Зима 1518-1519 года в Крыму была жаркой. И вовсе не из-за погоды.
Первым, ещё в августе, из Руси прибыл Евстафий Андреев, больше известный как Останя, чтобы заявить хану о том, что великий посол князь Фёдор Пронский будет отправлен в Крым с поминками только тогда, когда в Москву доставят подписанную ханом и мурзами шертную грамоту. Позже, уже в ноябре, вновь в сопровождении посла Кудояра, с которым по пути в Москву совместно пережили ограбление астраханцами, прибыл дьяк Илья Челищев, с теми же требованиями и тайным распоряжением Остане отписать в Москву обо всех крымских делах, что сумел он прознать за то время, пока находился тут. Особенно о последних раскладах при дворе.
В Москве уже понимали, что власть крымского хана в значительной степени ограничивалась как местными крупными феодалами, так и турецким султаном. И что придворные группировки постоянно боролись за власть и влияние, как при дворе, так и в вопросах внешней политики, а точнее - в выборе направления для набегов, придерживаясь подчас прямо противоположной ориентации. Оттого переписка велась не только с самим ханом, но и с его родственниками и даже отдельными наиболее влиятельными вельможами.
Большинство мурз и беев давно уже поделились на партии, поддерживающие ту или иную державу оказывающую влияние на крымскую политику. Была среди них и так называемая "московская" партия, сторонники которой выступали за мирные отношения с Русью и совершении набегов на Литву и Польшу. Ведь честь и славу мурзы и беи видели лишь в войне, а богатство предпочитали добывать в ограблении соседних стран, а так же получая от них принудительные платежи, скромно именуемые "поминками".
На данный момент главами "московской партии" при Крымском дворе были представители яшловских беев Сулешевых. А именно мурза Аппак, его братья Мухаммед-ишан, Кудояр и Халиль, его сын Тагалды и сыновья Мухаммед-ишана - Селим-ишан и Сулейман-ишан.
Разумеется, крымский хан прекрасно всё видел и понимал, но не вмешивался, так как вражда разных партий между собой была ему, в сущности, на руку, выставляя его этаким верховным правителем, решающим, чью сторону он примет в данный момент.
Однако русичи недолго было одинокими в ханской столице. Вскоре в Кыркор примчалось и виленское посольство, в котором бывшего посла Ивана Горностая герба Гипоцентавр сменил более именитый Гаврила Тышкевич герба Лелива. Посылая одного из магнатов, паны-рада надеялись, что уж его-то к хану точно пустят, не то, что Ивана, которого крымцы даже не допустили в Ислам-Кермен, где тогда находилась ставка Мехмед-Гирея. По иронии судьбы в иной реальности на месте Тышкевича должен был оказаться Альбрехт Гаштольд, но в этой линии истории магнат счастливо коротал время в плену, и панам-рады пришлось избирать иного кандидата. Вот выбор и пал на Гаврилу, чью кандидатуру поддержали родственники по жене, Сапеги.
Вот только выполнить возложенную на него миссию пану Тышкевичу было весьма сложновато. Тон королевского послания, привезённого им, был резким. Король и господарь Литвы напоминал хану, что литвины исправно платят упоминки, а хан своих обязательств не придерживается. Он требовал освобождения забранных в ясырь людей, военных действий против московитов и чтобы крымцы не кочевали у границ Польши и Литвы. А вот денег с ним для поминков не было - слишком пуста была казна княжества. Так что можете себе представить радость, испытанную послом, когда доброхоты ему донесли, что и московиты хану денег не привезли и даже больше, грозят не привезти совсем, коли тот не пойдёт на их условия. Эх, были бы у него деньги, Гаврила точно знал, чтобы он сделал. Но денег не было. Он, конечно, прихватил с собой неплохую сумму из личной скарбницы, но это был не выход. Так что пришлось действовать больше уговорами, давая мелкие суммы и обещая золотые горы.
Как ни смешно прозвучит, но московское посольство занималось тем же самым и теперь многое зависело от умения послов вести мудрые речи и очернять своих противников в глазах своих сторонников и нейтралов. Многое, но не всё.
Как давно известно - успешная подготовка к войне начинается с выбора правильного союзника. И тут оказалось, что потомок византийских императоров пусть не на голову, но всё же оказался выше польского короля. Василий Иванович вновь подтвердил, что крепко думает об астраханском походе, особенно в свете того, что летом этими самыми астраханцами были ограблены послы его и хана. Такое оскорбление государевой чести без последствий остаться просто не может. Кроме того, великий московский князь предложил совместное владение не только Хаджи-Тарханом, контроль над которым был давней мечтой Гиреев, но и Киевом, владеть которым они тоже мечтали. Мол, давай, брат-государь, вместе повоюем сии города и вместе править будем. Говоря всё это, посол Останя добавил, что испытывая приязнь к брату своему, крымскому хану, государь велел своим порубежным воеводам ловить и наказывать тех разбойников, что выходят в Дикое Поле своим хотением, дабы полевать татарские кочевья. Казалось бы, на фоне предыдущих предложений мелочь, но тут подоспело известие с литовского пограничья. Опять отличились люди Дашкевича, пограбив татарские улусы, вырезав мужчин и угнав полон и множество скота. Конечно, набег был куда слабее, чем трёхлетней давности на Аккерман и Очаков, но сам факт его работал явно не в пользу литвинов. Да ещё король подлил масла в огонь, вновь угрожая выпустить из темницы золотоордынского царевича Шейх-Ахмеда.
О чём думал крымский хан, выслушивая эти послания, история умалчивает. Но паузу в принятии решения он выдержал знатную. Лишь в январе Мехмед-Гирей объявил свою волю. В Москву срочно отбыл полномочный посол мурза Аппак с шёртной грамотой и уверениями в дружбе и содействии. А в самом ханстве начали планомерно готовиться к большому походу на Литву, дабы наказать ослушника Сигизмунда, зажавшего для хана 15 000 злотых, которые обещался ежегодно выплачивать за ярлык, дарованный ему ещё отцом - ханом Менгли-Гиреем - в далёком 1514 году. Да и поход на ослабленную последними потерями Литву показался ему более выгодным предприятием, чем на ощетинившуюся копьями своих застав Русь.
Не менее жарко было в эти дни и в Великом княжестве Литовском. С ноября по январь в Бресте заседал вальный сейм, на котором паны-рада, магнаты, представители шляхты от каждого повета и отдельные паны, и князья, созванные специальными приглашениями решали наиболее срочные вопросы. И все они касались текущей войны. Точнее финансового её вопроса. Увы, но обычных поступлений в казну уже давно ни на что не хватало. Под давлением неотложной нужды Сигизмунд в который раз обратился к займам у своих князей и панов под залог своих имений. В ответ магнаты поддержали введение новой серебщины не только в срединных, но и в окраинных областях княжества. Теперь каждый пан и каждый урядник должен был дать с головы своей, своей жены и детей по золотому, то есть по 30 грошей, каждый шляхтич - по 2 гроша; простые же люди - по грошу. Большая часть этих денег должна была пойти на восстановление боеспособности армии. Заодно обговорили и сроки сбора посполитого рушения и наказания для ослушников. Княжество серьёзно готовилось переломить ситуацию в опостылевшей всем войне и сесть наконец-то за стол переговоров.
Да, послы Сигизмунда уже отправились к императору, чтобы просить его о содействии в переговорах с русскими, ибо силы были истощены, и страна не могла более продолжать эту войну. Но, как уже говорилось, переговоры всегда лучше вести с позиции силы, чем просящего. Тем более что ожидать адекватного предложения от сопредельной стороны не приходилось.
Так оно и оказалось. Даже посредничество посла императора не дало результатов. Впрочем, Сигизмунд Казимирович, охотно соглашаясь на его посредничество в переговорах, сильно сомневался в их успехе. И Василий III Иванович не подвёл своего коронованного коллегу. Он согласился, потребовав лишь оставить за Русью все территории, которые к моменту подписания перемирия будут находиться под его властью. Понятно, что пойти на подобное литвины не могли.
Да и в Москве, не смотря на холодную и снежную зиму, тоже не мёрзли. Правда, в Кремле вопрос войны с Литвой был не главным и не всеобъемлющим. Самым животрепещущим был как раз казанский вопрос. В декабре, наконец, почил-таки долго болевший Мухаммед-Эмин, и вместе с ним пресеклась династия Улуг-Мухаммеда. Теперь нужно было срочно сажать на освободившийся престол своего ставленника. Ведь выпускать Казань из-под своей руки Москва вовсе не собиралась, хотя Крым спал и видел на казанском троне своего царевича.
Следующим по важности стоял вопрос намечающейся войны нового союзника. Прибывший в Москву Дитрих Шонберг подробно информировал государя и думцев о деятельности своего брата - папского легата Николаи Шонберга - в империи, Венгрии, Польше и Пруссии. А так же о сокровенном желании римского папы Льва Х заключить с Русью церковную унию, не изменяя при этом ни православных обрядов, ни традиций. За это обещалось возвести Московского митрополита в сан патриарха, а Василию III Ивановичу предлагалась королевская корона.
В Москве прожекты Ватикана были приняты к сведению, и осторожный в действиях московский князь не стал рубить с плеча отказом, понимая, что бесплодные переговоры иной раз куда лучше прямой конфронтации. А вот к послу магистра вопросов накопилось много. Зачем, спрашивается, он настаивал на скорой чеканке денег, коли войну магистр так и не начал? Зачем уже более полугода сидит во Пскове дьяк Иван Некрасов с деньгами и наказом немедленно переправить серебро Альбрехту, как только будет получено известие о начале войны Ордена с Польшей? И вообще, собирается ли магистр вести войну или пойдёт на попятый?
Поздравив Василия III Ивановича с очередной громкой победой, Шонберг бросился пояснять причину задержки военных действий. Он сказал, что император предложил Альбрехту свое посредничество для урегулирования спора между Польшей и Тевтонским орденом ибо, по мнению Максимилиана, было бы очень плохо, если король Сигизмунд потерпит поражение, а великий князь Московский усилится еще более. И именно из-за уважения к императору и его поддержке Ордена в Европе великий магистр вынужден был отложить войну. Но, как это ни прискорбно, 13 января 1519 года император Максимилиан умер, и договор утратил свое значение. А ведь польский король, добавил Шонберг, сильно нуждается в мире. Он очень боится нападения татар и турок, а сеймы Польского королевства и Великого княжества Литовского предупредили короля, что они лишь тогда станут платить налоги, когда будет, наконец, заключен мир. Орденский посол посоветовал воспользоваться трудным внутренним положением Литвы и Польши и совершить на них очередной поход. По его мнению, наиболее подходящим местом для нападения будет Жмудская земля, ибо в ней нет ни войск, ни крепостей и полно всякого фуража и продовольствия. А с учётом новых приобретений это будет сделать весьма просто. А тем временем и магистр начнёт войну, как и обещал и русским войскам для отдыха и закупки провианта станет доступен такой форпост как Мемель.
Выслушав длинную речь орденского посла, бояре в ответ заверили его, что денежная помощь будет предоставлена, как и договаривались и что подлинное перемирие между Русью и Литвой будет заключено лишь тогда, когда король Сигизмунд вернет Москве все отчины и дедины, то есть, все западные русские земли.
В ответ, как и год назад, Шонберг попросил у Василия III Ивановича написать письмо королю франков, в котором великий Московский князь попросил бы Франциска I о дружественном расположении к Тевтонскому ордену и еще одно к курфюрстам империи с просьбой об избрании на пока еще вакантный императорский престол такого кандидата, который бы благосклонно относился к Ордену.
