Ничего общего с бронированной машиной смерти живой БТР, конечно, не имел. По крайней мере, при жизни. Кем он станет после смерти, было неизвестно. Может быть, его душа, освободившись от бренной оболочки, и переселится в какую-нибудь более прочную железную штуковину, а может, и никуда не вселится, а будет сама собой, как самостоятельный элемент бессмысленного в целом мироздания. Об этом БТР не думал. Свое имя он носил с глубокого детства, когда в пионерском лагере на традиционный ознакомительный вопрос вожатой четко ответил, как его учили родители: "Борис Трофимович Редько". "БТР" - выкрикнул какой-то остряк, и таким образом окрещенный, он и зашагал по суровой и безжалостной жизни, зашагал вовсе не подобно своему железному тезке, т.е. напролом и не глядя, в буквальном смысле по трупам, а скорее заскользил в обход и закоулками, избегая ненужных столкновений.
И прискользил таким макаром к своему нынешнему положению и состоянию, а точнее, отсутствию и положения и состояния. Которым, т.е. отсутствием, не гордился и не брезговал, а принял как естественное оформление жизни, объединяющей противоположности и во всем нуждающейся.
Жизнь - это, как подсчитали ученые, на три четверти отходы, а они как раз и являлись основной точкой приложения профессиональных данных Б.Т. Редько. Ибо был он - по совместительству, впрочем - бомжем, но не рядовым, а с большой буквы: бомжем БТР. В данный момент, правда, наполовину. В смысле, только днем. Потому что ночью благодаря, возможно, своему имени, достал себе временную работу - и работа, в свою очередь, тоже достала его - в одной строительной фирме ООО "ЗЭК". Там ему был выделен зал, заставленный строительными материалами, которые он сторожил до утра, спя на усыпанных асбестом досках в тепле и почти домашнем уюте.
О том, какой была у него жизнь раньше, БТР не помнил и вспоминать не хотел. Разве что отдельными, не связанными между собой кусками, похожими на обрывки чужой киноленты. Потому что прошлого не существует ни в одной точке пространства и времени и, значит, ворошить его бесполезно. Настоящего тоже нет, ибо оно постоянно уходит, превращаясь в ничто, и лишь какое-то время существует в виде различных последствий происшедшего: пищи в желудке, не успевшего выветриться тепла, мелочи за сторожевой сон в определенном фирмой месте, или еще чего.
Раньше, до неожиданной работы, напарник БТРа, Дед Мороз, прозванный так вовсе не из-за красного носа, а по причине панической боязни зимы, предложил ему перебраться к Самарской городской свалке, что на Игрени, где возник уже целый картонный городок, чтобы быть, так сказать, своим среди своих, а не свиньей среди пионов.
"Да и жизнь там, - убалтывал он его, - не в пример лучше. Машины кучу жратвы привозят, списанной с разных складов и точек, и она, между прочим, не хилая, разве что слегка порчей тронута, да и то местами. Тамошние мусорщики торгуют ею по всей Игрени за пол или меньше цены, а игреневцы с радостью покупают, потому как подобная деликатесная дешевка в виде копченных колбас, индюшек и окорочков им до того не снилась ни в каких снах, ни в фас, ни в профиль за незнанием общего вида и вкусовых качеств".
Так распинался ему Дед Мороз. БТР съездил и в самом деле тот городок увидел. Но к коллегам присоединяться не стал, без объяснений. И продолжал свое тихое скольжение по закоулкам и тупикам, не испытывая конкуренции практически нигде, за исключением рынка. Но там Редько вел себя иначе. Точнее сказать, вообще себя на нем не вел, поскольку чаще всего обходил стороной, удостаивая вниманием лишь пыльные кучи, остающиеся после отъезда овощных машин, в которых (то есть кучах) совершенно напрасно гнил мелкогабаритный ассортимент, не обладающий должным товарным видом.
Но в тот день БТР решил завернуть вглубь. Решил по двум причинам: во-первых, с утра он неожиданно подзарядился пивом, которое раздавали на углу улицы хоть и маленькими порциями, для дегустации, но просто так, - то есть подходи и пей, чтобы оценить и в дальнейшем не жалеть денег на покупку за предлагаемую цену, - БТР не поленился и подошел к дегустаторам ровно 15 раз в течение часа в разном внешнем и внутреннем виде.
Дегустаторы его не узнали (или сделали вид) и каждый раз наливали. И теперь после пива хотелось людей и праздника.
