"Странная вещь память - мешанина из мимолетных зарисовок, ненужных сведений и забавной мишуры; захочешь чего найти - не найдешь, а ненужное так само прямо под руку и просится. Вот и сейчас хотел рассказать все с самого начала подробно и не забывая ничего, а в итоге перед глазами стоят только одни обрывки, что и не приспособишь ни к чему и выбросить жалко. А может быть, оно и к лучшему - начну, как получится, а дальше авось кривая сама уж вывезет".
Он задумался на секунду, и события минувших лет показались ему вдруг такими отчетливыми, что заболело в глазах и груди. Он никогда и не думал, что это будет так тяжело. Или просто не хотел думать?
1
Время и место его рождения никакого значения не имеют. Его родители были обычными людьми, и к тому, что случилось, они никакого отношения не имели. Иногда он представлял, что они теперь также как и все призывают одно за другим проклятья и кары небесные на его голову, а чаще всего не вспоминал о них вообще - слишком много воды утекло с тех времен. Да, он родился в семье богатого, но не знатного дворянина, но я не уверен, что в этой истории что либо изменилось будь он сыном крестьянина или самого Императора.
Стоял обычный мартовский вечер, и только в душе было какое-то особое чувство: хотелось чего-то нового, того, что не случалось еще никогда... хотелось, а чего он и сам не знал. Айрис нарочно выбрал для своей прогулки самые безлюдные улочки города: ему не хотелось никого видеть, кроме самого себя, и очень нужно было свыкнуться и разобраться с этим странным, но таким приятным ощущением. Он шел все дальше и дальше и хотя он никогда не заходил так далеко в эту часть города, но эти покосившиеся заборы, кривые улицы и поросшие бурьяном пустыри казались ему странно знакомыми, как будто он уже видел их когда-то. Видел и благополучно успел позабыть. А может быть он и не шел, а его просто вели туда, где его судьба должна будет решиться раз и навсегда, не спросясь его разрешения. Да и к чему его спрашивать? Разве же человек достоин того, чтобы самому выбирать свою судьбу?
А потом он увидел то, что надолго выбило все мысли из его головы. Прислонившись к полуразрушенной кирпичной стене, лежал человек в очень старой и замызганной одежде. Его глаза были закрытыми, а лицо очень усталым, и Айрис сначала подумал, что он просто прилег здесь отдохнуть, а человек в одежде высшего инквизитора, склонившийся над ним, конечно же хочет разбудить его и помочь добраться до дому, и эта мысль в тот момент не показалась ему ни глупой, ни смешной. А потом он увидел, что его тело изломанно и вывернуто под каким-то неестественным углом, и понял, что кто бы он ни был, он уже никогда не встанет, а пальцы инквизитора торопливо шарят по его телу, словно он боится быть застигнутым врасплох. А потом инквизитор обернулся так внезапно, будто почувствовал чужой взгляд на своей спине, Айрис увидел его бледно-зеленые глаза под седыми кустистыми бровями, и этот взгляд очень сильно не понравился ему.
- Анарме мирши инуаари, - в его словах не было ненависти, только холодное безразличие как у человека, когда он давит жуков у себя в жилище.
Это было похоже на пощечину: кровь брызнула из уголка губ, и лицо Айриса вдруг оказалось совсем рядом с землей. Больно... как же больно... Он не мог встать, не мог пошевелиться, не мог даже думать - боль составляла все его существо, и то, что скоро она закончится навсегда, показалось бы ему в тот момент избавлением. А потом сквозь боль он услышал голос, хриплый и насмешливый, похожий на шум от бездарно полощущихся на ветру крыльев заброшенной мельницы, но этот голос не показался ему неприятным, потому что он был сильнее, чем боль и в нем было спасение от нее:
- Ты сильнее его... Ты сильнее того, кто в прошлый раз владел мною, и уж точно ты сильнее старика. Ты думаешь в нем есть вера? У него остались только гонор и страх, безграничный страх перед тем, что ждет его совсем скоро.
Пауза. И вот он вновь продолжает: все такой же спокойный и насмешливый:
- Ты молод, у тебя есть силы. Вставай, ты сильнее их всех. Ты достоин владеть мною.
