Раггисы стали частью прайдорума столько поколений назад, что память об их кровавых набегах почти выветрилась.
Гатти разводили на равнинных пастбищах неповоротливых зукков, с удовольствием поедали мясистые плоды урр-ням и серебристых рыбок пай-пай. Жители прайдорума любили праздники созерцания, совершенствуясь в создании скульптур из песка и воды, и не видели смысла в охоте ради забавы. А преступивший главную заповедь прайда - "не навреди разумному" - навсегда терял способность к мысленному общению и становился изгоем.
Пятнистые жители гор считали преступным тратить время на фигурки из песка, рассыпающиеся после того, как о них забывали создатели. Не понимали, зачем часами выплетать движущиеся картинки из водяных струй. Не видели красоты рассветов и закатов и признавали один закон - власти. А властью, по их мнению, достойны обладать лишь они.
И любимым развлечением горцев стали равнинные слюнтяи. Сначала страдали стада зукков и сады урр-ням, но раггисы быстро почуяли вкус куда более интересной добычи. Сочное мясо разумных, приправленное эмоциями боли и ужаса - не было для раггисов лакомства превыше, чем плоть собственноручно убитого гатти. Сходство охотника и добычи добавляло пикантности ощущениям.
Но горцы не учли одного: ментальные способности гатти, развитые благодаря усидчивости и тренировкам, в разы превосходили их собственные. Попробуй-ка, удержи под контролем мириады песчинок для создания миниатюрной копии прайдорума, парящей в воздухе! Или собери в единое стадо разбрёдшихся по пастбищу упрямых зукков.
Когда полосатые в полной мере осознали угрозу, Совет прайда принял решение дать отпор, вырезав всех раггисов до последнего. Запрет на убийство разумного был снят, хотя это далось миролюбивым гатти дорогой ценой.
Уцелело пять десятков раггисов, сдавшихся на милость победителей и сумевших убедить старейшин прайда, будто причиной набегов был голод, сводивший с ума и гнавший из неприветливых скальных угодий на сытые равнины.
Пленники обещали искупить вину трудом и послушанием, и им поверили.

На первый взгляд, жалеть было не о чем.
В окружении гатти пятнистые вели себя безупречно. Соблюдали законы прайда, были вежливы и обходительны. Их частенько ставили в пример вспыльчивой молодёжи. Но за пределами прайдорума всё менялось. Благодушные улыбки сменял хищный оскал, на когти вставали стальные накладки, а на мысли - экран, скрывающий враждебные намерения.
Полосатые продолжали считать виновником участившихся пропаж обвалы, а раггисы старательно поддерживали эту уверенность. Истину поведать было некому. Жертвы не выживали, а среди убийц предателей не было, равно как и общего потомства с презренными чужаками. На праздниках урожая раггисы могли подмять под себя симпатичную полосатую красотку, разгорячённые всеобщим возбуждением, но не забывали сдержать последний горячий спрыск, приберегая его для своих самок. Пятнистые надеялись превзойти гатти по численности и захватить власть над прайдорумом. А пока таились, лишь изредка позволяя себе охотиться небольшими группами.
Пятёрка Эрмуза считалась лучшей, и он был намерен в очередной раз это доказать.

Из-за поворота показалась золотисто-рыжая гатти с пышной гривой - значит, самка. Гатти шла медленно, то и дело принюхиваясь, озадаченная внезапно наступившей тишиной. Она не слышала привычного гула эмоций зверьков и птиц, которые водились в горах, и это её беспокоило.
Самочка ещё не подошла на нужное расстояние, но Хаззир, умеющий различать запахи издалека, поморщился и недовольно помыслил, обращаясь ко всей группе:
"Это Итта".
Волна восторженного предвкушения Рукки смешалась с неодобрением Зейдо, Боркус бесшумно облизнулся, и глаза его маслянисто заблестели от вожделения. Эрмуз прекрасно понимал эмоции сопрайдников - самочка была великолепна, но и норов у неё был под стать.
На прошлом празднике он даже хотел молодую гатти для себя - неслыханное дело! - но полосатая тварь, издевательски покачивая хвостом, увильнула. Он, видите ли, недостаточно умён для такой, как она: даже плоскую картинку из песчинок нарисовать не может.
Шраззи неблагодарная.
Теперь у него был шанс отыграться за унижение. Зейдо и Хаззир не в счёт - они не любили тратить время на слабых самок, полагая такую охоту неинтересной. Но ревнивая Рукка и возбуждённый Боркус не упустят шанс позабавиться.
Гатти, словно почуяв неладное, остановилась и попятилась, готовая броситься наутёк.
Эрмуз решил, что пора действовать.

