Кардиограмма была в норме. Они вышли из поликлиники, и отец взглянул вдоль улицы. Эта часть города была застроена в 60-годы прошлого века; панельные пятиэтажки с плоскими бетонными крышами стояли на одинаковом расстоянии параллельно друг друга. От дороги их отделял тротуар, вдоль которого росла рябина.
- Я не сомневался, что у тебя все в порядке, - сказал отец.
Сын поднял голову.
- Может, та, из училища, ошиблась?
- Не знаю, - сказал отец.
Они пошли по тротуару. Проезжая часть улицы была широкой и уходила вдаль с чуть заметным уклоном. В середине ее разделяли трамвайные линии, и трамвай всякий раз останавливался в одном месте на спуске, проверяя тормоза, а потом, стуча и набирая скорость, катил под гору навстречу синему небу, солнцу, как будто на простор среди стремительного потока машин по обеим сторонам рельс.
- Она стояла на своем. Мы не могли ее переубедить, - продолжил сын
Отец ничего не ответил. Он подумал, что навряд ли они сумеют что-то доказать. Такой чeловек, как та, начальник лаборатории из училища, уж сумеет найти повод и настоять на своем. Он знал, что все дело в деньгах. Необходимо уплатить, дать взятку, и тогда все уладится. Однако для него дать взятку означило принять правило игры, которое ему навязывали, и которое он отвергал.
- Это станет моим унижением, - подумал он, и почувствовал, как протест закипает в глубине его души. - Я не позволю какой-то бабе разрушить все, что создавал в течение многих лет, - сказал он себе.
Для сына он приготовил другие слова:
- Постараемся доказать ее ошибку, - произнес он. - Ты же знаешь - мы правы.
У сына словно спало напряжение. Он зашагал в ногу с отцом, радуясь яркому солнечному зною, и тому, что сердце у него здорово, и что он сможет поступить в военное училище и со временем стать офицером, как его дед.
А отец с легкой грустью думал, что его сын окончил десять классов и стал уже не таким доверчивым и наивным, каким он привык представлять его маленьким; и все же сын верит ему, верит в честность и порядочность людей, и он старался быть честным со своим сыном и с другими, кто встречался на его пути.
- Люди лгут, потому что боятся правды, - говорил он своему малышу,- а ты станешь мужчиной, ты не должен быть трусом, не должен никого предавать и подличать.
- Что такое "подличать"? - спрашивал сын.
- Унижать человека. Загонять его в тупик. Прикинуться его другом и обмануть его. Скажем, попросить игрушку и потом не вернуть. Сделать вид, что забыл про игрушку и зажулить.
Сын слушал и верил ему. А его радовала возможность сохранять у сына доверие к себе. Еще ему нравилось ходить с ним на футбольный матч или в театр, или в поход за город. Такие поездки он особенно любил. Сын приглашал друзей из своего класса. Если кто-то впервые присоединялся к ним, то родители мальчика звонили ему и осторожно расспрашивали о поездке. Он понимал их беспокойство: сколько бесследно пропадало народа, сколько малолетних детей растлевали взрослые - давали им наркотики, приучали к пьянству, к безумству порока. Он хотел защитить своего ребенка и других детей от зла. Поэтому он не жалел своего времени, которое уделял сыну.
Они выезжали рано утром. В машине помещалось семь человек. В этом случае в багажнике выдвигались еще два сидения, а сумки с провизией приходилось ставить в ногах. Если набиралось много детей, жена отказывалась от поездки, чтобы освободить лишнее место, но он любил, когда они проводили выходные всей семьей. У них было любимое место: ровная площадка недалеко от речки на холмистом берегу. Там росло четыре больших дерева, которые отбрасывали прохладную тень в самый солнцепек. Под одним из этих деревьев они располагались всякий раз, как приезжали сюда. У самой воды, на песчаной полосе, они гоняли мяч, а потом потные и разгоряченные мчались в глубину, задирая колени и расшвыривая брызги, пока упругая прохлада не доходила до живота, и тогда, набрав в легкие воздух, они ныряли в зеленоватую мглу, замирая от жуткого представления круто уходящего далекого дна. Устав от игры и купания, они, чтобы согреться, зарывались в горячий песок, и тела их казались покрытыми серой пленкой от прилипших крошечных кристаллов.
- Я сейчас сделаю орла! - кричал кто-нибудь из ребят.
Он вбегал в воду, смывал с себя крупинки песка, а затем, соединив указательные пальцы рук, прижимал ладони к груди, и, отставив большие пальцы как можно дальше к плечам, бросался худыми ключицами, подбородком на песок, стараясь при этом не запачкать живот. Получался темный отпечаток на теле. Все начинали ему подражать. А потом спорили, у кого лучше получилось, кричали, доказывали друг другу свое превосходство, и детский крик звенел, разносился над водной гладью.
