Романенко Марина

Тот бог, что мир громами сотрясает, К
Данае сходит золотым дождем, Он
Леду видом лебедя прельщает, Он
Мнемозину ловит пастухом,
Драконом Прозерпину обнимает, А сестрам
Кадма предстает быком. Мой путь иной: едва
лишь мысль взлетает. Из твари становлюсь я
божеством

Часть 1

Свет?
Свет просачивался сквозь закрытые веки. Так не могло быть - так не должно было быть. Человек открыл глаза. Туннель, вернее неширокий лаз, оканчивался сияющим от яркого света проемом. Лианы спускались с его краев на белые известняковые глыбы. 'Как экран кинематографа', - возникла отстраненная мысль.
'Стоп, что же это такое', - это не сон, что-то было совсем необычно, что-то кроме этого нереального подземелья.
В голове был полный сумбур. Он попытался сосредоточиться, и вдруг вспышкой пришло осознание: 'Вижу, и ничего не болит'. Он прислушался к себе: попытался ощутить руки. Сжал и разжал пальцы правой, потом левой руки. Ноги тоже не болели. И он их чувствовал. Осторожно потянулся. Сладкая ломота прошла по позвоночнику - так было когда-то в детстве.
Человек вскочил на ноги.
И тут пришла боль.
Голова раскололась от резкого удара о низкий свод пещеры. Он рухнул на лежанку, отдышался, провел пальцами по голове и ощутил неприятную, липкую жидкость: 'Ничего себе врезался'. Через несколько мгновений шум в голове от удара прошел. Он опять ощутил свое тело. Совершенно здоровое тело.
И это был не сон.
Теперь он отчетливо вспомнил кошмар последних дней.
Какой невыносимой была боль! Он смирился с тем, что это конец, даже пытался скрыть от Раи свое понимание, делал вид, что не замечает сестру и врача, что приходили к нему.
Кто он?
Вернулось имя - Николай, Николай Островский.
Так он что - умер? Это - рай? Или ад? Пещера какая-то.
Николай осторожно, помня о низком своде, поднялся и сел на лежанке, застеленной бараньими шкурами. Долго и с удивлением рассматривал пальцы рук. Ощупал суставы. От воспаления не осталось и следа, правда, казалось, под кожей совершенно не было мышц, какая-то вялая масса.
'Этого не может быть', - подумал Николай, но все же сделал еще одну попытку встать. В первый раз у него ничего не получилось. Он едва не упал на камни, но уже понял, что может подняться. Наконец это удалось, и он осторожно направился по узкому проходу к выходу. Ноги дрожали от слабости, соскальзывали с камней, устилавших пол тоннеля. Несколько раз он падал, с трудом поднимался, но продолжал двигаться вперед. Тоннель резко оборвался, и над головой закачались деревья, прикрывая прозрачное, изумрудно-голубое небо юга.
Сколько лет он не видел неба? Шесть или семь.
Это определенно был Кавказ. Только таким он не видел его никогда. Он жил с людьми, зависел от людей, от Раи, мамы, когда она бывала у них, от сестер и нянек в больницах и санаториях. Он видел горы и море, субтропическую растительность: влажные Колхидские леса подступали к дороге, по которой его везли в Мацесту в ту последнюю поездку, когда он еще что-то видел; но этот сияющий мир, что открылся сейчас, тогда был где-то далеко. Все заслоняла боль, стремление побороть ее, доказать себе и окружающим, что он еще жив...   
Жив!
А теперь он жив?
Странное ощущение ударило его по нервам. Размышления прервались, и Николай оглянулся по сторонам, пытаясь понять, что проиcходит.
Из-за камня, прикрывавшего метрах в пяти вход в пещеру, показался человек. Войлочная шапочка на голове, мягкие сапоги, патронташ. Черные лукавые глаза улыбались на заросшем недельной щетиной лице.
- А, очухался!? Я уже думал, что придется пустить тебя на закуску.
- На закуску? Вы кто? И где это я, ... мы?
- Не все сразу. Есть хочешь? Я тут кое-что сообразил. Вылезай скорее.
Человек снова скрылся за глыбой. Ощущение, возникшее перед его появлением, ослабело, почти исчезло. Вопрос же о еде вдруг пробудил зверский аппетит. Сколько же времени он не ел?
И Николай пошел за незнакомцем. За валуном открылась небольшая поляна на склоне горы, куски белого известняка высовывались сквозь буйную зелень лиан и трав, покрывающих склон. Высокие, уходящие колоннами в небо, буки делали поляну похожей на фантастический храм. Николай вновь увидел человека и вновь усилилось непонятное чувство то ли шума, то ли давления, сопровождавшее его присутствие. Незнакомец выкладывал из торбы хлеб и сало на белую скатерку, постеленную на толстом поваленном стволе.
- Бери, ешь, а то видок у тебя! Хоть ты теперь от голода и не помрешь, но ...
Островский не понимающе взглянул на говорившего. Тот улыбнулся:
- Садись! Садись.
Николай, с трудом сдерживая себя, опустился на бревно и принялся за еду. Только минут через десять, с удивлением обнаружив, что внушительный шматок сала исчез, он почувствовал на себе изучающий, насмешливый взгляд выразительных глаз странного человека.
- Наелся!? Теперь можно и поговорить. Ну, судя по твоим успехам с салом, ты, наверное, понял, что мы не на небесах. Это всего лишь окрестности Сочи. Километров пятнадцать от Хосты. Это насчет последнего вопроса. Он был самым простым.
То, о чем поведал незнакомец далее...
Это никак не могло уложиться в голове.
Николай некоторое время сидел молча, пораженный услышанным. С тоской поднял голову к сияющему небу, но восторга, что ощутил, выбравшись из пещеры, больше не было. Была растерянность, боль, не та знакомая физическая боль, что пожирала его последние годы, а какая-то внутренняя, пустотой поселившаяся глубоко в груди.
- Зачем Вы это сделали?
- Как зачем? Да я от скуки тут уже закис, а потом, если бы ты не восстановился, то твоей энергией можно было бы и воспользоваться. Не пропадать же добру! - человек усмехнулся. В глазах вспыхнул недобрый огонек. - Кстати, если ты мне не понравишься, я, может, и воспользуюсь твоей силой. Когда она чуть увеличится.
- Ах ты, контра недобитая! - кулаки Николая сжались, и он попытался вскочить.
- Да ладно, я пошутил, - человек властно остановил его движение. - И насчет контры, ты эти штучки брось. Ну, был я лет двадцать назад русским графом, так кем я уже только не был. Сам-то от контры не зарекайся. Проживешь лет сто, столько личин поменяешь... Может и буржуем когда-нибудь станешь, если кто голову раньше тебе не снесет.
Человек поднялся с дерева.
- Кстати, меня зовут Джордано, я когда-то был итальянцем. Это мое настоящее имя, по крайней мере, меня так звали в первой жизни. А здесь, на людях, если они появятся, называй меня Аванес, Аванес Саркисян. Я здесь в заповеднике егерем работаю. Будем считать, что ты племянник моего сослуживца, приехал в гости, ищешь работу. С твоим дядькой мы воевали на Дальнем Востоке.
- Я никогда там не был.
- Ничего, бог даст, побываешь. И это моя легенда, я был на Востоке. Твою легенду еще придумать надо.
Джордано-Аванес негромко свистнул. В ближайших кустах что-то зашевелилось, и на поляну выбралась некрупная лошадь местной, привычной к горным склонам, породы.
- Бывай. Я завтра попытаюсь приехать. Из еды что-нибудь достану.
Он подошел к лошади, покопавшись в седельной сумке, бросил к ногам Николая небольшой сверток.

- Это тебе. Не ешь все сразу, мало ли что меня задержит. Если появятся люди, лучше спрячься, а то твои партийные товарищи не слишком доверчивы. Представляю историю, как знаменитый писатель помер, а потом воскрес в пещере! - Джордано усмехнулся. - Вариант Иисуса в твоем случае не пройдет!
Джордано громко рассмеялся, крутанул коня и пустил его вниз по едва приметной тропинке.
Николай остался один. Поднял сверток, там оказалось немного хлеба и спички. Времени прошло, как оказалось, немало. Здесь в лесу должно было рано темнеть, а ночью становилось прохладно. Бессмертный пошел собирать хворост.

Зачем ему это бессмертие, какая-то Игра, рубка голов? Чертовщина какая-то.
Николаю казалось, что эти мысли не дадут заснуть. Но на поиск хвороста и разжигание костра в пещере ушли все небольшие силы. Лишь только его тело оказалось на лежанке, пристроенной в глубине грота, как глаза закрылись.
Он проснулся от холода и ощущения присутствия вчерашнего человека.
- Ну, ты даешь! Так и проспал весь день?
Николай открыл глаза. Джордано разжигал хворост. В отличие от вчерашнего на нем был прорезиненный, непромокаемый плащ.
- Там дождь?
- Нет никакого дождя. Завтра поедем в горы. Мне участок обойти надо, записи сделать, проверить, не было ли чужих. Ночи в горах холодные, а мерзнуть я не люблю. Вон тебе бурку привез.
Николай поднялся намного увереннее, чем вчера, вышел из пещеры по малой нужде. Было еще светло, но солнце уже спряталось за противоположную гору. Неужели проспал целые сутки? В теле ощущалась легкость и сила. Воздух, напитанный влагой и прогретый солнцем, свободно вливался в легкие. Голова кружилась, но не от слабости - от ощущения красоты открывшегося мира. Так не было никогда, по крайней мере, он этого уже не помнил. Опять захотелось есть.
Возвращаясь, у входа в пещеру увидел Джордано. Холодная сталь сверкнула и замерла у горла.
- Что? Решил убить? - Николай поднял глаза на бессмертного.
В них читалось ожидание чего-то. Действия, слова?
- Убери железку, - Николой отвел клинок и прошел вглубь пещеры. - Еду привез?
- А ты ничего держишься. Играешь почти убедительно.
Джордано вложил саблю в ножны и аккуратно положил у стены грота, начал доставать из принесенной торбы продукты.
- Хотел бы убить, не ждал, пока я проснусь, да и не возился бы со жратвой, бурку вон привез.
- Оружие тоже тебе, - бессмертный улыбнулся. Небритая физиономия сморщилась, как у скалящейся собаки.
Николай протянул руку за саблей, вынул из простых, потертых ножен. В неверном свете костра мягко блеснула благородная сталь. Островский никогда не держал в руках такого оружия. Необычный изгиб клинка, тянущаяся вдоль лезвия витиеватая надпись на незнакомом языке, пальцы непроизвольно погладили блестящий металл.
- Нравится! - в оскале Джордано опять показалась мордочка хищника.
- А Ваш где?
- Увидишь, когда время придет.
В котелке над костром забулькала вода.
- Ладно, давай чай пить.
Некоторое время ели молча.
- Это ощущение в Вашем присутствии... - Николай поднял голову, прислушиваясь к чему-то в себе. - Так всегда бывает?
- Это называется Зов. У разных людей он немного разный, как отпечатки пальцев у смертных.
- А таких, как мы, много?
- Достаточно чтобы научиться беречь свою голову.
- Почему Вы назвали свое настоящее имя?
- Если меня убьют, кто-то или ты..., поставишь свечку в храме.
- Я атеист.
- А меня когда-то сожгли как еретика.
Николай вздрогнул, пристально взглянул на собеседника.
- Сожгли?
- Ну, Святая Инквизиция не любила еретиков. Твои вон партийные товарищи тоже устроили охоту на ведьм. Троцкисты, уклонисты. Кто там у Вас еще?
- Ты партию не трогай.
- А ты глазами-то не жги. Не я это придумал. А ты не святой. В одном дерьме сидим.
Джордано вздохнул. Разлил по кружкам остатки кипятка. Достал из кисета по щепотке какой-то травы. Бросил в чашки. Терпкий и пряный запах разлился по гроту.
- Нравится?
Николай только кивнул.
- Это я лет десять назад с Тянь-Шаня привез. Красные нас тогда из Самарканда выбили. Дружки-белогвардейцы в Китай и Монголию подались. Да надоели они мне, и нашего брата, бессмертных, там много, кто покоя и знаний по святым местам ищет, а кто и охотой промышляет.
- И после всего приехал сюда? Сволочь!
Николай вскочил, схватил, казалось, тщедушного итальяшку за грудки, но в момент оказался на жесткой лежанке.
- Остынь мальчишка. Не суди, чего не понимаешь.
Джордано сел на место, на небольшой чурбан, стоящий в противоположном углу грота. Взял в руки кружку. Потянул носом воздух.
- Белые, красные. Теперь вон еще коричневые. Сумасшедшие времена начались. Даже иезуиты перед этим слабаки, - потянул терпкую жидкость. Откинулся к стене, блаженно прикрыв глаза. - Лет через пятьдесят от своих партийцев плеваться будешь, если с такой гордыней голову сохранишь.
Николай перевел дух. В голове шумело, опять припечатался к глыбе, нависшей над лежанкой. Но он уже понял, что боль тела - быстро проходящие мелочи в сравнении с тем, что творил этот хлипкий на вид монстр с его душой, его идеалами, со всем, чем он жил последние десять лет.
Николай закрыл глаза. Почему тогда, десять лет назад, он не пустил себе пулю в лоб, зачем связался с этой девочкой? Изгадил только ей жизнь.
Рая, Раечка. Теплая, уютная, она несла покой, каким-то образом снимала боль. Даже в последние дни ее руки дарили ему тепло, даже когда он мерзко хамил ей. Интересно, как она выглядит. Сволочь! Не этот итальяшка, белогвардеец недобитый, он сам сволочь. Николай открыл глаза:
- А самоубийцы воскресают?
Джордано отделился от стены, с интересом взглянул на собеседника:
- Смертные нет. Это когда ты собирался?
- Лет десять тому назад, - Николай вздохнул.
- И книжку бы свою не написал, себя бы не узнал, что ты можешь.
- Зачем мне было это узнавать?
- Книжка, между прочим, хорошая, дружки твои, правда, используют ее по полной. Как и тебя, кстати. А насчет, зачем узнавать? Всякое знание и умение когда-нибудь да пригодится.
Некоторое время сидели молча.
- Пошли, подышим воздухом. Хворост ты мокрый собрал, чадит.
Джордано поднялся, сбросил тяжелый плащ, и легко перепрыгивая с камня на камень направился к выходу. Николай подождал минуту, взял саблю и пошел следом. Бессмертный сидел на давешней поляне спиной к входу, казалось, созерцал тонкий ручеек, вытекающий из-под камней. Николай осторожно подошел, вспомнив кавалерийские тренировки с рубкой лозы, замахнулся и... со всего маху шлепнулся спиной на камни. Клинок опять оказался у его горла, нога бессмертного прижимала его грудь, а ставшие жесткими глаза опасно светились.

- Ну, как!? Попробовал?

Он убрал оружие, ногу.

- Перевернись на живот аккуратно.

- Зачем это? - Николай попытался подняться.

Нога моментально вернулась на место.

- Сказал, аккуратно, на живот.

Пришлось подчиниться: Джордано опустился на колени рядом, и его руки начали ощупывать спину и позвоночник.

- Мышцы у тебя совсем слабые, выбьешь позвонок, возись потом с тобой, хоть ты и бессмертный.

Спина Николая непроизвольно расслабилась, предательски заныло выбитое при падении плечо. Итальянец положил руки на лопатку:

- Расслабься!

Николай ощутил тяжесть тела врачевателя, резкий рывок. Через несколько мгновений боль прошла.

- Вставай, саблист!

Николай поднялся. Стоял, опустив голову. Чувствовал, как краска заливает лицо. Джордано опустился на поваленный ствол.

- Так и будешь стоять столбом? Иди, садись, - в его голосе не было ни злости, ни прежней насмешки, только усталость.

- Не переживай, научишься еще мечом махать. А графа моего в шестнадцатом на германском фронте шлепнули, с беляками я уже доктором, мелкопоместным дворянчиком шатался.

- Зачем Вы мне морочите голову? Зачем Вам нужно злить меня?

- На реакцию твою смотрел. Да и фанатиков не люблю, а ты несколько фанатичен.

Опять помолчали. На поляне гасли последние отблески света. Густые тени покрывали склон. Запели цикады. Джордано поднялся, посвистел, показались лошади, одна под седлом, а другая вьючная.

- Расседлай лошадей.

Николай молча подчинился. С непривычки долго возился с упряжью. Итальянец терпеливо ждал. Когда тюки и седло оказались на земле, забрал уздечки и увел лошадей ближе к входу пещеры. Привязал их там к дереву. Вернулся за седлом.

- Пошли, завтра рано вставать.

Костер в пещере почти прогорел.

Пока таскали хворост и воду, разбирали привезенные торбы, вновь разжигали костер, совсем стемнело. Добравшись до лежанки в гроте, Николай почувствовал слабость, сил опять не было, мышцы болели. Джордано заставил его что-то съесть и велел ложиться.

Сам еще сходил покормить лошадей, расстелил в гроте попону и долго сидел, опустив голову на колени, глядел на догорающий костер.

Поднялись затемно. При неровном свете коптилки Джордано поставил чайник и котелок с водой на костер, отправил Николая седлать лошадей:

- Второго седла нет. Груз распредели так, чтобы охлюпкой можно было ехать.

Пока варилась каша, Джордано придирчиво следил за работой Николая.

- Я давно не ездил на лошади.

- Да уж! Ничего. Поедешь на оседланной, там, - он кивнул на восток, - у меня схрон есть, достанем второе седло.

- Зачем куда-то ехать?

- Мясом тебя кормить надо, а тут я и хлеба тебе достаточно не достану. В горах сможешь охотиться, приведешь себя в порядок. Мне ведь явремя надо, чтобы документы тебе выправить.

- Вы что, бросите меня одного?

- Ну, ты же не ребенок! Тебе месяца два - три надо, чтобы научить мышцы подчиняться. Сейчас вон кисель, я даже не пойму, как ты двигаешься. Вообще физиология бессмертных странная штука... - он помолчал. - Осенью я за тобой приеду. Там видно будет, что дальше делать.

Потом началась дорога...

Джордано помог Николаю подняться в седло, скептически оглядел:

- В седле сам удержишься? А то привяжу для верности.

- Удержусь, - буркнул в ответ Николай.

Итальянец в ответ усмехнулся, вскочил на своего покрытого одной попоной коня, и они двинулись.

Джордано объяснил, что им нужно спуститься к морю, так как вверх по ущелью конной тропы нет. Вначале они действительно спускались вниз, но потом Джордано повернул влево вдоль по восточному склону, сказав, что они выйдут к морю у следующей большой реки. Почти сразу Островский понял, что ему едва хватает сил удерживаться в седле. Он, что было сил, сжимал ногами лошадиные бока, рука постоянно тянулась вцепиться в луку седла. То ему казалось, что лошадь, осторожно ступавшая по влажным камням, не удержится на крутом склоне, то - что предательски закружится голова, и он просто сам свалится под копыта. Ко всему он понял, что ориентироваться в горном лесу совершенно не в состоянии. Хотя до побережья было всего-то километров пятнадцать, Николаю казалось, что им никогда не выбраться из этих зеленых дебрей.

Спуск сменялся подъемом, они переходили вброд какие-то ручьи и речушки, лошадиные копыта проваливались в расщелины между камнями. Напряжение все нарастало, мышцы свело до бесчувствия. Николай, стиснув зубы, все сильнее прижимал ноги к бокам лошади и практически уже ничего не видел вокруг себя. Осталось, как обычно, одно ничем неистребимое упрямство, а неторопливо ехавший впереди Джордано все чаще останавливался и терпеливо ждал, пока Николай справится с лошадью и собой, но так ни разу и не предложил остановиться.

Только к полудню выбрались к побережью. Поднявшись по очередному склону, Джордано остановился, как обычно ожидая Николая. Тот подъехал и вначале просто удивился тому, что они продолжают стоять. Тогда, оторвашись от созерцания тропы под копытами, он поднял голову и увидел, что они остановились на краю открытой площадки - горы кончились. В просвете между деревьями, до самого горизонта расстилалось море. Солнце отражалось в воде мириадами бликов, бурые и зеленые пятна водорослей проступали в прозрачной воде, обломки скалы, должно быть, когда-то сорвавшейся вниз, просвечивали в глубине.

- Слазь! Здесь передохнем, - Джордано спустился на землю.

Николай несколько мгновений не двигался, потом попытался привстать и перекинуть ногу через седло. Джордано едва успел его подхватить.

Оказавшись на земле, Николай дернулся было освободиться от поддерживающих его рук, но голова кружилась, и он привалился к лошади.

- Не дури! Обопрись на меня, - Джордано помог ему усесться на камень, выступающий у отвесной стены, ограничивающей площадку.

- Спасибо, - Островский, не сдержавшись, с блаженством откинулся к прогретой солнцем скале, вытянул ноги, и тут же сжался, как от пощечины, от скользнувшей по губам Джордано усмешки.

- Я, кажется, не смогу дальше ехать, - виновато произнес он, подняв глаза на бессмертного.

- Это еще почему?

- Вся кожа, должно быть, растерта.

Джордано весело рассмеялся:

- Сними штаны!

- Зачем?

- Проверишь сохранность своей шкурки!

Николай недоуменно смотрел на бессмертного.

- Я тебе дело говорю. Заодно узнаешь, как быстро у тебя происходят процессы регенерации.

- Чего?

- Восстановления! Поспеши, а то вообще ничего не увидишь!

Сбросив брюки, Николай успел пронаблюдать, как глянцевая красная корочка посветлела и действительно обрела вид нормальной кожи.

- Не плохо, правда!? Расслабь мышцы и радуйся жизни.

- Ну, ты - садист!

- А мне нравится, когда ты злишься. Забываешь выкать. А ноги натирать будешь еще не один день, наверное. Двигательные функции у нас тренируются почти как у обычных смертных. Я же говорил, что у тебя не мышцы, а тряпки. Ты ими сколько не пользовался? Вот теперь и расплачиваешься.

Николай встал и на все еще немного сведенных от напряжения ногах подошел к краю площадки. Долго стоял, смотрел на море.

- Как объяснили мое исчезновение?

- Я занимался тобой, агентуры в городе у меня нет. Так что этого я не знаю. Пока сообщений о твоей смерти нет.

- Если Рая пострадает, я тебя убью. Чего бы это мне ни стоило.

- Ладно, посмотрим, - Джордано усмехнулся. - Проблемы, наверное, будут, но, - он на минуту задумался, - в доме было достаточно много людей, совершить убийство никто не мог (а даже если бы и убил, то это почти акт милосердия), а уж зачем прятать труп - вообще не понятно. Я думаю, что компетентным органам не захочется раздувать скандал. Все-таки героический пролетарский писатель. Похоронят пустой гроб с почестями бригадного комиссара и дело с концом. И с барышней твоей все будет нормально.

- Нормально!?

- Послушай, успокойся. Проблемы у твоих близких были бы и без моего участия. Ведь не я сделал тебя потенциальным бессмертным. Я не знаю, что хуже - просто пропажа трупа, или некая чертовщина, происходящая с этим трупом.

- Что ты имеешь в виду?

Джордано вздохнул, подошел к обрыву и тоже посмотрел на море:

- Твой случай довольно сложно спрогнозировать. Это долго объяснять. Давай искупаемся, пообедаем, а потом я постараюсь рассказать все, что знаю.

Николай промолчал.

Привязав лошадей чуть ниже по тропинке, у просачивающейся сквозь камни воды, они налегке спустились к морю, перебрались через железную дорогу.

Море было удивительно спокойным, галька, нагретая солнцем, обжигала, и окружающий Николая мир был ирреально красив. Он ослеплял яркостью красок, оглушал шепотом моря, шелестом леса, ветер шумел в ушах. Этот мир, казалось, кричал: - 'Живи! Радуйся жизни, забудь о прошлом!'. И рядом был дух искуситель. Он смеялся над его прошлой жизнью, над страхом и непонятностью нового существования и звал за собой. Как сейчас, когда, сбежав со склона и сбросив рубаху и башмаки, кинулся в воду и, вынырнув метрах в двадцати и отряхнувшись, как собака, спросил с насмешкой:

- А плавать-то ты умеешь?!

Николай не удосужился ответить, просто последовал примеру итальяшки.

Они долго плыли вдаль от берега. Вода, вначале охладившая разгоряченное солнцем тело, оказалась теплой, пахла йодом и водорослями.

Джордано опять смеялся, что так не плавают даже собаки, и показывал, как двигать руками, ногами, как поворачивать голову, вдыхая воздух при следующем гребке. Вначале у Николая ничего не получалось, сбивалось дыхание, он хлебал горьковато-соленую воду, злился. Потом неожиданно почти получилось, он поймал ритм и минуту или две плыл, казалось, как положено. Дальше не хватило дыхания, он остановился и посмотрел на Джордано.

Тот лениво шевелил конечностями, лежа на спине чуть впереди:

- Уже лучше, брызгаешься сильно. Дальше не плыви, возвращайся назад. А я тут задержусь минут на пятнадцать, - развернулся и резко ушел под воду.

Николай почувствовал, что зов, сопровождавший присутствие бессмертного исчез. Он оглянулся, берег был далеко, стало видно, как за крутым склоном, по которому они спустились, поднимаются горы.

Назад плыть пришлось довольно долго, периодически он оглядывался, но Джордано не было видно, и только, когда был у самого берега, почувствовал его присутствие. Двигаясь немного боком и загребая одной рукой, Джордано догнал Николая и вытащил на берег довольно внушительную рыбину. Опасливо оглянулся по сторонам:

- Сырую рыбу ешь? - увидев отвращение у того на лице, ухмыльнулся. - Я тоже не большой охотник до таких экстравагантностей. Тогда сгоняй, собери дерева для костра. Шторм недавно был, так что тут понабросано достаточно. А я изображу какое-нибудь удилище. Нагрянет еще кто ненароком ...

Минут через двадцать, когда они еще жарили рыбу на углях, действительно показался всадник.

- Здоров, мужики!

- И тебе того же, дорогой, - в речи Джордано прорезался легкий кавказский акцент.

- А, это ты, Аванес!

- Садись с нами, - Николаю показалось, что приглашение прозвучало достаточно обреченно.

- Кто это с тобой? - спросил мужик, доставая из переметной сумы внушительный сверток и бутылку домашнего вина.

- Племянник друга, Николаем зовут.

- Федор, - мужик протянул руку. - Давно тут?

- Да нет. Вот решил показать ему побережье, - Аванес кивнул на Николая.

- Ну и как, нравится?

- Да, тепло тут у вас, и море замечательное.

- Наше море самое теплое, вон, сколько народа теперь ездит сюда. Всесоюзная ударная стойка у нас теперь, как ДнепроГЭС. Санатории да дома отдыха строим, - мужик заулыбался от удовольствия и принялся разворачивать сверток, в котором оказалась домашняя колбаса и пирожки. - Раньше тихо было.

- А ты, видно, далеко собрался!? - то ли вид продуктов несколько примирил Аванеса с присутствием Федора, то ли он просто взял себя в руки и пытался перехватить инициативу с вопросами, но его вид излучал полнейшее дружелюбие.

- В контору, в Сочи. Опять с материалами задержка вышла. О чем они там думают? Поздно только выехал. Не успею сегодня обернуться. Так что придется ночлег в городе где-то искать...

- Кто бы прибеднялся!

Федор ухмыльнулся.

Пока Аванес выкладывал рыбу на срезанные листья лопуха, гонял Николая к оказавшемуся рядом источнику за водой и доставал кружки из вещмешка, Федор успел рассказать кучу новостей о делах на стройке детского санатория, где он работал мастером молодежной бригады отделочников. Оказалось, Джордано был достаточно осведомлен в делах этого коллектива, девушки которого были дочками и невестками их общих с Федором знакомых. И после кратких сетований на безголовость Галины - комсомольского вожака бригады, протолкнувшей предложения о немыслимых сроках сдачи бальнеологического корпуса, из-за которого, кстати, Федор и ехал в город обсуждение плавно перешло на амурные дела девушек.

После второго куска рыбы и пространных рассуждений о том, что прошлогоднее вино Федора ничем не уступает пойлу, которым торгует какой-то Савик, выдавая его лопоухим отдыхающим за настоящее грузинское вино, Николаю показалось, что Аванес совсем расслабился.

Сам Николай молчал. Слушал и молчал, грелся на солнце. Почему-то подумал, что раньше, до болезни, уже давно бы высказал Федору, что тот не прав, а сейчас в какой-то момент просто понял, что Галина - дочь мастера. И он не ругает, а гордится ее настырностью, смеется над ее проделками по заморачиванию голов окружающих пацанов, и никак не может решить, кто из ребят годится его девочке в мужья.

После того, как бутылка опустела, а рыба и колбаса были съедены, Аванес заявил, что пирожки Федор должен оставить на завтра, и, не слушая его возражений, вернул в сумку хозяина. Затем достаточно ловко спровадил подвыпившего мужика дальше, так и не дав тому возможности поинтересоваться, с кем он шаболдается по побережью и каково происхождение съеденной рыбы.

- Да, подзадержались мы с тобой! - задумчиво произнес Джордано, глядя вслед удаляющемуся Федору.

- Ты обещал рассказать о проблемах с моей смертью.

- Обещал... Но, похоже, позднее. Нужно спустить лошадей в долину. Собирайся, пошли наверх.

Послеобеденное путешествие прошло для Николая намного проще. Страх перед слабостью почти исчез, он увереннее сидел в седле. Казалось, тело вспоминало старые навыки.

Спустившись в долину, они пересекли крохотную деревушку, расположившуюся на берегу очередной горной речки, и долго ехали вдоль берега. Когда впереди опять показалась река, Джордано свернул на дорогу, уходящую в сторону гор. Начинало темнеть, и Джордано торопился, но двигаться быстрее не мог. Он все чаще оглядывался на опять начавшего отставать Николая, наконец остановился, ожидая, когда тот приблизится вплотную.

- Что, совсем устал?

- Нет, ничего.

- Я поведу твоего "Буцефала". Держись за луку и доверься лошади, а то ты ей только мешаешь.

Они спустились почти к самой реке. На небольшой поляне у склона горы в ставших совсем серыми сумерках показался небольшой охотничий домик.

- Все. Добрались, - Джордано спрыгнул у порога дома.

В этот раз слезть с лошади Николаю удалось самостоятельно, но усталость была страшная. Не сделав и нескольких шагов, он опустился на траву.

Джордано зашел в дом, разжег в очаге огонь. Выглянул в открытую дверь и бросил Николаю ведро.

- Принеси воды. Источник - вон за домом, у большого камня. Вначале нам, потом напои лошадей, но смотри, не пои холодной.

Пришлось подниматься, таскать воду, расседлывать лошадей и разгружать поклажу. Рядом с домом оказался небольшой загон, куда Джордано притащил за это время свежее сено и засыпал овес в кормушки. Устроив лошадей, они вошли в дом. Обстановка оказалась вполне цивильной. В центре достаточно просторной комнаты стоял стол с зажженной керосиновой лампой, на плите булькала гречневая каша, и свистел закипевший чайник.

- Иди, садись. Сейчас есть будем.

Николай опустился на стоящую у стола лавку и с интересом разглядывал окружающее.

В домике было две комнаты. Первая, с печью, какие кладут в хатах выходцы с Украины по всему Приазовью, Крыму и Кубани, служила, должно быть, столовой, во второй, с расчетом человек на десять, расположились двухъярусные солдатские койки. В первой комнате кроме печи, стола и посудной полки, прикрытой цветастой занавеской, стоят буфет, заставленный колбами, пробирками и чашками Петри. На полках буфета, подоконниках и просто на полу высились стопки распухших папок с бумагами.

- Это что за дом такой? - удивленно спросил Николай.

- Да так. База противомалярийной лаборатории. У них тут недалеко плантация. Эвкалипты выращивают. - Джордано, раскладывавший кашу по тарелкам, вдруг оживился. - Представляешь, эти деревья лучше всяких насосов высасывают воду из местных болот, и главное, похоже, выживают при случающихся зимой заморозках, - в его голосе послышалось восхищение.

Изумленный реакцией Джордано, Островский только и мог спросить:

- Ну и что?

- Как, что? Да уже сейчас здесь почти не осталось болот, комары перевелись. А, между прочим, знаешь, от чего в русской армии в здешних местах были основные потери?

- Ну, тебе-то малярия не угрожает?

- Ты издеваешься? Тут ведь уникальное место. Даже в Альпах такой красоты не увидишь! - Джордано обижено замолчал и принялся за кашу.

- Прости, я думал ты тут просто отсиживаешься. Егерь, что за занятие в наше время?

- По-твоему, только шашкой махать достойно человека? А те люди, что возились с тобой после ранения и потом?.. Они в бирюльки играли?

- Не слишком удачно возились, - зло пробурчал Николай. - Да и если все, что происходит сейчас - реальность, то и не надо было меня лечить.

- Не все рождаются на свет бессмертными.

Некоторое время ели молча.

- Ты обещал рассказать о проблемах с моей смертью, - повторил Николай вопрос заданный на побережье.

Джордано оторвал голову от тарелки, криво усмехнулся:

- Тебе интересно?! - он помолчал, - Ну ладно, при нашем знакомстве я, кажется, сказал, что потенциальный бессмертный воскресает только после насильственной смерти. И, кроме того, состояние его здоровья остается на том уровне, какой был в момент его первой смерти.

- Так значит, ты не дал мне нормально умереть?

- Да, немного ускорил этот процесс. Но твоя болезнь была вызвана насильственными действиями, и потом были операции... Так что дать сто процентную гарантию, что ты был бы сейчас мертв, нельзя.

- Ты хочешь сказать, что я бы продолжал жить в прежнем состоянии?

- Да, и, вероятно, это могло продолжаться достаточно долго.

- Но сейчас ведь не осталось никаких следов от прежних воспалений!

- Не осталось. Видишь ли, есть маленькая поправка к утверждению о состоянии здоровья впервые воскресшего бессмертного. Причем термин "воскрешение", на мой взгляд, не верен, я бы говорил о восстановлении или регенерации.

- Какая разница, как называть.

- Может и никакой. Только с термином "воскрешение" ассоциируется вмешательство в процесс бога или дьявола, а мне не симпатичны ни тот, ни другой.

- Эк тебя занесло, - Николай усмехнулся. - Давай, по сути.

- Как скажешь! Поврежденные клетки бессмертного восстанавливаются в том состоянии, каком находились на момент повреждения. Другое дело, клетки уничтоженные, они регенерируются организмом в том виде, каком им надлежит быть, как бы это сказать - по проекту. Такой же механизм работает у всех живых существ. Дело в скорости процесса. Кроме того, у обычных людей на результат восстановления сильно влияет необходимость борьбы с инфекциями.

- Подожди, если орган уничтожить, то он восстановится, и это восстановление может омолодить разрушенную часть организма?

- А ты на редкость сообразителен для человека, окончившего церковноприходскую школу, - Джордано улыбнулся.

- Я и потом, между прочим, не в лесу жил!

- Не обижайся.

- Да я и не обижаюсь. Просто интересно. В моем организме, по-моему, не оставалось ни одного здорового места, а убить можно, просто заколов ножом.

- Ты действительно неплохо соображаешь! Подумай теперь, зачем мне было тащить тебя в пещеру?

