С внешней стороны запомниќлось: подтянут, прям, какое-то особенное достоинство в осанќке. Казалось, он щелкает каблуќками, здороваясь и прощаясь. И старомодная, увы, непривычная для нас теперь вежливость - всеќгда подавал мне пальто в прихоќжей, чем приводил в некоторое смущение. Не садился первый, никогда не разваливался на стуќле, даже когда плохо себя чувќствовал.
У него были густые брови, чуть приподнятый кверху подбоќродок. Если он рассказывал что-нибудь смешное, глаза как-то неожиданно "включались", и лицо сразу молодело.
С "внутренней" стороны на меня самое большое впечатлеќние производило его отношение к людям, его отношение к слоќву, и его отношение к Богу.
В век размытия нравственных критериев порядочности, гордоќсти и достоинства он казался мне одним из последних могикан, соќхранивших отчётливое и резкое представление о том, что досќтойно и недостойно человека. Он был очень требователен к людям, и всякое уклонение от заќконов порядочности выбрасываќло отступившего из круга его общения.
Может быть, поэтом, вокруг него оставалось не слишком много людей.
В нем жил какой-то неистреќбимый духовный аристокраќтизм, который заставлял его уйти в тень, затаиться, но не учаќствовать в компромиссах. В посќледнее собрание сочинений не вошли его замечательные воспоќминания о Маршаке, потому что он отказался убрать всего один абзац. Всего один абзац, где гоќворилось, что Маршак "безогоќворочно" признавал Солжениќцына". И Алексей Иванович очень жалел, что воспоминания о Маршаке придётся исключить, но не мог переступить через себя.
И, может быть, отсюда вытеќкает его отношение к слову. Везќде - в разговорах, в письмах, в его сочинениях - я ощущал наќпряжённое, пристальное внимаќние к слову, беспрерывную раќботу над точностью и пластичќностью фразы, какое-то бунинское священнодействие в поисќках лапидарной выразительносќти текста.
Он вслушивался в уличные разговоры, перебранки в очереќдях, в речь больничных медсесќтер и чиновников из жилуправлений, списывал в записную книжку надписи на могильных памятниках, газетные объявлеќния - и всё это потом отражаќлось в его точных словесных конструкциях с их обманчивым впечатлением внешней простоќты.
Мне казалось, что он взвешиќвает слова во рту, как сапожник ощупывает языком гвозди во рту, прежде, чем достать нужќный.
И, наконец, его религиозќность. А.И. был истым, убежденќным христианином, и сопричасќтность вере давала ему покой, терпение и надежду. Он выполќнял все православные обряды, имел духовного отца, регулярно ходил в церковь, и если после этого мы встречались, была видќна в нём какая-то просветлёнќность, умиротворение.
По его словам, он только в молодости семь или восемь лет "болел чёрной болезнью невеќрия". Детство же и всю остальќную жизнь он провёл в духовной среде христианства.
Помню, были у меня какие-то неприятности, я, расстроенный, уходил от А.И., оглянулся на леќстнице и увидел вдруг, что он вдогонку заботливо крестит меня.
Я думаю, что нравственно устоять в те черные годы А.И. во многом помогла его связь со светлым миром Бога.
Перед началом блокады его пытались выселить из Ленинграќда, отобрали паспорт. Без всяќких документов, без хлебных карточек в голодающем городе Он говорил, что воспоминания об этом периоде следовало бы назвать "Между гестапо и НКВД". Два раза его арестовыќвали, и он считал, что только Божий промысел спас его от беды.