И он вдруг увидел, как старый инквизитор падает, нелепо взмахивая руками, и он вложил в это всего себя, все те силы, которые у него еще оставались; он отринул страх и забыл, что это такое, в его душе на секунду не осталось ничего, кроме гнева и ненависти; он рванулся с земли, не задумываясь больше ни о чем, просто зная, что он сейчас победит, а его враг... Что ж, не надо было становиться у него на пути. Воздуха мучительно не хватало, грудь болела, как будто по ней потоптался целый табун лошадей, перед глазами все сплывалось в веселую разноцветную карусель. Он подошел к человеку, прислонившемуся спиной к стене и некоторое время молча смотрел на него, словно пытался выстроить мысли в голове в нормальном порядке, но ему это никак не удавалось. Айрис распахнул его изодранную куртку, и увидел, что в своих так и не разжавшихся пальцах он сжимал толстый том в переплете из черной кожи, и демон, изображенный на обложке, казалось, смеялся ему в лицо. Рывок, и вот он уже лениво распахнул книгу, осторожно перелистнул страницы из хрупкого пергамента.
Буквы были какого-то знакомого, но неродного алфавита - он все пытался вспомнить, где он их видел, и все никак не мог. Затем Айрис подошел к лежавшему на спине инквизитору и боязливо дотронулся до него ногой. На секунду ему представилось, как старик вскакивает, размахивая своими длинными руками, и бросается на него, но этого так и не случилось. Только что он убил инквизитора. Убил... убил... убил... Эта мысль стучалась в его сознание, но он все никак не мог понять, что же из этого следует. И голова, почему так болит голова? Он отвернулся и неторопливо побрел прочь. Куда? А что есть какая-то разница?
2
Никакого продуманного плана побега у него не было. Позднее Айрис понял, что это книга подчинила тогда себе его разум и вела окольными дорогами прочь от цивилизации, позволяя ему избегать встреч с разбойниками и патрулями инквизиции, а в те дни он просто шел, куда глядят глаза и несут ноги, шел и не задумывался ни о чем. А несли они его к Красным Холмам, названным так из-за того, что некогда там добывали редкую красную глину, вот только теперь не добывают уже ничего, и стали эти места глухими и заброшенными.
После двух дней бесцельных и бессмысленных блужданий Айрис нашел заброшенную пастушью хижину неподалеку от ручья с невероятно чистой и вкусной водой. Очень далеко, за целую неделю ходу от его нового жилища, располагалась деревня со странным названием Каменюки, а всего за несколько часов пути раскинулся глухой и дремучий лес, куда он постоянно ходил за ягодами и грибами. Встретить людей в этом лесу он не боялся, ибо они не приблизились бы к нему и на пушечный выстрел из-за той нечисти и нежити, что по преданию бродила по этим тропинкам и глухо завывала в ночи, с тупой злобой глядя на полную Луну. Иногда Айрис и сам слышал этот вой, но как только он приходил в лес, вся нечисть куда-то пряталась, и, как ему казалось, неодобрительно смотрела на него из причудливого сплетения ветвей, корней или непролазного валежника. А может быть, он просто медленно сходил с ума.
Но все это были скучные и необходимые мелочи, а целью и смыслом жизни для него стала Книга. Да, именно так. Дни и ночи при свете лучины он проводил вместе с нею, так что на сон просто не оставалось времени, и он лишь позволял себе провалиться в черную пустоту без сновидений на несколько часов, когда начинал падать с ног от усталости, а ел он, не отрываясь чтения, и зачастую не чувствуя вкуса пищи. Но несмотря на это перевод Книги продвигался медленно: очень часто он сталкивался с устаревшими и непонятными ему оборотами, и тогда в бешенстве клял себя за лень, безделье и невнимательность. А еще (или это тоже было только его видением?) Книга играла с ним в какую-то странную игру по одной ей понятным правилам, так что когда он открывал ее, то видел, что страницы поменялись местами, а то и вовсе не мог найти того, о чем прочел вчерашним вечером.
