Мы вышли рано утром. Небольшая группа тертых путешественников, которые засиделись дома и решили двинуться в путь на поиски страны, о которой много говорят, но почти никто не достигал ее в сознательном состоянии. Поход туда всегда откладывается на неопределенное время. Все знают, что он неизбежен, но почему-то никто не пытается выйти так, чтобы этот выход не заставал врасплох.
Ты сидишь за столом и пьешь портвейн, странно сочетая его со шпротами. И вдруг врываются люди в униформе и начинают выталкивать тебя в путь. Последние 10 лет ты размышлял о том, что хорошо бы собрать небольшой рюкзак и поставить его у входа. То есть, хорошо бы быть готовым к дороге. Но нет, это не сделано. Да, и никто не делает этого. Повседневность усыпляет бдительность. Ты прикрываешься, привыкаешь к теплому комфортному месту и стараешься не думать о предстоящей дороге.
И вот, тебя выталкивают в путь неподготовленным. Ноги в домашних тапочках неуверенно ступают сначала по дороге, затем по тропинке и, в конце концов, без всякого покрытия и направления. Не зная дороги, не узнавая местности, не понимая рельефа и ориентиров, пугаясь при каждом шорохе и звуке, ты крадешься куда глаза глядят. На пути встречаются дома, здания, леса, реки, люди и другие существа не людского рода. Ты ничего не понимаешь.
Многих из нас пугала такая перспектива, другим было любопытно, третьи пошли, чтобы не оставаться.
Итак, мы вышли рано утром. Голоса, которые тихо пели в розовом утреннем тумане, казались чем-то ненастоящим. Мы переглядываемся, боясь признаться друг другу, что мы слышим одно и то же или вообще что-то слышим. Привычка быть глухим к миру заставляет нас делать вид, будто ничего не происходит. Когда ты только выходишь в этот путь, слышны лишь эти голоса. Остальные картины для тебя скрыты и неизвестны.
Прорубаясь сквозь густой кустарник, ты видишь спину впереди идущего, дышишь пылью и ругаешься. В голове крутятся мысли о мачете, под ударами которого, разбрасывая искры, разлетаются ветки и листья, головы диковинных зверюшек. Сожаления о жизнях на пути в страну мертвых! Твои сожаления, они устилают пройденный путь пеплом. Остановившись, поднимаешь взгляд вверх. Тебя давно окружают горы. Где же еще могут жить боги как не в горах? Вот я вижу одного из них. Он шагает вдалеке широкими шагами, пересекая долину реки. Вот он достиг дна долины. Я вижу, как вздымается его грудь во время быстрой ходьбы. Капельки пота выступили у него на лбу. Даже с расстояния в 500 метров я вижу первые признаки усталости бога. Высокий, крепкий, не сомневающийся в эту минуту ни в чем. Его тело блестит в солнечном свете. Это первый бог, которого мы встречаем на пути. Он не заметил нас. Может ли бог не заметить нас? Здесь, в магической стране, в стране мертвых, боги могут не замечать нас. Это их маленькая месть нам. Ведь в стране живых, мы не видим, и не хотим видеть их.
Мы продолжаем свой путь.
Подъем на перевал для нас оказывается привычным занятием. Разве зря мы протаптывали маршруты к земным вершинам?! Говорят, горный опыт накапливается. Это значит, что с каждым разом мы становимся искушеннее и искушеннее. Горная атмосфера и пространства больше не пугают нас, мы чувствуем себя почти как дома. Она, конечно же, снимет с себя брюки.
Там, наверху, в тумане, на большой высоте, мы, тяжело дыша, рассматриваем окрестности. В висящей над миром тишине слышен далекий гром. Он не пугает. Это для нас звучит приветствие другого бога. Этот бог любит нас и простирает к нам свои прозрачные, неосязаемые и прохладные руки. Его не стоит бояться. Он - свет и энергия, которые стремятся использовать нас, как путь для своего движения. Мы купаемся в лучах его славы, он советует в какую сторону двигаться дальше. Впрочем, в этих местах направления не имеют смысла и значения. Присутствие тебя и всего окружающего огромно и повсеместно.