- Там уединенное, защищенное место...

- И там с тобой можно было делать все, что угодно, и столько времени, сколько мне на это бы ни потребовалось.

- Что же ты сделал?

- Вот это тебе пока не к чему, результат видишь, неприятных ощущений не помнишь. Чего тебе еще? Радуйся тому, что получил.

- Какое сегодня число?

- Двадцать пятое.

- Значит десять суток...

Николай встал и подошел к окну. Его просто использовали как вещь для своих не слишком понятных и, наверное, не слишком благовидных целей.

За окном шумела река. Блики лунного света просвечивали сквозь листву, и причудливые тени танцевали на оконном стекле. Вечный мир не интересовали проблемы двух людей, волей судьбы или прихоти одного из них оказавшихся в крохотном домике на берегу горной речушки.

И родившаяся злость разбилась о спокойствие южной ночи. Он видел этот мир, луну, деревья, все то, о чем уже даже и не мечтал. Какая разница, что было сделано с его телом, если чудо свершилось. Не важно, какая цена будет запрошена, так или иначе за все надо платить. Как пришлось платить за мечту о всеобщем счастье. Вспомнилась фраза, написанная для книжки: 'Чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы'. Нет, он и теперь не считал, что революция - цель его жизни была ошибкой. Что с того, что последующая жизнь так наказала его, ведь все они, кто шел в революцию за чистой идеей, не ждали благ для себя.

Правда он обманул, обманул женщину, что была ему дороже всех других, пообещав светлое будущее, а в итоге она получила годы откровенной нищеты, годы его нескончаемой болезни, тяжкого труда. Даже если Джордано прав, и он на самом деле фанатик, она-то не была фанатиком! Она, должно быть, любила! А теперь, что будет с ней после его исчезновения?

Вернуться, объяснить, как все произошло! Но в черном окне отражался тощий, растерянный молодой человек, почти подросток. Как доказать, что изможденный болезнью, совершенно немощный человек и он - одно и тоже лицо. Даже Рая его бы не узнала, может быть, только мать, но кто будет слушать старую женщину!

Николай глухо застонал:

- Что же ты наделал, - слезы бессилия брызнули из глаз.

Джордано неслышно подошел сзади, положил руку на плечо.

- Ну, успокойся. Может быть, я и последняя скотина, но не было стопроцентной гарантии, что ты нормально умрешь!

- Если ты такой благодетель, - Николай в бешенстве обернулся, - ты же мог просто меня убить!

- Отрезать голову!? Ты представь, что было бы потом! Или мне в приступе полного благородства нужно было остаться на месте преступления? Извини, но с чего бы меня интересовали проблемы смертной женщины? Не моей женщины!

Джордано вернулся за стол.

- Заметь, я и так все сделал аккуратно. В доме не осталось ни следов борьбы, ни следов насилия. Я только дверь дома и калитку оставил открытыми. Потом запутал следы, ни одна собака не пройдет по моему следу, - бессмертный ухмыльнулся, - и, кроме того, прошло почти две недели после твоего исчезновения, а власти молчат. Ни местная пресса, ни слухи не обсуждают произошедшее.

Николай тоже вернулся к столу:

- Откуда ты знаешь?

- Я вчера в Хосте читал Газеты, а слухи... Если бы что-то было, нам бы Федор сегодня все уши прожужжал. Он обычно знает все сплетни побережья.

Джордано поднялся, стал собирать тарелки:

- Ладно, давай кончать препирательства, отправляйся спать. Завтра нам еще далеко ехать.

Следующее утро выдалось сырым и серым. Тяжелые тучи затянули вершины гор. Клочья тумана тянулись вдоль ущелья.

Проснувшись и не почувствовав присутствия Джордано в доме, Николай вышел на порог, ежась от утренней прохлады и сырости. Он все еще никак не мог привыкнуть к реальности того, что опять может видеть окружающий мир. Вот и теперь он слышал неумолкающий шум воды, видел капли росы на траве вдоль дорожки, ныряющей в глубину ущелья и противоположный склон, поросший прилепившимися на камнях деревьями, и в нем просыпалось неведомое раньше ощущение чуда.

В загоне тепло, по-домашнему фыркали лошади, терлись головами друг о друга. Николай поднялся в дом, достал из буфета два куска сахара и вернулся к загону. Протянул сахар животным и ощутил прикосновение мягких, осторожных губ, увидел внимательные, немного настороженные глаза. Когда в последний раз он мог вот так покормить и погладить коня?!

Потом к Островскому вернулась, тоже становящаяся неотвязной, мысль о том, что эта жизнь - предательство тех идеалов, которым он служил, и предательство его Раечки. Чем дальше он уходил вслед за Джордано, тем больше он укреплялся в этой мысли, но... Но десять лет он не жил нормальной человеческой жизнью и понимал свою совершенную беспомощность в реальном мире, и свою полную зависимость от человека, который его убил... Что правда и что ложь в словах Джордано? Как разобраться и как обрести свободу?

Вот сейчас бессмертного нет рядом, а лошади тут, в загоне. Вскочить на коня, увести второго, но куда идти? Документов нет, даже собственного лица, по сути, нет. Что он скажет первому встречному постовому? Несмотря на болезнь он хорошо представлял реалии своей страны. Да он сам бы, не задумываясь, отправил человека, рассказавшего историю с ним приключившуюся, куда следует. И в лучшем случае это был бы дурдом.

Может быть, изобразить амнезию. Пройти через все проверки, больницы, получить новые документы и жить нормальной жизнью, завербоваться на стройку, может быть, снова вступить в партию... Только эта жизнь уже никогда не будет нормальной, угроза встретить себе подобного, угроза Игры, она ведь никуда не денется. Николай отчетливо понял, что он не хочет просто так умереть. Если эту новую жизнь дал ему даже сатана, он не отдаст ее за здорово живешь первому встречному. Он должен жить и умереть достойно. Неужели тогда, немощным и больным, он врал самому себе о недопустимости бесцельно прожитых лет! Нет ведь, он думал так! А теперь судьба дает ему шанс начать все сначала. Почему он решил, что это дар сатаны?

Николай вздохнул. Еще раз погладил морду коня и, отвернувшись от загона, огляделся вокруг.

Куда мог запропаститься Джордано?

Неширокая, разъезженная машинами и телегами дорога вела вдоль склона и выходила, должно быть, к той долине, откуда они вчера приехали. За домом располагались посадки фундука, а вверх и вниз по склону росла обычная кавказская растительность - каштаны и буки. Внизу шумела река и узкая тропинка, уходившая к обрыву, вела туда.

Николай решил спуститься вниз.

Спуск оказался скользким и крутым. Приходилось держаться за выступающие корни и камни. Поэтому, когда внизу он остановился перевести дыхание, то не сразу обратил внимание на усилившийся шум воды, а когда обернулся к противоположному склону...

По узкому, прорытому за тысячелетия каналу вниз срывалась белая пенная стена. Водная пыль клубилась у круглой заводи, откуда вода через каменистый порог, бурля и пенясь, попадала в основной поток, несущийся к морю. Вспомнилось чье-то высказывание о белом клипере и танцующей женщине. Этот водопад был сродни тем вечным сущностям, ради которых стоило жить.

Прислонившись к отвесному склону, Николай не мог оторваться от созерцания падающей воды. Потом, ощутив некое беспокойство, понял, что чувствует зов Джордано. Он поискал глазами, и на отмели у порога в разорванных клочьях тумана увидел танцующего человека. В руке человека был меч.

Медленные отточенные переходы сменялись стремительностью выпадов. Грация и сила дикой кошки ощущалась в невысоком и хрупком на вид существе. Николай замер в полном восторге, зачарованно глядя на этот гимн красоте дикого мира и человека в этом мире.

Поднимающееся из-за гор солнце разгоняло утренние тучи и вдруг осветило отмель у водопада. Водная пыль засверкала арками радуг и белый туман, стлавшийся над рекой, истаял, раскрывая прозрачность отливающих сталью струй. Джордано остановился, церемонно поклонился в сторону поднимающегося солнца, бросил насмешливый взгляд змея-искусителя на глядящего на него Николая, в знак приветствия помахал рукой.

Николай подошел к воде и в нерешительности остановился. Не слишком глубокий, но бурный, широкий поток отделял его от отмели. Вода, казалось, кипела, перекатываясь через камни.

Пока Николай рассматривал реку, Джордано с ловкостью кошки взобрался по почти отвесной стене на карниз у кромки падающей воды и скрылся за ее завесой. Николай даже не успел удивиться этому исчезновению, как тот вернулся нагруженный седлом и свертком. Сбросив все вниз, он спрыгнул сам и уже через несколько минут, переплыв на правый берег, вытащил из воды сброшенные шмотки.

- Что смотришь? Бери седло, пошли наверх.

- Что это было?

- Где?

- Вы, там, на отмели...

- Считай, что это ритуал поклонения Солнцу! - Джордано смеялся. - Идем.

К альпийским лугам они поднимались еще три дня. Джордано почти сразу свернул с проезжей дороги в горы и вел Николая по местам заповедным. Он отыскивал лисьи и волчьи норы, считал щенков, пару раз показал Николаю медведицу с забавными, уже подросшими медвежатами, делал пометки в затасканном блокноте. По выбранной дороге, похоже, он проходил не раз, так как к вечеру они оказались на удобной стоянке вблизи ручья. В первый вечер Джордано всю хозяйственную работу перепоручил Николаю. Сам же, пристроив смоляной факел, вырвал пару страниц из блокнота и достал толстый журнал из свертка, который забрал в тайнике за водопадом. Уткнувшись в книгу, он, казалось, забыл об окружающем мире. Даже ужин проглотил, не глядя в миску. Наутро другого дня Николай, увидев, как Джордано аккуратно прячет в прорезиненный мешок журнал, не выдержал и спросил:

- Что это ты читаешь?

Джордано показал обложку, на которой красовалось: 'Physical Reviews'.

- Ну и что это такое?

- 'Physical Reviews'.

Увидев недоумение Николая, Джордано пояснил:

- Это американский журнал по физике.

- Тебе интересно?

- Я редко читаю то, что меня не интересует.

- А зачем ты его в тайнике прятал?

- В публичной библиотеке Сочи такие не выдают.

- Где ж ты его взял?

- Мне их приятельница в Стамбуле выписывает. Я ее раза два в год навещаю и забираю литературу.

- За границей навещаешь?

- Конечно! А что меня может остановить?

Николай озадаченно замолчал, а Джордано неожиданно привиделись горячий мрак семитских глаз 'приятельницы'...

Лошадиное копыто соскользнуло с камня. Джордано обдало водой: они вброд переходили очередную речку, и он, чертыхаясь от неожиданности, вернулся к действительности.

Он встряхнул головой, как лошадь, отгоняющая овода. Нахлынувший поток воспоминаний был реалистичен, как будто все происходило вчера. А ведь он научился жить без нее. Он, оказывается, даже научился, встречаясь с ней, держать себя в руках, но стоило, как сегодня, воспоминаниям соскользнуть на грязные улочки ближневосточного порта, и цепочка ассоциаций вела его в хитросплетения их мучительных взаимоотношений.

'Только этого сейчас и не хватало', - обреченно подумал Джордано. Чтобы отвлечься, оглянулся назад. Лошадь Николая шла в двух шагах, и сам Николай выглядел почти уверенно.

'Вот еще грыжу себе организовал, с этим теперь возись', - Джордано опять вздохнул. Эйфория от удачно осуществленного проекта прошла, а сам проект, как обычно после реализации, казался не стоившим потраченных усилий, последствия же требовали теперь внимания и заботы. Джордано уже почти злился на самого себя. Он ведь никак не мог найти надежного канала для получения приличных документов для переезда в центр даже для себя, а теперь предстояло доставать документы еще и мальчишке.

Вообще-то, Джордано знал, что сегодняшние воспоминания, тоска и раздражение имели вполне конкретную причину: ночные бдения над 'Physical Reviews' никогда не проходили даром. Ощущения потерянного времени и бессмысленности существования с каждым разом давили все сильнее. Время утекало сквозь пальцы. Где-то кто-то совершал переворот в понимании мира, а он сидел в этой дыре, считал приплод лесного населения, пил домашнее вино с мужиками, рассуждал о близости войны... Чушь собачья!

Он зря вернулся в Советскую Россию. Надо было тогда, летом двадцать восьмого, ехать дальше на Запад. В Италии у Ферми замечательная лаборатория, в Кембридже - у Резерфорда... Даже во Франции... Этот мальчишка, Фредерико Кюри, открыл искусственную радиоактивность.

'Но, наверное, и наши не сидят без дела?' - Джордано скрипнул зубами.

'Наши!' - в этом было все дело. Что привязало его к этой, в сущности, чужой земле?

'Нет у меня другой земли!' - опять с непонятной злобой ощутил бессмертный.

Он остановил коня на крутом повороте тропы. Внизу шумела река, а сквозь разорванную раму из листвы буков открывался вид на череду хребтов, покрытых белыми шапками. Кавказ! Когда-то он заворожил Джордано.

Нелегально пробравшись в Батуми летом двадцать восьмого, он думал, что не задержится здесь надолго. Только и нужно было связаться с указанными Заремой людьми, получить хоть какое-то удостоверение личности и двигаться на север.

Уже восемь лет двигается! Джордано усмехнулся. Тогда он подумал, что может же позволить себе немного расслабиться. Эти горы были храмом, легендой. Он легализовался маленьким человеком и наслаждался свободой и независимостью: летом бродил по заповедным лесам, иногда организовывал охоты и пикники с кавказской экзотикой партийным и комсомольским бонзам, зимой, когда снега заносили горные тропы, немного развлекался биологией - лаборатории заповедника имели кое-какое оборудование, а сотрудники были наивны и доверчивы. Потом, когда свобода уже немного поднадоела, случайно наткнулся на предбессмертного.

Джордано чуть развернул лошадь, давая Николаю возможность остановиться рядом.

- Смотри!

Внимательно пронаблюдав за реакцией мальчишки, удовлетворенно хмыкнул.

- Поехали!

- Это хребты Большого Кавказа?

- Нет еще. Вот выше подымимся, в хорошую погоду будет виден один из пятитысячников.

- А ты там бывал? - Николай кивнул в сторону гор.

- Нет. Пока не довелось.

Некоторое время ехали молча. Ущелье, по которому они поднимались, неожиданно кончилось, открылась небольшая долина. Теперь лошади неспешно трусили рядом, и Джордано исподтишка наблюдал за мечтательным выражением лица мальчишки. Похоже, тот впервые начал ощущать новые возможности своего состояния. Да, это замечательно освободиться от боли, что испытывал долгие годы.

'Стоп!' - Джордано опять остановил себя. Второй раз за день свалиться в яму воспоминаний было уже слишком.

- Слушай, а почему бессмертные должны убивать друг друга?

- А почему это делают обыкновенные люди?

- Ну как, классовая борьба, империализм, фашизм.

- Добавь религиозную рознь, дележ сфер экономических интересов, и будет агитка из ваших марксистских учебников.

- Разве это не так?

- Почти так. Только почему сейчас в Советской России коммунисты убивают коммунистов?

- Врагов убивают, они передали партию! Выступают против ее линии.

- А кто сказал, что линия партии - истина в последней инстанции?

Николай промолчал.

'Надо же, кажется прогресс, а в первый день чуть в драку не лез!'

- Ты считаешь, что коммунизм невозможен? - в голосе Николая опять был вызов.

- Знаешь, идея всеобщего счастья не слишком нова. Только в христианской интерпретации она существует почти две тысячи лет.

Дальше Джордано понесло. Он рассказал мальчишке о политической ситуации на окраинах Римской Империи во времена Нерона и династии Флавиев, об идеологии, уставах и образе жизни первых христианских общин, о разрушении Иерусалима и проповедях первых пророков.

- Теперь сравни ситуацию с Российской Империей начала двадцатого века!

Николай озадаченно смотрел на бессмертного:

- Ты так давно живешь?

Джордано засмеялся.

- Нет, конечно. Но я когда-то занимался богословием, философией. Кое-что об истории той эпохи люди узнали в прошлом веке.

- По-твоему получается, что все зря?

- Почему же зря! Вы сломали хребет царизму. Старой России больше нет, и, я думаю, никогда не будет. Политика, экономика ведущих стран мира строится, исходя из факта, что в СССР у власти - большевики.

Некоторое время опять молчали. Теперь Николай о чем-то напряженно думал, казалось, совсем не замечая окружающего.

- Джордано!

- Да!

- Ты говорил, что сотрудничал с белогвардейцами. Зачем ты сейчас здесь?

- Пойдешь в НКВД сдавать?

- Нет, я просто хочу тебя понять!

- Я сам себя не всегда понимаю, - Джордано усмехнулся. - Ну да ладно. Раз уж я навязал тебе свое общество, то ты вправе задавать вопросы.

Бессмертный замолчал и, похоже, задумался.

- Ну!

- В самом конце 90-х в Петербурге мне на воспитание оставили девочку. За год до революции она вышла замуж. Он был хорошей партией: уже капитан, гвардеец, хорошего рода, блестяще образованный. Они очень любили друг друга.

- Причем тут этот роман?

- Ее мать просила меня оберегать девчонку. Правда, когда в конце шестнадцатого меня подстрелили, я уже не мог этого делать как отец. Но Елена знала, кто я такой, и я восстановил с ней отношения. Потом - революция. Ее муж вернулся с фронта. У них должен был быть ребенок, но... Зима восемнадцатого была ужасна. Лену на улице напугали какие-то бандиты, случился выкидыш. У нее была страшная депрессия, а Константин, Лениного мужа зовут Константин, решил, что он обязан бороться. Он отправился на Дон, она за ним. Тогда я считал, что должен ехать с ними. В Петрограде делать было нечего...

- А потом?

- Потом все как у всех. Бег через всю Россию. Нас занесло в Иран. Летом двадцать восьмого совершенно без средств мы оказались в Турции. Там мне повезло. Встретилась давняя знакомая, мы с ней когда-то немного пиратствовали, - Джордано мечтательно улыбнулся. - Она субсидировала моим ребятишкам дорогу во Францию, а я подался сюда.

- Зачем?

- Знаешь, я как раз сегодня утром пытался ответить на этот вопрос.

Николай взглянул на Джордано, полагая, что тот опять ерничает, но лицо бессмертного было сосредоточенным и печальным.

- Я привык к России.

- А большевики?

- Большевики! Надо принимать ту власть, что выбрал народ, - теперь Джордано ухмыльнулся. - Вот ты же выбрал 'диктатуру пролетариата'?

- Я-то из нормальной пролетарской семьи!

- А стал ты кем, пролетарий? Писакой!

- Если бы я мог работать...

- То после бурной юности стал бы функционером партии. Опять пролетарий не получается!

- Ну, ты, контра! - Николай остановил лошадь.

Джордано тоже остановился. Его физиономия опять изображала сарказм. Николай слез с лошади и по оставшимся на траве следам пошел прочь. Бессмертный постоял некоторое время, глядя вслед удаляющемуся мальчишке, потом развернул лошадь и направился к реке устраиваться на ночлег.

Он развел костер, наловил и запек форель, обнаруженную в неглубокой стремнине и, как в прошлую ночь, устроился читать. Внешне он был совершенно спокоен, лишь иногда напряженно прислушивался к своим ощущениям. Уже глубоко за полночь на пределе слышимости он уловил зов.

Подождав еще некоторое время, Джордано встал и вдоль реки направился в сторону Николая.

Тот сидел на валуне и смотрел на воду. Когда Джордано опустился рядом, он никак не отреагировал. Некоторое время молчали.

- Что, доволен?

- Чем?

- Я заблудился.

- Отчего же заблудился? Вот сидишь здесь, сумел вернуться!

- Ты считаешь меня дерьмом?

- Нет. Я ведь просто хотел сказать, что у народа, прошедшего через гражданскую войну, всегда минимум две правды.

- Так не бывает. Если ты вернулся сюда, то ...

- Ну да, либо я принял всем сердцем Советскую власть, либо тайный агент империализма!

- Ты же сам сказал, что бываешь в Стамбуле!

- А у меня что, не может быть своих собственных интересов в этом городе?

Николай пожал плечами.

- Каша у тебя, парень, в голове. Одной из частей коммунистической доктрины диалектический материализм числится, не так ли?

- Да, а что?

- А ты мне не напомнишь основные положения диалектики?

- Причем тут диалектика?

- Подумай, что следует из перехода количества в качество, или из закона отрицания отрицания.

- Ты думаешь, будет время, когда я сам перестану считать, что поступал правильно?

- Это худший из вариантов развития событий. Но, что случится наверняка, если ты проживешь достаточно долго, так это - ты увидишь, как какое-то из новых поколений смертных откажется от идеалов твоей юности. И как к тому времени ты сам будешь относиться к нынешним временам - неизвестно.

- А ты отрекался от своих взглядов?

- Я их корректировал.

- Часто?

- А ты - настырный нахал! - Джордано нервно хохотнул. - Ну да черт с тобой!.. Первый раз это было до первой смерти, когда, отказавшись от христианской доктрины, я почти построил свою. Между прочим, мне всегда было интересно наблюдать, как приверженцы разных философских течений пристраивали элементы этой доктрины к своим личным взглядам.

- И ты просто наблюдал?

- Что же я мог сделать? Меня, того смертного, что разворошил муравейник, ведь больше нет! А когда у меня появилась просто возможность думать о вещах, из-за которых Ватикан до сих пор считает еретическими взгляды той моей самой первой реализации, оказалось, что мир и я изменились. Самое смешное, что, если отбросить бредни средневекового философа, то построенная мной тогда картина мира все еще местами коррелирует с современным научным мировоззрением.

Джордано замолчал. Когда Николай, ожидавший продолжения, взглянул на бессмертного, тот сидел, отрешенно глядя на воду... Дух-искуситель, танцующий у водопада, исчез. Здесь, ночью у шумного горного ручья сидел человек, смертельно утомленный жизнью. Очередной вопрос Николая так и не прозвучал.

С трудом, оторвав взгляд от воды, Джордано поднял глаза к небу и погрузился в созерцание разлившегося молоком света спирального рукава Галактики. Боль воспоминаний медленно отступала. 'Дурак, совсем контроль потерял! Моя-то игра продолжается!' - он подмигнул сияющей Веге. - 'А интересно было бы на рожи тех святош посмотреть, дав почитать им статьи Хаббла, что ли', - он вздохнул, усмехнулся. Глупо было вести спор с давно умершими противниками, а нынешние их наследники отлично уживались с миром, пережившим несколько мировоззренческих революций.

Наконец он позволил себе взглянуть на Николая.

- Тебе плохо? - в глазах мальчишки застыли изумление и тревога.

- А ты пожалел? - Джордано усмехнулся.

- Я не должен был спрашивать. Прости.

- Ерунда. Просто первая смерть у всех - не слишком приятное событие...

Джордано опять взглянул на небо. Скоро начнет светать.

- Да, и еще! - голос бессмертного стал холодным и жестким. - Чтобы научиться владеть мечом, тебе нужен учитель. Я могу взять тебя в ученики, но... сегодняшний фортель, должен быть последним.

- У меня есть выбор?

- У человека всегда есть выбор.

- А если я не соглашусь?

- Ты сможешь пожить у Георгия, пока я подготовлю твои документы, потом - свободен как птица.

- Когда я должен дать ответ?

- Сегодня вечером.

- Я могу ответить сейчас...

Джордано молчал. Николай поднялся с камня.

- Джордано Бруно! Я прошу Вас стать моим учителем!

Лето Николай провел на горных пастбищах. Георгий, еще крепкий человек лет семидесяти, с легкостью управлялся с небольшой отарой, которую охраняли два огромных кавказских пса, совершенно добродушных к людям. Помощник старику был не нужен, но он согласился принять Николая с условием, что тот не будет попадаться на глаза колхозным проверяльщикам, наезжающим периодически в горы, и пограничным разъездам, тоже иногда появляющимся в этих местах.

В первый день за ужином он сказал, глядя в глаза Джордано:

- Слушай, Аванес! Я не знаю твоих дел. Неприятностей мне не надо. Я старый человек и мне уже ничего не страшно, но ты знаешь, что дочка у меня в Батуми на партийной работе, и сын - танкист в Белоруссии. Твой парень мне не помешает, но если им кто заинтересуется, то я его не знаю. Пришел неизвестно откуда и идет неизвестно куда.

- Он будет делать все, как ты скажешь. И я тебе даю слово, что он не враг и не бандит с большой дороги.

- О тебе тоже никто дурного слова не сказал, но это ты принес мне известие с той стороны.

- Ты же его ждал.

- Ждал, - старик глубоко вздохнул, - но лучше бы он умер, как другие.

Джордано опустил глаза.

- Я знаю.

Потом, вспоминая первое лето новой жизни, Николай не мог отделаться от двойственного ощущения, что это время было самым беспечным, но и одновременно психологически самым тяжелым в его жизни.

Он с трудом, ломая себя, мирился с недоверием старика, выслушивая почти каждый вечер рассуждения о том, каким должен быть настоящий мужчина, и что, если сделал нечто неподобающее, то надо уметь достойно принять наказание. А перед кем был виноват Николай? Чувство вины в той первой, настоящей жизни он испытывал только перед Раей, но тогда была ясная цель, что оправдывала его существование, а теперь... Кем все же он был теперь? И что могло оправдать эту новую жизнь? Много раз он испытывал искушение рассказать Георгию правду, спросить совета, но всякий раз его останавливал то ли приказ Джордано, данный в день отъезда, то ли рождавшееся собственное понимание бессмысленности и опасности подобных откровений.

С утра он уходил в горы. Старик велел избегать открытых мест, и Николай бродил вдоль бурных горных речушек, купался в водопадах, учился взбираться по скальным выступам, выслеживать и ловить населяющую окрестности живность. Огнестрельного оружия он с собой не брал. Горы только казались безлюдными, и выстрелы могли привлечь чье-то внимание.

Иногда вечерами к нему возвращались образы, недописанного романа. Он опять выстраивал отношения своих комсомольцев, но где-то на грани сна и яви всплывала физиономия Джордано, и все, что было простым и понятным, смещалось и путалось. Он почему-то вспоминал глаза, однажды увиденной им, барышни в каракулевой шубке, мобилизованной на рытье окопов. В них не было ненависти, а только изумление и непонимание происходящего. Теперь он сам был в положении этой запутавшейся барышни.

В начале августа неожиданно вернулся Джордано. Николай в сумерках возвращался к кошаре, когда увидел чужих лошадей у коновязи. Он уже собирался вернуться в лес и поискать какое-нибудь место для ночлега, когда сообразил, что возникшее чувство тревоги связано с ощущением чужого присутствия. Он вначале осторожно двинулся вперед, а потом, узнав в одной из лошадей джорданову, чуть не бегом бросился вперед. Одиночество настолько вымотало Николая, что он готов был, почувствовав зов, кинуться учителю на шею. Когда же он чуть не налетел на вышедшего навстречу Джордано, то испытал неловкость от охватившего его порыва и остановился, даже не зная, что сказать.

- Ну, здравствуй! - Джордано улыбнулся. - Отлично выглядишь.

- Здравствуй! Что-то изменилось?

- Да, об этом позднее, Лошади отдохнут и можно ехать.

Они выехали еще до рассвета. Старик не скрывал удовлетворения, что избавляется от опасного гостя.

По дороге в город Джордано рассказал, что документы готовы - осталось только вклеить фотографии, и, главное, подворачивается очень удачное место, где можно замечательно провести осень и зиму без оглядки на окружающих.

В стране развертывалась сеть метеостанций. Нужды армии, промышленности и сельского хозяйства требовали умения прогнозировать погоду, а Кавказ был одним из ключевых мест, где формируются атмосферные фронты и циклоны, отвечающие за погоду в южных районах страны. Аванес договорился, что его командируют на такую станцию. Нужен был напарник, и он предложил кандидатуру племянника своего друга - молодого парня из маленького таежного хутора, решившего перебраться на юг.

Вообще оказалось, что у Джордано по легенде - почти героическая биография. Аванес воевал в партизанском отряде в Приморье, куда его, почти мальчишку, студента естественного факультета московского университета сослали на поселение за какие-то связи с эсерами. После освобождения Приморья и фронтов гражданской войны Аванес решил вернуться домой в теплые приазовские степи, но занесло на Кавказ. Когда Николай спросил, откуда Джордано откопал такую историю, тот рассказал, что в Туркестане он пытался вылечить красного пропагандиста, попавшего в плен к басмачам. Медикаментов почти не было, а у пленника развилась гангрена. Можно было попробовать ампутировать ногу, но тот, настоящий Аванес вначале не согласился, потом стало поздно.

- А чего это бандиты решили его лечить?

- Им нужен был обмен. Поймали одного из их главарей. Я думаю, красные бы на это не согласились. Слишком долго гонялись за бандой, а бед она натворила - немерено.

- И что? Этот красный рассказал тебе свою историю?

- Не мне. Он рассказывал ее Лене. Она была сестрой милосердия в нашем лазарете. Если б он выжил, и его удалось вытащить из банды, может быть, все было бы иначе.

- Иначе - это как?

- Не уехала бы Ленка в Париж...

В этот раз до Сочи они добрались к полудню следующего дня. Можно было и быстрее, но лошадям нужен был отдых, и Джордано избегал открытых шоссейных дорог.

Оставив лошадей на конюшне на территории главного корпуса заповедника, Джордано, не тратя времени, отвел Николая к старику фотографу. Вечером тот принес в джорданову хибарку готовые фотографии. Уже через час, приклеив фотографии, расставив печати и немного поколдовав с химикалиями, придавшими бумагам естественный, немного потертый вид, Джордано протянул Николаю паспорт, военный и комсомольский билеты и еще несколько бумажек.

Николай с внутренним содроганием взглянул на красную книжечку с головой Ильича, не решаясь взять ее в руки.

- Зачем это нужно?

- Как зачем? Ты же нормальный советский молодой человек. Как без комсомола? Отслужил в армии, вернулся, решил мир посмотреть.

Николай осторожно открыл книжечку, рассматривая штампики об уплате членских взносов.

- Это ложь!

- Слушай! Не принимайся за старое. Что такое ложь в нашем положении? Ты не разделяешь взглядов членов союза коммунистической молодежи?

- Разделяю...

- Вот и раздели их завтра вечером у секретаря городского комитета партии.

- Что?! Он же меня знает! Знал...

- Когда он тебя видел в последний раз?

- В мае, когда я сюда приехал. Тогда вся городская верхушка меня встречала.

Джордано задумался. Потом встал, порылся на полке и положил перед Николаем вырезку из какого-то журнала с портретом Островского и зеркало. Николай некоторое время разглядывал свое обветренное, загорелое лицо.

- Ну что, похож? Если бы не залысины, тебе и двадцати не дашь, а так не больше двадцати пяти. Запомни, - Джордано постучал пальцем по портрету, - этого доходяги больше нет.

Николай еще раз перевел глаза с зеркала на портрет и обратно, провел пальцами по чуть округлившейся щеке.

- Жуть. Кулацкая рожа.

- Так сразу и кулацкая, просто - справный хуторской парубок. И легенда это подтверждает. А то, что ты секретаря знаешь - это просто замечательно, значит, не сморозишь какой-нибудь глупости.

Весь оставшийся вечер Джордано выстраивал схему поведения Николая вначале у начальника метеорологического проекта, а потом в горкоме партии, осуществлявшем его курирование. Следующий день прошел благополучно, ученик выполнил все, что от него требовалось. Только Джордано видел, как у мальчишки в кабинете секретаря от напряжения дрожали пальцы, и ручеек пота стекал по вискам. Но это были мелочи, которые легко объяснялись простым волнением.

Когда они вернулись домой, Островский не раздеваясь лег на выделенный ему Джордано топчан и так и не сказал ни слова до самой ночи.

Джордано разжал пальцы Николая и вынул из его руки саблю. Смотреть на изумление, застывшее в глазах ученика, и вытекающий изо рта ручеек было тошно. Вздохнул. Еще мгновение помедлил. Перетащил тело на чистый от крови участок тренировочной площадки, расстегнул пропитавшуюся кровью рубаху ученика и оголил грудь. Конечно, лучше бы все это делать в доме, на столе, но времени не так много, а самое интересное должно быть в начале.

Джордано еще раз вздохнул, взглянув в лицо Николая, и вскрыл грудную клетку, раскрыл сердце и увеличил разрез от сабельного удара на левом желудочке. Дальше времени на рассуждения просто не было. Он доставал из заранее приготовленного ящика пронумерованные баночки, колбочки и предметные стекла, через равные промежутки времени делал срезы тканей сердечной мышцы, ребер, плевральных тканей, наносил кровь на предметные стекла. Полученные образцы аккуратно возвращал в ящик на определенные им места.

Когда вся приготовленная тара была заполнена, взглянул на часы. Удовлетворенно хрюкнул. В отведенный себе норматив он уложился. Да и этап регенерации сердца, похоже, соответствовал тому, что Джордано предполагал, готовясь к этому мероприятию. Бессмертный свел края рассеченных тканей внутри грудной клетки, соединил разведенные ребра. Этого было достаточно, чтобы дальнейшая регенерация протекла без внешне видимых изменений. Джордано застегнул рубашку ученика и закрыл ящик.

Бессмертный поднялся, засунул ящик с образцами тканей в снежный сугроб на краю тренировочной площадки, вернулся к залитому кровью месту падения ученика, поднял брошенное оружие и спустился к реке. Снял пропитавшуюся своей и чужой кровью рубаху, разбив тонкий ледок все еще появляющийся по утрам, засунул ее в воду и придавил камнем. Смыл кровь с себя, сел на лежащий рядом у кромки воды камень так, чтобы видеть тело, и стал ждать.

Только теперь он позволил себе немного расслабиться, и придушенные мысли понеслись, перепрыгивая с предмета на предмет.

'Надо же! Все же попал в желудочек!' - он ощутил слабое удовлетворение тем, что за почти десятилетие 'растительной жизни', как сам называл свое нынешнее существование, прошлые навыки, похоже, не исчезли.

'Надо бы отнести тело в тепло...' - мысль Джордано переключилась на все еще лежащего без движения ученика, состояние которого после потери крови, последовавших экспериментов и переохлаждения обещало быть на редкость паршивым. Но делать этого он не стал, даже не пошевелился, решив, что раз уж затеял игру, то надо играть до конца. Все равно мальчишка не примет заботы после того, что с ним сделали.

'Интересно, мне его теперь нужно бояться?' - очередная отрывочная мысль всплыла в голове, вызвав слабую усмешку.

Он ждал достаточно долго, прежде чем увидел, как судорога выгнула дугой грудь Николая, тогда достал из кармана мел, завернутый в бархотку, начал, изобразив невозмутимое спокойствие, полировать клинок. Краем глаза он видел, как Николая тяжело рвало ошметками крови, наполнившей легкие, как потом он повалился на покрытую изморосью жухлую, еще зимнюю траву и никак не мог отдышаться.

Когда, пошатываясь, ученик спустился на берег, Джордано успел окончательно замерзнуть. Взглянув в глаза Николая, он жестко велел, не давая тому опомниться, привести в порядок себя и оружие.

- Скотина, монстр. Что ж не добил? - Кулаки Николая сжались в бессильной сейчас ярости.

