В третьих, у нее в жизни было трое любимых, а остальные - это выдумка.
А вообще, это была маленькая растерянная девочка, запутавшаяся в своих фантазиях.
Так она любила думать в особенно сложные моменты - когда приходилось задумываться о будущем, принимать серьезные решения и делать выводы.
Вчера Мадам пригласила меня на коктейль в свои покои. Сегодня, через полчаса я буду сидеть на ее кровати, и дышать в бокал. Не смея поднять глаза выше своих острых коленок. Что вдруг изменилось? Вчера утром она не знала, что я существую, а сегодня я пришиваю уже третью пуговицу - очередную жертву моего волнения - к бархатному пиджачку. В котором я буду сидеть напротив нее и мучительно скрывать свое волнение. Напротив нее. Я буду мучаться от невозможности всего происходящего, а она будет смотреть на это и разговаривать со мной.. о... о чем она может говорить со мной, если не знает толком моего имени?
Мне не дает покоя эта перемена. У нее самая большая комната, с окнами от пола до потолка. Она живет на втором этаже, и у нее есть балкон, на котором стоит плетеный столик и кресло-качалка. Каждый день ей приносят свежие пионы, и она сидит в кресле-качалке, пьет коктейли. Кутается в плед и принимает только тех, кого сама пригласила. Даже Главный не заходит к ней без стука. И всегда оставляет своих берсеркеров за дверью. Я вообще слабо понимаю, что она тут делает.
Почему она в этом заведении? Она могла бы жить в каком-нибудь альпийском пансионе, общаться с таким же элегантными, как сама, восхищаться своими пионами и упиваться мешаниной из таблеточек. И не рассиживаться на своем балконе, в своих черных платьях. Не пудрить и так затуманенные мысли окружающих своими глазами без зрачков. У нее почти белые глаза. Нельзя так много и так часто мешать медпрепараты. От этого зрачок вытекает за радужную оболочку, и человек перестает видеть трехмерность формы. Только контуры сущности. Но тогда легко ошибиться, и можно перепутать любимую кошку с любимой подушкой. И у Мадам уже почти нет зрачка. Он маленький, с иголочную головку. Ей, конечно, можно мешать коктейли в своих покоях. Ей приносит необходимые компоненты сам Главный. Про нее ходят всякие слухи. Про то, как она выходит голая гулять по ночам. Ходит, бродит по местному кладбищу. Потом садится возле какой-нибудь свежей могилы и начинает с ней разговаривать. Иногда сжигает некоторые страницы из своих тетрадок и книг. Она много читает, много пишет. Одной страницей больше, одной меньше - не важно. А ей позволительно иметь свое маленькое чудачество. Совершенно безобидное притом. А сегодня утром завистники намекали мне, что сжигает она свои стихи и рассказы. И не на любой могиле, а на тех, которые умерли после того, как сдружились с ней. Ну, что я могу сказать им. Что зависть - поганое чувство? Что из-за него у них случится обострение, и что их ждет? Мокрые простыни. Или "коробочка".
Хаха, а я стану новым близким другом Мадам. И она будет читать мне свои стихи, и позволит говорить в ее присутствии, и я буду вносить пионы по утрам на ее балкон, и читать ей вчерашнюю почту, которую потом она сожжет в чашке утреннего кофе... что поделать, если ей так не везет. Смерти у нас - не такое уж и диковинное происшествие, глупо связывать это с Мадам.
А то, что в мою комнатку сегодня вселилась другая девочка - тоже не удивительно. Наверняка завтра меня переведут в покои, по соседству с ней. И у меня будет выход на ее балкон. Так она сможет всегда позвать меня к себе, как только ей захочется рассказать мне о том, что только что прочитала....
Это все очень хорошо. Моя комната не отличается удобствами, а общение с Мадам дает сразу множество привилегий. Можно не следовать распорядку дня, который никак не рассчитан на человеческие состояния и настроения. Можно не подсовывать медсестре в карман бусы в обмен на то лекарство, которое хочется, а не прописанное, от которого только тошнота и ломота в костях. Можно не обещать охраннику поцелуи в обмен на свидания с посудомойщиком в перерыве между обедом и творческой комнатой. В обмен на это - полная свобода и постоянное общение и покровительство прекрасной Мадам-умницы. Непонятно, правда, что за страсть подселять к себе тех, кому осталось жить от силы месяц. Глупо же полагать, что живущие здесь пациенты не знают сами, сколько им осталось. И что значит стать подружкой Мадам. И вот это меня смущает больше всего. Я же не болею в строгом смысле этого слова. У меня нет рака, и внутренние органы мои не разъедены наркотиками и алкоголем.
Что я вообще здесь делаю? Я запуталась. Я престала видеть смысл в паутинах социальных сетей. Повсюду расставленных.
Я пробовала быть послушной дочерью - но мне невыносимо бороться между внешними ожиданиями и внутренними желаниями. От этого у меня только развивается постоянное чувство вины и невыносимые мигрени, которые мешают мне даже посуду мыть. Я не могу мыть ее против своего желания. Я понимаю, что это нужно сделать, но я не могу делать то, что не входит в мои нынешние планы. Я собиралась, может, сидеть на подоконнике и ловить бабочек. Потом я бы раскладывала из их крылышек имя, которое будоражит мое воображение сейчас. А потом - если сдуть эти крылышки с подоконника, они полетят далеко за кроны деревьев, смешаются с ветром, и тот, кому это имя принадлежит, незаметно проглотит их, когда будет на своем велосипеде ехать к моей матери на урок игры на пианино. А тут посуда. Жирные тарелки, вода, от которой сморщивается кожа, чистящий порошок, от которого щиплет в ранках.
Потом я пыталась представить себя добропорядочной хозяйкой в доме милого супруга. Но и там все те же тарелки, условия, запреты и условности. Как могу я вечером нежно смотреть в глаза любимому супругу, ставить пред ним супницу, если днем я сидела перед телефоном и резала себе руки, чтобы только не позвонить брату, не позвать его помочь мне прибить гвоздь. Чтобы стоять потом за его спиной, и взглядом, дыханием, случайно упавшим волосом - гладить, целовать, шептать о том, что мне вчера снилось. А как потом объяснять дорогому супругу мои порезы? Вот, я и не смогла объяснить. И любимый супруг, после "тайной" беседы с матерью, решил, что мне нужно отдохнуть, развеяться. Разобраться в себе. При помощи специалистов. В клинике.
И вот, я здесь. Сижу, пришиваю эти чертовы пуговицы к своему пиджаку, волнуюсь, как перед первым свиданием, потому что сегодня меня позвала в гости к себе полоумная Мадам-красавица, любительница коктейлей из медикаментов. Это значит, что завтра я буду жить рядом с ней и все такое. Но я же, черт возьми, не умираю. Что ей надо от меня?