была талантливой пианисткой. В последний раз мы виделись в сорок третьем - за несколько дней до плена.
   - Да, я помню это из ее рассказов. Она часто тебя вспоминала и любила до последних дней. А отца моего назвала в честь австрийского композитора - Арнольда Шёнберга.
   - Твой отец жив?
   - Умер восемь лет назад в Саратове.
   - Видишь, как судьба обернулась! Так и не довелось мне повидать сына, - прошептал дед. И встрепенулся: - В Саратове, говоришь? Стало быть, вы так и жили в Саратове?
   - Да, все мое детство прошло в этом городе. Потом учеба в Военно-морском училище, в школе боевых пловцов.
   - Стало быть, пошел по моим стопам?
   В кромешной тьме ничего не видно, но я по интонации понимаю - он улыбается.
   Улыбнулся и я, отвечая по-военному:
   - Так точно, товарищ капитан-лейтенант.
   - А отец твой служил во флоте?
   - Нет. Он родился в начале сорок четвертого. Со здоровьем не заладилось - тогда по рассказам бабушки в Поволжье было голодно - старались обеспечить всем необходимым фронт...
   Я долго рассказываю о членах нашей семьи, о родном городе. Он внимательно слушает, изредка переспрашивает, часто удивляется.
   - В Саратове уменьшается население? Каждый год на пять тысяч? Как же так?! Он ведь при царе-то третьим в России значился, а в Российской Империи - десятым. Даже Киев ему ровней не был! Да и после революции развивался - будь здоров!..
   Честно говоря, меня мало занимает положение Саратова до и после 1917 года. Мало ли таких неподдающихся логике зигзагов в истории нашей несчастной страны? И мало ли городов с судьбой, похожей на незавидную судьбу Саратова?
   - А завод?! - теребит он меня узловатой ладонью.
   - Какой завод?
   - Ну как же! - волнуется старик. - Завод по производству комбайнов! Он же за первые шесть лет выпустил сорок тысяч единиц сельхозтехники - почитай всю страну обеспечил комбайнами! А в тридцать седьмом его по приказу Сталина переориентировали на выпуск самолетов...
   "Ах, вот ты о чем!" - вздыхая, отвожу взгляд, словно он способен узреть мой стыд за происходящее в новейшей России.
   И, собравшись духом, признаюсь:
   - Нет твоего завода, дед. Ни комбайнового, ни авиационного. И многих других заводов ты не отыщешь на карте Саратова. Обанкротили, а по-русски говоря: разворовали, выгнали на улицу рабочих, и навсегда закрыли, а то, что они когда-то выпускали - теперь покупают за кордоном.
   - Как же так?! В середине войны немец разбомбил цеха, так рабочие под открытым небом вкалывали - тринадцать тысяч истребителей выпустили! Что же вы натворили-то?!
   Внезапно он сник, закашлялся, схватился за грудь и прохрипел:
   - Там... в углу... пресная вода...
   Подскочив, осторожно перемещаюсь к крану и подставляю под тонкую струйку ладони.
   - Пей, - возвращаюсь к кровати.
   Смочив горло, он снова падает на подушки и с нескрываемым возмущением вопрошает:
   - Бог судья вашей власти. Но как же вы допустили, что на нашем архипелаге столько лет действует секретная база фашистов?
   - Дед, ты ведь не хуже меня знаешь, насколько немцы аккуратны и как они умеют хранить тайны.
   - Тогда расскажи мне, какая сейчас жизнь там - наверху? С коммунизмом, стало быть, не вышло?..
   Эх, дед, дед... Наличие секретной нацисткой базы на территории бывшего Советского Союза - это крохотная песчинка в пустыне бессмыслицы, происходящей в нашей многострадальной Родине. О чем же тебе рассказать? Поведать о том, что нет больше той страны, за которую ты проливал кровь на двух войнах? О нищете, в которой живет простой российский народ? О полнейшей бездуховности, коррупции и подлости, пронизавшей сверху донизу власть? Или о кучке негодяев, разворовавших и распродавших некогда богатейшее государство?..
   Нет, пожалуй, не стану я выливать эти откровения. Даст бог, сам обо всем узнаешь. А не даст - так и не надо. Не всякая правда лечит. Некоторая способна убить.
   - Понимаешь, дед, - осторожно уклоняюсь от прямого ответа, - людей, прежде всего, портят деньги. Так что народ в нашей стране в основном хороший...
   Он опять заходится в тяжелом кашле. Я бегу за водой и пою его из своих ладоней.
   - Все... видать, последние часы доживаю... - хрипит и клокочет воздух в его груди.
   - Да поживешь еще, - обняв, прижимаю к груди его седую голову. - Вот выберемся из этой проклятой норы и поедем сначала в Саратов - в твои родные места; потом ко мне - в Подмосковье. Пора тебе пожить по-человечески. Уж кто-кто, а ты это заслужил!
  