Вот один разговор, где я, заќбыв о его крайней щепетильноќсти во всём, что касалось хоть косвенно религии, разболтался и получил по заслугам. Мы целый вечер сидели и очень хороќшо разговаривали, и я стал расќсказывать свою полушуточную гипотезу, что человека создало внешнее по отношению к виду существо. Дело в том, что появиќлась новая наука иридология:
оказалось, что на радужную (ирисовую) оболочку глаза вывеќдены сигналы состояния внутќренних органов человека. В то же время акупунктура позволяќет, воздействуя на определенные точки тела, изменять состояние этих внутренних органов. И я подумал, что это похоже на то, как инженер проектирует блок, выводит на лицевую панель инќдикацию состояния внутренних узлов и органы управления этиќми узлами, чтобы можно было регулировать блок. Так как в процессе эволюции эти свойства (сигнализация на ирисовой обоќлочке и воздействие акупунктуры) не исчезли, значит, они были не случайны, а заложены неким Главным Конструктором. А.И. молчал. Тогда я разошёлся и скаќзал: "А ещё А.И., я изобрел теоќрию, как живут люди после смерти. Там устроены такие многокилометровые стеллажи, наподобие библиотечных, и в анабиозе тихонечко лежат души. Но когда кого-нибудь вспоминаќют, то душа соскакивает со стелќлажей, и соединяется прямым информационным каналом с землей, и слышит всё, что о ней говорят. И если ругают, то ей плохо, а если хвалят - то приятќно. Пушкин, так, наверное, вообще забыл своё место, ходит всё время, приплясывая, всё вреќмя на связи, Сталин, наоборот, беспрестанно корчится от проќклятий".
Я увлекся, а А.И. молчит. Подќнял на него глаза, а он, собрав всю свою убийственную вежлиќвость, говорит с сарказмом: "Леќонид Петрович, дорогой, а Вы вечный двигатель изобретать не пробовали?"
Чувство юмора никогда не поќкидало его. Вот он рассказывает:
"Вы помните, Л.П., Валентину Анќдреевну Б.? - Нет, а кто это? - Она бывшая учительница литературы, очень любит Ахматову, очень энергичная. И поставила своей целью создать ахматовский музей в Ленинграде. Оббила все пороќги, добиваясь помещения. Вчера приходит взволнованная, радостќная. Поздравьте меня А.И., я, наќконец, нашла место! - Где же? - На заводе имени Жданова Г
Помню его рассказ о Введенсќком. Был устроен какой-то странќный вечер отдыха - для писателей и сотрудников НКВЛ. Начались танцы. Среди гостей была очень хорошенькая жена какого-то полќковника из органов. Введенский всё собирался пригласить её, его отговаривали, но он не выдержал,
протанцевал с нею вальс, вернулся на своё место разгоряченный, сияющий, и, раскинув руки, восќкликнул: "Теперь пускай расстреќливают!'7 . л- .
Однажды А. И, спросил: "Хотиќте, расскажу, как я подрался с Фаддеевым? - Не. может быть! - Нет, правда. Я тогда ещё употребќлял спиртные напитки. И мы поќчему-то с Фаддеевым в Переделќкино долго сидели и пили на его даче. И, пожалуй, он был уже соќвсем хорош. Я, впрочем, тоже. Не помню толком о чём разговариќвали. Но он всё жаловался, что голоден, а в доме нечего есть. Под дверью раздалось какое-то повизгивание. Я открыл. На улице было холодно, шёл нудный дождь. Дело было поздней осенью. Виновато виляя хвостом, в дом вошла неќбольшая мокрая собачонка и осќтановилась у порога. Кстати, в Переделкино в эту осень было много собак, оставленных хозяевами. Это мне напоминает истоќрию, связанную с Марком Поповќским, я потом расскажу.
Так вот, Фаддеев осторожно прошёл к двери и закрыл её. В лине у него появилось что-то хищќное, даже безумное. Он взял со стола нож: "Сейчас я её зарежу. У нас будет отличное жаркое на ужин." Он стал подкрадываться к собаке. Я бросился на него и сбил с ног. Начальник всей нашей лиќтературы и скромный детский пиќсатель покатились по полу. Дверь я как-то распахнул ногой. Пёс выскочил. Драка сама собой утихла. Никогда потом мы с ним об этом не говорили. Но я всё дуќмаю: "Он действительно хотел съесть собаку?'7
А О Поповском вот что. Пиќсатель Марк Поповский, будуќчи в Переделкино, повесил на калитке своего коттеджа объявление: "Тихо? Работаю." Он же в столовой заявил офиќциантке: "Имейте в виду, что я писатель первой категории".
Бездомные собаки носились по дорожкам Переделкино и лаяли. Поповский написал обќращение: "Мы, группа писатеќлей и так далее, просим переќстрелять бездомных собак...", и ходил в столовой дома творќчества, собирая подписи. А .И;
не только не подписал, но соќчинил ответное обращение:
"Мы, группа собак...", и затея Поповского провалилась.