В полдень земля нагревалась так, что по ней больно было ходить босиком. Жар исходил, как от раскаленной топки. Но прохладная вода, зеленая у берега и синевшая вдали словно небо, вселяла уверенность в спасение от всемирного неподвижного зноя.
Обедали в тени под деревом, расстелив на траве брезент и сидя на нем в круг. После обеда лежали на берегу и переговаривались между собой. Им казалось, что щедрая на ласку природа, и друзья, с которыми они так славно проводят время, уже никогда не исчезнут из их жизни, и что завтра и послезавтра, и через месяц они все также будут ощущать беззаботную радость, свободу и восторг, которые поселились у них в душах, и ничто не сможет охладить их, сделать равнодушными к дружбе, угрюмыми и эгоистичными.
Солнце огненным диском повисало в розовой дымке над дальнем лесом, и они начинали собираться в обратный путь.
Ровно гудел мотор машины. Все молчали, сохраняя в себе раскаленный бескрайний простор, чистый воздух, прохладу воды, и кто-то сзади внезапно произносил: "Эх, и здорово было!", и он чувствовал себя таким же счастливым, как и сидевшие рядом с ним дети.
Труднее стало влиять на мальчика, когда он перешел в старшие классы.
- Ты стал курить, сын?
- Я балуюсь. Виктор дал мне сигарету.
- Тебе нравится курить?! Ты решил стать похожим на Виктора?
- Он хороший друг. Выручает меня.
- Ты свободен в своем выборе. Но, в конце концов, ответственность несу и я за твое здоровье. Осуждают родителей, если их дети плохие.
- Но сигареты не подрывают нравственность.
- Они делают тебя зависимым и слабым. Таким же слабаком ты проявишь себя, если возникнет серьезное дело.
- Не думая, что курево ослабит мою волю.
- Проверь. Попробуй не курить.
У сына шла своя юная и сложная жизнь, и отец с уважением относился к его поступкам. Главное, научить его разбираться во лжи и недобрых делах, и тогда можно быть спокойным, что сын не изменит своей порядочности.
- До конца спокоен все равно не будешь, - подумал отец. - Если только не загнать ребенка за монастырские стены. Но ты же все время хочешь, чтобы он жил среди людей и вел себя достойно.
Теперь он сам не знал, как поступить: дать деньги и оправдать себя - все это ради сына, или отстаивать свои принципы. Он подумал, что его рассуждения начинают походить на болтовню, и, отвлекая себя, стал вспоминать приятные эпизоды своей жизни.
Однажды он случайно обнаружил, что сын посещает порнографический сайт в Интернете.
- Я заплатил почти в два раза больше за Интернет. Что тебя так привлекает, и ради чего ты тратишь время? - спросил он сына.
- Там есть забавные картинки.
- В чем их прелесть?
- Я смотрю порнографию - честно признался сын.
- Ты хотел бы, чтобы твоя любимая девушка, твоя будущая жена развлекалась подобным образом?
- Что в этом страшного?
- Думаешь, она сохранит тебе верность или ты ей, насмотревшись такие забавные фильмы?
- Я смотрю ради знания.
- Понятно. Не хватает сведений. А для приобретения опыта есть смысл и попрактиковаться.
Он не помнит, что ответил сын, но он сказал ему:
- Если быть справедливым, значит и другим можно заниматься тем же, что и ты делаешь. Не уверен, что тебе понравится распутство близких людей, которые основательно вооружены знаниями и опытом любовных утех.
Неожиданно он заметил, что его воспоминания стали не очень веселыми. Может быть потому, что с возрастом сын стал все больше огорчать его своим упрямством, стремлением все делать по-своему.
Он взглянул на сына, шагавшего с ним рядом. Тот был выше отца и широк в плечах. Не мудрено. Не жалея себя занимается борьбой, на тренировках, вздувая жилы на шее, упорно осваивал трудные приемы на матах в спортивном зале, все готовился к соревнованиям, и каждая победа повышала его шанс стать военным. Это была его давняя мечта. Он не представлял свою жизнь без военной службы. Казалось, ему ничто не может помешать добиться своего.
- Ты едешь со мной? - спросил отец.
- Нет. Навещу Петьку.
- Постарайся вернуться к ужину.
Отец помахал рукой, и такси подкатило к краю дороги, где они стояли.
- До вечера, отец. Сын посмотрел, как отъехала машина, а потом зашагал к остановке маршрутного такси.
Он приехал к школьному другу, который так же, как и он, собирался учиться в военном училище.
- Привет, Макс, - заорал друг, открывая входную дверь. Из комнаты неслась громкая музыка. Петр был помешан на джазе, и доставал диски известных музыкантов, где только мог.