  
   Глава десятая
   Архипелаг Земля Франца Иосифа; остров Земля Александры
   Наше время
  
   - Это правда? - переспрашивает старик дрожащим шепотом.
   Я только что сообщил о его частичной реабилитации в 1955 году и о полной в 93-м. О возвращении честного имени, всех боевых наград, а также офицерского звания.
   - Правда.
   Он благодарно пожимает мое запястье.
   - Ты вот что, Женя... Кажется, ты сильно расстроен из-за своего товарища. Он жив?
   - Был жив, когда по приказу какого-то зловредного типа его уносили в правый коридор.
   - Тип с высоким лбом и похож на профессора?
   - Точно.
   - Плохо дело.
   - Почему?
   - Видать, вы многих подстрелили, коль паук Рашер уволок к себе пленного.
   - Рашер? Где-то я слышал эту фамилию.
   - Зигмунд Рашер - эсесовский врач при концлагере Дахау. Подонок, отправивший на тот свет сотни пленных. В лагере я с ним впервые и повстречался.
   "Точно! - припоминаю разговор с Горчаковым. - Шеф тогда обмолвился о бесчеловечных экспериментах этого злодея".
   - А мне говорили, будто он расстрелян в конце войны.
   - Жив, сволочь, и здравствует. Немцы - мастаки на всякого рода спектакли.
   Это верно. Вот и базу на советском архипелаге втихоря отгрохали. И кто знает, сколько подобных баз разбросано по шхерам и фиордам нашего севера?..
   - Как ты прознал, что я здесь? - привстает он на локтях.
   - Ты же сам написал письмо и вложил его в герметичную фляжку.
   - Было дело. Нашел на камбузе лист бумаги, выпросил у кока карандаш, украл у механиков флягу. Потом сочинил письмо, закупорил его воском и в надежде на чудо сунул в шпигат легкого корпуса подлодки.
   - Оно свершилось, дед - субмарина вышла из базы, и фляжку вытянуло потоком воды наружу. Вскоре ее обнаружили полярники с одного из островов архипелага.
   Старик силится что-то сказать, но из коридора доносится топот.
   Лязгает засов, в открывшийся дверной проем врывается тусклый свет коридорной лампы. Трое пожилых немецких матросов заносят в карцер и бросают на каменный пол Маринина. Он без гидрокостюма, но в своем шерстяном белье, местами обильно пропитанном кровью.
   - Володя! - тащу его на свободную кровать.
   - Все нормально, товарищ капитан второго ранга, - мямлит тот. - Все нормально...
   Мальчишка очень слаб. Тороплюсь осмотреть его, пока дверь не прищемила узкий луч света.
   - Сколько взяли крови?
   - Прилично. Около литра.
   Это много даже для абсолютно здорового человека, а Маринин ранен. Прежде чем дверь со скрипом прикрывается, успеваю заметить настоящий резиновый жгут, стягивающий раненное бедро.
   Бухает засов, карцер снова погружается во мрак.
   - Допрашивали? - накрываю напарника каким-то тряпьем.
   - Пытались узнать, на каком корабле мы пришли в бухту Нагурского.
   - А ты?
   - Прикинулся, будто теряю сознание.
   - Молодец. Все сделал правильно...
   Старик напоминает о себе кашлем. Успокоившись, возится, свешивает ноги, садится.
   - Вам нужно выбираться отсюда.
   - Хотелось бы. Пока эти недобитки не узнали истину.
   - А в чем она - истина?
   - В том, что в бухте нет никакого крейсера. На рейде стоит научное судно с командой в двадцать человек.
   - Это плохо, - кряхтит старик, поднимаясь с кровати.
   - Скажи, из базы имеется второй выход?
   - Имеется. Длинный наклонный шурф, ведущий на вершину скалы, но уйти через него не получится.
   - Почему?
   - В шурфе несколько дверей толщиной около полуметра каждая. А ключи лежат в личном сейфе командира базы.
   - Тогда остается тоннель. Но для этого нужно раздобыть дыхательные аппараты и поднять задвижку.
   - Я можно устроить, - спокойно произносит дед, словно речь идет о сущей безделице.
   - Как?!
   - Слушайте меня внимательно...
  