Наконец настал день, когда его разуму перестало хватать Книги, и тогда он методом проб и ошибок принялся сам искать давно забытые законы. Его неуклюжие попытки осмыслить непознаваемое были похожи на тыканье слепого в непроницаемую стену, но теперь у него была вера, в которой его невозможно было поколебать, и однажды кучка сухих дров разожглась от одного усилия его воли. Этот момент стал поворотным. На следующий день к нему стали приходить ученики - единственные наследники древних фамилий и простые мельники, чистые и наивные юноши и мальчишки из портовых кварталов, на чьей совести к пятнадцати годам уже лежало немало пролитой крови и загубленных жизней - они стекались к нему со всей страны, услышав незримый, но невероятно притягательный зов, и всех их объединяло только одно - страсть к познанию, рвущая разум и душу. Путаясь в словах и захлебываясь он рассказывал им то, что сам только что понял, а они смотрели на него горящими глазами и не мыслили своей жизни без него. Каждый из них строил себе новую хижину, так что они стали расходиться кругами вокруг собственного обиталища Айриса, и когда их число достигло полусотни, маг понял, что время настало.
3
Днем они прятались от инквизиторов, а ночью следовали к одному ему ведомой цели. Три недели они шли за ним, не спрашивая, куда он их ведет. Если бы Айрис приказал им тогда умереть, они бы сделали это, не задумываясь и не спрашивая причины, уже хотя бы потому, что им хватало безумия верить, что он вытащит их невредимыми и из Царства Мертвых. Айрис усмехнулся. Вера, вера в свою силу, непоколебимая и фанатичная, на той стадии, когда она уже начинает перерастать в уверенность - вот то, без чего никогда не стать магом, а высокие слова, древние заклинания и пассы руками приходят потом. Вера - это то, в чем ты черпаешь силу, а обряды приходят для того, чтобы ты мог эту силу употребить. Так выходит, что он черпает силу в своей собственной вере, а они в вере в него, Айриса Карнера? На какую-то секунду эта догадка поразила его, но потом он решил выкинуть ее пока из головы и просто наслаждаться этим прохладным весенним воздухом и пьянящим запахом луговых трав.
На двадцатую ночь их похода они наконец достигли цели. На небе не было ни единого облачка, и в лунном свете развалины родового замка некогда богатой, а ныне благополучно забытой аристократической фамилии на холме выглядели загадочными и романтичными. Айрис представлял себе этот замок, с башнями, крепостной стеной, домами для хозяев и для прислуги, с сетью подземных переходов, по которым малолетние отпрыски выбирались в окрестные поля, чтобы почувствовать желанный аромат свободы, с цветными витражами, в которых играют солнечные лучи, с плющом обвивающим многовековые гранитные стены, каждая из которых могла порасказать немало любопытного о замке и его обитателях, да много с чем еще... представлял себе так отчетливо, как это вообще возможно, так, как если бы он видел его наяву. Ему предстояло совершить нечто немыслимое, но он запретил себе думать об этом. Он не имел права сейчас сомневаться и отступать, таков был его долг и уже не только перед самим собой.
Айрис запел, сплетая обрывки заклятий в один ему понятный узор, и его ученики, все еще не осознавая, что происходит, почти машинально подхватили заученные до автоматизма слова. Их песня становилась все громче, потоки силы бушевали, стремясь согнуть его, но он стоял прямо и заставлял не падать всех стоящих сейчас рядом с ним. Айрис видел, как вросшие в землю и поросшие мхом камни покидают свое место и взмывают в воздух, начиная кружиться в замысловатом танце, видел, несмотря на почти нестерпимую боль в глазах. Он был уже на грани обморока, несколько раз он чувствовал, как его сознание оставляет тело и взмывает куда-то вверх, но руки его учеников не разомкнулись, и Айрис не остановил заклятья. А потом ветер утих также внезапно как боль, он просто стоял без единой мысли, и ему потребовалось собрать в кулак всю силу воли, чтобы не упасть на колени перед делом разума своего. Он смог... они смогли... чернота все-таки навалилась...