Друг за другом мы продолжаем свой путь, расставаясь с протянутыми к нам руками. Некоторые из них хочется пожать, от других отвернуться. Наши шаги по камням, отзываются гулким эхо, отраженные хребтами каньона, по которому пролегает путь. Все как вчера. Еще совсем недавно можно было бы сказать, что наш путь лежит к темным и тихим далям человека. Но это уже не так.
В этом небольшом помещении не очень уютно. Свежо и прохладно. Можно ли привести какой-нибудь аналог этому помещению? Наверное, нет. Хотя, возможно, что-нибудь вроде клуба для любителей дайвинга. Раздевалка, наполненная детскими воспоминаниями, визгами, отголосками и плесенью на кафельных плитках. Волосы на теле встают торчком - это ток холода по тому, что некогда было телом. Душевая. Здесь пусто и открыты многие краны. Вода с шумом несется в сливы, сбиваясь в пену, завихряясь в водовороты. Дальше, в следующее помещение. Заходишь сюда и понимаешь, что под ногами уже бездна. Дощатый пол, вылизанный морской водой. Доски потемнели и обточились. Соль висит в воздухе. Запах моря и разлагающихся водорослей. В центре помещения - бассейн, или точнее - прямоугольный "выход" в море. Все помещение мягко и плавно покачивается на невидимых волнах. Хлопают дверями, словно птицы крыльями, пустые кабинки, в которых обычно размещают снаряжение для погружения. Я успеваю заметить уходящего под воду аквалангиста. В этом "клубе" не осталось больше никого. Деревянное здание клуба состоит из двух построек, прилепленных одна к другой. Обе длинные в полтора этажа. Пол-этажа утоплены под водой, а этаж находится над уровнем моря. Идет дождь и на море шторм. Где-то в центре океана это небольшое здание выполняет свою странную миссию - знакомит тех, кто по каким-то причинам оказался здесь, с жителями морских глубин и самой глубиной. Координаты "дайвинг-клуба" никому не известны, ибо он находится в состоянии дрейфа. Здесь нет постоянного персонала. Те, кто сюда попал, вовсе не обязательно закончат свое путешествие под водой здесь же. И наоборот, в прямоугольном бассейне могут вынырнуть те, кто стартовал не отсюда. Тусклый свет в помещениях поддерживают гигантские электрические скаты. Тут тихо, пусто и слышно только поскрипывание деревянной конструкции. Натягиваю гидрокостюм, одеваю баллоны. Я никогда не совершал погружений. Падаю в бассейн баллонами вниз. Говорят, так проще погружаться - баллоны сразу тянут в толщу. Трехмерное плотное пространство обнимает тело. Уже погружаясь в воду, я замечаю еще кого-то, оказавшегося в центре океана в одиноком "дайвинг-клубе". Только ноги в неопрене напоследок перед встречей с очередным богом.
Падая вниз, я вижу удаляющийся прямоугольник света. Там слюдяная поверхность океана и что-то, чего никогда не охватит и не вместит человеческий глаз. Это плавное погружение будит внутри тела какие-то древние или давние, а еще точнее давно забытые, ощущения. Ты паришь. Здесь не нужно дышать. Я переворачиваюсь и продолжаю свой полет. Далеко внизу или вверху, или слева, или справа (кто знает?) я вижу приглушенное мерцание розового и голубого. Летим туда. Вот он, еще один бог! Бог глубин! Он - сама радость и тайна, тайная радость, радостная тайна. Бог похож на гигантского ската-манту, размеры и границы которого можно распознать только по белесоватому свечению его контура. Внутреннее пространство бога мерцает розовым, голубоватым, нежно-зеленым, желтым. Он не занимает пространства, он его замещает. Или по-другому, он - и есть фрагмент пространства.