А вот менее смешная истоќрия. Писатель Николай Григоќрьев, бывший офицер, котороќго вывел в люди Маршак, наќходился в дружеских отношеќниях с А.И., часто они прогуќливались вечерами по городсќким улицам.
Как-то Григорьев рассказал А.И., что был на ткацкой фабќрике и слышал там, как работќниц учили уменьшать число ниток, которые приходятся на аршин ткани.
^Что делают с людьми, чему их учат, как можно здесь жить?" - возмущался он. А.И. сказал, что он нашел свой путь - стараться не участвовать во всём этом. Он молчит и не хоќдит ни на какие собрания. 'Кстати, Л. П., - сказал он мне, - я не ходил и не голосовал на всех этих собраниях, где треќбовали расстрела троцкистсќких бандитов. Это, между проќчим, было отмечено в моём досье в Большом Доме, и это мне ставили в вину, когда шёл разговор о моём восстановлеќнии в статусе жителя Ленингќрада".
Так вот, Григорьев тоже выбрал свой путь. Как-то звоќнит Маршак: "А.И., приезжайте, пожалуйста, сейчас же ко мне". Показывает письмо oт Григорьева ему лично, а копии в Обком, в Союз Писателей, в НКВД. "Гр. Маршак, ответьте, как случилось, что в Вашей редакции оказалось столько врагов народа и т.п."
Маршак в панике: " А.И., что делать, кому писать?" А.И.:"Никому ничего не пишите, ни в коем случае не оправдывайтесь, это лучшее, что можно сделать". И, надо сказать, всё обошлось.
Григорьев на следующий? день едет с А.И. в лифте, и А. И.! -спрашивает: "Ну, и сколько в Вас ниточек осталось на аршин?" Тот ничего не ответил, только закусил губу. А.И. прервал с ним отношения.
Григорьев потом воевал, был ранен, вступил в партию. Как-то после возвращения в Ленинград обратился к Жёне Шварцу с просьбой помирить" его с Маршаком. Шварц ответил: "Разве это можно наќзвать ссорой?" Когда Маршак однажды приехал в Ленинград, Григорьева от Союза послали его встречать. Маршак не подал ему руки. Потом Маршак говоќрил про этот случай: "А.И., Вы меня спасли." Но спас-то я его, если говорить откровенно, соќвсем в другой раз. Тогда его все травили, и Голубева (автор книќги о детстве Кирова "Мальчик из Уржума", которую практически за неё написали Габбе и Марќшак) сказала на собрании:
"...бывают кораблекрушения, и это страшно, а бывает крушение веры в человека, и это ещё страшнее..." В том же духе выќступали Золотовский и другие, упрекая его за то, что он не раќзоблачил врага Габбе. Маршак впал в отчаяние.
Вечером звонит: "А.И., приезќжайте немедленно, очень важќно!" А.И. приезжает. Вся многоќчисленная семья в сборе. Родќственники хором наступают: "Ты должен написать письмо и отќречься от Габбе, иначе ты себя погубишь. А. И., да скажите же Вы ему."
- Hи в коем случае этого не делайте, это недостойно, - скаќзал я. Один из родственников возмущенно: "А.И., а я думал, что Вы благородный человек!"
- Вот тогда я его действительќно спас, - сказал А. И,
Слышал я от него и пострашнее истории. Про стукача, который, будучи разоблаченным А.И., сказал ему со злобой: "Лучќше ходить в Большой Дом, чем к обедне". Про бывшего друга детства, которому, как считает А.И., было поручено его утоќпить...
Как жаль, что А.И., совсем неќмного не дожил до процесса десталинизации нашей страны, до опубликования многих из тех заќмечательных книг, что мы читаќли подпольно в сам- и тамиздате. Не дожил до поры, когда можно вслух говорить о том, что он раньше писал на бумаге, даќвал мне прочитать; а потом сжиќгал, потому что был уверен, что его квартира прослушивается госбезопасностью...
Он был ещё жив, когда я наќписал для него стихотворение.