4
Айрис стоял на вершине башни и смотрел вдаль. Ветер трепал полы его плаща, и когда он вдыхал холодный воздух, то почему-то чувствовал привкус крови. Шли годы. Чернокнижники, алхимики, ученые, еретики - все они находили понимание и приют за стенами его замка. У него были преданные люди и готовая к бою армия, и несмотря на это он не мог отделаться от не отставлявшей его ни на секунду тревоги. Вот и в иссиня черных когда-то волосах появились первые серебристые нити. Как странно, он же еще так молод.
Он видел медленно приближающийся к замку клуб пыли, и прекрасно понимал, что сегодня наконец решится судьба его и всех, кто поверил ему. И несмотря на это, ему очень хотелось этого боя... может быть он устал бояться, а может быть был просто молод и глуп. А скорее всего и то, и другое вместе. Нет, это не инквизиция: вот он уже может различить полощущийся на ветру штандарт, и это знамя Гвейна Гнилозубого, удачливого и жестокого феодала с соседних земель.
Если Гвейн рассчитывал на легкую поживу, то это была глупейшая ошибка в его жизни. Битва продолжалась всего несколько часов. Битва или бойня? Гигантский огненный шар, созданный Айрисом вместе с его лучшими учениками вспух в небе, а потом обрушился на катапульту, превращая ее вместе с солдатами, имевшими несчастье оказаться поблизости, в месиво из крови, стали и деревянной щепы. Они не оставили своим врагам ни единого шанса: вот только что гордо реявшее знамя падает в пыль под ноги обезумевшей от ужаса солдатни, вот сам Гвейн Амальтрес медленно опускается наземь и из-под его шлема выбиваются спутанные седые космы. Айрис стоял на крепостной стене, слова заклятий сами рвались с его уст, и люди падавшие внизу казались не такими же, как он сам, а маленькими беспомощными и трусливыми муравьями. Вот один муравей в фамильных доспехах рода Амальтрес бросается к телу своего отца, вот он выхватывает из его рук тяжеленный эспадон, неумело взмахивает им в воздухе крест-накрест, и чувствуется, что его руки непривычны к тяжести меча. С его губ тоже рвутся какие-то слова, но в них нет веры и силы, и потому солдаты бегут, не видя перед собой ничего, и им нет до него дела.
Айрис вдруг почувствовал, что не может вот так больше стоять и смотреть, что-то странное совершалось сейчас с ним. Короткий и решительный жест, два слова, исполненных Силы, и он уже делает шаг вниз с крепостной стены, не обращая внимания на крики своих учеников. Айрис мягко опустился на землю и увидел возле своих ног мертвого воина в продранной кольчужке и с саблей настолько дрянной закалки, что даже он сумел это разглядеть... быстрое движение, и вот она в руках уже у него. Амальтрес медленно стянул с головы шлем и сделал два шага к чародею. Круглое безусое лицо, наивные васильковые глаза - мальчишке вряд ли было больше четырнадцати, и кто теперь мог сказать, за каким демоном отец потащил его на битву. Он ничего не сказал Айрису, но и зачем сейчас были слова? Взмах... он пригнулся, пропуская лезвие меча над собой, взмах... он изящно отошел в сторону, предоставляя двуручнику взметать песок в воздух. Он мог кружиться так долго, но всему настает свой предел, а позволить убить себя он сейчас не мог. Взмах... лезвие сабли задевает самым своим концом горло мальчишки, и алые капли брызжут в воздух. Айрис отвернулся. В тот момент он был бы рад удару меча в спину, но услышал только звук падающего тела. Он шел, жадно глотая ртом воздух, а на губах оставался привкус крови.
Вот он опять убил человека, и опять не почувстовал ничего. Или он не убил человека, а только раздавил муравья? Он глядел перед собой невидящими глазами, и молча шел вперед. Муравьи, кругом одни муравьи. Только он один во всем мире остался человеком... Или, наоборот, перестал быть им? Нет ответа, и только ты сам вправе решать...
