Аннотация: Однажды встретились обычный городской дворник и древний джин, волей судьбы оказавшийся в городе 21-го века. Смогут ли они найти общий язык? Принесет ли эта встреча пользу хотя бы одному из них?
ПОСЛЕДНЕЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ РОБИНЗОНА
ИЛИ ВОЛШЕБНАЯ ЛАМПА ПРЕГУНТАНДО
Семен Борисович Робинзон не был евреем. Столь неудачное, по его мнению, имя он получил в детдоме, куда попал после второй мировой войны: нашел его в развалинах жилого квартала старый часовщик-еврей, сдавший ребенка согласно своим моральным принципам куда полагается и, дабы хоть как-то увековечить себя в веках, записал мальчика в Доме Малютки под уже упомянутым именем, дав ему свою фамилию и наградив собственным отчеством.
Жизнь у Семена Борисовича, по его собственному мнению, не удалась. И не удалась она прежде всего из-за проклятого имени. У него часто спрашивали: "Скажите, Робинзон, Вы еврей?". Он горько усмехался и отвечал: "Если бы...".
Семен Борисович свято верил в то, что евреи - народ богоизбранный, удачливый и, что самое главное, весьма богатый. Поскольку у Робинзона в жилах не было и капли еврейской крови, а имя он носил самое что ни на есть еврейское, то он просто убежден был, что Господь решил покарать несчастного за то, что тот осмелился носить неподобающую фамилию.
За свою жизнь Робинзон сменил много профессий и на закате лет был, как говорится, мастер на все руки - мог и кран отремонтировать, и плитку положить и - тьфу-тьфу - могилку, если что, тоже мог выкопать. В общем, специалист он был широкого профиля. Довелось работать ему и на стройке, и в музее естествознания - одно время нужен там был сторож. К сожалению, однажды музей закрыли на капитальный ремонт - экспонаты вывезли, здание заколотили, а Семен Борисович остался без работы.
Но ему все же повезло - удалось устроиться дворником в один неплохой район, где он сейчас и имел удовольствие проживать в маленькой однокомнатной квартирке на первом этаже. И не беда, что нижний край окон находился ниже уровня тротуара - в свободное от работы время Семену Борисовичу нравилось потягивать из небольшого ребристого стаканчика можжевеловую настойку и разглядывать бесконечную вереницу ног, мелькавшую в окне.
Так уж случилось, что единственным другом Семена Борисовича был неопределенной породы вислоухий пес по кличке Паразит. Семен Борисович нашел его почти также, как его самого когда-то нашел упомянутый уже старый часовщик - рыжий щенок умирал с голоду возле дома, списанного под снос и прокормить себя был явно не в состоянии. Сострадательный дворник взял песика к себе и почти месяц выхаживал его, кормил молоком из чудом сохранившейся от прежних жильцов детской бутылочки, терпеливо подтирал за ним лужи, которые щенок делал с завидным постоянством и привык к нему, как к члену семьи. Правда, слово "паразит" срывалось с уст дворника так часто, что он стал называть так собаку и тогда, когда та перестала мочиться в квартире, а деликатно выходила ради этого во двор.
Песик же, так и не набрав достаточно росту даже после достижения собачьего совершеннолетия, остался небольшой рыжей дворнягой, безумно влюбленной в своего хозяина.
В один прекрасный вечер, когда Семен Борисович собрался вкусить можжевеловой настойки, бутылка которой была приобретена на деньги от сданной макулатуры, Паразит притащил откуда-то помятый медный сосуд, горлышко которого было запечатано грязноватым и потрескавшимся от времени черным сургучом.
- Что это ты припер, Паразит? Никак, опять по помойкам лазил? Тянешь в дом всякую дрянь. А ну-ка, дай глянуть... - Хозяин наклонился и отобрал пузатый медный кувшин у собаки. Паразит вздохнул и покорился судьбе. Он положил мохнатую морду на колени хозяину и преданно уставился ему в глаза, помахивая рыжим лохматым хвостом.
Вещь была явно антикварная - с изящным тонким горлышком над раздутым брюхом и двумя немного изогнутыми фигурными ручками по бокам. Несмотря на свой неприглядный и потертый внешний вид, находка ласкала глаз обилием сложных орнаментальных рисунков, которые складывались в замысловатые узоры. Даже такому далекому от искусства человеку, как дворник Робинзон было ясно, что кувшин этот не простой, даже если и не имеет исторической ценности, а является искусной подделкой.
