Аннотация: Вернувшись поездки в Африку Гумилев участвует в расследовании убийства Великого князя. Убийства, осложнившего политическую ситуацию в Российской империи.
12.11.1931г. Российская империя, Санкт-Петербург.
Полковник Отдельного корпуса жандармов Гумилев Н.С.
Вернувшись из долгой, занявшей почти год, поездки в Африку 1), Николай Степанович очутился в ситуации, несколько подзабытой в странствиях и именуемой, обыкновенно, "с корабля на бал". Бал, правда, случился совсем не веселый. Седьмого ноября, на следующий после выхода его на службу день, террористы Боевой группы эмигрантской "Объединенной революционной социал-демократической партии" отметили десятилетие "революции двадцать первого года". Боевики перехватили на дороге в Царское Село автомобиль Великого князя Бориса Владимировича. Второго наследника трона после сына императора, мужа дочери Николая - княгини Ольги. Засада была организована грамотно, князь погиб вместе с шофером и десятком казаков охраны.
После удачной, давно лелеемой в мечтах поездки, где Гумилеву, почти отрешившемуся от служебных забот, удалось пройти с юга на север лежащую между Абиссинией и Красным морем Данакильскую пустыню и исследовать нижнее течение реки Гаваша, еще месяц он любовно обрабатывал привезенный материал. Отчеты ушли в два адреса. В Академию наук, немедленно опубликованный сразу двумя журналами, и второй, секретный, но от того отнюдь не менее обширный - в Разведчасть Жандармского корпуса.
Вкупе с благодарностью коллег из разведки, Николай Степанович получил по выходу из отпуска императорское благоволение, связанное, как он подозревал, не столько с его африканскими трудами, сколько с предыдущей разработкой, вспоминать о которой не рекомендовалось, да и не хотелось. И являясь по начальству, полковник предполагал неспешное вхождение в курс происшедшего за год, непременные африканские байки сослуживцам и уж только потом неизбежный вихрь должностных забот.
Не сложилось. В связи с взорвавшей империю трагедией, начальник Охранного департамента оставил полковника при себе. Офицером для особых поручений, поручив обобщение приходящих со всех концов России материалов, связанных с всплеском левого террора. Боевиков искали те, кому заниматься розыском положено было по штатному расписанию, а Николай Степанович круглосуточно пытался свести льющийся на штаб-квартиру поток донесений, отчетов, сводок наружного наблюдения и сообщений внутренней агентуры воедино, каждые три часа укладывая на стол начальнику итоги розыска.
Результаты пока не обнадеживали. Нет, принадлежность убийц к "Объединенке" выяснилась сразу, об успехе вопили все газетенки красной эмиграции, кампанию подхватила легальная пресса, как в России - пока еще ужасаясь и требуя наказания злоумышленников, так и за рубежом, часто с затаенным злорадством. Установить же конкретных исполнителей и организаторов пока не удавалось. Все прошедшие дни шли повальные обыски и аресты известных жандармам подпольщиков, сочувствующих подполью, подозреваемых в связях с подпольем... Под беспощадным давлением ведущих офицеров, агенты Корпуса в среде оппозиционеров всех мастей, практически без оглядки на возможность расшифровки пытались выловить хоть какую-то информацию. МИД давил на Британию и Германию, основные пристанища антиправительственной эмиграции. Но до сих пор плоды усилий всей карательной машины империи сводились к одной, навязшей в зубах до зубовного же скрежета канцелярской фразе: "установить не представилось возможным", а потому домой полковник не уходил уже четвертые сутки, прихватывая минуты в кабинетском кресле.
Власть реагировала на смерть члена правящей династии свирепо, в обычаях недавних бунташных лет. Закрывались разрешенные тремя годами ранее либеральные газеты, запрещалась деятельность легальных социалистических партий. Разгон левой оппозиции шел в нарушение всех законов и установлений империи. Повод имелся весомый, практически сразу из донесений внедренных в эмигрантские круги агентов, близких к самому главе "боевки", Савинкову, стало известно, что покушение на Великого князя затевалось в расчете на то, что в автомобиле будет и его жена. Старшая дочь Николая II, Ольга, "серый кардинал" российской политики, за последние годы ставшая второй, после императора, ключевой персоной России. Покушение явилось лишь одной из серии акций. Остальные, кроме диверсии в Мемеле, удалось предотвратить, социалисты традиционно насыщались агентурой достаточно плотно. Но последнее обстоятельство, известное, в общем, многим, жизнь жандармам ныне только осложняло, вызывая и у царского окружения, и у теряющейся в догадках общественности неприятные вопросы.