   * * *
  
   План рискован и имеет парочку белых пятен в завершающей фазе. Выслушав старика, я задаю единственный вопрос:
   - А что если нам захватить подлодку?
   - Исключено, - просто отвечает он. - По приказу капитана Мора крышка главного и всех аварийных люков после каждого похода наглухо завариваются. А срезаются только перед началом подготовки к следующей охоте.
   Сурово. Значит, других вариантов нет. Времени разжевывать, разбираться и репетировать - тем более. Сейчас проклятая немчура поднимется по наклонному шурфу на вершину скалы, разглядит вместо крейсера беззащитное научное судно и... сначала прикончит нас, затем выведет по тоннелю лодку и разберется с "Академиком Челомеем". А потом ищи ее на просторах мирового океана...
   В общем, я соглашаюсь. В конце концов, дед знает о подземелье в тысячу раз больше нас, а в некоторых особенностях разбирается получше немцев.
   - Зрения меня лишили, зато остался слух, обоняние и чувствительные руки, - копается старик в углу около "унитаза" и крана с водой. - Все это с лихвой заменяет пару глаз. В особенности там, где не хватает нормального дневного света.
   - Как ты потерял зрение?
   - Рашер выколол глаза за попытку побега. И за то, что не попал ножом в его сердце.
   - Давно?
   - В конце шестьдесят четвертого. В том году спятил командир "Верены" - капитан-лейтенант Ценкер.
   - Той лодки, что подорвалась на мине в бухте?
   - Точно. Все люди из команды Ценкера умерли от неизвестной болезни. Он тоже доживал последние дни, вот и решил в одиночку выйти в море. Ну а я готовил свой побег. Тщательно готовил, осторожно, неторопливо. Заранее выточил ключ от хранилища костюмов и дыхательных аппаратов. Разжился и тем, и другим. Подкараулил напоследок проклятого Рашера и всадил в него со всей пролетарской ненавистью кухонный нож. Потом запустил механизм подъема стальной задвижки и сиганул в воду.
   - Поймали? - спрашиваю, словно финал мог быть иным.
   Из угла доносится звук отодвигаемого камня, сопровождаемый тяжелым вздохом.
   - Поймали. Когда уже вылез на скалистый берег и щурился от яркого солнышка.
   - Как же они успели узнать о твоем побеге?
   - Очень просто - при несанкционированном подъеме задвижки автоматически включается сирена.
   - А по-тихому задвижку открыть можно?
   - Да, сирена отключается из жилища Мора.
   Скриплю зубами вместо ответа.
   - Не расстраивайся. Есть один выход, - тяжело распрямляет дед спину. - Был у меня припрятан тут инструментик, коим я постараюсь потихоньку отодвинуть дверной засов. А с часовым ты должен разобраться сам.
   - С каким часовым?
   - С тем, что торчит в коридоре. Неужто не слышишь его размеренных шагов, хриплого дыхания?..
   Изумленно развожу руками, забыв о кромешной тьме и слепоте собеседника.
   - А я слышу, - посмеивается он. - Я и ваше дыхание слышал, впервые встретив в тупичке.
   - Когда выходил со своего "огорода"?
   - Ну да, - переходит он на шепот, перемещаясь к двери.
   Кажется, старик немного оклемался: кашляет меньше и передвигается без посторонней помощи. Это радует и вселяет маленькую надежду.
  