Да-да, русская дипломатия всё дальше выходила за рамки Восточной Европы, в которых крутилась последние пару сотен лет. Вот пришла пора наводить мосты и с Францией. Правда, и это знал пока только Андрей, из этого ничего не могло выйти, потому как у Франции, восстановившей свои силы после окончания войны с Англией, длившейся больше века, основным соперником ныне стала Священная Римская империя германской нации, во главе которой стояла Австрия. И Польша, соперница Австрии за венгерскую, чешскую и хорватскую короны, становилась естественным союзником для французов, а потому помогать в деле ослабления её они явно не собирались. А других интересов у Руси и Франции пока ещё не наблюдалось. Но всё же, впервые со времён Ярослава Мудрого, состоялась дипломатическая переписка двух стран, вновь открывших друг друга.
Вот так начинался новый, 1519 год. Год больших свершений и ещё больших надежд...
Глава 1
Однако самые жаркие баталии этой зимы разгорелись в церкви. Давно подготавливаемый и наконец-то собранный церковный собор казалось, потрясал сами основы уже почти век как ставшей де-факто автокефальной Московской митрополии. Вопросы, которые выносились на него, долго и скрупулёзно обдумывались церковными иерархами, а точнее "могучей кучкой" в лице митрополита, старца Вассиана и их ближайшего и наиболее верного окружения. В результате кроме церковного землевладения, на нём подлежали рассмотрению и такие, что в иной реальности прошли только на Стоглавом соборе. Ну и, разумеется, такое мероприятие не могло пройти без участия государя и представителей Боярской думы. А ещё на него был приглашён так удачно прибывший от патриарха Константинопольского Феолипта зихнийский митрополит Григорий.
Вообще-то, Григорий прибыл как глава официальной делегации, первой с того момента, как Москва не признала Флорентийскую унию, изгнала митрополита Исидора и порвала с Константинопольским патриархом. Конечно, на неофициальном уровне отношения с греческой церковью никогда не прекращалось, особенно в среде сторонников Нила Сорского, но официальный приезд стал возможен лишь сейчас, при митрополите Варлааме, известном стороннике нестяжателей. И Андрей очень надеялся, что в этот раз митрополит не откажется принять благословение от патриарха, который уже признал его вновь митрополитом Киевским и всея Руси. Ведь раскол единой русской церкви, произошедший после Флорентийской унии, на киевскую и московскую можно было преодолеть уже сейчас, а не в конце 16 столетия, когда Русь одной ногой стояла на пороге Смуты, а Киевская митрополия пошла на Брестскую унию.
Сам собор проходил в главном кафедральном соборе Русского государства - Успенском. Защищая ту или иную точку зрения, стороны произносили пространные речи, богато сдобренные цитатами из святых писаний, или ссылались на творения признанных отцов церкви. Дебаты были бурными, уступать не хотел никто. Однако, лишившись такого яркого лидера, как Иосиф Волоцкий, а потом и наиболее рьяных его учеников (митрополит провёл точечную чистку рядов, дабы заранее не возбудить клир), иосифляне постепенно сдавали одну позицию за другой. Нет, их не громили по всем статьям, давая возможность показать, что где-то им удаётся склонить участников на свою сторону, но все прекрасно понимали, что мелкие уступки не в счёт и главным будет вопрос о землевладении. А пока что решали такие вопросы, как взимание ставленнических пошлин или вопросы брака и венчания. Церковники хотели отменить постановления 1503 года, а Василий Иванович уже начинал задумываться о бесплодности жены.
Всё же прошедшие годы не прошли для нестяжателей даром. Как уж они там между собой разрешали противоречия, Андрей не знал, да и не хотел знать, а вот то, что на соборе они выступали единым фронтом и имели единую позицию по всем вопросам, было заметно и невооружённым глазом. И это позволяло им продавливать свои требования без обращения к мнению государя.
Ещё одним вопросом Собора стал животрепещущий вопрос образования. Да, в той, иной реальности, он был рассмотрен только на знаменитом Стоглаве, вот только ждать ещё три десятка лет у Андрея не было возможности, ведь без него ни о каком прорыве и говорить не стоило. Да и недаром же церковники проявили столько внимания его школе, а старец Вассиан всё выспрашивал, что к чему да как. Андрею, понимавшему, что современные западные примеры не встретят понимания у русских церковников, пришлось много поработать, насилуя память и листая старые, потрескавшиеся от времени трактаты. Ведь единственный пример, который прошёл бы на Руси, это Византия, или, как её здесь называли Ромейская империя. Причём не сейчас, когда она лежала под пятой у турка, а времён расцвета. И, слава богу, что частые пожары и ненастья ещё не всё сгубили в монастырских хранилищах, а тему школ хоть и не часто, но поднимали на попаданческих сайтах. Квинтэссенция прочитанного и вспомненного дала поразительный результат.
В Византии была, можно сказать, классическая система образования. Школа изначально была доступной для всех, а само образование, в отличие от Запада, было светским. Для церкви действовала Патриаршия Академия, в которой изучали правила толкования Библии, Евангелия, труды отцов церкви и богословия в целом. Вот её выпускники и занимали высшие церковные должности. Сама же школа делилась на младшую, где изучали орфографию, письмо, чтение, счет, пение и давали основы знаний по Священному писанию, и среднюю, где сообщались основные сведения по литературе, истории, мифологии, географии и иным наукам.
Да и своё, посконное, русское тоже не стоило отвергать. Ещё в древнем Киеве появилась высшая школа при соборной церкви, основанная крестителем Руси святым Владимиром. А знаменитый "Григорьевский затвор", про который он впервые узнал из книг Балашова и который, например, дал совершенное образование одному из блестящих филологов четырнадцатого столетия - Стефану Пермскому. Но монастырь не может заменить собою университета, а вот именно этот шаг так и не сделала Русь до самого конца семнадцатого века.
Когда собранные по крупицам данные сложились в одну схему, князь лучше понял горькое высказывание писателя Балашова про русскую учёность, из любимого с юности цикла про московских государей. Подобно маститому автору, он готов был задаться вопросом: ну почему всё это не превратилось на Руси в школы и университеты. Кто или что помешало. А проще говоря куды бечь и кого рубить.
Хотя, как писал один историк: "До конца XV века университет в Pоссии ни в коем случае не мог появиться, ибо его просто некому было основать. Все крупнейшие университеты Запада основывались могущественными государями. До создания единой России Иваном III не было и спроса на большое количество высокообразованных людей. Однако когда этот спрос возник, обучение в России осталось монастырским. Переоценить последствия этой трагической ошибки трудно.
В конце XV века академическая наука в Восточной Европе была в таком же зачаточном состоянии, как и на Западе. Ни о каком приоритете речь идти не могла. Но, возжелав основать университет, русские власти могли бы заполучить сколько угодно высокообразованных греческих профессоров, которых тогда сманивают в огромном количестве в Италию. И первый университет (пусть даже с иноземной профессурой) был бы тем не менее высшей школой нашей региональной культуры. Но момент был упущен, греки уехали просвещать латинский Запад.
А в конце XVI века царь Борис, стремясь учредить университет, уже столкнулся с мощной оппозицией высшего духовенства, обоснованно опасавшегося латинизации. Дело в том, что за минувшее столетие академическое отставание приобрело чудовищные размеры, и, чтобы в эпоху Годуновых основать университет, нужно было не просто пригласить латинских (преимущественно католических) преподавателей, но и ввести латынь в качестве языка преподавания, языка науки. Другого пути уже не было...".
Андрей, конечно, точно цитату не помнил, но смысл её тогда уловил. А ведь даже сейчас ещё можно было найти тех, кто мог бы обучать русских студентов на греческом - языке, с древности привычном на Руси. Пусть это были уже глубокие старики, но их бы хватило, чтобы воспитать первую волну учеников. А уж они потянули бы за собой новых, вытягивая Русь из того болота невежества, куда она потихоньку погружалась. А поскольку процесс этот только начался, то был ещё легко устраним без петровских перегибов.
Всё это было давно изложено на бумаге и донесено до слуха тех, кто хотел, а главное, мог, что-то изменить. И то, что этот вопрос встал перед Собором, для Андрея было приятнейшей новостью. Особенно слова будто бы сказанные митрополитом: "Мало ныне грамотных иерархов церковных, и от того - умаление веры и ересь от того же на Руси!" Однако теперь нужно было дождаться и решения по нему.
Ну и как предполагалось, главной фишкой этого Собора стал вопрос церковного землевладения. Тут уж забурлили все: и церковники и светские. Земля - главное достояние. Они и кормит, она и основной доход приносит. Дебаты достигли наивысшего накала: казалось, побеждённые уже иосифляне, ринулись в хорошо подготовленную атаку и первыми апеллировали к великому князю, как главному защитнику церкви. Но и нестяжатели смогли избавиться от радикализма в вопросе отношений церкви и власти. Вместо мутных, а подчас противоречивых высказываний, у них ныне была чёткая позиция, которая всё больше импонировала Василию Ивановичу. Раз нестяжатели уже не ставят власть церковную выше земной, и готовы поделиться землёй, то привлекательность иосифлян стала тускнеть в глазах великого князя. История, хоть и со скрипом, но всё дальше сворачивала в сторону.
Итогом четырёхмесячных дискуссий стало соборное уложение, отпечатанное на митрополитной печатне и которое должно было сильно повлиять на будущее всей Руси. В этот раз Василию III Ивановичу не удалось пролюбить дело отца из-за своих личных, сиюминутных властных рефлексов, как это произошло в иной истории. Напуганные за свою власть и судьбу слишком частыми совпадениями княжеских предсказаний с действительностью, митрополит и старец Вассиан сделали всю работу сами.
Как уступку иосифлянам можно было рассматривать то, что Собор вновь разрешил взимание ставленнических пошлин, лишь установив для них, равно как и для треб, твердую таксу. Как обычно, осуждались распространенные в народном быту пережитки язычества: судебные поединки, скоморошеские представления, азартные игры, пьянство. Правда, до запрета на общение с иностранцами, как на Стоглаве, дело не дошло, что Андрея сильно порадовало. Зато заставило сильно поволноваться заявление о двуперстии, недвусмысленно напомнив ему о Расколе. Но на счастье, всё прошло довольно тихо. Просто, как оказалось, Псков, совсем недавно присоединённый к княжеству, исповедовал троеперстие, вот московский митрополит и обязал его жителей вернуться к привычному на Руси двуперстию.