Уже поползли слухи о том, что убийц покрывают сверху, что Бориса Владимировича приговорила сама княгиня. Резоны для сплетен наличествовали, супруги давно жили отдельно, брак вообще изначально во многом был формальностью, страховкой царя, обеспечивающей любимой дочери поддержку и опору на случай ожидаемых тогда, в далеком четырнадцатом, покушений на самого Николая II. После эсеровского теракта, унесшего в 1913 году жизнь жены и наследника императора, царь был внутренне готов к смерти от рук террористов. И оставить дочь одну, без поддержки не хотел. А Борис Владимирович стоял в очереди наследников трона первым, в случае смерти императора, корона переходила к нему. Николай знал - да все видели, что ни о какой любви в этом союзе говорить не приходится, князь не собирается расставаться с веселой жизнью, Ольга против этого решения... но было бесспорно и то, что Борис, несмотря на все свои недостатки, цесаревну не бросит ни в каких обстоятельствах. Что собственно, и стало решающим аргументом.
Детей у них не было. После войны и усмирения внутрироссийских бунтов, супруги, сохранив формально семью, разошлись. Великий князь жил в своем роскошном, обставленном в английском стиле особняке в Царском Селе, а княгиня... Княгиня не расставалась с отцом и управляла страной. Теперь в высшем обществе ее называли "Ольга II", сочетая в намеке память о первой "Ольге", киевской княгине и "Второй" Екатерине, Великой, императрице позапрошлого века.
Известие о том, что мишенью боевиков представлялась именно любимая дочь, ближайший и главнейший советник, побудило Николая вспомнить недавнее, по праву закрепившее за русским царем прозвище "Кровавый" прошлое, мгновенно развязав руки Жандармскому корпусу и настаивая на предельной беспощадности. Репрессий таких масштабов в России не видели уже лет пять, со времен подавления чуть не разваливших империю бунтов, называемых то "второй русской революцией", то "малой гражданской". И главным орудием правительственного террора выступала, разумеется, "охранка". Не сумевшая предотвратить акцию, и теперь смывающая промах чужой кровью. Политическая полиция империи, Охранный Департамент Отдельного корпуса жандармов. Уже полтора десятка лет пребывающий неизменным местом службы полковника Гумилева.
Кроме сводок о ходе расследования, Гумилев занимался и не менее важным делом - отслеживанием общей ситуации в России. Он прекрасно понимал - как только пройдет шок от убийства, уцелевшие социалисты всех мастей, и в России и за границей, поднимут страшный вой. Если, конечно, у них найдется организатор. Российский лидер, умеющий действовать под жесточайшим давлением и не связанный с террористами или эмигрантами, последних слушать никто не будет еще долго.
На легальном положении такой оставался только один. Джугашвили. Впрочем, в охранке его больше помнили под кличками "Коба" и "Сталин", нервов в прошлом он попортил жандармам изрядно. И фигурой Коба представлялся самой, что ни на есть опасной. Крупный большевик в прошлом, до германской неоднократно судимый, как выражались в народе "за политику". Призван в армию зимой шестнадцатого, никаких подвигов не совершил, но честно провоевал до конца Великой войны на турецком фронте, дослужился до унтера и получил под конец войны солдатского "Георгия". Тогда давали почти всем окопникам, победители должны награждаться, как иначе? После войны аресту не подвергался, в мятежные двадцатые, точно просчитав, что разрозненные выступления обречены на провал, выступал за парламентскую дискуссию, после амнистии двадцать восьмого года на не утихнувшей еще волне восхищения фронтовиками и, одновременно, разочарования правительством, триумфально прошел в Думу, сформировав там объединенную фракцию легальных социалистов. Это был единственный человек, которому, пусть на короткое время, удалось объединить почти всех левых, хотя сам он выступал с довольно умеренных позиций.
