Во время утреннего обхода я первым делом присела на кровать ребёнка, находящегося в четырёхместной палате, которого два дня назад перевели из отделения реанимации. Мальчик таращился на меня карими глазами, не мигая, удивительно ясным взглядом - ни успокаивающее, ни солидная доза обезболивающего, полученные им с утра, казалось, не подействовали.
- Так, Миша, да? Ну, как ты себя чувствуешь? - дежурные вопросы, дежурная попытка наладить отношения, вызвать у ребёнка доверие - за несколько лет работы в стационаре детского травматологического отделения я, конечно, всякого насмотрелась - но случай, когда привозят восьмилетнего ребёнка, что спокойно, едва ли не на глазах у родных отрезал себе садовым секатором один за другим три пальца на руке... восьмилетний, вроде должен соображать. Патология...
Полноватый симпатичный мальчик не производил впечатления сумасшедшего... но это пока, наверное - согласитесь, подобное поведение не может быть свойственно психически нормальному, адекватному ребёнку. Дело, конечно, не моё - ведь я всего лишь врач, и сегодня мальчику Мише предстоит обследование у детского психиатра. А позже, скорее всего, госпитализация после окончательного излечения у нас уже в другую больницу - сами понимаете, куда...
Но во мне... знаете, этот случай, как бы вам сказать... вызвал какое-то особое, гадливое любопытство, словно в детстве, когда подружка тебе шёпотом рассказывает, откуда появляются дети, и ты, если впечатлительна, как была тогда я, потом весь вечер смотришь на папу и маму с затаённым изумлением и брезгливостью... или, ещё случай из моего детства - однажды я, гуляя в скверике неподалёку от дома, обнаружила мёртвого голубя - на боку сизаря копошились мелкие червячки... Я возвращалась туда и на другой день, чтобы посмотреть, - это было для меня отвратительное и интересное зрелище одновременно, притягивающее меня именно своей омерзительностью... И вот сейчас я испытывала почти такой же болезненный интерес - зачем, почему он это сделал - ведь это дико, это больно!.
- Скоро тебя посмотрит ещё один доктор, звать его Виктор Леонидович, он очень добрый - я взяла здоровую руку Миши в свою. - Ну как, не болит?
Миша покачал головой. Странный ребёнок, что и говорить. И такой... любопытный в своей странности. Я принялась гнать от себя эти мысли, все эти... ни к чему они мне... наверное.
После обеда Виктор Леонидович побеседовал с Мишей, потом зашёл ко мне.
- Ну, что я могу сказать - большой и средний пальцы психиатра, пропитанные никотином, выхватили карандаш из письменного прибора, и весело завертели, временами ударяя по столу. - Ну... ребёнок не лишён родительского внимания, семья благополучная, так сказать - следовательно, дело гораздо серьёзнее... Как вы сами понимаете, Ирина Николаевна, необходимо тщательное обследование уже у нас.
- Хорошо, как только заживёт всё - он ваш. - Я уставилась с полуулыбкой на психиатра, он вдруг уронил карандаш, и тот весело покатился по столу, смутился, забормотал что-то, извиняясь за неловкость... Эх, мужики - да ещё психиатры, улыбнулась я про себя.
Уже пора было домой, когда я решила ещё раз заглянуть к своему маленькому пациенту, чей неадекватный поступок так меня взволновал. Я понимала возможные последствия своего шага, не более логичного чем то, что сделал с собой мальчик - с работы меня, скорее всего, не выгонят, но нагоняй, в случае благоприятного... нет, неблагоприятного исхода...
Итак, я подхватила маленькие ножницы и, тщательно протерев их салфеткой и спрятав в рукаве, проследовала в палату, где находился Миша. К моему счастью, его сосед спал, две оставшиеся койки пустовали.
- Так всё-таки, зачем ты это сделал? - с каким-то жадным нетерпением спрашивала я у мальчика.
- Я... это мои... друзья были... - карие глаза опустились.
- Кто друзья - пальцы?
- Нет... сперва Витя со мной поссорился во дворе, потом Коля... потом Таня...
- Ну и что, это повод так поступать?
- Нет, я когда себе пальцы... я представлял, что они это, я злой был - мальчик замолчал смущённо.
- А теперь как ты себя чувствуешь?
Миша сразу ответил, почти шёпотом:
- Мне грустно сильно... - и я его прекрасно поняла, это его "грустно сильно" - лютая тоска, депрессия... я погладила Мишу по чёрным волосам и, вставая, словно невзначай уронила на его постель ножницы из рукава.
- Всё будет хорошо, Миша. Уверена, всё будет больше чем хорошо - так я говорила, делая вид что не замечаю, как другая, здоровая рука Миши вынырнула на миг из-под одеяла и утащила ножницы. Умный мальчик...
Вечером я выбросила из головы всё лишнее - и осточертевшую больницу тоже - поела, играла с дочкой, спать с мужем легли очень рано, и тут же занялись любовью.
А утро действительно встретило меня неприятностями по работе и колоссальным разносом от начальства. Мишу перевели в отделение офтальмологии, и это было не совсем то, чего я ожидала. И, как я поняла... о эта расхожая фраза - "медицина оказалась бессильна" - ещё бы, что медицина может сделать, когда человек, ребёнок лишает себя обоих глаз? Мне, к сожалению, уже не спросить у Миши, о ком ещё он думал, когда делал это.
И мне было всё же немного жаль, что мой эксперимент с мальчиком закончился так успешно.