Джордано поднялся:

- Да, я монстр. Только не забывай, что и ты такой же. Твое присутствие здесь и сейчас тому яркое подтверждение! А теперь послушай и постарайся понять. Я тебе не давал указания закончить бой. В другой, реальной ситуации вон там, - Джордано указал на площадку для тренировок, - валялся бы цыпленок с открученной головой.

Похоже, ему удалось сбить накал ярости ученика:

- Но я же достал тебя!?

- И что с того! Что, эта царапина должна была остановить меня?! Меня, бессмертного монстра, как ты сам сказал! Такие вещи только разжигают противника, а ты, как дурак, раскрылся.

- Но...

- Что но! - Они бешено смотрели друг на друга. - Это ты допустил две ошибки.

- Две!?

- Да две. О первой я тебе уже сказал - ты раскрыл свою защиту, а вторая была потом, после моего удара.

- Ну, ты даешь! Что я мог сделать после такого удара?

- Сколько секунд ты еще воспринимал окружающее? Ты стоял, когда я выдернул клинок.

- Ну, - на измазанном лице Николая отразилось полное изумление. - Стоял... Увидел кровь, и изо рта хлынуло. Тогда стало больно. Потом ничего не помню.

- Так сколько прошло времени?

- Секунды две - три...

- Так быстро не умирают. Секунд десять ты держался на ногах, а если бы ты не испугался крови, то было бы больше. Для нашего мозга даже полное прекращение поступления кислорода не так катастрофично, как для мозга смертных.

- Ну, допустим, и что я мог сделать?

- У тебя за спиной была река!

- Так я должен был еще и утонуть?

- Ты должен был спасать свою голову, а место, где ты очнешься - это вопрос десятый. Постарайся это запомнить.

Он развернулся и, ни разу не оглянувшись, ушел в дом. Там подбросил в топку дрова, поставил котел с водой на огонь. Выглянул в окно, удостоверился, что ученик выполняет его указание.

'Упрямый мужик, толк, наверное, будет'.

Залез в кладовке на верхнюю полку стеллажа, где в дальнем углу хранился спирт, выданный для 'производственных надобностей', отлил стакан. Подумал, что самому тоже не мешало бы принять, но удержался. Опять выглянул в окно. Николай сидел на земле, прислонившись спиной к валуну.

- Черт, - Джордано вытащил шкуру из сваленной у дверей стопки и вернулся к реке.

- Ты что, загорать тут собрался? - он поднял дрожащего крупной дрожью ученика, завернул в шкуру и повел в дом. Там, усадив его у теплого бока печи, снял ботинки и засунул ноги в таз с горячей водой. Николай только замычал.

- Ничего, сейчас легче будет, - Джордано достал второй стакан, наполнил его красным вином. - Бери, выпей.

Прислонившись к печке, Николай сидел, закрыв глаза, и ни на что не реагировал.

- Черт, - еще раз повторил Джордано. - Красна девица, а не бессмертный.

Сел рядом, оторвал от теплой стенки и слегка встряхнул, заставляя открыть глаза:

- Да пей же, я сказал. Тебе зубы ножом раздвигать!? - угроза подействовала. Николай начал пить, а к концу даже взял стакан в руку.

- Вот и молодец! - Джордано разделил спирт пополам и разбавил его теплой водой.

- До лежанки сам дойдешь?

Как сомнамбула Николай перебрался на расположенную в углу у окна широкую лавку, покрытую овчиной. Сжался калачиком, кутаясь в шкуру.

- Погоди, перевернись на живот, - Джордано стащил с Николая шкуру и завернул ею распаренные ноги, потом снял промокшую рубашку и начал растирать ученика спиртом. Сначала спину, потом грудь. Шрама на груди уже не было видно. Джордано вытащил вторую шкуру и накинул ее на Николая, сверху еще укрыл одеялом.

Ученик на мгновение открыл глаза.

- Потерпи. Это от потери крови. Прости, что так получилось, - но Николай, похоже, уже опять ничего не слышал. Глаза закрылись, дыхание выровнялось, ученик спал.

С ликвидацией последствий утренней тренировки Джордано провозился почти весь день. Отстирать рыжее пятно с рубахи Николая так и не удалось, это его несколько расстроило. Лишней одежды не было.

Один съем параметров он пропустил. Вечером перед выходом на связь с базой пришлось заняться аппроксимацией утренних данных, и, вдобавок ко всему, он чуть не опоздал с передачей. Отстучав суточные данные, он опустился за стол. Сидел, устало глядя на догорающий в печи огонь и пытаясь ни о чем не думать. К вечеру все рассуждения о допустимости утреннего эксперимента казались мерзостью.

В углу завозился Николай, сбросил одеяло и высвободился из шкур, но так и не проснулся. Джордано несколько раз в течение дня поил мальчишку остатками разведенного водой вина с медом. Сейчас он, наверное, был еще и изрядно пьян. Правда, раз ему стало жарко, значит, процесс восстановления окончательно закончился.

Джордано, с трудом отогнав запретные воспоминания, встал, разгреб угли в печке, подошел к двери, открыл ее и с минуту постоял на пороге, вдыхая предвесенний, чуть морозный воздух и слушая гул уже разбуженной реки. Потом, скользя по обледенелой дорожке, спустился на тренировочную площадку и забрал ящик с образцами.

Ежась от холода, он вернулся в дом, поставил ящик на стол, подошел к Николаю, убрал разбросанные шкуры. Попытался растормошить ученика:

- Вставай! Давай в кровать перебираться, - на станции у них было по крохотной комнатке, где помещались лишь кровать и что-то вроде сундука для немногих личных вещей.

Николай открыл глаза, сел на лавке, но окончательно не проснулся. Так, полусонного, Джордано и перевел его на кровать, укрыл одеялом. Возвратившись к столу, он зажег масляную лампу и сел.

В неровном свете почему-то привиделся Петербург - шпиль Адмиралтейства с корабликом, как их было видно из окон одной из последних его петербургских квартир. Хорошее было время. Образ приват-доцента, а потом и профессора Императорского Санкт-Петербургского университета ему всегда очень нравился, нравился больше всех других его ипостасей. Лаборатория на Васильевском острове, либерализм, студенческие коллоквиумы с рассуждениями о путях развития науки двадцатого века. Даже компания бессмертных, околачивавшихся в то время в городе, была почти безобидна, что там говорить, некоторые были почти друзьями.

Джордано встряхнул головой, отгоняя воспоминания. Какая связь между магрибским рабом, петербургским профессором и сегодняшней подлостью?

'Но он должен был почувствовать, как происходит регенерация!'

'Причем тут мальчишка. Ты же все подстроил!'

'Подстроил, ну и что? Да и не совсем подстроил, парень за зиму все же чему-то научился', - он удовлетворенно улыбнулся этой мысли. - 'Что тут такого, если я должен был посмотреть, как это происходит. Со стороны, не на собственной шкуре, да еще и собрать эти дурацкие образцы'.

'Ну, ты и скотина! Был еретиком, им и остался'.

'Еретик, так еретик. Кто б спорил. И я отлично знаю, как это - регенерация на собственной шкуре!'

Джордано выпрямился, и привычная саркастическая усмешка скривила губы. Вот она - правда. Она в этих рассортированных по времени кусочках тканей и размазанных по предметным стеклышкам каплях крови бессмертного. Он должен проанализировать, как происходит регенерация. Ему нужно было посмотреть на регенерацию здорового бессмертного, а не доходяги, каким был Николай прошедшим летом. Да тогда еще все было смазано действием опия. Опыт должен был быть доведен до конца.

Он раскрыл ящик. Чтобы сохранить все полученные образцы, предстоящая ночь должна была быть долгой.

Проснувшись утром, Николай понял, что учителя нет. Он вздохнул с облегчением. Видеть этого дьявола не хотелось. Вообще-то с ним, Николаем, все было в порядке. В полном порядке, если не считать того, что было в его голове.

Зачем Джордано его убил, зачем он его так убил?

Вчера он впервые достал учителя, честно достал. Он увидел кровь, выступившую на рукаве. За всю зиму Джордано ни разу не причинил ему боль. Они с самого начала занимались с боевым оружием. И ни разу, какие бы глупости ни совершал Николай, острие джорданова клинка даже не коснулось его кожи. Он всегда останавливался, в миллиметре, но останавливался. Вчера, когда в запале боя со всей накопившейся за полгода силой, Николай рассек руку учителя, то на мгновение растерялся.

Правда последний месяц ему стало казаться, что во время тренировок, Джордано как бы включает другой темп. Он убыстрялся, его ответы следовали автоматически. Вспоминая начало их занятий, Николай теперь понимал, что раньше после каждого движения ученика Джордано как бы раздумывал, что сделать в следующий момент. Теперь он не думал, он двигался так, как подсказывали ему инстинкт и многолетний опыт, как двигался в поразившем Николая танце у водопада. Исчезла ленивая скука кошки, притащившей полузадушенную мышь котенку. Он превращался в по-настоящему охотящуюся кошку. И эта новая игра, похоже, доставляла Джордано истинное удовольствие. Николай успел увидеть, как огонь зажегся в глазах бессмертного, когда он сделал тот последний выпад.

Значит с ним теперь можно играть в настоящую игру. Он все же чему-то научился. Потом в памяти всплыли слова: 'Кстати, если ты мне не понравишься, я, может, и воспользуюсь твоей силой. Когда она чуть увеличится'. Черт, он и впрямь когда-нибудь воспользуется. Николай испугался. Он знал, что его тело с этим новым опытом движения будет тянуть в игру раз за разом. Он не сможет больше остановиться, не сможет отказать бессмертному в продолжение игры, и чем это кончится не известно, вернее известно - один из них умрет.

'Если меня убьют, кто-то или ты..., поставишь свечку в храме', - насмешливый голос дьявола опять звучал в голове Николая. Не в силах больше думать обо всем этом, он выскочил из дома и бросился к реке, окунулся в ледяную воду и бешено поплыл против течения. Движение успокаивало, и берег стоял на месте, даже чуть смещался вперед. Николай счастливо засмеялся, перевернулся на спину и понесся вслед за течением вниз к порогам, где можно было спрыгнуть или быть смытым в прозрачную заводь. Там река превращалась в небольшое озерцо, течение уходило в сторону, омывая огромный валун, почти перекрывавший дорогу потоку в следующее ущелье.

Этот дьявол заставил его научиться плавать, и драться его научил. А еще... Да еще были их занятия, когда старый бес насмехался над беспомощностью ученика в тригонометрии или решении систем линейных уравнений, когда он рассказывал, почему светят звезды, и как подъемная сила позволяет орлу парить в небе. И тогда глаза дьявола светились также как вчера в момент удара.

- Еще посмотрим, господин еретик, сможешь ли ты меня убить. А я пока погожу убивать тебя.

Николай выбрался из воды, цепляясь за ветки и корни деревьев, взобрался наверх и, не сбавляя выбранного темпа движения, побежал назад к их дому. Нужно было еще кое-что проверить, да и движение было ему теперь просто необходимо.

Вернувшись на станцию, Николай увидел на столе незамеченную записку. Джордано сообщал, что отправился на охоту, пока не выпал новый снег. Он думал, что к вечеру будет буря, советовал не пропускать измерений и ничего не напутать в записях.

Взглянув на часы, Николай чертыхнулся - до первого съема оставалось всего минут пять. Он всегда изумлялся, как Джордано почти точно определяет время. Надо бы поинтересоваться.

Всю первую половину дня свободного времени не было. Пока занимался измерениями, записывал их в журнал, таскал воду и готовил обед (вот уж за отсутствие еды после целого дня в горах учитель точно бы взгрел), утренние эмоции улеглись. К полудню злость и обида почти улетучились, зато появились вопросы. Проведя очередной съем параметров, часа два Николай прокручивал вчерашний бой на тренировочной площадке. Кое-что так и не сложилось. Получалось, что все же время для размышлений у бессмертного было. И Николай решил, что, по крайней мере, попытается выяснить у того правду...

Все случилось после трехчасового съёма параметров. Николай, возвратившись с последними записями, только открыл журнал, как услышал зов. Он еще успел подумать, что Джордано возвращается слишком рано. Дверь открылась, на пороге стоял незнакомый мужик. Бессмертный... Николай кожей ощутил нависшую угрозу. Этот не собирался церемониться. В его руке сверкнул меч, а свой меч Николай после тренировки бросил на лавке - метра четыре и между ними стол. Сколько раз Джордано предупреждал его, что оружие всегда должен быть рядом!

- Что, птенчик, поиграем!? - мужик наступал.

И тут опасность включила наработанные реакции. Швырнув стол в нападающего, Николай допрыгнул до лавки, дальше ласточкой выпрыгнул в окно и занял боевую позицию у двери. Надо было выманить врага на тренировочную площадку, там у него будет шанс.

Боя он почти не запомнил. Когда голова врага слетела, и вырвался смерч энергии, Николай замер в немом изумлении. Потом его смяло под напором силы, и он остался лежать на берегу реки, так и не выпустив меч. Он умер, умер как вчера, только сознание никуда спасительно не уходило. Он не знал, сколько пролежал на земле, потом заставил себя подняться и потащился к дому.

До станции оставался один переход мимо прикрывавшей их ущелье горы, когда в направлении станции Джордано увидел вспышку. Остановившись на мгновение, он сбросил с плеч добытого козла и бегом пустился вперед.

Он оставил мальчишку одного. Теперь все было кончено. Забыв обо всем, он нёсся по крутой тропе, не разбирая дороги. Ярость задушила даже зачатки анализа. Мысль о том, что выброс силы был слишком силен для полугодовалого бессмертного, лишь коснулась его сознания. Только выскочив на площадку и увидев труп, он остановился. Сел на пятки, тяжело переводя дыхание. Прислушался. От тренировочной площадки до станции было достаточно далеко, и зов слышался на самом пределе. Николай был в доме один. Джордано спрятал меч.

К станции он подходил медленно, анализируя следы произошедшего здесь поединка. На уровне фона родилось удивление, что ученик не вышел его встречать.

Открыв дверь, он увидел полный разгром в комнате и не сразу в полумраке разобрал, где сидит Николай. Прижавшись к печи и продолжая сжимать рукоять клинка двумя руками, тот, похоже, был в полной прострации.

Джордано подошел, сел рядом и стал, как вчера, разжимать сведенные пальцы. С трудом отобрал оружие. Судорога или рыдание прошли по позвоночнику ученика.

- Ну, успокойся, все уже закончилось.

- Зачем ты ушел? - Николай поднял глаза. - Ты ушел, а я его убил. Теперь я такой же, как ты! Я теперь тоже монстр, да!?

- Всего лишь - монстрик.

- Ты смеешься!?

- А что, надо плакать? Барышня девственность потеряла! Или ты в прошлой жизни никого не убивал?

- Ты не понимаешь! - Николая била крупная дрожь, и Джордано даже растерялся, не зная как прервать готовую разыграться истерику.

- Послушай, парень, ты вкалывал последние полгода как негр на плантациях, терпел мои выходки, чтобы сделать то, что произошло сегодня. И судя по выбросу энергии, тот тип, - Джордано кивнул в сторону тренировочной площадки, - впервые воскрес не вчера. Так что работал ты, похоже, не зря. И мне нужно тебя теперь пожалеть!?

Глаза Николая широко раскрылись:

- Ты думаешь?

- Я думаю - ты молодец, да и я, кажется, не зря тратил время. - Джордано улыбнулся. - А интеллигентское самокопание оставь на потом. У нас еще много дел на сегодня. Давай, поднимайся!

Джордано видел, как ученик начал приходить в норму, дрожь прекратилась, и в глазах появилось осмысленное выражение.

- Иди, проверь кабели, работает ли антенна и передатчик. Если все в порядке, сними показания. Еще не хватало без связи остаться, - озабоченно проворчал Джордано, переворачивая на место стол и поднимая разбросанные табуретки.

- Да ты встанешь сегодня!?

- Уже встал, - в голосе Николая послышалось раздражение, он действительно поднялся и направился выполнять указания.

Когда через час Николай вернулся в дом, убедившись, что мачта и кабель, по крайней мере, на вид целы, сняв показания приборов и запустив дизель, то застал учителя за довольно странным занятием. Одежда убитого валялась на полу и Джордано, сидя рядом с кучей барахла, сосредоточенно прощупывал швы на одежде.

- Для чего ты это все притащил?

- Похоже, ты сегодня шлепнул на самом деле зверя.

- Что еще случилось?

- На, смотри, - Николай увидел на ладони Джордано простенькие золотые сережки с капельками бирюзы.

- Что это?

- Это... Помнишь Федора на пляже, летом?

- Да, но...

- А к осени его Галина собралась замуж, и он подарил ей такие же.

- Ты думаешь?!

- Ничего я не думаю. Смотри дальше, - Джордано поднялся, положил на стол пистолет и протянул Николаю документы убитого. - Вот сюда на фотографию смотри. Видишь!

- Ну и что тут?

- Срез не ровный. Эта липа хуже твоей. И, вот еще, - Джордано протянул трубочку, из которой торчал кончик папиросной бумаги.

- Ни черта себе!

- Так что, надо быстро пристроить эту дохлятину подальше от наших апартаментов.

- Зачем?

- Ты что, совсем дурак? К утру, крайний срок к завтрашнему вечеру, тут будет куча народу. И ты собираешься им рассказать, как снес голову этому типу?

- Но ведь все это надо отдать! - Николай кивнул на компромат, разложенный на столе.

- Отдать!?

- Они же должны знать!

- Да они уже знают суть! Лучше подумай, что они узнают дополнительно.

Николай опустился на табурет, тяжело вздохнул.

- Ты считаешь, что это нормально всю жизнь врать и изворачиваться?

- Так... Послушай меня внимательно! Когда будешь жить один, можешь делать, что захочешь. А здесь пока распоряжаюсь я, - похоже, последнее терпение начало оставлять бессмертного.

- Да я молчу!

- Передатчик проверил?

- Уже иду!

Оказалось, что передатчик не работает, кабель где-то подгорел. Когда Джордано, бросив разбросанные на полу тряпки, чертыхаясь, отправился прозванивать линию, Николай решил, что он совершенно никчемный человек. Ему хронически не везло, он совершенно не понимал своего учителя. Нет, проблемы с трупом до него дошли сразу, и то, что за ним наверняка идут, было понятно, а собственные проблемы с документами вообще не обсуждались, но... Но дух противоречия заставлял спорить с Джордано, спорить несмотря даже на то, что вчерашний урок сегодня, похоже, спас ему жизнь.

Еще раз вздохнув, он встал и направился в кладовку, где хранились запасные детали, некоторые измерительные приборы и главное: бухта с запасным кабелем. Уже достав нужный ящик, он услышал, как запищал оживший приемник, и вернувшийся Джордано с порога крикнул:

- Давай быстрее отправляй и прими сообщения.

- Я думал, придется новый тянуть.

- Не сегодня. Там немного прогорело, и я так соединил. Если будут сильные помехи, тогда поменяем. Ветер поднимается, снег точно пойдет.

Некоторое время каждый занимался своим. Когда Николай принимал сообщение, Джордано, прислушиваясь, подошел к столу и стал читать выползающую из телетайпа ленту.

- Смотри! Вот о твоем типе. Завтра утром отряд будет здесь, если ночью снег их не задержит.

- Что будем делать?

Джордано нервно побарабанил пальцами по столу.

- Надо его так пристроить, чтобы товарищи его нашли, а до нас он вроде как не дошел... А башку, хорошо бы, волки отъели.

- Может лавина?

- Может и лавина. Только нужна вчерашняя или сегодняшняя. Или камнепад...

- Давай на Каменную речку!?

- Что он там забыл?

- Ну, заблудился.

- Заблудился! - Джордано передразнил Николая. - Разве что заблудился! Он должно быть идиот!

Джордано нервно пробежался вокруг стола. Остановился у кучи барахла, все еще валяющейся на пороге.

- Ладно. Каменная речка, так Каменная речка...

Домой они вернулись часам к четырем утра, пристроив труп в расселине у камнепада, свалив ему на голову полутонный валун и присыпав более мелкими камнями.

За ночь на станцию через разбитое окно намело снег, ледяной ветер гонял по полу обрывки бумаги и шевелил листы журнала наблюдений, брошенного открытым на столе. Негнущимися от холода пальцами Джордано зажег лампу. Обвел комнату взглядом, задержавшись на посеревшем от холода и усталости лице Николая, опустившегося на лавку у двери.

Единственным желанием самого Джордано было залезть в пусть даже холодную постель и выспаться, но принимать завтрашних, нет, уже сегодняшних гостей в этом разоре было нельзя, и, вздохнув, Джордано погнал мальчишку вытаскивать осколки разбитого стекла.

К шести утра снег и мусор из комнаты были убраны, стекло вставлено, а в печи горел огонь и закипал чайник.

- Ну что, парень? Шмон мы навели, крестника твоего прибрали. Считай, к приему готовы. Одно плохо, кормить незваных гостей нечем. Что там у нас осталось, пшено? Попотчуем твоих коллег как уток! - Джордано наконец разделся и плюхнулся на лавку у окна.

- С чего это они мои коллеги?

- Ты ж вроде в ЧК служил?

- Теперь это НКВД называется. А служил я в реввоенкоме.

- Нi вмер Данiло, так болячкой задавiло.

- У тебя ж заначка на чердаке - кусок солонины, и сала кусок еще есть.

- Сало? А ты не помнишь, мы сегодня завтракали?

- Мы и вчера не обедали, - Николай улыбнулся, ощутив, что есть хочется больше чем выспаться, - Я, между прочим, вчера кулеш сварил.

- Да ты что? - Джордано вскочил с места и направился к печке. - То-то я все вспоминал, какую из обязанностей моя Золушка вчера не выполнила. Я, надеюсь, вы его с дружком не сожрали? Где он у тебя?

У Николая от проворства учителя аж язык зачесался, и он не удержался:

- Так горшок вчера разбился!

Джордано как будто натолкнулся на стенку и обернулся к Николаю:

- Ну, ты - гад!

Николай несколько мгновений держался, глядя в обиженные глаза Джордано, потом засмеялся:

- Да целый он. В печке, - и Николай поднялся за тарелками.

Когда часов в одиннадцать Джордано открыл глаза, в окно заглядывало солнце, было тепло от еще непрогоревшей с утра печки и раннего завтрака. Он выбрался из-под одеяла и подошел к окну. О ночной буре напоминал лишь снег, вновь по-зимнему укрывший станцию и повисший на ветках окружающих низкорослых сосен и пихт. Белизну окружающего мира не портили даже утренние следы Николая, протоптанные к будкам с метеорологическими приборами.

Бессмертный натянул штаны, рубаху и вышел в общую комнату. Прислушался, из чуть приоткрытой двери комнаты Николая слышалось тихое посапывание ученика. Похоже, надо было возблагодарить бога за посланного им сумасшедшего бессмертного, так удачно погасившего неизбежный, казалось, конфликт.

'Надо же, а я, оказывается, по-настоящему привязался к мальчишке', - подумал Джордано, отчетливо вспомнив ощущение пустоты и бессилия, охватившие его в момент, когда он подумал, что Николай убит.

'А как бы ты отомстил, особенно учитывая позавчерашнее!' - но даже сарказм вечного оппонента не испортил ему настроения.

Накинув полушубок, он взял журнал наблюдений, прихватил ведра для воды и отправился снимать показания приборов. Когда вернулся, Николай уже встал и чистил вытащенные из подвала полведра картошки, мурлыкая бодрый революционный мотивчик. На сковородке скворчало сало.

- Ты чего меня не разбудил?

- Спал ты, как сурок, - ему хотелось добавить что-нибудь о пользе отсечения голов для крепкого сна бессмертных, но, глядя на радостное возбуждение ученика, он промолчал.

- Слушай, а может надо им навстречу выйти? Вдруг, что случилось?

- Угу, стадо бессмертных набежало и порубало мужиков в крошку, - Джордано вдруг осекся, ощутив приближение чужого зова.

- О, черт! Это еще откуда? - он точно знал, что во властных и силовых структурах всех прибрежных районов вплоть до Сухуми не было ни одного бессмертного. Откуда взялся еще один? Два экземпляра за неполные сутки - явно было перебором.

'Если кто из малолеток постреволюционных, то греха не оберешься. Весь отряд можно положить', - Джордано с тревогой взглянул на своего 'малолетку', напрягшегося и готового вскочить за оружием.

- Уймись! Тебе вчерашнего мало!

- Но ты же сам говорил...

- Мало ли, что я говорил! Чисть картошку! Люди замерзли, их накормить надо.

Джордано, не спеша, поставил ведра на лавку у входа, бросил на стол журнал, снял полушубок и расположился в полуметре от пирамиды с оружием.

В дверь постучали, и тут же в нее просунулась голова в лохматой бараньей шапке:

- Живые есть?

- Ну, ты даешь, парень! А если б тут кто чужой был?

Дверь открылась, и в нее ввалился молодой мужик с древним дробовиком в руках. Джордано его знал по заповеднику. Остальные егеря удивлялись непутевости и бесшабашности этого человека, но то, что он умудрялся выходить сухим из воды, было фактом.

- Ты с ума сошел, Лешка! А если б подстрелили? Мне вчера сообщение о бандитах передали.

- Да брось ты! Мы ж их стоянку нашли! Постреляли они друг друга!

- Лешка! Да, я тебя, дурака, подстрелить мог. Откуда я знаю, кто прется.

В открытую дверь Джордано увидел, что, оставив внизу, у реки, группу человек в пять, по тропинке поднимаются двое. Один был местным - районный милицейский уполномоченный, а второй... Джордано вгляделся. В НКВД-ешной шинели, лихо перетянутой ремнями и сидящей так, как будто ее шили в 14-ом году в модном салоне на Невском, к станции подходил плотный человек татарской внешности. Несколько удивившись, Джордано облегченно перевел дух.

Подхватив полушубок, Джордано отодвинул Лешку плечом и вышел навстречу офицерам.

- Макарыч! Вы что ж олуха вперед пустили?

- Здоров, Аванес! Так он проводником вызвался. Горазд по горам лазить. Разве угонишься! - Макарыч крепко пожал протянутую Джордано руку. - Знакомься - краевой представитель.

НКВД-ешник козырнул и протянул руку:

- Капитан Гасанов. Руководитель контртеррористической группы.

- Начальник метеостанции, Аванес Саркисян.

Они на мгновенье дольше положенного задержали рукопожатие.

- Что тут у вас? Никто не появлялся? - спросил Макарыч.

- Тихо. Вчера, как сообщение пришло, оружие достали. Где стоянку нашли?

- Недалеко, у излучины.

- Что ж так друг друга и перестреляли?

- Да слушай ты больше, - Макарыч кивнул в сторону станции.

- Один ушел, - капитан взглянул на Джордано.

- Станцию он вряд ли незаметно обойти мог, - с задумчивым видом произнес Джордано. - Другой дороги зимой к перевалу нет. Может, вниз пошел?

Капитан чуть заметно кивнул.

- Так мимо нас тоже негде было пройти, - произнес Макарыч, входя в дверь станции.

Пропустив вперед капитана, Джордано прикрыл дверь, исподтишка наблюдая за выражением его лица.

- Знакомьтесь, товарищи! Это мой напарник - Коля Емельянов.

Гасанов, сохранив невозмутимый и доброжелательный вид, пожал протянутую Николаем руку, лишь заметив:

- А вы тут замечательно устроились, - и обвел взглядом помещение станции.

- Макарыч! Ваши люди должно быть совсем замерзли. Ночь то, какая была. Даром, что конец марта.

- Да... Мы ведь вечером чуть под лавину не попали! Капитан, оказывается, у нас везунчик! Только к Каменной речке подходить стали, а он велел назад под стенку вернуться. На Леху, вон, пистолет навел.

- Правда, правда, - Леха согласно закивал головой, - Я думал, он меня точно убьет, если на камни полезу. Только успел назад отскочить, как она и понеслась!

-Почудилось мне. Удивительно даже, ведь в горах я ни разу не был.

'Артист! Врешь, как сивый мерин. А когда заливал про Аланию, так все расписывал? Это если только Кавказ в расчет брать', - мысленно огрызнулся Джордано в ответ на простодушие офицерика. - 'Только я тебя не почувствовал. Правда, не до того было'.

- Так пусть мужики поднимаются, обсушатся, поедят. Николай, вон, картошку варит.

- Щас, щас, - Макарыч засуетился.

Пока станция наполнялась гомоном обрадованных теплу людей, паром испарений от промокшей одежды, Джордано выскользнул в сарайчик с дизелем. Через пару минут дверь открылась, и вошел Хан:

- Здравствуй еще раз. Я рад тебя видеть, живым и в России, - произнес он, протягивая руку.

- И я тебе рад.

Они обнялись.

- Живой, чертушка! - Хан засмеялся, - Я слышал, что ты к Деникину подался?

- Ты, Ваше превосходительство, тоже будешь выяснять мою благонадежность?

- А кто еще выяснял?

- Пацан мой! Он, знаешь, какой идейный!

- Догадываюсь. Слушай, ну, ты и номер с ним отколол. Кто б сказал, в жизни не поверил!

- Да, а это не на тебя ли он в Сочи наткнулся? Где-то в первых числах августа.

- Девятого. Шустер он у тебя. Ушел. Как заяц сбежал, в море сиганул.

- А я всех в городе перешерстил.

- Погоди с пацаном. Ты Янека Ляха видел?

- Это был Лях? Я его лично не знал.

- Так ты его убил?

- Не я, Николай!

- Николай?! Врешь! В прошлом веке Лях считался одним из лучших фехтовальщиков Малороссии.

- Ну, чего с переляку, как говорят в той же Малороссии, не сделаешь!

- С переляку - это он в Сочи от меня пер! С переляку только собственные головы отлетают!

Джордано усмехнулся.

- Куда вы труп дели?

- А сам не догадываешься?

- Ах, ты, сволочь! А если б отряд под лавиной размазало?

- Мы б с тобой до лета не увиделись точно. - Джордано отошел за дизель и, отодвинув одну из досок, достал сверточек.

- Ну, ты... - в голосе Хана послышалась угроза.

- Да не злись! Сами ноги едва унесли. Я даже тебя не почувствовал. А что ты мне прикажешь с дохляком делать? Показывать твоему Макарычу расчлененный труп? - Джордано вернулся к двери. - На вот! - и он протянул сверток Хану.

Хан развернул содержимое.

- Это ты у Ляха забрал?

- Да. Хотел узнать, кто он был и куда шел, - Джордано вздохнул. - Возвращайся на станцию, а то мы тут заболтались.

Хан уже приоткрыл дверь сарайчика, собираясь уходить, но обернулся:

- Еще одно, чтоб ты знал. В конце декабря урну с прахом одного не безызвестного тебе писателя похоронили в стене на Новодевичьем кладбище, - Хан развернулся и ушел.

Джордано, ощутив бесконечную усталость, прислонился к стене и закрыл глаза.

Когда Джордано прервался на полуслове, Николай удивился, потом, почувствовав внезапно присутствие еще одного бессмертного, испугался. Вчерашний бой и ощущения, возникшие при получении силы, вернулись вдруг с прежней силой, как будто все произошло несколько мгновений назад. Неужели вчерашний кошмар повторится снова? Внутри все похолодело, и Николай внутренне подобрался, как бывало перед боем в далеком двадцатом. Лишь окрик Джордано привел его в чувство, заставил осознать, что этот бессмертный пришел не один. Вокруг будут обычные люди, и схватки, по крайней мере немедленной, не будет. Он заставил себя успокоиться и подумал, что не всегда же встречи бессмертных кончаются поединком. Тот вчерашний на него напал, и рассуждать было не о чем. А человек, пришедший с отрядом? Он же не враг! Надо же, он как-то и не удосужился выяснить у учителя, как обычно складываются отношения у бессмертных, если они не враги.

Потом он очумело смотрел и что-то даже отвечал вошедшему на станцию Лешке, а сам ждал, напряженно ждал появления незнакомца.

Холодное спокойствие капитана, глядевшего на него, несмотря на внешнюю вежливость знакомства, как на пустое место, раздосадовало и, на удивление, разозлило. Умом он понимал, что перед людьми отряда капитан и должен был вести себя так: уверенно и спокойно. Кем был для него пацан на этой затерянной в горах станции?

С усилием заставив себя оторвать взгляд от пришедшего бессмертного, понимая на сколько это глупо и странно выглядит со стороны, он поискал глазами в ставшей тесной от людей комнате Джордано. Тот о чем-то говорил с милицейским начальником. Словно почувствовав взгляд Николая, он обернулся к ученику.

- Коля! Что же ты сидишь! Помоги людям и с завтраком поторопись.

Ни тон, ни поведение учителя не говорили об опасности. С капитаном они не обменялись и парой фраз. Николай окончательно пришел в себя. Раз ничего не случилось, значит, не случилось. Он ведь утром был весь в ожидании прихода отряда. Полгода монашеского отшельничества, отсутствия людей были для него сложным испытанием, ведь даже в годы болезни он не оставался один. И утром, когда опасность разоблачения его сущности, казалось, отступила, он был так рад, что вокруг появятся обычные люди. Если эти двое - Джордано и капитан ведут себя, как ни в чем не бывало, то он, и подавно, может себе это позволить.

Поставив на плиту казан с картошкой, Николай стал помогать пришедшим развешивать мокрую одежду и накрывать на стол, куда выкладывались из вещмешков походные запасы милиционеров. Он не сразу сообразил, что капитан с Джордано исчезли. Опят накатила тревога.

Когда же через некоторое время капитан вернулся один, Николай почувствовал панику. Куда исчез учитель? Как бы ни складывались их отношения, за прошедшее время Джордано стал Николаю самым близким человеком. Остаться совсем одному! Это было... От ужаса он закрыл глаза. Стоп, и о чем же он думает. Так просто без эффектов такие, как они, не умирают! Вчерашнее проявление 'эффектов' настолько зримо встало перед глазами, что парень вздрогнул. И это вернуло его к реальности.

Капитан, о чем-то переговорив с Макарычем, направился к Николаю:

- Товарищ Емельянов! У вас передатчик в рабочем состоянии?

Пытаясь скрыть свое состояние, тот лишь утвердительно кивнул.

- У нас на базе договор был, что мы, когда сюда доберемся, свяжемся с городом. Так что, включите передатчик, а я вам минут через десять текст дам, - Николаю показалось, или на самом деле, в холодных глазах капитана мелькнула насмешка.

- Передатчик от дизеля работает, - Николай пристально взглянул в глаза бессмертного.

- Ну, так иди дизель включай! Что же ты ждешь?

'Из дома выпроводить хочет!' - от бессилия и злости сжались кулаки. Еще мгновение и ...

Скрипнула входная дверь. На станцию вошел Джордано.

- Аванес! Где же ты ходишь? Нам передатчик нужен, - районный уполномоченный направился к вошедшему хозяину.

- Так, в чем задержка? - он развернулся в сторону Николая, их глаза встретились.

Ученик почувствовал, как спина и виски покрываются потом, не взглянув на капитана, он чуть не бегом кинулся включать дизель.