- Заходи, заходи, - орал он, стараясь, чтобы его было слышно в барабанном грохоте и хрипе саксофонов.
Он рванулся в комнату, и звук стал тише.
- Нет, ты слышал?! Каково?! А! Какая дробь!
Максим пожал плечами. Он не сходил с ума по разным увлечениям, и с улыбкой посмотрел на друга.
- Ладно, темнота. Что с тобой говорить. Тебе лишь бы хватать за шею да делать броски через бедро, - проворчал Петр.
Но это была неправда. Максим числился в списке лучших учеников класса, и оба знали, что все это говорится, чтобы подзадорить друг друга.
- Мои предки ушли в гости, - сказал Петр, - так что на весь вечер лишили меня нравоучений. Могу, как видишь, и музыку сделать чуть погромче.
- Понятно, - сказал Максим. Он прошел в комнату, которую продолжали называть детской, хотя в ней многое поменялось. Вместо низкого столика и ящика с игрушками, предназначенными для тихих забав, теперь на письменном столе громоздился монитор компьютера, на экране которого можно было получить ответы на любые вопросы или оживить фантастических чудовищ, поставить их под ружье для ведения беспощадных космический войн; настойчиво напоминали о себе огромные музыкальные колонки, а стены этого жилища украшали картинки, вырванные из журналов, где красовались кумиры в немыслимых прическах, позах и одеждах
.Друзья уселись на диван.
- Отец никак не может привыкнуть, что я уже закончил школу, - сказал Петр - все принимает меня за ребенка.
- Ничего удивительного. Вспомни прощальную застольную речь нашего математика: "Вы молоды и эмоционально неокрепшие. Вам трудно выдержать напор зла. Но будьте мужественны" У тебя есть мужество?
- Никогда в жизни не слышал такую чушь. Удивительно, как взрослые заботятся о нас, их просто распирает давать нам советы.
- Придет время, дружище, сам будешь напичкан советами на все случаи жизни.
- Поэтому не грех и побеситься в молодости.
- Вот это как раз не одобряется.
- Слушай, ты говоришь, как мой отец.
- Нет. Просто я не психую ради пустяков.
- Ну да. Хочешь стать самым правильным, справедливым и положительным.
- Хорошие качества, - сказал Максим. - О них нам постоянно напоминали, а примерами были наши славные учителя.
- Еще бы, - согласился Петр с усмешкой. - Не понимали, о чем говорят, но толковали, лишь бы казаться возвышенными и честными.
- Как рать чиновников, которых допускают покрасоваться на экранах телевизоров.
- Как все мы.
Петр закинул руки за голову, сцепил пальцы на затылке, блаженно вытянул ноги.
- Придет время, - сказал он, - закончу училище, и тогда начну вести достойную взрослую жизнь.
- А пока станешь прикидываться несмышленым юношей?!
- Нельзя же разочаровывать родителей, если они меня так воспринимают.
- Ты медицинскую комиссию прошел? - спросил Максим.
- Все в порядке, - ответил Петр. - Ты помнишь Витьку Брындина? Он еще залезал на турник с помощью табуретки. Тот тоже, считай, уже курсант.
- Чудно, - сказал Максим. - Там думают, что если по силам носить штаны, то можно стать доблестным защитником отечества?!
- Главное, найти подход к начальнику лаборатории.
- Это той тетки.
- Точно. Десять тысяч рублей и зеленый свет в училище открыт, даже если одна нога короче другой.
- И никто не может ее приструнить?
- Каким образом, друг мой?! Она жена начальника училища. Даже главный врач санчасти не смеет пикнуть против нее.
Но есть другие больницы.
Бесполезно. Я знаю один случай. Парень заартачился, пошел в городскую больницу снять кардиограмму. Ему объяснили, что местная военная лечебница подчиняется только больнице военного округа. Посоветовали поехать в окружной город. Так и пришлось раскошелиться. Эту мегеру ничем не проймешь.
Они помолчали.
- А ты что расстроился? - спросил Петр.
- Обидно, что такая несправедливость.
- Я же вижу, тебе просто не по себе. Слушай, неужели тебя тоже?!
Максим молча кивнул головой.
- Зацепила на крючок, - произнес Петр тихо.
Он соскользнул с дивана, подошел к окну.
- А если в другое училище?
- Ничего не выйдет. Ты же знаешь, запишет в медицинскую карточку и доказывай потом, что это ложь.
- Ты же только и бредил этими чертовыми погонами, - сказал друг.
Максим молчал, ему не хотелось об этом говорить, что толку обличать и осуждать кого-то. Он чувствовал бессилие, и он был готов разорвать того, кто ради корысти помешал ему, но он знал, что в борьбе, если хочешь победить, надо быть хладнокровным.