Его ученики предлагали развешать всех немногочисленных (слишком многие предпочитали скорее умереть, чем сдаться в руки ненавистному чародею) пленных вниз головой на стенах замка, но он приказал отпустить их всех по домам с тем, чтобы они распускали о нем слухи во всех близлежащих трактиров. С того дня его стали называть Айрисом Черным, как будто цвет имеет какое-то значение, а матери пугали его именем своих детей. Он настроил против себя всех, кого только мог, и странно, но это начало ему нравиться.
5
Айрис отложил последний лист своей только что законченной книги, поплотнее закутался в аляповатый выцветший плед и зашелся в кашле. С каждым разом приступы становились все чаще и все мучительнее, и он понимал, что если ничего не изменится, то очень скоро этот климат доконает его. "Этот климат", - повторил про себя Айрис и невольно усмехнулся. Как будто у него была возможность сменить его на другой! Дважды с тех пор войска инквизиции осаждали его обитель, и оба раза он со своими учениками обращал их в бегство, но теперь Айрис понимал, что ему осталось недолго, а это меняло все. Не то чтобы Айриса страшила смерть, скорее наоборот, он хотел наконец воочию увидеть Серые Пределы и пересечь ту последнюю и единственную грань, до которой он еще не дошел. Но если его не будет, то и все его дело обратится прахом. Стоит только вести о его смерти просочиться за эти гранитные стены (а он прекрасно понимал, что уши есть даже у них), и они соберут гигантскую армию, равной которой еще не было. Не одна волна атакующих захлебнется под градом сыплющихся с неба камней или сгорит заживо в огне Предвечного Пламени, но разве же их волнуют сотни или тысячи погибших, если в их жилах не течет благородная кровь? Им хватит ума устроить гигантский погребальный костер из тел тех, кто переживет эту ужасную бойню, а потом растащить по камням этот замок, чтобы даже легенды о нем стерлись из памяти последующих поколений.
Все это представилось ему вдруг так отчетливо, что он почувствовал как рука в кармане помимо его воли сжимается в кулак, а потом ощутил как по ладони стекают теплые струйки крови там, где его ногти пронзили кожу. Да все случится именно так, и его не будет там рядом с ними, а ведь одного его вида достаточно было бы, чтобы ни один из них не дрогнул и холодная сила вместе с непоколебимой уверенностью в победе наполнили их сердца. Но может быть кто-то сможет его заменить?
Айрис поднял глаза от бумаг, заполнявших его стол, и взглянул на дожидавшегося его аудиенции юношу. Да, Керон определенно самый талантливый из всех учеников, перебывавших у него за эти долгие годы, но не слишком ли он молод и неуправляем? Даже сейчас он опустил свой взгляд только тогда, когда Айрис сам на него посмотрел, а до тех пор пялился на своего учителя нагло и изучающе, и старый маг знал, что он способен выдержать его взгляд, а этим мало кто мог похвастаться. И потом эти огненно-рыжие волосы до плеч, эти синие словно вода горных озер глаза, в которых так легко утонуть, светящиеся огнем истинного фанатика - кого же они ему напоминают? И вдруг он вспомнил, и это было похоже на внезапное озарение - себя, самого себя вот уже полувековой давности! Айрис неожиданно для самого себя отбросил все колебания и сомнения.
- Подойди ко мне, ученик, - сказал он спокойным и ровным голосом.
- Да, мой господин, - поспешно ответил Керон и сделал быстрый шаг вперед, но в голосе его слышалась не покорность мудрому учителю, а раздражение на выжившего из ума старика, который вызвал его к себе в кабинет, а потом сделал вид, что забыл (или и правда забыл) о его присутствии.
- Я должен тебе кое-что сказать. Кое-что, что изменит всю твою дальнейшую жизнь, - и, приблизив свои губы к самому его уху, так чтобы ни один звук его речи не пропал бесследно, Айрис произнес всего два слова: - Главное - поверить.
Эпилог. Два года спустя.
Воздух пропитался гарью и тем непередаваемым ароматом свежей крови и разрубленной плоти, который можно только почувствовать, но не передать. Доминик перешагнул через застывший в нелепой позе труп с оскаленным ртом и выпученными глазами, брезгливо приподняв полу щегольского плаща. Он уже успел испачкать в липкой крови свой сапожок, и в настоящий момент это пренеприятное событие беспокоило его больше всего. Издалека еще доносился звон мечей и крики несчастных, чьим душам еще только предстояло отправиться к Господу, но исход битвы был уже предрешен - они победили, а какой ценой... Это теперь не волновало уже никого.