Джугашвили поддерживал связи и с воспрещенной "Объединенкой", но поймать его на этом возможным не представлялось. В Объединенную революционную социал-демократическую партию пять лет назад слились выброшенные в эмиграцию остатки эсеров, социал-демократов и еще ряда левых партий, измученные безденежьем, отсутствием возможности вести хоть какую-то заметную деятельность в одиночку (уж слишком мало их осталось) и лишенные авторитетных вождей (частью казненных в России, частью умерших или отошедших от дел в эмиграции). Партия неоднократно заявляла о непримиримой войне с самодержавием, но связать дозволенных левых с объединенцами не удавалось. Все контакты с эмигрантами, легальные социалисты объясняли намерением убедить единомышленников перейти к миру, и позиция эта в обществе пользовалась сочувствием.
По последним данным, Джугашвили готовился к выступлению, собираясь использовать ответ властей на акцию террористов для удара по власти же. Услышать с парламентской трибуны обвинения в нарушениях закона и слухи, которые после того как их озвучит гласный Думы, немедленно станут для многих истиной, о причастности к теракту царской семьи... С учетом отнюдь не решенных, но лишь загнанных внутрь болячек, вызвавших не так давно революцию, после подобных речей страна имеет шанс снова упасть в кровавую круговерть мятежей. Обеление подпольных леваков, травля династии и российской власти в целом, немедленно повлекут восхищение "героизмом" подпольщиков, вновь предстающих доблестными борцами с закоснелым и тираническим самодержавием. Все это уже проходили неоднократно: в начале века, после войны - в начале двадцатых.
Полковник превосходно знал, что среди растущего в России с конца прошлого века слоя интеллигенции, почиталось просто неприличным поддерживать монархию, там в чести пребывала республика. Порядочные, далекие от радикальных суждений, преуспевающие дельцы, врачи и профессора передавали подполью деньги, устраивали конспиративные квартиры, хранили нелегальную литературу и оружие. Вовсе не задумываясь о том, что ждет их в случае победы так ярко, умно и увлекательно рассуждающих о свержении самодержавия, победе коммунизма и демократии, создании республики трудящихся, пропагандистов.
Когда после войны эти милые, романтичные и интеллигентные социалисты вышли на улицы вместе с тем самым народом, воспеваемым добропорядочной общественностью, либералы содрогнулись и восхотели городового под окном. Но сейчас, спустя почти десять лет, выросло новое поколение. Забывшее об устроенной "восставшими массами" резне и мечтающее все о тех же "свободах". И внутренне готовое повторять самоубийственные поступки предшественников.
Настроения крестьян и рабочих успокоением можно было назвать лишь условно. Если красные агитаторы снова появятся в рабочих кварталах и сельских домах, их лозунги снова встретят восторженное одобрение. Не у всех и далеко не везде, но и части хватит для новой вспышки. Подобное развитие событий представлялось возможным и смертельно опасным. Воспоминания о кровавой смуте недавних лет оставались совсем еще свежими, а риск повторения, причиной которого мог - в этом Николай Степанович был уверен, послужить Джугашвили, опытного жандарма откровенно пугал.
Итогом явился рапорт, который лег сегодня на стол генерал-лейтенанту фон Коттену. Прочитав о готовящемся цикле выступлений вождя легальных левых, начальник охранки поручать ничего полковнику не стал, ограничился кивком и дежурным распоряжением активизировать расследование убийства Великого князя, чем Гумилева нешуточно удивил. Начальника за годы совместной службы он изучил неплохо, и полагал, что ход его мыслей предсказать в состоянии. По прикидкам Николая Степановича, генерал просто обязан был озаботиться выводами подчиненных. Впрочем, в отличие от суждений, угадать действия зубра жандармского сыска не удавалось еще никому, а лезть с вопросами было совершенно непрофессионально. И бессмысленно, разумеется.
***
13.11.1931г. Российская империя, Санкт-Петербург.
Начальник Охранного департамента Отдельного корпуса жандармов генерал-лейтенант фон Коттен.
Гумилев был недалек от истины. Доклад ценимого за аналитические способности и интуицию на грани предвидения, офицера для особых поручений, фон Коттен перечитал несколько раз. Выводы полностью соответствовали его собственным предположениям. Мысль рискнуть спокойствием империи генерал не допускал ни на минуту, но знал, что к последним экстремистским акциям легальные "соци" отношения не имели, и арест Джугашвили со стопроцентной вероятностью повлечет возмущение общественности, пока одобряющей жесткие меры. На Охранный департамент спустят всех собак, а Михаил Фридрихович давно свыкся со своей должностью, и крайним оказываться не желал. И потому принял другое решение.
