Аннотация: о том, что позволено узнать далеко не каждому....
2 греха
В этой комнате остро и четко пахло сексом. Я всегда могу сказать точно, что он где-то рядом был или есть. Такое чувство не обманешь. И даже не в разобранной постели дело. Просто комната удушающее наполнена неуловимым, но чувственным запахом человеческих тел. Наверное, это и есть феромоны, о которых все столько говорят и пишут. Странное возбуждение охватывает уже с порога. Хочется сорвать с себя всю одежду при входе и немедля начать танцевать под саксофон, звучащий откуда-то сверху.
Это волшебное чувство. Ты стоишь в чужой квартире и думаешь не о деле, за которым пришел, а о том, что еще совсем недавно, может быть минуты три назад, до твоего звонка в дверь, кто-то занимался любовью на этой постели. И этот кто-то явно тебя ненавидит за то, что ты прервал их интимное занятие. А может, и не прервал. Кто знает, может быть, они уже курили и пили кофе, когда ты звонил в дверь? Или стучал? Какая разница как, но ты попал в эту квартиру. Странно и темно тут. Красные бархатные шторы опущены и только полоска света меж ними выдает, что на улице день. Мягкий ковер утопил ноги по самые щиколотки в своем ворсе. Когда делаешь шаг, кажется, что ступни засасывает в мокрый песок. Помнишь, когда мы были детьми, часто так делали. Долго стоишь на месте и немного подпрыгиваешь так, что песок с водой забирают тебя глубже и глубже. В этом великолепном ковре ты проваливаешься и проваливаешься ниже пола. Нет, это все-таки какая-то нереальная комната. Здесь будто бы жгли ароматические палочки минуту назад до моего прихода, точно. И вот я вижу, как она раздевается в этой комнате. Украдкой, лукаво она наблюдает за ним в зеркало. Свечи делают свое дело, он видит перед собой светящийся образ полуобнаженной куртизанки, которая готова продаться ему за пару красивых шелковых подвязок и бокал вина. Она сегодня будет бесстыдно-прекрасна. Я смотрю и вижу, как ее тонкая рука зажигает сандаловую палочку, ставит ее в высокий фужер. Струйка ароматного дыма скользит по ее гладкому, алебастровому в ночи животу и растворяется в воздухе около ее острого подбородка. Запах пропитывает кожу, проникает внутрь ее тела, захватывает первобытной страстью и вызывает странные фантазии, граничащие с галлюцинациями. Она видит в этой комнате отражение того, к кому пойдет сейчас в постель. Он уже нагой и, раскинувшись на постели, вероятно, сам получает удовольствие оттого, что она его разглядывает сейчас, как неопытная школьница. Он гладит рукой подушку, приглашает ее подойти к себе, но женщина не торопится. Она, как сиамская кошка выгибает спину, чтобы показать длину своих волос и гибкость тела. Волосы ее неотразимы, они достают до самых ягодиц. Дальше, я думаю, он либо встал и подошел к ней, либо она сделала это сама. Что было потом, хотелось бы оставить за закрытыми дверями моего воображения. Чтобы почтенная публика не нашла в моих словах симптомов еще каких-нибудь отклонений. Да впрочем, и не важно. Ведь вы здесь как раз за этим? Тогда продолжу с вашего позволения. Я радуюсь, созерцая то, что происходило здесь недавно. Подхожу к столику около кровати и вижу оставленный бокал с недопитым шампанским. Какое же оно сладкое, электрически вкусное, резковатое, но приятное. Такое, конечно не подадут в лучшем ресторане, но такое приятно удивит в сравнении со всем остальным, что есть в магазине рядом с вашим домом. Это ее бокал, боже, она не вытерла помаду, когда пила из него. Значит, это было еще до того, как в них разгорелось пламя страсти. Он еще не целовал ее, а она еще не отдавалась ему ни разу за этот вечер. На вкус это очень дешевая помада, легко стирается. Я попробую ее только кончиком языка. Дешевая помада очень хороша на вкус, она нравится мне с детства. О, нет, заиграла Кэнди Далфер, тема ЈЛили была здесь". Это напоминает мне мой первый раз, тогда, в старой квартире. Мы были изрядно пьяны, вокруг витал запах фиалковых духов моей подружки, она говорила, что потом этот запах и эта песня помогут вспомнить мне эту ночь. Как она была права! Столько лет прошло, но я помню как и сейчас это ощущение разгульного блуда, когда предавая себя, ломая стереотипы я и она... Мы... Это было волшебство, которому