Ночь, осень,луна убывающая. Приземистые обветшалые постройки места, известного в народе как "Литературный Шанхай". Появляется "Урка Р." - здоровенный мужик с татуированными руками, тяжёлым взглядом, и двухпудовым мешком за спиной. "Урка Р." оглядывается по сторонам, сплёвывает сквозь зубы и негромко матерится. Скидывает на землю мешок, мимоходом попадая им себе на ногу, снова ругается вполголоса, достаёт из кармана пачку сигарет Westи прикуривает одну:
"Урка Р.": От же в рот-того-кило-печенья, блябувнатуре! Отвязались, поди, волки тряпочные, мать бы их раком много раз! Ну чо, пацаны и девчонки...
(В речи "Урки Р." внезапно появляются трогательные интонации, даже неловко смотреть, как этот громила раскрывается с неожиданной стороны):
"Урка Р.": Кароч, рванул с литературной каторги, ну вы поняли, ага? Та самая, когда "Указ о пресечении деятельности наиболее злостных сетевых писателей-графоманов вышел", и соответствующая статья, номер 367 в Уголовном Кодексе Нашей Страны появилась, с кучей пунктов-то... А у нас, известно, только сверху посвистят - снизу Мусора и начинают жопу рвать и мозг выносить. Как попал, говоришь?. Лет пять назад сижу, это, дома, никого не трогаю - тут мусорьё в двери херракс!, Ну, открываю, канеш...
(Место на сцене, где стоит "Урка Р.", затеняется, луч рампы падает на левый угол сцены: там, в прихожей квартиры вдовца, "Урка Р." с ошарашенным лицом открывает входную дверь двоим Мусорам - Большому и Маленькому, говорящим в один голос):
Мусора (жизнерадостно): Добрый вечер! Тут проживает такой-то-сякой-то?
"Урка Р.": Н-ну да... Я это. А что произошло?.
Мусора, (ещё более жизнерадостно): Поздравляем, вы арестованы, вот ордер на арест!
"Урка Р.": (озадаченно) Извините... Это розыгрыш, да?.
(Внезапно Большой Мусор извлекает из кобуры баян, разворачивает меха, наигрывает плясовую. Маленький Мусор бросается вприсядку, безбожно голося частушку):
- Я писатель, ты писатель
Оба мы писатели
Коли пишешь "хоррор-трэш" -
Иди к ебеней матери! Э-эх!.
"Урка Р." : (пытаясь образумить стражей порядка) Э, уважаемые!. Вы, никак, обкололись своей марихуаной, так сказать? Вы меня ни с кем не путаете? И с какой стати вы тут устроили песни и пляски хореографического кружка МВД?
Мусора(Большой Мусор подыгрывает на баяне, а Маленький пляшет и машет над головой бабьим засаленным платком, видимо, похищенным у бомжихи - настолько он грязен):
Каждый день ловлю я воров,
Кто наносит людям вред.
Сколько лет я в майорах,
Столько праздничных побед! Ии-ээх!
"УркаР."(кидает окурок сигареты на пол, топчет, и орёт под баян Большого Мусора):
Дорогой милицанер
Сделай мне поблажку
Натяни-ка ты пизду
Себе на фуражку!
Ох ты-что ты - ёптвоймать!.
Мусора ошалело смотрят на "Урку Р.", затем крутят ему ласты по мусорскому беспределу, шепча угрозы. Утаскивают, издали слышен затихающий голос "Урки Р.", поющий:
- Как на киевском мосту
Дрочит мусор на посту,
На хуй смотрит и орёт:
"Где прописка, идиот?"...
На постепенно отдаляющийся голос "Урки Р." накладываются первые такты увертюры к опере "Летучий Голландец"
Занавес.
Действие второе.
На сцене вновь "Урка Р.", только вместо прежней одежды на нём роба в полоску с огромным номером 726987 на груди.
"Урка Р.": Ну и,кароч,зачикировали, завязали меня, волки позорные. За рога и в стойло, к следаку, ага. Ну я, значит, следаку и базарю, мол, чо-па-чом, командир? А он мне, сучара штампованная - вы, говорит, есть злостный графоман, раскидывающий свою мерзостную графомань по всем интернетам... Ну, я трохи присмирел, ему говорю - дык я ж мало написал, ну вы чо? А мусор мне, значит - вы, говорит, трэш всякий пишете, типа ужасы, а всякий рассказ трэшняковый оценивается как пять обычных. Ну и в одиночку меня, до самого суда, значит - типа чтобы других арестантов не перегондошил по беспределу. Потом на суд вывозят, десять лет - и поехал я лес валить для родной страны...