Привлекать к операции Гумилева не стал, разработку, тряхнув стариной, произвел сам, а роль исполнителя для Николая Степановича представлялась неподходящей. Известного уже в то время поэта он сам привел когда-то в жандармскую службу. Не только за цепкий ум и успешные действия в военной Франции, но и из вполне оправдавшегося расчета на повышение престижа ненавидимой "приличными людьми" охранки. Появление в голубых погонах известного всей России поэта, путешественника в дальние страны и кумира романтической молодежи - а какая молодежь не романтична? - должно было, по мнению генерала, облик принятого им тогда департамента облагородить.
В послевоенные годы Михаил Фридрихович вообще за обычай взял подбирать для оперативной работы людей творческих и мыслящих, поговаривая порой, что "культурному человеку бомбиста ловить способнее, бомбист - он натура тонкая, душевная. Его без собственной чуткости психической и понять неосуществимо. А коль не понять - так и предугадать нельзя!" Заканчивал подобный спич генерал одинаково резко: "верно и обратное!", что его выдвиженцы за последний десяток лет делами своими совершеннейше доказали, почему в практику набора офицеров охранки никто давно вмешиваться не пытался.
А принятый им в Корпус восторженный штабс-капитан победного восемнадцатого года, к тридцать первому превратился в умудренного опытом тайной войны полковника политической полиции, стихи при том писать совершенно не бросив. Сборники Гумилева выходили регулярно, место службы хоть и не афишировалось, но и не скрывалось. И если поначалу многие знакомые воротили нос, то вслед за рядом успешных, и что немаловажно, получивших известность дел, причуда гения, сопряженная со службой государю смотрелась вполне comme il faut. Ну а после выхода серии мемуаров отставных жандармских чинов, "на лезвии с террористами" даже для богемы представлялось занятием азартным и опасным, совершенно в духе искателя приключений в Африке. Коттен знал, что известность в ином, не связанном с розыском качестве, его питомцу не раз помогала - оказать услугу знаменитому поэту, это ведь совсем не то, что какому-то жандарму, не так ли? Но для нынешней операции популярность исполнителя как раз не требовалась.
Вчера, сразу после прочтения гумилевского рапорта, генерал вышел "наверх". Искать встречи с государем не стал, да и смысла в том не видел. Николай II с молодых лет постоянно находился под чьим-нибудь влиянием: Победоносцева, первой супруги... после своего ранения и гибели Александры Федоровны, осатаневший император наперсников долгое время не заводил, положив для себя вид действий и решений сугубо индивидуальный. Советники, внимание царя притягивающие, меж тем оставались, но вес их и воздействие рекомендаций на практические шаги, с прошлым ни в какое сравнение не шли. До тех пор, пока как-то непримечательно и помалу, не вошла в высшие политические круги империи совершенно наравне с министрами и генералами, княгиня Ольга. Старшая дочь и стала последним конфидентом Николая, на нее он, по складывающемуся у царского окружения впечатлению с облегчением, переложил груз правления, лежащий ранее на императорских плечах безраздельно.
Утром, через давние связи в Зимнем, Коттен добился аудиенции у Великой княгини, которой доложил свое видение событий, намекнув и на продуманную уже возможность развитие ситуации повернуть. Намек был понят и воспринят благожелательно. Ольгу не зря порою именовали "Бисмарк в юбке", взросление дочери императора пришлось на период смуты, и она превосходно помнила и смерть матери, и послевоенные события, а потому кротостью и нерешительностью не отличалась.
Вернувшись, генерал запустил подготовленный уже процесс, и теперь оставалось только ждать. Ждать он умел, прослужив в жандармах большую часть жизни, выучится этому занятию не мудрено.
***
13.11.1931г. Российская империя, Санкт-Петербург.
Глава думской фракции Российской социал-демократической партии Джугашвили И.В.