- Тяжелый, зараза. - Семен Борисович вытащил из тумбочки отвертку и со знанием дела принялся снимать с кувшина толстый слой сургуча. - Сейчас мы с тобой, Паразит, узнаем, что там внутри. Хорошо бы, вино... Хотя, если оно там и было, то наверняка уже выдохлось. И где ж ты такие вещи находишь, а?
Истертые временем символы, украшавшие неподатливую сургучную печать, навсегда исчезали под ударами неумолимой отвертки. Спустя некоторое время Робинзон одолел окаменевший сургуч и из освободившегося горлышка кувшина стал подниматься к потолку густой едкий дым, собираясь в облако причудливой формы прямо под пыльной пластмассовой люстрой, тускло освещавшей маленькую комнату. Семен Борисович испуганно отбросил от себя дымящийся сосуд и бросился в кухню за чайником, что бы успеть вовремя залить пожар, если таковой вдруг начнется. Паразит, заливисто тявкая, бросился за ним.
Когда, спустя несколько секунд они вернулись в комнату - дворник, с чайником на перевес и Паразит, испуганно выглядывающий из-за ног хозяина - в комнате, весь в клубах исчезающего густого дыма стоял смуглый чернобородый человек с совершенно черными глазами на благообразном лице и в неком подобии набедренной повязки. Человек низко, до самого пола поклонился Семену Борисовичу и, чихнув, добавил:
- Buenos Dias, senor!
- Ты кто будешь, парень? ... И тут ты как очутился, а? - Семен Борисович перепугано смотрел на гостя и, напрягаясь до боли в мозгу, искал объяснение столь эффектному появлению полуобнаженного незнакомца на территории своей жилплощади.
- А, значит, русский. Понятно. - Чернобородый кротко кивнул и неожиданно снова отвесил земной поклон Робинзону.
- Благодарствуй, батюшко! По гроб жизни, как говориться... Да хотя какой там гроб... Но все равно - ради тебя, милостивейший, живота своего не пожалею... Хотя, какой там живот...
- Что это за бред ты несешь, малый? - Семен Борисович вспомнил про бутылку можжевеловой. Он ведь даже не прикасался к ней сегодня. Стало быть, белой горячкой тут не пахнет. Откуда ж тогда этот античный герой вывалился на его голову?
- Свободою своею, батюшко, я тебе обязан. Коли бы не ты - сидеть бы мне вечно в той амфоре, типун мне на язык. Хотя какой там типун...
- Так ты джин, что ли? - Дворник почувствовал некоторое облегчение - ну все, сбрендил наконец-то под старость лет. Как есть, сбрендил. Жаль, телефона нет, а то прямо сейчас ноль-три набрал бы. Осознание собственного помешательства не доставило ему радости, но зато признание сего факта позволяло ему быть откровенным самому с собой - ведь не приходят джины к нормальным людям, это ж общеизвестный факт. А для тех, к кому они приходят, существуют специализированные заведения с решетками на окнах.
Человек радостно закивал головой, - Джин, джин! Имя мое - Хосе Карлос де Мендозо Фернандо. Я родом из Испании. Так меня звали еще до того, как я стал учеником великого джина Брухо де Старбора - основателя испанской школы джинов! Но в среде джинов я звался по-другому - Preguntando se va a Roma.*
- Хрен редьки не слаще. - Пробормотал дворник.
- Что? О, нет. Смысл моего имени совсем другой. Оно означает, что я могу находить дорогу к неизвестному с помощью своего языка. А прозвали меня так потому, что беседы с незнакомцами являются моей маленькой слабостью.
- Прегунтандо. - Джин улыбнулся и повторил. - Так звали меня в среде моих братьев - джинов. Я очень рад нашей встрече, Господин. К великому прискорбию моему, меня приговорили к вечному заточению мои же собратья. И, как это не печально, в их числе был великий Брухо де Старбор...
- За что же, Пре-тум-банго, тебя приговорили? - логичность, целостность и - что главное - реалистичность бреда пугали бедолагу. Он подумал, что как раз сейчас неплохо было бы накатить стаканчик-другой можжевеловой. - И изъясняйся, пожалуйста, по человечески. Без этих твоих "батюшко", да "живота твоего". И так ни хрена не понятно...
- Я два раза подряд не сдал аттестационный экзамен, за что был подвергнут заточению. - Помрачнел джин.
- Всего-то? - Семен Борисович хмыкнул и неодобрительно покачал головой. - Если бы за это всех к пожизненному приговаривали, сейчас бы в институтах ох, как свободно было б. Зато учились бы как! Ты уж прости, Пер-трум... Как там тебя... Не верю я в джинов.
Семен Борисович прошел к серванту и достал из него бутылку настойки, за которую он так или иначе собрался сегодня всерьез взяться.