(Центр сцены, где стоял "Урка Р.", затемняется, высвечивается правый угол сцены; "Урка Р." входит в лагерный барак. Там играют в карты на стихи Пастернака писатели-уголовники, Саня "Козя-Бозя", Витя "Джуки-Пуки", Лёха"Сикось-Накось". Увидев "Урку Р.", которого конвой пинками впихивает в двери барака, по-быстрому кидают ему под ноги полотенце. "Урка Р." вытирает об него ноги, потом плюёт на него, сморкается...).
Саня "Козя-Бозя": О, херасе, чьтоли афтаритет к нам заехал, ога?
Лёха "Сикось-Накось": Саня, погодь. Не след на арестанта сходу наезжать. Давай сперва спросим, что за человек-то? (Обращаясь к "Урке Р."): Ну, ты не обессудь, мил человек, а только мы тут люди все серьёзные - прозаики, поэты, публицисты всякие... (Помедлив): Так что, уважаемый, обоснуй, за что тебя тут с нами кинули чалиться-печалиться?.
"Урка Р." (мрачно прикуривая): Статья 367 УК Нашей Страны.
Саня "Козя-Бозя"(насмешливо): Да мы тут все по этой статье загораем! Ты пункт назови, ага?
Витя "Джуки-Пуки": Да-да, а то ты, может, за пидорастов гейстории пишешь?.
"Урка Р."(словно выдыхая при колке дров): Пункт "Е"...
(И с "Уркой Р." внезапно происходит метаморфоза - глаза загораются зелёным светом, изо рта отрастают клыки, за спиной распахиваются чёрные крылья, изо рта вырывается пламя. Находящиеся рядом арестанты стараются отползти подальше, Саня "Козя-Бозя" тычет в "Урку Р." пальцем, истерически хохочет, потом, мочась под себя, принимается плакать.Витя "Джуки-Пуки" просто уползает, тихо подвывая).
Лёха "Сикось-Накось": Э, земеля, ты попустись... (Дрожащим голосом): Ты реально ужасы пишешь, что ли?
"Урка Р.", (устало присаживаясь на близлежащую двухъярусную кровать, вторичные демонические признаки исчезают): Ну да. И трэшняк всякий.
Лёха "Сикось-Накось"(поднося "Урке Р." эмалированную кружку с чифиром, пару карамелек "Барбарис", обращается почтительно): Ну не обессудь, радёмый, не обессудь... Сам знаешь...
"Урка Р." (захрумкав карамелькой, поднимает тяжёлый взгляд на Лёху): Чего я знаю-то?.
Лёха "Сикось-Накось": Ну... мы народа типа тебя опасаемся так-то. Мы же идейные типа, а такие как ты... (Лёха "Сикось-Накось" смешивается).
"Урка Р.": Ну а что такие, как я? (Угрожающе смотрит на Лёху "Сикось-Накось", тот юлит под взглядом. Затем, решившись):
Лёха "Сикось-Накось": Да ссым мы вас не по-детски! Ссым, да! Вам не зря один рассказ за пять канает, ага! Вы вот так чифирку с нами, обычными арестантами, попьёте, посмеётеся, типо "всё нормально, посаны", ага?. А наутро одного из нас или с заточкой в шее найдут... (Лёха "Сикось-Накось" раздухаривается, поднимается от стола, рвёт зековскую робу на туберкулёзной груди): Или вообще на куски порезанного! А с вас, беспредельных рож, и взятки... того!. Вы же колдуны все в вашей хевре!.
"Урка Р." (меланхолично взглянув на Лёху "Сикось-Накось"): Да не ссы ты...Трэшер ребёнка не обидит. Ну, давай по паре хапокчифирочку, "за воровское и за людское", как грится-то?
(Шумно отхлёбывает два глотка от кружки, любезно протягивает её Лёхе "Сикось-Накось"; тот, принимая кружку, мелкими глотками цедит в себя жидкость, словно Сократ цикуту).
Звучит вальс "На сопках Манчжурии".
Занавес.
Действие третье.