Какие места еще характеризуются тем, что в них нет следов? Наш путь продолжается именно по таким местам. По местам, где разлита вечность, где ее можно трогать руками, пить, есть, попирать ногами. Ей безразлично, она - вечность. А это место удивительно еще и тем, что оно состоит из мерила вечности - песка. Куда бы вы ни посмотрели, везде ребристо-бархатная поверхность пустыни. Здесь хочется быть великаном, лечь, заняв максимально большую площадь, прижаться к этому бархату и ждать, когда пройдут века, чтобы в следующий раз увидеть мир глазами сфинкса.
Наша группа продвигается все так же - один за другим. Следы исчезают мгновенно. Возможно, мы ходим по кругу, но, скорее всего, так говорят в нас остатки человеческого. Мачете болтаются у бедер, обжигая раскаленным на солнце металлом. Теперь эти красивые ножи кажутся нелепыми. Мысль о воде вызывает удивление. Мы идем по песчаной воде. Миллионы крупиц земной тверди, как перевернутое небо под ногами, с невидимыми звездами на нем.
Навстречу нам движется камень с сидящим на нем богом этих мест. Я не могу с уверенностью сказать, что это не так. Конечно же, может быть, что камень с богом стоит на месте, а мы продвигаемся к нему. Но и этого я не могу сказать с уверенностью. Со скоростью пылинок, наполнивших воздух, мир вокруг нас несется. Я стою позади бога, сидящего на камне, и смотрю у него из-за плеча на самую древнюю книгу, известную человеку. С ее страниц ветер срывает песчинки. Узловатые пальцы бога бегут по строкам текста. Его руки так испещрены морщинами, что в них могли бы поселиться мушки-дрозофилы. Бог - слеп! Он читает книгу руками. Так же, как некогда было создано творение. На его коленях лежит книга песка. Я силюсь рассмотреть слова и запомнить содержание. Но это книга песка, - содержание не стоит на месте, и как песок движется и меняется каждое мгновение. Движение песка позволяет мне запомнить некоторые вещи. Не исключено, что все это мне показалось, но все же: замечательна параллель времен года с жизнью человека. Весна, лето, осень, зима. Весной человек рождается, растет, зеленеет. Это время становления, обретения сил, поиска, ошибок, страстей, буйства, кипения, протеста, непостоянства, беспринципности, злобы и импульсивности. Но и время нежности, надежд, желаний, идеалов, больших планов, стремлений, грандиозности. Летом человек набирает силу, лелеемый лучами солнца, теплом, широкими возможностями, открываемыми миром. Время материализации того, во что мы уверовали окончательно, время крушения идеалов и время ориентира на материальную составляющую мира. Осенью человек готов пожинать плоды посевов. Эти плоды созрели, урожай должен быть богат. Есть система утвердившихся ценностей. Это время свершений и веры. Человек собирает все то, что ему возвращает мир за его "взносы" и "посевы". Но появляются и первые признаки заката, по ночам уже холодно. Одним из плодов является осознание близкой смерти. Зима. И вот мы видим первый иней и, наконец, снег. Двигаться хочется меньше. Все больше хочется быть в тепле, уюте, с кем-нибудь или чем-нибудь любимым. Человек состарился. Плоды потреблены и мы должны обрести мудрость, если конечно, наши плоды были плодами мудрости. На нас снисходит покой, кипение и бурление теперь уже не интересно. Человек больше думает, чем делает. Он сидит в кресле, вспоминает и размышляет. На пороге смерть. Каждое время года замечательно. Нельзя сказать, что жить весной лучше, чем зимой. Это разные и несравнимые жизни. В каждое из времен года в голову приходят только свойственные времени мысли. Но за зимой вновь придет весна. Поэтому зимой весна уже должна быть видна. В худшем случае - это страх. Каждое время года - свой вектор, в этом векторе все совершенно.
Вот лист зеленый, нежность и надежда
И блеск в глазах, и смех, и страсть.