Джин вдруг помрачнел и осунулся. Его могучий атлетический торс сгорбился, да и весь гость враз стал казаться ниже ростом.
- Все верно, благодетель. Не джин я. А так... Полуджинок. Экзамен-то не сдал... Налей-ка мне тоже стаканчик...
Дворник крякнул. Надо же. Теперь он знает, что такое навязчивая галлюцинация. Ей, стало быть, не только поговорить охота, она еще и выпить за чужой счет не прочь. Ну да ладно, оно и к лучшему - не все ж время с Паразитом общаться. Да и не пьет он, собака...
Робинзон разлил можжевеловую по стограммовым граненым стаканчикам и, не дожидаясь пока гость поднимет свой стакан, залпом выпил. Настойка приятно обожгла и мигом согрела желудок. Прегунтандо не заставил себя долго ждать и, присев на колченогую табуретку, повторил все движения хозяина с зеркальной точностью: поднял стакан, выпил, поставил на место, прислушался к ощущениям.
- И давно ты... В кувшине-то живешь? - поинтересовался Семен Борисович у собственной галлюцинации.
- А какой сейчас год? - заинтересованно спросил джин.
- Да уж 2000 лет минуло... Ну, в смысле, от рождества Христова.
- А! Ну, тогда еще и трехсот лет нет. Вот великий джин Брухо де Старбор как-то рассказывал, что ему пришлось в заточении несколько тысяч лет провести. Давно это было, я тогда еще и не родился... Давай еще по одной, что ли?
Робинзон молча наполнил стаканы. Паразит жался к его ногам, с недоверием поглядывая на странного гостя. Семен Борисович погрузился в свои мысли, меланхолично почесывая собаку за ухом, и поэтому слушал словоохотливого джина не очень внимательно. Джин после второй порции можжевеловой настойки стал весьма разговорчив и поэтому болтал практически без умолку. Кое-что из его слов дворник улавливал, но основную часть бестолковой информации пропускал мимо ушей.
Джин говорил про то, что потенциально он может сотворить любое - практически любое - чудо, но за это должен расплачиваться заказчик этого самого чуда - оно стоит ему ни много, ни мало - ровно десять лет его, заказчика, жизни, не зависимо от сложности реализации чуда. То есть, сотворить вареное яйцо - минус 10 лет жизни. Построить дворец или, там, озеленить пустыню - тоже минус 10 лет жизни. Именно за то, что он так и не смог устранить этот побочный эффект при сотворении чудес, его и не аттестовали. Да и наложили заклятье, к тому же - он теперь вообще ничего не может, если его не попросят. Другими словами, по собственному желанию он не может даже свинец в золото превратить, куда уж там о постройке дворцов говорить... Так что он теперь не джин даже, а обычный человек, только бессмертный. Ни болезнь, ни сталь его не берет, только толку-то от этого! Кто ж будет чудеса заказывать, если за них цена такая дорогая выставлена? Люди-то, поди, не джины - слишком малый им срок жизни уготовлен.
Скучно, одним словом, - что в кувшине, что вне оного.
Бутылка настойки опустела значительно быстрее, чем ожидал Семен Борисович. Кряхтя и сетуя на судьбу, он покопался в серванте и достал припрятанную на самый черный день чекушку русской водки. Снова разлил по стаканам и обратился к джину.
- Значит, ты все-таки джин?
- В общем, джин. Только без аттестата. - Согласно кивнул гость и тихонечко икнул.
- И желания, значит, можешь выполнять? - слегка запинаясь, спросил охмелевший дворник.
- В принципе, могу, конечно, но я ведь уже объяснил...
- Ну вот сделай так, что бы моему Паразиту жратвы хватило до самой смерти! Можешь?
- Да конечно могу. Только... Ты же понимать должен... 10 лет все-таки!
- А вот ты не увиливай! Я тебя спас?
- Да спас, спас! Благодетель!
- Ну вот и выполняй мое желание! И без лишнего трёпа!
Прегунтандо глубоко вздохнул и щелкнул пальцами. Прямо в воздухе с легким потрескиванием материализовалась большая, ароматная мозговая кость, на которой еще оставался хороший килограмм мяса. С мягким шлепком она упала на давно не крашеный пол, прямо перед Паразитом, который от привалившего счастья взвизгнул и бросился на невесть откуда привалившее лакомство.
Лицо Семена Борисовича вмиг осунулось; его, и без того глубоко сидящие глаза, смотрели теперь на мир откуда-то из глубины черепа. Кожа стала еще более дряблой, волосы в один миг поседели и стали совсем редкими. Морщины изрезали его лицо, как пересохшие каналы некогда плодородную долину.