Итта, увидев перед собой раггисов, выпрыгнувших из-за каменного уступа, недоумённо застыла на месте. Облегчение при виде сопрайдников уступило место тревоги: слишком странно они себя вели. Ни слова не говоря, обступили её со всех сторон, придвинувшись вплотную так, что она ощущала дыхание каждого, но при этом не улавливала ни одной даже самой слабенькой эмоции.
Самый высокий из пятнистых заговорил. Пара слов, но от них сердце гатти забилось с такой силой и скоростью, что шерсть на грудной клетке начала мелко подрагивать.
"Привет, еда".
Это какая-то ошибка. Разумные существа не едят друг друга. Это невозможн... Ой!
Стоящий справа от Итты раггис, чья короткая шерсть на макушке местами поседела, молниеносным движением полоснул гатти по запястью. Она отдёрнула руку, и стальной коготь скользнул по золотистой шкурке, срезав невесомый клочок шерсти.
Так они и в самом деле...
Гатти не стала додумывать мысль. Ведомая инстинктами, что помогли увернуться от когтей седого, она ухитрилась пронырнуть между верзилой с маслянисто поблёскивающими глазками и черногривой пятнистой красавицей, и побежала обратно.
Раггисы застыли, ошеломлённые неожиданным поступком жертвы. Рукка не преминула издевательски ухмыльнуться промахнувшемуся:
"Стареешь, Хаз. От тебя теперь даже зукк без труда увернётся".
"А по тебе он вообще потопчется, неудачница болтливая".
Эрмуз коротким рыком пресёк спорящих: "Заткнитесь оба, она убегает!"
И пятнистые помчались вниз по тропе, чтобы успеть перехватить добычу прежде, чем она доберётся до спуска в равнину.

Погоня была недолгой. Непривычная к физическим нагрузкам гатти быстро начала задыхаться, и они впятером без особого труда нагнали беглянку, не успевшую преодолеть и четверти пути к прайдоруму.
Боркус, улучив момент, в прыжке сбил гатти с тропы в расщелину между скалами. Полосатая тонко пискнула, перекувырнувшись, но тут же, прихрамывая, вскочила снова. И замерла, понимая, что бежать некуда: единственный проход меж гладких отвесных стен надёжно перекрыли подходившие попарно раггисы. Вожак, держался чуть позади, приглядывая за ситуацией.
Боркус и Зейдо, довольно скалясь, оттеснили самочку в самый конец ущелья. Взъерошенная пленница выглядела аппетитно. Как же приятно будет вырывать клочья из этой пышной гривы, стараясь не рассечь кожу раньше времени!
Рукка млела, наслаждаясь эмоциями страха и отчаяния, и даже недовольство Хаззира ослабло, умиротворённое ужасом жертвы.
Да, не зря пятёрка Эрмуза потрудилась, совершенствуя экран. Теперь каждый из них мог не только скрывать своё собственное присутствие, но и в полной мере ощущать доносящееся извне, в отличие от остальных охотничьих групп.
Дрожь.
Бессилие.
Боль и гнев.
Ещё ни одна гатти не излучала столь восхитительно-чистого потока эмоций, и раггисы пьянели от восторга, предвкушая последний, самый яркий предсмертный всплеск.
Нежное сочное мясо полосатой будет восхитительным.