Не держится на чреслах и одежда -
Готовы в первый куст упасть
Но поиск не бывает вечен,
Исчезла пристань вдалеке
Твой курс уже не так беспечен
Один совет - старайся на легке.
Плоды должны налиться соком
Созреть, потяжелеть и вот
Позволь себе служить потоком
Чувств, мыслей и свершений вод.
Окрепло древо - кровь земли,
Что бьет фонтаном застывая.
И буйство, суета ушли,
Покой нам боги посылают
Зима роняет снег на головы и брови
И каждая снежинка - чудеса
И мудрость шепчет о стремленьях крови
И ангелы поют - их чисты голоса
Так времена годов сменяют
Друг друга. Каждый в свой черед
Свой уникальный дар для нас роняют.
Кто хочет - тот получит плод.
Я спешу читать из книги песка дальше: Поэзия - это то место, где человек в каждом мгновении, в каждом событии и действии слышит музыку и осознает красоту. Стихосложение - это лишь побочный продукт поэзии. Ощущая поэзию не писать стихи невозможно. Но это лишь малая толика того, что позволяет поэзия. Это яркий, богатый и причудливый мир, наполненный жизнью. Фантазия и воображение - это транспортное средство, на котором ты движешься по поэтическим дорогам. Поэтические дороги населены причудливыми существами, явлениями и наполнены замечательными событиями. По ним можно мчаться, вдыхая полной грудью окружающее. Без поэзии нет жизни, есть лишь набор фактов.
Оглядываясь по сторонам, я понимаю, что безнадежно отстал или ушел вперед. Возможно ли это в здешних краях? Ответ: здесь все возможно.
Наши шаги становятся тише. Они не звучат гулко в горящем далеко внизу мире. Чьи-то губы касаются моего уха. Этот кто-то шепчет мне на ухо слова, слова об обретении покоя и отсутствии страха. Это очередной бог. Это очередной бог? Этот бог рассказывает о боге.
На нашем пути есть все. Есть города, наполненные тенями прошлого. Нам страшно заходить в эти города. Нас пугает встреча с самими собой в облике богов или с богами, имеющими наш облик. Но именно страх гонит нас туда, в эти скопища теней, с неосвещенными улицами, разбитыми дорогами, пустыми зданиями, без бродячих животных.
Еще так недавно нас окружал привычный, знакомый пейзаж. Мы не обращали на него внимания, так как знали здесь каждую собаку. Кто же станет смотреть внимательно на то, что видит каждый день, кто же станет прислушиваться к тому, что каждую минуту звучит в ушах! Сейчас мы там, где мы ничего не узнаем. Здесь сама возможность узнавания отсутствует. Нельзя узнать то, что не допускает самого знания. Просто воспринимай.
Вот кот, который после еды устраивается поудобнее и собирается спать. Он проснулся недавно и теперь вновь собирается уснуть. Он делает это не потому, что ему хочется, нет. Он делает это просто так. Он просто спит, просто ест. Ему (да, и ни кому) не нужно оправдания своих действий. Он не герой, а кот.
Страх и зависть - два чувства, которые яростно ищут себе выход при встрече с богами. Многие нервничают и боятся. Они хотят назад, домой, Точнее туда, в то место, которое они называли домом. Стены и диван, работа и набор обусловленных действий. Главное, нырнуть настолько глубоко, чтобы больше не обнажились рифы сомнений, которые вызывают неудовлетворенность и шальную мысль - налететь на эти рифы.
Где-то позади маячит смерть и я решаю вернуться туда. Смерть - хранитель карты сознания. Именно хранитель. Но как можно вернуться туда, к смерти? Здесь, в стране мертвых, невозможно вернуться к смерти, ибо она лишь черта, пересекая которую оказываешься там, где нет смерти, где невозможно вернуться. Я помню лишь один момент - портвейн в странном сочетании со шпротами. Наверное, там я в последний раз видел смерть.
Смерть - это красавица в пурпурной жилетке на голое тело.
Нет, смерть - это он. Это мужчина.
