Аннотация: Рассказ занял третье место на конкурсе Блэк-Джек-2016.
КЛАКА
Яся не была дома уже целую вечность. День-деньской катается на электричках, в автобусах и в метро, бродит по выставкам, мечется от поликлиники к поликлинике, от школы к школе. Ночует в парках, на вокзалах и очень редко - в клубах: там темно, лица не видно. А это в её работе самое важное.
Больше всего Яся любит заниматься детьми. С ними просто и ясно. А результат - вот он, перед глазами, и думать не надо - получилось ли, нет. Со стариками куда сложнее. Жалко их, да и палку страшно перегнуть. У кого сердце слабое, у кого сосуды; не приведи Небо, напугаешь ещё до смерти - или того хуже, обрадуешь до приступа. Но самое скверное, конечно, болванчики. Всё им нипочём - и свист, и аплодисменты. Глянут рыбьими глазами и шлёпают себе дальше...
Только статистику портят.
Работа беспокойная, даже в обед перекусить не дают толком. И сейчас, лишь стоит присесть за столик на летней веранде под большим, как парус, полотняным зонтом, да придвинуть чашку с кофе по-венски и слоёный завиток с орехами, да прищуриться сладко на реку Москву, на отмытое до скрипа небо - как тренькает в кармане телефон.
"Кофейня, зал, столик у окна, мужчина в сером поло. Освистать!"
Яська отставляет неохотно чашку, тащится в зал, на ходу поправляя лицо. Свалится ещё... На пороге приостанавливается и вглядывается в полумрак, старательно сливаясь со стеной.
А вот и он, тот, который в поло.
Действительно, её клиент. С виду тонкий, сухой, очки дорогие, планшет вообще - пол-Ясиной зарплаты. А рядышком официанточка вытянулась по струнке и трясется.
- Но вы же еще не заплатили...
- Как же? - говорит он мягко, с вежливым укором. А у самого над головой так и вьётся кисло-жёлто-зелёная злорадная мошкара. - Дал вам купюру, пять тысяч. Вспомните, милая барышня.
- Но вы мне ничего, правда...
Он вздыхает устало, снимает очки и начинает салфеткой протирать:
- Ну, что ж, давайте позовём менеджера.
Яська цокает недовольно языком - ишь, нахал, врёт и не краснеет! - и начинает медленно подбираться к нему по дуге. Так, чтоб сперва издали заметил, краем глаза, а потом отвернуться не смог. С каждой секундой тяжесть наваливается, затем левая нога гнуться перестает, а шею и подбородок начинает щекотать что-то.
До столика остаётся метра два, когда клиент оглядывается на характерный звук шагов - да так и замирает. Очки падают в грязную тарелку из-под спагетти "болонезе".
- Алексей Фёдорович?..
Яся ловит его взгляд, по-стариковски поджимает губы и качает головой: ну что такое, юноша, смотреть стыдно, а ведь вы такие надежды подавали...
И хромает в сторону уборной.
По пути успевает поглядеться в блестящую полосу над барной стойкой. Оттуда, с широкой зеркальной плитки, взирает разочарованно невысокий седой мужчина с аккуратной бородкой. Коричневый костюм слегка протёрт на локтях, но безупречно чист, под острым подбородком - нелепая цветастая бабочка.
Яська пережидает полминуты и снова выходит. На неё, невзрачную мышастую девчонку, внимания клиент не обращает. Он занят - извиняется торопливо перед официанткой, платит - "Сдачи не надо, благодарю за беспокойство, возьмите на чай" - и подрывается, чтоб нагнать у дверей уборной, объясниться... кого, с кем - Небу ведомо.
Но не догонит, конечно; нет там теперь никого.
А кофе уже остыл.
Следующий вызов застаёт в метро, на широкой мраморной лестнице, в переходе с Новослободской на Менделеевскую. Народу много, но до часа пик далеко. В бланке заказа одно слово: "Аплодисменты!". Значит, клиент где-то совсем рядом, разве что не под носом.
Яська любопытно оглядывается.
Внизу, у начала подъёма, стоит пожилая дама. Не из тех старушек - божьих одуванчиков с нимбом ослепительной седины, хрупких и махоньких, которым всяк норовит угодить, но морщинистая одышливая великанша с залаченной копной редких волос, крашенных в рыжий. В руках у неё душистая охапка деревенских пионов, у ног чемодан в клеточку. Дама смотрит то на него, то на лестницу, беспомощно и угрюмо хмурит брови. Толпа обтекает её, как волна - бутылку, увязшую в песчаной отмели.