Итта, прижатая к стене сразу двумя раггисами, вдруг ощутила, что упрашивать и умолять бесполезно. Её слышат даже сквозь щиты. Но не слушают.
Равнодушный оскал вожака словно говорил: "У тебя останется без кормильца семья? Ну и что? У нас тоже семьи, и им тоже надо что-то есть. Сегодня едой будешь ты. Ничего личного, еда, просто тебе не повезло.
Верзила с маслянистым взглядом придвинулся к гатти вплотную, жадно обнюхивая и примеряясь куснуть чувствительное местечко за ухом, и она зажмурилась, боясь пошевелиться. Но от сильного мускусного запаха, исходящего от самца, её вдруг вытошнило прямо на лоснящуюся ухоженную шерсть пятнистого.
Тот вмиг отреагировал ударом, забыв или не пожелав втянуть когти.
Кровавая полоса, проступившая на золотой шкуре, словно разрубила незримые оковы, высвобождая холодную и ясную решимость. Убить. Убить этих тварей любой ценой. Раздавить, как ядовитую жужжу.
Итта знала, что сможет и вправе это сделать. Запрет на убийство разумных, впитанный с молоком матери, в один краткий и болезненный вздох перестал действовать, рассечённый стальным когтём.
Она перестала дрожать. Вожак, озадаченный поведением жертвы, отступил на шаг, а удерживающие гатти пятнистые ослабили хватку.
В этот момент пленница ударила, вкладывая в порыв всю свою жизненную энергию.
Она не надеялась уцелеть - всего лишь хотела уничтожить опасных тварей прежде, чем они доберутся до её сопрайдников - настоящих сопрайдников, а не чужаков в обличии гатти. До всех раггисов ей не дотянуться, но этих увести за собой в Золотые поля охоты она сумеет.
Щиты разума треснули и разлетелись, причиняя невыносимую боль как самим раггисам, так и маленькой гатти. Усилием воли Итта удержалась на ногах, продолжая думать Песнь смерти, призывая свой последний ветер. Она сожалела лишь об одном: что ей не прихватить с собой тех тварей, что остались в прайдоруме. Вместе с ментальным давлением вокруг неё уплотнялся и воздух, закручиваясь в тугую спираль, готовую развернуться в любой момент.
Раггисы, друг за дружкой, распластались на земле перед Иттой, повизгивая и скуля. Вожак опустился на колени последним.
Они выли и умоляли, обещая исправиться, стать поддержкой и опорой прайдоруму и лично ей, Итте. Они готовы были пойти на всё, лишь бы она сохранила им жизнь. Но за этими клятвами была гниль. Мерзкая, тошнотворная гниль, свойственная пятнистым от рождения.
Гатти знала: если она уцелеет, то оставшуюся жизнь посвятит борьбе с чужаками. Будет непросто - слишком многие в прайдоруме успели им поверить. Она станет кровным врагом не только пятнистых, но и доброй половины гатти, опутанных лживыми мыслями и благопристойными поступками раггисов.
Но очищение прайдорума того стоит.
Итта усилила нажим, закручивая воздушную спираль до предела, и когда больше не смогла удерживать её, отпустила.

Порыв ледяного ветра вырвался из расщелины, круша и сметая всё на своём пути. Чахлое деревце урр-ням вырвало с корнем под тяжестью обрушившегося на него безжизненного тела. Голова, покрытая тёмной шерстью, безвольно болталась: шейные позвонки были сломаны, и на лице Эрмуза навеки застыла смесь ужаса и неверия.
От раггисов, стоявших ближе к пленнице, даже тел не осталось - лишь разлетевшиеся в стороны ошмётки плоти.
Маленькая гатти, утратив последние силы, ничком упала на окровавленные камни. Она лежала, вслушиваясь в затихающий стук сердца, и из-под плотно сомкнутых век текли обжигающе-горькие слёзы победы.