Эрмуз выжидал. Полосатые пугливые гатти появлялись на этой скалистой тропе редко: далековато от прайдорума. Но зато если подкараулить одного, то жертве уже никто не поможет. Не успеет. Слишком долго подниматься от равнин. Слишком высоко. Беззащитно. Вкусно!
Эрмуз облизнулся и оглядел своих сопрайдников. Зейдо дёрнул ухом, отгоняя назойливую жужжу. Боркус прищурился и точечным ментальным ударом сбил насекомое на землю. Рукка бесшумно переступила массивными лапами и, словно невзначай, когтём придавила хрусткое тельце. Жужжа попыталась напоследок ужалить, но игла бессильно скользнула по стальному наконечнику когтя и ядовитый мешочек опал, выпрыснув смертельную дозу впустую. Последний в пятёрке раггисов, Хаззир, неодобрительно покосился на позеленевший, чуть дымящийся камень, и послал личное сообщение вожаку.
"Разбаловал ты самку, Эрм".
"Сам знаю. Пусть думает, будто чего-то стоит. Ночью будет выше зад задирать".
"Негоже подставлять всех из-за одной шраззи".
"Заткнись, Хаз. Вынюхивай гатти, скоро кто-нибудь из них пожалует".
Раггисы, затаившиеся в укромной расщелине, охотились вместе уже не первое солнцерождение, Они дожидались, пока набирающее силу светило не выгонит из-под земли вкусно пахнущую тай-мурр, травку, сводящую с ума молодых гатти. Прятались загодя, ставили ментальные щиты и терпеливо поджидали смельчаков, рискнувших отправиться на её поиски.
Тонкие фиолетовые побеги с пряным запахом встречались высоко в горах, и по мере того, как они подрастали, предостережения старших становились всё менее весомыми. Да и в самом деле, что там, наверху, может угрожать всесильным жителям прайдорума? Хищные звери? Птицы? Камнепад? Какие глупости, ведь с этим так легко и быстро справиться, нужно всего лишь направленно подумать!
Глупые, глупые гатти. Они привыкли к тому, что могут читать мысли. Привыкли, что чуют заранее, кто к ним приближается. Привыкли, что стоит им пожелать - и даже вода течёт вверх, а камни сами складываются в уютные просторные жилища. Привыкли считать раггисов, с которыми живут бок о бок, точно такими же, как и они, просто с пятнистой шкурой.
Привыкли к своему ложному всемогуществу.
И скоро ещё один глупец падёт жертвой своего заблуждения.
Раггисы стали частью прайдорума столько поколений назад, что память об их кровавых набегах уже почти выветрилась.
Равнинные гатти разводили в питомниках неповоротливых мохнатых зукков, не отказывались от мясистых плодов урр-ням и серебристых чешуйчатых рыбок пай-пай. Они любили праздники созерцания, совершенствуясь в создании скульптур из песка и воды, и не убивали животных больше, чем требовалось для нужд прайда. Любое насилие над обладающим разумом считалось страшным грехом, и наказание следовало незамедлительно: преступивший Главный закон прайда терял способность к мысленному общению с себе подобными и становился изгоем, диким зверем в обличии гатти.
Пятнистые жители гор считали преступным тратить время на какую-то там фигурку из песка, которая проживёт лишь пару мгновений после того, как о ней забудет создатель. Они не понимали, как можно часами выплетать водяные струи, создавая движущиеся объёмные картинки. Они не видели красоты рассветов и закатов и признавали только один закон - власти. А властью, по их мнению, достойны были обладать лишь они.
И любимым развлечением горцев стали равнинные слюнтяи. Сначала они разоряли питомники и крушили сады урр-ням. Потом перешли и к самим обитателям прайдорума. Вкусное, сочное мясо, приправленное ощущением собственного превосходства - для раггисов не было лакомства превыше, чем плоть собственноручно убитого гатти. Внешнее сходство охотника и добычи, за исключением окраски короткого меха, лишь добавляло пикантности ощущениям.
Вот только они не учли, что ментальные способности гатти, развитые благодаря усидчивости и тренировкам, в разы превосходили их собственные. Управляться с непослушными материями было непросто: попробуй, удержи под контролем сотни, тысячи песчинок для создания миниатюрной копии прайдорума, парящей в воздухе. Или собери в единое стадо разбрёдшихся по пастбищу упрямых безмозглых зукков.