А во-вторых, организм срочно потребовал в кровь адреналин. А от этого БТР отказываться не любил. Если бы было можно, он, безусловно, сделал бы что-нибудь культурное: например, прыгнул с парашютом на народном аэродроме "Подгороднее" или пролез по отвесной скале либо промчался по огороженному полю со скоростью, превышающей прописанную в законе норму. Однако, машины у него не было, скалы в ближайшей местности отсутствовали, а прыжок с парашютом стоил от 100 до 300 гривен. Поэтому БТР крал. Не ради еды или какой иной личной наживы, а ради упомянутого проклятого адреналина, то есть, так сказать, бескорыстно.
В тот день, подойдя к прилавку с китайскими будильниками, он, воспользовавшись затянувшимся диалогом между восточного типа продавцом и еврейского пошиба покупателем по поводу наиболее лучшего и одновременно дешевого экземпляра, незаметно смахнул крайний будильник себе в карман. Не изменившись при этом ни в лице, ни в какой иной части тела. Хотя, если по совести, будильник, да еще китайский, и в нормальной жизни, не то что в нынешнем существовании БТР был вещью наиболее бесполезной. Но что брать, было безразлично, главное - чтоб плохо лежало, и, взяв часовой механизм, БТР от прилавка плавно отчалил. И уже хотел исчезнуть с рыночной территории окончательно, как его внимание привлекла неожиданная и глупая сцена.
Пожилая женщина, видимо, тоже почувствовав острую нехватку возбуждающего препарата, попробовала, мягко выражаясь, незаметно стибрить курицу. Но курица - не будильник. Ее в карман не засунешь. Особенно, если она, тоже незаметно, привязана за лапки тонкой нервущейся леской к прилавку. И потому женщину засекли и тут же позвали милицию, а милиция и без того паслась рядом и, услышав призыв, в количестве двух человек поспешно схватила мошенницу за слабые руки и поволокла по базарной, грязной от продуктов и обуви дороге к выходу. Но женщина, даром что пожилая, покорно идти не пожелала, а, упав на землю и хватаясь руками за ножки прилавков, истошно заголосила: "Люди добрые, помогите!", чем собрала вокруг себя толпу зевак и просто людей, которые смотрели и горячо обсуждали событие. А в это время милиционеры, пытаясь водрузить даму на ноги, испытывали крайнее душевное смятение: то ли плюнуть и уйти, то ли не уходить и ждать, то ли не ждать, а заглушить орущую бабу дубинкой и за руки-ноги, если удастся поднять, попереть на улицу через весь, с позволения сказать, базар, подобно обыкновенным грузчикам, хотя никто им это физическое усилие, понятное дело, не оплатит.
Пока они решались, БТР подошел ближе в целях подобрать что еще упадет, и в этот момент у него зазвенел будильник. Он опустил руку в карман и попытался заглушить бесцельное дребезжание, но будильник был с секретом и просто так не глушился. Милиционеры вяло посмотрели на БТРа, и он им не понравился. Они сразу вычислили, несмотря на временное душевное смятение, что такой тип и будильник - вещи несовместимые и, хотя Редько успел вынуть зловредный механизм и демонстративно поставить не землю, оставили скандальную бабу и уже без всякого смятения схватили Бориса Трофимовича и даже на всякий случай больно ударили по ногам. "Ты кто такой?" - заорал младший прямо ему в глотку. "БТР", - скромно и с достоинством ответил БТР и еще раз получил.
"Бомжуешь?" - почти ласково усмехнулся лейтенант и, когда БТР с надеждой кивнул, поддал под дых.
Наручников под рукой не оказалось, и его потащили за руки. Повторять бабью выходку БТР не стал и засеменил своим обычным ходом, хоть и в необычном направлении. Краем глаза он увидел, как восточного типа продавцы, торгующие китайскими будильниками, быстро свернулись и исчезли, а сбоку от пивной бочки выросла новая пыльная куча с многообещающими залежами нереализованных овощей, в которой уже рылся интеллигентного склада старичок. Жизнь двигалась своим ходом, и нарушить ее движение в целом и в частностях было невозможно. Движение же одного, пусть и с большой буквы бомжа, в этом общем перемещении ничего не значило.
Рукам было больно, и БТР хотел было попросить, чтоб полегче, но тут стало еще больнее, БТРа рвануло вперед, и он ощутил долгожданную свободу. Обернувшись в нечаянном любопытстве, он увидел столб пыли и оранжевого дыма и понял, что именно в этом и состоял секрет китайского будильника.