"УркаР."(видно по нему, он сильно взволнован воспоминаниями. Шумно сморкается в не совсем свежий носовой платок, прикуривает новую сигарету, медленно выпуская дым):
Ну вот, ага... Ну и кароч, девчонки и посаны, жилось мне на зоне неплохо, да. Арестанты меня побаивались, ну, по-дэцалу дружили, канеш. Конвоиры наезжали, канеш - но после того, как одного из них медведь задрал, тоже ссать меня начали, типа колдун я, да. Ну а мне хули... Я по сию пору в непонятках - как живого человека можно в адскую сатану записывать только потому, что он ужасы всякие графоманит? ("УркаР." шумно затягивается, отбрасывает сигарету...): Вот, а за законы УК Нашей Страны никто не в ответе, даже те мериносы, что эти-то законы и катает. Ну, скажем, кого ебёт, что я всякие ужасы в Инторнеты-то пишу? Я, может, и муху не обижу, а ужасы мои лишь отражение современной нашей действительности, гораздо более ужасной, чем вся моя писанина... Ан нет, это, по их мусорским понятиям, высшая степень графомании, что карается по статье 367, пункт "Е" УК Нашей Страны - "Крайняя степень графомании, выражающаяся в написании рассказов ужасов и, в особенности, "мусорных" рассказов ("трэш"), призванных воздействовать на несовершенное сознание и подсознание рядового читателя, не призванного противостоять...". Ну и через несколько лет надоело мне, и "встал я на лыжи", в смысле, "на рывок ушёл"... ну, в побеге я, поняли, блябу?. А живым я им не дамся, не-ет!,Лан, затрынделся я тут с вами, зараз треба троих девок навестить. Да не ржите, лошаки! Одна - бандерша Танька Гавченко, вторая - Олька Розовогорская, шмара моя верная. Ну а третья - (в голосе "Урки Р." внезапно появляются не слышимые до этого тёплые нотки) - третья - сеструха моя, Ксюха Алоева...
("Урка Р." подхватывает свой мешок и скрывается во тьме. Свет в центре сцены меркнет, чтобы загореться в левом углу сцены: там сияет красный фонарь, освещая притон зоофилов. Сама бандерша, Таня Гавченко, ходит в манто из собачьих шкур; десяток сучек в радужных попонах и с полдесятка кобелей-альфонсов терпеливо ждут своей человеческой пары).
Таня Гавченко(нервно вставляет в длинный мундштук папироску, раскуривает, закашлявшись): Ну, "Р.", а ты чего сюда припёрся, рожа твоя уголовная? Да ещё с мешком этаким безобразным? Или не знаешь, что у меня заведение для приличных господ и их дамов, а не для каторжан всяких, промежду прочим?.А всё то, что они с пёсиками и сучечками проделывают, я потом в книгах своих высоконравственных описываю! А тут ты, босяк... - (Татьяна Гавченко пристально смотрит на "Урку Р.". Тот взрывается басистым хохотом).
"Урка Р.": Ох, Танюха, ну и пизда же ты тупая! Я к тебе первой завернул, дура ты стоеросовая, с зоны графоманской рванувши, а ты меня так привечаешь, собакофилка хренова! И кешель мой(любовно оглаживает свой двухпудовый мешок) ты совершенно зря оскорбляешь. У меня тут такое... Два пуда золота и пять кило чёрной икры, например...
Таня Гавченко(поперхнувшись табачным дымом, и выдохнув его в мундштук, отчего из последнего вырывается сноп багровых искр, особенно убедительный в полумраке сцены, подаётся вперёд): А ну, давай покажи, чего там у тебя?
"УркаР."(гордо вытряхивает содержимое мешка. На пол сыплются разрозненные тома "Полного собрания сочинений Стивена Кинга" издания 1992 года, и пять томов в мягкой обложке с надписями "КлайвБаркер", издания хрен знает какого года): Гляди, чучундра! Или не золото? Или не икра?\
Таня Гавченко (отсмеявшись): Ох ты и конь педальный, уголовная рожа! На лесоповалах совсем мозги отбили? Ха, " Р.", ты и до зоны был этакий хуй с бугра, и сейчас не исправился! (У Тани звонит прикроватный телефон, она поднимает трубку): Да-да... Владимир Дмитриевич, искренне рада слышать вас! Непременно, непременно, а как же?. Вам сучечку или кобелёчка приготовить, кормилец вы наш? Сейчас, сей минут! (Зажимая трубку телефона): Иди, иди, нищебродина хуева! И молись, чтобы я на тебя Самому не донесла... (Таня Гавченко многозначительно задирает очи долу, и неожиданно остаётся с закаченными глазами минут на десять. "Урка Р." поспешно складывает книги в мешок и удаляется, тихо матерясь).