   * * *
  
   После пяти минут острожной возни у двери, старик находит мою руку и заставляет присесть рядом.
   - Готово, Женя - наружная щеколда сдвинута.
   - То есть дверь открыта?
   - Да, - щекочет его борода мою щеку. - Часовой только что прошел мимо и остановился примерно в трех шагах от проема. Вот только не пойму с кем он там бухтит. Сам с собой что ли...
   Ого, вот это слух - он будто видит сквозь стены!
   - Пойду поднимать твоего товарища, а ты действуй.
   - Подожди. Сможешь подсказать, когда немец окажется напротив двери?
   - Конечно.
   Проходит несколько минут...
   - Приготовься, - командует старик. - Давай!
   Стальная дверь тяжела, но и мои сто килограммов, помноженные на приличный импульс - не пушинка.
   Распахнувшись, подобно фанерной, она сшибает с ног охранника - пожилого мужика с висящим на плече автоматом. От неожиданного удара тот отлетает и впечатывается в противоположную стену.
   Прыгнув следом, я зажимаю ладонью открытый рот и дважды бью кулаком в челюсть. Полные ужаса глаза закрываются, а я вдруг поднимаю, что неподалеку торчит другой немец.
   Черт, вот это прокол!
   Второй мужик изумлен моим появлением не меньше своего коллеги. Он в пяти метрах - чтобы до него добраться, я должен подняться и сделать два прыжка.
   Не успеть. Потому что его рука уже тянется к автомату.
   А моя... Моя натыкается на рукоятку ножа, висящего на поясе поверженного немца.
   План действий созревает мгновенно и сам по себе - при минимальном участии сознания.
   Выхватив холодное оружие из ножен, бросаю в верхнюю часть корпуса.
   Короткий свист, глухой звук, стон. Я уже на ногах и готов добить часового, но... этого не требуется. Тяжелый нож хорошо вошел в его грудь - по самую рукоятку.
   Подбираю оружие, подсумок с запасными магазинами. Заглядываю в карцер:
   - Путь свободен.
   - Подождите минутку, - исчезает дед в оранжерее по выращиванию водорослей.
   Вернувшись, показывает ключ:
   - Тот самый, который выточил сам. А Рашеру в шестьдесят четвертом я соврал, будто выкрал костюм с дыхательным аппаратом из отсеков "Верены". Рашер - не подводник - номера не сверил...
   Коридор пуст. Иду первым. Приотстав, на одной ноге прыгает Маринин; рядом, поддерживая его, семенит короткими шажками старик. Дышит он тяжело, часто останавливается и, зажав рот ладонями, прочищает горло...
   У поворота торможу, осторожно выглядываю за угол.
   - Пусто? - спрашивает дед.
   - Никого.
   - И я ничего не слышу.
   Отсчитываю третью слева дверь и, присев на колено, держу под прицелом начало коридора. Старик же, отыскав на ощупь замочную скважину, справляется с замком.
   - Надевай, - появляется он через пару минут и протягивает Маринину какие-то вещи.
   Тот садится на пол, натягивает старый резиновый костюм, завязывает ворот. Затем просовывает голову в раритетный резиновый жилет, исполняющий роль дыхательного аппарата и удивленно качает головой, разглядывая на груди изображение орла со свастикой.
   - Прям как в кино, ей богу.
   - Точно. Как бы нам закадровый смех не устроили, - надеваю свой жилет. Узрев стоящего в сторонке деда, удивляюсь: - А ты?
   - Обойдусь.
   - То есть, как обойдешься? Температура воды около нуля! И где твой жилет?
   - Пошли-пошли, - поторапливает он вместо объяснений.
   Пожав плечами, топаем к причалам. Откуда нам знать - вдруг дедовская снаряга припрятана там?..
   Впереди длинный зал, освещенный двумя рядами желтоватых матовых ламп, насквозь пропитанный запахами машинного масла, смолы и прелых морских водорослей.
   Выглядывая из коридора, вполголоса интересуюсь:
   - Куда дальше, дед? Прямиком к задвижке или требуется куда завернуть?
   - До сходней, - коротко и уверенно отвечает он.
   - Ты ничего не путаешь? Зачем нам на лодку?
   - Мы взойдем на борт всего на несколько минут.
   - Ладно, поехали, - держа наготове автомат, выхожу из коридора.
   В жилой зоне удивительно тихо: ни джаза, ни пьяных голосов. Не иначе часть уцелевших в перестрелке отправилась по наклонному шурфу наверх - проверить мой бред о современном крейсере в бухте Нагурского. Значит, нужно поторапливаться...
   Поочередно взбираемся по сходням на палубный настил субмарины. Заходим внутрь легкого корпуса. Он здорово проржавел, но пока еще крепок. Видимо где-то здесь старик припрятал костюм с жилетом.
   Услышав тихий стон Маринина, он приказывает:
   - Ты, парень, не мучай свою рану - останься здесь. А мы поднимемся выше...
   Вдвоем заползаем по трапу на мостик. Откашлявшись и восстановив дыхание, дед ныряет внутрь небольшой зенитной башни, расположенной в передней оконечности ограждения рубки.
   Иду за ним. В тесном пространстве башни, из которой наружу торчат спаренные стволы зенитной установки Flak-38, очень темно, но мой девяностолетний родственник орудует на ощупь и скорость его движений невероятна - я едва успеваю понимать, что он делает.
   Для начала он усаживается в маленькое кресло наводчика, слева находит ладонью крышку герметичной емкости, открывает ее, вынимает увесистый магазин с десятком двадцатимиллиметровых снарядов и вставляет в приемное гнездо левого орудия. Те же действия он производит, заряжая правый ствол. Поочередно взводит затворы и довольно шепчет:
   - Готово. А теперь, Женя, наведи-ка автоматы точно в дальний конец причала.
   Поглядывая в прицел и подкручивая рукоятку одного колеса, опускаю орудия до нужного уровня. Рукояткой другого поворачиваю башню немного правее.
   - Сделал? - покидает старик кресло наводчика.
   - Да.
   - Иди за мной...
   Тем же маршрутом мы пробираемся в похожую башню задней оконечности ограждения боевой рубки. И снова дед по-хозяйски устраивается в кресле, снова открывает крышку герметичного ящика, снова щелкает механизмами приемных гнезд и затворов.
   - А эти орудия наводи на ложементы с торпедами.
   - Что ты задумал? - поворачиваю башню почти под девяносто вправо.
   - Я хочу сделать то, о чем мечтал долгие годы, - с грустью говорит бывший краснофлотец. - Хочу превратить проклятую базу в могилу для всех ее обитателей. А заодно пособить вам выбраться из этого ада...
  