Запустив двигатель, Николай несколько минут собирался с духом, чтобы вернуться в дом. Вначале он думал, что Джордано зайдет и скажет все то, что почудилось ученику во взгляде учителя. Он знал, что пара насмешек или просто разнос были бы лучшим лекарством от испытанного стыда. Но Джордано не пришел, и пришлось возвращаться, так и не узнав, что же о нем думает этот уверенный в себе, холодный бессмертный. И как теперь поправить пусть и не совершенную, но такую очевидную глупость.

Задержавшись у входа еще на мгновение и набрав воздуха как перед прыжком в воду, Николай открыл дверь и сразу направился к передатчику. У стола Гасанов дописывал шифрограмму. Ученик включил передатчик, настроился и поднял глаза на бессмертного. Тот, как ни в чем не бывало, протянул ему записку, дождался окончания передачи, прислушиваясь к тому, что выстукивает радист. Когда Николай закончил, удовлетворенно кивнул:

- Хорошо! Не выключайте. Минут через двадцать будет какой-нибудь ответ.

- Товарищ Гасанов, Николай! Идите к столу. Стынет все, - Джордано подошел сзади. - Когда будет ответ, мы услышим.

За обедом Макарыч рассказал Аванесу с Николаем подробности происшествия на побережье.

Подрывная группа должна была, по видимости, взорвать строившуюся недалеко от Адлера плотину для небольшой гидроэлектростанции. Кроме того, что из-за взрыва оказались бы сорваны планы по вводу в строй весной трех крупных санаториев, два из которых принадлежали военным, вода затопила бы и ближайший рабочий поселок. На счастье курортного городка террористическая группа наткнулась на не в меру любопытных комсомолок. Девчонки подались в горы за распустившимися рододендронами. Дело было тайное - природу надлежало беречь, а не обдирать охапками заповедный кустарник. Но у одной из девчачьих подружек родился первенец, а это грех было не отметить чем-нибудь необычным. Взяли в лесхозе лошадей, прихватили для надежности охотничье ружье - вдруг в лесу волк или медведь встретятся и отправились. На беду слишком крупный встретился зверь.

На этом месте рассказа Макарыч надолго замолчал, мужики-милиционеры, потупившись над тарелками, перестали даже жевать.

- Ну, и?

- Девчата заметили в лесу чужих людей. Время, сами знаете, какое! Галинка младшей, Машухе велела затаиться, а они вдвоем с Нюрой взялись последить. Да, куда там! Заметили их видно сразу, еще и в каньон заманили. Подстерегли они девушек, одним словом, - Макарыч опять вздохнул и на время совсем замолчал.

- Ну? - повторил, напрягшийся, как струна, Джордано.

- Да, что ты нукаешь, не запрягал! - Макарыч зло потянул носом. Наконец продолжил. - Хоть Галина и заметила неладное, даже из ружья пальнула в одного из бандитов, но... Одной только младшенькой Машухе удалось уйти. Она чуть в стороне от старших была, ее сразу не заметили. Так что, пока бандиты с Галей и Нюрой разбирались, сбежала она, да по дороге лошадь ногу повредила. Ночью уже на жилье вышла. Пока по тревоге народ собирали, пока то, да се. Только к обеду на место и попали. В общем споганили они их. Мучили сильно, прежде чем убить...

Макарыч снова молчал, и Николай, за время рассказа не оторвавший от него взгляд, перевел глаза на Джордано. Ему почудилось или это было на самом деле, что зов учителя усилился. Он увидел посеревшее лицо человека, взгляд которого светился такой ненавистью и болью, что Николаю стало страшно. Инстинктивно ему захотелось заслонить учителя, чтобы никто не заметил его состояния. Он обвел взглядом собравшихся, но милиционеры были заняты собственными воспоминаниями страшной картины, и только капитан неотрывно смотрел на Джордано. Казалось он, что-то хотел сказать или сделать.

Уловив слабое движение джорданова ученика, Хан перевел на него глаза.

- Ничего... - Николай понял, что это предназначалось только ему, капитан как будто просил его о чем-то. - Ничего! Вот найдем этого последнего гада. С него и спросим.

Он поднялся, с шумом отодвинув табурет, достал из внутреннего кармана кителя плоскую стальную фляжку.

- Помянем, товарищи, девушек, комсомолок. Жаль, не удалось наказать бандитов как положено. Но смерть наших товарищей, подруг не была напрасной. Жизнью своей они предотвратили преступление, большую беду.

Николай дернул под столом Джордано за руку. Тот, беспомощно моргнув, начал приходить в себя, возвращаясь к действительности. Как сомнамбула поднялся, подставил кружку под разливаемый Гасановым спирт. Николай сбегал, принес в кувшине чистой воды. Но народ оказался крепким. Никто не потянулся за водой. Молча выпили, постояли минуту и опустились на свои места.

На лицо Джордано начала возвращаться краска.

Приподнятое утреннее настроение отряда ушло. Люди мрачно вздыхали:

- Ушли гады, - смерть бандитов от рук одного из членов террористической группы была не понятна и раздражала.

Вскоре застучал телетайп. Николай сорвался с места к передатчику. Остальные поднялись было за ним, но Гасанов властно приказал остаться на месте.

Поздно вечером, когда оставшиеся на станции милиционеры уже спали, Джордано спустился к реке. Часть группы, с Николаем в качестве проводника, Хан по договору с центром отправил вверх, к перевалу, где Макарыч должен будет встретиться с поисковой группой, поднимающейся с северной стороны хребта. Если все будет нормально, то к завтрашнему вечеру Николай вернется, проводив отряд мимо лавиноопасного участка. Дальше милиционеры пойдут самостоятельно. Теперь же на станции осталось всего трое смертных, которым предстояло обследовать лавину на каменной речке.

После ухода основной группы Джордано показал оставшимся дорогу на склон, выводивший к тому участку лавины, где, может быть, можно было отыскать следы пропавшего члена банды, в случае если он собирался идти к перевалу верхней, летней дорогой. Эта экскурсия окончательно вымотала людей, так что Джордано не сомневался - до утра на станции будет тихо.

Стоя на берегу, он ждал Хана. Не умолкая, шумела вода, вырываясь из под ледяного купола, перекатываясь на камнях, и срываясь вниз небольшим водопадом. Вчерашней бури как небывало, и яркие, как будто нарисованные звезды освещали склоны кажущихся неприступными Кавказских гор. Похоже, период растительного существования близится к концу. И может быть эта льдистая, наполненная звездным светом и шумом весенней воды ночь будет одной из последних перед прыжком в неизвестность - в реальность того мира, что строит выбранная им для жизни страна. Джордано улыбнулся.

Наверху чуть слышно скрипнула дверь станционного домика. Фон зова усилился. Наконец Хан спускался к реке. Джордано не обернулся и, подойдя, Хан тоже не сказал ни слова. Задрав голову кверху, он некоторое время рассматривал рисунок весенних созвездий.

- Умеешь ты, однако, выбирать места для отшельничества! - Хан выжидающе взглянул на Джордано, но тот лишь улыбнулся в ответ. - И на сколько времени ты тут решил обосноваться?

- Предполагалось, что до весны. В мае заканчивается договор. Сюда обещали подобрать людей для постоянной работы, - Джордано на мгновение замолчал. - Зачем ты спрашиваешь? Наверняка ведь в городе ознакомился с документами.

- С чего ты взял?

Джордано впервые с начала беседы обернулся к Хану и взглянул в изображавшие честное простодушие глаза НКВД-ешника.

- Да ладно, не смотри. Конечно, ваши бумажки я внимательно проштудировал. Документики, между прочим, не плохо сработаны. Если б не твоя физиономия, даже я бы липу с ходу не предположил.

Джордано кивнул и вновь отвернулся к реке.

- Эй, не отворачивайся! На паспорт дашь взглянуть?

Джордано вновь кивнул:

- Паспорт тоже не плох был. Я его, правда, потерял. Размок он у меня в воде при благовидных обстоятельствах. Так что, теперь у меня настоящий. - Хан чувствовал, что Джордано смеется.

- И кто тебе это произведение искусства делал?

- Ты что, издеваешься! С чего б я тебе это сказал?

- Это кто-то из наших?

Джордано обернулся и опять посмотрел Хану в глаза:

- Я похож на твою шестерку? Ты и так слишком много узнал.

Хан отвел глаза.

- Ладно, сам выясню.

- Вот и хорошо. Занимайся своими делами сам.

- Это пожелание относится ко всем моим делам?

- А у тебя есть стоящие идеи?

- Идеи всегда есть. Но до мая можешь продолжать загорать на этом курорте.

- Премного благодарен, Ваше превосходительство! Барское решение, надо заметить.

- Не ерничай!

- Ладно, не обижайся. Если честно, то мне тут порядком надоело. Только из-за Кольки связался с этим райским местом.

- По-моему, ты с ним слишком долго возишься. Разбалуешь мальчишку.

- Но ему нужно было время, чтобы адаптироваться к изменениям.

- А другим оно не бывает нужным?

Джордано вздохнул и промолчал.

Хан тоже помолчал.

- Давай, что ли, в твой сарай с дизелем подымимся. Что-то холодно тут. У меня еще спирт остался.

- Ты думаешь, под спирт я лучше колоться буду? - Джордано засмеялся. - Идем. Я уже тоже замерз.

Они поднялись в сарайчик, хозяин зажег керосиновую лампу и, на минуту задумавшись, извлек пару стопок из-за груды ветоши и инструментов на одном из стеллажей.

- Вы тут с Николаем сами у себя выпивку, что ли, воруете? - удивился Хан.

- Нет. Мужики из бригады, что строили и оборудовали станцию, здесь жили. Вот посуда и осталась.

Они устроились в углу у верстака. Хан разлил остатки спирта. Выпили.

Предательское тепло поползло по телу. Джордано потянуло прислониться к стене и закрыть глаза. Третья бессонная ночь давала себя знать. Но спать было нельзя, иначе Хан, точно, его на чем-нибудь подловит. На Хана алкоголь никогда не действовал.

- Ты чего ухмыляешься?

- Да так, вспомнил, как ты бутылку шампанского в окне третьего этажа на спор пил.

Хан самодовольно улыбнулся:

- Дурак, конечно, но ведь получилось!

- Что ты хотел еще из меня вытрясти? - с ходу меняя тему, спросил Джордано.

- Ты куда торопишься?

- Хан! Если я сейчас закрою глаза, то - уже до утра.

- Давай поговорим завтра.

- Завтра вернется Николай, а с утра ты будешь заниматься официальной деятельностью. Так что, закончим сегодня!

- Потом ты скажешь, что я на тебя давил.

- Не скажу. - Джордано улыбнулся. - Продолжай!

Хан помрачнел, опустил глаза:

- Мне показалось, или ты действительно бываешь в Турции.

- Ты был у меня в доме?

- Был.

- Один?

- Слушай, профессор, ты-то меня за кого держишь?

- Извини, но я тоже кое-чего не понимаю!

- Например?

- Например, как царский генерал, не армейский, заметь, а человек, охранявший основы государства, оказался 'защитником' Советской власти? - от непонятно почему вспыхнувшей злости сон с Джордано совершенно слетел.

Хан, глядя в ему в глаза, спросил:

- Я никогда не замечал за тобой особого пристрастия к идеям монархизма.

- Ты прав, пристрастия к монархизму у меня как не было, так и нет до сих пор. Но вопрос не в моих пристрастиях к каким-то идеям. Вопрос в тебе? Это ведь ты из реализации в реализацию защищал монархию.

- Погоди! Есть две разные вещи: Россия и система управления этой страной. Тебе-то должно быть понятно: от того, что сменилась система управления, Россия ведь никуда не делась. Даже не Россия, а эта территория, тип людей, которые тут живут.

- И ты поддержишь любую власть, которая будет на этой земле?

- Нет, конечно, - он на мгновение остановился и с какой-то опаской в голосе спросил: - Ты зачем сюда вернулся?

Джордано с интересом разглядывал Хана. Злость ушла, но азарт остался, хотя игра и становилась опасной.

- А что, не просто шлепнуть приятеля, если его взгляды не соответствуют твоим?

Хан напрягся, готовый вскочить, впился в глаза полные насмешки. Потом отвел взгляд:

- Я заставлю тебя уехать.

- Мне некуда ехать, Хан! - Джордано расслабился, прислонился к стене, усмехнулся: - Ты в своем максимализме на мальчишку моего похож. Он, правда, сбежать собирался.

Хан молчал и продолжал смотреть на приятеля.

- Черт с тобой! Я сейчас достану то из-за чего бываю в Стамбуле.

Он поднялся, залез на один из стеллажей и достал прорезиненный мешок.

- На! Ищейка! - мешок полетел в Хана.

Поймав тяжелый мешок, Хан мгновение держал его в руках:

- Книги, что ли?

Он развязал узел и извлек один из журналов.

- Ты в своем репертуаре! Дурак, он дураком при любой власти остается. Ты хоть знаешь, что тебя посадят за один экземпляр этой макулатуры?

- Догадываюсь.

- И много у тебя подобного дерьма?

- Здесь только это.

- Слушай! - Хан поставил мешок у стенки и вальяжно прислонился к стене сарая, - А хочешь, я тебе расскажу, чем бы кончилось ваше с Николаем приключение с трупом, если бы следователей привел не я? А если б они тут еще и немного поискали. Это ведь не единственная дрянь, - он указал на мешок, - из-за которой ты тут место пригрел.

- Да брось! Ту расщелину, где мы труп пристроили, лавина не завалила, завтра своих ребят можешь прямо туда и вести. Так что, все было бы нормально. - Джордано вернулся к верстаку, сел на табурет и прислонился к стене.

- Умник! А зачем все это практически в доме хранить?

- Не драматизируй, тоже еще защитник нашелся! Чтобы начать искать - повод нужен, а повода я не давал. Хотя, ты прав, макулатуру надо было в другом месте спрятать. Но далеко лазить лень. Нет ведь здесь никого. А вчера вымотались, вот и забыл про журналы.

- Забыл! - передразнил Хан. - Слушай, у тебя есть, чем горло промочить? А то ты меня в гроб вгонишь.

Джордано отлепился от стены.

- Ладно. Сейчас принесу.

У самой двери Хан окликнул Джордано:

- Погоди, бумагу какую-нибудь захвати. План нарисуешь, где труп искать.

Пока хозяин ходил за выпивкой, Хан извлек из мешка журналы и стал просматривать содержание. Потом, присмотревшись, выбрал те, что казались более зачитанными, и открыл в местах, где они не раз открывались. Прочитал аннотации и выводы. Вздохнул. Еще раз заглянул в пустой мешок: за макулатурой далеко лазить мерзкому итальяшке было лень, а вот засунуть куда-то собственные записи он, как всегда, не поленился. Хан еще раз вздохнул, достал папироску и закурил.

Скрипнула дверь. Вернулся Джордано.

- Тебя за смертью посылать!

- А ты быстро справился, - Джордано, выкладывая на верстак хлеб, солонину, соленые огурцы и капусту, и налитую на три четверти пол-литровую банку со спиртом, кивнул на отставленный к стенке мешок и оставшиеся открытыми два американских журнала со статьями Бора и Дирака. - Что скажешь?

- Что в этой ахинее я все равно ни черта не понимаю. Так что, жду твоих комментариев. А еще, что не понимаю: с чего ты решил экономить на спирте?

- А ты не знаешь, который сейчас час? Хороши мы будем с утра с перегаром, когда твои подчиненные проснутся трезвые как стеклышко.

- Ладно, уговорил, напиваться не будем, - улыбнулся Хан, разливая по стопкам спирт. - Но согласись, от твоих фортелей грех не напиться. Это надо же, выяснять: с чего я поддерживаю Советы! Да еще тон - оскорбленного отца русской демократии.

Джордано рассмеялся в ответ...

До половины ночи они болтали.

Хан все же объяснил причины, по которым в марте семнадцатого, почти сразу после отречения Николая II, исчез один из царских генералов, а в Красноярске объявился ссыльный поселенец, поддерживающий большевистскую фракцию социал-демократов. То, что Джордано определял для себя лишь на уровне чувств, принимая решение вернуться в Россию летом двадцать восьмого, Хан знал и мог обосновать фактами в самом начале того кровавого пути, который вел от России к Советскому Союзу.

Потом они говорили, осторожно нащупывая точки соприкосновения, об обстановке, складывающейся в стране и мире, о странном лозунге усиления классовой борьбы по мере строительства социализма.

- Пройдет время, и все попытаются свалить на неадекватность Сталина, но он и сам лишь механизм в запущенной машине.

- Я ведь не спорю. Подобное уже было во времена французской революции. Там тоже змея пожирала свой хвост. Меня тревожит лишь то, что, в сущности, не глупые люди, как Колька, например, начинают задумываться лишь, когда колесо наезжает на них самих. Но и при этом остаются уверенными, что идеалы революции выше их собственной жизни.

Хан, жевавший по ходу дела ломтик мяса с капустой, остановился и с насмешкой уставился на Джордано.

- Ну и, что теперь я не так сказал?

Хан проглотил мясо:

- Ты действительно этого не понимаешь?

- Этого - нет.

- Прости, но себя ты не узнаешь?

Джордано мгновение молчал, мрачнея:

- Это разные вещи!

- В чем же разница?

- Католический догмат душил Европу. Все прогнило!

- И поэтому нужно было умирать за идею!

- Что я мог сделать? Они же были фанатиками!

- Они? А ты сам? Кем был ты? Что осталось от твоей философии? А католический догмат, как процветал, так и процветает.

- Как это, что осталось? Разве ничто не изменилось за эти годы?

- А если бы ты просто отрекся, то ты считаешь, что мир так и оставался бы средневековым болотом?

- Если бы все отрекались, то сейчас не средневековье, а палеолит бы процветал!

- Ну, и?

- Что ну?

- Что ж ты другим отказываешь в том, что позволяешь себе?

Черные глаза Джордано горели как два угля. Хан усмехнулся.

Бывший еретик вскочил и, хлопнув дверью, выскочил на двор. Хан некоторое время смотрел ему вслед, достал из плошки огурец, откусил, прожевал. Потом, вздохнув, направился следом за Джордано. Тот сидел на бревне спиной к порогу станции. Хан подошел, сел рядом. Джордано отодвинулся и отвернулся.

- Слушай, тебе может шпагу вынести!?

- Да пошел ты! - дальше последовала столь витиеватая тирада с упоминаниями матушки Хана и его ближайших родственников, что Хан в изумлении аж заслушался, а потом начал ржать.

Джордано обернулся к нему. Хан еще пару раз хрюкнул:

- А говорят, что я главный матерщинник! - он смотрел в ставшие почти спокойными глаза. - Прости меня.

Джордано отвел взгляд:

- Что прощать? Ты ведь правду сказал!

Он поднялся, засунув руки в карманы, прошел несколько шагов вниз по тропинке к реке. Остановился, постоял некоторое время, вглядываясь в черный мрак хребта. Вернулся назад и сел рядом с Ханом.

- Когда тебе будут говорить о чистой идее белого движения, не верь. Она вся сгорела. Остался лишь пепел, обломки человеческих жизней. Когда они говорят о неправедности Советской власти и преступности ее верхушки, им нечего противопоставить взамен. Скопище несчастных, все потерявших людей.

- И ты решил вернуться?

- И я вернулся!

- А где твоя Лена?

- Уехала с Константином в Париж.

- Ты ее отпустил?

- Хан! Она была мне дочерью. А я все же священником когда-то был. Да и нужны они друг другу. Она родила ему ребенка. В Туркестане. Он тогда был очень озлоблен на всех. Она уговорила его прекратить бессмысленную борьбу.

- Иногда ты ведешь себя как блаженный.

- Причем тут блаженный. Что можем мы дать смертным женщинам? - Джордано задумался. - Да и потом, куда я мог ее взять. Сюда? Сейчас ей почти сорок. Женщине нужна нормальная жизнь. С Константином во Франции она у нее, наконец, есть.

Некоторое время они молча сидели рядом.

- Нормальная жизнь... Это ты точно выразился. Пройдет время и, когда угли этого пожара совсем прогорят, потомки тех, кто уехал, соскоблят пепел, расправят белые крылья и опять будут говорить о чистоте помыслов, о святости монархии и неправедности большевизма.

- Ты думаешь, люди ничему не учатся?

- Это ведь ты помнишь, зачем взошел на костер. А потомки нынешних строителей коммунизма забудут, по какой причине их деды и прадеды шли брат на брата, а потом надрывали животы на стройках индустриализации.

- Интересную ты перспективку нарисовал.

- Да ладно, до этого еще далеко! Идем спать. - Хан поднялся.

- Идем. - Джордано тоже поднялся, - Сейчас только жратву и журналы уберу.

- Смотри, спирт не оприходуй. Мне не дал, а сам вылакаешь!

- Да пошел ты ...

Весь следующий день Хан с тремя оставшимися на станции милиционерами провозился в районе указанной Джордано расщелины. Джордано не пошел с отрядом к лавине, предоставив Хану самому осуществлять поиски. Занимался обычными делами на станции. Ждал Николая.

Лавина расщелину не завалила, и при внимательном осмотре склона милиционеры почти без наводки обратили внимание на камнепад, который, наверное, и вызвал сход лавины. Осталось только проследить его траекторию, и был замечен труп человека, присыпанный камнями. Но добраться до трупа за весь день так и не удалось. Снег на склонах днем таял, за ночь превращался в лед. Для скалолазания по покрытым льдом камням не подходила ни амуниция отряда, ни, как оказалось, опыт людей его составляющих. С Ханом осталось трое молодых парней, которые выросли на побережье в теплом климате кавказских субтропиков. Хотя все они с детства излазили окрестности кто Сочи, кто Адлера, парни почти не представляли, как себя вести зимой на верхней границе альпийских лугов.

Вернулись в сумерках уставшие, промокшие и голодные. За ужином обсуждали, как спуститься в расщелину и осмотреть останки. Джордано вначале слушал предложения внешне совершенно безучастно. Потом, видя, что Хан начинает злиться, получив с десяток наивных предложений, решил вмешаться.

Принес бумагу, нарисовал схему крепления страховочных веревок. Объяснил, как забивать колья, чтобы спускающийся человек не сорвался вниз. Про себя подумал, что если бы они с Николаем в день убийства возились со страховкой, то не только ничего не успели, но и под лавиной бы размазало не Ляха, а их самих.

Хан, выслушав Джордано, оживился, но все еще мрачно заметил, что нужны колья и веревки.

- Это как раз не проблема. В дизельном сарае найдете все необходимое, чтобы сделать приспособления.

После ужина Джордано отвел парней в мастерскую, дал инструменты. Сам вернулся передать метеоданные на базу. Потом, сходив выключить дизель, спустился к реке. Через некоторое время подошел Хан.

- Нервничаешь?

- Горы - всегда горы. Ошибок они не любят.

Хан прислушался, спросил:

- Мне уйти?

- Бесполезно. Твой фон с любой точки станции слышно.

Хан кивнул: зов молодого бессмертного не мог быть слишком ярким. Любые помехи его размазывали.

Помолчали.

- Ну, что твои Кулибины? Справились?

- Нет еще. Угробят они завтра друг друга.

- Давай спущусь я.

- Тебе не положено. Мне самому надо туда лезть.

- Насколько я понял, твой персонаж в горах впервые.

- Впервые. Но он начальник, а приказ, как известно, - закон.

Они еще помолчали.

- Слушай! Откуда ты узнал про Ляха?

- Их группу мы внизу почти нагнали, но они мост через ущелье взорвали. Пришлось в обход идти. Тогда мне показалось, что в группе есть кто-то из наших. А на Ляхова наблюдателя у меня наводка была. Он был связан с англичанами. Так что, когда на трупы наткнулись, вопросов уже не было.

- Ты решил, что Лях идет ко мне?

- Была такая мысль. Тем более, что ты шатаешься за море.

- Но ты же был искренне рад встрече!

- А я играл! - Хан усмехнулся, - Но если честно, то политические пристрастия любого из нас еще не повод хвататься за клинок. Я тебе уже говорил, что был бы удовлетворен просто твоим отъездом из страны.

- Интересная позиция! А когда ж ты решил, что я не причем?

- А сам не догадываешься?

- То, что я отдал Ляховы бумажки - ерунда. А вечером в 'чистоте помыслов' всерьез ты усомнился лишь раз, - Джордано задумался. - Из-за случая за обедом? Но вопросы морали и работа на чужую разведку - разные вещи.

- Ты не учел еще один фактор - своего ученика.

- Причем тут Колька?

- Он не стал бы учеником своего врага. А в тебя он, мне кажется, просто влюблен, как кисейная барышня.

- С чего ты взял?

- Он испугался, когда утром ты задержался. Еще б чуть-чуть и кинулся выяснять отношения.

- Ты преувеличиваешь. Причиной такой реакции могло быть все что угодно! Он просто не знает, не понимает, как к тебе относиться. А насчет врага - ты, наверное, прав.

- Брось! Я прав по обоим пунктам. Второй раз он кинулся тебе на помощь как раз за обедом.

Джордано вздохнул, зябко поежился:

- Отшельничество, как ты это назвал, расслабляет. Теряешь контроль над собой.

Хан взглянул на Джордано. Что-то хотел сказать, но промолчал.

- Мне кажется, я знал одну из девочек. Галя, дочка Федора Петренко?

- Да... Ее отец - Петренко, - Хан озадаченно смотрел на Джордано. - С чего ты взял?

- Сережки. У Ляха были ее сережки, - голос Джордано стал глухим и невыразительным. - У Федора она была светом в окошке.

Джордано замолчал, потом подошел к самой кромке воды, опустился на корточки и засунул руки в ледяную воду.

Хан молчал. О замужестве девушки было известно, так что попытка приятеля объяснить 'потерю контроля' была не убедительна, тем более Хан наблюдал подобное не впервые и знал, что у Джордано такие состояния только провоцируются внешними событиями.

- Не оправдывайся.

Джордано обернулся к Хану. Их глаза встретились.

Хан тоже спустился к воде, уселся на валун и, глядя в пространство, сказал:

- Вся эта история, какая-то нелепая. Лях не был идиотом, а те источники, которые указывали на связи его наблюдателя, не дают оснований предполагать такого развития событий. Убить девчонок - да, но остальное... Просто верх непрофессионализма и глупости. И эти бумажки, что ты мне отдал!

Джордано плеснул в лицо пригоршню воды, потом поднялся, стряхнул воду с мокрых ладоней и засунул руки в карманы. Подошел и сел на камень рядом с Ханом.

- Это точно. Зачем было убивать напарников и лезть на рожон незнакомому бессмертному? Может где-то есть другие документы?

- Ты хорошо смотрел?

- Как ты учил! Вы что-нибудь нашли у остальных?

- Ничего... Только оружие, английское.

Джордано присвистнул.

- Такое впечатление, что он хотел умереть, - задумчиво произнес Хан.

- А что он делал в гражданскую?

- Не знаю. - Хан пожал плечами. - Перед мировой войной, году в 13-ом мне попадала информация, что Лях вел тихую жизнь, был вполне благополучен: имел где-то на юге то ли сахарный, то ли мукомольный заводик, семью...

- Может, он мстил?

- Мстил?

Джордано достал из кармана сережку и, глядя на качающуюся капельку бирюзы, произнес:

- Я помню, Федор рассказывал, что в гражданскую служил в продотряде.

Хан вдруг резко выхватил серьгу и поднялся.

- Вторая где?

Ни слова не говоря, Джордано отдал ему вторую.

- У тебя электричество только для передатчика? Свет нормальный организовать можешь?

- Могу, - Джордано поднялся. - Пошли, дизель включу. Да глянем, что твои орлы делают.

Сразу рассмотреть сережки Хану не удалось. Пришлось разбираться с изделиями 'орлов'. Крепления для страховочных веревок получились более-менее нормальными, а вот колышки для стены вышли коротковатыми, да и концы у них нужно было еще спиливать и спиливать, чтобы можно было забить в щель между камнями. Парни устали и пытались убедить Хана, что и так все будет нормально.

Критически оглядев плоды их трудов, Хан велел довести работу до конца.

- Да что, мы первый день в горах? - самый молодой из милиционеров, Яшка Серов, пытался уговорить Хана. - Нормальные колья! И так вобьются.

- Вобьются! - передразнил Хан. - Так же как вы сегодня носом по льду катились. Если завтра кто без разрешения куда полезет, то взыскания от вашего начальства я вам обеспечу. Товарищ Саркисян с нами пойдет, и вы как один подчиняетесь ему.

Парни насупились. Яков что-то бубнил про себя.

- Товарищ Серов! Повторите приказание!

Яшка вскочил, вытянулся:

- Слушаюсь, товарищ капитан! Есть выполнять указания товарища Саркисяна.

- Вольно! Так-то лучше.

Хан обернулся к Джордано, тот со спокойной уверенностью, без тени усмешки смотрел на парней. Согласно кивнул и пошел запускать дизель.

На станции Джордано включил шестидесятиваттную лампочку, достал лупу. Пока Хан рассматривал сережки, сидел, облокотившись о стол, следил за Ханом.

- Ты откуда про сережки узнал?

- Федор показывал перед свадьбой. Сказал, что подарит.

- А где взял не говорил?

Джордано мгновение помолчал, вспоминая разговор с Федором.

- Что-то невнятное, про бабу из бывших и барахолку.

- Работа действительно старая. Вот, смотри клеймо. - Хан протянул Джордано лупу и сережку.

- Черт, я думал, что это недорогая поделка начала века. Бирюза - копеечная стоимость.

- Стоимость то копеечная. Только, похоже, не для Ляха и этой девочки - Гали.

Хан поднялся, подошел к окну, открыл форточку и закурил. Сквозь фон присутствия Джордано почудился дополнительный оттенок. Хан посмотрел на приятеля. Джордано тоже поднял голову.

- Похоже - мальчишка твой?

Джордано кивнул. Он тоже поднялся и подошел к окну.

- Жаль, что ты не один, - произнес, задумчиво глядя в темноту.

- С чего это?

- Можно было бы показать Николаю 'мельницу'.

Хан, казалось, не услышал, молча докурил папироску, выкинул в форточку.

- Щенков этому не учат.

- Кто сказал, чему надо учить щенков.

Хан обернулся и в упор, глядя на Джордано, спросил:

- Мальчишка тут не причем. Это ведь нужно тебе?

- А даже если и так. Что с того? Ты боишься?

Хан хищно усмехнулся:

- Ладно, поглядим.

На следующий день Джордано помог спуститься в расщелину вначале Хану, а потом и милиционерам из его группы. Осмотрев труп, капитан убедился, что это пропавший член банды, но вытащить тело из-под камней не удалось. Было это слишком опасным из-за возможной дальнейшей подвижки оползня. Так что, осторожно осмотрев доступные карманы, Хан извлек документы и оружие, погибшего бандита. Покрутившись, милиционеры присыпали тело мелкими камнями.

При подъеме наверх произошел небольшой, но неприятный инцидент: капитан подвернул ногу. Он с трудом добрался до станции. Нога распухла так, что думали, придется разрезать сапог, едва сняли. Аванес осмотрел ногу и сказал, что, скорее всего, это сильное растяжение, но, возможно, и разрыв связки. Приложили солевой компресс. Аванес посоветовал капитану отлежаться до возвращения той части группы, что ушла с районным уполномоченным к перевалу.

Гасанов связался с городом, доложил сложившуюся ситуацию и результаты по поиску банды.

Оба старших бессмертных со скрытым любопытством наблюдали за немым изумлением Николая. После ужина, когда Джордано пошел снимать показания приборов, ученик не удержался и подался следом.

- Как он это сделал?

- Кто, что сделал? - Джордано обернулся от коробки с приборами.

- Да Гасанов твой.

- С чего это он мой! - Джордано усмехнулся. - Капитан ногу подвернул и порвал связку.

Глаза ученика наполнились обидой.

- Зачем ты так. Кто он такой?

- Обычный человек, а ты в его присутствии натянут как тетива. Это недопустимо, даже если брать в расчет только статус его нынешней реализации. И кто он в реальности, ты никогда не узнаешь при таком отношении.

Плечи Николая опустились, он отвел глаза:

- Извини, учитель. Я не подумал.

Он развернулся, собираясь уйти.

- Погоди!

Николай остановился, но даже не повернул головы.

- Зайди на станцию, достань пару чистых тряпок, возьми там казан с кипяченой водой и жди меня в дизельном сарае.

Ученик обернулся, посмотрел на Джордано. Тот улыбнулся:

- Иди! Сейчас доделаю измерения и приду, покажу, как подобные фокусы организуют.

Глаза Николая ожили и засветились:

- Сейчас!

- Постой! Там на полке, над верстаком банка со спиртом. Кинь туда лезвие от бритвы, и где-то там скальпель лежит.

Через десять минут Джордано зашел к ожидавшему его Николаю, критически осмотрел приготовленные учеником предметы. Смел с верстака мусор, оставшийся после вчерашней работы гасановских ребят, и расстелил чистую тряпку, принесенную Николаем. Заглянул в банку со спиртом и стал задумчиво оглядывать содержимое полки.

- Ты что ищешь?

- Да, пинцет где-то валялся.

- В доме он, на полке над печкой. Сходить?

Джордано отрицательно мотнул головой.

- Не надо, так обойдемся. Слей мне на руки, - он по локоть закатал рукава и склонился над прилепившимся в углу рукомойником. - Эй! Много не лей. Чтоб тебе воды хватило.

- Зачем все это? - спросил Николай, обильно намыливая руки вонючим хозяйственным мылом под внимательным взглядом учителя.

- Мне как-то байку рассказывали. В Антверпене свирепствовала холера, почти весь город вымер. И один из наших заразился. Он умирал четыре раза... Не трогай ничего! - прикрикнул Джордано, останавливая Николая, потянувшегося за полотенцем. - Стряхни и дай высохнуть. Учти ничего нельзя трогать!

- А потом? - Николай заинтересованно смотрел на Джордано.

- Что потом?

- Ну, с тем, холерным?

- Да ничего. Его дружок 'из жалости' зарезал, чтоб не мучился.

Джордано поставил казан, достал из спирта скальпель, положил на тряпку, зачерпнул немного спирта и протер ладони и пальцы.

- Ну, что ты застыл как изваяние? Иди смотреть! - позвал Джордано, усаживаясь на табурет.

Николай, помедлив еще мгновение, сдвинулся с места и уселся на второй, стоящий у верстака табурет.

- А если б не убил? - глаза мальчишки расширились и, казалось, впились в бессмертного.

Джордано улыбнулся в ответ:

- Ну, иммунитет должен был бы выработаться, как у обычного человека, переболевшего холерой. Почему после первой же смерти не оказалось иммунитета трудно сказать. Стремительно протекала? Да и не понятно, что с вводно-солевым балансом после воскрешения происходит, - Джордано замолчал, выражение его лица на мгновение стало отсутствующим. - Это интересно было бы посмотреть, - протянул он задумчиво.

- И что, ничего нельзя сделать?

- Что делать? Ждать надо было, лечить, как обычных людей лечат. Только тогда не знали надежных методов лечения, и это было бы очень долго и мучительно, - Джордано еще помолчал. - В ту эпоху самое простое, что можно было сделать, это удалить зараженные вибрионом внутренние органы. Механизм регенерации бы запустился, и дело с концом.

- Но это?..

- Да, не слишком приятная процедура, но лучше, чем остаться без головы или умирать десяток раз.