Когда полосатые в полной мере осознали угрозу, был созван Совет прайда и принято решение дать отпор, вырезав всех раггисов до последнего. Запрет на убийство разумного был снят, хотя это далось миролюбивым гатти нелегко. Пятнистые горцы отступали до тех пор, пока отступать стало некуда, и тогда старейшины раггисов решили пойти на хитрость. Они сумели убедить гатти, что причиной их безрассудных поступков был голод, который гнал их на равнины из неприветливых скальных угодий, заставляя идти против своей природы.
Чудом уцелевшие пять десятков раггисов попросились под покровительство своих преследователей, обещая, что искупят свою вину усердным трудом на благо прайдорума.
Гатти поверили.
И, на первый взгляд, жалеть было не о чем.
В прайдоруме раггисы вели себя тише воды, ниже травы. Они соблюдали законы прайда, были вежливы и обходительны, и никогда ни с кем не ссорились. Их частенько ставили в пример вспыльчивой молодёжи.
Но за пределами прайдорума всё менялось. Благодушные улыбки сменял хищный оскал, на когти вставали стальные накладки, а на мысли - мощнейший экран, не позволяющий гатти почуять враждебные намерения до тех пор, пока не станет слишком поздно.
Гатти так и продолжали считать виновником всё учащающихся пропаж обвалы. Раггисы старательно поддерживали в них эту уверенность, продолжая расписывать, как опасны и непредсказуемы горы.
Рассказывать о том, что на самом деле происходило с гатти на скалистых тропах, было некому. Жертвы не выживали, а среди убийц предателей не было. Общего потомства - тоже. Раггисы считали ниже своего достоинства портить кровь племени, скрещиваясь с презренными чужаками. На празднике середины лета они могли подмять под себя какую-нибудь симпатичную полосатую красотку, разгорячённую всеобщим возбуждением, но никогда не забывали вовремя остановиться и сдержать последний горячий спрыск, который приберегали для своих самок. Количество пятнистых с момента их присоединения к прайдоруму уже давно успело перевалить за сотню, и они не собирались останавливаться на достигнутом, надеясь рано или поздно сравняться по численности с гатти, а ещё лучше - превысить, захватив тем самым власть над прайдорумом. Пока же до цели было ещё очень и очень далеко, и раггисы были вынуждены таиться, скрывая свои замыслы.
И ещё они всегда охотились группами - для надёжности.
Пятёрка Эрмуза считалась лучшей, и сегодня он был намерен в очередной раз это доказать.
Из-за поворота показалась золотисто-рыжая гатти. Пышная грива - значит, самка, а тонкие белые полоски на солнечной шкуре говорят о том, что на опасную горную тропу отважилась выбраться одна из певиц ветра. Её розовые ноздри чуть подрагивали: гатти то и дело останавливалась и принюхивалась, смущённая внезапно наступившей тишиной. Она не слышала привычного гула эмоций зверьков и птиц, которые водились в горах, и это её беспокоило.
Самочка ещё не подошла на нужное расстояние, но Хаззир, умеющий различать запахи издалека, поморщился и недовольно помыслил, обращаясь сразу ко всем в группе:
"Это Итта".
Волна восторженного предвкушения Рукки смешалась с неодобрением Зейдо, а Боркус бесшумно облизнулся, и глаза его заблестели от вожделения. Эрмуз прекрасно понимал эмоции сопрайдников - самочка была великолепна, но и норов у неё был под стать.
На прошлом празднике он даже хотел молодую гатти для себя - неслыханное дело! - но эта полосатая тварь, после того, как он отвадил всех соперников, увильнула, издевательски покачивая длинным хвостом. Он, видите ли, недостаточно умён для такой, как она: даже плоскую картинку из песчинок нарисовать не может.
Шраззи неблагодарная.
Но теперь у него был шанс отыграться за своё унижение. Зейдо и Хаззир не в счёт, они просто не любили тратить время на слабых самок, полагая такую охоту неинтересной. Зато Рукка, которая хорошо запомнила недавнюю соперницу, и Боркус не упустят шанс позабавиться.
Эрмуз поразмыслил, прикидывая, стоит ли спрыснуть самочку перед тем, как прикончить, но решил не рисковать: отношения с Руккой и без того были довольно напряжёнными, а делиться с Боркусом, который явственно вожделел того же, что и он, вожаку не хотелось.
Нет, ни к чему затягивать охоту. Сопрайдникам вполне достанет предсмертного беспомощного хрипа добычи, которой он собственноручно нанесёт последний удар.
Гатти, словно почуяв неладное, остановилась и попятилась, готовая в один миг броситься наутёк. Сквозь ментальный экран ещё никому до сих пор не удавалось расслышать раггисов. Неужели эта шраззи смогла их как-то почуять?
Эрмуз решил, что пора действовать.