Хорошо сложенный индеец с бронзовой кожей
И прищуром темных, без белков, глаз.
Его движения стремительны и неуловимы.
Он, как просветление, появляется мгновенно и занимает сразу все пространство.
Он одновременно находится везде и нигде
Кто видел этого индейца?
Лишь немногие.
У него нет оружия и вопросов,
Он лишь в самый критический момент
Оказывается рядом и устраняет боль,
Он протягивает руку помощи и дует на веки,
Помогая им открыться.
Дальше ты идешь один,
Принюхиваясь и присматриваясь к местности.
Ты должен все узнать, все вспомнить,
Не испугаться и обрести покой.
Чаши из черепов полные кровью -
Это твой пир в Валхалле!
Бряцанье невидимых ножен
И запах крепких тел после похода -
Это твоя Дружина.
Здесь твой дом, ты должен открыть дверь,
У которой тебя оставил индеец, и войти.
У этой двери персональный индеец захлопывает персональную книгу магии и остается, пропустив меня в дверной проем. Дальше один.
В конце улицы я вижу странное существо. Многоголовое и многорукое, с лицом животного и человека одновременно; с когтистыми лапами и мощными устойчивыми ногами. За спиной у него крылья из ярко-оранжевого оперенья. Существо смотрит сквозь меня, но стоит у меня на пути. В левой его руке чаша-череп, наполненная темной вязкой жидкостью. Это бог-столовничий вышел навстречу, пригласить меня присоединиться к пиру в Валхалле. Теперь я слышу бряцанье оружия и ощущаю запах крепких тел. Поход позади и кровь из чаш-черепов льется рекой. Но я не достиг пиршественной залы. Она как-то быстро свернулась и удалилась в противоположный конец бесконечности. Я лишь увидел упавшую на бок восьмерку. Она стремительно мелькнула, и стало понятно, что это зрачок бога-птицы. Сокол или Симург? Или Озирис? Мое внимание отвлекает процессия, появившаяся неподалеку на холме. Я спешу туда, чтобы разглядеть кто это. Подвернувшийся каким-то чудом ржавый велосипед помогает мне. Он абсолютно не напоминает детство. Даже напротив, весь его вид воскрешает образы зрелости. Высокие седые и сморщенные люди, которые не смотрят по сторонам, не видят окружающего и окружающих, а лишь спешат по делам. Я вижу, как моя фигура на велосипеде исчезает в камышовых зарослях. Острые стебли смыкаются за спиной.
Велосипед с жутким грохотом и пахнущий морем врывается на извилистую брусчатую мостовую одного из городов Страны Мертвых. Я несусь с огромной скоростью и не могу даже взглянуть по сторонам. Я вынужден выбирать направление, так как дорога разбита и временами попадаются безмолвные прохожие. Некоторых я успеваю объехать, других прошиваю насквозь. Невесомые полупрозрачные лоскутья их тел облетают с меня и устилают улицу. Наконец, я сбрасываю скорость и уже значительно более спокойно продолжаю свой путь.
Где-то слышна музыка, и я направляюсь на ее звук. На своем дребезжащем велосипеде я выкатываюсь на небольшую площадь и останавливаюсь. Площадь круглая и в дальнем ее конце, у стен здания, расположился оркестр. Его участники - уродливые и страшные боги. Там, во вчерашнем дне, когда еще был портвейн со шпротами, эти боги могли испугать нас и внушить ужас. Здесь на площади, они спокойны и просто уродливы и страшны. Эта уродливость и страх являются, скорее, гармонией наоборот, но тоже гармонией. Любой лик, любой звук, любой феномен здесь - гармония. Также как и там. С той лишь разницей, что там всему дана оценка и определение, а здесь их нет. Я стою в изумлении, понимая, что нет страха. Здесь нет необходимости пользоваться той же системой координат, что раньше.