Доминик услышал доносящиеся откуда-то сверху крики и с вялым любопытством поднял глаза. На вершине крепостной стены фигурка в серой охотничьей куртке противостояла целому отряду верных слуг инквизиции. Последний смельчак, все никак не могущий смириться с неизбежным. Два летящих в него арбалетных болта он сжег еще в полете, и судя по тому, как он скривился, держась руками за живот, это стоило ему немалого труда. Воспользовавшись его слабостью, невысокий рыцарь в полном боевом облачении и с двуручным мечом попытался разрубить его напополам быстрым диагональным взмахом, но с руки чародея в прорезь его шлема сорвался сгусток огня, и до слуха Доминика долетел истошный вопль в котором не осталось ничего человеческого, заставив инквизитора брезгливо поморщиться. Но один погибший человек не менял ничего, и вот на его место с боевым кличем уже бросается другой. Маг поднял руку, и хоть Доминик и не расслышал слов из-за сильного ветра, но он прекрасно понимал, что негодяй готовит очередное мерзостное заклинание. А потом случилось неожиданное: был ли это приступ минутного страха и слабости или холодный воздух обжег его горло, но голос чародея дрогнул... дрогнул и слова, которые должны были сеять смерть и разрушение в рядах врагов превратились в глупый и бессвязный набор звуков. В последнем стремлении защититься он поднял руки к лицу... взмах и вот его голова уже катится отдельно от медленно оседающего кулем тела.
Инквизитор Доминик ощутил прикосновение чьей-то руки к своему плечу и невольно вздрогнул. Брат Клод снова подобрался к нему, так что он этого не заметил. Манера Клода неслышно подкрадываться подобно кошке изрядно раздражала и иногда даже пугала Доминика, но несмотря на все увещевания брата по ордену тот все никак не мог оставить своих разбойничьих замашек. Сейчас было определенно не время и не место высказывать наглецу все, что он о нем думает, поэтому Доминик ограничился холодным взглядом из под бровей, который вгонял в такой ужас опустившихся грешников.
- Я нашел это в каморке главного чародея вместе со многими дьявольскими аппаратами, кои должны быть уничтожены как можно скорее, дабы не вводить во искушение наше храброе воинство, - говорил между тем Клод, протягивая ему целую кипу листов, исписанных торопливым и неразборчивым почерком, словно писавший их хотел многое сказать миру, и все боялся не успеть сделать этого.
- Очень скоро сюда прибудет войско брата Рудольфа, - начал Доминик, словно и не слыша обращенного к нему вопроса. - Мы объявим всех принимавших участие в штурме замка мятежниками, переметнувшимися на сторону Врага нашего, и вырежем их здесь, дабы ни один из них не мог понести байки об этом штурме дальше. Мы предадим очистительному огню все, что найдем в этих проклятых стенах, а потом отправим и сами эти глыбы на каменоломни, дабы там их превратили в мелкую и безопасную пыль. Мы уничтожим любого, кто когда либо произнесет само имя Айриса Черного, даже если для этого нам придется отправить в мир иной половину населения этой прекрасной страны. Мы сотрем то, что не удавалось стереть еще никому - саму память об ублюдках, собравшихся в этом замке.
Клод заглянул в его глаза, и они показались ему сгустками абсолютного мрака, в котором нет и не может быть просвета, ибо тогда он утратил бы свою сущность и перестал бы быть таковым.
- Отнесите это в огонь, брат Клод, - сказал Доминик и его голос вдруг стал очень тихим и усталым. - Отнесите это в огонь и забудьте о том, что случилось сегодня. Или хотя бы постарайтесь забыть, ведь я знаю, что это будет нелегко. Нам с вами еще на многое предстоит пойти, если мы хотим, чтобы человек никогда не понял, что он нечто большее, чем привык себя считать.