Итта, увидев перед собой раггисов, выпрыгнувших один за другим из-за каменного уступа, застыла на месте, не понимая, что её сопрайдники делают столь далеко от равнин, да ещё и в таком количестве. На поиски тай-мурр всегда отправлялись в одиночку, таков был негласный обычай. Гатти не любили выглядеть глупо друг перед другом, поэтому сводящей с ума травкой наслаждались тогда, когда никто не мог этого видеть.
Но пятнистые повели себя как-то странно. Ни слова не говоря, они обступили Итту со всех сторон, придвинувшись почти вплотную, так, что она могла ощущать дыхание каждого из них. И при этом ни одной мысли, ни одной, даже самой слабенькой эмоции!
Молодая гатти занервничала. Полосатый хвост ходил из стороны в сторону, выдавая её волнение. Но от затянувшегося молчания его движения становились всё слабее и слабее, пока не замерли окончательно.
И только тогда самый высокий из пятнистых заговорил. Всего пара слов, но от них сердце гатти забилось с такой силой и скоростью, что шерсть на грудной клетке начала подрагивать.
"Привет... еда".
Это какая-то ошибка. Разумные существа не едят друг друга. Это невозможн...
"Ой!"
Стоящий справа от Итты раггис, чья короткая тёмная шерсть на макушке местами поседела, молниеносным движением полоснул гатти по запястью. Каким-то образом она успела отдёрнуть руку, и стальной коготь лишь скользнул по золотистой шкурке, срезав невесомый клочок шерсти.
Так они и в самом деле собираются...
Гатти не стала додумывать мысль. Проснувшиеся инстинкты, которые помогли увернуться от когтей седого, кричали только одно: "Беги!"
И она, ведомая этими инстинктами, ухитрилась пронырнуть между огромным верзилой с маслянисто поблёскивающими глазками и черногривой пятнистой красавицей, загораживающими ей дорогу обратно в прайдорум.
Раггисы застыли, ошеломлённые столь неожиданным поступком. Рукка не преминула издевательски ухмыльнуться промахнувшемуся:
"Стареешь, Хаз. От тебя теперь даже зукк без труда увернётся".
"А по тебе он вообще потопчется, неудачница болтливая".
Эрмуз одним коротким рыком пресёк спорящих: "Заткнитесь оба, она убегает!"
И пятнистые помчались вниз по тропе, чтобы успеть перехватить добычу прежде, чем она доберётся до спуска в равнину.
Погоня была недолгой. Непривычная к физическим нагрузкам гатти быстро начала задыхаться, и они впятером без особого труда нагнали беглянку, не успевшую преодолеть и трети пути к прайдоруму.
Боркус, улучив момент, одним прыжком сбил гатти с тропы в расщелину между скалами. Полосатая тонко пискнула, перекувырнувшись по камням, но тут же, прихрамывая, вскочила снова. И замерла, понимая, что бежать некуда - гладкие, почти отвесные стены были слишком высоки, а единственный проход надёжно загораживали подходившие попарно раггисы. Эрмуз, как вожак, держался чуть позади, выжидая, пока жертва не прочувствует всё по полной. Да и за Руккой стоило присмотреть, с неё станется в очередном своём порыве прикончить добычу раньше времени.
Боркус и Зейдо, довольно скалясь, оттеснили самочку в самый конец узкого ущелья. Золотистая шерсть на гибком теле встала дыбом, и пленница выглядела на диво аппетитной. Как же приятно будет вырывать клочья из этой пышной гривы, стараясь не рассечь кожу раньше времени!
Рукка, держась чуть в стороне, млела, наслаждаясь усиливающимися эмоциями страха и отчаяния, и даже недовольство Хаззира ослабло, умиротворённое ужасом жертвы.
Да, не зря пятёрка Эрмуза так трудилась, совершенствуя экран. Теперь каждый из них мог не только скрывать своё собственное присутствие, но и в полной мере ощущать доносящееся извне, в отличие от остальных собратьев.
Страх.
Дрожь.
Бессилие.
Боль и гнев.
Ещё ни одна гатти не излучала столь восхитительно-чистого потока эмоций, и раггисы пьянели от восторга, предвкушая последний, самый яркий предсмертный всплеск.
Нежное сочное мясо полосатой будет восхитительным.
Итта, прижатая к стене сразу двумя раггисами, вдруг остро ощутила, что упрашивать и умолять бесполезно. Они её прекрасно слышат, даже сквозь непроницаемые щиты. Но не слушают. Не хотят слушать. Вожак равнодушно скалился, всем своим видом показывая: "У тебя останется без кормильца семья? Ну и что? У нас тоже семьи, и им тоже надо что-то есть. Сегодня едой будешь ты. Ничего личного, еда. Просто тебе не повезло, еда".