больше не суждено повториться. Духи такие больше не выпускают, к сожалению, у меня еще долго была их пустая бутылочка дома. Стояла до тех пор, пока запах не выветрился. Помню, на ней была тогда такая же дешевая помада, я, размазывая ее своими губами, шепчу: ЈНе надо, мне нравится, я хочу ее съесть с тебя. Давай всю тебя ей намажем"? Эта, конечно, с бокала не такая вкусная, но приятно холодит язык и щиплет шампанское, которым я ее запиваю. Главное здесь ничего не трогать до их прихода - вспоминаю я свое главное правило и тут же стираю свои пальчики с фужера подолом пиджака. Дело, наверное, в том, что та помада была первой в моей жизни, а эта - уже нет? А у ее возлюбленного совершенный вкус, я замечаю на постели пепельницу и в ней еще дымящуюся гавайскую сигару. Такие мне доводилось курить только в ЈМетрополе" с одним канадским промышленником. Не вспомню уже сейчас, как его звали, да разве важно это сейчас? Хотя, кто его знает, может быть это случайность? Он решил ее поразить? Купил сигары, купил дорогое постельное белье. Но сегодня трудно удивить кого-то шелком с кружевами. Кстати, что делает этот апельсин на кровати? Постойте, я знаю. Она пришла к нему в постель с этим фруктом. В ее руках, конечно, мог оказаться банан, киви, груша, яблоко... что угодно. Но она взяла апельсин. Стойте! Я вижу, как она это делала с ним. Пропитанная запахом сандала, она встала над ним и стала катать по себе сочный оранжевый фрукт, добавляя к сандалу новый сладко-маслянистый аромат. Это марроканский красный апельсин, ни один апельсин больше не пахнет так сладко. Он, наверняка сходил с ума, когда она это делала. Мой разум бы тоже дал сбой, если бы надо мной стояло столь прекрасное создание, а мои руки были привязаны над головой. Вот и веревки. Странно, зачем она это сделала? Может быть, ей доставляло удовольствие самой играть партию первой скрипки? Когда ты сидишь на нем, чувствуешь себя победительницей, охотницей, Дианой. А он на время превращается в послушного зверя. Тебе не надо просить его ни о чем. Торопиться или нет - теперь твоя воля. Он может сколько угодно стонать и просить отпустить его, ты будешь непоколебима. Он страшно ненавидит тебя за то, что ты не даешь ему до себя дотронуться, он готов разорвать путы для того, чтобы схватить тебя за грудь и прикоснуться к ней свои сухими горячими губами. Но это игра и он принял правила. Ты разве сама этого не хочешь? Нет, ты хочешь этого сильнее всего на свете, ты хочешь так же, чтобы он тебя притянул изо всей силы к себе, покрепче усадил в седле и взял силой. Но это ты его лишила силы! А значит, тебе сегодня решать - как вы будете это делать. Это великолепно, девочка моя! Он умирал тысячу раз за ночь, когда ты доводила его до исступления и бросала, изменяя ему с собственными руками. ЈТак же нельзя", - он говорил. ЈЯ так хочу", - ты отвечала, и стоны срывали с твоих губ его запах. Я восхищаюсь тобой, моя красавица!
Хотя, надо внимательнее оглядеться по сторонам. Можно даже осторожно посмотреть в окно. Мало ли? Секс мог выбраться наружу. Казалось, я сейчас подойду к полоске света между шторами, а там, внизу, в парке собрались любовники и любовницы всех возрастов и мастей. Они все желают друг друга, ласкают нагие тела и предаются плотским утехам. Как в древнем Риме. Но нет, там все спокойно, на удивление, пусто даже как-то. Один старик гуляет с собакой. Значит, пора уходить.
Я кладу в сумку нож, которым только что прирезала двоих. Кровь, естественно я вытираю о край простыни. Я сделала это. Прирезала. Его, открывшего мне дверь за то, что он был с ней этой ночью. Ее, лежавшую в кровати рядом с пепельницей и апельсином за тот первый поцелуй и первый раз, который дал мне надежду. И еще за то, что теперь она заставляла этого мужчину запомнить запах сандала и апельсина, чтобы потом он напоминал ему о ней. Убила их обоих, чтобы ему не было так же больно, как и мне, когда я ее потеряла навсегда вместе с фиалковым запахом. Они бы и не представили себе лучшего конца. Надо уходить отсюда. Здесь до боли пахнет сексом. Я по дороге сюда купила ей, своей первой и единственной девочке прекрасную белую розу, которую теперь нужно положить ей на грудь, и все... бежать отсюда... бежать. Немедля.