Он вышел через черный ход около полудня, показываться лишний раз на улицах сейчас не стоило. В то, что власти пойдут на его арест, Иосиф не верил, но возможности провокации не исключал. Знал, любви к нему жандармы не испытывали никогда, а подбросить наган или пару прокламаций лидеру парламентских левых, филерам могло придти в голову. Скандал с задержанием гласного Государственной Думы, мог бы пойти и на пользу, но сейчас, когда для выступления в Думе готов совершенно разгромный доклад с массой вопиющих, и что самое ценное - совершенно правдивых и доказательных фактов жандармского произвола, заминка представлялось несвоевременной. Джугашвили точно знал, имелись информаторы в придворных кругах, что царь считает успокоение общества после дарованной им амнистии двадцать восьмого года своим крупнейшим политическим успехом, и когда шок от дурацкой акции Савинкова пройдет, рисковать спокойствием державы, пусть даже поверхностным, не станет.
***
Эсера Савинкова бывший эсдек не терпел еще с довоенных времен, и покушение на никому не мешавшего и ничего не решающего князя Бориса счел выходкой бессмысленной и вредной. Способной только раздразнить высшие круги империи и - что тоже относил к последствиям неблагоприятным, поднять значимость эмигрантов, выступающих в борьбе за симпатии населения прямыми соперниками. Но в сожалениях о приключившемся смысла не имелось, ровным счетом ни малейшего, а вот использовать ситуацию в своих целях следовало всенепременно.
Опытный и циничный политик, он собирался воспользоваться удачей бомбистов чтобы, во-первых, надавить в очередной раз на верхушку страны, шантажируя царское окружение именно крахом их политики умиротворения и угрозой перехода левых обратно на путь вооруженной борьбы. Во-вторых, дожав правительство яростной, но совершенно при том справедливою критикой, с добавлением расходящихся изустно слухов о причастности к убийству царской семьи, выторговать своей партии преференции и протолкнуть несколько давно внесенных но "зависших" проектов по рабочему законодательству и окончательному решению земельного вопроса. Проектов, значимо улучшающих жизнь рабочих и крестьян. За счет фабрикантов и дельцов, разумеется, отчего продвижения идеи РСДП покуда не получили.
Человек, когда-то взявший себе прозвище Сталин, пребывал в уверенности, что нынешние погромы оппозиции, развернутые сорвавшимся от испуга Зимним (установка на волну репрессий исходила из дворца, сведения о том имелись достоверные; Николая разъярила предполагаемая нацеленность боевиков на Ольгу - дочь самый близкий человек, царя понять можно), надолго не затянутся. И когда волна уйдет, на откате настроений поднимутся социал-демократы - не связанные с бомбистами, но сохраняющие ореол причастности к избиваемым сегодня левым, в России любят гонимых властью, чего уж там.
Вождь легальных социалистов предполагал собрать под свою руку как ненавидящих правительство радикалов, продемонстрировав им, что может заставить принять требуемые законы, в отличие от ничего кроме арестов не добившихся подпольщиков, так и умеренных, кровопролития чуждающихся. Публично осуждать террористов он не собирался: "мученики борьбы за народное счастье", доведенные до отчаяния косностью самодержавия. Требующих для бомбистов виселиц и так хватает, зачем подпевать конкурентам?
***
Охрану он после известия о покушении распустил, знал, что филеры из "Летучего отряда" ведут круглосуточно, вполне достаточно. Во дворе, прямо рядом с дверью черного хода, уже ждала машина. За рулем Камо - старый соратник еще с Тифлисского подполья, предан как пес, не подведет...
Выскочившая из-за дровяного сарая в углу двора троица в поддевах, о Камо тоже видимо представление имела. Первая пуля, выпущенная высоким, статным молодчиком из показавшегося Иосифу огромным автоматического "кольта", разнесла затылок верного телохранителя, двое остальных расстреляли Джугашвили. Добивать не понадобилось - сорок пятый калибр, две обоймы с трех метров, слона разнести можно...
Стрелявший в Камо напоследок вскинул ствол, выпустил оставшиеся пули по стене, по которой сползала с разорванной грудью жертва.
Филеров по указанию начальника петербургского управления сняли утром, нечего ходить за законопослушным гласным, на расследовании теракта людей не хватает. Выбоины от "промахов" покажут, что работали дилетанты, кольты взяты из схрона давно ликвидированной выборгской ячейки финских нац-демов, нападавшие ушли проходными дворами - ищите, кто хочет.
***
12.11.1931г. Российская империя, Санкт-Петербург.
Начальник Охранного департамента Отдельного корпуса жандармов генерал-лейтенант фон Коттен. Два часа спустя.
Прервав раздумья, в дверь постучали.