Музыка, которую играет оркестр, безумна. Это хаос из звуков, издаваемых с помощью любых предметов. В основном в ход идут человеческие кости. Свирели и другие духовые из берцовых костей, перкуссия и ударные из черепов и тазобедренных суставов. Маракасы, трещотки, ксилофоны. Эта какофония неимоверна! Но эта музыка прекрасна и совершенна, как и любая другая. Мало того, именно эта музыка позволяет понять, что любая последовательность или ее отсутствие - совершенны. Все существующее, все люди, события, действия, произведения, состояния - совершенны. Их совершенство именно в том, что они такие, именно в том, что они происходят здесь и сейчас. Они не могут и не должны быть другими. Все только такое, какое есть. И именно в таких состояниях они уже совершенны. Поэтому все дискретно и фрагментарно. Эти фрагменты существуют вечно и никуда не деваются, но только как моменты и фрагменты. Музыка, услышанная нами, не может и не должна быть другой. Она не может быть лучше или хуже, ибо она уже услышана, она произошла, свершилась. В этом свершении она совершенна и она существует только здесь и сейчас. Это не означает, что все в мире равно. Нет. Все в мире совершенно, но не все равно. Например, человек, которого назовем глупым и ограниченным. Он действительно таков, но именно в этом его совершенство. Он не может осознать своего совершенства и совершенства мира, и потому он наполнен "стремлениями", "мнениями". Он не видит совершенства и потому пытается "изменять" нечто, что ему кажется "неправильным". Он внутри совершенства и не способен наблюдать его со стороны, как субъект наблюдает объект. То же самое с отвратительной музыкой и зомби-программами. Они - совершенны, но они об этом не знают. Для тех, кто осознает этот феномен все это известно. Такие находятся одновременно и внутри творения и вне него. Они видят все это. И именно поэтому они не будут слушать совершенно плохую музыку и участвовать в совершенно плохих начинаниях, ибо последние не стимулируют осознания совершенства всего сущего.
Под музыку уродливых богов на площади танцуют карлики в рваных рубищах. Их танец неистовый, зловещий и безмолвный. В воздухе над ними проносятся тени боевых топоров. Карлики кружат в дервишском танце, притоптывают и закатывают глаза. Из зрителей на площади нахожусь лишь я и три кошки, которые в уютных позах и с надменными лицами созерцают простую картину неистовства страшных богов. Вдоль правого края площади тянется вереница испуганных теней. Они направляются в сторону серого света. Слева временами мелькают более четкие фигуры. Их мало, они отважны и движутся к яркому сиянию, видимому в одной из улиц, выходящих на площадь. Кошки умываются. Оркестр заходится в спокойном экстазе, карлики продолжают мрачно отплясывать, кружась в вихре лохмотьев...
Ранее утро застает меня на реке. Я давно не видел своих спутников. Должно быть, здесь у каждого свой путь. К реке я попал, пройдя через ночной причудливый лес, наполненный огнями, шорохами, тенями, отблесками и отголосками шабашей. Пересекая лес, я держал в памяти опыт таких путешествий, полученный ранее. Я помню, как было страшно, как мучили сомнения и неуверенность. Тогда я заглядывал в карту, запоминал местность, обращал внимание на мелочи, берег огонь. В этот раз я использую весь полученный опыт просто, без боязни, сомнений. Все на своих местах. Там, в глубине леса, я встретил бога-друида с ярко-синими глазами. Он сидел у костра и курил трубку. В этих краях боги не смотрят на таких как я, они смотрят в другие сферы. Я просидел с ним у костра довольно долго, прежде чем понял, что можно идти дальше. Никто не ожидал моих расшаркиваний.