Джордано достал лезвие, разломил его пополам и половинки аккуратно положил рядом со скальпелем. Оторвал кусок от чистой тряпки, засунул его в оставшийся спирт. Отжал тряпку. Взглянул, улыбнувшись, на Николая:

- Вообще-то, тут достаточно чисто, в смысле бактерий и вирусов, но лучше соблюдать элементарные правила антисептики. Вляпаться с заражением крови не слишком большое удовольствие.

Николай сидел, затаив дыхание, следил за бессмертным, уже понимая, что тот собирается сделать.

- Возьми салфетку. Подашь сразу, когда разрежу, а то набрызгаем тут. Скальпель сразу заберешь, чтобы не вымазать.

Джордано аккуратно надрезал кожу над суставом левой кисти.

- Тряпку давай! Да, что ж ты на меня уставился! На руку смотри!

Джордано сам отложил скальпель на тряпку, отобрал у ученика намоченную в спирте салфетку и зажал разрез.

- Чучело! Смотри, сколько из-за тебя налилось, а если придет кто?

- Прости, я уберу все! - ученик смотрел на зажатую руку Джордано, и переводил дух.

- Понятно, что уберешь! Не мне же с этим дерьмом возиться. Дальше-то показывать?

Николай вновь поднял глаза на Джордано, как зачарованный кролик, и кивнул. Учитель вздохнул:

- Только делай, что говорю! - он сдвинул салфетку. - Держи, чтобы на стол не капало.

Сам вновь взял скальпель.

- Смотри, - он указал на края разреза, - это клетки делиться начали. Так быстро у животных только опухолевые клетки растут.

Джордано углубил разрез и согнул руку так, что стали видны белые основания сухожилий, прикрепляющие мышцы к суставной сумке.

- Видишь! Если тут разрезать, то можно всунуть лезвие. Но будет долго срастаться - минут двадцать, а потом еще доставать... Я под кожу засуну. Так проще, - он сделал надрез, отделяющий кожу от внутренних тканей, кончиком скальпеля приподнял кожу. - На, держи.

Когда Николай взял скальпель, поднял кусочек лезвия и засунул внутрь.

- Все, отпускай!

Николай не двигался. Джордано отобрал скальпель, положил его на место и зажал руку остатком сухой, не залитой кровью тряпки. Перевел дух. Только потом взглянул на ученика. Тот подозрительно побелел и, казалось, пытался что-то проглотить.

- О боги! - Джордано поврежденной рукой, не отрывая правую, зажимающую рану, вздернул ученика с табурта, задирая ему голову. - Дыши! Глубже дыши!

Николай сглотнул и задышал. Краска начала возвращаться на лицо.

- Ну, слава богу! А третьего дня, когда голову отрезал, между прочим, не блевал.

Николай вывернулся из руки учителя и сел к верстаку. Теперь он был пунцовый.

- Показывай дальше! - произнес он глухо.

Джордано тоже опустился на табурет.

- А ты, между прочим, молодец. Руками ничего не облапил!

Николай поднял глаза на бессмертного. У того, несмотря на ровный, насмешливый тон, на висках блестели капли пота, а зрачки были расширены, как у кошки в темноте.

- Зачем ты это сделал? Убери ты эту дрянь скорее!

- Ты же хотел знать!

- Зачем на себе показывать? - угрюмо произнес Николай, отводя глаза.

- А что, на тебе надо было?

- Мог же просто рассказать.

- Одно дело слышать, а другое увидеть.

- Как же так можно!? - голос ученика почти сорвался на крик.

Джордано улыбнулся в ответ:

- Это совершенно безопасно для нас. А боль? Не больнее, чем многое другое. Гасанов, кстати, сустав повредил еще ночью. Пойди его пожалей!

Николай опять отвел глаза от лица бессмертного и взглянул на зажатую тряпкой руку. Джордано убрал правую руку с раны, стер кровь.

- Вот смотри! Сейчас рубец исчезнет и внешне ничего видно не будет, - он протянул руку ученику. - Проведи пальцами.

- Чувствуешь, под кожей практически ничего не заметно. Если бы это было не лезвие с острыми краями, то через день тут было бы лишь небольшое уплотнение, практически не мешающее жить. А так, края острые, будут повреждать внутренние ткани. К завтрашнему утру рука распухнет.

- Ты собрался так оставить? Зачем.

- Если ты не уберешь, так и останется!

- Что уберу?

- Лезвие.

Николай вновь уставился на Джордано.

- Давай режь, - Джордано положил руку на стол. - И учти, лезвие тонкое, будешь не осторожен, - развалится на куски...

На станцию Николай вернулся мокрым как мышь и все еще немного бледным. Ему удалось удалить лезвие, даже не обломив ни одного края. Он выбросил в печку окровавленные тряпки, глупо улыбнулся, сидящему на лавке у окна Гасанову и присел к столу, где что-то оживленно обсуждали милиционеры.

Вечером, при повторном выходе на связь, из центра передали, что Гасанову нужно передать найденные документы старшему из оставшихся с ним милиционеров и утром срочно отправить группу вниз. Группа, ушедшая на север, успешно встретилась за перевалом с вышедшими им навстречу людьми. Из-за трудностей повторного перехода через перевал было принято решение о спуске вниз по северному склону хребта.

Ночью Николай спал плохо. Свою комнату он уступил псевдо больному капитану, и теперь, устроившись на кошме у входа в джорданову комнату, ворочался, обдумывая события последних дней: свою смерть и воскрешение, убийство бессмертного, приход милиционеров и Гасанова, свое отношение к этому человеку. Как бы Джордано не пытался успокоить его по отношению к капитану, от того веяло опасностью, и Николай постоянно чувствовал присутствие его зова. С ощущением учителя все было по-другому: когда Джордано не было рядом в присутствии других людей, появлялось чувство неуверенности. За эти дни Николай понял, что он, прежде заводила любой компании, с трудом находит общий язык с обычными смертными людьми. Он, похоже, стал совершенно другим человеком. И человеком ли?

Николай вздохнул, опять перевернулся. Скачущие в полусне мысли, вдруг высветили обрывок давнего разговора в домике противомалярийной лаборатории, когда Джордано объяснял, что такое регенерация. Только теперь Николай отчетливо понял, что же проделал учитель с ним самим. Понятным стало и джорданово замечание о чертовщине, происходящей с трупом, и обычные методы разрешения проблем с такими, как Островский: доходяг просто убивают. Николай усмехнулся, осознав, что подумал о себе прежнем в третьем лице.

Он поднялся и сел на кошме. Трое смертных молодых ребят спали. Их мир был прост и понятен. Они и не подозревали о странных особенностях своего командира и хозяев затерянной в горах станции.

'Интересно, зачем он решил остаться? А зачем это нужно Джордано?'

За дверью послышался скрип койки Джордано, через мгновение его дверь бесшумно открылась.

Увидев сидящего Николая, Джордано чуть слышно прошептал:

- Что не спишь? У тебя совесть есть?

Николай пожал плечами.

- Быстро ложись и спать. Чтоб я тебя не слышал!

- Ты чего?

- Ну же!

Николай подчинился.

Джордано подошел к двери Гасанова и проскользнул внутрь. Николай приподнялся, прислушиваясь. Сквозь неплотно прикрытую дверь угадывались голоса. Николай услышал, что Гасанов встал, и ученик стремительно нырнул под одеяло, закрыв глаза.

Сквозь полуопущенные веки видел, как учитель и слегка прихрамывающий капитан прошли к выходу. Уснул он, так и не дождавшись их возвращения.

Поднялись затемно, проводить уходивших вниз милиционеров. Вещмешки и документы были уже упакованы. Люди спешили, рассчитывая к вечеру добраться до обжитых мест. Капитан напоследок что-то долго объяснял старшему группы. Потом еще Джордано показывал по карте наиболее лавиноопасные участки. Температура росла, снег подтаивал. Нужно было быть осторожными.

Бессмертные остались одни.

Почти сразу начали оправдываться нехорошие предчувствия Николая о намерениях капитана и учителя. То, что происходит нечто необычное, Николай понял по странному утверждению Джордано о необходимости достаточного количества мяса для проведения игры. В план на день, как оказалось, входила охота на туров. И Николай впервые увидел в глазах капитана живой огонек вместо привычного холода. Посвящать же ученика в дальнейшее, похоже, никто не собирался. Бессмертные были возбуждены и внутренне к чему-то готовились, правда, это их поведение все-таки не походило на поведение людей, собирающихся сойтись в смертельной схватке.

Предложение такой охоты удивило Николая по двум причинам.

Во-первых, за всю осень и зиму Джордано ни разу не позволил Николаю убить тура, сказав, что сто килограммов мяса за раз - непозволительная роскошь для их компании. Обычно, примерно раз в месяц они охотились на серн, обитавших на скалистом склоне ближайшего леска. При этом Джордано с самого начала запретил убивать половозрелых самок, и, когда в середине зимы, промотавшись почти двое суток по заснеженному лесу, сорвавшись со скалы и обморозившись, Николай подстрелил самку, Джордано вышел из себя. Тогда он впервые орал на ученика: что себе дороже давать в руки оружие людям, у которых вместо головы неизвестно что.

Во-вторых, уже давно, еще с середины осени, когда, закончив строительство и оснащение станции, ушли строители, и учитель понял, что Николай стал достаточно самостоятельным, они с Джордано ходили в горы поодиночке. Идти втроем за одним животным, хоть и на скальный участок, и за туром, на взгляд Николая было совсем не обязательно.

Турье стадо обитало километрах в десяти и метров на пятьсот выше их метеорологической станции на скалистом склоне ущелья, промытого потоком, впадавшим в речку, на берегу которой стояла станция. Расстояние туда было даже ближе, чем до скалы, облюбованной сернами. Но, чтобы туда добраться, нужно было вначале перебраться через этот поток, за всю зиму замерзший лишь на пару недель в самые лютые морозы, а дальше путь шел круто вверх на вершину каньона, глубина которого местами превышала пятьдесят метров. Еще по осени Николай несколько раз поднимался наверх, посмотреть на потрясающую панораму окрестных хребтов и узкой долины, ведущей к перевалу.

Оказалось, что оружие и вещмешки с охотничьим и кое-каким горным снаряжением были приготовлены ночью. Так что, захватив хлеб и остатки окорока, они вышли из дома через полчаса после ухода милиционеров. Рассвет еще только окрасил небо, и горные склоны тонули в сумраке. Неожиданно для Николая Джордано свернул на тропу, ведущую вглубь каньона вдоль левого берега потока. Эта дорога, лишь слегка поднимаясь вверх, шла по не широкому карнизу, прикрытому от снега нависающей скалой, и выводила к водопаду. Как помнил Николай, осенью там не составляло труда перебраться на правый берег, но дальше пути не было: вверх поднималась отвесная семидесятиметровая скала.

Карниз был почти чист от снега и льда, начавшийся поход напоминал легкую прогулку. К водопаду они подошли, когда лучи солнца, поднявшегося из-за гор, осветили узкий каньон ущелья. Резкие голубые тени легли на склоны. Над заводью, покрытой легким туманом, поток падающей воды рождал холодные радуги. Вокруг заводи выросли огромные в человеческий рост наледи, а противоположная стена метров на десять была сплошь покрыта льдом.

Они остановились и долго стояли, глядя на фантастическую картину из переливов радуг и бриллиантового сияния льда.

- Да... - протянул капитан. - И ты предлагаешь лезть здесь?

Джордано некоторое время молчал, рассматривая обледеневшую скалу:

- Черт! Я и не думал, что стена так обмерзнет.

- Ладно, раз привел - первым полезешь!

Николай молчал. Он с трудом представлял, как по этой стене можно было бы взбираться даже безо всякого льда, хотя еще осенью Джордано показал ему элементарные приемы скалолазания. Да и потом вначале зимы, когда они монтировали дополнительную мачту для радиопередатчика чуть ниже по течению реки, пришлось достаточно полазить по скальным выступам, закрепляя растяжки мачты. Но там не было такой высоты, да и склон не был как здесь сплошной стеной.

На правый берег перебрались без приключений - над потоком, как обычно, образовался прочный снежный купол. Сбросив вещмешки и ружья, Джордано и капитан долго рассматривали стену в бинокль, прикидывая путь.

- Твоих двух веревок до верха не хватит. Короткие.

- Вон смотри! Кажется площадка, - Джордано отдал бинокль капитану.

Тот долго вглядывался в указанном направлении.

- Да. Там вполне можно закрепиться, и до верха останется всего метров пятнадцать, не больше. Нужна еще нижняя точка.

- Угу. Смотри, вон там льда уже нет и скальный выступ.

Они еще немного посовещались о трассе. Наконец Джордано обернулся к ученику, молча выслушавшему все обсуждение:

- Коль! У тебя в мешке кошки. Доставай!

Николай достал кошки, и первые протянул Гасанову:

- Держите, товарищ капитан.

Тот задержал взгляд на джордановом ученике, усмехнулся:

- Да уж, товарищ! Можешь называть меня Фархатом.

Краем глаза Николай увидел гримаску, мелькнувшую на губах Джордано, и, не удержавшись, спросил:

- Это Ваше настоящее имя?

- Имя!? - Хан свирепо взглянул на Джордано, изобразившего невинность. - Может ты, в таком случае, скажешь ученику, сколько живых знают то имя, которым ему назвался!

Николай посмотрел на учителя.

- Я думаю с десяток.

- Многочисленная компания! А сколько из этого десятка знают, кто этот Джордано?

Джордано на мгновенье задумался:

- Четверо, - и будто про себя добавил, - Если, конечно, с той сволочью никто не разобрался без меня.

- Что тогда тебя не устраивает в 'Фархате'?

- Мне кажется, что ты сам объяснишь Николаю, какая категория бессмертных знает тебя под этим именем. Мне же это просто не нравится.

- Не нравится! - передразнил капитан. - Ты ведь тоже знаешь это имя. И себя относишь к той категории?

Джордано промолчал.

- Ладно, не переживай! Скажу, если нужно будет, - он перевел взгляд на Николая. Усмехнулся. - А тебе, парень, еще доказать надо, что можешь относиться к этой нелюбимой твоим учителем 'категории'. Я ведь, можно сказать, аванс выдал, - напоследок пробурчал Фархат, опускаясь пристегнуть кошки.

Николай стоял, переводил взгляд с учителя на Фархата. Пара вопросов крутилась на языке, и разрасталось глухое, непонятное раздражение против капитана.

- Ну, что ты застыл? - Джордано протянул руку за кошками...

На верхней площадке, еще внизу облюбованной старшими бессмертными, Николай оказался часа через два с половиной, поднявшись по веревкам, проложенным вначале Джордано, а потом капитаном. Уступ оказался таким узким, что он носом упирался в стену, а плечом отодвигал практически висящего на страховке Фархата. Как Николай ни старался, руки, вцепившиеся в веревку, предательски дрожали.

- Хорошо. Передохни немного.

Николай попытался посмотреть на Фархата и зацепил взглядом лежащую под ногами пропасть...

Когда открыл глаза, Фархат всем телом прижимал его к стене.

- Вниз не смотри, - он осторожно отодвинулся.

Николай с трудом заставил себя успокоиться и немного расслабился. Совершенно замерзшие, деревянные пальцы, наконец, перестали дрожать. Все происходящее было каким-то бредом. Карабкаясь по скале, он сто раз проклял туров, всех бессмертных на свете и эти горы в придачу. А теперь этот гад... Он глубоко вздохнул, приводя в норму, все еще колотящееся сердце, и все же посмотрел на Фархата. Нет, в его взгляде не было ни насмешки, ни жалости. Похоже, он тоже устал и замерз.

- Давай меняться местами. Я тебя закреплю и полезу вверх.

Николай отрицательно мотнул головой: этого еще не хватало.

И он опять упрямо полз вверх. Как автомат вбивал крюк, крепил веревку, подтягивался и опять вбивал крюк. Не чувствовал ни рук, ни ног, но в голове просветлело и злость ушла. Главное было подняться вверх, не важно зачем. Теперь он был уверен, что не сорвется.

Вертикальный подъем как-то плавно перешел в покатый, обледенелый склон. Пришлось продолжить вбивать страховочные колья, пока не перебрался через небольшой бруствер и не оказался на практически горизонтальной, покрытой снегом площадке. Он повалился на снег. Только когда почувствовал, что немеет щека, прижатая к снегу, приподнялся на колени и подполз к обрыву подергать веревку, чтобы напарники могли подниматься. Здесь нос к носу столкнулся с уже подтягивающимся на последних уступах Джордано. Он протянул руку учителю и помог вылезти наверх.

- Ты что, уснул? - спросил Джордано, распрямляясь и сбрасывая вещмешок, смотанную веревку и ружье. Пригляделся к физиономии ученика:

- Ну и видок! - Джордано ухмыльнулся. - Не думал, что тебя так развезет.

- Ты о чем?

- Да так. И сбрось, наконец, шмотки. Передохнем тут!

Джордано обернулся к обрыву, присел, протягивая вниз руку. Через мгновение на площадку выбрался и Фархат. Тоже освободился от оттягивающих плечи вещей, опустился на снег. Взглянул на опять прилепившего к нему взгляд Николая.

- А ты молодец, настырный, - он улыбнулся, глядя ему в глаза.

Это было просто невыносимо. Да когда же кончится это наваждение? Почему присутствие Фархата так выводит его из себя? Стоило ему опять появиться рядом и темный морок поднимается внутри.

Ученик отвел глаза, рывком поднялся и подошел к краю пропасти. Ведь ему всегда казалось, что он не боится высоты. За полгода сам и вместе с Джордано он облазил окрестные скалы вдоль и поперек, ну разве что по отвесным стенкам как сегодня не карабкался. Он обвел взглядом противоположный склон каньона, водопад и ряд дальних вершин, поднимающихся за нешироким плато, на которое они взобрались. Муть, корежившая мысли, начала отступать.

С противоположной скалы поднялся орел и, расправив крылья, медленно поплыл над ущельем. В солнечных лучах было видно, как шевелятся под напором ветра перья птицы. И вдруг вернулось ощущение свободы. Он, как эта птица, - часть огромного вечного мира. Ощущение чужого зова отодвинулось и больше не мешало чувствовать ветер, тепло солнечных лучей, бесконечность окружающего простора. Не оборачиваясь к учителю и Фархату, он с опаской прислушался к себе. Зов не исчез, он, как всегда, чувствовал их обоих, но это был просто факт, такой же, как снег под ногами. И подняв вверх, к небу, голову он счастливо и, наверное, глупо улыбнулся солнцу.

Джордано озабоченно следил за Николаем. Слабые всплески эмоций, проявлявшиеся усилением его зова последние дни на станции, здесь в горах вдруг похоже стали почти не контролируемы, вытягивали из ученика силы.

'Монстр. Бессмертный монстр', - сколько раз он так называл Джордано, не подозревая, насколько это может оказаться правдой по отношению к нему самому. После убийства Ляха Николай сильно испугался, не понял произошедшего с ним. Внешне, казалось, все осталось по-прежнему. Даже на следующий день, когда появился Хан, Джордано не заметил ничего кроме естественного любопытства и ощущения опасности. Что-то изменилось вчера.

Стараясь приглушить собственные эмоции, Джордано следил за Николаем, прислушиваясь к его зову. Занятый мрачными мыслями он не заметил подошедшего Хана. Так что на несильный толчок в бок последовала несколько неадекватная реакция: Хан отлетел в сугроб, а неудержавшийся на ногах Джордано последовал за ним.

- Ты меня чуть вниз не свалил! Идиот, и шутки у тебя идиотские, - Джордано поднялся и протянул руку провалившемуся в снег Фархату.

Тот в ответ потянулся к руке Джордано, а потом резким рывком повалил его в снег рядом с собой.

- Да что ты резвишься как выпущенный на волю щенок! - Джордано попытался вылезти из сугроба.

- А ты зачем меня сюда вел?

- Ты вроде собирался охотиться, а не в снегу валяться.

- Ну, одно другому пока не мешает.

Не поднимаясь, Фархат потянулся в снегу как кошка, раскинул руки и закрыл глаза.

- Скажешь, как станет мешать, - Джордано с помощью Николая выкарабкался из снега.

- Идем, перетащим все к воде. Может там какая коряга все же есть.

Николай увидел, что Фархат приоткрыл глаза, но так и не встал.

Они с учителем перетащили мешки и оружие на берег запруды перед водопадом, где камни прогревались на солнце и даже уже обсохли. Джордано покрутился по берегу, но так и не нашел никакого дерева для костра.

- Черт! Придется, все холодное есть.

Джордано достал из вещмешка Фархата мясо и хлеб.

Когда бутерброды были нарезаны, рядом опустился Фархат.

- Приземленный ты человек, профессор! Чуть что и сразу за еду, - он достал фляжку и протянул Джордано. Тот усмехнулся:

- Нам спирт, вообще-то, для других целей выдавали.

- Что-то ты сегодня ворчишь? Согреться надо!

- Не адо было в сугробе кувыркаться, до сих пор по спине течет, - Джордано зябко повел плечами, сделал глоток и протянул фляжку Николаю.

- Это ж сколько контактов нужно протереть, чтобы твой баллон по целевому назначению выплюхать?

Николай отхлебнул из фляжки и, оценивающе взглянув на Фархата в расстегнутом куцеватом джордановом ватнике, откусывающего бутерброд, произнес:

- Оказывается, это Вас не хватало.

- Точно, парень! Профессура, она с роду не знает, как полезными вещами распорядиться.

Фархат забрал у Николая фляжку, отхлебнул и спрятал за пазуху.

Джордано, продолжавший следить за учеником, немного успокоился. Фон его зова заметно ослаб, да и настроение, кажется, изменилось.

- И где обещанные туры? - поинтересовался капитан, дожевывая последний кусок мяса.

- Ты, кажется, никуда не спешил.

- Так вы ж еду затеяли. Собак перед охотой, между прочим, не кормят.

- Я не собака. И когда замерзаю, хочу есть.

- Это известно, что в голодном состоянии ты готов съесть окружающих.

Николай в ответ на это замечание капитана улыбнулся.

Джордано покосился на ученика:

- Так, еще один обглоданный мной экземпляр. Стадо вон на том склоне обычно пасется, - он указал направление на скалу, расположенную еще вверх и правее от плато, на которое они взобрались.

- Тогда кончайте перекус и вперед.

Фархат поднялся, сходил напиться воды, потом застегнул ватник, надел вещмешок и, закинув на плечо карабин, стоял, ждал собирающихся напарников.

- А если напрямую пойдем, то звери нас заметят? - спросил Николай, закидывая на спину вещмешок.

Фархат скривился.

- Напрямую идти нельзя. Снег еще мягкий. Утонем.

С минуту они оглядывали окрестности. По кромке плато, где ветер выдул снег, можно было пройти к подножью ближайшей скалы. Осенью там была проходимая тропа к указанному Джордано склону.

- Там, над скалой, смотрите, какой слой снега висит. Если туда сунуться - свалится.

Джордано и Фархат посмотрели в указанном Николаем направлении.

- А меня однажды с товарищем на Алтае засыпало, - будто про себя произнес Фархат, разглядывая готовую сорваться лавину. - Удовольствие было ниже среднего.

- И как вы спаслись?

Фархат усмехнулся:

- А я, когда выбрался из завала, дружка откопал и всю обратную дорогу им питался.

Глаза Николая расширились, и он уставился на бессмертного, пытаясь понять, как относится к сказанному. Физиономия Хана превратилась в непроницаемую маску

- Ты что несешь!?

Фархат перевел глаза на Джордано:

- Что несу? Разве такого не могло быть?

- Отчего же. В тайге такое случается.

- Но это... - в голосе Николая было почти отчаяние. Он переводил взгляд с одного бессмертного на другого.

- Успокойся, мальчишка! - Фархат вздохнул и грустно улыбнулся. - Человечину я в своей жизни не жрал. Не могу почему-то. Но не думай, что от этого у меня сейчас крылышки прорежутся.

Джордано облегченно перевел дух:

- Ладно, все, закончили! Идем напрямую. Только учтите, у нас не больше двух часов в запасе.

архат взглянул на солнце.

- Я так понял, что по этому пути мы возвращаться не будем?

- Вечером мы тут не спустимся.

До подножья скалы они добрались сравнительно быстро. Оказалось, что под свежим снегом лежал слой плотного хорошо выдерживающего нагрузку наста. Но дальше опять начались проблемы: лед и скальные выступы. В дело опять пошли кошки, крючья и страховка.

Не доходя десяток метров до последнего уступа, прикрывающего турий склон, Джордано велел остановиться.

- Все. Дальше идем тихо. Иначе звери уйдут.

Фархат отстегнул от пояса веревку, спрятал ледоруб и осторожно, по кошачьи, полез вверх по уступу. Джордано и Николай последовали за ним. Они остановились у вершины и осторожно высунулись, оглядывая открывшийся скальный участок, покрытый кое-где пучками бурой зимней травы.

Вначале показалось, что туров тут нет. Джордано достал бинокль и начал, было, осматривать склон, когда вдруг Фархат толкнул Джордано в бок и указал на небольшой уступ в полукилометре от их стоянки.

Крупный самец с широко расставленными, загнутыми назад рогами стоял и смотрел в их сторону. Люди вжались в камни.

- Далеко, - почти беззвучно прошептал Фархат.

- Нужно ждать. Смотри выше... И там!

Почти на вершине склона, как часовые, вглядывающихся в даль, появились еще два рогатых существа. Ниже несколько грациозных самок и молодых животных щипали траву, лишь иногда приподнимая головы и прислушиваясь. Периодически они легко перепрыгивали с камня на камень, медленно продвигались вперед к уступу, скрывающему людей.

Николаю показалось, что он даже перестал дышать от напряжения и почувствовал усиление зова напарников. Он взглянул на Фархата и учителя и понял, что стрелять ему сегодня не придется. Два карабина уже были готовы, и оба лишь ждали момента, когда кто-то из козлят-первогодков перепрыгнет роковую черту трехсот метров.

Выстрелы прозвучали почти одновременно. Молодой годовалый тур споткнулся раз, другой, упал на передние ноги, еще попытался подняться, но перевернулся и начал сползать по склону, пока туша не зацепилась за камень. Остальное стадо со склона сдуло точно ветром. Фархат, сам почти как горный козел, выскочил на склон и понесся к упавшему животному.

- Черт! Вот бешеный, - выругался Джордано, вылезая и направляясь следом.

Он добрался до Хана, только когда тот уже осматривал упавшую тушу. Николай вообще безнадежно отстал.

- Ну, и сколько отверстий?

- Два. Где чье, правда, не узнаешь.

Хан достал кинжал, собираясь спустить кровь.

- Будешь?

- Что?

- Перед завтрашней игрой сегодня лучше больше не есть, а вот выпить можно, - он кивнул на турью тушу.

- Слушай, гад, ты решил Кольку достать? Зачем ты его провоцируешь?

- Ну, не хочешь солью так. Хотя жалко, что добро пропадет! - Хан ухмыльнулся и перерезал глотку убитого животного.

- Зачем тебе это надо?

- Чтобы мясо не испортилось! - Хан попытался отшутиться, но опять наткнулся на жесткий взгляд Джордано. - Да, не психуй ты. Играть будет интереснее.

- Он тебе не игрушка!

- Вот именно. Я предпочитаю людей, умеющих держать свои желания в узде.

Они замолчали при приближении ученика.

Когда туша была разделана, до захода солнца оставалось не больше часа. С собой забрали шкуру, килограммов тридцать мяса и ливер: Джордано отобрал у Хана из рук печень: ему показалось, что тому неймется слопать кусок сырого мяса.

До темноты успели спуститься к кромке леса и разбили стоянку на краю очередной лавины. Из валежника развели костер.

- Ты так и настаиваешь на посте или шашлык все же сообразим? - спросил Джордано у Хана, заканчивающего возится с костром.

Хан оторвался от своего занятия и поднял глаза на Джордано:

- Я тебе, если хочешь, все изжарю, только завтра не жалуйся!

- Ты вначале доберись до моего брюха.

- Постараюсь!

- Это еще посмотрим.

- А мне молодой человек поможет, - Хан кивнул на Николая, замершего у костра.

Джордано тоже взглянул на вновь насторожившегося ученика и ухмыльнулся.

- Слушайте, вы мне объясните, что собираетесь делать?

- Завтра узнаешь! Куда торопиться? - Хан снисходительно улыбнулся. - Лучше не сиди, а достань из моего мешка лук, да почисть.

- Джордано!

- Что тебе? Фархат велел заняться луком, значит, им и занимайся.

- Да кто он такой! - Николай все же сорвался, и его понесло. - Ты ведешь его в горы, организуешь охоту, и после этого он заявляет...

- И что ж он такое заявляет? - нескрываемая насмешка звучала в голосе Джордано.

- Что? - ученик остановился на мгновение, но, взглянув в глаза Фархата, упрямо продолжил, - Что вы завтра собираетесь устроить поединок.

- Допустим, собираемся. Что в этом предосудительного? - Хан улыбнулся. - Мы не встречались с твоим учителем уже двадцать лет, а не выясняли возможностей друг друга со времен, когда ты, должно быть, еще под стол пешком ходил. И теперь должны, что ли, на это у тебя разрешения спрашивать?

- Но...

- Парень, послушай, я не знаю, какой процент общепринятого в наших кругах бреда и в какой интерпретации преподнес тебе Джордано, но ответь на простой вопрос. Как ты думаешь, кто имеет большие шансы победить, если один имел сто побед, но последняя произошла, скажем, лет пятьдесят назад, а другой - десяток, но на протяжении последнего года?

- Так ведь смотря кого убил этот последний...

- Смотря кого... - передразнил Джордано. - Тьфу! Лук где?

Николай осекся и взглянул на учителя:

- Так вы будете просто тренироваться?

- Я сейчас твою голову сниму! И скажу, что так и было.

Мальчишка еще мгновение смотрел на Джордано, перевел глаза опять на Фархата и, кажется, поверил. Джордано чувствовал, как уходит его напряжение.

- Да, сейчас достану.

Следующий час они занимались турьей печенкой. Дожидаясь, когда прогорят угли в импровизированном мангале - обложенной камнями яме, Фархат замариновал печень с луком и лимоном, а Джордано очистил березовые веточки под шпажки. Потом, маясь от ожидания и в вожделении принюхиваясь к запаху маринующейся печени, Фархат припомнил петербургского повара из какого-то кабака на Большом Проспекте - большого мастера в приготовлении всяких печеночных закусок под коньячок и под водочку, а Джордано рассказал, какой замечательный паштет из гусиной печенки готовила его петербургских же времен кухарка.

Николай, слушая их излияния, мрачно молчал, прикидывая про себя, кем же был Фархат в петербургской жизни, раз гулял так кучеряво, уж не пролетарием - точно. От очередных вопросов он, правда, пока воздержался. Два бутерброда, всухомятку прожеванные еще утром на снежном плато, были что коню дробина, и есть хотелось ужасно. Он с усмешкой подумал, что если сейчас что-нибудь скажет, то эта спевшаяся парочка оставит его без ужина, как провинившегося школьника.

Наконец, костер почти прогорел, и Фархат, перемешивая угли, кивнул Джордано, чтоб тот нанизывал мясо. Через пару минут шашлык, наконец, был водружен над углями.

- Граждане бессмертные, а вода? Про чай то мы и забыли. Коль, дуй за снегом.

- А ручья тут рядом нет?

Джордано лишь отрицательно пожал плечами и принялся устанавливать колья под котелок над большим костром.

- Может, и кулеш сварим? Я картошку еще брал, - Джордано вопросительно взглянул на Фархата.

- Лучше уж испеки в золе.

Пока Николай растапливал снег, наполняя котелок водой, сжарился шашлык, и Фархат вручил Джордано с Николаем по благоухающей шпажке, оставив для себя пару лишь слегка обжаренных.

Глядя, как Фархат жмурится от удовольствия, Джордано с усмешкой спросил:

- Что, надул меня все-таки.

- Зачем мне тебя надувать? Я что, не могу раз в столетие на охоте съесть кусок мяса?

- Ну, да! Залил мальчишке уши изысками французской кухни, а теперь удовлетворяешь первобытные инстинкты.

- Почему первобытные? Скажем мягче - охотничьи, - Хан улыбнулся. - А, кстати, товарищ писатель, ну-ка скажи мне, что тебя больше шокировало: французская кухня или эта полусырая печень?

Николай дожевал кусок, поднял глаза на Фархата:

- Вкусно, между прочим. А вы, оказывается, для меня концерт давали? Я могу считать, что поваром в том кабаке были вы.

- О как! Это что, особая форма благородства?

- Какая там форма! Джордано вон тоже с белогвардейцами якшался. И у вас, должно быть, были на это свои причины.

- Профессор! А ты, оказывается, умеешь быть убедительным, - Хан ухмыльнулся. - И ты, мальчик, проглотишь, если я скажу, что за моей спиной виселицы красных комиссаров?

Кровь отлила от лица Николая, шпажка с недоеденным шашлыком сломалась.

- Вы лжете! - он смотрел в глаза Фархата. - А если это правда, то я сделаю все, чтобы вас убить, как бы к этому не относился Джордано.

- Что ты делаешь, Фархат?

- Отстань! Он все равно узнает правду, - Хан даже не взглянул в сторону тоже побледневшего Джордано, - Да, я солгал насчет комиссаров. В мае семнадцатого я вступил в большевистскую партию и всю гражданскую мотался по красным фронтам. Даже орден Боевого Красного Знамени сподобился получить. Только это ничего не значит потому, что весной двенадцатого года по высочайшему приказу Его Императорского Величества Николая II мне было присвоено звание генерал-майора. И ты, наверное, знаешь чем занималось Третье Отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии?

- Знаю, - совсем тихо произнес Николай.

Наступила звенящая тишина, только трещал костер, и искры разлетались в темноту ночи.

Николай потер виски. Поднялся.

- Простите. Я пойду, прогуляюсь, - он беспомощно взглянул на Джордано.

- Погоди! Он еще не кончил. - Джордано вздохнул. - Ну, остальное будешь выкладывать?

Хан усмехнулся.

- Чего уж теперь. Мелочи остались!

Остановившийся Николай молча, как кролик на удава, смотрел на Фархата:

- И последнее, что ты должен знать. Как видишь, я - не европеец. Я - тюрк. На Русскую равнину впервые пришел в XIII веке с ордами Батыя. Был тысяцким. Мои воины штурмовали Золотые ворота Киева, а потом мы сожгли город со всеми, кто остался в живых.

Хан поднялся.

- Я думаю, этих фактов из моей бурной биографии тебе будет достаточно, чтобы в общих чертах представить остальное, - он помолчал, хищно ухмыльнулся. - А завтра мы будем играть. Партия два часа. Двое против одного. Через десять минут партнеры меняются. Ты будешь иметь фору - у тебя на защиту будет пять минут.

Николай обвел взглядом обоих бессмертных, вздохнул, достал с мангала еще одну порцию шашлыка из отложенных Ханом для себя и сел на место.

Хан хмыкнул, подмигнул Джордано и тоже достал еще шашлыка.

Оба приятеля некоторое время молча наблюдали за мальчишкой.

- Ну и как? - не выдержал Джордано.

- Есть можно, но - дрянь!

- А тебе это и не предлагали.