(Снова высвечивается центр сцены. Обескураженный "Урка Р." прячет в свой мешок книги).
"Урка Р.": Вот же блядь такая, а?! Лан, я уж трохи готов был, ништяк... (Но по его лицу видно, что он расстроен. Шмыгает носом, как пацан):
"Урка Р.": Ладно - сейчас к Ольке забурюся...
(Центр сцены затемняется, высвечивается правый угол сцены - "Урка Р." заходит в альков к Ольге Розовогорской - багряные шёлковые занавеси, освещение - череп человека с воткнутой в него свечой... Ольга лениво листает толстый старинный том, переплетённый в человеческую кожу).
Ольга Розовогорская: О ты, чужак, припёршийся в ночи
Ольга Розовогорская: (Отстраняясь): Молчи, великий грешник - это ты,
Презрев хвалу людскую суеты
Ворвался в мою жизнь, чтоб отравить!.
(Ольга внезапно падает на руки "Урки Р.", с понтом теряя сознание; тот подхватывает любимую, непроизвольно также говоря в рифму):
"Урка Р.": Ну ладно, Олька, мать твою етить!
Ведь я сюда припёрся по приколу,
Чтоб оттопыриться, еби вас всех...
(Внезапно свет гаснет, и зрители в течении нескольких минут наслаждаются темнотой и песнями поп-групп Советского Союза, доносящимся из динамиков).
Занавес.
Действие четвёртое.
(На сцене опять-таки "Урка Р." - морда довольная, как у лиса, выбравшегося из курятника. Истатуированные пальцы сжимают мешок с книгами).
"Урка Р.": От же ёбаныйтынахуй, а! Оттянулся впервые за столько лет, ну и в рот того... (Достаёт из кармана бутылочку "Джек Дэниэлс", отхлёбывает и морщится:
"Урка Р.": Ох ты мама дорогая! (Обращаясь к публике и кивая на бутылочку виски): Не, вы не подумайте плохого - Ольга в дорогу дала. Вместе с бастурмой и своим, этим... готическим зароком - типо никого-никогда и тэпэ!. ("Урка Р." вдруг закашливается; потом):
(Свет рампы в центре сцены на несколько секунд гаснет... И рампа освещает левый угол сцены, квартиру Ксюши Алоевой - сестры непутёвого "Урки Р.". Ксюша что-то печатает на портативном компьютере при свете ночника, когда в дверь вваливается наш герой - с мешком и усталой ухмылкой).
"Урка Р.": Сестрёнка, превед тебе от бескрайней тайги, сосен, пихт и елей ыыыыыыыыыы!
Ксюша Алоева: Ох ты засранец малолетний! (Смеётся, потом неожиданно всхлипывает - и снова смеётся): "Р", да что ж ты, скотина такая, по ночам бегаешь и людей будишь? БУУУУУУУУУУУУУ!!!
"УркаР.":(озадаченно): Ха, сестрёнка - дык это, "Указ" же, и всё такое...
Ксюша Алоева (Уперев руки в боки, смеётся): Да ты, братец, совсем мозги прокурил, что ли?
"Урка Р.": В смысле?.
Ксюша Алоева: В смысле - эти все указы, статьи Уголовного Кодекса Нашей Страны и прочее - не существуют! В твоих прокуренных мозгах они, дурак ты стоеросовый!. (Ксюша колотит костяшками пальцев "Урку Р." в лоб, отчего "Урка Р." постепенно преобразуется в человековолка - кости черепа вытягиваются вперёд, руки и ноги преобразуются в волчьи - "Урка Р." превращается в ликантропа).
"Урка Р.":Аааа, ууууу... агхрррррр...
Ксюша Алоева: Ох и дурачина ты, братец!. Ладно. Есть будешь? Мясцо сегодня из деревни привезли, парное. Будешь? Сырое, или поджарить?.
("Урка Р." подвывая, засыпает, не позавтракав).
Ксюша Алоева: (прикурив сигарету, устало присаживается): Ох, "Р." ты "Р."...волчина!. (помедлив): А статью номер 367, вместе со всеми пунктами, ещё на той неделе отменили, пока ты, дурак серый, по лесам бегал, морда твоя наркоманско-волчья... Эх... Ладно, спи, братишка - я свой трэшняк допишу пока...
(Ксюша Алоева вновь присаживается за свой компьютер, принимается печатать).
Встаёт солнце, в абсолютной тишине, лишь с заднего плана слышно всхрапываниеликантропа "Урки Р.".