- Ну ты, брат, даешь! - восхищенно сказал дворник, с пьяной поволокой глядя на Паразита, самозабвенно грызущего кость. - Мне-то что, я-то как-нибудь перебьюсь - на мой век работы хватит. Краны-то у всех текут. Да и двор мести не велика премудрость... А вот Паразита все время покормить забываю. И стыдно мне, да все себя успокаиваю - собака же, сама найдет пожрать чего-нибудь. Ну теперь-то я за Паразита спокоен... Силен ты, брат! И что, хватит-таки ему этой кости аж до самого конца? На ней мясо как на дереве вырастает, а? А как насчет протухнуть - не сгниет? Мясо ведь.
Джин долгим выразительным взглядом посмотрел на своего избавителя и промолчал.
А Паразит, насытившись, умиротворенно лег рядом с костью и, глубоко вздохнув, замер.
- Ты что это, Паразит? - Робинзон прищурился. - Нажрался и спать? А ну-ка, иди сюда, я тебя за ухом почешу... Паразит!
Собака никак не отреагировала на призыв хозяина - сердце ее внезапно перестало биться, и она угасла в расцвете сил, сытая и довольная жизнью. На ее морде застыло выражение бесконечного удовлетворения.
- Паразит... Паразитушка, ты что это? - Семен Борисович опустился на колени перед собакой и тут суровая правда о том, что произошло, в мгновение ока унесла прочь пьяную эйфорию. Он медленно поднялся и посмотрел на джина таким тяжелым взглядом, от которого Прегунтандо стало не по себе. Постаревшее на десять лет лицо несчастного дворника вдруг исказилось гримасой ненависти.
- Убью, гад! - Семен Борисович размахнулся и запустил в джина пустой чекушкой. Джин уклонился, и бутылка с глухим стуком ударилась о старый сервант. - А ну, сволочь, верни
Паразита назад! Я ж тебя, скотина, голыми руками порву!
Робинзон в один момент забыл, что считал себя пьяницей, допившимся до чертиков, и о том, что он не верит в джинов. Он встал и изо всех сил пнул табуретку, на которой сидел гость. Та не выдержала и с жалобным скрипом сложилась под джином, вынудив его съехать на пол.
- Господин, да ты что? Да успокойся ты, ради всего святого! - Джин на четвереньках удирал по квартире от разъяренного дворника, который метал в него все, что попадалось под руку - от кухонной утвари до мебели. Квартира, и прежде не особенно убранная, теперь походила на поле битвы в разгар сражения.
Наконец джин устал метаться по квартире и, видя, что его увещевания не приносят ожидаемого результата, вышел на середину квартиры, встав во весь рост.
- Остановись! - сказал он, протянув вперед руку с растопыренной пятерней. - Я сделаю то, о чем ты просишь. Но... Если ты вдруг умрешь? Ты подумал об этом?
- Скотина... если через пять... Нет, если через минуту ты Паразита мне не вернешь, ты сам умрешь! ... лютой смертью... - Семен Борисович дышал тяжело, метание табуреток в незваного гостя не прошло для него даром.
Джин снова вздохнул и щелкнул пальцами...
По телу несчастного Паразита пробежала судорога и он медленно поднялся на четыре лапы, недоуменно глядя в глаза хозяину, который молча сел на пол, обнял собаку и замер.
Пёс лизнул хозяина в морщинистую щеку, выбрался из его объятий и сунул свой холодный, мокрый нос ему в лицо. Семен Борисович медленно упал набок, глядя стеклянным взором в одну ему видимую точку в пространстве.
Паразит снова склонился над лицом хозяина и неожиданно завыл - тоскливо и с такой болью, что Прегунтандо вздрогнул. Он хотел было подойти к собаке, что бы успокоить ее, но пес повернулся к нему и оскалил маленькие желтые клыки, намереваясь даже после смерти хозяина отстаивать его право лежать там, где ему захотелось упасть. В глазах собаки стояла такая невыносимая боль, что даже бессмертному джину стало не по себе.
- Я не могу его оживить, понимаешь? - тихо сказал он собаке. - Это не в моей власти, я не могу, я всего лишь исполнитель...
Паразит ничего не ответил - ему было плевать на джина и на его беспомощность - он отвернулся, положил морду на грудь мертвому хозяину и жалобно заскулил.
Джин тихо повернулся и подобрал помятый медный кувшин. Практически бесшумно открыв деревянную, не покрытую дерматином дверь, он вышел на улицу, что бы больше никогда не переступать порог маленькой комнатки в старом и мрачном здании, где жил его случайный спаситель, Семен Борисович Робинзон.