   * * *
  
   - Послушай, мы столько времени считали тебя погибшим! - легонько трясу его за плечи. - Сегодня в моей жизни случается чудо - я повстречал тебя! А ты не хочешь выбраться со мной наружу?!
   Старик непреклонен и не хочет покидать ограждение боевой рубки.
   - А я и есть погибший, - "глядит" он страшной пустотой глазниц. - Ты, Женя, принес самую важную весть: мое имя очищено от грязи. Я много лет мечтал вернуться на Родину и восстановить справедливость, доказать, что всегда был честен. А теперь... в этом нет смысла.
   Он снова заходится в жутком кашле.
   С минуту смотрю на худые вздрагивающие плечи и понимаю, что его не переубедить. Человек, проживший шестьдесят лет в подземелье среди врагов и не потерявший при этом рассудок и волю - своего решения не изменит.
   - Иди, Женя, - похлопывает он по моему плечу. - Ступай к задвижке.
   Дед совсем плох - ноги подкашиваются, руки дрожат, из груди вырываются ужасные хрипы. Мне приходиться усадить его в кресло наводчика носовой башни.
   - Иди же, наконец! - сердится он. - Неужто не видишь, что мне не одолеть подводного коридора?!
   Да, сейчас я это вижу. На побег из карцера мой героический дед затратил последние силы.
   В последний раз мне было крайне паршиво на похоронах отца. И вот спустя восемь лет я снова испытываю столь же отвратительное чувство. Обняв старика и крепко пожав руку, направляюсь к вертикальному трапу.
   На второй ступени торможу.
   - Дед, есть одна проблема.
   - Кнопки на вмурованном в стену щитке?
   - Да. Мы не знаем шифра.
   - Я тоже его не знаю.
   - Как же мы выйдем?
   - Нажмите по порядку все шесть кнопок.
   - Это и есть мудреный код?
   - Нет, немцы никогда не были простачками...
   Я опять забыл о его необыкновенно развитом слухе. Должно быть, подводники Кригсмарине не раз открывали при нем задвижку, и он научился различать хруст механических кнопок, запомнил определенный порядок. Во всяком случае, стоило мне нажать поочередно все шесть круглых бляшек, как дед тут же прокричал с мостика рубки:
   - Один, пять, пять, два, шесть, четыре.
   - Надень маску, - на всякий случай приказываю Маринину.
   Он стоит рядом, прислонившись плечом к стене. Лицо бледное, ослабшие руки едва справляются со снарягой.
   Я повторяю нажатием кнопок названный дедом шифр и... подъемный механизм задвижки оживает.
   Победно смотрю на мальчишку. Тот устало улыбается...
   А уже через секунду под сводами огромного зала мечется тревожное эхо сирены.
   - Уходите! - машет рукой старик и исчезает под носовой башней зенитных автоматов.
   - Готов?
   - Так точно.
   - Пошли...
   Маринин падает в воду, а я, натягивая на голову маску, замечаю выходящих из жилой зоны немцев.
  
