Рогожева Людмила Леоновна :
другие произведения.
Воспоминания
Самиздат:
[
Регистрация
] [
Найти
] [
Рейтинги
] [
Обсуждения
] [
Новинки
] [
Обзоры
] [
Помощь
|
Техвопросы
]
Ссылки:
Комментарии: 1, последний от 11/01/2017.
© Copyright
Рогожева Людмила Леоновна
Размещен: 29/03/2008, изменен: 17/02/2009. 19k.
Статистика.
Сборник стихов
:
Поэзия
Ваша оценка:
не читать
очень плохо
плохо
посредственно
терпимо
не читал
нормально
хорошая книга
отличная книга
великолепно
шедевр
Уходят люди, память унося.
о днях войны и о военном детстве,
история же кировская вся -
для внуков беспокойное наследство.
Я так надеюсь, что само - собой
вот эти незатейливые строки
переживут мои земные сроки
и станут общей прожитой судьбой.
В КИРОВЕ
Июльским утром длинный эшелон
товарный. Мы прощались на вокзале.
Мой папа добровольцем шёл на фронт,
а нас в далёкий Киров отправляли.
В дороге - рельсов тоненькая нить
и лес кругом, но добрались до места,
и москвичей сумели расселить
в два деревянных дома Кировтреста.
Спала у печки, где всего теплей.
Нас две семьи (и теснота известно).
Хоть трое было в комнате детей,
мне , самой младшей, уступили место
у печки. Я любила тёплый бок,
любила поджигать дрова лучиной, -
щепать лучину вовсе не оброк -
по собственному делала почину.
Когда темно, электросвета нет,
Ни лампы керосиновой, ни свечки,
всегда могла согреть себе обед,
да и сама согреться возле печки.
У печки и читала иногда,
не жалуя чадящую коптилку.
Играли возле печки. В те года
Игрушки - кукла да свинья - копилка
разбитая.Откуда та взялась
и чья она, мы этого не знали,
но только свинка то у нас паслась,
то мы в неё копейки собирали,
иной раз чьей-то дочкою была,
для малышей гремела погремушкой,
а то - располагалась у стола
уже кастрюлей или даже кружкой.
Подружек по второму этажу
(мы жили на втором) нашлось немало.
А заболею, у печи лежу,
в рябое завернувшись одеяло.
Привыкли мы стоять в очередях,
талоны в потном кулаке сжимая,
за крупами, за хлебом, а придя,
дрова носить из нашего сарая.
Я вспоминаю, как в сорок втором
мы с мамой двое суток простояли
за маслом. Магазин был за углом.
И ночью в нём,- увы,- не торговали.
Но уходить нельзя: ведь пропадёт
иначе очередь. И поборов зевоту
и слабость (днём дежурить мой черёд),
стояла мама: утром на работу.
А мне казалось, что прошли века,
пока я подошла к витринной раме
и в магазин протиснулась, пока
я получила эти 200 граммов.
Отцы на фронте, на работе мать,
но мы , гуртом, не помню, чтоб скучали.
Какая радость - письма получать!
Вот только крайне редко получали.
Наш почтальон ( был инвалид - старик)
расположившись в общем коридоре,
(сам всех нас знал по именам) привык
нам говорить: "Ну что? Вы в полном сборе?"
Порой садился - "сделаем привал".
- "Эй, Настя, вам письмо - не стой в сторонке!"
Но детям никогда не отдавал,
когда вдруг приходили похоронки
Жалел ребят и постаревших вдов.
- "Проклятый немец, Быть тебе в ответе!"
И находил хоть пару добрых слов:
- "Крепись-ка, мать, ведь у тебя же дети."
Наверно, в общежитии порой
Бывали ссоры. Этого не помню.
Но за своих стояли мы горой,
Из сковородки сделали жаровню
и ,зачерпнув из печки угольку,
вокруг жаровни девочки, мальчишки,
мы собирались в дальнем уголку -
и старшие рассказывали книжки.
Я помню: было много малышни,
кому-то два исполнилось едва ли.
Мне было восемь - девять, и они
меня солидно тётей называли. .
А ведь немного месяцев назад
Меня до школы няня доводила...
Где няня Паша? Где Миусский сад?
Война нас никого не пощадила.
Был в 41-ом ранен мой отец,
из госпиталя выписался рано,
хоть пролежал полгода (был конец
44-го, когда закрылась рана).