Верзила с маслянистыми глазками придвинулся к ней вплотную, жадно обнюхивая и примеряясь лизнуть чувствительное местечко сразу за ушами. Итта зажмурилась, стараясь не двигаться и даже не дышать, но от пятнистого исходил такой сильный мускусный запах самца, что гатти вытошнило прямо на лоснящуюся ухоженную шерсть.
Раггис отреагировал моментально и, до того, как вожак успел его остановить, ударил пленницу по горлу, забыв или просто не пожелав втянуть когти.
Тонкая кровавая полоса, проступившая на золотой шкуре, словно разрубила незримый ошейник. И изнутри пришла какая-то холодная и ясная решимость. Убить. Убить этих тварей. Убить любой ценой. Раздавить, как ядовитую жужжу.
Итта знала, что может и вправе это сделать. Запрет на убийство разумных, впитанный с молоком матери, в один краткий и болезненный вздох перестал действовать, рассечённый стальным когтём, оцарапавшим шею.
Она перестала дрожать, с удовлетворением отметив, что вожак, озадаченный непривычным поведением жертвы, отступил на шаг, а удерживающие её раггисы чуть ослабили хватку.
И, прежде чем они все опомнились, Итта ударила. Всеми своими силами, всей жизненной энергией, подкреплённой осознанием собственной правоты.
Гатти не думала о спасении, она думала только о том, что должна уничтожить опасных тварей, прежде, чем они доберутся до её сопрайдников. Настоящих сопрайдников, а не этих... отвратительных чужаков в обличии гатти.
Пусть она не дотянется до остальных, но уж этих она прихватит с собой в Золотые поля охоты. И если они вдруг воскреснут и там, то она снова убьёт их. И будет расправляться с ними снова и снова, пока сможет. Пока у неё будет хоть капля воли и сил. Пока не уничтожит окончательно и бесповоротно.
И щиты раггисов треснули и разлетелись на острые обломки, которые одинаково больно жалили, как их самих, так и молодую гатти. Терпеть это было невыносимо, но гатти одним лишь усилием воли удержалась, продолжая думать Песнь смерти, призывая свой последний ветер. Она сожалела лишь об одном: что ей не прихватить с собой тех пятнистых тварей, что остались в городе. Вместе с ментальным давлением вокруг неё уплотнялся и воздух, закручиваясь в тугую спираль, готовую развернуться в любой момент.
Раггисы, друг за дружкой, распластались на земле перед Иттой, повизгивая и скуля. Вожак опустился на колени последним.
Они выли и умоляли, обещали исправиться и стать поддержкой и опорой прайдоруму и лично ей, Итте. Они забрасывали её посулами и клятвами в вечной верности, они готовы были пойти на всё, лишь бы она сохранила им жизнь. Но за этими клятвами была гниль. Мерзкая, тошнотворная гниль, свойственная пятнистым от рождения.
Гатти знала, что если случится чудо, и она уцелеет после того, как Песнь вырвется на свободу, то всю оставшуюся жизнь она посвятит борьбе с чужаками, лишь притворяющимися добренькими друзьями. Будет непросто - слишком многие в прайдоруме успели им поверить. Будет очень непросто. Она станет кровным врагом не только пятнистых, но и доброй половины гатти, опутанных лживыми мыслями и благопристойными поступками раггисов.
Но если прайдорум очистится, то цена не может считаться высокой.
И она усилила свой нажим, закручивая воздушную спираль до предела. И когда уже больше не смогла удерживать её, отпустила.
Порыв ледяного ветра вырвался из расщелины, круша и сметая всё на своём пути. Чахлое деревце урр-ням, невесть каким чудом умудрившееся вырасти на краю скальной тропы, вырвало с корнем под тяжестью обрушившегося на него безжизненного тела. Голова, покрытая короткой тёмной шерстью, безвольно болталась: шейные позвонки были сломаны, и на лице Эрмуза навеки застыла смесь ужаса и неверия.
От раггисов, стоявших ближе к пленнице, даже тел не осталось - лишь кровавые ошмётки, разлетевшиеся во все стороны.
Маленькая золотисто-рыжая гатти, отпустив вызванный ей ураган на волю, утратила последние силы, и ничком упала на камни, забрызганные останками преследователей. Она лежала, вслушиваясь в постепенно замедляющийся стук сердца, и из-под плотно сомкнутых век текли горячие слёзы радости.
|