Зато животрепещущий вопрос о браке подарил надежду великому князю. Нет, церковь по прежнему считала идеальным браком самый первый, как несущий на себе печать Таинства (как о том сказано в послании апостола Павла к ефесянам). Второй не венчался, так как не является уже Таинством, но мог иметь благословение и не исключал супругов из церковной общины, за третий полагалось временное отлучение от церкви на 5 лет, а четвертый именовался уже преступлением, "понеже свинское есть житие". Сложнее всего был вопрос о разводе, после которого православный мог бы вновь вступить в брак. Ведь сам Господь в Евангелии вполне определенно указывает на одно единственное основание для его расторжения - это вина прелюбодеяния: "кто разводится с женою своею не за прелюбодеяние и женится на другой, тот прелюбодействует; и женившийся на разведенной прелюбодействует". Митрополит бы и не поднял его, если б не ведал про страстное желание государя и своё будущее. И теперь пришлось подводить, как говорится, научную базу под заданное решение. Увы, но даже учеников Христа испугало Его бескомпромиссное отношение к браку. Что уж говорить о других. Благо церковь, снисходя к немощи человеческой, давно уже дозволяла вдовцу или вдовице вступать в новый союз: по слову того же апостола Павла: "Жена связана законом, доколе жив муж ее; если же муж ее умрет, свободна выйти за кого хочет, только в Господе". Но развод всё одно почитался большим грехом. Поэтому не мудрено, что этот вопрос был встречен клиром в штыки, но со временем накал страстей опал и после долгих дискуссий было принято несколько условий, после которых брак можно было расторгнуть без ущемления прав православного на второй брак. Первым из них шло отпадение от Православия, потом прелюбодеяние и противоестественные пороки, как то содомия и скотоложство и лишь затем следовало то, что так ждал Андрей и государь.
Да, на Руси случалось, что браки расторгались из-за бесплодия жены, но формальным основанием для развода в таких случаях всегда служило вступление жены в монастырь. Традиция, которая победила закон. Ведь ещё Иоанн Златоуст считал, что другой супруг в этом случае не вправе вступать в новый брак, ибо такой брак подвергал бы сомнению благочестивую настроенность жены или мужа, давших согласие на постриг супруга. В общем, данная статья вызвала отдельный спор, но и она была принята в конечной версии уложения. Так что теперь Василий Иванович мог свободно разводиться, отправляя жену в монастырь, а митрополиту не требовалось переламывать себя и сподвижников: соборное уложение развязывало им обоим руки.
Было ещё несколько вопросов, в суть которых Андрей не вдавался, так как лично его они не касались, зато пристально просмотрел всё, что касалось земли.
Итак, главным решением Собора стало то, что владеть землёй монастырь всё же мог. Тут последователи отступили от мыслей своих более бескомпромиссных учителей, Нила Сорского и Паисия Ярославова, которые считали, что любая собственность противоречит иноческим обетам и несовместима со стремлениями инока, так как он отрекается от мира и всего, "яже в нём". Но и отступление это они оправдали опять же их словами о том, что иноки должны питаться исключительно своими трудами. А чем же кормиться бедным инокам, как не с земли? Так что саму землю монастырям оставили, но при этом установили общую норму, рассчитанную от количества послушников, больше которой они владеть не могли. А ежели количество послушников в обители увеличится, то монастырь мог обратиться к государю с просьбой увеличить их владения. Хотя все понимали, что вряд ли государь расщедрится на подобное. Тенденция, идущая во всём христианском мире, говорила об одном: когда Церковь обрастала землей, светские владельцы, несущие всю тяжесть службы своему государю, землю неуклонно теряли. Церковные же земли не только не входили в раздаточный фонд, но еще и не приносили в казну никаких налогов. А государю всея Руси нужны были земли не столько для раздачи приближенным к трону боярам, сколько для наделения мелкого и среднего служилого люда из которого и состояла его основная сила. Но, тем не менее, право обители обратиться было всё же оставлено.
А ещё было достаточно чётко расписано кто, как и в каком порядке будет отчуждать свои владения в пользу государя. Процесс намечался не быстрый и последними в этом списке стояли те обители, что расположены были по границам Руси. В общем, нестяжатели не решились рубить с плеча и решили дать время дальним и малым монастырям приспособиться к новым реалиям.
Однако уступка эта была больше показной. Количество угодий, которые монастыри всё одно должны были отдать, даже по приблизительным подсчётам были громадными. А уж количество высвобождаемых крестьян! Ведь те земли, что оставались монастырям по новому уложению могли обрабатываться либо самими монахами, либо нанятыми на сезон людишками, из тех, кто скитается меж двор в поисках работы. Больше ни о каком владении иноками православных людей речи не шло. Плюс ко всему все подношения монастырю могли даваться теперь лишь деньгами или товаром. Подношения вотчинами отныне были запрещены. Да и вообще подношения, согласно заповедям Паисия Ярославова, желательно было принимать только в крайних случаях.
Зато монастырям по-прежнему разрешалось заниматься любыми промыслами или вступать в артели, для чего они, опять же, могли нанимать сколь угодно охочих людей за достойную плату.
Отдельных дебатов вызвала статья об осуждении кабалы на православных. Получалось, что коли задолжает кто ныне обители, то судится с ним надобно по государеву уложению, но холопить православного отныне обителям воспрещалось. Как и содержать холопов. Дабы не развращать посвятивших себя божьему служению.
Внимательно прочитав полученный экземпляр Соборного уложения, Андрей в душе возликовал. То, что в той его реальности не удалось сделать ни Ивану III, ни Василию III, ни даже Ивану Грозному - удалось сотворить с его небольшой помощью. Нет, он нисколько не обольщался своей ролью, прекрасно понимая, что не будь церковь готова к таким переменам - ничего бы не произошло. Нет у него такой власти, как была у Петра, чтобы ломать всех и вся через колено. Но теперь ни Вассиан, ни митрополит не тянули кота за хвост и взялись за дело на пике побед и популярности, а не как в той истории, когда Василий уже охладел к "нестяжателям", устав от их критики его деяний. Да, им пришлось кой в чём наступить на горло собственной песне, но не стоит московскому митрополиту становиться подобным папе римскому. Зачем им лавры Никона? Зато признав власть великого князя, новая церковь сделал первый шаг по новому пути. Какому? Да кто теперь знает!
Возможно, что теперь Русь пойдёт по пути англиканской церкви - догматически очень близкой прежнему православию, однако возглавляемое московским Великим князем. Хотя, в иной истории был уже у неё опыт синодального управления от Петра до Николая Никакого и ни к чему хорошему это не привело. Церковь обюрократизировалась, став по факту частью госаппарата и быстро растеряла былой авторитет. А свято место, как известно, пусто не бывает. Не самый хороший вариант, но, скорей всего, самый возможный. Как с этим бороться Андрей не представлял, ведь, как и подавляющее большинство попаданцев, он знал лишь про упущенный шанс, а чем обернётся изменение ситуации, мог спрогнозировать лишь на ближайшую перспективу. Увы, но долгосрочное планирование (на два и более десятка лет) не тот конёк, которым обладает большинство людей на Земле.
Хотя, возможно, всё вернётся к симфониям святого Юстиниана, бывшего некогда могущественнейшим императором ромеев. И библейские книги переведут на современный русский язык. И вполне возможно, что возникнут, потому как будут нужны, религиозные учебные заведения наподобие византийской Патриаршей Академии. А глядя на неё и у государя созреет мысль об Университете.
А может, придумают что-то своё, чего не было в другом варианте истории потому что не оказалось в том нужды.
Но в любом случае свершившаяся победа "нестяжателй" в вопросе монастырского землевладения уже повернула ход истории по другому пути. Ну и Андрею принесла дополнительные земли. Он почти воочию представил, как радуется ныне игумен Спасского монастыря Ярославля, срубившего за Голенищево и Мартыново три сотни рубликов. А так бы со временем эти земли ушли в казну без всяких преференций для монастыря и игумена. Как говорится, сделка, в которой выиграли все.
Но главным подарком от прошедшего года князь всё же считал дочку, которую уже крестили под именем Анастасия и у которой ныне полезли первые зубики. На удивление, переносила Настя их легко, лишь улыбаясь поутру, демонстрировала вновь прорезавшиеся кромки. Качая закутанный в платы маленький комочек, смешно морщивший носик, Андрей был истинно счастлив, словно вновь став отцом впервые в жизни. Собор надолго приковал его к столице, но он вовсе не считал эти дни потерянными. Человеку нужно хоть иногда отдыхать от дел и проводить время с семьёй. А дела? Дела могут и подождать.
А потом его вызвали к государю...
На этот раз приём состоялся в малой дворцовой горнице. Дворецкий, князь Федор Васильевич Оболенский по прозванию Лопата, которого Андрей хорошо помнил по полоцким походам, постучав, приотворил слегка дверь и, просунув внутрь только голову, спросил:
- Андрейко Барбашин, по зову твоему. Прикажешь ли, государь, пред лицо твое стать?
- Зови, да вели слугам никого в палаты не допущать, покуда сам не позову.
Открыв дверь, князь пропустил гостя внутрь горенки и тут же плотно прикрыл её, сам оставшись в коридоре.
Андрей вошел и низко поклонился, касаясь рукой по русскому обычаю самого пола. Потом перекрестился на образа и остался стоять, ожидая, когда государь начнёт говорить.
Вообще-то аудиенций наедине в малом зале мало кто, окромя послов, удостаивался в последнее время, и уже одно это насторожило парня. Но как оказалось, государь был не один. За широкой спинкой массивного стула, заменявшего собой трон, скромно стоял человек. Он был высок, не богатырь, но про таких в народе говорят "жилистый". На голове у него была довольно большая залысина, большей частью прикрытая вышитой жемчугом тафьей, зато очень густой была слегка рыжеватая борода. Его глаза, в которых читались ум и хитрость, просто буравили Андрея взглядом. Князь усмехнулся. Так вы ты какой, северный олень! Ну, здравствуй, Иван Юрьевич, государев ближник.
Заметив усмешку, Шигона нахмурился. Да, давно надо было с тобой тет-а-тет пересечься, да всё не случалось оказии. То князь в походе, то ты в разъездах. Да ещё твоя близость с иосифлянами. Как же ты сейчас переживаешь из-за них. И что теперь будет с монастырём, что ты в своих Иванищах основал? Ведь для того и основал, чтобы на старости лет постричься там в иноки да и жить себе безбедно до самой смерти. А ныне гадай, не умрёт ли он от безземелья, не захудает ли. Ничего, ничего, сын боярский, думай теперь, чем иноков занять. Чай голова тебе не шапку носить дана.
Впрочем, про шапку это так, для хохмы. Какими бы мерзкими красками не рисовали историки Шигону-Поджогина, но в уме ему отказать никто не смог. Он ведь не чином отцовым, а умом своим и в думу пробился и в "набережную палату", где обыкновенно после приёма опрашивались послы и где послам давались ответы. Предшественник Малюты Скуратова-Бельского и Лаврентия Павловича. Ссориться с таким человеком было бы верхом глупости.
- Ведомо нам стало, что, не смотря на прошлый наш разговор, ты, Андрюшка, вновь самовольно в иные земли хаживал, - начал государь. - Ответствуй, почто так. А уж я по твоему ответу решу: простить тебе вину, али в оковы заковать.
А вот это провал! Блин, теперь он прекрасно понял, что почувствовал Штирлиц, оказавшись в ловушке. Не смотря на то, что в палате было прохладно, его пробил пот. Шутки кончились. Пора было приоткрывать карты, пока его не смахнули, как сыгранную фигуру.
- Прости, государь, не ведаю о чём ты. От дяди моего, князя Василия Шуйского, прознал я, что выдал ты, государь, разрешение своё охочим людям бить супостата на море. А что князьям в охочие люди идти нельзя, так про то не сказано было. Вот и сказался я тем человеком, отчего выписал мне наместник новгородский опасную грамоту. По ней я в море и вышел. По ней же честно дьякам долю государеву отдавал. Так что не было в делах моих измены. Коли чего не так понял по младости лет, так в том, государь, винюсь пред тобою. Но, коль не будет у тебя иной какой службы, хотел бы, государь, и в новом лете вновь на море Варяжское выйти. Полюбилось мне дело морское, да и укорот морским ворам надобно дать. А то в прошлом годе раздухарились каперы гданьские, сколь купчишек повоевали, кораблей поразбивали, товаров пограбили.