Не действовала правая рука.
Приехал к нам из Энгельса в субботу,
и в воскресенье отдохнув слегка,
он в понедельник вышел на работу.
В Москву послали: был он нужен там.
Всё делать левой трудно и неловко -
чтобы делить все беды пополам,
отправили и мать в командировку
в Москву, а я жила без них:
в 42-ом детей не пропускали
в столицу. Трудно было без родных.
Потом мне тоже пропуск схлопотали.
Я ехала в Москву паровиком,
а в темноте вокзала головою
уткнулась вдруг в шинель - в 42-ом
вот так опять я встретилась с Москвою.
.
10.2007
В ПЕТРОВСКОМ ПАРКЕ
В Петровском парке каркают вороны,
напоминая, что весна близка.
Ещё черны безлиственные кроны
деревьев Непонятная тоска
нас настигает на исходе марта,
когда так ждёшь весеннего тепла,
но нет его. Позёмка замела
следы людей.Бракованной петардой
подсвистывает ветер вдоль аллей -
и хочется домой уйти скорей.
Московское глухое межсезонье:
весенне-зимний пасмурный пейзаж -
гулять в такую пору нет резона.
Петровский замок, как усталый страж
в потёртой форме шутовского войска,
по стойке "смирно" нехотя застыл.
Чуть выпятив фасад и прикрывая тыл,
он смотрится заносчиво и броско
на фоне парка, где гранит и мел
размазал март-художник, как сумел.
В Петровском парке я была когда-то
с отцом: Мы приезжали отпускать
на волю птичку. Я не помню даты.
Была весна в разгаре. Неба гладь
слепила голубым своим сияньем,
а лёгкий ветер в листьях шелестел,
как будто тихо напевал, хотел
нас усыпить. Причудливое зданье
дворца едва-едва виднелось сквозь
деревья и кусты: их столько разрослось!
Наш мегаполис был ещё тогда
совсем не тот, что нынче: поражало,
как зелень здесь таинственно густа,
и тишина: машин ведь было мало
на Ленинградском. Был тогда проспект
почти что пуст. Мы клетку приоткрыли:
- На волю, зеленушка! - Тихо плыли
По небу облака. - Лети! Привет! -
Она вспорхнула и на ветку села
у нас над головой - и улетела!
Нам стало грустно. Долго мы в тот раз
не уходили, всё бродили в парке,
всё дальше-дальше. Вот пропал из глаз
дворец Петровский путевой и арка
при входе. Вот уж рядом стадион
"Динамо". Здесь народу больше стало,
и близость Белорусского вокзала
заметна. И дома со всех сторон.
Мне было только восемь лет тогда,
но пролетели быстрые года
Теперь опять заехала сюда
почти случайно: здесь продажа мёда.
Хоть март, но всюду снег, а не вода.
Над нами издевается погода!
Людей - немерено, машин - не счесть,
на всех домах бездарная реклама.
И лишь Петровский парк и старый замок
из прошлого протягивают весть,
хоть постарели, но по праву милы;
и с прежней притягательною силой
зовут воспоминанья за собой,
друзей и близких проявляют лица,
ушедших дней забытые страницы
и давних мыслей возвращают строй.
Дом серый в переулке на Лесной,
лет предвоенных пасмурные дали,
когда соседи странно исчезали.
Куда? - На наш вопрос, такой простой,
Нам взрослые ответить не хотели -
И долго мы ворочались в постели,
чтобы понять, куда пропасть могли
Олег и Катя, почему заранее
нам не сказали. На краю земли,
кто в Караганде, кто в Магадане
вдруг очутились с матерью. Другим
детдом достался, и родные лица
могли лишь вспоминаться или сниться,
а прошлое развеялось, как дым.
Не всё мы понимали, но тревога
жила тогда у каждого порога.
Конец июня. Сорок первый год.
Лишь месяц, как мы птичку выпускали -
уже война. И толпы на вокзале
из женщин, стариков, детей - исход.
Москва застыла сумрачно-грозна.
Над городом аэростатов туши.
На крышах ночью зажигалки тушат,
зенитки ухают - война. Война,
ты сделала меня досрочно взрослой
и разделила жизнь на "до" и "после".
Теперь настал уж двадцать первый век
и многое на свете изменилось,
и годы убыстряют жизни бег.
И вдруг как незаслуженную милость