Когда уже был слышен шум реки, я вновь встретил бога. Он все также не выказывал какого-либо отношения ко мне и моему появлению. Вероятно, если бы все было как раньше, то я вообще не замечал бы богов. Но если я с ними постоянно встречаюсь, это может означать, что нечто изменилось. Мы шли с ним вместе до самой реки, когда между деревьев мелькнуло ее сумеречно-синее тело, издававшее умиротворяющие звуки. Весь путь до реки для нас был освещен какими-то растениями, названия которых мне не известны. Животные выходили к нам и спускались с деревьев, чтобы поймать взгляд бога. Я ощущал себя одним из них. Тоже существом, которое жаждет только одного - взгляда или участия. Я осторожно, как бы невзначай, касаюсь тела бога. Он в облике краснокожего и потому его крепкая фигура облачена в наряд из тонкой кожи, тисненной изображениями сцен охоты. Реакции на прикосновение нет. Я присматриваюсь к орнаменту на одежде, и понимаю, что изображения воспроизводят сцены охоты, в которой жертвами являются люди. Что ж, эта тема также вечна и естественна, как сама жизнь. Цепь замкнулась и на венец природы тоже определилась цена и открыт сезон.
У уреза реки бог рассеивается с дуновением речного ветерка. Ведь он не речной бог!
У моих ног долбленое каноэ и ритуальные одежды. Ритуальными одеждами я называю рубашку из тонкой кожи и шерстяное пончо, покрытое причудливым ярким узором. Одежду и изображения на ней я узнаю благодаря психоделическому опыту, который я получил там. У меня нет сомнений, я знаю, что нужно делать и как продолжать свой путь. В этих голубых сумерках я сталкиваю каноэ в воду, одеваю одежду, ложусь на дно лодки, и, укрывшись пончо, отталкиваюсь от берега.
Мой путь, как и вначале всего, проходит по воде. Я обещаю себе вплоть до момента причаливания не поднимать голову и не смотреть по сторонам, что бы ни происходило. Я вверяюсь на волю реки. Пусть она, как живая водяная дорога, будет предоставлена сама себе, а я ей. Никакого участия и начинаний, никаких раздражителей и происшествий. Лодка принимает меня своим плотным деревянным телом и плавно покачивая, устремляет одной ей ведомыми речными тропами. Вечерний сумрак становится гуще. Все вокруг иссиня-черное: моя одежда, лодка, небеса. Это все, что я вижу. Теперь слух - мой водитель. Через десятисантиметровый слой дерева я слышу плеск реки. Я не выглядываю, так речная жизнь становится полнее. Если ты плывешь по тихой ночной реке среди темных лесных берегов, безусловно, даже твоя слепота позволит разглядеть некоторых речных и околоречных обитателей. Если же ты не смотришь вокруг и не показываешь себя, то жизнь реки буквально закипает. Слышны плеск, голоса, сполохи огоньков, тени обгоняющих или идущих против течения суденышек. Этот карнавал постоянен. Я пытаюсь расслышать реку, она не сопротивляется. Да и зачем бы, ведь я уже здесь. На мгновение бег лодки становится стремительным. Я это понимаю потому, с какой скоростью проносятся черные кроны деревьев и дымки, стелющиеся у воды. Но вот лодка замедляет свой ход и плавно с приятным шуршанием врезается в берег. Река доставила меня к нужной точке. Итак, ранее утро застает меня на реке.
Я поднимаюсь со дна лодки, оставляю в ней пончо и ступаю на берег. Вокруг царит утренний мрак и передо мной высится стена леса. Я хорошо знаю эту карту и картину, но теперь все по-другому. Среди деревьев виден тусклый отсвет. Я направляюсь к нему.
Совсем неподалеку от места моей высадки, я обнаруживаю небольшую полянку. На ней сидит бог в белых одеждах, а рядом с ним находится большая замшелая от времени чаша. Я выхожу на полянку и осматриваюсь. Бог не обращает на меня внимания. Он сидит и чистит картошку, испеченную только что на углях потухающего костра. Его фигура мерцает белым в утренних сумерках. Я подхожу к чаше, опираюсь о ее края и заглядываю внутрь. Белесая водная поверхность - отличное зеркало. Окружающий пейзаж начинает постепенно исчезать. Исчез лес, небо, полянка, источники света, бог. Вот я один у чаши. В отражении на водной глади я вижу, как пью портвейн, ем шпроты и внезапно падаю под стол.