А коли кто нашёптывает тебе, государь, что я в Литву, али в иные земли сбечь хочу, то знай, то лжа клеветническая. Я человек православный и делать мне на закате, где правит схима римская нечего. И в Литву бежать смысла не вижу, ибо вольности магнатские есть дурость, которая их страну до добра не доведёт. А то, что некоторые бояре этого ещё не поняли, так что с худоумных возьмёшь? Своим ведь не поделишься, так пусть думают что хотят.
- Вот так значит, - тихо пробормотал Василий, сжимая руками виски. - И чем же тебя порядки у литвинов не устроили?
- А у дела, государь, всегда должен быть тот, кто решение принимает и за дело отвечает. Недаром говорят: у семи нянек дитё без глаза. А государство то же дитё. Коли не будет кто стоять во главе, судьба у него незавидная.
- Ну-ну, - Василий Иванович поднялся с кресла и прошёлся по горнице. Остановился: - Значить, говоришь, сам в разбойники морские податься хочешь?
- Государь!
- Да молчи уж. Ишь, хитрец нашёлся, моей же грамотой прикрываться. А коли воспрещу князьям да боярам в морские атаманы ходить, что сделаешь?
- Волю твою, государь, исполню, но честно скажу: не дело это, морское старание купцам на откуп отдавать. Должен быть у русского государя свой морской приказ и корабли, как это было у православного императора ромеев. Пока не отдал он морское дело на откуп купцам да фрягам, не было никого сильнее на южных морях. А ведь ты, государь, наследник ромейских императоров по крови. Той самой империи, от которой на Русь не только вера православная пришла.
- Ага! А ты, князь, значит, в морские воеводы метишь?
- Желание у меня одно, государь, служить тебе на благо государства твоего. И коль будет на то твоя государева воля, то льщу себя надеждой, что оправдаю высокое доверие.
- Видал, Ивашка, что делается, - криво усмехнулся государь. - Говорит, словно по писанному читает. А иной кто тут бывало встанет, так двух слов связать не может.
- Может от того, государь, что негде им было умению красно говорить обучаться? - осторожно вставил Андрей, видя, что Шигона решил изображать из себя молчаливую статую.
- И ты туда же, - вдруг стукнул посохом о каменные плиты Василий. - Прелести латинской захотелось?
- Прости, государь, но разве предки твои - императоры ромейские - латинской прелести учили подданных своих во дворце?
- Ну-ка, ну-ка, - усмехнулся великий князь. - Сказывал мне митрополит, что ты большой любитель древние свитки читывать. И что же ты вызнал в них?
- То, что первый университет, государь, был тот, в коем ромеи обучали православных людей наукам разным. И для того императором была уступлена часть императорского дворца. А уж те людишки обеспечили величие самой Империи. И лишь потом в закатных странах появились эти латинские подобия. Прости, государь, дерзость мою, но скажу, что не быть Руси великой без своего университета. Даже безбожный Мехмед, что взял Константинополь на меч, и тот проникся увиденным, и велел основать для своих магометян нечто подобное в захваченном граде.
- Вот смотрю я на тебя, князь, и думаю: а не ты ли тот человечек, что митрополиту нужные книги ищет? Уж больно складно вы вместе поёте.
- Что ты, государь, мысль сию умнейшие из священнослужителей ещё при отце твоём думали. Да не дошли тогда руки до дела. Ныне же, великий государь, ты хозяин земли Русской. Так к кому, как не к тебе обращаться тем, кто радеет за её величие? Разве то дело, что мы розмыслов разных из-за рубежа выписываем? Чай русский не глупей немца будет, надобно его только обучить правильно.
Василий Иванович удовлетворённо кивнул головой.
- В чём-то ты прав, князь. Государству нашему грамотные люди нужны. А то есть у меня в закромах латинские да греческие сочинения, а вот прочесть их не каждый может. Ныне выписали с Афона инока Максима, дабы тот перевёл их на язык русский. А ты говоришь университет. Впрочем, не о том я тебя звал, - резко сменил тему великий князь. - Так и быть, в оковы ковать не стану, ведь повинную голову и меч не сечёт. А вот службу тебе князь дам. Как раз ту, что так жаждешь. Но помни, раз уж желаешь моим морским воеводой стать, да коль хочешь и дальше в моря ходить, то поклянёшься мне на кресте, что в иные земли отъехать не возжелаешь и никому, кроме меня, служить не будешь. А с Васьки Шуйского и Мишки Барбашина поручную запись за тебя на тысячу рублёв истребую.
Андрей мысленно присвистнул. Тысяча рублей это не просто большие, это громаднейшие деньги. Вон дворяне с поместья на четыре рубля в год живут. А тут две тысячи разом. Да за такие деньги все двадцать четыре часа под колпаком будешь. Похоже, приходит конец златой вольности. Хочешь, не хочешь, а дядю и брата теперь в известность придётся ставить всякий раз, как куда соберёшься. Ох уж эта паранойя московских князей. Хотя, сказать честно, ведь не на пустом месте она родилась...
- Хоть сейчас готов крест целовать на верность тебе, государь, но как быть с поручниками моими, ведь морская дорога не сухопутная. Подуют ветра противные или шторм разразится, и не успею я вернуться в родную гавань до ледостава. Но приду сразу, как лёд сойдёт. Однако злые языки начнут шептать, что сбежал я...
- А ты, князь, постарайся вовремя возвращаться, - оборвал его Василий Иванович. - Но над словами твоими я подумаю. А теперь скажи мне, князь, - продолжил он, - коль доверю тебе груз особый, доставишь его морем, куда прикажу?
- Коли будет на то божья воля, государь. Над стихией токмо он властен. А всё остальное меня не остановит.
Василий Иванович не спеша прошёлся по горенке, задумчиво поглаживая бороду.
- Хорошо. Ну, да об том позже поговорим. А пока ответствуй мне вот о чём: ныне купчишки завалили меня жалобами на морских разбойников, что бьют и грабят лодьи купеческие на море. Просят они поспособствовать возместить потерянное, как то в договорах сказано. Пишут мои дьяки гневные письма в ганзейские города, да то дело не быстрое. Ну а поскольку из всех моих подданных морское дело ты познал лучше всех, то жду от тебя объяснений, что надобно, дабы оградить купцов от сих бед в дальнейшем.
- Только одно, государь. Свой флот нужен. Да не торговый, а боевой государев, как то у иных правителей сделано. Ведь ещё отец твой для защиты берегов русских хотел на море Варяжском свой флот создать. И для того искал он знающих фрягов да иных немцев. Токмо никому, кроме нас, русский флот на морях не надобен, оттого и не пропустили к нам умельцев корабельных ляхи да ливонцы.
- Флот, - протянул государь. - Это ж каких денег станет, флот-то?
- Не скрою, государь, больших. Точно не скажу, тут считать надобно, но флот вещь дорогая. То все знают. Но по-иному никак, государь. Те же отряды судовые, что в прибрежных крепостях стоят, далеко не ходят, потому как воеводы их окромя охраны крепостной никак и не рассматривают. Да и струги те хороши для рек и Нево-озера, а вот для моря они негодны. Тут, государь, надобно иные корабли создавать, чтоб служили они, охраняя пути торговые вдали от берега. Ведь властвуешь ты не только над твердью земною, но и над берегом морским и островами что в океан-море лежат, - Андрей почти дословно процитировал кусок из восхвалений одного монастырского книгописца, которые, как он знал, уже дошли до государя, дабы и польстить в меру и направить государевы думы в нужную сторону. - Понимаю, что дело то расходное, но ныне многие государи, что на Закате, что на Восходе, в честь себе ставят такой флот заиметь. Однако не с кораблей флот начинается, государь. Коль велишь, я всё досконально у немцев вызнаю. А пока что, пусть купцы сами о себе заботятся.
- Как твой Малой или братья Тороканы, - усмехнулся Василий. - Что удивился, думал, государь не ведает, кто из его князей да бояр с купцами какие дела ведёт?
- Прости, государь. А, правда, твоя. Грамота каперская позволяет им за себя постоять, а постояв, ещё и в прибытке остаться. Вот пусть и защищают пока сами себя за свой же кошт.
- Так зачем флот создавать, коли можно купцов снарядить?
- Купец от капера отобьётся, но коли придёт чужой флот - не сдюжит купец. А флот многое может. Вспомни, государь, как сожгли шведы Ивангород.
- Или как некий князь Палангу литовскую. Что скромничаешь, аль думаешь, я забыл твои выходки? Нет, не забыл. Да и людишки верные позабыть не дают, - вдруг усмехнулся государь, а Андрей сделал зарубку на память, что надобно отыскать тех стукачков, да поговорить с ними по душам. Почему-то казалось ему, что там не только шигонинские наушники отыщутся.
- Что ж, - продолжил между тем государь, - времени тебе даю до осени, а там придёшь, да расскажешь всё, что от немцев вызнал. А уж мы, с думцами, будем думу думать, - по кривой усмешке Поджогина Андрей понял, что государь вовсе не думу боярскую имел в виду. - Ну а ты опосля зайди к Иван Юрьевичу, он для тебя кое-что интересное имеет.
Андрей молча поклонился и вышел из палаты.
Когда он покинул малую залу, следом за ним в коридор выскользнул и Шигона. Подождав, пока сын боярский поравняется с ним, князь заговорил первым:
- Хотел бы с тобой перемолвиться, Иван Юрьевич.
- Надо же, - усмехнулся государев ближник, - и мне того же хочется. Так может в гости зайдёшь, не побрезгуешь.
- Отчего же не зайти? Говорят, повар у тебя больно мастеровит.
- А мне сказывали, что это у тебя настоящие мастера.
- Так за чем же дело встало? Пришли своего ко мне, пусть опытом поделятся, да поучаться друг у друга.
- Что ж, спасибо за ласку, княже. Приглашаю на обед, а там и о делах поговорим, - поклонился Поджогин.
Андрей молча кивнул и пошагал дальше.
Дом тверского дворецкого не отличался размерами или пышностью, но выглядел вполне себе уютно. Стол, крытый тканью, ломился от выставленных на нём явств: дымились горки варёной, сдобренной маслом каши в керамических плошках, покрытых незатейливым узором; исходили густым ароматом наваристые щи; пышущее жаром мясо неровными кусками было навалено по мискам. А хозяин был подстать угощению - сама любезность. Вот только верилось в это с трудом. Скорее это была маска, привычно накинутая Поджогиным.
Обед удался на славу. Знакомый по посольским делам с европейской кухней, часть блюд Иван Юрьевич ел заморским обычаем. Хотя большую часть стола занимала привычная русская пища со своим своеобразным привкусом от топлёного масла и иных приправ.
Ощущая приятную тяжесть в желудке, Андрей откинулся к стенке и внимательно посмотрел на тверского дворецкого. Уловив взгляд гостя, Поджогин усмехнулся и, поднявшись с лавки, прошёлся до богато изукрашенного резьбой сундука, отпер большой замок ключом, что висел у него на шее рядом с крестом и ладанкой и, достав оттуда свернутую грамоту, запер сундук по новой. Грамотку же он чуть ли не торжественно вручил князю.