- Войдите - сухо бросил Коттен.
- Ваше высокопревосходительство... начал вошедший в комнату невысокий подполковник в мундире Семеновского полка.
- Без чинов, Михаил Николаевич. Присаживайтесь.
- Операция прошла успешно. Объект расстреляли из пистолетов, на выходе из подъезда. Уехали сразу. Мы были одеты как охотнорядцы, думаю, получилось похоже.
Подполковник раздражал генерала своим педантизмом, но других надежных исполнителей у него было. Другие работали с настоящими террористами. Приходилось использовать офицеров гвардии, таких как этот - карьерист, просидевший всю войну в немецком плену и потому в чинах задержавшийся.
***
Российская империя, Санкт-Петербург.
Начальника Охранного департамента Отдельного корпуса жандармов генерал-лейтенант фон Коттен. Час спустя.
- ... охотнорядцы - неплохие ребята, но приструнить под это дело и их, не помешает.
Закончив, сидящий напротив Михаила Фридриховича штабс-ротмистр откинулся на спинку кресла.
Наиболее острый момент операции остался позади, теперь решался не менее важный вопрос, представление сыгранного спектакля публике.
- Так мы и планировали - кивнул, выслушав доклад Дейнеки, генерал. Но у коллеги есть другой вариант.
Он повернулся к третьему из присутствующих в кабинете, полноватому кавказцу:
- Изложите?
Невысокий офицер снял пенсне, и, протирая стеклышки бархатной тряпочкой, вежливо заговорил:
- Александр Александрович подготовил, в чем никаких сомнений быть не может, великолепный план прикрытия. Но его программа, сама по себе влечет опасность. Списав ликвидацию на крайне правых, мы вызовем волну возмущения их действиями, а наряду с тем, волну сочувствия к их жертвам. А "невинными жертвами черносотенцев" тут же станет не один Джугашвили, а все левые, и дозволенные и возбраненные. Да и палачами назовут не только лавочников с Охотного, но и "реакцию" вообще.
Генерал кивал в такт рассуждениям. Несколько лет назад он лично вытащил из Тифлиса в столицу дерзко работавшего по Закавказью ротмистра, и тот сейчас старался, оправдывая доверие.
- С другой стороны - продолжал докладчик, - озвучив через прессу, не информацию даже, а только слух о причастности к "жестокому и подлому" убийству "видного деятеля" России самих социалистов, мы в народном мнении похороним левые партии. На весьма-а долгий срок.
- У них нет мотива - перебил его Дейнека - никто не поверит, что соци сами пристрелили свою надежду.
- Только не в случае сотрудничества "надежды" с охранкой - спокойно парировал кавказец. Мы попросим хороших людей в газетах дать сообщение, "из источника, не пожелавшего предать гласности свое имя", разумеется, что мы провели с Джугашвили, известном склонностью к умеренности, некие переговоры. Что мы достигли договоренности об отходе левых, под его руководством, от идеи терактов - последнее его давняя позиция, и удивления вызвать не должно. Но вот на открытое осуждение террористов и негласную помощь в борьбе с непринявшими эту платформу, покойный не шел. Как раз этот вопрос в прессе и прозвучит наиболее остро, ведь в сегодняшних условиях, когда мы социалистов бьем по всем направлениям, согласие лидера легальной оппозиции на негласные контакты представляется правдоподобным. Да и выходка савинковских боевиков уж больно дикая, а с Савинковым у Джугашвили давние контры. Предусмотрено и добавочное объяснение - личная заинтересованность. Из людей, принявших этот вариант, Джугашвили якобы собирался сформировать новую, единую и сильную левую партию.
Ротмистр пожал плечами, и добавил с невесомой, едва угадывающейся улыбкой:
- Иосиф Виссарионович действительно считал бессмысленным убийством Великого князя, оно ведь ничего не меняло в России. Он-то, в отличие от эмигрантов, это превосходно ведал. И намек, что по этой причине был готов... дальше понятно, я полагаю.
- В общем, ключевая мысль, что за это его свои и убрали - понял младший по чину. Интересная картина... Первыми, кстати, поверят как раз подпольщики - их вожди за возможность стать единственным вождем, душу черту продадут.
- Остальные тоже поверят - согласился генерал. Боевики пристрелили единственного приличного среди них человека? Что ж, этого и следовало от них ожидать. Сам виноват. Знал, с кем связывается.