Вернувшись утром на станцию, Джордано и Фархат, казалось, забыли о предстоящем поединке. Николаю, как обычно, пришлось снимать показания приборов и править журнал. В десять утра предстояло выйти на связь, объясниться о причине пропущенного сеанса: Джордано велел передать, что были проблемы с одной из растяжек мачты после прошедшего снегопада. Сам с Фархатом разбирал поклажу, потом они возились с мясом и завтраком. Фархат перетряхнул всю их продуктовую кладовку в поисках завалявшихся там специй, замариновал мясо на ужин, часть оставшихся кусков натер извлеченными из кладовки приправами, о существовании которых Николай даже не подозревал, часть они с Джордано отправили в подвал, на ледник. Завтрак оказался спартанским: чаек с какими-то галетами из запасов все той же кладовки, и Николай понял, что вечерний треп предполагает конкретные действия. После завтрака до десяти оставался еще час. Фархат ушел организовывать костер для копчения мяса, а Джордано подошел к Николаю - проверить успехи с корректировкой данных за пропущенный день, удовлетворенно кивнул.

- Сойдет. Какое распределение ты взял для разброса параметров?

- Гаусса, как обычно.

Джордано опять кивнул:

- Досчитывай скорее.

Он дождался, когда в журнале была дописана последняя строчка. Собравшись уходить, вздохнул:

- Еще баню протопить надо, и воды на троих натаскать.

- Это зачем сегодня?

- А где ты предлагаешь смывать кровищу? Здесь? - и улыбнулся, глядя в расширившиеся зрачки ученика.

Николай тряхнул головой, мрачно пробурчал:

- Могли бы сразу по-человечески объяснить.

- Вот и объясняю. Твоя задача сегодня не подставиться. Если продержишься двадцать минут, до своей очереди, то считай, что у тебя все получилось на сто процентов. А потом, мы с Фархатом будем драться. Старайся ни на что не реагировать, просто смотри и не вздумай влезть.

Глаза ученика остановились на какой-то ведомой только ему точке. Джордано накрыл ладонью руку Николая:

- А Фархата убить все еще хочется?

Рука под ладонью вздрогнула, глаза метнулись, остановились на учителе:

- С чего ты взял? - краска ползла по щекам.

- Это естественно после получения силы. Так становятся охотниками.

- Но ты же не охотишься?

- Специально нет, но ведь это не значит, что я не убиваю, а тем более, что ничего не чувствую при этом.

- Может мне лучше не драться сегодня.

- А что изменится завтра?

- Ты хочешь сказать, что это желание будет всегда?

Джордано вздохнул, похлопал Николая по руке и поднялся:

- Передашь сводку и спускайся к реке. В одиннадцать хорошо бы начать.

Он направился к выходу.

- Постой!

Джордано остановился и обернулся.

- Если все это знают, то зачем Фархат вчера...

- Спроси у него сам или подумай немного.

- Но...

- Коля! У меня мало времени.

Опять эта сакраментальная, набившая оскомину фраза, будто он глупый мальчишка и не прожил свою пусть короткую, но не слишком легкую жизнь. Кто дал им право?.. Но Джордано велел думать, и он думал. Думал еще раз после наполненной призраками прошлого ночи в горах у догорающего костра.

Все было просто в детстве и ранней юности: холеная рожа, дорогая одежда, и человек - твой враг; еще проще, когда смотришь на человека через щель винтовочного прицела. Сложно стало потом, когда оказалось, что настоящими большевиками могут быть выходцы из дворянских фамилий с идеально правильной речью и изысканными манерами, а, казалось бы, свои рабочие парни превращались в кичливых, зажравшихся ублюдков. А теперь... Он легко представил Фархата в обличье царского генерала, в этот образ так органично вписывались самоуверенность, холодность и дворянский лоск капитана, что Николаю стало страшно. А кошачья грация в горах, по азиатски косой разрез татарских глаз и нелепый джорданов ватник! Николай опустил веки и увидел Фархата в лисьем малахае, войлочном халате верхом на мохнатом, невысоком степном коне. Черная лава с диким визгом неслась по степи. Видение отозвалось четко различимым ощущением зова Фархата. Николай открыл глаза, отгоняя наваждение. Как же избавиться хотя бы от этого желания, бреда, сумасшествия, почти лишающего его возможности трезво относиться к Фархату.

Зачем он рассказал о своем прошлом, мог ведь промолчать. Промолчал бы, если б стыдился этого прошлого, или, что еще невероятнее, боялся молодого бессмертного.

Неожиданный писк проснувшегося передатчика вернул Николая к реальности.

В одиннадцать на краю тренировочной площадки были установлены десяти- и пятиминутные песочные часы. Смена противников должна была происходить, когда защищающийся переворачивает часы следующего участника. Подходя к площадке, Николай видел что-то обсуждающих Джордано с Фархатом, но стоило ему ступить на площадку, как они прервали беседу. Джордано ободряюще улыбнулся ученику, а Фархат лишь кивнул, одев на мгновение назад оживленное лицо привычную маску бесстрастия.

А еще через два часа Николай сидел на пороге баньки и ждал, когда эта чертова парочка его учитель и Фархат придет в себя после удачно проведенной игры. Джордано предупреждал не напрасно, и кровищи действительно оказалось много.

Вначале все еще было в некоторых рамках. В первую десятиминутку защищался Фархат, и учитель пытался направлять действия Николая. Фархат лениво отмахивался. Минут через пять ему это начало надоедать, он слегка увеличил темп и Николай получил первую царапину: неглубокий порез на левой руке. Он не сдержался и сбился с ритма. Если бы Джордано не подстраховал ученика, этим его игра бы могла и закончиться. Через мгновение Николаю удалось восстановить скорость, но Фархат не понял Джордано, выругался:

- Какого черта! Держи его темп! - и еще немного ускорился.

Николай забыл о поврежденной руке, но чувствовал, что так долго не выдержит. В какой-то из моментов он невольно взглянул на часы, просыпающие последние крупицы песка первой десятиминутки, и тут же оказался наказанным: клинок Фархата прошелся по его щеке. Он отскочил.

- Назад! - вскрик Джордано, как удар бича, хлестнул по нервам, заставляя отбросить вспыхнувшую огнем боль. Еще плохо соображая, Николай заставил себя вернуться в игру.

В то же время Джордано попытался отсечь противника от часов. От Николая все еще толку было мало, и Фархат, перебросив клинок в левую руку, отпрыгнул от Джордано, перевернул часы.

- Смена!

Николай оказался лицом к лицу, неприкрытым перед Джордано. Хищная, не предвещавшая ничего хорошего улыбка скользнула по губам учителя, он сделал выпад. Николаю удалось увернуться, но, отскакивая, он оступился, едва удержался на ногах. Это было бы концом, но Фархат успел напасть на Джордано сзади.

- Вперед, Колька! Вперед!

Николай подчинился. Он не чувствовал уже ничего. Слышал только приказы Фархата, подгоняющие его: 'Вперед! Держи темп!' Еще пару раз его достал клинок Джордано. Николай даже не обратил на это внимания.

Зловещее изменение обстановки он ощутил только, когда понял, что они оба против него. Он не знал, пришло ли это осознание в момент, когда Джордано перевернул часы, или все же некоторое время он дрался с двоими. Еще попытался трепыхнуться, но Фархат глубоко рассек его правую руку. Пальцы разжались, оружие выпало. Левой рукой он зажал рану, потянулся за клинком, все еще готовый к продолжению, ощетинившийся, как загнанная в угол собака.

Мгновенно все изменилось. Джордано подобрал выпавшее оружие, а Фархат неожиданно искренне улыбнулся и хлопнул Николая по левому плечу:

- Молодец!

Николай согнулся от боли в еще не затянувшемся порезе на левом предплечье. Бессмертные переглянулись и начали ржать, а Николай вдруг, ощутив свою полную беспомощность, опустился на землю. Почувствовал, что глаза наполняются слезами, сжался, спрятал лицо в коленях.

- Оставь его, забери железку. Мы ведь собирались продолжить?

Уплывающее от перенапряжения и потери крови сознание поглотило ответ Джордано.

Он не знал, когда смог вернуться к реальности и понять, что игра бессмертных продолжается и достаточно давно. Противники уже начали уставать, но скорость и отточеность их движений все еще поражала. Волны зова сражающихся наполнили все окружающее пространство, отзываясь в молодом бессмертном всплесками желания. Николай заворожено следил за смертельным танцем.

Силы Фархата и учителя были практически равны, и казалось, что поединок не кончится никогда. Развязка наступила неожиданно. Выпад Джордано, ответный удар Фархата, еще несколько мгновений они неподвижно смотрели друг на друга. Николаю показалось, что он не выдержит силы выплеснувшихся наружу эмоций. Он зажал голову руками, но не мог заставить себя отвести взгляд от происходящего. Черное пятно вспухало на груди Фархата, он сделал пару шагов назад и без звука упал лицом вниз. Джордано согнулся, зажимая глубокую рану в правом боку, и тоже опустился на землю. Фон зова резко упал.

Николай впал в ступор. В голове родилась шальная мысль, что сейчас он может безнаказанно взять голову Фархата. И учителя... Воображение довело все до логического конца. Ему стало мерзко. Крупная дрожь била тело. Чтобы не закричать, он впился зубами в левую руку, прокусил и даже не почувствовал боли, только соленая теплая жидкость наполнила рот.

Кажется, он тоже на какое-то время потерял сознание, а когда открыл глаза, увидел, что Джордано пытается перевернуть тело Фархата на спину. Ученик встал и, нетвердо держась на ногах от потери крови, побрел на помощь. Он перетащил Фархата в баньку, уложил. Джордано добрался до бани сам. Николай хотел ему чем-то помочь, но тот неожиданно грубо выгнал ученика за дверь.

И вот он сидит на пороге, прикрыв глаза от слепящего солнца высокогорья. Странные, тянущие ощущения в регенерирующихся порезах, спонтанно всплывающие воспоминания мгновений прошедшего боя. Только боль в рассеченной щеке реальна, и как в далеком двадцатом в голове расцветает горячий алый цветок, и теплый голос невидимой медсестры зовет: 'Откройте глаза, больной'. Хочется встать, спрятаться от солнца, от этого голоса... Но нет сил шевелиться, да и ставшее привычным ощущение зова, четко отзывается в сознании мыслью: 'Все это сон, только навязчивый сон'.

Скрипнула дверь, на пороге появился Фархат. Николай открыл глаза, оторвался от теплых досок перилец, сбрасывая полудрему, поднял голову. Фархат немного постоял, щурясь на солнце, потом опустился на ступеньку рядом с Николаем. Был он еще немного бледен, но уже вымыт, в чистой нательной рубахе, в форменных галифе. Достал из кармана папиросы. Протянул Николаю. Тот отрицательно мотнул головой.

- Ну и правильно делаешь. Никчемная привычка, но моему образу соответствует, - он улыбнулся.

Странно, но сейчас Николай не ощутил в нем никакой надменности. И ставшего за эти дни привычного чувства опасности тоже почему-то не было. Так, обычный мужик.

- Что смотришь? - Фархат опять улыбнулся. Оглядел ученика с головы до ног.

- Простите, - Николай отвел глаза.

- Да смотри, мне не жалко. Только лучше сходил бы, в порядок себя привел. Вода совсем остынет.

- Меня Джордано выгнал, - почему-то признался Николай.

- Он спит. Иди.

Николай поднялся. В нерешительности помедлил.

- Иди, иди. Шмотки в предбаннике на полке.

Николай зашел внутрь, огляделся. На полке действительно лежали чистые вещи: его и Джордано. В углу стояло ведро холодной воды. Теплая была внутри.

За время, проведенное на крыльце, Николай изрядно замерз, хотя, сидя на пороге, ему казалось, что солнечные лучи обжигают. Должно быть, знобило после регенерации: ощущение озноба было и в прошлый раз. Идти внутрь не хотелось, чтобы не будить учителя, и он перелил холодную воду в таз и полез за мылом. Внезапно понял, что Джордано - в предбаннике. Оглянулся.

- Чего дуришь? Иди внутрь.

- Фархат сказал, что ты спишь.

Джордано усмехнулся:

- Не сплю. Заходи!

Он пропустил ученика внутрь, закрыл дверь. Неожиданно спросил:

- Что ты чувствовал, когда запустилось сердце?

Николай взглянул на учителя, не слишком понимая, к чему тот клонит. Ему совершенно не хотелось ни то что говорить, вспоминать о той проклятой тренировке. Сегодняшняя ноющая боль в затягивающихся порезах не шла ни в какое сравнение с произошедшим тогда. Но требовательный взгляд Джордано не допускал возражений.

- Вначале, как удар током, - он замолчал.

- А потом?

- Потом... Мышцы свело во всем теле, - он помолчал. - Так больно не бывало никогда... - ученик опять молчал. Джордано ждал, не сводя с него глаз, - Даже раньше.

- Ладно, не мучайся. Просто запомни: при воскрешении никто не способен контролировать свои действия. Фархат сильный мужик, почти сразу взял себя в руки. Я сделал вид, что спал и не слышал, - Джордано улыбнулся. - А он поверил.

В полутьме бани Николай отчетливо не видел выражения глаз Джордано, но по тону понял, что тот доволен полученной информацией.

Если честно, то он совершенно не понимал, как после сегодняшнего поединка они с Фархатом будут общаться друг с другом, и зачем вообще все это было нужно. Он слишком хорошо помнил свою обиду на учителя после той тренировки с убийством: это действительно было слишком больно. Николай вздохнул, но ничего не стал спрашивать, утреннее 'Подумай!' тоже было еще слишком живо.

Джордано ушел одеваться, ученик не спеша смывал с себя последствия боя, пытаясь выкинуть из головы ничего не дающие мысли. Неожиданно вернулся Джордано:

- Помоги мне, пожалуйста!

Николай обернулся. Джордано стоял обмотанный вдвое сложенным куском полотна:

- Затяни и закрепи тряпку, - он протянул иглу с суровой ниткой.

- У тебя что, еще не восстановилось? - Николай был изумлен. Почти все его порезы уже затянулись. Только на щеке, когда умывался, еще чувствовался тонкий рубец и во рту ощущался привкус крови, а еще, перед тем как войти в полумрак бани, он заметил, как глаза Фархата скользнули по оставшемуся красному следу на прокушенной руке.

- Да саданул, паразит, со всей дури по печени. Спасибо кровотечение минут за пятнадцать до его воскрешения остановилось.

- Так чего ты бродишь? Отлежался бы.

- Фархату ни к чему знать, что он так постарался.

Николай затянул полотно и, закрепляя бандаж, не выдержал:

- Зачем вы это устроили?

- У меня уже восемь лет не было нормальной практики. Если последний труп можно считать практикой. В жизни он, видно, был зеленым, наглым сопляком. И до этого было совсем не густо. Сегодняшнее порезанное брюхо - это как раз последствия.

- Ну ладно ты, а Фархат?

- Фархат? Да кто его знает, может в гражданскую и порезвился, а так... Он достаточно серьезно относится к своим реализациям, чтобы погореть на случайном трупе. До революции он предпочитал избавляться от врагов другими методами, а о малолеток-охотников руки давно не марает. У него на них какие-то свои виды.

Почувствовав, что ученик закончил возиться с бандажом, спросил:

- Все?

- Да!

- Спасибо. Вымоешься, наведи здесь порядок к завтрашнему.

Николай замер:

- К завтрашнему?

- А ты думаешь, что сегодня всю науку превзошел. Так, только попробовал.

Джордано ушел.

Выйдя на порог бани, Джордано прислушался. Удивился, почувствовав близкое присутствие Хана, и спустился к реке.

- Я думал, ты пошел мясо жарить.

- Какое тебе мясо? Раньше вечера и не заикайся.

Джордано осторожно опустился на валун. Увидел кривую усмешку Хана:

- Доволен?

- Не нервничай! Играли бы всерьез, это тебе ведь не помешало бы закончить начатое.

Некоторое время сидели молча, слушая, как шумит река. Джордано чувствовал, что его предательски развозит. Нужно было встать и уйти...

- Поднимайся, идем!

Джордано поднял глаза на Хана.

- Давай! - Хан помог ему подняться. - Я тебе желчный пузырь, что ли, задел?

- Не думаю. Было бы хуже.

Хан хмыкнул:

А так просто замечательно! Идти сможешь? А то у меня голова тоже еще едет.

- Идем.

Войдя на станцию и опустившись на лавку у входной двери, Джордано рассмеялся:

- Поиграли!

- Хочешь, скорректируем правила? - Хан тоже сел, переводя дыхание.

- А тогда какой в этом смысл?

- Для Кольки твоего по любому смысл будет.

Джордано усмехнулся.

- А ты кое-что новое использовал. В гражданскую хорошо погулял?

- Ты, небось, тоже не особо рожу воротил, если что подворачивалось?

- Я ведь тебе говорил, что был врачом.

Хан вопросительно смотрел на приятеля:

- То есть хочешь сказать, что почти десять лет заварухи просто профукал!

Джордано молчал.

- Черт с тобой, я еще пару раз подохну, если тебе это поможет. Только учти, так просто ты этого не получишь.

- Это я уже понял, - Джордано усмехнулся, вставая.

- Ты куда?

- Показания надо сходить снять.

- Вечером снимешь.

- Положено через три часа.

Хан только вздохнул.

Надев кожух, забрав со стола журнал наблюдений и уже открыв дверь, Джордано на минуту остановился:

- С обедом все же что-нибудь сообрази. Кольку надо накормить. И тебе чего ждать?

Дверь закрылась, и Джордано лишил себя возможности насладиться сентенциями Хана на свой счет.

Хан все же пошел кормить Николая 'обедом', правда, не придумав ничего лучшего, чем сырое замаринованное мясо для вечернего шашлыка (Самым любопытным для Джордано оказалось то, что ученик мясо съел). Потом помог убрать баню, натаскать свежей воды и отстирать 'рабочую одежду'.

В положенное для очередного съема параметров время Николай зашел на станцию, но, даже не заглянув в комнату Джордано, забрал журнал для измерений и ушел. Джордано слышал, как ученик возился в комнате, хотел встать - регенерация почти закончилась, но лишь перевернулся на бок и закрыл глаза. Когда проснулся, в комнате было серо.

Прислушался. На станции никого не было. Фон зова ощущался откуда-то со стороны тренировочной площадки. Чертыхнувшись, он слетел с кровати, наспех натянул рубаху и, схватив кожух, выскочил из станционного домика.

На краю тренировочной площадки горел костер. Николай сидел на бревне, а Хан ворошил угли в мангале, сбивая последний огонь. Рядом лежали нанизанные шампуры.

Джордано остановился как вкопанный, ругая себя за идиотский порыв, перевел дух, сбивая накал эмоций, который, должно быть, уже отозвался всплеском зова. Не торопясь, надевая на ходу кожух, спустился к площадке, сел рядом с Николаем.

- ... Тегина только я и откопал, он рядом со мной ехал, - рассказывал Хан. - Остальных лавина унесла. Главное лошади погибли, а тегина сильно придавило. До ночи с ним провозился, ногу раздробленную кое-как сложил, какой-то ночлег организовал. Всю ночь он метался, к утру затих, я думал - умрет. Но он в себя пришел. Я опять в лавину полез, нашел труп своего коня. Там в тороках было немного крупы, вяленое мясо. В общем, на первое время продукты были.

Хан прервался, чтобы положить шампуры на мангал.

- А потом? - глаза Николая, казалось, светились в густых сумерках.

- Потом? Потом волки пришли, нашли тушу. Когда я их отогнал, от коня, считай, одна шкура и обглоданные кости остались. Нужно было уходить, а у тегина только жар спал. Он был совсем слаб, да и нога...

Джордано тихо хмыкнул. Хан вопросительно на него уставился.

- Прости, - Джордано едва сдержал усмешку. - Тотем сожрал ваше мясо. Ты ж вроде должен с ними делиться. Считай братья, а ты их отогнал. И с каким счетом?

- Ну и что, что волк - тотем. Да, волчица - мать рода, но тюрки не были тотемистами, как это сейчас понимают. Так и римлян можно считать тотемистами.

- Я понял.

Хан отвернулся повернуть мясо над углями и замолчал. Николай вздохнул.

- Фархат, ну я - дурак, не разбираюсь в системе ваших религиозных воззрений.

- По-моему, это ты сегодня должен был просвещать меня в том, в чем разбираешься.

- Я ведь и не отказываюсь. Но дорасскажи, а то Николаю надо данные сходить передать!

Хан обернулся, взглянул на ученика Джордано.

- Ладно. Рассказывать почти что и нечего. Соорудил волокушу и потащил через перевал, больше месяца выбирались. Царевич, к счастью, выжил. Чем я его кормил, лучше не вспоминать. Бумын-хан объявил меня приемным сыном.

- Так вы стали тоже царевичем? - Николай с любопытством смотрел на Хана.

Хан улыбнулся:

- Нет, конечно. В наследовании не принимали участие даже незаконнорожденные сыновья тюркской аристократии. Но формально я опять принадлежал к роду Волка - Шоночино. Китайцы называли нас ордой Ашина.

Николай поднялся, чтобы идти на станцию, но на мгновение задержался.

- Фархат, Вас спросить можно?

Хан кивнул:

- Спрашивай.

- А эта орда, кто они?

Хан хмыкнул. Посмотрел на Джордано.

- Слушай, а он разницу между турком и тюрком понимает?

Джордано ухмыльнулся в ответ:

- Если ты не сказал, то нет. Товарищ Энгельс об этом не писал, - он посмотрел на ученика, но тот, похоже, был слишком заинтересован, чтобы прореагировать на шпильку учителя.

Зато прореагировал Хан:

- Не расстраивайся. Лет шестьдесят назад твой профессор тоже этого не знал, пока в Среднюю Азию, а потом в Тибет не попал. А тюрки - просто один из многих кочевых народов. Их родиной был Алтай. В VI веке они организовали огромный каганат - империю кочевников, охватившую весь центр Евразии, считай, от Тихого океана до низовий Волги и Кавказа.

- Я об этом даже не слышал!

- Ты много о чем не слышал! - Хан с легкой усмешкой смотрел на молодого бессмертного.

- Коль! Иди скорее, опять опоздаем с передачей.

Ученик развернулся уходить, но его задержал Хан:

- Погоди! - и, обращаясь к Джордано, спросил: - Где будем есть: здесь или на станции?

Джордано посмотрел на костер, лизавший пару внушительных коряг, на безоблачное небо, с загоревшимися первыми звездами, и улыбнулся Хану. Несмотря на то, что к ночи опять подморозило, тому сегодня явно не хотелось сидеть в помещении.

- Коль! Будешь возвращаться, захвати тарелки, хлеб, ну и еще, что найдешь.

Ученик кивнул и ушел. Джордано проводил его взглядом, потом некоторое время следил за Ханом. Тот, казалось, был полностью поглощен процессом жарки шашлыка.

- Ты соизволил с ним говорить?

Хан, не отрываясь от своего занятия, пожал плечами:

- А почему я должен этого не делать?

- Ты так активно настраивал мальчишку против себя?

- Он должен был сделать выбор.

- Должен был, но усложнять все было зачем?

- От общения с тобой, я думаю, у него сложились несколько односторонние представления о бессмертных.

- А ты решил это исправить?

Хан с улыбкой обернулся:

- Разве я не похож на типичного представителя?

Джордано вздохнул и промолчал. Хан отвернулся к мангалу, сбрызнул мясо и угли водой, сбивая вспыхнувшие от жира язычки пламени. Неожиданно спросил:

- Мне показалось, или ты на самом деле видишь подобное со стороны впервые?

- С чего ты взял? - пробурчал Джордано, отводя глаза.

Хан хмыкнул.

- Наблюдать за твоими реакциями даже интереснее, чем за мальчишкой. У него все на редкость предсказуемо.

Через несколько мгновений неожиданно повисшего молчания Хан удивленно спросил:

- Ты чего скис?

- Прости! Я мог тебя подставить, уговорил сыграть в рулетку.

Хан оторвался от мангала и обернулся к Джордано:

- Слушай, что ты себе возомнил! Какая рулетка! Я действительно как-то иногда забываю, что ты, в сущности, еще тоже щенок. Но я-то не вчера родился, чтобы не просчитывать трехходовые комбинации! - он увидел, что задел Джордано, но все же добавил: - Тем более, что у меня есть виды на твоего мальчишку.

- Что ты хочешь этим сказать? - Джордано поднялся и подошел к Хану, - Слухи о Фархате - правда?

- Слухи?

- О том, что бессмертные оказываются в зависимости.

Хан хмыкнул:

- Ты, например?

- Это не смешно!

- Не смешно, - взгляд Хана стал холодным и отстраненным. - Ты ведь знаешь, чем я занимался по роду деятельности своих реализаций. И тебя это мало смущало. Что сейчас? То, что я упомянул твоего мальчишку? Но ведь он и не твоя собственность?

- Причем тут моя собственность? - не понял Джордано.

- А ты, благодетель, просто преподал ему пару приемов фехтования!

- Но...

- Но ты не будешь возражать, если я скажу, что хотелось бы, чтобы люди, подобные нам, были способны не только бессмысленно уничтожать друг друга?

Джордано усмехнулся:

- Хотелось бы, да...

Хан отвел взгляд:

- Вот и успокойся. Никто твоего Кольку силком никуда тащить не будет. Когда время придет - сам выберет, - он опять поднял глаза на Джордано. Помолчал и добавил: - Если выживет.

Некоторое время они напряженно смотрели в глаза друг друга.

Вновь вспыхнувшее на углях пламя начало лизать мясо. Хан чертыхнулся. Сбрызнул угли водой, еще раз перевернул шампуры.

- Вам до какого состояния жарить?

- До съедобного! Мы с Колькой - не волки! - в тоне Джордано звучало плохо скрытое раздражение.

Хан перевел взгляд на приятеля и многозначительно хмыкнул:

- Сам тогда посмотри. Тоже мне, травоядное! На мой вкус - почти готово!

Джордано надрезал кусочек мяса.

- Еще минут пять.

- Пять, так пять.

Когда Николай вернулся с тарелками и закуской, Джордано с Ханом в молчании сидели у передвинутого к костру в качестве импровизированного стола пня. Кастрюля с маринованным луком и шашлыком прогревалась на углях.

- Долго возишься. Фархат сейчас кого-нибудь из нас вместо шашлыка съест.

Ученик в недоумении взглянул на учителя, потом перевел взгляд на Хана.

- Не нервничай, не съем, - Хан поднялся, забрал у Николая тарелки и начал раскладывать мясо.

Некоторое время ели молча. Прервались только, когда закипел подвешенный над костром чайник, высыпать пачку заварки, пучок зверобоя и еще какой-то травы из заначки Джордано. Через пятнадцать минут от трех с лишним килограммов мяса остались жалкие ошметки. Хан выгреб из кастрюли остатки лука себе в тарелку.

- Тут еще два куска. Кто будет?

Глаза Николая были совсем осоловевшие, и он лишь слабо мотнул головой.

- Доедай! - на физиономии Джордано мелькнула усмешка.

Хан взглянул на мясо, потом на Джордано:

- Ты знаешь, - он отвел глаза, - я совсем забыл, что после регенерации так хочется есть.

- Доедай. Завтра просто позанимаемся с Колькой и отработаем сегодняшние хвосты. Согласен?

- Вроде есть из чего выбирать! Уже обожрались! - он вздохнул и извлек из кастрюли последние куски. - Да, когда я в последний раз вляпался, такого курорта не было.

- В гражданскую?

Хан кивнул.

- А мне, считай, всю гражданскую везло. Ни одного серьезного эксцесса, - задумчиво произнес Джордано.

- Ты мне лучше скажи, что в шестнадцатом произошло? Как ты на передовой оказался?

- Это просто стечение обстоятельств. Мы же для армии нашу установку делали. Повезли на испытания. Все прошло как по маслу: прием, передача. Военные в восторге. Вечером возвращались на базу я с ассистентом и два офицера, до передовой километров тридцать. И тут аэроплан. Бомба в метре от лимузина разорвалась. Ехавших со мной людей в клочья разорвало. А мне крупно повезло: придавило, оглушило, но труп целым остался. В себя пришел, когда тело на телегу к остальным бросили. Слышал, как мужики-возницы обсуждали результаты налета, - Джордано передернул плечами. - Мерзость.

Помолчали.

- Передатчик жалко, тоже в машине был. Так что все пропало.

Хан смотрел на помрачневшего приятеля. Хотел съязвить, но сдержался. Только спросил:

- С чего ты взял?

- Так взгляни, на чем Колька работает. Ничего от наших разработок. А двадцать лет прошло!

Джордано опять замолчал.

Хан вздохнул. Взглянул на притихшего Николая:

- Коль! Давай чифирь наливай! - и все же усмехнулся: - Документацию, значит, не оставил нормальную.

- Все я оставил, как полагается. Только тему из-за отсутствия средств и основных исполнителей закрыли, а потом эта революция...

Николай разлил по кружкам заварку из чайника.

- Почему ты меня после этого не нашел?

- Ты у нас что, эксперт по техвооружению?

- Ну, придумали бы что-нибудь, если тебе была так важна эта разработка.

Джордано усмехнулся:

- Я только в марте вернулся в Питер. Тебя уже не было в городе.

Опять замолчали. Пили терпкий, не разбавленный кипятком чифирь.

- Прелесть! - Хан зажмурился от удовольствия. - После этого можно еще по кусочку мяса.

Джордано с Николаем рассмеялись.

- Ты так всего козла за три дня слопаешь!

- Не придирайся! Скажи, что ты ищешь в этой импортной литературе.

- Пока ничего всерьез. Просто отслеживаю тенденции.

- И какие на твой взгляд сейчас тенденции?

- Тенденции? - Джордано задумчиво крутил в руках кружку, согревая пальцы. Неожиданно мечтательно улыбнулся: - Знаешь, если верить расчетам (я проверил), получается, что через пару десятков лет люди могут овладеть неисчерпаемым источником энергии.

Хан вопросительно смотрел на Джордано.

- Если соединить четыре атома водорода, получается гелий. И выделяется столько энергии, что стакана воды хватит на обогрев такого города, как, скажем, Москва в течение, может быть, недели.

Физиономия Хана перекосилась, как будто у него заболел зуб.

Джордано усмехнулся:

- Не криви рожу.

- Слушай, сколько раз тебя надо сжечь, подорвать, не знаю, еще что сделать, чтобы ты стал реально смотреть на вещи?

Джордано помрачнел, на губах мелькнула привычная саркастическая усмешка, он весь подобрался как готовый к прыжку зверь.

Глядя в глаза готовому сорваться Джордано, Хан отставил кружку и тоже внутренне собрался:

- Не лезь в бутылку. Пойми, меня интересует не фантастика, а реальные вещи! Мир идет к войне. Какой она будет? А ты несешь чушь, как облагодетельствовать человечество!

- Какое ты циничное, натасканное на войну животное!

Хан улыбнулся и кивнул:

- Высказался? Давай ближе к делу.

- Ближе? - Джордано вновь усмехнулся, но, казалось, успокоился - Что ты слышал о современных теориях строения вещества?

- Что электрон неисчерпаем, - Хан опять скривился. - Конспекты 'классиков' тут потребовалось обновить. А если серьезно, то что-то о планетарной модели атома.

- Начало века. Эта модель неустойчива, и сейчас представления несколько иные. Но в основном этого достаточно. Главное, что атомная масса элемента определяется составом ядра, а химические свойства - его электронной оболочкой.

- Ну и?

- Реакции горения, взрыва зависят от химических свойств элементов и их соединений. Они не затрагивают ядер. О радиоактивности слышал?

- Да. Рентгеновские аппараты.

Джордано кивнул.

- Это естественная радиоактивность: ядра некоторых элементов неустойчивы, происходит распад, или цепочка распадов, пока не образуется устойчивое ядро. Это сопровождается рентгеновским излучением. Есть еще искусственная радиоактивность. Устойчивое ядро бомбардируют элементарной частицей, образуется ядро с новой структурой - другой химический элемент. Если он окажется неустойчивым, то распадется и выделится энергия. Для тяжелых ядер, если их расколоть, и если их концентрация в образце достаточно высока, может начаться цепная реакция. Выделившаяся энергия будет колоссальной. Для грамма вещества - на порядки выше, чем при взрыве эквивалента тротила.

Джордано замолчал и перевел дух. Хан тоже молчал, что-то сосредоточенно соображая.

- Бред какой-то, алхимия!

- Это не бред, не алхимия и не фантастика. Это ядерная физика.

- Этим занимаются серьезные люди?

- Вполне. Есть лаборатории в Кембридже, Риме, Париже.

- А у нас?

- Извини! Я читаю иностранную литературу. Советской у меня нет. Несколько раз встречались вроде как наши фамилии, но может они из эмигрантов?

- Кто занимается раскалыванием ядер?

- Пока никто. Ближе всего к этому подошел Ферми в Италии. Я думаю, как только будет получено экспериментальное подтверждение - все публикации прекратятся.

Хан встал, прошелся по площадке. Остановился у пня, на котором с утра так и остались стоять песочные часы. Перевернул баллончик и долго стоял, смотрел, как сыплется песок. Неожиданно стукнул кулаком по пню и вернулся на свое место:

- Так что, супербомба, говоришь!

- Это сказал ты, не я.

- Как быстро ее можно сделать?

- А когда по твоим оценкам начнется серьезная война?

- Лет через пять - шесть, хотя может быть раньше.

Джордано мотнул головой.

- Нет, к этому времени еще ничего не будет.

Некоторое время сидели молча.

- Отчего тебя заинтересовали тенденции?

- Меня интересует, какой будет эта война. Гражданская война и разруха, эмиграция интеллигенции, то, что творится сейчас... Мы и в четырнадцатом не были страной с мощной экономикой, успеем ли мы теперь? Мне становится страшно.

- Тебе?

- Иногда я думаю, что я не на тех поставил. Но остальные ведь были просто не в состоянии удержать готовую к полному развалу страну.

- Ну, а развалилась бы на части Россия. Что тебе с того?

Хан угрюмо молчал.

Николай не посмел даже словом вмешаться в вечерний разговор бессмертных, а они, будто, забыли о его присутствии. Поздней ночью, наконец, забравшись в постель, он опять не мог уснуть, несмотря на, казалось, смертельную усталость. Этот длинный, почти бесконечный день стал для него еще и днем многих откровений.

Главное, что впервые за последние три дня его совершенно не раздражал Фархат, вернее ощущение его присутствия. Это было настолько приятно, что даже вещи совершенно неприемлемые в другое время, сейчас воспринимались спокойно. Хотя Николай не знал, чем бы кончился в другое время и с другим человеком разговор о ядерной физике, плавно перешедший в анализ положения в советской армии. Сейчас после кошмара прошедших дней он не мог позволить себе необдуманно реагировать на мелочи.

Если бы кто-то сказал ему, что он определит подобное как мелочи...

Все закончилось неделю назад. Внешний мир раньше времени влез и грубо разрушил сказку, обнажив перед Николаем истинное лицо зверя - его собственное лицо. Чего ему стоило последние дни хоть как-то загонять этого зверя в клетку. И вдруг после поединка он ощутил звенящую пустоту. Нет, как и прежде, он ощущал присутствие себе подобных. Ему даже показалось, что стало легче определять направление на чужой зов, а вот уровень воздействия уменьшился, и отступило это мерзкое, сводящее с ума желание окунуться в поток чужой вырывающейся наружу силы, раствориться в ней и ощутить лишающее сил блаженство и ужас.