Сорвав тканевый шнурок, Андрей развернул бумагу и вчитался в ровные строчки полуустава. Это был ответ государя на его прошение, которое он подал через тестя, сразу, как только отыскался медный рудник, прекрасно понимая, что шила в мешке не утаишь, и слухи о медеплавильном заводике до государя донесут обязательно. Расчёт его был на то, что Василий Иванович не его сынок, и грамоты на поиск любых руд (кроме железной) с припиской "отписывати к нашим казначеям, а самому тех руд не делати, без нашего ведома" не раздавал. Потому как ему вовсе не хотелось отдавать такой кус в казну, но и не замечать подобное богатство под ногами, как это делали много лет Строгоновы (ведь Яшка Литвин у них ещё при Рюриковичах служил, а руду, бедняга, только после Смуты, при Романовых отыскал), даже не мыслилось. Ну и то, что государь будет столь долго (почитай пару лет) думать, прослышав о меди, он даже не представлял. Что, впрочем, позволило ему использовать рудник и завод на полную катушку для своих целей.
И вот наконец-то государь разродился решением. Зная его прижимистость и нелюбовь ко всяким тарханным грамотам, Андрей на многое и не надеялся, но Василий Иванович всё же смог его удивить. По государеву веленью теперь он должен был продавать в казну (на Пушечный двор, этого главного предприятия государства по отливке орудий и колоколов) по твёрдой цене две трети всей выплавленной меди, зато оставшуюся треть разрешено ему было оставлять себе на "вольную продажу". Много это или мало? А это как посмотреть.
Увы, но Андрей не был в иной жизни ни рудознатцем, ни плавщиком и рассчитывать мог только на современные ему ныне технологии. А они были не сильно экономичны. Так, Григоровский рудник давал в год примерно 1500 пудов отборной кусковой и 4500 пудов толчёной мелкой руды. И это при том, что "уламывали" (разрабатывали) только самые богатые слои толщиной от одного до трёх пальцев. Нижние же слои толщиной в ладонь и верхние толщиной в 1/2 - 3/4 аршина (36-54 см) не выбирали, а просто бросали, хотя количество металла в них во много раз превышало взятую из центральных пластов руду. Такой примитивизм, а точнее сказать, хищничество, вполне укладывалось в понятия не только русских мастеров, но и их немецкого наставника. И только глядя на это безобразие, Андрей понял, почему Григоровский рудник то забрасывали, то начинали разрабатывать опять и почему умерший от нехватки руды Пыскорский завод спокойно заменил век спустя завод Троицкий, причём работая всё из того же месторождения. Зато появилась новая зарубка на память: разобраться с технологией, дабы не останавливать своё производство лет через двадцать из-за "опустошения рудного".
Так вот, из полученных шести тысяч пудов медной руды смогли выплавить почти 600 пудов меди. 400 пудов уйдёт в казну по цене рубль и двенадцать алтын за пуд, а остальное либо продать по три рубля за пуд, либо пустить на свои нужды. Правда, придётся принять у себя государева дьяка, который будет и за добычей следить и шпионить потихоньку, ну как же без этого, но одним шпионом больше, одним меньше, тут уж грешно плакаться. Считай, тысячу рублей получим, минус зарплата работникам, а остальное в карман. Поневоле задумаешься: а отчего это государь его милостями обсыпает? А то ведь в народе недаром говорят: мягко стелет, да жёстко спать. Как бы подарунки эти не оказались впоследствии горьким отваром. А Шигона-то молодец! Сим подарком мигом сбил Андрея с колеи и взял руководство разговором на себя. То-то не через тестюшку родного передачка-то прошла.
- Что ж ты, Иван Юрьевич, сам-то надрывался? Мог бы и тестюшке отдать.
- Да вот порадовать тебя захотелось, княже, - усмехнулся в бороду государев ближник.
- Да расспросить, между делом, - вернул усмешку князь. - Ох, не люблю я эти волчьи пляски вокруг да около. Говори уж прямо, не трать время, Иван Юрьевич.
- Прямо, говоришь. Можно и прямо. За брата я волнуюсь. Васька ведь воеводой в Казань едет. А тут дошли до меня слухи про речи твои Казани касающиеся. Дай, думаю, спрошу, откуда у князя такие мысли.
- Ну, Иван Юрьевич, да мало ли кто что болтает. Неужто каждого спрошаешь? А про Казань-то, поди, Федька Карпов сболтнул? Да не тебе, а в разговоре с кем-то, а уж твои послухи тот разговор услыхали. Ох, Юрьевич, радуешь ты меня - везде своих людишек поставил. А ко мне человечка тоже определил? Да не куксись, таинник, понимаю: большой брат бдит.
- Эгхм, кхм, - закашлялся вдруг Поджогин. - Вот правду государь молвит: странен ты, Андрей Иванович. Иной кто только при подозрении о моих видоках посохом грозится, а тебе словно всё равно.
- Ты, Иван, государеву жизнь стережёшь, а я на государя не умышляю. Так отчего мне твоих видоков боятся? - а про себя подумал, что информацию ведь можно по разному преподнести, да иной раз так извернуть, что и на плаху человека ни за что отправить можно, но ты это и без меня знаешь, а вот понимаю ли я, тут ты головушку и поломай. - А про Казань скажу, что зря государь на подручных ханов надеется. Пресёкся род Улуг-Мухаммеда, так и не надо огород городить. Сколь раз сей град отец государя брал? А стоило уйти русским полкам и опять казанцы на Русь мечи острили. Да и Мухаммед-Эмин тоже с крови начал, хоть и ставлен был государем московским. А сколь полков на казанской украйне стояло, когда под Смоленском каждый вой на счету был? Нет, Иван Юрьевич, гнойник сей вырывать надобно раз и навсегда.
- И что же государю делать? - Поджогин столь великолепно исполнял роль заинтересованного слушателя, что старик Станиславский непременно сказал бы "верю!".
- А брать её под свою руку государеву, как Смоленск и сажать там воеводу-наместника. А за брата верно переживаешь, Иван. Крымский хан не только об Астрахани, но и о Казани мечтает. А сторонников Гиреев в Казани не мало. Стоит Шах-Али оступиться - быть смуте кровавой. Помяни мои слова, Иван Юрьевич: как ныне казанцы у государя правителя просили, так завтра в Бахчисарай за тем же побегут.
- Так, поди, и тут мысли умные головушку распирают, - съехидничал Шигона, а сам весь напрягся в ожидании ответа, и глаза его недобро сверкнули. Но лишь на миг он превратился в волка, а потом вновь стал похож на доброго дядечку, вот только Андрей этот миг не пропустил.
- Что ты, куда мне до думцев, а тем паче до государя, - усмехнулся князь. - Ты брата-то упреди, глядишь, и не допустит охулки. Но как воевода скажу, что надобна нам крепость на границе с Казанью. И брату твоему в помощь будет и войску сподручнее будет на Казань идти, если что. Я, когда ходил по Волге, видал хорошее место в устье Свияги. Остров так и напрашивается, чтоб на нём крепость построили. Ну да что нам об том толковать. А вот скажи об чём государь спросить хотел, да потом передумал и на тебя указал?
- Что? - было видно, что задумавшийся Поджогин явно утерял нить разговора. - Ах да! Знаешь, поди, Андрей Иваныч, что деньги для магистра ныне во Пскове лежат. Вижу, знаешь. Вот как бы сделать так, чтоб без помощи ливонского мейстера эти деньги в земли к тевтону доставить, да только аккурат к началу войны тому передать?
- Всего-то?! - вполне искренне удивился Андрей. - Погрузить на корабль да отплыть прямо в Кенигсберг. А чтоб в глаза не бросалось, упроси государя разрешить купцам открыть в орденской столице торговое подворье да отписать об том магистру, чтоб преград не чинил. Купцы торговать начнут, а дьяк на подворье том в ожидании поживёт. Как война случится - сразу и деньги передаст.
- А и хитёр же ты князь. Даже тут купчишкам потвору сотворить желаешь.
- Ну, потвору не потвору, а с тебя я, Иван Юрьевич, дивлюсь.
- А что так? - неискренне изумился Поджогин.
- А как ты сбор информации творишь? Тебе, как оку государеву, надобно наперёд всё знать, а ты и людишки твои ждут, когда купцы да послы заморские приедут и выпытываете у них всё, что сможете. Ну и своих купцов опрашиваете. Не спорю, метод сей хорош, но ведь узнаёшь ты лишь то, чем купец заморский интересовался. А всегда ли он знает то, что тебе надобно?
Глядя на насупившегося сына боярского, Андрей криво усмехнулся:
- А теперь подумай, каково было бы, если б имелись у нас свои дворы торговые в разных городах, а не только в Ревеле да Риге. С купцами пошлёшь своих людишек, дабы они не что попало, а то, что тебе надобно вызнали, да по осени тебе и привезли, али весточкой с купцами передали. Что хмуришься, Иван Юрьич, аль думаешь у них по-другому? Думаешь, отчего все эти немцы у нас свои подворья торговые хотят поставить. Нет, конечно, торговля там на первом месте, но среди десятка купцов завсегда найдётся один неприметный приказчик, что не товаром будет интересоваться, а новостями да слухами.
- Православных людишек в заморские страны пущать? А коли прельстится кто прелестью латинской да сбежит?
- Это ты про простой люд? - вновь усмехнулся князь. - Купцы да мореходы годами в те страны ходят и что, много сбежало? И парни, что Геннадий Новгородский в немецкие университеты посылал учиться, тоже все вернулись. А уж эти-то точно не один год в неметчине прожили. Да и сам ты сколь раз за рубеж ездил. Отчего не прельстился да не сбежал? Эх, Иван Юрьевич, умная у тебя голова, а простого не понимаешь. Кем трудник за морем станет? Таким же трудником, а то и хуже - холопом. Да ещё всё округ будет чужое: язык, обычаи, нравы. Нет, дурни завсегда найдутся, так для того и работать надобно с людишками, чтоб дурней таких заранее отсеивать.
Поджогин, откинувшись на лавке и скрестив свои длинные руки на груди, с интересом рассматривал гостя.
- А красиво говоришь, княже. И вроде обо мне печёшься, а стоит подумать, так всё же о своём более. Хочешь, чтоб идею твою я до слуха государева донёс, да своею нуждою прикрыл бы. Хитёр, князь, хитёр. Только тебе-то это зачем?
- А затем, Иван Юрьевич, что торговлюшка ведь бывает активной и пассивной. Вот немцы с нами активную ведут. Сами к нам плывут да с того барыш имеют знатный. А вот мы всё более пассивно себя ведём. Ивангород отстроили для чего? Да для того, чтоб немцам удобнее было к нашим берегам приставать, а не нашим к ним отправляться. А коль они к нам, то и цену дают свою, низкую. А от того доходы у купцов падают и мне за мои товары, что из вотчин им отдаю, они меньше платят. А это уж мне в убыток. Да и ладно только мне. Но ведь и казне убыток. Бедный купец меньше пошлин да налогов платит. А что тебе про то сказал, так всё одно разговор наш государю передашь, так отчего бы не порадеть за торговлюшку.
- Ну-ну, князь, - усмехнулся Шигона. - А что ещё скажешь?
Уходил Андрей из гостей буквально под вечер с чувством хорошо исполненного долга. Государев ближник непременно донесёт сей разговор до слуха Василия Ивановича, а там, глядишь, и стронется что-то с накатанного пути. Ну а нет, то когда грянет гром, государь точно вспомнит, кто об том говорил заранее. Тут Андрей усмехнулся: этак, глядишь, и сам в государевы ближники выберется. Впрочем, это делу не помеха. Ведь задача правильного попаданца это не только пушки.