- Только подать в газеты нашу версию с фотографической точностью надобно, затем чтоб наши уши не вылезли.
Коттен внутренне улыбнулся. Штабс-ротмистр, выросший из примеченного им в девятнадцатом, в Курске, фотографа сыскной полиции, тоже числился его креатурой. Михаил Фридрихович с некоторым удивлением узнал спустя несколько лет после перевода смышленого парнишки в Корпус, что до Сыскной тот окончил Харьковское художественное училище и переведясь в жандармы продолжал заниматься живописью, хотя и под псевдонимом. "Филер", кисти тогда еще поручика Дейнеки, висел у генерала в приемной. Вид знаково-плакатной и одновременно монументально лаконичной картины, совершенно не вписывающейся в принятый консервативный стиль учреждения, посетителей, как правило, повергал в забавляющую Коттена растерянность.
- Мы получим одобрение нынешней резкости Корпуса в обществе - продолжал меж тем Александр Александрович. Даже те, кто сочувствует социалистам, после этакого трюка от них отвернутся.
Ротмистр согласно покачал головой, убрал тряпочку в карман, надел пенсне и закончил неожиданно:
- Хотя Иосифа Виссарионовича жаль. Честный был человек.
- Джугашвили был здравым политиком - поддержал его фон Коттен. И мастером неповторимых многоходовок. У Вас получается красивая комбинация, думаю, покойный бы ее оценил. Грызня, которая начнется внутри левых, действительно будет полезна. Ну, а если вариант не пойдет, остается версия об охотнорядцах. В конце концов - генерал посмотрел на ротмистра и едва заметно пожал плечами - попытка не пытка. Вы согласны, Лаврентий Павлович?
***
14.11.1931г. Российская империя, Санкт-Петербург.
Полковник Отдельного корпуса жандармов Гумилев Н.С.
Притащивший очередную сводку по своему отделению, Сиволапов отдав старому товарищу бумаги, уселся в кресло и поинтересовался:
- Степаныч, правда, что главный убийца князя в Лондоне всплыл?
- Черт! - подполковник в расстройстве хлопнул в ладонь кулаком. Мои же его по приметам вычислили, даже розыскной лист бросили!
- Угу. Через три дня. Вы б его еще через год опознали - Гумилев оторвался от стола, покрутил, разминая шею, головой и продолжил:
- Он на следующий день после "экса" уже на пароход в Стокгольм сел.
- Готовились они нешуточно - не обиделся Владимир. Кстати, судя по результатам, немалые деньги потратили, как считаешь? Кто-то же акцию оплатил... А бомбистам последнее время мало жертвовали. Потом, смотри - оживился бывший напарник. Фридрихович как всегда говорил? Массовые аресты - путь к умножению террористов. А мы за последние дни чуть не всех кто хоть раз с леваком здоровался, подмели. До идиотических случаев доходит, кадетов иной раз задерживают. Нет, повод весомый, но вместо расследования - облавы. Тут слухи ходят...
- Сиволапый - простонал Николай Степанович, перебивая. Тебя какая оса укусила? Ты-то с чего чушь разносишь? Не вместо, а вместе! И вообще...
- Так странно, говорю. Вот смотри...
- Это ты смотри. Чего тут странного? Где теракты намечались?
- Так где обычно - удивился подполковник. В столице самый громкий, Кавказ и чухонцы. Кавказцев взяли, в Мемеле склад какой-то сожгли. Когда керосин рванул, ну или там, бензин, не знаю - четыре человека погибло. Нет, логичная схема - по окраинам у них всегда поддержка была, а за князем особо охотились.
- Ты сводки вообще читаешь? - вздохнув, спросил Гумилев.
- Просматриваю - сознался Сиволапов. Забот выше крыши, мы тут, пока бомбистов ловили, подпольную типографию накрыли, так сам понимаешь...
- Кавказская группа должна была устроить диверсии в Баку, Батуми, Грозном и Майкопе - объяснил Николай Степанович. Склад в Мемеле - общества "Дероп".
- Нефть? - тут же понял Сиволапов. Тогда, если правда, что в столице они не на князя, а на княгиню охотились... Детердинг?