Неожиданно наступивший после поединка внутренний покой принес такое облегчение, что молодому бессмертному показалось: идиллия прошедшей зимы вполне может возвратиться. Надо только принять Фархата таким, каков он есть и не пытаться оценивать его слова привычными критериями. Почему-то была странная уверенность в том, что стоит только позволить раздражению или гневу наполнить душу, и кошмар последних дней вернется. И он вначале принял предложенную Фархатом помощь, а потом, вечером, с интересом слушал историю воина древнего забытого народа.

Шестой век. Николай не думал, что Фархат настолько старше Джордано. Даже времена татаро-монгольского нашествия были для него умопомрачительной древностью. Но когда в горах Фархат упомянул тринадцатый век, все внимание молодого бессмертного было направлено только на то, кем был Фархат для людей Руси того времени. В истории тюркского воина он почувствовал другое. Это было четырнадцать веков назад. Николай прибавил эти века к текущему времени, получил середину четвертого тысячелетия и ужаснулся. Каким будет тот мир, и чем будут для людей той эпохи стремления и проблемы людей сегодняшних. Кто вспомнит о давней революции, которая обещала всеобщее счастье, а была лишь вспышкой человеческих страстей в бесконечном потоке времени, как империя, созданная народом Фархата...

Осознание открывшейся бесконечности, ощущение затерянности в ней людей подобных Фархату, Джордано и ему самому если он сумеет выжить, настолько поразили Николая, что он продолжал обдумывать свое открытие даже за ужином, вернувшись после передачи дневных данных на базу.

Наверное, поэтому он не сразу среагировал на вдруг возникшее между Фархатом и Джордано напряжение. Когда усилившееся давление зова старших бессмертных вернуло его к действительности, ему почудилась лишь насмешка Фархата над занятиями Джордано, а потом он удивился странному выводу Фархата и его реакции на вопрос к тому моменту уже успокоившегося бывшего еретика.

Если бы обычный человек сказал и половину того, что вылил Фархат на Джордано о положении в партии и армии, Николай считал бы его личным врагом. Но звенящие всплески зова, местоимение 'мы', сказанное в отождествлении себя с людьми России, и почти год самого Николая, прошедший в общении с Джордано... И он молчал, слушал, впитывая, как губка, факты, аргументы и мрачные прогнозы человека, который видел, как падала, должно быть не только империя его собственного народа.

'Народ Фархата'. Да, он сказал, что опять принадлежал к роду Волка, но о себе он говорил, как уже о бессмертном. Какая по счету была у него тогда реализация? А теперь? Кем осознает себя он в России, в Советской России? Почему он, царский генерал, воевал за советскую власть, а теперь связал свою реализацию с НКВД?

Николай опять перевернулся на мерзко скрипнувшей узкой солдатской кровати. Тревожно прислушался к тишине станции и к своим обострившимся чувствам. Учитель и Фархат спали. Завтра, скорее уже сегодня, опять тренировка. Ему тоже нужно выспаться, иначе эти два черта снова отделают его под орех. Мальчишка улыбнулся, глядя, как по стеклу в лунном свете движутся тени от голых веток горной березы. Уже совсем засыпая, он подумал, что у него еще будет время проверить предсказания Фархата.

На второй день игры они начали бой в положенное время, и после вчерашнего Николаю казалось, что он все делает на редкость правильно. Как и в первый день, вначале защищался Фархат, только не прошло и пары минут поединка, как ученик услышал резкий, возмущенный возглас Джордано:

- Это же черт знает, что такое!

В тот же момент Фархат выбил оружие из руки Николая, и его клинок оказался у горла ученика.

- Да ты что, щенок, тут балет собрался устроить? Мне больше делать нечего?

Николай, от неожиданности не успевший даже испугаться, растерянно перевел глаза на учителя, но выражение лица того не предвещало ничего хорошего.

- Ты кто такой и для чего взял в руки оружие? - Фархат сделал шаг вперед, острие клинка скользнуло по шее, оставляя тонкий порез. Глаза бессмертного впились в Николая, не давая сдвинуться с места, и ученик почувствовал, как волны чужого зова захлестывают его сознание. Он отскочил, озираясь в поисках отлетевшего клинка, и чувствуя, как в ответ, срывая все запреты, вырываются давешние желания.

- Держи! - Джордано перебросил ему оружие. - Продолжаем! - и краем глаза, уже бросаясь вперед на клинок Фархата, Николай успел заметить хищное удовлетворение на его лице.

Он сумел увеличить темп в свою пятиминутку, пропустив лишь пару серьезных ударов. Боли даже не почувствовал. Все заглушали, выпущенные из-под запрета, злость и жажда силы. Если бы ему в тот момент удалось добраться до кого-то из противников, он вряд ли сумел бы остановиться. В следующие парные раунды он настойчиво лез вперед и, кажется, был успешен. Вторая пятиминутка была не столь удачна: он пропустил удар по ребрам, но вновь сумел сдержаться, представив, как вливается в него поток силы. Ему хватило сил на третий круг парных раундов. Только мгновениями представлялось, что тяжелеет рука, и противник вдруг отдаляется. Усилием воли он заставлял себя представить поток поддерживающей его живительной силы.

Когда Джордано переворачивал часы на третьем круге, Николай снова потянулся за этим потоком и мир, наполнившийся вдруг оглушительным звоном, поплыл и неожиданно померк. Он потерял сознание...

Николай открыл глаза в собственной постели. Солнечные лучи лежали на досках пола, забирались на кровать. Убаюкивающе тикали ходики на стене, показывая без четверти четыре. Ученик прислушался: оба бессмертных были в центральной комнате станции. Фон их эмоций был ровный и спокойный, но Николай отчетливо различал каждого, несмотря на то, что находились они практически рядом.

Он что, проспал три с лишним часа? Проспал! Серьезных повреждений ведь не было?

Николай в недоумении поднялся, спустил ноги с кровати, оглядел себя, пытаясь безуспешно восстановить утренние события. Сумел лишь отчетливо вспомнить ощущение холода стали у горла, и это воспоминание мгновенно отозвалось всплеском эмоций. Сознание опять предательски начало уходить. В испуге он заставил себя расслабиться, опустился на подушку и закрыл глаза. Дождался, когда окружающий мир вновь стал устойчивым. Черт с ним, он сейчас ни о чем не будет думать.

Снова прислушался к происходящему за дверью комнаты. Услышал, как там звякнули посудой. Понял, что как всегда после поединка хочется есть.

Войдя через пару минут в центральное помещение станции, он увидел идиллию с чаем и Фархата, ковыряющего ложкой в наполовину опустошенной банке сгущенки.

- Доброе утро! - Джордано улыбнулся. - Садись! Все уже давно остыло.

Джордано поднялся налить ему супу,

- Спящая красавица! - Фархат усмехнулся, наблюдая, как ученик с опаской оглядывает окружающее.

- Почему так получилось, что я сделал не правильно? - спросил Николай, садясь за стол и глядя в глаза Фархата.

- Все правильно. Ешь! - Джордано поставил перед ним тарелку.

- Ты достаточно эмоционален и намеки понимаешь с полуслова, - Фархат, глядя на ученика, почесал себя под подбородком.

Николай, непроизвольно напрягаясь, откликнулся вспышкой зова.

- Фархат! Остановись, - Джордано поднялся, подошел к Николаю и стал массировать сведенные мышцы спины. - Успокойся, расслабься.

Отошел на место, только когда почувствовал, что уровень фона ученика вернулся к норме.

- Все, на сегодня хватит.

Фархат пожал плечами:

- Хватит, так хватит. Только последнее, - он смотрел на Николая, - ты должен научиться управлять уровнем зова по собственной воле, а не под властью обстоятельств и чьих-то провокаций.

- Это как? - Николай вопросительно посмотрел на Фархата, потом на учителя.

Тот усмехнулся:

- Ну, примерно вот так, - Джордано перевел взгляд на Фархата, и ученик ощутил вспышку.

Для Фархата это оказалось несколько неожиданно. Он вскочил, жестянка с молоком смялась в руке, но он поймал взгляд тоже поднявшегося на ноги Джордано, и уровень его зова практически сравнялся с уровнем противника.

Николай ощутил давление на виски, даже более сильное, чем вчера во время их поединка. Он сжал голову руками и закрыл глаза. Николаю казалось, что сейчас между бессмертными проскочит искра, и тот смерч энергии, что обрушился на него в момент убийства Ляха, прорвется вновь. Но фон начал плавно спадать. Ученик с опаской открыл глаза: вдруг опять окружающее начнет расплываться. Фархат, чертыхаясь, облизывал вымазанные сгущенкой пальцы, Джордано, откинувшись на стуле, переводил дух.

- Гад! Продукт перевел. Надо ж предупреждать.

- В следующий раз обязательно, - Джордано довольно улыбнулся. - Да, сходи руку отмой, а то все сладкое будет!

Фархат оторвался от сгущенки, подняв глаза на Джордано, и неожиданно резко швырнул в него банкой. Сам невозмутимо направился к висящему у входа рукомойнику. Джордано, уворачиваясь, слетел со стула, банка врезалась в угол печи, разбрызгивая остатки молока.

- Коль! Подбери учителя с пола!

Николай обалдело наблюдал за происходящим, не зная, как на это реагировать. Глядя на то, как с трудом поднимается Джордано, он не выдержал и рассмеялся.

- Смейся! Сейчас доешь и пойдешь молоко отмывать! - бессмертный поднял перевернутый стул и сел.

- Не пойду, я к нему никакого отношения не имею!

- Правильно говоришь, - Фархат зашел в кладовку, достал еще пару банок молока и опустился на свое место. - И не вздумай, когда научишься делать подобное, повторить этот эффектный трюк, если не уверен на сто - двести процентов, что бессмертный перед тобой заведомо слабее тебя, и у него нет никакого режущего предмета.

Николай перестал смеяться, смотрел на Джордано. Тот кивнул:

- И даже если уверен, все равно не делай. Инициатор удара теряет на этом слишком много сил. Вспомни ощущения после получения силы. Здесь удовольствия чуть, а последствия почти одинаковые.

- А в сегодняшнем поединке что получилось?

- Да почти тоже и получилось. Фархат тебя испугал, разозлил. Твои реакции ускорились, но и сил ты стал терять больше. Нельзя весь поединок вести на эмоциях, а тем более подпитывать их из источника силы.

Джордано вздохнул, глядя на Фархата, открывающего очередную банку молока, и поднялся убрать раздавленную жестянку.

Во время вечернего сеанса Николаю передали сообщение о необходимости принять данные для капитана Гасанова. Перестроившись на нужную частоту, он некоторое время ждал, когда телетайп начнет выстукивать уже знакомую по предыдущим сеансам колонку цифр, размышляя, что такого могло случиться, раз сообщение пришло по закрытому каналу связи. Потом, глядя на выползающую телетайпную ленту, Николай прислушался, пытаясь определить, где находятся старшие бессмертные. Джордано, похоже, был где-то рядом с домом, а Фархат... Ученик чувствовал его присутствие, только не мог точно определить направление. Выключив аппаратуру, он переписал цифры на листок. Еще раз прислушался. Нет, он не мог сказать, где находится Фархат, видимо, было слишком далеко. Положив листок в карман, он пошел выключить дизель, да и зов Джордано наверняка исходил из дизельного сарая.

Учитель действительно был там: наматывал якорь для движка давно задуманного самописца. Николай выключил дизель и выжидающе остановился у верстака, положил перед Джордано листок с принятым сообщением:

- Где Фархат?

Джордано досчитал витки до ближайшего десятка, зажал пальцем обмотку, посмотрел на принесенный листочек.

- На речке был, - он прислушался. - Зря двигатель выключил. Может еще придется работать.

- Что это может быть?

- Откуда я знаю? - Джордано с интересом взглянул на ученика. - Ты чего-то боишься?

Николай опустил глаза, промолчал.

Джордано усмехнулся:

- Иди, отдай бумажку.

Ученик спустился к реке. Зов стал ощущаться четче, и Николай с ходу повернул в сторону порогов. В густых сумерках он не сразу увидел бессмертного. И только присмотревшись, заметил силуэт Фархата, стоящего лицом к заводи на камне посреди бурлящего, срывающегося вниз потока. Тот никак не прореагировал на появление молодого бессмертного.

Чертыхаясь, перепрыгивая с камня на камень и рискуя сорваться в воду, Николай добрался до границы первого порога и остановился у пенной, белеющей в темноте кромки воды. Фархат все еще делал вид, что его не интересует присутствие Николая. Ученик вздохнул. Из-за шума воды звать Фархата было бесполезно, а в темноте перепрыгнуть по камням к Фархату и не упасть в воду было практически не реально.

'Гад!' - почти беззлобно, просто как факт, мелькнуло в голове ученика. - 'Его ж бумажка и намокнет, если в воду слечу!'

Николай еще раз вздохнул. Шлепнуться в воду перед Фархатом было бы унизительным. Ученик знал, что это ребячество, глупость. Но и то, что делал сейчас старший бессмертный, было, по меньшей мере, глупостью. С чего бы Николай без дела пошел его искать? Следовало развернуться и уйти, гори оно все ясным пламенем. Но в сообщении наверняка было что-то важное. И наверняка оно требовало ответа.

Николай присмотрелся к едва различимым в темноте камням и прыгнул. На последнем валуне он поскользнулся, Фархат успел его поймать и за шиворот втащил на свой камень.

- Что случилось? - голос бессмертного звучал буднично, как будто они встретились мимоходом.

- Вам сообщение, - Николай протянул записку.

- Черт! Погоди.

Фархат чиркнул спичкой. Водная пыль, поднимающаяся над порогами, напитала воздух влагой и, едва вспыхнув, огонек погас.

- Черт! - повторил Фархат.

Он еще пару раз повторил попытку зажечь огонь. Следующая тирада была более откровенной. Он поднял глаза на Николая:

- Цифры помнишь?

Ученик задумался. Произнес первые четыре числа, еще помолчал:

- Нет, больше не помню. В конце, кажется, 4738 и 3275.

Фархат вздохнул.

- Идем на станцию! - на секунду приостановился, услышав презрительное хрюканье мальчишки.

- Ну уж, извини! Я не люблю, когда мне мешают.

Он обошел Николая и перепрыгнул на ближайший камень по направлению к берегу. Николай едва успевал за бессмертным, который, казалось, видел в темноте, как кошка.

Когда они вернулись на станцию, Джордано уже включал передатчик. Хан, не останавливаясь, прошел к телетайпу и оторвал ленту сообщения. Сел к столу. Минут через пять он скомкал ленту, бросил в жестянку, заменявшую пепельницу, и некоторое время сидел, сосредоточенно глядя на бумажный комочек. Потом поднял глаза на выжидающе застывшего у окна Николая.

- Давай сюда твою бумажку.

Листик с переписанными цифрами последовал за лентой, Фархат, не спеша, достал папиросы, закурил, поджег бумажки с сообщениями и еще некоторое время сидел молча, глядя на догорающую бумагу.

Загасил окурок о край банки.

- Коль! Сходи, выключи дизель. Сеанс - завтра утром.

Николай отделился от стены. Взглянул на кивнувшего ему Джордано и, не оглядываясь, вышел.

Джордано выключил передатчик, подошел к столу и опустился на стул.

- Ну, и?

Хан поднял на него глаза. Грустно усмехнулся:

- Похоже, мой герой свалял дурака.

Джордано молча продолжал смотреть на Хана.

- Провалил капитан операцию. Упустили банду.

- Что ты мог сделать?

- Нельзя их было выпускать в горы.

- Ты, что ли, руководил операцией?

Хан отрицательно мотнул головой.

- Нет. Местные принимали решения сами, но свалят на меня.

- С чего ты взял?

Хан молчал.

- Есть что-то еще?

- Две недели назад арестовали командующего N-ским округом и пару его командиров дивизий.

Джордано удивленно поднял брови.

- Один из этих генералов знает о моей сущности еще с 19-го. Дважды помогал мне с документами.

- Он может о тебе ляпнуть на допросах?

- Да нет, там не до меня будет. Дело в его девчонке и моей глупости. Не ожидал от себя такого. - Хан криво усмехнулся и закурил еще одну папиросу.

Хлопнула дверь, вернулся Николай.

Джордано посмотрел на ученика:

- Коль! Погуляй с полчаса.

Николай вспыхнул, обвел взглядом бессмертных и ушел, хлопнув дверью.

Хан обернулся, посмотрел на дверь и вздохнул.

- Что за девчонка?

- Тебе это тоже ни к чему. Ну, сменю реализацию! - Хан поднялся и подошел к окну. Открыл форточку и остался стоять, отвернувшись от Джордано.

- Ни к чему? - в голосе хозяина звучал откровенный сарказм. - А тебе не кажется, - он поднялся следом и почти вплотную подошел к Хану, - что в случае твоего провала, нам с Колькой тоже придется менять реализации. Только в отличие от тебя у меня нет сейчас и здесь никакого канала для получения новых документов. Если меня возьмут, то выйти на изготовителя Колькиных документов - это дело времени. Так, что придется бежать из страны, и мальчишке тоже. Что он будет делать в Турции с его коммунистическим бредом в голове, не зная языков и без гроша в кармане?

- В лучшем случае сидеть в тюрьме, - Хан отвернулся от окна и впервые за вечер улыбнулся. - А что тебе даст сохранность моей текущей сущности? - он выбросил окурок в окно и вернулся за стол.

- Мою реализацию и так пора менять. Документы Николая не выдерживают никакой критики. На них просто никто внимательно не смотрел. Я рассчитывал на тебя.

- Это я должен был сделать в знак благодарности за то, что ты меня вчера шлёпнул и завтра рассчитываешь сделать это еще раз?

- Извини, а ты что ничего не хотел с меня стребовать за свое такое быстрое согласие на эту игру?

Хан ухмыльнулся:

- Да, я предполагал немного пошантажировать тебя вашим с учеником бедственным положением, если б ты сам не начал разговор о документах.

- Так сделай это сейчас.

- Теперь это почти бессмысленно. Самому придется документы доставать. Тебе я ничего не успею подготовить.

- Почти... Что тебе нужно, чтобы спасти реализацию?

- То, что я уже не успею сделать. - Хан вздохнул. - Нужно найти основную группу, которую прикрывали люди Ляха.

Джордано ухмыльнулся:

- Так найди ее!

Несколько мгновений они смотрели в глаза друг другу. Хан отвел глаза:

- Ты сошел с ума.

- Хан! Я думаю, современные тюрьмы немного комфортабельней средневековых, - глаза Джордано смеялись.

- Идиот! Ты соображаешь, что говоришь?

- Если это не займет много времени, и ты выведешь из-под удара мальчишку, то я могу попробовать.

Хан молчал.

- Я пойду, позову Николая. Обсудим детали. - Джордано поднялся.

- Да погоди ты! - Хан вскочил и заметался по комнате как загнанный зверь, - Это все может оказаться бессмысленным, будь ты трижды резидентом! - он вновь остановился у окна спиной к Джордано.

- Из-за генеральской девчонки?

Хан помолчал и тихо произнес:

- Да!

Джордано хмыкнул:

- А сейчас, ты бы повторил свою глупость?

Хан молчал.

- Значит тоже: 'Да'?

Хан обернулся и со злостью сказал:

- Да! Ты это хотел услышать?

Вдруг он как-то сник. Вернулся к столу и сел, закрыв лицо руками.

- В начале двадцать пятого мы с Василием пересеклись в Туркестане. Он тогда был командиром полка. Познакомил меня с женой и дочерью. Его жена была изумительной красоты женщиной. Катюшке было лет шесть. Они приезжали из Ташкента в часть. А через два дня, возвращаясь в город, нарвались на засаду. Спасти удалось только девчонку.

Глаза Джордано изумленно расширились.

- Тогда все становится на свои места.

- Что становится, - не понял Хан.

- Почему красному удалось уйти. Мой зятек был вне себя!

Хан поморщился и ошарашено посмотрел на Джордано:

- Твой зятек? Начальником штаба у Ибрагим-бека был муж Елены?

Джордано кивнул и засмеялся:

- О боги, как тесен этот мир! Хорошо все же, что мы тогда не встретились! А командир отряда басмачей, захвативших женщину, ползал у Константина в ногах и уверял, что красный был шайтаном, что в него попали три раза, он упал, а потом поднялся, подхватил бабу и девчонку и ускакал. Сам он шайтаном не оказался.

Хан усмехнулся:

- Да уж! Встреться мы тогда... Я тогда убивал безо всякой оглядки на правила, - он помолчал, - А попали в меня два раза. Одна пуля досталась Софье. Я ее не довез. Она умерла в степи.

Некоторое время они сидели молча.

Джордано встал, сходил в кладовку и вернулся со стаканом спирта. Отлил половину во второй стакан.

- Тебе разбавить?

Хан отрицательно мотнул головой. Джордано протянул ему стакан. Они выпили, не чокаясь.

Джордано вернулся на место, сел и, усмехнувшись, произнес:

- Теперь Катерина выросла и стала похожа на мать, а ты забыл о том, что тебе не двадцать пять и даже не первая сотня.

- Заткнись! - кулаки Хана сжались. Он в бешенстве смотрел на Джордано.

Дверь хлопнула, и в комнату влетел Николай:

- Что тут у вас происходит?

- Коля! Не лезь не в свое дело, уйди. Когда будет нужно, мы тебя позовем, - голос учителя был холодным, но уровень его зова почти не превышал обычного состояния.

Лица Хана ученик не видел, но, видно, почувствовал, как начал спадать поток выплеснувшихся наружу эмоций.

- Уйди! - повторил Джордано.

Ни слова не говоря, Николай вышел.

- Налей еще!

- Хватит с тебя, а то озвереешь еще.

- Скотина - ты!

- Угу! И белогвардейская морда.

- Скорее белогвардейский прихвостень, - Хан неожиданно улыбнулся. - Кстати, о русском лекаре Ибрагима среди местных ходили легенды.

- Спасибо. Вот уж не думал, - на губах Джордано мелькнула грустная улыбка, а глаза на мгновение стали отрешенными. - Я их просто лечил. Чем было.

Они опять молчали. Наконец Хан продолжил.

- Понимаешь, какая-то мразь, позвонила в институт декану Катиного факультета и сообщила об аресте. Девчонку вызвали. Она в кабинете хлопнулась в обморок. А на следующий день собрали собрание, чтобы исключить ее из комсомола...

- А ты влез?

Хан кивнул.

- Исключили?

Хан улыбнулся:

- Нет!

- Герой!

Хан молчал, только уровень его зова опять стал подниматься.

'О боги! Он, погоже, действительно влюбился. В восемнадцатилетнюю девочку!'

Джордано знал, что, несмотря на то, что Хан никогда не отказывал себе в удовольствии приударить за хорошенькими, что смертными, что бессмертными мордашками, у него была женщина, которую он любил всерьез. Джордано ни разу ее не видел и не знал, как ее зовут. Знал лишь имя ее последней реализации, услышанное от молодого бессмертного, вернувшегося в Петербург после Крымской кампании, и зверски избитого Ханом, пытавшимся узнать, что случилось с бессмертной сестрой милосердия. Когда же выяснилось, что она была на затопленном англичанами транспорте с ранеными, казалось, он сошел с ума. Больше года Хан пил горькую, лез на рожон на каждую подворачивающуюся саблю и угробил три реализации. Потом его понесло на Кавказ, где дебоши и пьянки сменяли дерзкие до наглости вылазки, за одну из которых он получил золотое георгиевское оружие. При штурме Гуниба он таки нарвался на чеченскую пулю и исчез на несколько лет...

- Извини! - Джордано вздохнул и, поднявшись, отошел к окну, опустился на лавку. - Делать то, что будем?

Хан все еще обижено молчал.

- Если эта девочка для тебя что-то значит, то спасай реализацию.

- Да, причем тут девочка! Она еще ребенок, дочь друга. Ты меня за идиота поведшегося на юбке держишь?

У Джордано не возникло желания даже ухмыльнуться в ответ на его оправдания. Он откинулся к стене, закрыл глаза и ждал.

- Ладно, зови мальчишку...

Николай бежал по кромке гряды, стремясь не увеличивать разрыв между собой и преследующими его милиционерами на расстояние большее винтовочного выстрела. В висках стучало, смертным наверняка было хуже, они начали отставать. Он остановился, перевел дух, огляделся. Кажется это то место, где можно начать спуск: люди вряд ли сходу решатся спускаться следом, а мишень из него будет отличная и пропасть такая, что лезть за трупом, тем более на ночь глядя, не будут.

Он очнулся глубокой ночью. Попытался пошевелиться, и тело закричало от боли. Замер. Осторожно втянул воздух. Ребра точно были поломаны, но раз не было судорог, значит, он не умирал. И на том спасибо. Но его проблемы на эту ночь еще далеко не кончились.

'Падать тоже надо уметь. Что, интересно, еще поломано, и сколько времени теперь уйдет на регенерацию?'

Осторожно, стараясь глубоко не дышать, Николай оторвал от земли лицо, голова нестерпимо звенела, а во рту ощущался привкус крови.

В расщелине было совершенно темно, перед глазами плавали только радужные пятна, как будто он вновь ничего не видел. Как спасительно память умеет, кажется, навечно забывать прошлое, но вдруг все возвращается липким, как теперь, страхом.

'А если это не ночь?'

Стоп. Он закрыл глаза. Нужно успокоиться, забыть о боли и трезво оценить обстановку. Ничего плохого с ним не случится, просто не может теперь случиться.

Он выровнял дыхание, дождался, когда успокоилось бешено заколотившееся сердце. Не открывая глаз, попытался приподняться на руках. Получилось. Встал на четвереньки и сел. Конечности были целы, а вот внутри...

Его стошнило какой-то гадостью с кровью и желчью. Голова закружилась, и он опять упал лицом вниз.

Когда во второй раз открыл глаза, перед носом в сером мареве проступали стебли темной засохшей травы и тоненькие зеленые стрелочки.

Рассвет!

А он так и лежит у подножия обрыва. Который теперь час? Если кто-то остался караулить, то может увидеть, что он шевелится. Тогда все пропало. Он же клятвенно обещал учителю и Фархату, что сделает всё, как договорились! И так неудачно упасть!

Медленно, очень медленно он приподнял голову и посмотрел в сторону протекавшего по дну расщелины речушки. Оказывается он на самом краю. Чуть сдвинуться и можно упасть в воду. Речка, наполненная талой водой, была достаточно полноводна, да и скорость приличная: шум воды наполнял всю расщелину.

И он соскользнул в воду. Если наверху кто-то и есть, то не пялится же он в такую рань на валяющийся внизу труп! Его действительно потащило вниз. Николай не сопротивлялся. Если кто-то за ним и следил, пусть подумает, что труп просто сам собой съехал в воду.

В трехстах метрах от места падения был невысокий водопад, внизу круглое глубокое озерцо. Здесь надо было все сделать аккуратно. Николай поднырнул, сместился к центру потока, вытянул вперед руки и вместе с потоком, даже успев оттолкнуться от края, спрыгнул вниз. С силой, загребая руками, опустился к самому дну вслед за течением от оказавшегося в озере водоворота, затягивающего часть воды в пещеру. Только бы не дало себя знать давешнее сотрясение мозга. Но, слава богу, все обошлось. Держась у самого дна, он подплыл к скальному выступу, нависавшему над водой, и выбрался на берег.

С вершины обрыва здесь его не будет видно. Нужно только дождаться темноты и можно уходить.

Через десять минут сидения на берегу, он понял, что это простое решение не слишком удачно. Тяжелая зимняя одежда начала превращаться в ледяную корку. Еще немного и он тоже промерзнет насквозь, превратится в сосульку. От холода ведь тоже умирают! Николай представил, как его 'свежезамороженное' тело втаскивают на станцию, и... Он оттаивает!

Это могло бы быть смешно. Только сколько времени он продержится в сознании на этом холоде? Нужно уходить.

Но бессмертный не сдвинулся с места. Что-то его останавливало. Что-то было вчера такое из-за чего никуда нельзя уходить от этого озера. Голова отказывалась думать, начало клонить в сон. Он встал, не гнущимися пальцами стал стаскивать с себя одежду, горные ботинки. Когда полностью разделся, на удивление стало теплее. Немного попрыгал, подвигался. Сон отступил. Он выкрутил рубаху, штаны, разложил на камнях, вылил воду из ботинок. Рассчитывать на то, что вещи высохнут, не приходилось. Солнце в эту дыру не попадало даже днем. Делать было хронически нечего, а помочь могло только движение. Николай решил начать с привычной дыхательной разминки.

Сознание понемногу приходило в норму, да и холод почти не чувствовался. Что же вчера случилось такое, что не давало покоя? И вдруг Николая осенило: собака, лаяла собака. Он остановился, прислушался. Людей с собаками придется ждать здесь. Оставлять следы вдоль берега нельзя. Он огляделся. Крохотное известняковое плато под карнизом, дальше из озера вытекал ручей, подмывающий голую скальную породу. На другой стороне потока россыпь крупных камней. Совершенно открытое пространство, хорошо просматривающееся сверху. Спрятаться некуда.

Оставалась вода. Сколько времени он может провести в ледяной воде? Николай обреченно смотрел на озеро. Кажется, придется утопиться. Еще б придумать, как потом этому утопленнику выбраться на берег.

'А водоворот? Там должно быть есть пещера?'

'Нет! Без света ты из нее никогда не выберешься!'

'А со светом выберешься, как же! Нужно аккуратно, держась вдоль стеночки?'

'Бред!'

'Надо попробовать'

Николай спешно начал натягивать обледенелые вещи.

'Интересно, как потом в этом выгрести против течения?' - он остановился, задумался, - 'Сколько теперь может быть времени? И где милиционеры?'

Бессмертный посмотрел вверх. Внизу, в ущелье было сумрачно, солнце тут показывалось разве, что когда было в зените, но узкая кромка противоположного склона была освещена.

'Часов семь... Или восемь?'

От места его вчерашнего падения до входа в ущелье было около часу хода, это если знать где он находится. Поиски могли занять часа два. До захода солнца в момент падения оставалось не больше получаса. Так, что добраться до ущелья вчера люди не могли даже с проводником.

Николай удовлетворенно усмехнулся: погонять народ по горам он умудрился на славу. Правда, теперь, пока сюда доберутся, наступит полдень. Искать труп или его следы оперативники будут не меньше трех - четырех часов. Так, что все может затянуться и до завтрашнего утра. Это была катастрофа. Он точно подохнет от переохлаждения, даже если пещера в скале есть, и он в ней спрячется.

'Ладно! Джордано говорил, что так быстро не умирают. Искать пещеру, так искать. Главное не сидеть на месте'

Он не стал надевать ботинки и бесполезный, намокший кожух, нацепил лишь ремень с притороченным ножом. Еще раз огляделся. С его стороны у берега торчал приличных размеров валун, разделяющий поток на две части. Одна уходила в водоворот, а другая вытекала из озерца. Весенний поток был силен и полностью покрывал пороги, отделяющие один берег речки от другого.

Бессмертный подсунул кожух под камень в воду. С противоположного берега его видно не будет. Люди же, если сюда доберутся, вряд ли будут перебираться на эту сторону: вымокнешь только, а берег под скалой пустой, и бурлящую, уводящую вниз воронку с того берега должно быть хорошо видно. Он разбросал башмаки: один оставил на своем берегу, а другой закинул на противоположный, и решительно нырнул в воду.

Минут через пять он вернулся. Выбрался на берег и некоторое время лежал без движения, отдыхая. Оказалось, подземный поток вначале попадал в небольшую полость, над которой был воздушный колокол. Но там из-за низкого потолка можно было лишь едва высунуть голову. Дальше вода проваливалась куда-то вниз, проход был слишком узким для человека. Николай попробовал в него протиснуться, едва не застрял и как пробка выскочил на поверхность подземной камеры. Единственным достоинством этой первой пещерки было то, что под водой четко было видно светлое пятно выхода наружу.

Отдохнув, бессмертный поднялся и огляделся вокруг. Чертыхнулся, увидев показавшийся из-за камня кожух. Пришлось опять лезть в воду, собирать камни, набивать ими ставшую помехой верхнюю одежду. Наконец неподъемный кожух он спустил на дно у входа в подземное русло. Поднялся на берег и критически осмотрел результаты. На глубине в полтора человеческих роста белело нечто, похожее на застрявшее туловище. Головы и конечностей видно не было, но в темной воде вряд ли приходилось ожидать увидеть что-то более определенное. А так все было вполне реалистично.

Николай взглянул на противоположный склон. Солнце осветило его почти до половины. Все, тянуть дальше было нельзя, нужно было уходить.

В густых сумерках, когда темнота полностью прикрыла вход в подземное русло, и лишь светилось глубоким аквамарином небо над ущельем, на поверхности воды появилась голова. Человек осторожно, без единого всплеска, прижимаясь к скале, выбрался на берег.

На противоположном берегу горел огонь. Двое сидели у костра спиной к Николаю. Бессмертный опустился за валуном, прислушался. Некоторое время было тихо, лишь продувающий ущелье сквозняк доносил запах варящейся над костром похлебки. Это было настоящим издевательством. Спазм свел желудок так, что казалось невозможно терпеть. Но мало ли, что ему казалось. Вот с утра он думал, что не переживет этот холод. И ничего, живой пока. Сознание, правда, пару раз за день терял в этом чертовом каменном мешке, а теперь двигался как сонная муха в замедленном кино, но его организм как-то умудрился подстроиться под окружающие условия.

Зачем смертные остались на берегу ночью? Нужно было подобраться поближе, послушать.

Вдруг один из людей поднялся, помешал варево.

- Давай котелки! Готово.

Голос на удивление слышался четко, и бессмертный остался за своим укрытием.

Люди разлили похлебку, принялись есть.

- И чего Макарычу надо было нас тут оставлять. Утопленник то не всплывет. Видел, как его в расщелину затянуло.

- Да, он говорил, что завтра какой-то краевой эксперт подъедет. Труп вытащить попытаются.

- Эксперт, не эксперт. Что искать?

- Доктор говорит, что парень живой был. Труп бы в воду не сполз.

- Там на камнях видел, сколько крови натекло! Может, не сразу умер, но кто ж после такого выживет?

- Это их дело. Пусть ковыряются. Гляди, что и найдут.

Мужики замолчали, только звякали ложки.

А замершему в напряжении Николаю расхотелось даже есть. Придется освобождать от камней кожух. Это, правда, было не к спеху. Ночь длинная, можно подождать пока милиционеры уснут.

- А Аванес, то! Кто ж о нем и подумать мог? Такой мужик...

- Да! Всяко, видишь, бывает. А может, и не они это вовсе. Начальству надо по делу отчитаться.

- Да, что ты мелешь! Не они! Ты видел Аванеса, когда его брали. Чего он драться полез? И парень сразу деру дал, когда мы на станцию пришли.

- Не знаю, - в голосе человека слышалось сомнение, - Аванес всю гражданскую, говорили, прошел. Кто б сдержался, когда тебе такое предъявляют? А парень испугался, вот и сбежал.

- Испугался! А зачем оружие забрал?