*****
Перед тем, как убыть к морю, князю пришлось здорово наездиться по стране.
Сначала он отвёз жену с дочкой из шумной столицы в свою волжскую вотчину. Варя недаром весь год изучала бережический опыт: пора было применять полученные знания на практике.
Путешествие в деревню представляло собой нелегкую задачу. Даже если дороги были более менее обустроены, а разбойники обузданы, сама поездка была делом нелегким. Один лишь обоз, в который сложили всё только самое необходимое, был громоздким и медлительным. А ведь вместе с боярином следовали слуги, чьи вещи тоже везли в телегах, и воины его дружины, для охраны. Грязь, поломки, дорожная скука. Понятно, почему в деревнях постоянно жили лишь помещики или вотчинники-затворники, а князья да бояре предпочитали жить в городах, годами не навещая дальние владения. И чем дальше были вотчины, тем реже в них заезжал владелец. Это лишь Андрей, как электровеник, носился туда-сюда.
Жена, осмотрев оба дома, заявила, что жить будет в Подлесном, так как управлять ей придётся не только Новосёловым, а всей вотчиной. Андрей не спорил, так как в Подлесном был не просто дом, а уже готовая усадьба, лишь слегка переделанная его людьми под новые стандарты.
Годами стоявшая в тиши, усадьба с приездом княгини преобразилась. Сенные девки, прибывшие с ней, принялись наводить порядок в горницах, изгоняя нежилой дух, а мужики расчищали двор и дворовые постройки, загоняя в конюшню лошадей и заталкивая под навес телеги и возы. Сама Варя, проведя поверхностную инвентаризацию, уже отчитывала местного смотрителя за то, что лёд в леднике не был вовремя пополнен, и грозила страшными карами, коли мужичок не извернётся, и не исправит положение.
Проследив, что домочадцы более менее устроились на новом месте, Андрей помчался под Калугу, в гости к Одоевским.
Сильвестр предельно внимательно отнёсся к просьбе князя и самолично сходил в немецкие земли, покуда он геройствовал под Полоцком и Витебском. Посулами и подкупом он вытащил на Русь германского умельца, и ныне под Ржавцем должна была заработать первая на Руси домна, опережая время русского чугунолитья лет так на сто.
От высокой комиссии на первой плавке присутствовали только Андрей и Роман Одоевский, которого дядя и назначил ответственным за новое дело, показав тем самым, что инициатива и в 16 веке наказуема.
Домна произвела впечатление на всех, даже Андрей понял, что за прошедшие годы поотвык от чудес 21 века. Огромная шестиметровая печь, сложенная из огнеупорного кирпича, с приводами от водяного колеса для усиленного дутья воздуха была сделана по самым современнейшим технологиям, с увеличенным объёмом верхней части шахты и с открытой грудью. Нет, конечно, Андрей понимал, что более знающий в металлургии человек просто посмеялся бы над этой гордостью вестфальского гения, но здесь и сейчас это был прорыв. Хотя, приглядевшись к конструкции, и сам князь понял, что мог бы предложить кое-что к улучшению. Например, слова "горячее дутьё" знает, наверное, каждый школьник. А ведь здесь домна всё ещё использовала холодный воздух. А ещё на каждом уважающем себя попаданческом сайте есть описание процесса, в котором сквозь жидкий чугун, получаемый в доменных печах, продувался воздух. В результате происходит выгорание углерода, растворённого в железе, что позволяет получать из чугуна сталь в существенно больших количествах, чем это было доступно при том же кричном переделе.
Нет, Андрей вовсе не стал мастером, который на коленке мог создать бессемеровский конвертер, но даже понимание, куда нужно двигаться - это уже полпути к успеху. Просто все инновации нужно творить как можно дальше от глаз иноземных мастеров, особенно тех, кого планировалось отпустить домой. Ведь для первой половины 16 века и нынешний доменный процесс с кричным переделом был для Руси гигантским шагом вперёд. Ну а для Одоевских ещё и прекрасным шансом набить карманы и стать сторонниками капиталистического пути, если, конечно, смогут перешагнуть через свои устои.
Посетив Бережичи, Андрей в обязательном порядке проинспектировал местную школу, где продолжал трудиться на ниве просвещения калужский дедок. Инспекция показала, что старшие ученики могли быстро писать и бойко читать любой текст, а вот с математикой было уже похуже. А немецкий язык более-менее изучили трое, в стиле через два на третье понимать Германа. Но даже тут нашёлся не огранённый алмаз, который Андрей решил изъять прямо сейчас. Пятнадцатилетний Ждан прекрасно освоил чтение, счёт и письмо и вполне сносно понимал немецкое наречие. Большего в местных условиях он получить просто не мог. Да и кто бы ему дал! Родители уже вовсю привлекали его к работам, а в ближайшее время ему и вовсе предстояло стать самостоятельным хозяином, если, конечно, владелец, то есть Андрей, захочет. Ведь Ждан был из семьи холопов и сам был холоп.
Но у князя на парня были другие взгляды. Крестьян у него пока хватает, а вот грамотных людей была дичайшая нехватка. И в Новгороде и на Каме его люди буквально зашивались от лавины дел. А потому из Бережичей он выезжал с отрядом на одного человека больше. Веснушчатый, с огромной копной рыжих волос на голове, Ждан неуклюже трясся в седле, мысленно переваривая услышанное. Перспективы, нарисованные ему князем, были выше всех его ожиданий. От карьерного роста, до вольной грамоты, которую князь обещал выправить через десять лет службы. А то, что тот слово держит, Ждан знал не понаслышке: примеры Годима и Якима можно сказать были прямо перед глазами. Андрей же, глядя на задумчивого паренька, только усмехался. Коли всё пойдёт хорошо, то через десять лет ты, паренёк, вряд ли захочешь возвращаться к сохе, пусть и вольным землепашцем.
А две недели спустя перед взором всадников открылся стальной простор Балтийского моря и качающихся на волнах кораблей. Ледоход уже прошёл, и купцы спешно готовились к навигации, молясь по церквям, чтобы миновали их стихия и гданьские разбойники.
Глава 2
Тяжело отдуваясь и вытирая со лба пот рукавом тяжёлого опашня, посол великого московского князя Константин Замыцкий поднялся на вершину песчаного холма, густо поросшего высокими стройными соснами. Этот холм резко выделялся на равнинной местности принаровья и носил среди местных нелестное прозванье Чертовой горы. Своим происхождением она, видимо, была обязана сложной гидросистеме, состоящей из Наровы и Луги, а также перемычки между ними в виде реки Россонь. В результате смещения устья Россони был размыт участок пересыпи на правом берегу Наровы и между Наровой, Россонью и старым руслом Россони обособился треугольный остаток Мерикюльской пересыпи, который и получил известность, как Чертова гора.
Но учёные хитросплетения меньше всего волновали боярского сына. Слегка отдышавшись, он окинул взором окружающее пространство. Впрочем, надо признаться, вид с горы и вправду открывался великолепный: внизу у подножия лентой стелется дорога, чуть дальше за деревьями извивается Россонь, а вдали лесополоса скрывает затаившееся от сторонних глаз Тихое озеро. Кусочек нетронутой природы и сакральное место для местных жителей.
- Согласитесь, Константин Тимофеевич, но в таких местах тянет думать о вечном, а не о делах наших праздных, - раздался за спиной голос того, кого посол искал последние пару часов.
- Неужто ты сюда молиться поднялся, князь?
- Что ты, посол, для того храмы божьи существуют. А вот знаешь какую тут можно совершить охоту? Буквально четверть часа назад мимо меня промчался здоровенный лось. Я даже не думал, что в этих обжитых местах можно такого встретить. Но ты же меня искал по другой причине. Спешишь выполнить поручение государя?
- Да, князь. В скором времени я уже должен быть в Гробине, а мы всё ещё стоим в Норовском. Да и путешествуя сквозь Ливонию, я мог бы узнать много интересного...
- Бросьте, Константин, - мягко оборвал посла Андрей, - всё, что вы узнали бы, это слухи. А слухи уже дошли и до наших палестин. Ведь купцы - это лучшие представители компании ОБС. Что вам больше интересно?
- Кхм, а что такое ОБС? - спросил смущённый дворянин.
- Одна Баба Сказала, - усмехнулся князь. - Слухи, короче. Ну не смотри на меня так, это я пошутил. Для крепкой торговли купцам жизненно необходимо знать все политические расклады. Иной раз простой купец знает больше, чем все шпеги, засланные во вражий стан. Итак, что вам больше интересно? Сигизмунд ныне находится в Кракове, татары совсем недавно совершили набег на Подолию, а турки на три года заключили перемирие с Венгрией. Что же касается выборов императора, то им, скорее всего, будет внук Максимилиана Карл.
- Даже так, - съехидничал Замыцкий. - А я слыхал, что у всех кандидатов равные возможности.
- Бросьте. Реально претендуют на корону трое: Карл Арагонский, Франциск I Французский и Генрих VIII Английский. И поверьте, тут ставку стоит делать на Габсбурга Карла.
- Да откуда ты можешь знать это, князь!? - изумился посол
"Из послезнания", - усмехнулся про себя Андрей, а вслух произнёс другое:
- Потому как Империя в союзе с Испанией воюют ныне с Францией. Да и Генрих враждует с Франциском. Но его королевство бедно, а за спиной Карла маячат Фуггеры.
- Это точно?
- Сильвестр Малой, тот самый, что собирает судовой караван, ведёт с ними дела и знает всё не понаслышке. И зря усмехаетесь. Я же уже говорил, что для доброй торговли купцам приходится много знать.
- Надобно мне самому с ним погутарить.
- Так в чём же дело? Малой весь день на пирсах проводит. А про плавание не волнуйтесь, уже завтра мы снимаемся с якоря. Так что советую неплохо провести нынешнюю ночь.
- Да, надобно будет отслужить молебен. Что ж, пойду гонять слуг посольских.
Андрей с усмешкой проводил Замыцкого. Вообще-то, говоря про ночь, он имел ввиду отнюдь не моления, но каждый выбирает по себе. А вообще он и сам был недоволен задержкой. Но кто же знал, что струги со Пскова сядут на мель и их придётся перегружать неурочный раз. Зато, воспользовавшись непредвиденной задержкой, он смог лишний раз выйти в море на шхуне, которой уже дали имя "Новик". Да-да, имя своё шхуна взяла у двух самых быстрых и самых боевых кораблей Русского императорского флота: крейсера 2 ранга и эсминца. И Андрей очень сильно надеялся, что, следуя заветам великого Врунгеля, его шхуна станет такой же грозой на море, как и эти два корабля.
Да и сам кораблик у Викола получился на загляденье. Скорость чувствовалась во всём. Даже внешний вид, вытянутый, без привычных всем замков на корме и баке, словно подчёркивал её грациозность. А как ходко она взбегала на волны! И даже идя под одним марселем, шхуна была устойчива, хотя пару раз резкий порыв ветра и попытался опрокинуть её, но усиленный фальшкиль и балласт своё дело сделали. И теперь старый мастер мог справедливо гордиться собой и своей работой. Ведь "Новик" мало того, что был первой в мире марсельной шхуной, так ведь он ещё стал и первым русским судном не с мачтой однодревкой, а с полноценной стеньгой и пусть и небольшой, но марсовой площадкой. Такое на Руси ещё не строили, да и в иной реальности освоили только век спустя, да и то на единичных экземплярах типа того же "Орла". А морские лодьи да карбасы всё так же ходили по старинке с мачтой из одного ствола.