   * * *
  
   Схватив за шиворот Маринина, устремляюсь под задвижку, едва та приподнялась над грунтом. Выскользнув наружу, что есть силы работаю ногами...
   Ласт на ногах нет, но это не главное. Нам неизвестно, на какое время рассчитаны допотопные немецкие аппараты, поэтому необходимо торопиться. Поскорее выбраться из тоннеля нужно и по причине возможного обвала в момент подрыва торпед.
   Вокруг темно, только впереди тлеет зеленоватый свет - выход из тоннеля в бухту. Под завывания далекой сирены, прорывающейся сквозь толщу воды, держим направление на свет...
   Внезапно из темноты с двух сторон вспыхивают и ослепляют яркие лучи подводных фонарей. Сначала загораются два, затем еще два.
   Я отлично понимаю: это мои ребята. Но узнают ли они нас? На мне штатный гидрокомбинезон, зато дыхательный аппарат жилетного типа и с большим германским орлом на правой стороне груди. Маринин вообще одет как немецкий подводник-диверсант.
   Во избежание недоразумений, приветственно поднимаю правую руку и снимаю маску. И тут же оказываюсь в чьих-то крепких объятиях.
   Водружая маску на законное место, догадываюсь: это Георгий Устюжанин. Рядом появляются остальные пловцы группы: Фурцев, Жук, Савченко, Степанов.
   Однако в следующую секунду переполняющие нас эмоции остужает отрывистый "лай" зенитных автоматов. Звук выстрелов настолько силен, что с лихвой перекрывает сирену.
   Это последнее предупреждение - надо срочно выбираться из тоннеля.
   Показываю парням: "Помогите моему напарнику!"
   Они подхватывают Маринина под руки и по привычке глядят на меня, ожидая приказа.
   "Чего застыли, голуби? - развожу я руками. - На волю! В пампасы!.."
   Взрыва мы не услышали.
   Всплыв на поверхность, я оттолкнул двухметровую льдину, сощурился от яркого света и резко обернулся к скале. От нее исходил гул, сверху по крутым склонам скатывались огромные камни. От их падения поднимались фонтаны брызг, а по поверхности расходились волны. Внезапно над плоской вершиной взмыл столб дыма с пылью, вырвавшийся из наклонного шурфа. Выше пыли и дыма взлетела сорванная стальная дверь. Сама же скала будто немного съежилась, и осела.
  
  
   Эпилог
   Борт научного судна "Академик Челомей"
   Наше время
  
   На кормовой площадке встречает Горчаков. Он жмет руку, благодарит. Я же, подхватив чей-то автомат, подхожу к леерным ограждениям.
   Генерал в недоумении.
   - В чем дело, Евгений?
   - Я нашел под скалой своего деда, - передергиваю затвор. - Несколько минут назад он погиб, спасая нас.
   Полулежа на брезентовых чехлах, Маринин дотягивается до автомата. Остальные пловцы разбирают оружие. Тогда и Горчаков достает из кармана наградной пистолет и встает рядом со мной.
   Над бухтой звучат три салютных залпа.
  