- Ну, и забрал. Ни разу ведь не выстрелил, а мог.

- Ружье нашли?

- Куда ему деваться! У водопада в камнях застряло.

Мужики говорили еще о чем-то, спускались к воде вымыть посуду. Николай сидел, сжавшись у камня, и уже ничего не слушал. Почему все рассыпалось как карточный домик. Он так и не понял до конца плана Фархата, не понял, какая была необходимость так рисковать учителю, да и ему... Он слишком устал и не мог ни о чем связно думать. Осталась только непонятная горечь и граничащее с безумием упрямство: он сделает все, как обещал, чего бы это ему не стоило.

Бессмертный дождался, когда люди уснули. Спать, то должен был один, а другой должен был караулить, но приведений он видно не боялся так, что через пятнадцать минут после напарника караульный спал сном праведника. Николай вошел в воду и вновь нырнул к входу пещеры. С трудом, но освободил кожух от камней, потом протиснулся в первую камеру, всплыл на поверхность воздушного мешка. Немного передохнул и опять погрузился в воду. Опустившись на самое дно, к воронке, затягивающей воду вглубь горы, он протиснул одежду внутрь. Непослушная напитавшаяся водой шкура вначале не хотела сворачиваться и, казалось, застрянет в узком проходе. Потом воронка чмокнула, и добыча утекла внутрь горы. Бессмертный развернулся и из последних сил поплыл против течения.

Выбравшись на берег, Николай упал животом на камни. Голова была свинцовая, сердце молотом колотилось в горле, он понял, что сил теперь действительно не осталось. Но для него эта ночь только начиналась, и уйти ему надо как можно дальше от этого места. Он тяжело поднялся и, скрываясь в тени скалы, подошел к порогу, отделявшему озеро от вытекающего из него ручья. Оглянулся на спящих у догорающего костра людей. Все было тихо. Николай посмотрел на темную воду. Нет, с ходу можно поскользнуться. Он опустился на землю, спустил ноги в воду, нащупывая устойчивые камни, начал подниматься. И не удержался. Нога соскочила, его потащила вода, и беглец во всего маху шлепнулся в воду. Всплеск показался подобным грому, бессмертный, даже не пытаясь подняться, прижался к камням. Лишь бы его не потащило дальше!

Краем глаза Николай видел, как у костра задвигались тени, огонь вспыхнул ярче. Кто-то с факелом ходил по берегу. Он не слышал, о чем переговаривались люди, так от усталости и страха стучало в висках. Вскоре все успокоилось: факел погас, тени у костра затихли. Выждав еще некоторое время, Николай, не поднимаясь на ноги, на руках выбрался на середину ручья и так: то перебирая руками по дну, то почти плывя, стал удаляться от злополучного озера.

Тонкие стебли качались у лица, орали кузнечики. Огромная стрекоза зависла в воздухе над ближайшим стебельком цикория. Запах полыни, тёрпкого степного зноя и близкой реки кружили голову. Вдалеке кричали мальчишки купающие лошадей. Сквозь кружево тополиной кроны было видно, как огромное кучевое облако медленно трансформируется из носорога в собаку, у которой на месте ушей отрастают лебединые крылья.

Двигаться не хотелось. Он будет плавиться на этом берегу день, неделю или вечность, а ночью, когда в воде отразятся звезды и лунная дорожка побежит в бесконечность, можно будет погрузиться в парную воду, забыв о запахе реки и остывающей от жара степи, и стать частью бесконечной вселенной. И тогда стоит протянуть руку, и коснешься огненной поверхности шара кипящей плазмы, где просочится темное горячее пятно, вспухнет, прорвется языком протуберанца. И вот уже его язык тянется к руке, обвивает тело и тянет в пучину термоядерного котла. Он пытается вырваться, закричать, и неожиданно понимает, что это не огненный шар Солнца, а всего лишь вспучивающийся темный пузырь на месте головы врага, и его мозг и тело сейчас затопят волны силы.

Бессмертный вздрогнул, резко открыл глаза и тут же зажмурился. Белая гора облака успела распасться на мелкие тучки, лебединые крылья растянулись в тонкие прозрачные белые перья. Солнце било по глазам, а зов приближающегося Хана давил на нервы. Итак, это Хан. Всего лишь Хан. А он плевать хотел на Хана, на тысячу Ханов! За последние три месяца он смертельно устал от Хана. Образ привидевшегося бреда опять неожиданно ярко встал перед глазами. Джордано приподнялся на песке, высунув голову из густой травы, встряхнул головой как лошадь, отгоняя наваждение. Заставил себя не обернуться к резвящемуся как пацан другу-противнику. Нервишки явно сдавали, похоже, он переоценил свои возможности, и Хан был прав, когда не хотел принимать его предложение. Хотя теперь, когда все получилось в сущности как нельзя лучше, нужно только дождаться отъезда Хана и попытаться забыть все как дурной сон.

Уровень зова стал спадать. Хан удалялся. Джордано вздохнул, забрался глубже в заросли ивняка и травы и, опустившись животом на песок, закрыл глаза. Ему ведь даже упрекнуть Хана не в чем. Свою часть действа тот реализовал на удивление корректно, ни разу не унизив противника. Джордано и побили то всего пару раз, считая ту драку, что произошла при задержании. А потом была честная интеллектуальная игра и, если кто и применял запрещенные приемы, то это был он сам. Хан лишь бледнел, откликался вспышками зова и в его глазах застывал холод. Так, что позавчерашний расстрел бывшего эсера, а потом красного пропагандиста, почему-то оказавшегося завербованным английским агентом, был вполне обоснованным концом Аванеса Саркисяна. Любая власть ведь вправе уничтожать своих идеологических противников.

Джордано опять перевернулся и сел. Спать больше не хотелось. И отгонять недавние воспоминания он больше не мог.

Итак, все закончилось. Все в прошлом: заключение, день казни, да и день вчерашний: с пустыми хлопотами пустого человечка, подсунутого Ханом в качестве персонажа прикрытия. И все осталось...

За весь вчерашний день Джордано с Ханом так и не поговорили. Вначале Катерина, уходившая в станичную амбулаторию, где она помогала местной фельдшерице, забрала 'Филиппа' с собой, и тот был вынужден представиться директору конезавода, сходить на силосную станцию и в птичник, задушив все эмоции, смеяться с женщинами, подписывая дурацкие бумажки. Вечером Хан ловко отправил Джордано на растерзание бабке Анастасии, а сам с девчонкой куда-то сбежал и, появившись только под утро, зарылся в сено и, похоже тут же уснул, предоставив Джордано самому выкарабкиваться из болота растрепанных чувств. С утра он уговорил Катерину отпроситься у фельдшерицы и утащил их обоих в этот поход на речку.

Джордано вздохнул. Все еще сидя, вытянулся, пытаясь отыскать глазами Хана и девушку. Не нашел, еще раз вздохнул и, опустив голову на колени, опять отрешенно принялся созерцать, качающиеся у глаз головки кашки и дикого горошка.

Да, не стоило сомневаться Хан прекрасно чувствовал, что пробудило заключение в голове приятеля. Не зря же он вскинулся на почти безобидные слова: 'Ты не осторожен', и все же привез его сюда, к людям, которые были ему не просто не безразличны. Как будто говорил: 'Я открыт перед тобой, и я тебе доверяю'.

'Доверяю...'.

А может, у него сейчас просто не было места, где пристроить Джордано, ведь бывший еретик уж в любом случае не должен был бы шантажировать его этими людьми. 'Не должен...', Джордано криво усмехнулся. Об этом действительно речь не шла, но, с другой стороны, кто может что-то гарантировать после произошедшей встряски. Он ведь сам себе доверять сейчас не в состоянии, особенно если учесть еще и бред, привидевшийся несколько минут назад.

Джордано еще раз вздохнул, поднялся на ноги. Выбрался из прибрежных зарослей на идущую вдоль речки тропинку и обвел взглядом открывшееся безбрежное пространство степи, задержав взгляд на двух всадниках, кажется, играющих в пятнашки: утром оказалось, что не слишком далеко от места, где они собрались расположиться, мальчишки купали небольшой - голов в двадцать табун двухлеток с конезавода. Хан, устроившийся было на песке вместе с Катериной, некоторое время с вожделением следил за красавцами дончаками, потом резко поднялся:

- Проехаться хочешь? - спросил у Джордано.

Тот отрицательно мотнул головой.

Хан ушел к мальчишкам и минут через десять, за армейский нож и обещание покатать на автомобиле привел двух лошадей. Оказалось, что девчонка даже без седла крепко держится на коне. Они с Ханом вначале немного покрутились по берегу, а потом унеслись в степь.

Дело шло к полудню, возвращаться парочка, похоже, еще не собиралась, и Джордано вернулся на берег, сел у воды. Нахлынувшее ощущение пустоты не уходило. Зачем было ввязываться в эту вымотавшую все нервы авантюру? Что и кому хотел доказать? Обещанные Ханом бумажки не стоят и дня этого нового-старого опыта. Что с того, что он увидел оборотную сторону медали советской России. Пока стоит мир, и люди создают государства, все будет повторяться вновь и вновь. Не обязательно вздергивать человека на дыбе и ломать кости в испанских сапогах, чтобы заставить сломаться или просто унизить.

Но у него не стерлись из памяти лица людей, с которыми его свела тюрьма. Из них лишь один был действительно осознанным противником власти, один - фанатиком-коммунистом по глупости совершившим преступление, стоившее человеческой жизни, а остальные - просто людьми, чем-то недовольными в повседневной жизни, что-то кому-то ляпнувшими или перешедшими кому-то дорогу. Все было вполне обычно и естественно. Что заставило его выйти из равновесия? Почему он чувствовал, что случись поединок с Ханом не три месяца назад, а сейчас, и он не знал: смог бы удержаться от искушения?

Джордано никогда не тешил себя иллюзией, что до конца понимает Хана, уж тем более - знает, чем тот занимается. Но ведь он и сам никогда не говорил Хану всего о себе. Так что основная деятельность большинства из реализаций Хана за последние сто лет, воспринимались Джордано спокойно. Вот и теперь, разве при встрече весной он хоть в мыслях осудил Хана? Нет, ведь. Сам же и предложил 'выход из затруднения'

Что же он должен думать о Хане?

'То же, что и раньше', - отвечал трезвый голос рассудка. Правда, почему-то это стало трудно делать.

Нарастающее давление зова заставило бессмертного обернуться.

Хан и Катерина возвращались к реке неспешным шагом. Кони встряхивали гривами, почти касались головами друг друга. Девчонка с ореолом растрепанных ветром стриженных под мальчишку русых волос, прилипшей ко лбу челкой, в батистовой с прошвами промокшей от пота кофточке, облепившей тонкую, гибкую фигурку, голыми ногами сжимала крутые конские бока и, должно быть, совершенно забыла о том, что даже здесь за станицей в степи есть глаза и уши. Они не успеют вернуться к ужину, а бабке уже донесут весть о том, что внучка, забыв уж всякий стыд, как последняя городская шпонь каталась одна с приезжим. И долго станичники будут обсуждать вопрос: сделал ли городской вертопрах предложение, или сошлась Катерина с НКВД-ешным офицериком, чтоб не держать ответ за арестованного в конце зимы отца.

Джордано отвернулся к воде, но услышал, как соскочивший с коня Хан что-то сказал девушке, и она увела лошадей. Через мгновение Хан опустился рядом на песок.

Некоторое время они сидели молча. Хан грыз травинку, высасывая сок из полого стебля, его босая нога разгребала горячий песок, пытаясь докопаться до влажного слоя. Уровень зова был совершенно спокойным и ровным. Наконец Джордано не выдержал и, подняв голову, посмотрел Хану в лицо. Тот не отвел взгляда и даже никак не прореагировал, только выплюнул травинку.

- Что, надумал драться? - его вопрос прозвучал бесцветно, без единой эмоции, и даже темные, как угли, глаза остались спокойным, а Джордано захлестнул ужас: они вплотную подошли к точке, откуда уже не будет возврата. Бессмертный с трудом сдержался, чтобы всплеск зова не вырвался наружу.

- С чего ты взял? - ответил он вопросом на вопрос.

Хан криво усмехнулся и вдруг не сдержался, и бешенство вырвалось вспышкой зова:

- С-ный интеллигент! Я что, дурак? Ничего не вижу?

Джордано на мгновение опешил: он никак не ожидал, что настолько задевает Хана. Или причина была в самом Хане? Он отчетливо вспомнил их беседу за ужином в день поединка.

- Успокойся! - Джордано не отвел глаз, пытаясь своим спокойствием погасить его злость. - Сейчас ведь Катя вернется.

Хан побледнел, тяжело задышал, но уровень фона стал падать. Джордано облегченно перевел дух:

- Ты действительно упертый дурак, вообразил неизвестно что, - он попытался улыбнуться, только глаза стали грустными, как у побитой собаки. - Просто мои ассоциации оказались слишком сильны. Мне нужно время, чтобы прийти в норму, а конкретно ты тут ни при чем.

Хан не поверил:

- 'Ты ни при чем!' - он передразнил Джордано. - Конечно! Ты же - чистенький! Для тебя недопустимо служить в организации подобной НКВД!

- Да, какая разница, что считаю я допустимым для себя! Ты-то для себя сам обосновывал выбор и сделал это не вчера. Значит, на это были и есть причины. А я...

Джордано вдруг замолчал и медленно через силу произнес:

- Что ты знаешь о том, с чем можно жить, а с чем нет! - он уже не мог себя контролировать. - У меня просто нет морального права, кого-то судить.

Повисла звенящая тишина.

Не глядя друг на друга они переваривали произошедшее.

Утекали минуты. Вот-вот должна была вернуться Катя, Хан вечером должен уехать в Краснодар, а они так ни о чем и не поговорили, только перегрызлись, будто два глупых молодых кобеля.

Джордано раньше не замечал у Хана склонности сомневаться в правильности своих решений и теперь пытался оценить вероятность того, что тот его просто провел, заставив сорваться на оправдания и выболтать, то о чем запрещал себе даже вспоминать. Правда, в последний год запретные воспоминания навязчиво раз за разом всплывали в памяти.

'Если я только узнаю, что...' Джордано про себя хмыкнул: да, его нужно будет отделать когда-нибудь потом, после того как отдаст подготовленные документы для новой реализации. И бессмертный решился взглянуть на соседа. Тот, почувствовав его движение, тоже зашевелился, залез в карман и достал сложенную бумажку:

- На, черт тебя задери! Прочитай и отдай назад мне.

Джордано расправил помятый листочек. Там оказались имя, адрес и схема, показывающая как добраться до указанного места. Запомнив схему, Джордано вернул бумажку, и Хан, чиркнув спичкой, сжег листок.

- По указанному адресу тебя будут ждать вечером в субботу. Там будут документы, легенда и инструкция. Отдашь бумаги Янделя и можешь или сразу уйти, или остаться до утра. Лучше останься, чтобы спокойно прочитать документы, ни к чему все тащить с собой. Прочитаешь и лишнее уничтожишь.

- Не маленький! - пробурчал Джордано. - Что за человек - хозяин квартиры?

- Вор. Мастерский вор! И провокатор. Он чуть младше тебя и никогда не утруждал себя праведным заработком, но по-своему - честен. Если что-то обещает, то делает, Хан усмехнулся, взглянул в глаза Джордано, Если его бес не попутает, и пройдешь проверку на вшивость.

Джордано усмехнулся в ответ:

- Компания у тебя, однако!

- Вроде в прошлый раз документы ты доставал у субъекта другого пошиба. Саргиз-Кахетинец, насколько я знаю, еще генуэзцам правил подложные бумаги, сбывал низкопробные камни, а дерьмовые железки с липовым узором продавал крестоносцам за хорасанские клинки. Да и с врагами предпочитал расправляться, подведя под топор палача.

- О боги! Ты действительно невыносим! - Джордано хрюкнул, слегка отходя от пережитого напряжения.

А Хан, довольный произведенным эффектом, удовлетворенно улыбнулся.

- Все, кончай рассуждения. Вон Катерина возвращается, и он поднялся навстречу девушке неспешно бредущей по колено в воде вдоль берега.

- Погоди! Ты знаешь, что с Николаем?

Хан обернулся:

- Мог бы и раньше поинтересоваться, хренов учитель! Может его уже и укоротили, а ты только о собственном эго печешься, его глаза смеялись.

- А я тебе еще морду начищу!

- В следующий раз - обязательно!

И больше не обернувшись Хан ушел навстречу Кате, а Джордано, вновь положив голову на колени, следил за ним глазами: 'Все! Затянувшаяся встреча заканчивается'.

Они еще будут сегодня о чем-то говорить, смеяться, прикончат завернутый старухой полдник. Потом вернутся на хутор. Перед отъездом Хан не забудет об обещании покатать мальчишек. А потом он уедет...

Вечером в конце следующей недели Джордано подошел к небольшому дому на окраине Краснодара. Калитка оказалась открытой, и он зашел во двор, поднялся на крыльцо, постучал. Дверь открыл высокий жилистый парень, излучавший отчетливое недовольство. Он мрачно оглядел Джордано и в ответ на условленные слова отступил на шаг, пропуская внутрь крохотной верандочки.

- Давай портфель, документы сейчас вынесу, - бессмертный бесцеремонно потянулся к янделевскому портфелю.

Ощущая его скрытую угрозу Джордано усмехнулся в ответ:

- Вначале документы.

Парень скептически оглядел с головы до ног пришедшего, его губы презрительно скривились. Он отлепился от стенки, освободив проход внутрь дома. Хмуро бросил:

- Ну, заходи.

Они прошли через большую, заваленную барахлом веранду и кухню в комнату. Хозяин задернул занавеску, отделяющую следующую комнатку с разобранной кроватью. Джордано четко ощутил, что показавшееся ему еще на пороге присутствие дополнительного фона не плод разыгравшегося воображения: из-за занавески исходил зов второго бессмертного. Он про себя чертыхнулся, недобро помянув Хана.

- Подожди здесь. Сейчас достану, - и хозяин прошел за занавеску.

Возился он довольно долго. Джордано успел оглядеться. Комната была небольшая, посредине стоял стол, накрытый на двоих, с остатками ужина и пустой бутылкой водки. Джордано показалось, что за занавеской о чем-то спросил женский голос. Кажется, он помешал, и враждебность имела простое объяснение. Правда, это не улучшало складывающегося положения.

Джордано отодвинул посуду, очистив кусок стола, выдвинул стул и сел так, чтобы вышедший хозяин прикрывал собой дверь комнаты с занавеской. Портфель засунул под стул.

Наконец появился хозяин с внушительных размеров папкой и еще небольшим свертком.

- Я тебя не приглашал к столу! - в голосе бессмертного слышалась уже неприкрытая угроза.

- Положите документы на стол. Я их просмотрю, потом отдам портфель.

- Может тебе еще и вина налить?

- Надо будет, нальете. До утра еще много времени.

- До утра?! - бессмертный сделал угрожающий шаг вперед, но ему мешала папка.

- Фархат сказал, что вы примите меня до утра, - в голосе Джордано была сама любезность, фон зова придушен до минимума.

А хозяин, похоже, совсем вышел из себя:

- Мне Фархат не указ! Вот твои бумажки, он бросил папку на стол, и убирайся от греха!

- Я ему это могу передать?

- Еще минуту будешь испытывать мое терпение, и тебе никогда не удастся это сделать, - в руке бессмертного была финка.

Джордано усмехнулся. Глядя в глаза хозяина и чуть увеличив уровень собственного фона, неторопливо потянул к себе документы:

- Попробуй.

Сознание как в замедленном кино зафиксировало мгновения глупого, не слишком умелого нападения. Противник был достаточно быстр, и в драке с простыми смертными должно быть привык иметь успех, но ему мешали эмоции. Похоже, он даже не сообразил, что с ним происходит, когда хрустнули кости предплечья руки держащей финку, а сам он оказался повернутым лицом, как живой щит, к дулу пистолета своей подруги, стоящей на пороге спальни.

Через мгновение, ощутив психический удар Джордано, направленный на держащую пистолет женщину, он, не сдержавшись, слабо вскрикнул и, не известно к кому обращаясь, произнес:

- Не надо! - и тяжело обвис на руках у Джордано.

Женщина у занавески на мгновение отшатнулась, рука с оружием дрогнула, но она справилась с собой и не выпустила пистолета.

- Что ты делаешь, гад? - в ее голосе слышалось отчаяние и последняя решимость. - Петр Иваныч ведь ничего плохого не хотел, только чтоб вы ушли.

Она сделала неуверенную попытку двинуться вперед. Пистолет дрожал, но все же был упрямо нацелен на Джордано.

- Стой, где стоишь!

Она остановилась.

- Петр Иванович! - в голосе было неподдельное волнение. - Что вы с ним сделали?

У Джордано, глядя на эту на вид еще совсем молоденькую девушку, возникло желание рассмеяться, но пальнуть по дурости она была вполне способна.

- Брось пистолет!

Девушка как будто вспомнила, что держит в руке оружие, опустила руку, но вдруг вновь подняла, направляя в грудь Джордано:

- Отпустите Петра Иваныча!

- Как тебя зовут?

Она с изумлением взглянула на Джордано:

- Даша.

- Брось пистолет, Даша. В меня ты все равно не попадешь, а дырку в своем Петре точно сделаешь. Ему сейчас и так не слишком хорошо.

Она колебалась:

- Отпустите его!

- Так он же упадет! - Джордано улыбнулся.

В ответ Петр слабо зашевелился. Девушка выронила оружие и бросилась к бессмертному:

- Петя!

Джордано отпустил тело ей на руки, а сам моментально подобрал финку, и оставшийся валяться у занавески пистолет. Потом вернулся к практически пришедшему в себя Петру, прижимающему к груди поломанную руку, и склонившейся над ним Дарье.

- Дай сюда руку.

Петр заматерился, пытаясь подняться и отталкивая от себя девушку:

- Уйди, дура!

- Заткнись и дай мне руку. Кости сместились, смотри, так и срастется.

Бессмертный с недоверием, но протянул Джордано руку.

- Дарья, держи его крепко сзади.

Девушка переместилась, как ей велели.

- Руку левую назад, за спину. Дарья, держи, чтобы он ее не высвободил.

Джордано склонился над поломанной рукой. Сведенные в месте перелома мышцы согнули предплечье градусов под тридцать, кожа была горячей, почти алой. Процесс регенерации начался. Джордано ругнулся, начал осторожно прощупывать место перелома. Петр скрипнул зубами и весь напрягся. Джордано поднял на него глаза, потом перевел взгляд на Дашу:

- В доме ложка деревянная есть?

- Есть. А что?

- Давай быстро. И спирта можешь ему полстакана налить.

Девушка вскочила и убежала на кухню.

- Ты давно ее подобрал?

- Тебе то что? Только попробуй пальцем ее тронуть! Ууу-у! - бессмертный дернулся под руками Джордано, продолжавшего ощупывать место перелома.

Джордано оглянулся на вернувшуюся Дарью. В руках она держала стакан и ложку.

- Водка только есть.

- Молодец! Отдай ему стакан. Пей!

Петр без возражений взял стакан и выпил.

- Дарья! На место! Ложку ему в зубы и держи левую руку. Вот так - хорошо!

Дарья только успела обхватить Петра сзади, прижавшись к нему всем телом, как бессмертный выгнулся дугой, пытаясь вырваться и глухо зарычал. Девчонка едва его удержала.

- Молодец девочка! Все уже! - Джордано зажимал двумя руками место перелома. - Найди мне еще для лангета что-нибудь.

Она вопросительно взглянула на Джордано.

- Да досточку мне принеси и чем примотать. Я ж не буду так до ночи сидеть, руку твоему красавцу держать.

Петр практически пришел в норму. Повел плечами, пытаясь высвободился из объятий Дарьи, и слегка скривился от напомнившей о себе руке, удерживаемой оказавшимся слишком рьяным пришельцем.

- На веранде там, в углу посмотри.

Девушка опять убежала.

Петр рассматривал Джордано.

- А я думал хиляк, малолетка, он осторожно улыбнулся.

- Индюк тоже думал...

- Фархату расскажешь?

- Про девушку?

- И про нее...

- Я Фархата теперь долго не увижу. - Джордано примирительно улыбнулся. А про Дарью сам расскажи. Тебе с ней не справиться. Только погубишь в своем болоте.

- Ну, ты! - зов Петра откликнулся возмущенной вспышкой.

- Дурак, - беззлобно произнес Джордано. - Ты прогони-то в своей памяти сегодняшний инцидент.

Вернулась Дарья. Джордано перевязал руку Петру. Девушка торопливо собрала со стола грязную посуду.

- Я вам сейчас ужин соберу.

- Спасибо.

Джордано уселся за стол, раскрыл папку. Там оказались копии личного дела и медицинской карты на капитана Кочетова Сергея Васильевича, пара тетрадок в дерматиновых переплетах, письма, фотографии, вырезки то ли из книг, то ли журналов и еще какие-то бумаги. В свертке лежал комплект документов. Джордано нагнулся, достал из-под стула портфель и, не глядя, поставил на стол:

- На, проверь, что все документы на месте.

Хозяин сел напротив, притянул к себе портфель, но даже не сделал попытки открыть. Вошла Даша с глубокой миской благоухающего борща и поставила её на стол, придвинула к Джордано, остававшуюся на столе хлебницу, откинув прикрывавшее её полотенце:

- Поужинайте!

Джордано улыбнулся, повторил:

- Спасибо, и он отодвинул уже было открытое личное дело.

- Дарья! Достань там, в буфете еще бутылка. Выпьем за знакомство.

- Не нужно!

Дарья остановилась на полпути, оглянулась на Петра. У того опять метнулся уровень фона:

- Брезгуешь?

- Не дури! В следующий раз встретимся, выпьем. - Джордано жестко смотрел на Петра. - Мне у тебя не в игрушки играть до ночи. За ужин спасибо, а пить я сегодня не буду.

Хозяин криво усмехнулся:

- Не будешь! Ну, и черт с тобой, а я напьюсь. Дарья давай бутылку!

- Петь! Тебе тоже уже не надо бы было, - девушка с просьбой смотрела на бессмертного.

- Помолчи женщина! Велено бутылку - давай бутылку!

Она вспыхнула:

- Да, пошел ты! - развернулась и ушла в соседнюю комнату.

Хозяин мрачно смотрел на качающуюся занавеску, потом поднялся, принес из буфета початую бутылку и плеснул себе в стакан.

- Ты прав. Действительно стерва растет. Поучить её вожжами бы надо было.

Джордано в ответ усмехнулся:

- Поучи! Дождешься, что твоей же финкой тебе глотку ночью и перережут.

Петр выпил. Минуту помолчал, что-то соображая.

- Оружие не отдашь? - произнес почти утвердительно.

- Уходить буду, пистолет так и быть отдам. А финка - законный трофей и мне пригодиться, - Джордано отставил опустошенную миску.

- Даша! Спасибо! - крикнул в пространство за занавеской и придвинул к себе документы, всем своим видом давая понять, что отвлекать его больше не стоит.

Далеко за полночь Джордано окончил читать историю жизни Сергея Васильевича Кочетова, 1901 года рождения, из рабочих. Факты чужой биографии, собранной с дотошной тщательностью, прочно улеглись в голове. Только как напялить их на себя, он пока представить не мог. Вот для Кольки - это был бы почти идеальный вариант. Только Хан подсунул это ему, а не Кольке.

Итак. В 1915 Сергей Кочетов поступил учеником на сормовский завод. Член Союза рабочей молодежи III Интернационала, он защищал советскую власть в Поволжье: оборона Царицына, конная армия Думенко, потом опять бои за Царицын. В январе 20-го Кочетов стал членом в РКП(б), был тяжело ранен и демобилизован из рядов РККА. Его направили на учебу. В 1925 Сергей женился, в двадцать шестом у него родился сын. В том же двадцать шестом окончил московское высшее техническое училище. Два года стажировался в Германии, с 1928 работал на сталинградском тракторном заводе. Зимой тридцать третьего его беременная вторым ребенком жена умерла от воспаления легких. Сергей восстановился в рядах РККА, служил на Дальнем Востоке. В марте 1937 реальный капитан Красной Армии, танкист Сергей Васильевич Кочетов погиб в боях под Гвадалахарой. А подкорректированный образ Сергея Кочетова был там только лишь ранен, но служба в действующей армии ему теперь не светит. После госпиталя, Джордано посмотрел в командировочное предписание: через день, нет уже завтра он должен явиться в N-скую часть для переподготовки и получения окончательного назначения.

Интересно, как Хан представлял себе все это?

Джордано ведь танки видел в лучшем случае в кино и на фотографиях. А товарищ Кочетов не просто танкист, он был инженером, специалистом по колесным и гусеничным машинам. Джордано открыл одну из мельком пролистанных в первый раз тетрадок: эскизы узлов, схемы, расчеты нагрузки и надежности, а вырезки из журналов - статьи инженера Кочетова в специализированных изданиях, одна на немецком. Джордано усмехнулся: да, пожалуй, для Кольки это слишком. Он то, по крайней мере, худо-бедно понимает, что здесь нарисовано и написано.

А еще интересно, как Сергей Васильевич убедил кадры в необходимости возврата в армию? Ведь не рядовой пешкой был он к тридцать третьему году на заводе, а в войсках начинал почти с нуля. Джордано опять взялся за личное дело. Нет, не командиром взвода он оказался. Техническое обслуживание танковой бригады. Действительно, все вполне логично. Но в Испанию то, что его понесло? Все тоже: обслуживание, ремонт техники, помощь испанским товарищам в организации ремонтных мастерских. А убит был случайно. Случайно, как все случайно в жизни и на войне.

Не видящим взглядом Джордано смотрел в пространство перед собой.

Джордано вздрогнул, отгоняя наваждение.

- Что дочитал? - голос Петра, пристроившегося в углу на диване, окончательно возвратил к реальности. - Ну, ты и вляпался с этими документами, - в голосе бессмертного звучало искреннее сочувствие. - Фархат совсем с ума сошел. Зачем ему это понадобилось?

- Причем тут Фархат, - Джордано досадливо поморщился. - Я его сам просил о чем-то подобном.

- О подобном? - кажется, Петр был окончательно сбит с толку, Зачем тебе это надо? Я, было, подумал, что ты приблажный, но вроде нет - нормальный, он бросил выразительный взгляд на сброшенную повязку.

Джордано усмехнулся в ответ и кивнул:

- Нормальный... Слушай! Налей и мне чего-нибудь?

Петр с сарказмом улыбнулся:

- Созрел, наконец! Это запросто, он поднялся к столу, разлил по стаканам остатки водки. - Грех не выпить за твое приобретение.

- Ты полегче, не ерничай. - Джордано тоже встал, потягиваясь, и подошел к Петру, принимая стакан.

- Мне что? Я молчу, - это твои проблемы.

Джордано согласно кивнул:

- Действительно мои. И я с ними разберусь как-нибудь.

- Ладно уж. Не лезь опять в бутылку, - Петр приподнял стакан. - Светлая память товарищу Кочетову, - и опрокинул его в глотку.

Джордано взглянул в лицо хозяина. Похоже, тот был серьезен.

- Светлая память, - задумчиво повторил Джордано и тоже выпил. - Ты что-то знаешь об этом Сергее?

Петр усмехнулся:

- Так сведения в Сталинграде я собирал.

Джордано вопросительно взглянул на хозяина:

- А это становится интересно, - он задумчиво помолчал. - На первый взгляд материалы достаточно полные, но ведь наверняка осталось что-то за кадром.

Петр поставил стакан и вернулся на свой диван:

- Все существенное ты уже прочитал.

- А не существенное?

На физиономии бессмертного, глядящего на Джордано снизу вверх, мелькнула насмешка, которую он сменил на изображение скучающей независимости:

- Мужик, как мужик, - он пожал плечами.

- Очень содержательно!

Петр хмыкнул:

- А что ты хочешь услышать? Все что нужно - проверено и перепроверено. Фархат в подобных делах брака не терпит. Чистая биография - родственников считай никого. Так что и проблем никаких.

Джордано усмехнулся:

- Не считая сына, сослуживцев и специалистов в его области техники. С любым из которых Кочетов может встретиться когда угодно.

- Ты всерьез собираешься продолжить заниматься танками?

Джордано промолчал.

- И ты предлагаешь мне поверить, что это твоя идея?

Джордано усмехнулся:

- Конкретное направление деятельности я оставил на усмотрение Фархата.

- Оставил на усмотрение... - передразнил Петр. - Ему только оставь чего. Заглотнет и не подавится. - Он немного помолчал, потом, как бы про себя, пробурчал. - Нужно быть совсем безголовым, чтобы лезть в подобное, а еще говорить, что ты свободен в выборе решения.

- Об этом не тебе судить, - на удивление флегматично огрызнулся Джордано.

И Петр, не почувствовав в ответ эмоциональной вспышки, похоже удивился.

- Странный ты человек.

Джордано пожал плечами и вернулся к своему месту за столом.

Петр молчал, глядя, как тот рассовывал личные документы в портмоне и по карманам, а оставшиеся бумаги распределил на две стопки. Тетрадки и несколько фотографий вновь сложил в похудевшую папку, остальное завернул в пакет. Достал из кармана брошенный Дашей пистолет и положил на стол.

Поднял глаза на хозяина.

- Все. Спасибо за прием и документы.

Петр поднялся с дивана.

- Погоди! Пошли, я покажу, где можно сжечь бумаги. И расскажу, что узнал о его семье и сыне.

В глазах Джордано мелькнуло сомнение:

- Мне утром надо уехать. В шесть поезд.

- Успеешь.

Через месяц у раскрытого окна в коридоре скорого поезда 'Грозный-Москва' стоял человек средних лет с военной выправкой в штатском.

За окном пробегала бесконечная скифская степь, покрытая квадратами колхозных полей. Как маленькие букашки, по золоту спелых хлебов ползли трактора с прицепленными комбайнами, а у переезда мелькнула колона грузовиков груженых зерном. На станциях неизменные пирожки размером с ладонь, ведра огурцов и яблок, девчонки лузгающие семечки. В открытом купе молодой артиллерийский офицер с юной женой, возвращающийся из отпуска в часть, и командированный инженер, пытающийся изображать солидность в неполные тридцать лет.

Человек у окна, подставляет лицо врывающемуся степному ветру, приправленному запахом паровозной гари. Обрывки разговора доносят до него историю женитьбы артиллериста и характеристики новой нефтеперегонной установки, монтаж которой курировал московский конструктор. Человек не оборачивается, но знает, что все эти замечательные характеристики нового оборудования молодой инженер произносит, глядя на юную женщину, что, высунувшись в окно на последнем полустанке, для нее он купил ведро яблок и высыпал их на стол: 'Угощайтесь!'. А девушка ему улыбается, но прижимается щекой к гимнастерке мужа и наконец шепчет тому: 'Идем в ресторан. Я есть ужасно хочу'. Инженер остается, последние деньги он отдал за ненужные яблоки, а до Москвы еще сутки пути. Он вздыхает, поднимается, выходит в коридор и тоже становится у окна. Щурит близорукие глаза под порывами ветра. Спрашивает у попутчика:

- А вы далеко едите?

- Нет, до Харькова.

- По делам?

Человек, немного помолчав, улыбается:

- На службу, - и вновь замолкает.