Но не только этим ограничивались нововведения. На "Новике" почти на два века раньше появился кливер. Хотя сам стаксель голландцы вроде уже успели изобрести (тут разные книги ведь по-разному пишут, а Андрей в этот вопрос сильно и не вдавался), но вынести его на фок-штаг ещё долго не могли сообразить. Так что тут Русь неожиданно оказалась впереди планеты всей.
Потому недаром постройка "Новика" растянулась аж на два года, хотя тот же "Пенитель морей", эту то ли лодью, то ли пынзар, срубили за одну зиму. Зато теперь на руках у Андрея был инструмент, с помощью которого можно было замахиваться и на океанские корабли. Его плотницкая ватага и мастера корабельного дела ныне умела то, что не умела ни одна другая команда судостроителей на всей Руси-матушке. И чтобы не растерять этих умельцев, следовало срочно продумать кораблестроительную программу хотя бы для его торговой компании.
Но вернёмся к "Новику". Кроме хорошей скорости и довольно вместительного трюма, он был ещё и довольно опасным кораблём. Десять четвертьпудовых единорогов грозно смотрели на море с его бортов. По пять стволов на борт. Ну а для стрельбы вперёд и назад решили использовать небольшие вертлюжные пушки. Это был уже не "Пенитель морей", а нечто более грозное, более быстрое и стреляющее дальше и мощнее. При довольно раздутом экипаже в двадцать семь человек (капитан, его помощник, два навигатора, три вахтенных начальника, боцман, кок и восемнадцать мореходов) и ещё сорока канониров, он мог дополнительно взять полсотни бойцов, а если не сильно заботиться об автономности, то и в два раза больше. Правда, ради этого пришлось пожертвовать осадкой, отчего тот же "Пенитель" мог легко ходить на глубинах уже недоступных "Новику". Но ведь "Пенитель" это переделка торговца в воина, а "Новик" изначально строился как каперский корабль.
Ну а поскольку вопрос с опытными мореходами по-прежнему стоял довольно остро, Андрей решил, не мудрствуя лукаво, восспользоваться опытом более поздних времён. То есть разбавить на всех судах профессионалов сухопутными салагами. К примеру, одна вахта на "Новике" состояла из шести матросов. Вот один из них и набирался из тех людишек, что готовы были покрутиться на морское дело ни разу до того в море не бывав. За одну навигацию они поймут, что к чему, обтешутся и, коли останутся (крутились ведь обычно на одно плавание), то на следующий год можно будет легко сформировать экипаж на один дополнительный корабль. Правда, тут уже остро вставал вопрос командных кадров. Но новгородская морская школа Компании была почти готова к первому своему выпуску. Да что там готова: бывшие зуйки уже вовсю роптали, мол, при отцах-дедах за три-то года некоторые уже в подкормщики выходили, а тут, почитай, всю зиму учат, летом в море на практику гоняют, а при всём при том всё ещё зуйками считают. А ведь каждый из них ныне знал куда как больше, чем иные старые кормщики. Те ведь как ходят: по приметам, компасу да звёздам. А они и астролябией могут работать и карты морские читать, и много чего ещё их за эти годы обучили. А на выходе что?
Андрей, слушая пересказы гардемаринских обид, лишь посмеивался да вспоминал себя пятикурсником. Ничего, ребятки, то, что вы знаете больше кормщиков это ещё не всё. Опыт и умение управлять людьми, вот что отличает их от вас. И если опыт - дело наживное, то вот умение управлять - это такое умение, что не каждому даётся. Иной раз с личным составом куда сложнее, чем с техникой бывает. Вот сходите ныне в море, а там и посмотрим кто к чему готов.
Усмехнувшись про себя, Андрей опустился на траву и прислонился спиной к сосне. Год прошёл, как он в море не был, а за этот год многое случилось. Пока на земле Сигизмунд один за другим терял значимые города, в море удача сопутствовала его людям. Во-первых, сильно распоясались гданьские каперы. Они буквально наводнили всё море. Почти два десятка лодий и шкутов не вернулись в родные места, став их законной добычей. Караван купцов Таракановых подвергся нападению аж семи каперов. С большим трудом и ценой потери двух охранников и одной лодьи с грузом им удалось отбиться. Но лишь затем, чтобы стать приманкой на обратном пути. В результате лишь три из шести их лодьи добрались до Ивангорода. Заодно каперы захватили несколько датских кораблей, причём один из них принадлежал самому адмиралу Северину Норби. 6000 марок разом потерял влиятельный вельможа и любимец короля.
А во-вторых, бесследно пропал таракановский капер, что наводило на очень неприятные мысли.
В таких условиях оставшийся на хозяйстве Малой думать о широком пиратстве не стал, сосредоточив все силы на охране судов Компании. Все четыре боевых корабля (краер "Святой Николай", когг "Верная супружница", лодья - пынзар "Пенитель морей" и отремонтированная каравелла "Святой Андрей Первозванный") встали в конвой. И как оказалось не зря.
Драка недалеко от Готланда вышла жаркой. Большая, но медлительная "Верная супружница" была атакована сразу двумя краерами и основательно избита прежде чем её попытались взять на абордаж. Но тут уж ушкуйнички показали себя во всей красе. Умирать в море мало кому хотелось, и рубка на палубах вышла знатная, больше напоминавшая резню. Всё было кончено, когда на помощь примчался "Святой Николай". Его абордажники вовремя ударили по каперам и помогли своим товарищам превратить поражение в победу. Но "Верная супружница" была потеряна, как и атаковавшие её краеры. Нет, было бы время, кого-то можно было и восстановить, но бой только разгорался и, сняв всех живых, "Святой Николай" поспешил на помощь сражающимся товарищам.
А вообще в тот день им здорово повезло, что князь изначально ставил на артиллерийский бой, а не на абордаж. И учил этому своих людей. Теперь, пользуясь скоростью, корабли палили изо всех стволов, рвя паруса и снося у гданьчан мачты. Те же по привычке старались сойтись с русскими в клинч, и были крайне недовольны их методом войны. А ещё большей удачей было то, что пиратский капитан не догадался разбить свой отряд на два. В результате прикрываемые с кормы боевыми кораблями, торговцы беспрепятственно уходили от места боя. Будь на месте поляка Андрей, он бы обязательно оставил парочку охотников в засаде и в тот момент, когда остальные свяжут боем конвой, эти бросились бы резать абсолютно беззащитных купцов. Впрочем, не стоит считать врага за дурака, умная голова среди них найдётся и потому стоит предусмотреть подобный манёвр с их стороны на случай нового столкновения.
А вот Игнату, вставшему на мостик "Пенителя" всё же удалось немного побезобразничать на торговых путях, прихватив несколько гданьских посудин. Одной из которых оказалась стотонная четырёхмачтовая копия "Ниньи", ну точно такая, как в фильме с Депардье про Колумба. Оснащённая как "каравелла редонда", с прямым парусом на первых двух мачтах и латинским на двух остальных, она, как и колмубовская, тоже оказалась неплохим ходоком и потому была зачислена в отряд, взяв себе имя героически погибшей "Верной супружницы". По приходу в Норовское она была тщательно осмотрена Виколом и признана неплохо содержавшейся, потому как сам кораблик был явно не новодел и одну тимберовку, как минимум, прошёл точно. Остальные корабли были проданы ещё в Любеке практически за бесценок, по 1500 марок за штуку, что, впрочем, пришлось очень даже кстати.
Потому как на выходе, по итогам года, так сказать, резко стала видна разница между купцами, взявшими облигации Русско-Балтийской торговой компании (а именно так звучало полное имя его детища) и остальными. Что заставило этих остальных серьёзно задуматься. Всё, что теперь нужно было Андрею - это не слить достижения прошлого года и тогда можно будет очень обстоятельно поговорить с новгородскими толстосумами о делах наших бренных.
Впрочем, многие уже сами начали приходить к нужному решению. Совсем недавно к Малому заявился ивангородский поп Игнатий, оказавшийся на поверку владельцем целой бусы, и предложил взять его в дольщики, а то торговать с Колыванью, конечно, выгодно, но в Любеке, по рассказам торговавших там, ещё выгодней. Тонкий намёк, что хоть одного святого отца на кораблях были бы рады видеть в роли судового священника, был им воспринят правильно, и он пообещал замолвить словечко перед архиепископом. Зато ныне его буса уже готовилась выйти в море в составе каравана как полноправное судно компании. Но таких мелких дельцов, владевших одним кораблём, а то и вообще одной бусой в складчину, покамест было мало. Многих отпугивали условия, поставленные перед теми, кто хотел войти в компанию как её член, а не как держатель обязательств торгового товарищества (так для простоты понимания решили обозвать облигации).
Малой почти в лицах рассказывал, как проходили беседы с подобными претендентами. Сколько было криков и ругани, однако все наезды просто разбивались о железное спокойствие приказчика. Структура Компании была давно обговорена и обдумана на заседаниях у князя, и менять её Сильвестр без согласия Андрея не собирался, хотя многое для него и самого было в своё время в новинку. Зато всё остальное было как в лучших традициях Ганзы и Иванковского ста.
В общем, большинство купцов, почесав в затылке, предпочитали либо уйти, либо рискнуть и стать лишь держателем обязательств, а торговать пойти по старинке, самостоятельно. Что ж, вольному воля, а обязательства это тоже хорошо. Этакий способ своеобразного кредитования. Купцы тебе денег либо товар на определённую сумму, а ты им в конце возвращаешь всю сумму плюс проценты деньгой или товаром. Естественно все облигации были краткосрочны (на один год) и с фиксированной ставкой в 10 процентов. Однако пока что желающих сидеть дома, и получать по десять новгородок с каждого вложенного рубля, было немного: опасался народ подобных нововведений. Да и не на купцов это было рассчитано, если честно. Это была своеобразная попытка внедрить зачатки капитализма среди аристократии и духовенства, убедить их, что открыто вкладывать деньги в дело не зазорно. А то ведь всё одно торгуют через купцов товарами со своих вотчин, но почитают действие сие "невместным" и честь аристократическую порочащим. И, возможно, первая ласточка в этом деле уже появилась. В обязательства Русско-Балтийской торговой компании открыто и с большой охотой вложился дом святой Софии, в лице старого княжьего знакомца архиепископа Иоанна.
Дело в том, что после осуждения в 1509 году, из-за спора с покойным ныне Иосифом Волоцким, новгородского архиепископа Серапиона новгородская кафедра находилась в состоянии междуархиерейства. И многолетнее отсутствие епархиального владыки не лучшим образом сказывалось на состоянии её дел. А потому одержавший впечатляющую победу на соборе Варлаам решил, что столь важная кафедра пустует уж слишком долго. Да и вообще из двух на Руси архиепископий после смерти в 1515 году ростовского архиепископа Вассиана, кстати, родного брата Иосифа Волоцкого, ныне пустовали обе. Ну а кого ставить на кафедру как не того, кто больше всех помогал в деле борьбы с иосифлянами? Вот так архимандрит Московского Симонова монастыря, в стенах которого Андрей не раз встречался со старцем Вассианом и самим митрополитом, и был хиротонисан в епископа Новгородского и Псковского с возведением в сан архиепископа. Тем самым история церкви сделала ещё один шаг в сторону от иной ветки реальности. Там новгородская кафедра пустовала аж до 1526 года, пока место архиепископа не занял будущий митрополит Макарий. А Иоанн точно так же стал в том же 1520 году архиепископом, но Ярославской и Ростовской епархии. Теперь же на место ростовского архиепископа был рукоположен игумен Троице-Сергиевого монастыря и ученик бывшего архиепископа новгородского Серапиона Иаков Кашин, в бытность которого игуменом и произошло обретение мощей преподобного Серапиона, скончавшегося в Троице-Сергиевом монастыре в 1516 году.