"Нет, - поправляет себя Яся. - Не все".
Мужчина с пивным животиком рефлекторно делает шаг в сторону, избегая столкновения со стайкой студентов, бегущих наперерез, а затем замечает что-то краешком глаза - и вдруг возвращается к неживописной старушке. Приподнимает кепку, словно здороваясь, и, подхватив чемодан, споро взбегает по лестнице, перебирая коротковатыми ногами. Наверху останавливается и ждёт, пока грузная его протеже поднимется, и, не дождавшись благодарности, бежит дальше. Яська только и успевает, что попасться ему навстречу, широко улыбнуться и показать большой палец.
В окне проезжающего поезда отражается рыжая девчонка в немыслимо коротком платье; в такую можно влюбиться в старших классах, летом, на море, и пронести воспоминание о смутном неслучившемся счастье через всю жизнь.
Мужчина смущенно отводит взгляд, но толстые губы расползаются в улыбке.
В парк Яся забредает, чтобы передохнуть. Ноги гудят; голова тяжелая.
"Может, - думается ей вдруг, - ну её, эту клаку? Попрошу перевод в Департамент сновидений? Хоть вроде бы и не взаправду, но работа-то полезная, и беготни никакой. Или поплакаться, чтоб отправили в отпуск? По выслуге лет положен..."
Она садится на лавочку. В обозримом пространстве - никого, только у решетки слива копошится мальчишка лет десяти. И над белобрысым затылком - Яся обмирает - черным-черно от горькой обиды.
Рука в кармане сжимает служебный телефон.
"Ну где же вы, аплодисменты?" - мается Яся. Ведь если звякнет, если придет нужный бланк - значит, помощь рядом.
Но вокруг никого.
Мальчишка лежит на пузе, по плечо запустив руку между выломанными прутьями.
Яська глядит по сторонам: ни души.
"Стоп, - озаряет её вдруг. - Одна душа все же есть".
- Эй, случилось что?
Мальчишка испуганно оборачивается. Яся краснеет - отвыкла ходить со своим лицом, нескладным, веснушчатым. Свёрнутое в трубочку "рабочее универсальное" недовольно ворочается в сумочке - мол, прохлаждаемся? А работа как же?
- Ничего, - угрюмо бурчит мальчишка и отползает от решётки. Локти содраны, ладони в гадкой зеленоватой грязи.
Яся садится на корточки.
- Потерял что-то? Уронил?
- Ну, уронил, - отвечает неохотно. - Брелок.
- Любимый, что ли?
Он краснеет, мотает головой, вскакивает, точно хочет убежать. Над ним облаком - отчаянье, нежность, стыд. Но Яся уже сама распластывается на дороге, запускает руку в дыру, манит пальцем невидимый брелок - и в ладонь тут же прыгает что-то холодное.
Кажется, нужное. Очень нужное.
Яська садится и протягивает мальчишке металлическую ящерку на цепочке:
- Твоё?
Он хватает брелок и принимается яростно оттирать полой футболки; на жёлтой ткани остаются вонючие пятна.
- Это не моё, - признается вдруг. - Надо... вернуть.
- Надо - возвращай. Чужое так вообще терять нехорошо, - соглашается Яся.
Оба молчат. По асфальту прыгают воробьи и клюют семечки, хотя минуту назад дорожка была чистая и пустая; никак Департамент декораторов постарался.
- Ну, я пойду? - наконец говорит мальчишка неловко. - Спасибо.
И уходит - медленно, постоянно оглядываясь.
Яся возвращается на лавочку. На краю лежит, покрываясь на солнце капельками, вишнёвое мороженое в яркой упаковке. Веет откуда-то сиренью, хотя всё давно уже отцвело, и любимыми ландышами. Отчего-то так хорошо, так славно, что не хочется ни кофе, ни пирожных, ни даже выходного.
Тренькает телефон.
"Как насчёт повышения?"
Яська робко запрокидывает голову к небу, щурится:
- Нет, спасибо. Можно немножко попозже?
"На ваше усмотрение".
Несуществующая сирень пахнет одуряюще. Яська грызет чуть подтаявший вишнёвый лёд, болтает ногами и разглядывает сквозь парк летнюю, жаркую, заполошную Москву.