Петр включил проигрыватель, поставил диск. Послышалась мелодия, она полилась плавно и широко, и в ней вдруг о чем-то стал выговаривать саксофон, он настойчиво призывал к чему-то, просил мягко и ласково, вставляя свои такты в общее звучание оркестра. А инструменты гремели в какофонии безумного праздника, заглушая саксофон, который взлетал на самые высокие ноты, стараясь разбудить что-то глубокое и потаенное; и этот чистый мотив наполнял комнату, душу, сознание, звал куда-то на простор, где хоть на мгновение можно забыть ложь, лицемерие, показуху, корысть, жадность и злобу. В этих замирающих колебаниях ощущалось непомерная печаль и в тоже время гордое сознание своей правоты и веры.
Петр сразу выключил проигрыватель, как только закончилась музыкальная пьеса.
- Когда слушаешь такую музыку, и жить хочется, - сказал он.
- Надо идти, - произнес Максим. - Обещал вернуться к ужину.
Они попрощались, как обычно: ударили легко кулак о кулак, как боксеры на ринге, и Максим ушел.
Домой он добирался пешком. Было еще светло, но сумерки уже заполняли улицы. На безлюдных перекрестках светофоры, любуясь собой, бесполезно мигали разноцветными огнями, в зданиях самодовольными выскочками кое-где начинали светиться окна, и воздух, притворяясь тихоней, угодливо разносил звуки вечернего города.
Максим старался освободиться от тягостных мыслей, искал спасение в своей памяти. Он вспомнил, как однажды он с отцом возвращался из поездки в другой город. В пути застала гроза. Она обрушилась на них жутким ливнем, молнии рвали небо до самой земли, но белые разрывы вновь стягивались, вмиг пропадали в темном потоке, и грохотало грозно и страшно без надежды на спасение. Дорога исчезла за стеной воды. Отец выключил двигатели, и они одиноко сидели в тесном пространстве среди бушующей стихии, и машина казалась им надежной и уютной крепостью.
Потом посветлело. Тучи ушли. Они ехали мимо свежих, омытых лугов, из динамика лилась бодрая песня, возвещающая о городах, людях, радости жизни и казалось, что мир прекрасен. Чтобы сократить путь, свернули на незнакомую дорогу, которая была все в рытвинах, проносились через безлюдные деревни, разбрызгивая лужи и грязь, и в одной из таких деревень въехали в канаву, скрытую водой, и провалились по самую ось. Они возились до темноты, поднимали колеса домкратом, подкладывали камни, но все было напрасно: машина не могла вырваться из ямы. Мокрые, обессиленные, облепленные грязью они готовились заночевать в этом незнакомом и безлюдном углу. Неожиданно откуда-то возник старенький трактор "Белорусь", он лихо развернулся и встал задом. Водитель спрыгнул из кабины, потребовал трос, зацепил его за крюк, трактор взревел, трос натянулся, машина дернулась и выскочила на ровное место. Отец предлагал доброму человеку деньги.
- Вот еще, - сказал тот, - какая это работа. Пять минут и все. Не возьму.
Так и уехал.
И уже в пути, когда машина мчалась вперед сквозь тьму, вырывая фарами из черноты бегущее шоссе, отец произнес:
- Совесть скрывается в провинции, в деревнях. Здесь ее еще не растоптал, не убил дух делячества и корысти
Максим почувствовал, что он не одинок, что есть простые люди, которые знают, что правильно, а что нет и которые готовы жить и поступать по правде и бескорыстно приходить на помощь в трудную минуту. От таких мыслей ему стало веселее и спокойнее.
Дома он выбрал минуту, когда отец был в кухне один.
- Отец, ты хочешь заплатить ей? - спросил он.
- Да, сынок.
- Не надо этого делать.
- Ты всегда хотел быть военным и защищать страну, если придется, как твой дед.
- Я передумал. Страну надо спасать от внутренних врагов.
- Думаю, ты преувеличиваешь.
- Слишком много мерзавцев чувствуют себя уверенно. Они считают, что им все дозволено. Для них нет писанных законов и правил.
- Так было всегда.
- Но с ними боролись!
- Конечно. Как же иначе?
- Отец, я хочу поступать на юридический факультет.
- Когда ты решил?
- Сегодня.
Отец помолчал. Он посмотрел на своего мальчика. Черты лица у того были жесткие и беспощадные.
- Только не злись, - сказал отец. - Не надо.
- Отец, как ты думаешь, смогут честные люди одолеть ложь, корысть, жадность, подлость?
- Все это в нас. Но чем больше достойных людей, тем легче дышать. Надо говорить о добре и помогать друг другу быть стойкими.