Работавший с Гумилевым в конце двадцатых по Закавказью, подполковник помнил, что основу российской казенной нефтяной корпорации "Российские нефтепродукты", одного из тех обществ, которые после бунтующих двадцатых составили основу экономики империи, составляли конфискованные у англо-голландской компании Shell нефтяные участки, буровые станции, заводы и остальное имущество. Действительным управляющим казенными синдикатами, и это не было тайной для людей, интересующихся российской политикой, была старшая дочь императора Николая II, Великая княгиня Ольга. Дочернее предприятие "Российских нефтепродуктов", русско-немецкое товарищество "Дероп", к прошлому году лишило Shell германского рынка, подобные ему "Нафтарюсс" и "Петролеа" теснили во Франции и Италии. Генри Детеринг, нефтяной Наполеон, глава синдиката Royal Dutch/Shell, поддерживавший во время прошлой смуты российских революционных мятежников, имел веские основания не любить российскую империю вообще и княгиню Ольгу в частности. Поэтому финансирование им боевиков, жандарма не удивило.
- Он самый - согласился офицер для особых поручений. Так что, с деньгами у Савинкова проблем не было. А облавы - это в Зимнем разгневались. Ты же знаешь, кто ныне Ольга.
- Там взбесились, а объявят, что охранка переусердствовала - совершенно неуважительно к престолу, но с глубоким знанием российской действительности, заметил Владимир. Как бы Фридриховича не погнали.
- Ты посплетничать зашел? - разозлился Гумилев. Лучше б латыша этого опознавал быстрее, умник. Что у тебя по явкам боевиков?
- Взяли все явки, успокойся. Все в рапорте есть. Только террористов нет, свалили давно.
Подполковник сконфужено посмотрел на нервничающего коллегу, и перевел разговор:
- Слушай, так теракт раскрыт, получается? А в Мемеле что?
- В Мемеле диверсантов взяли, связи отрабатывают. А теракт раскрыт. Только виновные не наказаны.
- Из Лондона их не достать. Кстати - заметив, что приятель все еще злится, подполковник снова сменил тему - слыхал, Джугашвили грохнули?
- Слыхал.
- У нас прошли сведения, что он с Корпусом договорился, за то его свои и убрали. Я в рапорте отразил, но это пока так, трепетание воздусей. Но ты учти - я версию выдвинул! И на следующий день уже донес!
- Учту - вздохнул полковник. Долго сердиться на Владимира Александровича было невозможно. Такой вот особенностью обладал здоровущий, рассудительный бывший артиллерист, что глядя на его бесхитростное, открытое чисто русское лицо, злиться не выходило ни у кого. Впрочем, сейчас Гумилева занимал другой вопрос.
"Экие - задумался он, - своеобразные действия по поводу моего рапорта Коттен предпринял? Договорился с Джугашвили... В принципе, интереснейший вариант.
А почему я его не предложил? - спросил он себя, и тут же ответил - я был уверен, что Коба на это не пойдет. Никогда не шел, предпочитал образ незапятнанный, безупречно оппозиционный. А вот генерал его убедил. Интересно, чем он его прошиб, я же знаю все, что возможно предложить, ничего из ряда вон... впрочем, - осудил он свою самоуверенность, знать я могу не все. Да и вопрос теперь исключительно академического свойства".
Зацепившись за последнюю фразу, мысли свернули в другую сторону:
"Но как проворно Кобу убрали, а? Аналитическую записку я отдал позавчера, встретиться с Джугашвили наши могли не ранее вечера. Вчера около полудня - уже стреляют. Загадочная спешка, если, конечно, мотив и впрямь сотрудничество с Корпусом. Убрали, чтобы не успел сообщить нечто важное? Или... А не Фридриховича ли это игры, а? Слил боевикам оповещение, неважно даже правдивое или нет, и все - земля пухом".
Ответов на свои вопросы Николай Степанович получить не смог. Впрочем, вопросами этими в последующие годы задавались многие, версии подоплеки гибели князя Бориса и Джугашвили выдвигались сначала газетерами, потом историками и публицистами весьма разнообразные, вплоть до самых экзотических. Но если относительно смерти Бориса Владимировича, расходящиеся с общеизвестными фактами предположения проходили все-таки, скорее, по разделу конспирологии, то так и не раскрытое убийство Иосифа Виссарионовича Джугашвили навсегда осталось одной из загадок истории.
Примечания:
1) События, связанные с африканской поездкой описаны в повести "Игра на опережение".