Так вот, архиепископ Иоанн решил, что коль скоро огромные земельные наделы Новгородской епархии со временем отойдут в казну, то нужно её богатства начинать увеличивать иным способом. А ведь всем известно, что дом святой Софии ещё со времён республики был круто замешан в балтийской торговле, действуя сам или через новгородских купцов. В общем, новый архиепископ решил внимательно приглядеться к новому товариществу, тем более что тут был каким-то образом замешан и один старый знакомец, после общения с которым и старец Вассиан, и сам митрополит уходили из кельи в глубокой задумчивости. А когда князь подтвердил, что это самое товарищество действительно обещает неплохие дивиденды и выплатит их при любом раскладе, то Иоанн решился. В общем, выделил казначей архиепископа Сильвестру товара аж на три тысячи рублей. А Андрей подумал, что наличие в правлении Компании дома святой Софии было бы неплохим подспорьем для дел.
Ведь сколько их ещё нужно было решить!
Ту же систему мер и весов нужно было перетряхнуть по новой и установить единые для всех значения, эталоны которых должны храниться и в Новгороде, и в Ивангороде. Или приучить купцов по образу Ганзы собираться раз в год для решения наиболее насущных вопросов. Их ведь тьма тьмущая, да вот хотя бы тот же ценовой вопрос. Разумеется, каждый купец мог вести торг своими товарами в любом городе, но при этом должен был проводить согласованную ценовую политику в отношении, как сбыта, так и покупки, то есть осуществлять ценовой сговор, как это делали те же самые ганзейцы. А что вы хотели? Как аукнется, так и откликнется. Нет, цены никто занижать пока не собирался, рано пока что, но торговлю стоило потихоньку вводить в единое русло, иначе так и будет русское купечество болтаться на окраинах Балтийской лужи.
Покряхтев, словно старый дед, князь поднялся с травки и пошагал в сторону села. Приказчик приказчиком, а перед выходом и самому надобно в готовности всех убедиться.
Утром один за другим суда торгового каравана потянулись из устья реки в море. Первыми вышли конвойные корабли, за ними значительно увеличившиеся количественно суда самой РБТК (ведь, как выходец из других времён, князь любил давать всему короткие наименования). Шесть полноценных морских лодий, трюмы которых были набиты не только пушниной и воском, но и кожей (известной в германских землях под маркой reusch leder), салом, ворванью, коноплёй, льном, пенькой и поташем. Малыши же, типа бусов, шкутов и баркасов давно уже были переведены на новгородско-выборгскую трассу. Лишь буса попа Игнатия, ныне тоже поднявшая флаг Компании, выделялась на этом фоне. Зато за ними выползал на морской простор самый настоящий разномастный табор. Это были те из купцов Ивангорода и Новгорода, кто решился разориться на охрану. В общей сложности Андрей насчитал два десятка кораблей.
Посол, бледный после вчерашнего возлияния, стоял на корме "Новика" и молча наблюдал за величественным зрелищем. Увидев поднявшегося на мостик князя, он оторвался от фальшборта и подошёл к нему.
- Ох и вкусны у тебя напитки, князь, но с утра голова как свиное железо.
- Так что ж ты рассольчиком-то не похмелился, Константин Тимофеевич.
- Да что-то не сообразил сразу. А всё ж хорошо посидели, - вдруг усмехнулся посол. - А какие песни были.
- Рад, что тебе понравилось. Сейчас на свежем ветру быстро хмель выветрит и вовсе хорошо станет. Ну что, будем молиться чтоб никто из врагов нам не попался.
- Будем, князь. Нам поспешать надо.
Вот только молитвы их были явно никем не услышаны.
Нет, сто раз проклятую Аэгну они прошли без сучка и задоринки. Здесь от каравана отделились те, кто в Ревель изначально собирался, а так же те хитрецы, что дальше его ходить не отваживаются и просто пристроились в надежде, что пираты просто не рискнут нападать на столь большое количество кораблей. Глядя на последних, Андрей лишь посмеивался. Любят, ох любят купчишки хитрить, да платы избегать. Что ж, с этим тоже придётся бороться, но со временем. А сейчас главное, что они хотя бы в море пошли, не побоялись участившихся нападений.
А вот пятый день похода, когда миновали уже вход в Финский залив, начался с того, что марсовой заорал: "Паруса по корме!". Выскочивший из каюты Андрей, приложив трубу к глазу, постарался рассмотреть, кого это бог послал вдогон. Однако оптика хоть и приблизила изображение, но ответ на вопрос - кто пожаловал - дать так и не смогла.
На фалах "Новика" взлетел сигнал "внимание" и на нём стали ставить гафели. Потому как до того шхуна шла лишь под кливером и марселем, наполненом ветром, который, как известно, более сильно дует в вышине, чем у уреза воды.
Набирая скорость, "Новик" помчался на сближение, чтобы пораньше узнать, кто же появился на горизонте.
Стоя на юте возле рулевого, Андрей, то прикладывал трубу и пытался рассмотреть флаги, то оглядывался назад и хмурился. Если его капитаны уже имели понятие что такое строй и как надо совместно маневрировать (хотя большой практике в последнем у них было ещё маловато), то купцы буквально сбились в кучу, словно решая: уже начать побег или ещё подождать. А ведь каждому кормщику было буквально на пальцах объяснено, что и в каких случаях надо делать. И этим тоже придётся заниматься отдельно.
Тут князь вздохнул: дела росли как снежный ком, грозя похоронить его под собой. А помощники росли слишком медленно. Нет, где можно, там он вполне полагался на дедовы методы, вот только проблема прогрессорства это во многом как раз отход от этих методов. Так что без помощников ему было никуда. Но и бога не стоит гневить: кое-кто у него уже появился. Ведь не он сам стоит у стекловаренной печи, и возле домны не он. Да и соль ныне варят по-новому и без его догляда. И жена-умничка. Не всё ведь в тех тетрадях понимает, но делает, как написано, сняв совместно с Германом и это бремя с его плеч. А вот флот он никому пока передать не может. Да и не хочет, честно говоря.
Между тем очередной порыв ветра развернул большой флаг на ближайшем корабле, и князь ясно увидал королевский стяг, дарованный Сигизмундом Казимировичем тем из гданьских каперов, кто согласился взять его каперские свидетельства. На трепещущем красном полотнище рука от плеча, сжимающая саблю. Спешат, голубчики, добычу почувствовали. Раз, два... шестеро бродяг. И кто-то должен по ветру в засаде стоять. Не могут ляхи не оставить кого-то. Со времён римлян эта тактика работала, так отчего же они должны второй раз сглупить?
Заскрипев всем корпусом, "Новик" стал резво отворачивать обратно. Подзорная труба - великое изобретение. Жаль, нет у него оптиков, чтобы довести её до ума. Но и методом телескопа тоже хорошо, тем более, если у врага и такого нет.
А ребятки то как-то сообразили, что их раскусили, и теперь вовсю спешат за "Новиком". Ха-ха, три раза. Если б не караван, не видать вам шхуны, как своих ушей. А так придётся принимать бой. Потому как лучшие пушки и лучшие канониры находятся на его борту.
Да-да, если проблема с матросами и навигаторами хоть как-то решалась, то канониры были настоящей кадровой бедой. Во-первых их было и без того мало на Руси, большинство армейских пушкарей были природные немцы, пришедшие на службу к великому князю. А во-вторых, не было и наставлений как учить и, самое главное, мизерный процент грамотного населения. А ведь артиллерия, даже нынешняя, это всё же математика. Вот и носились по всем городам и весям андреевы послужильцы, вербуя вольный народ на службу, заманивая их хорошим заработком. А потом отбирали среди них самых сообразительных да смелых и отдавали под руку Охриму, этому самородку артиллерийского дела, сманенного Андреем из крепости, где он служил городовым пушкарём, разумеется при большой помощи всемогущего дядюшки. Обходился главарт князю в очень неприличную сумму - десять рублей в год, не считая зерна - но денежки свои он отрабатывал на все сто. Хотя поначалу и он долго не понимал, как это на каждую пушку свой расчёт надобен. Ну не делается так нигде и всё тут. Вон немцы приезжают и тоже по одному на несколько орудий служат. К чему такая прихоть? Долго пришлось князю убеждать пушкаря, дабы работал тот не за страх, а за совесть. Но больше слов служба корабельная его убедила. Так что гонял он теперь своих учеников и в хвост и в гриву.
Но пальба на суше и пальба на море две, как говорят в Одессе, разницы. При стрельбе на относительно больших дистанциях в условиях бортовой качки, артиллерист должен был точно рассчитать момент выстрела. А если нет, то к промахам из-за несовершенства самих пушек добавлялись и промахи от ошибок канониров. И в результате ядра куда чаще либо свистели над вражеским кораблём, либо зарывались в воду с недолётом.
Вот тут-то Андрей кой чего и вспомнил. Ну, смотрели же ведь старый фильм про адмирала Ушакова "Корабли штурмуют бастионы"? Помните, как он на качелях учил канониров момент для стрельбы ловить? Вот так и Охрим стал учить с лёгкой руки князя. Да только драгоценного пороха на подобную учёбу уходило столько, что уже и сам Андрей жалеть стал. Но терпел, сжимая зубы. Ему нужны были канониры, и не вообще (хотя и это тоже надо), а умеющие стрелять дальше, точнее и быстрее, чем у врага.
А по весне произвели рокировку в стиле японского флота. Самых лучших определили на "Новик", тех, кто похуже на "Пенитель морей", к Игнату, ещё похуже на каравеллу "Святой Андрей Первозванный", где обосновался на капитанском мостике второй некогда вахтенный начальник с флагмана Борис, ещё похуже на каравеллу "Верная супружница", к Онанию, так же сменившего должность вахтенного начальника на командирскую, а уж оставшихся на краер "Святой Николай", где командовал сейчас бывший навигатор Гридя. Ну и сами пушки перетасовали так, чтобы на одном корабле стояли более-менее одинаковые калибры. И теперь лишь оставалось проверить: готовы ли его ученики к настоящим делам.
Королевские каперы шли ходко. Видимо вид будущей добычи слепил им глаза. Да и то сказать, численность команд на русских купцах редко более 20 человек была на самых больших лодьях, а в основном всего 10-12 мореходов, что означало неминуемое поражение в случае абордажа. Да русские кораблики были достаточно ходкие, но из такой толпы по паре на брата точно можно урвать. И ведь понимают, что без охраны конвой не ходит, но прут на рожон. А это значит, что есть у них козырь в рукаве, есть.
Далеко обогнав преследователей, "Новик" сблизился с другими кораблями охраны, и Андрей принялся спешно давать указания. В авангард выделялись краер "Святой Николай" и каравелла "Верная супружница". Выйдя на ветер, они должны были уводить за собой торговые суда и могли вступить в бой, только если их постараются перехватить. А три остальных корабля, маневрируя в арьергарде, должны были объяснить кой-кому всю тщетность их намерений.