   * * *
  
   Мои парни транспортируют носилки с Марининым в мед-блок. Немного приотстав, иду с Горчаковым и Устюжаниным.
   Генерал тихо интересуется:
   - Как новичок?
   - Молодцом, - киваю, - наш человек.
   Заходим в мед-блок - царство чистоты и порядка. Доктор командует, мои ребята исполняют.
   Вскоре начинается операция по извлечению пули. Мы садимся в "предбаннике" и под звон медицинских инструментов негромко переговариваемся.
   - Так в каком звании был командир U-3519? - интересуется мой шеф.
   - Корветтен-капитан.
   - А по-русски.
   - На наши деньги это капитан третьего ранга или гидро-майор.
   - Ага, так понятней...
   Наконец, в приемный отсек выходит доктор. Прикрыв за собой дверь и сняв маску с перчатками, устало докладывает:
   - Пулю извлек, поврежденные ткани обработал и зашил. Кость задета, но цела. В общем, все, что касается раны - в относительном порядке.
   - А что не в порядке? - хмурится генерал.
   - Вызывает опасение его моральное состояние. Какой-то он поникший, раздавленный.
   Горчаков обращает взгляд на меня.
   - Эта история не сломала его психику?
   - Я знаю, в чем дело. Вы не могли бы одолжить спутниковый телефон.
   Сергей Сергеевич протягивает трубку с раскладной антенной. Я набираю номер...
   - Алло, Татьяна?
   - Да, - отвечает приятный женский голос. - А кто это?
   - Я непосредственный начальник вашего супруга - Черенков Евгений Арнольдович.
   - Что случилось? Он ведь в командировке...
   - Да, он в ответственной командировке, куда отбирались лучшие профессионалы. Проявив мужество и отвагу, ваш муж выполнил сложнейшее задание и, к сожалению, получил ранение, за что будет представлен...
   Я вопросительно гляжу на генерала. Важно сведя брови, тот утвердительно кивает.
   - ...К правительственной награде.
   В трубке несколько секунд тлеет пауза, после чего слышится дрожащий шепот:
   - Что с ним?
   - Теперь ему необходимо длительное лечение. Сейчас командование подыскивает Владимиру подходящую клинику за границей.
   - А почему не в Москве?.. В Москве же есть хорошие клиники...
   - Я разговаривал с ним на эту тему. Его ответ прозвучал так: "Чем дальше - тем лучше".
   - Так и сказал?
   Молчу.
   - Позвольте мне с ним поговорить! - просит девушка. - Пожалуйста! Хоть полминуты!..
   Гляжу на врача.
   - Не знаю, разрешит ли профессор...
   Улыбнувшись, доктор кивает, берет трубку и исчезает за дверью.
   - А что, Женя, сколько суток отпуска я тебе задолжал? - неожиданно интересуется Горчаков.
   - Не меньше года, если посчитать все.
   - На год тебя никто не отпустит, а недельки три отдохнешь - обещаю. Север-то, небось, надоел?
   - Да, нам с напарником не мешало бы согреться.
   - Вот и поезжай в теплые страны. В Италию, во Францию или Испанию... В Испании был?
   - Проще сказать, где я не был. Гулял и по улицам Мадрида. И даже лицезрел корриду.
   - Ну и как?
   - Поймал себя на мысли, что искренне болею за быков.
   Посмеиваясь, Горчаков поднимается.
   - Что ж, господа, пора и нам снять напряжение - мы тут тоже изрядно переволновались. Приглашаю в каюту...
   Генерал с Устюжаниным направляются к выходу. Я же, прежде чем последовать за ними, заглядываю в отсек к Маринину.
   Улыбаясь, мальчишка лежит на кровати, держит у головы трубку и слушает супругу.
   Подмигиваю: "Как дела?"
   Кивнув, напарник поднимает большой палец...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   191
  
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"