Будучи волей обстоятельств и привычек человеком действия, Редько, ощутив свободу, не стал интересоваться ее причиной, а решил сразу пожать плоды - одним словом, что говорится, рванул. Он бежал без оглядки мимо здания бывшего цирка, а ныне спортивного комплекса тяжелоатлетов и одновременно оптовой базы, мимо парка, детской железной дороги, пруда с черными и иными лебедями, поворачивая во все возможные и невозможные закоулки и заметая следы всеми известными ему способами. И, наконец, добежал. Ни до чего-то конкретного - а просто решив, что хватит. И, прислонившись к глухой стене арки в глубине двора, переводил дух. Адреналина было столько, что хоть торгуй оптом и в розницу.
О том, пострадал ли кто на людной части базара, БТР не думал. Он привык не делать зря бесполезные вещи. И не только не делать, но и не хотеть. То есть общие инстинктивные желания у БТРа, конечно, были, а конкретные отсутствовали напрочь и навсегда. Например, хотелось есть - а что конкретно, было безразлично. Или - спать, опять же все равно где. Или - согреться, неважно, как и с кем. Он даже женщин, и тех не хотел, экономя свои силы и калории.
Напарница Вита год назад даже сказала ему: "С тобой как в раю".
Потому что жил он с ней по-братски. Днем они заступали на вахту в качестве естественных санитаров города, и Вита нравилась ему необыкновенным чутьем на наличие еды в страшных на вид баках, каковое позволяло не унижать себя напрасным разрыванием всяких подряд куч. А ночью они ели и спали, набираясь сил для нового дня. За все время БТР имел ее как женщину только дважды. Один раз на кладбище в Пасху, когда они, разговевшись оставленными на могилах куличами, яйцами и иной снедью, залегли в бурьян, и БТР, соблазненный открывшимся вокруг поэтическим видом с халявно светящим с небес солнцем, и к тому же насыщенный калориями, отлюбил Виту просто и доступно, как роскошь, данную ему воскресшим Христом. А, отдохнув, отлюбил вторично. Это и были те два раза совместной с ней жизни, о которых БТР долго хранил теплое и почти нежное ощущение.
А через полгода Вита умерзла в подъезде жилого дома. Ночевать с ним на территории фирмы ей не разрешили, она грелась где придется, потому что стояла зима, но в тот день недогрелась и замерзла насовсем. Ее даже по телевидению показывали: вот, мол, до чего старух довели. Крупным планом. Ему охранники потом передавали. А какая она старуха, если они летом ее двадцатипятилетие отмечали, и БТР знал, что если ее отмыть да прикормить, то молодость в ней становилась очень и очень заметной.
Другими напарницами с тех пор БТР не обзаводился. Не от расстройства чувств, а из экономии. Виту иногда ему бывало жалко. Но так как вспоминать он не любил, то и жалел редко.
Но в этот раз с адреналином он явно переборщил, потому что избыток его заполнил всю его небольшую усталую клетку, подпер горло и не давал возможности вздохнуть. Так БТР и стоял, не жалуясь ни на свою жизнь, ни на жизнь вообще и думая, не перебраться ли ему наконец к Свалке, чтобы быть, как все, пусть и негордым?
"Борис Трофимович Редько", - неожиданно произнес он очень внятно, потому что увидел перед собой бывшую вожатую с желтым галстуком на шее и огромным начесом на голове. "Редько, стань в строй", - строго сказала она и махнула ему веснушчатой рукой. "Есть", - послушно ответил Редько и встал туда, где уже стояли его отец, и мать, и Вита, и еще много-много хороших и плохих людей, потому что места в строю было много - так много, что заполнить его было невозможно, сколько ни заполняй. Он хотел крикнуть, но крик застрял где-то на полпути к глотке. И он так и остался стоять возле арки до самого утра, и привиделось ему, будто стал он железным, и дворничиха, прибирая вокруг, каждое утро отдает ему честь, и обычные граждане с удивлением и почетом смотрят на застывший силуэт, и заливают его дожди, и обметает снег, а он, памятник великому бомжу, стоит себе в напоминание всем возможным и невозможным потомкам, как хозяин мусорников и вокзалов, одичавший, но тем не менее безобидный и безвредный гомо без дома, а дальше... дальше БТР уже ни о чем не думал, так как неожиданно исчез.